ИСТОРИЯ О ГОРОДЕ ПРИКРОВЕННЫХ ЖЕН    Один купец, изведавши многие приключения, прибыл по морю в удивительной красоты город, где, как говорится в пословицах и сказках, голубые небеса покрывают золотую землю; город многокупольных храмов, и дворцов, и домов книги, и садов, и водоёмов - всего было в нем в избытке. На его улицах, узких и жарких, открывающихся навстречу путнику площадями, базарами и харчевнями, упрятанными под продуваемый ветром навес, поразило нашего купца многолюдство народа, весёлая суета и толкотня людей, нарядных, точно бойцовые петухи. Если и появлялись в их одежде торжественный черный и траурный белый цвета - все равно они как бы испускали из себя ту радугу, что была в них скрыта и ими зашифрована. И еще более поразило купца то, что все это были мужчины, которые с азартом занимались своей мужской жизнью. Торговали - и приоткрывалось перед чужеземцем тёмное, таинственное нутро антикварных, оружейных и ковровых лавок, лавки же, где торговали духами и пахучими маслами, сами были похожи на флакон с притертой пробкой; взрезалась, как дыня острым ножом, пахучая сердцевина съестных рядов с их фруктами, пряностями, тестом, варенным в меду, кебабом, впитавшим в себя хвойное благовоние горящей арчи. Слушали уличных певцов, сказочников и декламаторов - и нанизывались, купцу нашему напоказ, изысканные перлы речей на тончайшую нить протяжного распева. Вели ученые споры, составляли письма, просто стриглись и брились, а то и рвали себе ноющий зуб - тут же, под крики и меткие шуточки сочувствующей толпы, - а потом для них и их нечаянного гостя распахивали низкую дверь кофейни или чайханы, где пересохшее горло и жирную пищу заливали душистым напитком, в котором растворены были зерна истины.    Да, вся эта яркая, веселая, деятельная и холеная толпа была чисто мужской; и гость, который привык у себя дома - да и во многих странах, где побывал, - видеть вокруг себя приветливые женские лица, следить за мягкой женской повадкой, составил себе об этом городе не очень лестное мнение.    Нет, нельзя сказать, что женщины вовсе не показывались в городе: но они, одетые от маковки до концов маленьких туфель в нечто тёмно-серое и бесформенное, укутанные до того, что и глаз порой было не видно, сквозили как тени, и каждый из этих живых призраков непременно сопровождали, спереди или сзади, а иногда - и с обеих сторон разнаряженные мужчины, которые держали украшенное, как и они сами, и столь же грозное оружие заткнутым за пояс или привешенным к левому бедру.    Наш купец стал потихоньку следить за жёнами. Он видел, как они, еле приподнимая покрывала, приценялись к дыням и винограду; слуги хозяина уносили выбранное к ним домой. Перед ними разворачивались ткани и ковры, открывались шкатулки с драгоценностями и флаконы с благовониями. Купец быстро смекнул, что многие узоры тканей, ковров и резьбы, духи и драгоценные камни считались тут пригодными исключительно для женщин.    Еще чуть позже купец завел себе друзей из местных и стал расспрашивать их о тайне их невест и супруг - и всего дамского пола.    - Тут нет тайны, - усмехались они, - есть только твое непонимание.   - Зачем им яркие ткани, причудливые кольца и ожерелья, изысканные духи? Они ведь у вас чисто монашки.   - О, - говорили они с хитрецой, - то на улице; дома они будто розы в саду.   - Ну, а почему вы не позволяете им показываться такими же на людях? Ревнуете?   - Отчасти и так, - отвечали ему. - Красота - не товар на продажу: никому не льстят алчные и похотливые взгляды, которые обращены к нашим держательницам очага. Но не это главное.   - А что тогда? - спросил купец. Он отчасти почувствовал себя нахалом, но был от природы упрям.   - То, что в женщине должна быть тайна. Сам Аллах Всевышний скрыт от смертных глаз под множеством завес, и женщина в своей прикровенности подобна Ему.   - Ох, избавьте меня от вашего заумного богословия! Моя собственная жена, которая сейчас дома нянчит моих детишек и соблюдает мой деловой интерес, - добрый мой товарищ, который при случае может сам за себя постоять, и уж во всяком случае божества я из нее не строю.   - А какого сама твоя жена мнения о себе, ты не доискивался? - с подковыркой спросил тот, кого купец почитал лучшим своим приятелем.   Купец ощутил себя невеждой, но именно потому продолжил свои расспросы:   - Если вы в своих мыслях ставите женщин так высоко, может быть, стоило бы разрешить им показывать и другим, как красиво вы их содержите, как холите и лелеете? Я имею в виду - в невинных размерах.   Приятель пожал плечами:   - А кто должен дать такое разрешение?   - Тот, наверное, кто запретил, - ответил наш купец.   И все его собеседники дружно засмеялись. От смеха этого - а сидели они, как принято в жаркое время, внутри айвана, такой словно бы раковины в стене, выходящей прямо на улицу, - поднялся шаловливый ветерок и слегка отвернул подол серого одеяния девушки, что как раз шествовала посередине дороги. Золототканая парча блеснул оттуда, как острый меч солнца из тучи, и маленькая, крашенная хной пятка, и стройная лодыжка, трижды обернутая серебряной цепочкой, на которой для оберега висел сердолик. Что во всем этом было необыкновенного? Но купец испытал такой непонятный восторг, что голова его закружилась и едва не свалилась с плеч. Он пошатнулся и рухнул бы наземь со своей подушки, если бы не поддержали стражи девушки и его друзья.   - Что ж ты не попросил у красавицы разрешения показать тебе личико? Авось, в один миг бы в раю очутился - дальнем или, скорее, ближнем: красотка ведь не замужем, - посмеялись над ним.   Нет, купец не стал повторять в ответ на их шутки, что он женат, и давать объяснения, которые тут вовсе не требовались, ибо окончательно понял, что он глупец из глупцов.    Много, много позже, когда он поумнел настолько, что допущен был в дома Города Прикровенных Жен, - увидел он их за исполнением их обычных работ. Лица их - лица прирожденных цариц и повелительниц, оберегаемых Держательниц Истины, истины невыносимой и сладостной, - были открыты, но сияние как бы смывало черты. Пальцы их, такие нежные и розово-смуглые, заняты были суровым ремеслом: скручивали и натягивали на продольный стан прочную основу для ковра.   - Кто окрашивает шерсть для ворса? - спросил их купец.   - Наши мужья, - ответили они, - знающие толк в многоцветье.   - А кто изобретает узор? - снова спросил он.   - Наши отцы: они знают наизусть множество начертаний и знаков, равно как и способов их соединения.   - А кто продевает цветные нити в основу и сплетает рисунок мерой и счетом, вяжет узлы и обрезает неровности?    - Наши сыновья: глаз их остёр, пальцы гибки и прилежание выше всяких похвал.    - Зачем же тогда нужна ваша грубая основа, если самую тонкую и красивую работу делают ваши мужчины? - спросил купец не потому, что оставался прежним невеждой, а затем, что вопрос этот входил в неизвестный, но уже проявленный в нём ритуал.    - Видел ты, как доводят до ума такой ковер? - спросила самая старшая из женщин. - Его выбрасывают под ноги уличной толпе, чтобы сама ближайшая жизнь ступила на него грубой и жёсткой пятой. Только благодаря прочности своей основы ковер выдерживает это и только выдержав - становится истинной вещью, соответствующей высокому предназначению. Но лишь мы умеем сообщить мужскому делу такую стойкость.    А вечером того дня говорил купцу его лучший друг:   - Не наши жены принадлежат нам, а мы, мужи, достояние наших жён: сами же они принадлежат дому, как ваш король - своему королевству, откуда он в старину не имел права даже выехать. Дом - как шатер: ему нужна опора. Дом - ларец: в нем прячется сокровище. Дом - сердце, в котором записаны знаки Священной Книги.   - И что же есть эта опора, и это сокровище, и этот знак? - спросил купец.   - Его женщина, - ответил друг.    И еще много говорил он купцу разных слов:   - Можно унизить, ставя наравне с собой, и возвысить, вернув на исконное место. Внешние знаки достоинства отличны от внутренних, и не чужаку их понять. Сами те, кто ими пользуется, бывают зачастую обмануты: ваши женщины, стремясь завладеть мужской долей и мужским оружием, попадают к ним обоим в кабалу, а когда спохватываются и начинают совершенствовать и оттачивать в себе женское - в ловушку, ибо наводят глянец на тупой клинок. Но многим из них хватает ума все-таки прорваться к своему естеству, хотя самые первые шаги иногда поневоле начинаются в низине пошлости и сами пошлы. Не наше дело осуждать их. И еще помни: любой муж, сознаёт он это или нет, весь свой век без остатка отдаёт женщине.

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"