ПЕРЕВЕРТНИ
Я не знаю, куда я иду по дороге,
но иду я все далее, далее;
На дороге колючки вонзаются в ноги, -
что ж, на ноги надену сандалии.
Кабир Дас
Достоверная история Беназир выглядит как фэнтези в глазах среднестатистического европейца, балансирующего на грани двадцатого и двадцать первого веков. Однако её правдивость легко довести до полнейшего, можно сказать, документального правдоподобия: если в угоду тому же обитателю Европы сослаться на неизжитое восточное варварство.
Она была старшим ребёнком в семье весьма уважаемых родителей, заключивших между собой династический брак. В лице отца и матери объединились два правящих в стране клана - не будем поминать лихом (или не лихом) семьи Ганди, Кеннеди, Спенсеров - делателей английских королев и прочих в том же духе.
("Вы замечаете, что я, рассказывая о себе в третьем лице, позволяю себе и другие вольности? Это чтобы вы не отключали той части своих мозгов, которая ответственна за критическое мышление. В любом случае, это повесть не о чистой политике с её хитросплетениями, но о не менее сложных взаимоотношениях между людьми".)
Никах, то есть брачный договор её родителей, предусматривал рождение наследника всех отцовых дел. Но и после Беназир на свет появлялись одни дочери-погодки, числом пять - куда более миловидные, чем она сама, все - копия матери, а не отца.
Отец смыслил в теории вероятности. Отец не упрекал жену в том, что мужская часть его семени гибнет в её чреве. Но не мог отделаться от картины того, как гибнет весь семейный лад и всё созданное им за годы правления. Колдовство - или магию сглаза - надо было разрушить.
Оттого на тринадцатую годовщину свадьбы он позвал к себе любимицу и произнёс ритуальные слова:
- Ты стоишь на пороге взрослости, когда девушка вплоть до своего замужества встаёт под материнскую руку, а отрок переходит на мужскую половину дома. Дочь моя Беназир, побудь некое время мальчиком.
- Это из-за того, что я бегаю повсюду с открытым лицом? - спросила она. Густые брови сомкнулись на переносице, умные карие глаза сощурились, тёмная прядь скользнула на пухлые губы.
- Нет, я же тебе разрешил. Ведь по Корану исламская женщина может распоряжаться собой.
- И закатываю шальвары, садясь верхом на дядюшкин велосипед?
- Да как же иначе - в цепи ведь запутаются.
- И таскаю в школу мальчишечьи учебники, потому что они куда подробней девчонских.
- "Овладевать знаниями - первая обязанность каждого мусульманина и каждой мусульманки", - снова процитировал батюшка Благородную Книгу. - Ты ведь у меня редкая умница, тебе надо куда больше прочих.
- Тогда почему?
- Видишь ли, человек я занятой, а нашу матушку и младших девочек приходится провожать по магазинам, в школу и на рынок. Слуге ведь не всегда доверишь такую ораву. Опять же престиж - пускай все увидят, что я забочусь о близких, как и следует успешному дельцу, преуспевающему государственному чиновнику... любящему главе семьи, который выбрал себе достойного преемника.
- Сёстры говорили - есть такая примета. Поиграй в сыновья - и настоящий сын не замедлит в самом деле родиться, - продолжила Беназир с изрядной долей скепсиса.
- Д-да, - выдохнул отец. Ему было чуть стыдно, что его так легко раскусили. Глупо с его стороны верить в предрассудки, но такое случается сплошь и рядом.
- Малявки притворяться не хотят, потому что уже сплетничают о женихах и кривляются у зеркала в ванной. А мне что будет, если соглашусь? Свой велик и право гонять футбольный мяч по всем городским площадям?
- Престижный колледж в американском университете, - веско ответил родитель. - Учишься ты превыше всех похвал и достойна любой награды. Года через три-четыре тебе не то что мопед или скутер - "Харлей Дэвидсон" будет в самый раз!
В самый раз оказался колледж Рэтклифф Гарварда, потом Маргарет Холл в Оксфорде. Государственное управление, ораторское искусство, политология, философия, экономика, международное право и социальная антропология. Пышный букет наук и умений, давший Беназиру право стать первым заместителем отца.
Всеобщее восхищение, которым люди Запада дарили "беглянку от ислама".
("Я их не разубеждал. То, что кажется передовым одному, может оказаться замшелым для другого".)
Никто на Востоке не обманывался насчёт его плоти. Это могло удивить человека со стороны - но стало до последней черты понятно ему самому благодаря новой образованности.
Мир в самом деле театр, и люди в нём актёры. В обществе, членам которого дозволены некие прихоти выбора, проблема лишь в том, что ретрограды пытаются объявить деловитых дам и хрупких кавалеров "неверно сексуально ориентированными в результате либерального воспитания". Такое общество не слишком устойчиво, но более или менее спокойно существует как есть. Социум с жёсткой привязкой гендерных ролей к женской или мужской физиологии вынужден по-всякому исхитряться, чтобы выйти из положения. Если тебе приходится - или ты желаешь - заниматься тем, что присуще иному полу, тебя причисляют к нему и диктуют соответственные правила поведения.
Девочки, в дальнейшем - подростки и юные женщины, подобные Беназир, именуются в её родных землях бача-пош. Иногда достаточно ярлыка, чтобы застолбить место и успокоить общественность. Даже имя менять не приходится - родители стараются выдумать ребёнку свежее, которое не прилагалось раньше ни к мальчику, ни к девочке и оттого годится почти для кого угодно.
Актёрство могло продолжаться долго, можно сказать, до бесконечности. Ибо надежда обрести кровного сына умерла - через добрый десяток лет - вместе с последней дочерью-недоноском, которую пришлось удалить вместе с материнской маткой.
Могло. Но не продолжилось.
То, что случилось дальше, было своего рода платой за дерзость, проявленную в рамках старинного обычая.
Отплатой.
Их с отцом обвинили в коррупции. Победивший на выборах соперник отправил обоих бывших правителей в тюрьму - гнусную, как и положено на затхлом Востоке.
Здесь на них, как шутили отец и сын во время кратких свиданий, набросились все времена года и весь животный мир их страны. Летняя жара превращала камеру каждого в раскалённую печь, зимняя прохлада леденила кожу, покрытую трещинами и волдырями. Волосы выпадали, как от жёсткого излучения, от браслетов, скреплённых вместе штырями, на щиколотках и запястьях появлялись гнойные раны. Полчища насекомых - кузнечики, комары, кусачие мухи, пчёлы и жуки проникали через все щели и рёшетки. Огромные тараканы, чёрные и красные муравьи настолько чувствовали себя хозяевами положения, что о крысах можно было не вспоминать - единственное утешение в постигшем несчастье.
Беназир не однажды порывался отречься от своей, как он саркастически называл, юридической мужественности. С женщиной не посмели бы так скверно обращаться.
Останавливало то, что отец никак не мог прибегнуть к подобной уловке, но подавал пример достойного поведения.
И ещё было имя, которое оба повторяли как заклинание - когда становилось невмоготу, оно звенело струёй чистой воды.
Юханна.
Ранее, когда была потеряна самая первая из заветных надежд, отец не сказал детям: "Мне надо взять вторую жену". Не предложил своему первенцу: "Настало время. Выходи из игры, меняй отметку в паспорте. Хоть внуков от тебя получу. Бача-пош ведь запрещено иметь супруга - только супругу".
Нет. Он поговорил с мамой и чуть позже объявил:
- Мы решили взять приёмыша. Один из моих близких родичей потерял жену, ему трудно воспитать семерых бойких подростков. Если и сам Юханна решит перейти к нам, может статься, со временем мы можем поженить его и одну, а то и двух наших дочерей - так Пророк Мухаммад усыновил своего племянника Али и позже выдал за него свою любимицу Фатимат. Я зажиточен, но согласитесь, девочки: дать приданое невесте - всё равно, что подпалить дом.
- Так у нас будет настоящий братец? - спросила одна из сестёр. - А как же с Беназир?
- Беназир не выбирал свою жизнь, это она выбрала Беназира, - сурово пояснил отец. - Лично я ничего в нём менять не собираюсь.
("В языках, где имеется категория рода, такое звучит категоричней, чем на моём родном наречии, - подумал я, в душе подсмеиваясь над своей неистребимой учёностью. - Батюшка никогда не хотел лишать меня выбора и уважал любое моё мнение - и насчёт политики, и в смысле пола".)
Юханна оказался тонким в кости, смуглым пареньком, самым младшим в новой семье и, безусловно, самым красивым: карие глаза под крутыми дугами бровей, нос с горбинкой, маленький рот, смоляные кудри до плеч. Высокий голос не мешал шее быть стройной - никакого кадыка на ней не просматривалось. Бархатистая кожа не знала позора гнойных прыщей и грубой щетины - и, кажется, не собиралась знать. По виду юноша был чуть робок, и его не стали чётко размещать на мужской, более официальной половине дома, хотя в свои тринадцать он уже слегка перерос приватную. Пускай обживётся на новом месте, решили отец и Беназир, и подружится со всей семьёй сразу. В конце-то концов, мы люди современные и просвещённые на заграничный лад.
Итак, отрока поселили на границе отцовой и материнской половин их особняка, и обе привечали его днём одинаково - двери запирались только ночью, оставляя его на рубеже. Своего рода "enfant perdu", брошенное дитя, часовой на дальнем пограничье.
Вскоре до всех дошло, с какой стати в прежней семье предпочли избавиться именно от него: посчитали слишком непохожим на остальных братьев, чтобы им когда-либо с ними сдружиться, излишне слабым для того, чтобы продолжить род, если придёт нужда, и... в общем, неумеренно ярким для пустоцвета. Может быть, и имя ему оттого дали затёртое молвой: в честь Иоанна Крестителя. Хотя, с другой стороны, Благородный Коран утверждает по отношению к самому пророку, что такого прозвища до тех пор не было ни у кого в целом мире.*
Мальчик оказался до крайности отзывчив на воспитание и обучение. Ходил в те же продвинутые школы западного толка, что и Беназир, успевал всё и во всём подряд, держался подозрительным паинькой. Европейские учителя хвалили - принимает в себя любую печать, словно воск. Суфий сказал бы - послушен, как труп в руках обмывальщика.
("И всё же. Отчего нам подарили самого кроткого, а не самого буйного из компании? - нередко задумывался я. - Судя по словам отца, ожидалось именно последнее. Спросить, что ли?")
Но не спрашивал, понимая в глубине души, что глава семьи не подскажет ответа, ибо сам сформулировал, сам и воплотил головоломку.
Склонности и интересы нового члена семьи, тем не менее, понемногу определялись. Больше в сторону гуманитарных наук: переходным мостком к ним было восторженное отношение американских учителей к рубаи Омара Хайяма, которые они, впрочем, понимали неверно, "по Фицджеральду". И к афоризмам Кабира, ткача, который был мудрее самых мудрых. Что дало в придачу к философии знание двух языков: фарси и хинди, которыми в стране пользовались лишь люди учёные, преисполненные мудрости - и отказавшиеся от сиюминутного во славу вечных истин.
Для реальных деятелей, какими считали себя старшие в семье, такие устремления младшенького были не совсем понятны. Но ещё более озадачило иное.
К девушкам, которых начали усиленно готовить для свадьбы, пригласили профессиональную исполнительницу плясок. Это считалось престижным: как следует обученные невесты куда более привлекательны для суженых, так как отличаются особой грацией движений, сухой, но развитой мускулатурой и много легче производят на свет потомство. Аналогично обстоят дела с арабским танцем живота, но последний, при всеевропейской моде на него, куда менее пристоен.
Но все и вся в стране и за её пределами понимали, что главное в подобном танце - совсем иная вещь. Смутно ощущаемая - и непреложная. Чувствовали, что расхожие слова "сакральный" и "ритуальный" лишь слабо передают суть дела.
И когда Юханна взялся подглядывать за сёстрами - не особо прячась по причине их обоюдной наивности, - его едва не обвинили в кощунстве.
Жрица изящных искусств мигом извернулась и ухватила наблюдателя за рукав, ловко притянув на запретную половину. Оттого что тонкая материя при этом порвалась, обнажив кожу предплечья, тот покраснел, словно девица.
- Моё ремесло - не для иных глаз, - проговорила танцорка с показной строгостью. - Оно - тот же харам, и на свой лад ничуть не меньший, чем Купол Скалы или та половина дома, куда ты проник. Женишься, вот тогда и открывай секреты по мере того, как супруга позволит. Научит, как с нашей сестрой.
- Я хочу сам. И прямо сейчас, - ответил юноша, игнорируя и встречное святотатство, и цитату из Киплинга, а его альт, который в разговоре обычно снижался до полушёпота, зазвенел кованым серебром.
("Откуда мне было знать, что и как там происходило - потом рассказали или пылкое воображение нарисовало картинку? Тембр голоса в самом деле у Юханны оказался редкостный, откуда и моё парадоксальное сравнение".)
Мастерица подняла брови и округлила рот, словно желая ответить как можно резче. Но тут же спохватилась:
- Если твои продвинутые отец и брат не будут против - по мне, так даже лучше. Все равно ведь твоё любопытство пройдёт и через игольное ушко.
И всё, и ничего особенного не произошло оттого, что струнный музыкальный наигрыш теперь сопровождался одиноким голосом.
("Только вот вся моя прежняя жизнь стала тем голосом. Что нам говорили иностранцы? Природный контр-тенор, красивый, но слишком слабый, чтобы делать из брата профессионального певца или актёра. Отцу было дико слышать подобное: ислам отменил варны, но кастовая гордость давала о себе знать. Мне же не хотелось делиться чудом с другими. А где теперь оно - и наш дом - и вся наша прежняя жизнь? И то, и другое вконец искорёжено".)
Похоже, их с отцом держали в заключении только для того, чтобы обвинить в куда более страшном, чем продажа своего влияния за деньги. Через два бесконечных года отца расстреляли за убийство, что совершилось якобы по его наущению. Правда или нет? Видимо, нет, потому что его смерть обернулась нежданной свободой для Беназир. Вне стен она была куда опасней, чем внутри; теперь напротив - в ней, должно быть, узрели нежеланного свидетеля чужой лжи, убрать которого мешали остатки чьей-то совести. Зато полностью обезвредить...
Женщина не властвует. Но что делало её мужчиной? Влияние и одежда. Теперь ушла даже тень первого - ни к чему было добивать жертву. Что до второго - Беназир с горечью вспомнила, как одолели Жанну Д'Арк - настоящую, ту, с которой всегда сравнивали их грозную Лакшми Бай. Орлеанской Деве подсунули мужское платье взамен строжайше предписанного судом женского.
С Беназир вышло наоборот. Когда - через месяц после отцовой гибели - с неё сняли кандалы, она потребовала что-нибудь вместо непристойно ветхих лоскутов, в которые за эти годы обратилась европейская одежда. Ей доставили тускло-серый свёрток: шальвар-камиз, то есть широкие бесформенные штаны и поверх них туника с длинным рукавом, туфли-кхусса с загнутыми носами и без задников, а сверх всего этого дупатту - огромный шарф, в который легко было завернуться с головой и по самые пятки.
Так её вывели за решетчатые ворота и оставили в одиночестве.
Нет, здания, окружённые сплошной стеной, обретались далеко не в пустыне. Люди ходили по кое-как заасфальтированным тропкам, рядом неторопливо двигались автомобили, раскрашенные наподобие павлина и обвешанные побрякушками, но одежда сразу сделала женщину безликой. Притом её не надоумили, куда идти, словно сам мир вокруг должен был ей подсказать.
Так она стояла на обочине, беззвучно взывая о помощи.
И ответ на её немоту пришёл.
- Э-э, дружище, - сказал кто-то рядом. - Не знаешь, куда стопы направить?
Симпатичное смуглое лицо в оправе холёной бороды. Слишком добродушное для террориста. Излишне умное для крестьянина.
- Не удивляйся. Моему шурину сообщили, что ты можешь оказаться на свободе, Беназир-а.
Вся цивилизованная европейская шелуха мигом слетела с неё, как в тюремные времена - лоскутья обгорелой кожи. Прежнее имя было таким славным, звенело так громко, что ей не приходило в голову тотальное неприличие подобного обращения к собеседнику. Имя существует для семьи, и то не следует его слишком изнашивать. В толпе положено окликнуть общим междометием или, на худой конец, во имя учтивости присоединить к имени гласную. Современный человек, конечно, не боится порчи и сглазу...
Тот, кто принёс бывшей узнице неброский наряд вместо пёстрого, оказался невольным благодетелем. Так одеваются мужчины. В остальном оба пола выглядят сходно: балахон в равной мере прячет как пышную, так и плоскую грудь, тонкость и мощь стана, узость и крутизну бёдер, дупатта - волосы на голове и подбородке. Мелкие шажки могут выдать природную слабость, однако походка Беназир, от природы летучая, осталась прежней, несмотря на все невзгоды.
Они перекинулись двумя-тремя словами. Мотоцикл, который подогнал для Беназир непонятный зять, явно не годился в культовые, да и для перевозки женщин подходил не очень. С места рванул так, что тапки с ног едва не улетели, а шарф размотался почти наполовину.
Когда выехали за пределы городка и не стало видно ни сторожевых башен, ни ограды, увенчанной кольцами шипастой проволоки, водитель притормозил:
- Вот везу тебя, а ты едешь и ничего не спрашиваешь. Дай лучше рядом посидим, я тебе всё как есть объясню, чтобы позже не удивляться. В застенке, думаю, не было никаких газет? Не бойся - все твои живы, все целы, хоть матушка изрядно сдала.
И рассказал.
Имущество отца и его первенца, как водится, конфисковали - всё, до чего смогли дотянуться. Счета в иностранных банках безопаснее было вообще сюда не переадресовывать. О приданом и замужестве девушек не могло быть и речи. Крышу над головой забирать, однако, посовестились - старинная усадьба не имела никакого отношения к коррупции. На Юханну, который в одночасье сделался главой семьи, свалилось бремя, которое дай Аллах вынести зрелому мужчине. Но ведь он был человек длинной воли, хоть о бороде такого сказать нельзя, улыбнулся рассказчик. То, что могло бы добить его до конца, послужило цели всеобщего спасения.
Новый премьер стал заигрывать с Европой и иностранцами. Они постоянно требовали отменить ремесло гульбачи. Ты ведь помнишь? Мальчик-роза, юнец, бача-боз, который, в соответствии с ярлыком, играет перед мужчинами роль девушки. Исполняет танцы, которые не должны выходить за пределы женской половины, поёт те же песни и таким же нежным голосом, острит и насмешничает над собой переодетым и над теми грубыми, суровыми мужчинами, которые покупаются на фальшивку. От такого один шаг до продажной и извращённой любви, кричали иностранцы. Но так повелось, возражал премьер: женщина - для очага и потомства, мальчик - для радости. И вовсе не обязательно делать шаг в сторону Содома.
На самом деле никто бы и не сдвинулся с места, но Юханна поговорил со своими - и твоими - учителями. Вы оба были у них на отличном счету, а они сами могли повлиять на соотечественников. Запретное становится пошлым, доказывал он, разрешённое можно держать в чистоте и даже добиваться изысканности. Поглядите на японских гейш - с чего они начинали? Аккомпанировали девицам из весёлых кварталов.
- Ты что - предлагаешь устроить публичное зрелище? - спросили его. - Вопреки исламу?
- Почему вопреки? Есть же театр дня Ашуры, когда куклы разыгрывают сюжет великой и священной трагедии. Есть всемирно знаменитая Умм-Кульсум, которая выпевала стихи Корана. В основе игр гульбачей лежат вещи куда менее великие, но серьёзные. Женщина создана не для баловства: нельзя вывести её тайну перед досужим народом. Но если сделать прекрасные вариации на тему - это сначала привлечёт знатоков, а позже возвысит само зрелище.
Юханна не добился бы успеха в деле, продолжал зять, если бы тут же, на публике, не начал петь, сопровождая слова великого поэта уместной мелодией, а мелодию - соразмерными телодвижениями... Своего камерного театра он, однако, не создал, но отбил нападки и внёс благородство в то, что уже было.
Им восхищались. Нельзя с чистой совестью утверждать, что высшие армейские чины и влиятельные люди не покушались на его честь и не имели в нём прибыли, но он показал себя человеком умным, духовно сильным и не без хитроумия. Никто не осыпал его золотом, однако матушка ныне живёт безбедно, а сестры выданы замуж за неплохих людей. Не надо считать, что я хвалю себя самого - одного себя, да! Все мы пятеро - единомышленники. Кровные братья устроили Юханне гастрольную поездку на Запад, в надежде, что блудное дитя там и останется: были с той стороны лестные предложения. Но он вернулся - и привёз, по слухам, куда больше денег, чем можно было заработать.
- Вскрыл швейцарский банк? - подняла бровь Беназир.
- Только не говори громко - наверху услышат, - рассмеялся зять. - Хотя...
И тут последовало самое удивительное.
Незадолго до того, как пленницу выпустили на волю, самолёт нынешнего диктатора потерпел аварию в воздухе. Погибли все - и экипаж, и пассажиры.
- Так что у нас нынче междувластие, - заключил зять. - А теперь покатили домой.
("Нашу семью наверняка обвинят в том, что произошло с премьер-министром, - смятённо думала я. - Если не обвинили. Хочу ли бороться с молвой? Не знаю".)
Дома её встретили тепло, но без восторгов. Юханна сделался более поджар, щёки втянулись, глаза и губы обведены точно басмой, но изящество и обаяние оттого лишь возросли. В старом доме они с Беназир оказались по сути одни: сёстры разлетелись, чтобы вить свои гнёзда, матушка со дня отцовой гибели пребывала в своём личном, потаённом царстве. Заняты оба оказались так, что и не вздохнёшь в компании друг друга.
Однажды вечером, когда пили кофе, Юханна сказал:
- Твоя доля - политика, моя - совсем иное, и им никогда не сойтись. Твои дела явно идут в гору, а у меня, похоже, начались затруднения. Понимаешь, благородную особу нельзя выводить на люди. Великую Умм-Кульсум и то поначалу переодевали в одежду мальчика, чтобы ей петь на свадьбах перед мужчинами. Но здесь в точности как с запретом на "гаремные пляски": преодолеешь одну ступень - и перед тобой открывается парадная лестница. Только вот какой образовался парадокс: на того, кто выполняет работу женщины и крадёт её искусность, невольно смотрят как на её саму. Мужчина в ярком девичьем пенджаби**, с гладкими щеками и по-женски размалёванный, - конфуз и несусветица для европейского зрителя. А он задаёт тон нашему.
- Как же театр Шекспира? И популярная китайская опера? - возразила учёная Беназир.
- Я не о них толкую, - ответил Юханна с лёгким раздражением. - Я о конкретном себе. Словом, на меня со всех сторон давят. И поскольку признанный глава семьи теперь ты, мне почти что предписано объявить себя дамой. Показушной, как можно понять. То, что уже случилось, должно быть закреплено в виде на жительство.
- Спорю, что так уже произошло, - вздохнула Беназир.
- Ходить по канцеляриям - дело сугубо мужское, - пояснил он, кивнув. - А вот забирать готовый женский паспорт, похоже, придётся тебе. По своему личному документу.
- Тогда отчего мне сразу не отнести обе пары "корочек" к кади? - с чего-то брякнула Беназир - и поняла, что именно это, с самого начала её приезда, стояло за кулисами ровных и вежливых отношений.
Потому что кади, мусульманский судья, имеет право сочетать браком и в отсутствие невесты.
Потому что обоим брачующимся не нужно было выяснять отношения по типу "ЯВЛ" и "ИЯВЛ", как Левину и Китти из толстенной русской книги.
- Положим, меня взяли в дом именно в расчёте на супружество, - пробормотал Юханна, и на его лице появилось одно из тех пленительно-лукавых выражений, изображать которые он был мастер.
Итак, две необычных половинки нормального целого соединились, и можно было бы опустить дальнейшее - что интересного в счастливом и завершённом браке? Если бы не...
В самый разгар выборной компании кандидат в президенты от Партии Национального Единства понял, что с ним кое-что не то, причём по-крупному.
- Нет, вообрази себе, - грустно сказал он супруге, - у меня ребёнок родится. УЗИ показало, что мальчик. Никаких сомнений.
- Так это ж замечательно! - воскликнула Юханна. - Воплощенная батюшкина мечта! А в чем сложности? Задрапируешься в дупатту с головы до ног - и прямо на трибуну.
- О чудо из чудес! Святой отец затяжелел, - с сарказмом произнёс Беназир фразу из популярного фильма "Папесса Иоанна".
- Разумеется, чудо, - ответили ей с юмором. - Мы ведь круглые сутки неразлучны. Я тебя повсюду эскортирую, фактически личный начальник охраны с уникальным опытом всевозможных махинаций. Что стоит мне чуть позже и нашего младенца приписать исключительно своим стараниям?
______________
*Тут небольшая подтасовка со стороны автора. Юханной зовут Иоанна - ученика Христа. Имя Иоанна Предтечи (и соответственные рассуждения в Коране) - Яхъя. Но оно не звенит чистой водой.
** То же, что и шальвар-камиз. Чтобы не повторяться.