Родственники девочки, появившейся на свет как раз после великой войны, съездили в оккупированную Германию и привезли ей в подарок куклу. Даже двух - одна была назначена другой племяннице, но там что-то не склеилось: выросла, потерялась в магаданских просторах, в общем, мы не о том.
Одна из кукольных барышень была тёмная шатенка, другая - блондинка, обе с целлулоидными головками и туловищем: натуральный человеческий волос был мелкими прядками вставлен в отверстия и завит на папильотках, глаза сделаны на протезной фабрике и ничем не отличались от натуральных, кроме размера. Может быть, это и были настоящие: грудное дитя после войны нередко оказывалось без глаза. Они вращались и закрывались веками при помощи противовеса, прикреплённого к задней части головки: то была гирька с рычагами, до которых добирались, произведя небольшую трепанацию. Ресницы, тоже сугубая натура, целомудренно опускались на щёчки, круглые и стыдливо румяные. По дороге в Россию кто-то успел изрисовать блондинку химическим карандашом: новая хозяйка, несмотря на малолетство, догадалась протереть куклу столовым уксусом, но естественные краски от того исчезли с лица напрочь. Зато проявились поры, до того забитые румянами. Ротик был навечно сложен в загадочную полуулыбку. показывающую два передних зуба. Тельце, наряженное в натуральный шёлк, темно-синий с белыми разводами у шатенки и светло-голубое у блондинки, было совсем детским - грудной младенчик с пищалкой. Правда, оно было из отличного бежевого целлулоида, каждый ноготок и каждая перетяжечка были видны, а ручки и ножки легко поворачивались - к туловищу их притягивала резинка. Пищик на спине издавал вполне грудничковые вопли, в пинетках из кожи было невозможно ходить - такие гладкие и скользкие были подошвы.
- Как ты их назовёшь, Галюша? - спросил родственник.
- Тёмненькую - Марго, светленькую - Рита, - ответила та без запинки.
- Это же одно и то же имя, - удивился он. - Маргарита.
- Но ведь красивое. Маргаритка - это цветок. Такие бабуся каждый год высаживает в землю под вишнями. Они ведь сестры, правда?
- То есть пускай поделят одно имя пополам? Ну ладно. Твои. Как хочешь, так с ними и обращайся.
Галя именно что хотела. Именно - обращаться по-своему и владеть, как ею самой владели сначала папа с мамой и бабушка, потом школа. Кукольные одёжки легко снимались и стирались, но были малопригодны для наполовину дачной жизни. Семья ведь, приехав с дальнего конца страны, сумела прописаться только в подмосковном городке, где вокруг дома был полупустой участок земли, а внутри - дровяная печка. Тёплой воды, в общем, не напасешься. Поэтому сёстры с самого начала сменили свои господские наряды на кое-что попроще - платьица, из которых выросла Галинка, ушитые в талии и плечах. При таком раскладе обуви вообще не требовалось, но дедушка, с одинаковой ловкостью владевший иглой и крючком, связал близняшкам пинетки из шерстяных очёсков. Все равно под юбкой не видать.
Придя с уроков, Галя непременно выводила своих детей на свежий воздух: сначала Марго, крепко поддерживая подмышками, потом и Риту. Усаживала на крыльце и сама пристраивалась рядом: с книжкой сказок или альбомом для "калячек-малячек". Делать домашние задания они ей не помогали: это было слишком скучным и слишком простым занятием для всех трёх. Читать Галина выучилась в четыре года - сразу после приезда заграничной родни. Цветных малышовых книжек было тогда мало, и они были дорогие. Поэтому девочка сразу схватилась за детгизовское издание "Айвенго", проглотила дня за два вместе с восхитительно синим коленкоровым переплётом, картинками рыцарей и прекрасных дам (Седрик Саксонец, Бриан де Буагильбер, Чёрный Лентяй, благородная Ревекка), ничего не поняла, но с того времени не допускала в письме ни одной крупной ошибки.
В школе одиноко растущая девочка жалась к стенке на переменах, без смущения, по приказу учительницы, занимала первую парту - лишь бы совсем без соседки или с такой, которая не списывает и не заглядывает в твой учебник. Хорошо шла по изложению и диктантам, блестяще - по арифметике, плохо - по чистописанию: полная мушиных крыльев чернильница, намертво укреплённая в парте, тоже глянцево-чёрной, вечно засоряла перо, пачкала детские пальцы о вставочку. Устное чтение было вообще позорным - глаза и мозг бежали вперёд языка.
До своего посёлка, который отделяли от городской школы два километра, бойкое шоссе имени Степана Разина и небольшая берёзовая рощица, поздней осенью - глубокие лужи, а зимой сугробы, девочка чаще всего добиралась одна и очень спешила. Особенно после второй смены. Дед тоже работал в школе - вечерней, для взрослых. Папа и мама учились в школе еще более высокого ранга, которая называлась педвуз. В ней делали учителей - таких, как дедушка и "классная" Галины, строгая девица с крутыми чёрными кудрями и глазами, похожими на переспелую черешню. Она запрещала носить игрушки в портфеле, тот вообще-то всегда был туго набит и не вмещал даже одну половинку близнецов. Им приходилось дожидаться хозяйку дома.
Впрочем, теперь ни Галя не считала себя хозяйкой, ни куклы себя - обыкновенными двойняшками. Они составляли пару неразлучниц, как две рыбки, чёрная с белым глазком и белая с чёрным, что играли в сказочном пруду одной непонятной книжки о Памире. Книжку эту Галя отыскала в чердачных развалах: ещё до их семьи там кто-то жил или всего лишь прятал нажитое.
Поздней осенью, когда Галинке пробило двенадцать и с обеих сторон залосненного фартука начали выпирать юные грудки, произошло не очень понятное. Совсем неподалёку от главной улицы их посёлочка, которая считалась уже местом вполне надёжным: даже фонари горели почти все.
Откуда-то сбоку появился человек, слегка пьяноватый, но в остальном хорошо пахнущий, и заговорил. Вроде бы, по его словам, лошадь Ариша, которая исправно возила во все городские магазинчики хлеб, поскользнулась на первом льду, порвала постромки и теперь носится взад-вперёд по здешнему главному проспекту. Он бы провёл дочку - как тебя? Галя? - по окраинной улице, рядом с лесным заповедником.
- Не вижу я впереди никакой Ариши, - возразила девочка. - Может быть, как раз в лес завернула. Ей не в первый раз так беситься.
Он попробовал было настоять, даже за рукав пальтишка ухватился. Только вдруг ахнул, согнулся перочинным ножиком и произнёс непонятные слова.
- Вас электричеством дёрнуло? - спросила девочка. Её учили быть вежливой. - Это от моей шерсти, наверное.
Она имела в виду пальто, но мужик разозлился:
- Макака чёртова!
И убежал.
Едва закрыв за собой входную дверь, Галя спросила своего родного человека:
- Дедусь, а что такое "окопстило на хрен?"
Дед покрылся румянцем от пяток до корней волос, но честно сказал:
- Оскопить - значит лишить мужского органа. Он у нас выдаётся наружу и мы им писаем. А то, что - хм! - на три-четыре буквы, как раз он, только ты такого не говори, да и другим при себе не позволяй.
Учение продолжалось. Плохие преподаватели сменялись хорошими, добрые - злыми, но никто не мог поддеть ту невидимую броню, что наросла на девочке-подростке. Ругань в свой адрес она принимала спокойно, похвалу - как должное, хамоватые сверстники обходили стороной, а кокетливые сверстницы отчаялись привить Галине свои ухватки. Нет, подруги у неё появились, но такие, с которыми только "водишься", по тогдашней жаргонной терминологии.
Однако всё больше народу считало, что "Галька слишком много о себе понимает" и без особой злобы удивлялось этому.
Школа-одиннадцатилетка отстояла от неполной средней ещё на добрый километр, но девушка уже не боялась ходить одна.
Однажды подавляющая часть класса не успела или не сумела сделать задание по тригонометрии. Кроме, разумеется, Галины: той и ночь за столом провести было до лампочки, в доме сплошные любители точных наук.
- Если признаешься, что выполнила, - против всех пойдёшь, - объяснила ей лучшая подруга. Была такая Светочка. - Ты ведь не хочешь идти против коллектива?
Девочка пожала плечами. Классу к девятому близорукость у неё усилилась, очки приходилось носить с такими толстыми стёклами, что не видно было выражения глаз. Кстати, нарушение бифокальности парадоксальным образом помогало ей безошибочно угадывать объем нарисованных фигур и выемок, а это в "триге" самое основное.
Она не стала врать. Ей выдали твёрдое четыре (за вечную грязь в тетрадке), остальным - единицы и требование завтра перевыполнить норму.
И, конечно, избранная треть пострадавших устроила километровый стайерский забег, чтобы перехватить ренегатку в самом узком месте дороги.
Но тут случилось нечто странное. Едва юнцы и девицы увидели коренастую фигурку отличницы, как пространство схлопнулось в кокон и выбросило их в какой-то длинный сарай без окон, но освещённый очень ярко. На полу грудами лежало аккуратно отсортированное, с прицепленными к нему бирками, женское и мужское платье, рядом выстроились детские ботиночки, по стенам на крючках были развешаны и буквально мели пол разномастные волосы, а на узком столе, расположенном посередине барака, рядами высились хрустальные банки, полные человеческих глаз, - и чёрного, и карего, и голубого, и серого - самого распространённого арийского цвета. И на всё без исключения были тоже навешены ярлыки.
Пространство пожевало незадачливых мстителей и сплюнуло ими примерно в километре от событий. Там как раз находился заброшенный долгострой, поэтому некому было удивиться пришельцам с небес.
Когда немного погодя всё это обсуждалось в кулуарах (задний двор домика Светланы, рядом с туалетной будкой), отроковицы сказали:
- Прямо сказка братьев Гримм.
Отроки были куда прозаичнее в выводах. В те времена ещё не был снят фильм Михаила Ромма "Обыкновенный фашизм", но фотографии интерьеров Бухенвальда распространились уже очень широко.
Земля полнится и кормится исключительно слухами. Больше никто не приставал к Галине со своим толкованием нравственности. Зато она, тоже услышав кой о чём по сарафанному радио, перекрестила своих питомиц в Белоснежку и Алоцветик. По недетски цепляющей книге сказок, что стала с тех пор её любимым чтением.
Дни девушки с той поры текли безмятежно. Правда, в популярный институт она попала со второго захода и после подготовительных курсов, но никто не мог указать на сумму взятки, которую за неё заплатили. Как-то нелепо, от запущенного перитонита, умерла вздорная бабушка, зато дед, будучи на девятом десятке, привёл в дом свою давнюю и тайную любовь. Двадцатью годами младше - ну и что? Казались ровесниками. Их зять и невестка вовсю учили и учились - даже стали выезжать за границу, хотя не дальше Болгарии и Польши.
Галина Матвеевна так и не вышла замуж. Мало кто захочет кормить и лелеять учёную даму не от мира сего, хоть и с практически мировым именем. К тому же на узкой девичьей постели бессменным караулом сидели те самые двойняшки инь-ян.
Но вот что случилось однажды с ними тремя. Как-то человечья мама дотронулась до пинеток Белоснежки - и ужаснулась: все в потёртостях и ожогах, причём появилось это от силы дня два назад. Платьице Алоцветик и вообще понизу обратилось в горелые лохмотья.
- Что, Марго, шлейфа за тобой носить было некому? - с шутливой укоризной произнесла женщина. - А ты, Рита, горазда из дому убегать, как последняя бродяжка? Бедные мои, сколько дорог вы за мной исходили, от каких напастей уберегли. И уж не знаю, какова была последняя. Верно, с ведьминского костра меня сняли или из подожжённой обсерватории выволокли.
И тут ей снова пришла в голову сказка, на сей раз английская: о том, что если тебе хочется отпустить от себя трудягу домового, надо сшить ему добротный костюмчик, шапку, сапоги - и положить рядом с блюдцем, из которой он пьёт хозяйское молоко.
Галина Матвеевна подумала, что старые платьица посеклись по шву, а ботиночки с круглыми носами и подавно вышли из моды. В те времена уже можно было подключиться к Всемирной Паутине, но реклама ещё не забила в ней все ячейки. Поэтому отыскать небольшую фирму, которая продолжала выпускать таких же точно кукол и вдобавок снабжала их приданым, оказалось несложно. Примерно через три недели на московский адрес пришла посылка, где находились два очаровательных платьица-мини, похожих - одно на бутон белой розы, другое на бутон алой. К ним прилагались две пары лодочек на каблуке, две сумочки - всё в тон - и, наконец, два полных комплекта из тех, что "современные молодые девушки носят под одеждой", как любезно объяснило сопроводительное письмо. Бельё было таким крошечным, что близорукая Галина смогла оценить изящество работы, лишь сняв очки и поднеся его пинцетом к самым глазам.
В том же письме так же любезно объяснялось, почему вещицы и их пересылка обошлись ей даром. Ну, почти - русская таможня всё-таки желала получить своё в любой монете по выбору отправителя и получила.
Оказалось, что куклы уже давно числятся в розыске... простите, по разряду антиквариата. За несколько лет до того, как их забрали русский комендант и его жена, кукол заказала богатая немецкая цыганка, у которой в расовой зачистке пропали обе дочери. Фирма желала себя раскрутить - поэтому игрушки создавались как точная копия реальных девочек. Незадолго до того немец, гражданский супруг цыганки, "вышел через трубу", самой цыганке примерно через полмесяца удалось покинуть Третий Рейх с несколько большими удобствами - при помощи так называемой "Чёрной вдовы".
И вот теперь, говорил загадочный корреспондент, он буквально восхищён тем, как легко отважной русской фройляйн удалось приручить непокорных и направить их энергию на мирные цели. Не будет ли фройляйн так добра выслать на адрес службы знакомств ...
- Ну, и так далее, - чуть недовольно сказала Галина своим подругам. - Всё, птахи, можете радоваться. Надеюсь, вы на меня не в обиде, что я тогда спрятала ваши пёрышки?
Она как могла тщательно нарядила обеих кукол и спустила с кровати на пол, как всегда делала, когда ложилась спать. Там у них было нечто вроде открытой вольеры.
На следующее утро Маргарит не обнаружилось.
Но, говорят, когда Галина Матвеевна отбыла в Германию с лекцией по проблемам топологии многомерных пространств, рядом с пожилым, армейски подтянутым мужчиной её встретили две прехорошеньких молодых женщины, стройные, длинноногие и цветущие одной улыбкой на всех. В чертах Марихен просвечивало нечто по-армянски южное и знойное, а Гретхен казалась неподдельной и чистокровной славянкой.
![Кукла фирмы Gotz []](/img/m/mudrowa_t_a/vintaz/kukla.jpg)