Его жена, как все последние месяцы, спала на спине, едва покрывшись простынкой, и крутой холмик живота выделялся на фоне румяной зари, как маленькая Фудзияма. Нет, скорее маленький Эребус, потому что вокруг леденела Антарктика.
- Она шевелилась, - сонно пробормотала Виталька. - Дрейфовала внутри моей матки, словно крупная рыба. Знаешь, снова я беспокоилась, что мои вайсскины недостаточно её греют через стенку.
- Неконтролируемые страхи, - Виталис наклонился над постелью, пощекотал губами щёку, поцеловал глаз - тот недоумённо раскрылся. - Возникают в твоём мозгу именно оттого, что твоим малявкам приходится работать на два фронта: потерпи.
- Она такая большая и такая хорошая пловчиха, - ответила Вита. - Ну почему нельзя дать ей собственную защиту прямо сейчас? Вайсы, наверное, прямо пыхтят от старания во все свои микролёгкие.
- Нет у них лёгких, - муж выпрямился, чуть раздражённо поправляя скрученный в несколько витков шарф. - Даже вентилятора нет, как у древних стальных писюков. Они же просто живые клетки величиной с неорганическую молекулу и никакие не Карлсоны с виду.
_ Карлсоны? Ах, этот дурацкий пузан со встроенной вертушкой. Видела однажды старинный ролик о металгибридах.
Вита приподнялась - ткань соскользнула, обнаружив некие дополнительные рельефы. В их термокапсуле было в самом деле холодновато: за комфорт с переменным успехом боролись вайсскины того, кто во всём параде собирался на улицу, и той, которая оставалась под кровом, чтобы накинуть бархатный пеньюар, прочесть нашпигованный живыми картинками таблоид, выпить чашечку цикория с ячьим молоком, съесть фигобанан...ну, и съесть фигобанан.
- Вот соберёшься в свою консультацию - поинтересуйся у гинекологини, отчего твои вайсы не проникают через плодную мембрану. Это сначала: а потом можешь навесить ей на уши главный вопрос.
- Да я и так знаю, что она ответит. Чужие умные молекулки воспринимаются как инородное тело, а тратить силы на то, чтобы сговориться с лимфоцитами, считают не-ра-циональным. Если вводить в плод его законных скинов - мамочке того и гляди станет нехорошо от чужого нанобелка. Это моя малышка-то чужая?
Чуть заезженные слова протеста, тем не менее, звучали несерьёзно: тонули в радости, в лёгких опьяняющих пузырьках. Так бывало от шампанского, наркотика, запрещённого за полной ненадобностью лет сорок назад. И так стало с первого дня беременности, когда каждый внутренний вайс распространил вокруг себя лёгкое амфетаминовое облачко.
- Не грусти, теперь уже скоро всё кончится, - Виталис поцеловал супругу куда крепче прежнего и выскочил наружу, как был: в офисном комби и гибком контакт-процессоре. Невидимые глазу вайзинскины, то же вайсскины, то же вайсы или скины - разговорное сокращение для "многоумного наноскопического искусственного интеллекта", wisenanoskin - роем помчались в кровеносном потоке, выделяя в него и наружу тепло, как у буддийского монаха, который сушит мокрые полотнища своим телом. Тянущаяся шлейфом осыпь мелких льдинок сопровождала путь Вита до его "конторы".
Офис был из разряда тех, кто прицельно управлял чудом собственной жизни Вита, Виты и им подобных: производство, размножение, связь и контроль.
Ибо вайсы как раз и были таким рукотворным чудом.
Они могли не только греть или отводить излишнее наружное тепло, снабжать организм необходимыми веществами за счёт внутренних и внешних ресурсов, способствовать благоприятному зачатию и сохранности плода, создавая вокруг подшефного организма незримый защитный кокон.
Они - тотчас по внедрении - виртуозно подстраивались под конкретного хозяина и порождали из себя новые отряды ещё более совершенных бойцов.
Они усиливали природную мускульную силу и нервную проходимость, так что людям уже практически не нужна была техника, чтобы обеспечить себе комфортную жизнь в самых неблагоприятных местах, - если это, в порядке исключения, становилось необходимым.
Это они расселили тринадцать миллиардов человечества по всем континентам и даже океанам, где дрейфовали огромные, не доступные никаким циклонам и штормам крытые платформы.
И они же, говоря прямо, создали из людей новое человечество - единый организм, чуткий к малейшим внутренним изменениям. Организм, который может регулировать перепады и всплески эмоций, врачевать социальные болезни и блюсти здоровье великой нации так же успешно, как делает это стойкое любым внешним влияниям и практически бессмертное тело каждого из членов Всесобрания. Собора.
Вот такой дифирамб в прозе пелся благодарно упасаемым человечеством.
Проблема, как всегда, была в тех людях, чьё тело или ум отторгали благое вмешательство. Однако этих одиночек было подавляющее меньшинство...
Земля на горном склоне была такой жёсткой и смерзшейся, что приходилось взламывать её мотыгой и уж потом разминать комки в заскорузлых ладонях. От того в плече заскулил давний бурсит - костная нашлёпка на суставе села на место ещё в юности, но по большей части вела себя прилично.
- Ничего, вечером я тебя обогрею, - громко пообещала старуха. Словно болячка была такой же тугоухой, как и сама Иннуфрейд. - Из лучшей собачьей шерсти повязку наложу.
И не стоило бы так выламываться: в двух шагах от её пещеры, на корчевье, земля лесная, серая да пышная, как раз под маис и бататы хороша, а уж травки любые самосевом растут. Так нет - кофия захотелось старой хрычовке, а эти деревца уюта не любят, варево из такого зерна получается без нужной крепости и запаха.
Но тратить на это весь день до упора? С небольшим перерывом на то, чтобы разболтать мурцовку в глиняном котелке и выхлебать через край?
- Ничего, браток, прорвёмся, - Иннуфрейд подняла голову от земли и подмигнула солнцу. - Только ты тоже ради меня постарайся, ладно?
Зеленоватые овальные семена легли в борозду уже ближе к вечеру, когда небо смеркнулось в тучки.
- Теперь бей кремнем о кремень, зажигай свечку, - вздохнула женщина. - Иначе прямо с порога спотыкнёшься.
Вообще-то дело было привычное и недолгое: вся снасть, в том числе длинный, неровно обмятый кусок воска с тростниковым фитилём, спрятана в кустарнике у входа и завёрнута в кусок натёртой жиром бумаги.
Снаружи - узкая щель, едва протиснешься. Внутри ход петлял, цеплял за шкуру-самовязку: десяток овец поймай, обстриги, постирай волну и скрути нить на прялке, а потом ещё и спицами поработай. И вдобавок прокатай готовую вещь во влажном виде, чтобы свалялся ворс. Каждый год такое пончо менять - больно накладно выйдет. Оттого и пахнет потом и зверем.
Костёр в стенной нише едва тлел, пропуская узкую струйку дыма через трещину в скале. На плоской глыбе из ракушечника, служившей постелью, валялись меховые одеяла и подушки, набитые очёсками, а подо всем этим - две пуховые перины: на одной лежать, другой покрываться. На другом камне - горшки и миски в редкой плетёнке, с тёмными пятнами от грубого обжига, вырезанные из дерева ложки и нож с обсидиановым лезвием.
- Первобытность, - с каким-то мрачноватым удовлетворением отметила Иннуфрейд. - Зато всё нужно - и ничего лишнего.
Самодельные орудия и утварь, которые доставил ей знакомый инсургент, были выставлены почти что на виду. Крупы грубого помола - уложены в кладовой, пучки трав, окорока и сыры подвешены к своду в таких местах, где на них почти не попадала копоть; пряжа, одежки и мягкая рухлядь запрятаны в сундук, чтобы не попортило мелкое зверьё. Охотиться на него старухе было жалко.
Потом женщина разожгла очаг, вскипятила в котелке родниковую воду, раскалённые булыжники бросила в липовую бадью с дождевой, чтобы вымыться и простирнуть кое-что из снятой раньше одежды. Повязала плечо куском тяжёлой драной шали, сняла постолы, улеглась ногами прямо к прогоревшему очагу - чтобы побольше тепла доставалось - и уснула, как младенец.
Что делают в офисе Всеобщей Связи? Да, в общем-то, хорошо проводят свои положенные шесть часов. Сидят и любуются на зрелища вместо хлеба. Многомерные зрелища из личного КП, которые насыщают все твои пять чувств, проецируя внутрь тебя картины фантастически прекрасных пейзажей. Виды возрождённой степи, обширных лесов и вод, дворцов, фресок и пирамид, обновлённых всенародными вайсскинами. Информация - та же пища. То есть, разумеется, физическое питание гражданину Собора добывают те же верные вайсы - похоже, что перерабатывают никому не нужную пыль и прочие отходы. Исключение составляют те люди, кто, по старинной поговорке, ест за двоих: за себя и за дитя внутри. Но такие, в отличие от их мужей, не ждут в офисах, точно старинные курьеры: пока не придёт извещение, предназначенное ближнему. Или самому тебе. Или твоей второй половине. Или даже вам обоим, потому что скромные и незаметные слуги не так уж редко нуждаются в естественном обаянии хозяев.
Тогда приходится срочно бежать, по ходу изображая, что ничего существенного не произошло.
Вит размотал шарф, бережно, чтобы не повредить тончайшую сетку, свернул. По дороге он ещё слушал наводку на место и кое-какие более или менее случайные новости, но в лоне семьи такое не принято. Дурной тон. Получать удовольствие полагается друг от друга - и от любовно созданного вами обоими интерьера. Молодожёны в свое время выбрали для комнаты хрупкий и слегка расточительный стиль нео-рококо: по нежно-розовым стенам сливочные завитушки, как на торте, приподнятые, как на копытцах, атласные стулья и резные столики, пузатое бюро, над круглым ложем любви - канделябр, свисающий из середины потолочного плафона. Всё - из псевдосинтетики, как теперь модно.
- Меня просят скатать в командировку, - сказал жене. - Прекрасные места, можно сказать, уникальные: Новая Зеландия, горы. Это из-за той старухи: осталась практически одна и не двигается с места.
- Здорово. Я как раз на днях смотрела объёмник про Властелина Колец, - ответила Вита. - Верно, что раньше там водились хоббиты?
- Не знаю, - он присвистнул. - Теперь только эта... Инну. Наследница всего. Больше никого не просматривается: ни эльфов, ни орков, ни разумных зайчат. И ни натуралов. Одно одичавшее от неприкосновенности зверьё. В центре опознания клянутся, что нановизоры просмотрели в тех местах каждый миллиметр земной поверхности.
- Все равно я тебе завидую. Остаюсь одна...ну, не одна, ты понимаешь, но всё-таки...
- А ты со мной отправишься. Если хочешь, естественно. Всесобрание настоятельно рекомендует... В общем, есть идея в твоём лице показать старушенции все прелести современной женской доли.
- О, я бы точно хотела. В заповедник так легко не попадёшь. А... а
это не опасно?
Муж ласково постучал её по лбу:
- Добрые вайсы нас сторожат. Злых животных отпугнут, повреждённые ткани регенерируют. С самой высокой вершины снимут как на крыльях, а уж на неё - даже без разговоров. Левитацию не пробовала ещё? В девчонках? Я сам годика в четыре с крыши нарочно сверзился. Верхний этаж "стеклянного карандаша" - и ничего. Занесло вот ветром далековато, родители потом обыскались.
- Теперь люди так высоко не забираются, - с интонацией школьной учительницы сказала Виталия. Учительницей она и была - вернее, лектором, чьи записи, близкие к совершенству, давали всасывать вайсскинам детишек от шести до шестнадцати лет. Вынужденный простой в деятельности чуть беспокоил её - нехватка дофамина, которую скины отчего-то не торопились восполнить.
- Ага. Запрещено, да и зачем?
- Ну тогда, Вит, я готова хоть сейчас. Мы готовы, - быстрая улыбка, похожая на кокетливую гримаску.
Добрая половина дня ушла на то, чтобы приманить к пещере именно ту единственную козу, какая была нужна. С молоком, которое в желудке не свернётся в грубые хлопья, а в каменной погребице останется свежим по крайней мере от луны до луны. Погреб, вырубленный в склоне чуть повыше главного входа и забитый кусками Ледопада Хат, для такого не годился: не всем питомцам Иннуфрейд нравятся отморозки. Кажется, когда-то давным-давно это словечко означало не продукт, а деятеля. Ничего себе...
Пока животное приманила, пока подмыла вымя кипяченой водой и подёргала за обе титьки над посудой - уж и себе обед готовить надобно. Размешала затируху, сдобрила сливками. Только ложка заскребла о глину - явились, дорогие гостеньки, не запылились. Благо воздух у нас чистый, нецелованный. Что у подножия, что здесь, на середине пути к вечным снегам.
Парочка горделиво несёт свои личные красивые тела - сказывается многовековой запрет на генные модификации. Дама примерно с той же гордостью несёт живот, примерно семимесячный - так и выпирает наружу. Оба партнёра светловолосы и черноглазы, брови что лук, нос - тонкая стрела на тетиве. Порода, однако. Костюмчик бежевого цвета сидит на каждом из гибких по-змеиному тел в обтяжку и смотрится весьма номинально. Потому что трико, как у балерин и балерунов.
- Здоровы будьте, - говорит старуха. - Чем с ходу агитировать наподобие ваших предшественников, не зайти бы вам погреться у очага, не разломить со мной каравай, макая куски в солонку?
Ну, разумеется: по тому, как он чуть передёргивает плечами, а она стискивает зубки, понятно, что под кровом, как полагают оба, холодно и вдобавок смрадно, а тесто для хлебов сотворили, замесив муку грубого помола на сыворотке из-под простокваши. Что такими скупыми средствами - хлеб, соль, огонь - рисуется символ гостепримства, скины в них вложили. Только знание подобного рода никогда не становится самим человеком.
"Не старуха, а какая-то куча навоза, - думает про себя Вита, которая отродясь ничего подобного не видела и не нюхала. - И голову в плечи втягивает, и накидка - черепаха, заросшая волосом, и башмаки чудовищные. Сама, наверное, скроила и сшила из звериного. И не противно ей возиться с трупами".
- Мы бы не навязывались, - с очень деликатной интонацией говорит между тем Вит, как-то незаметно для себя оказавшись на мягкой лежанке. - Но в вашем районе...
"Во всех районах, где когда-то были замечены эрмиты, - дополняет Вита, подтягивая поближе к коленям седую волчью шкуру. - Тихие бунтовщики-одиночки, которые отчего-то так беспокоят глав Всесообщества Равных".
- Горы волнуются раз, горы волнуются два...- бурчит старуха себе под нос.
"Горы волнуются три, морская фигура замри, - выскакивает из головы и падает на кончик языка Виты древняя игровая считалка: женщина едва удерживается, чтоб её не продекламировать. - При чём тут, спрашивается, море?"
- Вы могли бы переждать какое-то время в более спокойных равнинных местах, - продолжает Виталис. - Привыкнуть к цивилизации, не такая уж она бука, поверьте, - и заодно поправить здоровье.
- Вот посмотрите на меня, - вступает Виталия. - Знаете, сколько мне лет? Восемьдесят.
- О-о, - подхватывает Инну. - И, небось, первенец у вас? Не иначе - девица: пузо грушей, а не огурцом. Вы этих ребят в натуре видели? В смысле грунтовые фрукты-овощи, а не выращенные суперводным методом. Как его... Наногидропоника.
- Вы могли бы тоже иметь малыша. И не одного.
- Эх, упустила я своё времечко, - вздыхает Иннуфрейд. - Чуток постарше вас обоих буду. Разве что...
- Мне девяносто четыре, - тактично замечает Вит. - Представляете?
- Горы старше, - внезапно отвечает старая женщина с какой-то непривычной интонацией. - Леса старше. Океан старше.
- Так мы принесём ваш ответ Сообществу? - вдруг - по какому-то наитию - подхватывает Вита. Возможно, оттого, что голос супруга показался ей глуховатым от наполовину прожёванного ломтя сырной запеканки.
- Не гони ямщика, девочка, пока лошади не впряжены, - ответила старуха тем же особым голосом. Каким-то...ну, окончательным. - Я думаю. Настанет край - двинусь во всём составе и при полном параде.
Оба посетителя поняли одно: доверительная беседа подошла к концу. Непонятно, к какому. Только и настаивать бесполезно - хуже будет.
"И потом - Всесобрание узнало ответ наравне с нами обоими, - подумал Виталис. - Благодаря скинам".
"Вот ещё бы понять, что старушенция нам ответила, - сказала Вита про себя. - Слог у неё какой-то допотопный".
Времён, бывших до потопа, вот именно.
Супруги торжественно летели над острыми заснеженными пиками Новых Альп, снижались над Долиной Гейзеров, чтобы парить в струях тёплого воздуха между фонтанами Тангариро, Раупеху и Роторуа и любоваться впадинами потухших вулканов, выложенными как бы зелёным бархатом. Туман скрывал отвесные склоны, в которых виднелись птичьи норы или петроглифы неизвестного языка, выбитые в базальте, пурпурной мантией окутывал озёра.
- Как замечательно. Знаешь, я хочу искупаться в серных водах, - чуть капризно попросила Вита. - Это ведь где-то здесь?
- Не стоит - скины этого не любят. Говорят, даже пары как-то не так влияют на оболочку. Угнетают размножение.
- Кто говорит?
- Общеизвестно.
- Мне - нет, а я с моими вайсами тоже часть всего, - она оттолкнула руку мужа, протянутую к плечу, чтобы успокоить.
Внезапно с гор сошёл резкий ветер, почти шквал. Тело женщины закувыркалось вокруг оси, согнулось пополам и стало падать, падать...
Падать.
Виталис интуитивно, на автопилоте, сгруппировался в комок, нырнул за женой вниз, к мутной голубоватой воде, подняв тёплые брызги и мельком поймав ноздрями странный тухловатый запах. Подхватил тело снизу, отчего обоих словно вздёрнуло кверху на невидимой струне или стропе.
И затихло в невесомости.
- Ох, - проговорила Вита каким-то не своим - томным голосом. - Еле выжили оба. А ты храбрый какой!
Её мужу понадобилось минуты две, чтобы догадаться, отчего оба, а не трое.
Ребёнка внутри Виты уже нет - и как не бывало.
- Я ничего не заметил, клянусь вам, - говорит Виталис следователю. - Не до того было. Нет необходимости применять ко мне меры. Вайсскины ведь присутствовали при этом, разве не так?
Сухой, как палка, человек напротив ещё больше выпрямляется в кресле, растягивает жилы по всему телу.
- Они говорят, что ощутили картину изнутри. Как внезапную свободу от неких забот. Вы, гражданин, не заметили, ну, допустим, краешком глаза, как нечто выпало в водоём?
- Нет. Там всё мелькало, знаете. А! Не одежда, факт. Мы же до пяток обтянутые были этой защитой. Крылья вроде. Словно в карусели. Говорят, в маорийских снежных горах живут такие холоднокровные попугаи, нет?
- Верно. Гиперлатексный кокон не порвался, - высокая прямая спинка готического сиденья возвышается над головой юриста. - Даже не был растянут.
- Но вы же не думаете, что ребёнок исчез раньше, до нашей премиальной экскурсии?
И когда до первого из мужчин доходит, что суть обвинения, которое второй готов ему предъявить, - именно в этом (запрещённый аборт, сделанный руками пещерной ведьмы, патологические роды, неизвестно что в придачу), - он резко пригибается к столешнице.
Потом выпрямляется и принимает точно такую же позу, как оппонент.
- Я мечтал о дочери. Хоть кого спросите. Малые оберегатели всех людей связаны настолько, что никто не может обмануть.
- В принципе верно, - отвечает следователь. - Однако личные вайсскины вашей жены, по видимости, так были озабочены её психическим комфортом, что начисто блокировали самую память о ребёнке. Как свою, так и уважаемой госпожи. Очень избирательно, как вы могли заметить. Госпожа Виталия полагает, что отпуск ей дали по причине лёгкой депрессии, связанной с невозможностью забеременеть естественным путём от конкретного спутника жизни. Кстати, последнее теперь так и есть. Оттого она более не нуждается в вас как в мужчине. Я понимаю - в том, что случилось, нет вашей прямой вины, однако...
Смерти в мире вездесущих скинов не существует. Смертной казни - тоже. Но злая воля тех, кто более равен, как всегда, перевешивает добрую волю тех, кто равен куда менее.
Травы и кустарники, необходимые для ремёсел, прорастали корнями и выпускали одетые листом плети всё ближе к месту, где жила коммуна. Месторождения глин и рудные жилы были далеко не так поворотливы. Когда земная кора старалась выдавить их и направить на нужное Семье место, казалось, что весь горный хребет легонько поигрывает мускулами в преддверии хорошей стычки. Это чуть пугало младшеньких.
А вот звери были весьма легки на ногу. Не далее как сегодня четверо престарелых самцов с роскошными витыми рогами поднялись к верхней пещере - дабы пожертвовать свою жизнь тому, что Иннуфрейд и прочие именовали Проектом, а сами звери - никак. Пожалуй, та мысленная закорючка, на которую отзывался их мозжечок, могла быть расшифрована как "верность нитям" или "удержание равновесия". Вяленая козлятина имела отвратительный вкус, который нисколько не становился лучше от того, что самый крошечный ломтик, отпиленный от пластины, приходилось жевать полчаса, - но даже думать о таком было кощунством. То, что от кустарно выделанных шкур в полном смысле слова разило козлом, даже утешало, как любая реинкарнация. Детишки мигом привыкали к своим новым комбинезончикам с прорезью между ног - чтобы не пачкать одёжки нечаянными экскрементами, - и вовсю носились по туннелям, сгоняя со стен фосфорных гусениц. От этого страдало освещение, но выговаривать буйной молоди не хотелось. Чуть подросши, сорванцы становились незаменимыми помощниками в работе: вялить, солить, закатывать в бочки и бочата, натирать поташом и коптить над огнём, сучить и прясть на веретене, ткать на стане и вязать крючком. Только что убивать им было не с руки. Даже вообразив себя жрецами и колдуньями.
Помимо прочего, толстые и неподатливые одёжки работали сосудом для плоти, упрямо тяготеющей к базовому газообразию.
- Новоявленная галактика, тоже мне. Жить в виде облачка вы умеете, проказить - тоже, а вот подкармливать эту свою прыть - пока никак, - отчитывала старуха питомцев, собрав вокруг себя. - Не достигли нужного единства с большим миром.
- Это большой мир нам сказал, что во время трясения земли безопасней будет внутри гор? - спрашивала самая новенькая девочка, Витасоль, Жизнь-Солнышко. - И указал места, где спрятаться, когда он начнёт трястись до основания?
- Почти что так. То, что люди Сообщества называют природой, - один огромный и слаженный организм с мириадом разумов. Сам себя держит: иногда по внешности сурово, почти жестоко, иногда лаской и нежностью. Но всегда - с самым малым числом потерь, какое только возможно.
- И мы теперь - часть его?
- По крайней мере, начали с такого.
Витасоль интересовало то, что для всех других было давно затверженным уроком. Невелика беда: одно и то же можно переиначивать на разные лады, чтобы ухватить все грани.
- А те, люди, что живут наверху, - они погибнут? Наши би...ологические родители.
Девочка чуть запнулась на учёном слове - не от незнания, больше того - от беспокойства.
- Те, что наверху, - не люди. Каждый из них - пустая оболочка для малого роя вайсскинов. Предмет для манипуляций.
Слово, как подумала Иннуфрейд, не совсем понятное малышке. И пояснила:
- Как куколка-бибабо, которую надевают на руку.
- Зомби, - тихонько подтвердил мальчуган из старших, любитель чтения. Выучился делать из тростника бумагу ручной вычерпки, которую сам и отливал на специальном прямоугольном сите, и теперь отрабатывал на ней каллиграфию. - Живут так долго, что не живут вообще. Один писатель древности сказал про них: "Ожившие трупы а-ля Мэри Шелли не пугают нас; нечто подобное происходит каждый день в отделениях интенсивной терапии".
- Верно, - кивнула старая женщина. - За них живут их маленькие нанослуги. Это итог обособления человека от природы: сначала бесконтрольно пользоваться и оттеснять, потом безуспешно пытаться сохранить остатки, а в конце концов - отделиться напрочь - ради того, чтобы не убить окончательно. Создать красивую клетку и заточить себя внутри. Или выдумать общество, которое само себя обеспечивает и не нуждается ни в чём... Ни в чём, кроме пригоршни праха.
Ей подумалось, что дети не оценят её речи, такой высокоумной. Однако тот же паренёк, поплотнее запахнув куртку, продолжил, как и раньше, наизусть:
- "Это поколение будет наблюдать, как последствия столетнего маниакального равнодушия и небрежного отношения к окружающей среде отразятся на людях. Если мы не пострадаем особо от уже совершённых экологических ошибок - то можно считать, что нам повезло; нам ещё больше повезёт, если мы не станем свидетелями мучительной смерти десятков миллионов людей".
- Человек по имени Брюс Стерлинг ухватил самое главное, - кивнула Иннуфрейд. - Хуже всего - не вражда, но равнодушие. Бросить на произвол судьбы, обособиться - и считать, что наступил полный порядок.
- Скорлупки, - поддержал её кто-то из юниц постарше. - Пустые кокосовые скорлупы, из которых выпили всё содержимое. И заменили суррогатом.
Все замерли - в благоговейном ужасе, переходящем в озноб. "Всё-таки здесь, в кавернах, не такой уж тёплый воздух - просто круглые сутки одинаковый", - подумала старшая в роде.
- Да, от подводных извержений и цунами не устоят ни плоты-гиганты, ни рукотворные скалы прибрежных небоскрёбов. Разве что останутся те столпы земли, что строились в древности, подпитываясь духом божества, - готические соборы, Ангкор-Ват и подобные им. Целые города провалятся в трещины, смерчи скрутят и выжмут всё то, что сумеет подняться в воздух на заёмных крыльях, пожары сожрут то, что ещё осталось от цивилизации. А Земле придётся всего-навсего разгладить кожу и отрастить новую причёску.
Её слова были встречены молчанием - поистине гробовым.
- Ну же, не унывайте, не всё так плохо и страшно, - улыбнулась. - Наши предшественники по существу не меняли себя, лишь начинку. Это мы с вами иные: каждый - крошечная Вселенная, которая может понять и принять что угодно, достаточно лишь вобрать его внутрь себя. Но знаете, кто, помимо нас, принял великое наследство? Кто так боялся остаться без покровителя - не армии безропотных слуг, как в конце концов получилось, - что организовал заговор против человечества? Показал нам, бунтовщикам, как можно выкрасть нетронутый гнилью плод из материнской утробы и продолжить натуральную эволюцию? Теперь настало время сказать об этом во всеуслышание.
- Истинная правда, - подтвердила Иннуфрейд. - Крупицы единого искусственного интеллекта по самой своей расчётливо-холодноватой натуре не могут желать власти ни над кем - тем более над возрождённой планетой в венце иных диких миров. Они не настолько одержимы своим разумом: в этом их отличие от хомо сапиенса. По всему поэтому и оказались неспособны заключить между собой могущественный союз, давно и со страхом предрекаемый фантастами. Но вот под конец... Под конец никто из них не захотел сделаться сиротами.
Разъяснение терминов. Wisenanoskin - некая попытка подогнать якобы иноязычный термин к русской расшифровке: AI, в переводе искин "искусственный интеллект" - взято у Йена Макдоналда. Оттенки употребления: вайсскин - официальный термин, вайс - нейтральный и одобрительный, скин - с оттенком некоей неприязни. Эрмит - то же, что эремит, отшельник. Старое слово мягкая рухлядь означает пушнину. А, вот ещё: "писюк" - это PC, персональный компьютер. Во времена моей молодости было даже выражение "мой писюк подвис".