- Это Цонома. Примерно так звучит его имя, если убрать оттуда хрюканье и щёлканье, - говорит Френсис. Она разбирает все на свете языки, потому что заходит изнутри, вроде как шарит в мозгу, улавливая связи между звуком и картинкой. - Нет, он не мальчик. И не божество. Но сумел приручить котёнка гепарда, когда убили его мать. Котёнка? Или вернее сказать - щенка? Нет, они же львиные родственники.
- Повадки собачьи, - говорю я, стараясь не показать удивления. - Вон как об ногу трётся.
- Цонома говорит - самка гепарда погибла на охоте, и его супруга Нау выкормила детёныша своим молоком. Это большая удача. Обычно их женщины не в силах кормить двух младенцев сразу.
От моих психоулавливающих способностей после бурного перепихона остались какие-то лоскутья - надеюсь временно. Всё мало-мальски ценное вытекло ей в рот и прочие части прелестного тела. Так что приходилось верить даме. Хотя она всегда была более сильной из нас двоих, что верно, то верно.
- А на кого была охота? - спросил я, не торопясь приходя в себя.
- Цонома отвечает: "Овакуруа не убивают больших кошек, кошки не охотятся на овакуруа". Достаточно тебе такого ответа?
Я вспомнил один рассказ знакомого антрополога. Однажды вечером совсем рядом с их костром раздался короткий рёв леопарда. Один из носильщиков, как раз из бушменского племени кунг, начал искусно подражать очень похожим на кошачьи призывным звукам, которые издает томящийся от любви хищник. Мягко ступая, леопард подкрался ещё ближе и больше часа просидел в нескольких метрах от костра. Он наблюдал за людьми и слушал игру на гитаре - совсем как человек. Когда концерт окончился, зверь исчез. Но на следующий вечер опять пришёл послушать музыку; его никто не приглашал, но и не посмел гнать.
После этого побасенка, какой нас потчевал один белый пассажир, показалась мне до крайности глупой - и всё-таки по-прежнему достоверной. Будто бы бушменки, будучи не в силах выкормить двух младенцев подряд, вынуждены оставить одного из них в пустыне. И что подбирают такие сувениры всякие там дикие кошечки и собачки. Как говорится, что за счёты между роднёй!
- Но это неверно, Джин, - поспешно проговорила моя милая. - Бросают на произвол судьбы только стариков и по согласию последних. Если им надоела жизнь и они не хотят быть бременем для остальных.
Я, наконец, сподобился имени после долгого перерыва. Кажется, до сих пор Френсис не была уверена, что это я сам тогда возродился посреди пустыни.
Что же, подумал я, возможно, так и есть - и это в корне меняет дело. Когда твоё тело наносит тебе оскорбление за оскорблением... Тогда все мы не прочь ощутить его малость переродившимся.
Кажется, впервые я ощутил нечто похожее незадолго до того, как мной, перспективным психистом излишне средних лет, вплотную занялись вышестоящие паукообразные... простите, наукообразные органы.
Тем временем наши шпроты-переростки окружили пришельца и его животное - вблизи он казался их сверстником, если не вглядываться особо, а оно - безусловным "домашним любимцем". При особо пристальном рассматривании становились видны ритуальные шрамы на лице мужчины и морщины на лицах обоих наших гостей: последние образовались, как я подумал, из-за того, что Цонома куда солидней, чем можно вывести из его возраста, а гепарду приходилось часто обнажать клыки.
Только вот я и не подумал возражать, когда младенцы начали трогать украшения Цономы и дёргать гепарда за бархатистую шерсть, издавая нестройный гвалт. Самое удивительное - все отлично друг друга понимали.
- А ожерелье у тебя из чего? Ой, скорлупа страуса?
- И на голове тоже она? Осколки, ага. Красиво.
- Хорошая киса, только ноги длинные. Бегает быстро? Понятно. А как её зовут?
- Бадзан, - услышал я. - Баианг. Это царственный самец. И...
- Твой побратим?
Вы верно услышали. Бадзан мне как сын, потому что моя дочь и он пили молоко из одной груди, хоть и из разных сосцов. И лежали на одних и тех же тёплых коленях моей красивой жены. Вместе они разыскивали и пили яйца жаворонков. Вместе собирали коренья и охотились. Моя дочь и Большой Кот - почти супруги.
- А может быть такое? Сестра и брат по молоку - и крови, ты говоришь? И муж с женой.
- Отчего же нет, - парень улыбнулся. - Если предназначено.
Кажется, те, кто выдумал насчёт универсального языка младенцев, были правы. Я уже давно не удивлялся, что понимаю всех людей, на каком бы языке они ни говорили: дело сводилось к тому, чтобы прочитать за примитивным "вербалом" некие вечные знаки.
- Джен, - вдруг прервала моё слушание Френсис, - это ведь тварь родом из Малайзии, как и Зелёная Дама. Не оставляют попечением.
- Что ты имеешь в виду? - я чуть повернул голову, чтобы она легче приняла мои мысли. Большого смысла в том нет, но привычка - вторая натура.
- Ты ведь слышал имя? Народ овакуруа меняет чужие звуки на привычное щёлканье. Баджан или баянг - малазийский демон-вампир, он принимает вид хорька или ящерицы. Может быть, ему не захотелось входить в тело какой-нибудь мелочи вроде суриката, потому что по сути он кот. Говорят, у колдунов принято держать баянга в клетке, а кормить только яйцами и молоком. Ты ведь помнишь, что говорил его хозяин?
- Не хозяин, - возразил я, но Фран пренебрегла моей поправкой.
- А ещё баянга можно создать из духа младенца, умершего при родах. Не это ли случилось, когда умер сын Нау?
- По поверью, именно баянги нападают на людей, страдающих каким-либо тяжелым недугом, - продолжила она. - Может быть, это следствие, может - причина, но кто из нас полностью здоров?
И кто был полностью здоров на борту малайзийского самолёта, подумал я тайком от неё. Даже про меня такого не скажешь. Разве что Фран?
- И ещё баянг охотится за детьми. Это, по определению, служащий демон и часто передается от поколения поколению в пределах одной семьи.
- Спасибо за справку, - ответил я. - Только суеверные россказни - это хоть и свидетельство, но не документ.
- Говорят так. Если нечто выглядит как собака, пахнет как собака, рычит как собака и притом ест собачью еду, то кем же оно может быть, если не собакой?
- Пока я не слышал, как рычит эта суперкиса, - возразил я. - И не видел, что она изволит кушать. И когда та леди забирала младенцев из аэробуса, ты ведь ничего не имела против?
Фран помолчала, а потом выдала:
- Дама мне сказала. То есть в ту секунду мне некогда было задумываться, как и что. Просто стало понятно, что судьба младенцев по определению безотрадна - без оплошного выстрела из "Бука" или "Града". Да, кстати, там был именно он - мне сказали. (А кто сказал - замнём.) Наша Дама - богиня. Или, может быть, богиня-шутиха, об этом после. Я увидела, как время течёт для них вспять, как по мере того, как они вырастают, хвалимые и оберегаемые, между ними и окружающим создаются защитные оболочки, скорлупки и преграды. Одежда по моде, начиная с распашонок и ползунков. Стены из экологически неприродного материала. Книги, что накладывают на Вселенную шоры чужого и предвзятого взгляда, инструменты, которые сводят её к ряду точнейших и кое-как увязанных друг с другом показателей. "Прежде чем выйти на улицу, они будут смотреть температуру и силу ветра в интернет-сводке", было сказано мне. И всё, что есть на земле, эти андроиды сочтут своим достоянием и потребят.
Цонома погладил своего спутника по крутому лбу и что-то проговорил. Мне даже показалось, что я понял, но моя милая заговорила раньше:
- Он объясняет: "Люди цивилизации - не придирайся, я не умею перевести точнее, по смыслу вроде "окученные" - они бездомны. Занимают гнездо... думаю, это ниша... и гадят под себя. Тупые расточители и транжиры: разрушают всё вокруг, вынуждены идти дальше, оставляя за собой земную и космическую пустыню. Где положен им предел? Истинный человек должен быть скитальцем, который переходит с места на место, с сухого на влажное, чтобы расцветить скудное и объять необъятное".
- Не ново, - буркнул я, - стоило бы услышать от этой парочки кое-что пооригинальней. Типа "Боги решили, что культурные люди недостойны иметь потомство, и отнял их. И отдал...
- "Насилие в ответ на насилие, - услышал я в своей голове чёткую фразу. - Люди широкого мира отнимают у земли то, что она дала бы по доброй воле, и плодятся, как саранча, а потом им надо ещё и ещё. Для овакуруа и кунг прилёт саранчи из дальних пределов - праздник: она очень вкусная. Дети-подарки для них праздник: из них можно сотворить истинный народ, который не отягощает собой землю".
- Что-то скудноват ответный подарочек, парень, - снова проворчал я. Что это говорил бушмен - или его зверюга? - это я уже понял. - Пески без конца и края. Лес, должно быть, тоже.
- Остров с берегами, - сказала Фран. - Они говорят, это большой остров посреди тихого и смирного, но в самом деле бескрайнего моря. Вроде ясель или детского сада. Здесь дети и их воспитатели останутся до тех пор, пока им не станет тринадцать - возраст, когда овакуруа и прочие племена маленьких людей могут считаться взрослыми, пройти испытание и создать семью.
- Хм. Не рановато ли? - спросил я. Смешно, однако в этой абсурдной ситуации я ещё пытался отыскать повод для споров. Впрочем, я никогда не мог войти в положение человечества, а ситуация показалась мне по крайней мере забавной. - Они ведь не эти недорослики, у них цикл развития другой.
- У наших детей нулевая наследственность, - объяснила Фран. - Подобие воска: лепи что хочешь, лишь бы получился человек. Так говорит Цонома.
И снова я не понял.
- Его второе имя, часом, не Заратустра? - съязвил я. Ну, хотя бы живы остались - и то благо.
В голове тем часом вертелись дурацкие стишки, которые я сочинил в честь своего первого причащения крови и плоти:
Есть Ад, есть Рай и есть Земля Спасения.
Рассмотрим по частицам предложение,
Предмет мы расчленим по жилкам и суставам:
Ад - мы, Рай - где нас нет, спасенье - в нашем праве.
- И что теперь воспоследует? - сказал я, чтобы перебить внутренний голос. Наши квазизародыши тем временем высыпали из укрытий - не так уж быстро из-за природной трусоватости - и окружили новое явление. Над ними явно сбывалось - все были как на подбор стройненькие, желтовато-смуглые, тонкокостные. Вечные детишки телом - но во взгляде каждого бродило нечто озорное, беспокойное, авантюрное.
- Нас поведут, - пожала плечами моя подруга.
- Куда и зачем? Пустыня широка и привольна, - отозвался я. - Иди куда хочешь, а всего лучше - оставайся на месте.
- Это остров, - чуть недоумённо проговорила Фран, - круглый такой. Довольно большой, за день не обойдёшь. Я ходила без тебя на разведку: повезло, что ты дня три валялся без памяти. Остров омывает тихое море. На самом деле тихое, по крайней мере, до сезона шквального ветра и штормовых приливов, которые способны мигом смыть нас с береговой кромки вместе с налётом цивилизации. Это будет не скоро, и люди песков такого очень ждут - потом берег покроет сплошная еда для настоящих людей. И слой жирной грязи, на которой смогут расти новые маленькие деревья. И замаячат на горизонте великие хозяева морских пустынь и берегов.
В последних фразах мне почуялось влияние местных уроженцев - и некая тайна.
- Ладно, вижу, вы тут без меня всё решили, - ответил я с облегчением. Оказалось, что на самом деле я только того и хотел - двинуться с мёртвой точки.
Мы набрали воды в спешно изобретённые корзины, обмазанные глиной, - не себе, так в подарок. Солнышко исправно обожгло их не хуже очага. Цонома уверял, что они с Бадзаном в любой момент учуют влагу под слоем почвы, а нет, так убьют какого-нибудь зверька, который недавно напился сам, и выжмут его желудок. Но я сказал - упаси боже. Вот всяких акрид добывать, то есть саранчу во время прилётов-налётов, или хромую антилопу завалить - пожалуйста. Настолько мы тут сделались кровожадны. И к тому же аналогичных припасов не имеем - всё, что летает, ползает, перекатывается, внедряется в песок или глину, стоит на якоре тонкого корешка, перемалываем вмиг. Дико растущие организмы требуют.
- Может быть, шатры с хижинами разберём и возьмём с собой? - предложил Махатхир.
- Не нагружай старших! - вроде как пошутил Мохади. И чуть серьёзнее: - Скорее придём - скорей отыщем новые сучья и шкуры. Или выроем яму в земле. Трогаемся в самый разгар дневного пекла - тут и умом легко тронуться.
Фран только вздохнула и головой покачала на все потуги юмора. Что ж, за очеловечивание приходится так или иначе платить...
В общем, устроились так. Нам с Фран быстренько соорудили зонтик из остатков жилья - этакую брачную хупу на четырёх столбах, будто у нас имеются лишние руки. Четверо ребятишек побойчее подхватили сооружение - им тоже досталось немного тени, отчего я сообразил, что эта компания чётко всё продумала за какие-то минуты. Остальные детки замотались пятнистыми тюрбанами явно из чего-то авиационного: парашютный шёлк или чехлы от сидений? Наши проводники обошлись без телячьих нежностей и даже не прибегали под передвижной тент, как остальные. Что несказанно меня утешило - испытывать толерантность и политкорректность гепарда на своей собственной шкуре отчего-то не хотелось.
И тронулись.
По пути нам как-то и пить не понадобилось: так было - не то что хорошо, но жутко интересно. Вот вроде ничего нет, кроме голой земли, а прищуришься да приглядишься - кишмя кишит на ней всякая живность. Да и каждая травинка словно с нами разговаривала: не словами, но очень внятно и членораздельно. Ветер играл на выступивших из почвы костях неведомых тварей, как на ксилофоне, солнце во всю глотку смеялось на ярко-белом небе, Цонома напевал себе под нос что-то фольклорное, а его хищный кот ритмично порыкивал в знак согласия.
И нечто ещё ритмично и влажно билось вдали огромным сердцем.
Зрелище того, что под ногами завораживает - а, может статься, были и иные тому причины. Оттого мы увидели стоянку рода лишь тогда, когда упёрлись в неё носами.
Дюны, заросшие колючками, финиковой пальмой и саговником. Норы и ямы в земле, кое-как загороженные палками с развешанными на них лохмотьями шкур и утварью из тёмной глины и больших белых скорлуп. Палки кое-где сходились над углублением, образуя пирамиду, - то был, видимо, шатёр важной персоны. Наполовину погасшие кострища, в которых, судя по запаху, что-то пеклось. Деловитый смуглый народец, что копошился между тем и этим - так усердно, что поднял головы нам навстречу, лишь когда Цонома выкрикнул приветствие.
И лишь тогда мы заметили декорацию заднего фона.
Море удивительно нежного голубого цвета, сливающееся с небом куда более прохладных оттенков, чем было над песками. Легчайшую кисею на горизонте, словно сплетённую из тумана радужными спицами. И некие огромные тела, шумно спящие посреди всполохов и мерцаний. Время от времени из дыхала одного из них вылетал ревущий фонтан и ниспадал очередной радугой.
Слона-то я и не приметил. Причём морского...
- Гхфроу, - произнёс Цонома с великим почтением и так чётко, будто сидел прямо у меня в мозгах. - Большие. Стали в кольцо и охраняют. Ждут хозяев с дальнего берега.