Сморщенный старичок, жалобно ругаясь, пытался защитить лицо от града снежков. На груди старика позвякивали облепленные снегом ордена. Мышиное, латаное- перелатаное пальто, было покрыто белыми отметинами удачных попаданий. Неловко топчась на укатанном, обледенелом асфальте он с трудом сохранял равновесие. Его сухие, маленькие ладошки, в цветастых детских варежках, были не очень хорошей защитой. Твердые снежные шарики, спрессованные руками малолетних умельцев, безжалостно стучали по его добродушной, смуглой физиономии. Один меткий снаряд сбил с его носа, большие очки. Рядом в сугробе, валялась балониевая сумка, из которой, безжизненной змеей свешивалась гирлянда синюшных сосисок. Мальцы вошли в боевой транс, и теперь у них началось негласное соревнование "кто больше всех, попадет деду в шапку".
Потеряв очки, старик полностью дезориентировался, и не мог понять, в какой стороне ему искать укрытие.
*тем временем в нескольких шагах от места битвы...*
Второклассник Алёша, вышел из магазина. Счастливо вздохнув, он вытащил из кармана увесистый Чупа-Чупс и содрав с него яркую обертку сунул его за щеку. Долгожданные зимние каникулы наступили. Как же долго он ждал этого момента. Впереди была целая неделя радости, зимних забав и безделья. Почесав вспотевшую голову, через вязаную шапочку, он безмятежно заскакал по протоптанной в снегу тропинке.
Тропинка петляла между засыпанных снегом рябин. Бездарное Лешкино исполнение "...И уносят меня...эх, три белых коня..." эхом отражалось от стен двухэтажных домиков, окружавших просторный двор. Не выдержав звуковой атаки, стайка синиц сорвалась с дерева и на мальчика, с веток, рухнула небольшая снежная лавина.
Допрыгав до угла дома, Лешка остановился. За углом, судя по звукам, происходило что-то интересное, но гораздо интереснее был огромный безобразный снеговик, нависающий своей необъятной тушей над тропинкой. Голову снежного чудища украшала пластиковая урна, глазами ему служили две картофелины, а нос был сделан из пустой пивной бутылки.
Откусив сладкий Чупа-чупсовый шарик от палочки, Алеша прицелился и воткнул ее снеговику в то место, где у людей находятся гениталии. Отойдя назад и осмотрев свое творение, он шкодливо захихикал. Еще бы, будет, что рассказать ребятам. За углом раздался жалобный стон и радостный детский смех.
Выглянув из-за угла, Алеша увидел дедушку, который стоя на четвереньках, шарил руками в снегу. С другой стороны дороги, несколько ребят, визжа от восторга, кидали в старика снежки.
Хулиганов Алеша узнал сразу. Двое из них были братья Лимумовы, Паша и Даня. Родители мальчиков были алкоголиками, и поэтому ребята были предоставлены сами себе. Трое других были первоклашками, их имен Алеша не знал, но часто видел их на перемене. Алеша был хорошим мальчиком и не мог пройти мимо такого вопиющего безобразия.
Поборов секундную нерешительность, Алеша набрал в грудь выпятил грудь колесом, расправил плечи, сделал крендельком руки и важно вышел из-за угла.
Увидав Алешу, ребята замерли. Еще бы, Алеша был сильным и добрым мальчиком, и всем местным хулиганистым пацанам часто от него доставалось. За это Алешу уважали старшеклассники, а это означало, что с ним вообще лучше не иметь проблем. Воспользовавшись передышкой, дед наконец-то нашел очки и теперь неуклюже пытался нацепить их на нос.
- Эй вы, чего хулиганите! - прокричал Алеша, стараясь придать своему голосу побольше грозности.
- А тебе чего? Тоже захотел? - отозвался Даня. Он был крупнее и выше чем остальные ребята. Раньше он ходил вместе с Алешой на борьбу, но потом его родители перестали платить за тренировки, решив, что эти деньги лучше пропивать. То, что Алеша может здорово надавать по шее, он знал не понаслышке, но Даня не хотел терять авторитет перед друзьями и поэтому решил немного похорохориться.
У Алешки не было никакого настроения затевать драку, и он решил немного по блефовать:
- Немедленно прекратите обижать дедушку. А то я все вашим родителям расскажу и учительнице тоже. Вас тогда сначала выпорят, а потом придет милиция, и вас посадят в тюрьму. И вы там будете, есть хлеб и воду.
Не ожидавшие такого поворота дел, ребята замешкались. Первоклашки, сразу же начали отряхивать снег с одежды, всем видом показывая, что они уже идут домой и больше никогда так не будут делать.
Поняв, что битва позорно проиграна, Даня надул губы и обижено крикнул.
- Ну ладно. Мы с тобой еще в школе поговорим. Защитник дедушек!
Покинув раскуроченный сугроб, ребята побежали по улице, крича на ходу:
- Кто последний до магазина, тот писюн газированный!!!
Гордость за содеянное переполняло доброе Алешкино сердце. Подбежав к дедушке, он помог ему встать на ноги. Подобрав из снега сумку, он стал ждать, пока старичок приведет в порядок свое пальто.
- Ай, молодец! Ай, умница! - скрипел старик, аккуратно выковыривая снег из орденов. - Хулиганов не испугался! Помог дедушке. Наверное, октябренок, да?
- Что вы, дедушка. Октябрят давно уже нет.- Алеша заулыбался. - Отменили их у нас в школе.
- Ая-я-я-яй! - старик расстроено зацокал языком. - Как же так. А пионеры? У вас есть пионеры?
- И пионеров мы отменили. То есть не сами мы, а их вообще отменили. И это везде. Не только в нашей школе.
- А кто же у вас вместо октябрят и пионеров? - удивился дед.
- Никого нет. У нас кружки всякие. Спортивные например. Я вот на борьбу хожу. - при слове борьба, Алеша напыжился.
- Молодец. Правильно. Спорт это хорошо. Жаль конечно что октябрят больше нет. - глаза старика, увеличенные толстыми стеклами очков, подернулись влагой и печалью.
- А как тебя зовут мальчик?
- Алеша, - ответил Алексей и почему то застеснялся.
- Алёша..., - медленно проговорил старичок, как бы пробуя имя на вкус. - Хорошее у тебя имя Алешенька, очень хорошее.
Решив отработать программу героя по полной, Алеша засуетился.
- А где вы живете дедушка? Давайте я вас провожу. А то знаю я этих Лимумовых. Вдруг опять снежками кидаться начнут. А со мной они вас не тронут.
- Конечно Алешичка, конечно родной. - Старик погладил мальчика по голове. - Что бы без тебя я делал, сладенький.
Собственное благородство, настолько вскружило Алешкину голову, что он схватив старика за сумку, деловито проговорил:
- Давайте я понесу. А то вы старенький, вам тяжело.
Старик жил на окраине города, в районе старого садоводческого товарищества. Чтобы не тратить деньги на транспорт, они решили идти пешком. По дороге мальчик узнал, что дедушку зовут Иван Иванович и что ему уже 86 лет. Иван Иванович рассказывал Алеше, как он воевал с немцами и за что он получал награды. Алеша слушал, открыв рот.
Пропетляв по заснеженным улочкам, между заброшенных дач, они подошли к добротному деревянному домику, выкрашенному в зеленый цвет. Повозившись с калиткой, старик огляделся по сторонам и пропустив Алешу вперед, зашел во двор.
Мальчика поразила царившая во дворе запущенность. По всюду валялся засыпанный снегом хлам. В углу двора покоился старый диван, на котором штабелями лежали дырявые покрышки. Рядом с дверью дома, чернела обожженными боками, железная бочка. От двери дома к калитке вела узкая, протоптанная стариковскими валенками тропинка. У забора пригорюнилась перекошенная собачья будка. Тяжелая ржавая цепь с ошейником лежала на крыше будки.
Увидев цепь, Алешка испугано пискнул, и забежав за спину деда спросил:
- Ой! Дедушка, а ваша собака не кусается?
Старик хрипло засмеялся.
- Да ну сынок. Откуда у меня собака. Нету её. Убежала. Один я живу. Совсем один.
- А как же ваша бабушка? - осмелев, мальчик выглянул из-за спины деда.
- И бабушки нету. Померла бабушка. Давно померла. Еще во время войны.
- А дети у вас есть?
- Ты лучше в дом проходи. А то замерз, поди, - голос старика странно изменился. Поняв, что он спросил что-то не то, Алеша послушно затопал к оббитой войлоком двери.
В доме было тепло. Пахло застоявшимся стариковским лежбищем и квашеной капустой. Старик, нашарил на стене выключатель, и под потолком ожила тусклая лампочка в пыльном дореволюционном абажуре. Облупленные стены прихожей, были утыканы большими гвоздями, на которых висели грязные фуфайки, телогрейки и прочая рвань. Гнилые доски пола, жалобно скулили под ногами.
С кряхтением усевшись на низенький табуретик, старик выставил ноги вперед.
Повесив сумку на гвоздь, мальчик стянул с деда мокрые валенки и поставил их в угол.
Сняв пальто и сбросив с ног липкие портянки, старик раздвинул шелестящий бамбуковый занавес и прошел в зал. Быстро раздевшись, Алеша последовал за ним.
- Ты посиди пока золотце. А я пойду, чай приготовлю, - сказал дед и зашаркал на кухню.
В маленькой комнатушке был такой же бардак, как и во дворе. Два маленьких оконца заросли пылью и паутиной. На подоконниках покоились горы грязной посуды. У стены стояла железная койка, заваленная ворохом одеял. Возле койки на полу стоял белый эмалированный тазик, наполненный мутной водой. На прикроватной тумбочке сверкали стеклом и фольгой различные лекарства. В углу комнаты, на том месте, где обычно у православных семей стояла иконка, на полочке красовалась фотография Майкла Джексона стеклянной рамке. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый изрезанной и замызганной клеенкой.
Над койкой висела целая коллекция пионерских галстуков. Рядом с галстуками, на прямоугольном куске линолеума, висели октябрятские значки. Похоже, дедушка был коллекционером. Алешу, правда, немного смущал тот факт, что все галстуки и значки были практически одинаковыми, они отличались только степенью потрепанности. Кто же так коллекционирует? Леша заулыбался. Нужно будет объяснить дедушке, как правильно собирать коллекции. Ведь не даром у Алеши была самая большая коллекция вкладышей в классе.
Заскрипели половицы, и в комнату вошел дед. Перед собой он держал поднос, на котором дымилась большая кружка чая. Рядом с чашкой, в вазочках, расположились мед, печенье и отчищенные грецкие орехи. Поставив угощение на стол, старик подмигнул мальчику и сказал:
- Давай налетай.
Забравшись на высокий стул, Алеша первым делом набил рот орехами и обхватив кружку двумя руками, шумно отхлебнул чай. Расплывшись в улыбке он радостно заболтал ногами, и роняя изо рта кусочки разжеванных орехов, пробубнил:
- Спасибо дедушка! А вы что, не будете?
- Кушай Алешенька! Кушай мой хороший! У меня зубов нет, я только кашку да сметанку кушаю, - с этими словами старик потрепал Алешу за щеку. Не выдержав, мальчик брызнул от смеха, обдав деда мокрой ореховой дробью.
Глядя, с каким аппетитом, Алеша уминает печенье, старик поставил локти на стол и подперев подбородок кулаками, погрузился в воспоминания.
* зима 1942 года. Ленинград Детский дом N644*
Иван Иванович третий час, неотрывно смотрел в окно. Вчера от пневмонии умерла старшая воспитательница Пельпелина Семеновна Передыхина. Теперь он остался наедине с пятнадцатью голодными ребятишками. Все остальные воспитатели и работники детского дома, или погибли под бомбами или умерли от голода и болезней.
Иван Иванович был убежденным оптимистом, и поэтому даже в самых плохих вещах и событиях он мог найти положительную сторону. Вот и в смерти Пельпелины Семеновны он тоже видел свои плюсы. Оставшиеся скудные запасы пищи, больше не придется делить на двоих, а это немного увеличивает его шансы дожить до весны.
Сложнее было с детьми. Они постоянно хотели есть. А запасы продовольствия таяли с ужасающей скоростью. Иван Иванович и так всеми силами старался увеличить объем пищи на одного ребенка. По ночам, закрывшись в мастерской, он пилил мебель, и полученные опилки добавлял в кашу. Со временем в ход пошли обои и кожаная обшивка директорской мебели, клей и мелко порезанная резина.
Бесконечные походы в администрацию, с целью выпросить хоть немного продуктов, лишили директора последних сил. Пустая трата времени. Ему заявляли что ваш детским дом со дня на день будут эвакуировать и ваши дети уже сняты с довольствия.
Иван Иванович тайно молился, чтобы кто-нибудь из детей заболел и умер. Тогда можно было сократить расход крупы. Ведь ему тоже нужно кушать. А есть опилки, сдобренные клочками обоев, он не хотел.
Конечно, можно было бросить все к чертовой матери и, забрав остатки еды сбежать. Но Иван Иванович боялся трудностей, и не верил, что сможет найти более спокойное и теплое место. А тут еще эта чертова телеграмма пришедшая неделю назад. "Подготовьте детей к эвакуации тчк". Куда собирались эвакуировать детей, а главное когда, Иван Иванович не знал.
За дверью что-то тихо зашуршало. Иван Иванович подкрался к двери и резко ее открыл. В комнату ввалился тощий, белобрысый мальчуган. Испугано вскочив на ноги он прижал праву руку к груди и умоляюще уставился на директора.
- Что это значит Алексей? - в голосе Ивана Ивановича зазвенел, метал. - Ты подслушивал? Говори, немедленно!!!
- Нет что вы, - голос ослабевшего от голода ребенка больше походил на мышиный писк. - Я просто хотел вам сказать, что нам пора кушать.
- Значить кушать, - голос Ивана Ивановича немного смягчился. - А ну-ка, дай сюда, что у тебя там?
- У меня ничего нет! - запротестовал мальчик.
- Покажи, что ты там прячешь! - требовательно повторил директор и, схватив Алексея за кисть, вывернул ее. На указательном пальце ребенка темнел глубокий порез. Капля густой крови лениво стекла вниз по пальцу.
- Где это ты так?
- Пожалуйста, не бейте меня, - захныкал мальчик. - Я когда падал, об вашу дверь поцарапался. Там у вас гвоздик торчит.
- Глупенький. Зачем мне тебя бить? Ведь ты ничего плохого не сделал. - Иван Иванович ласково погладил мальчика по щеке. - Вы же, для меня как дети родные. Я вас всех люблю.
Директор взял мальчика за руку, и внимательно осмотрел порез. "Глубокий. Нужно обработать зеленкой" - подумал Иван Иванович, и вдруг, неожиданно для самого себя, повинуясь непонятному импульсу, он обхватил порезанный палец ребенка губами, и провел языком по ранке. Солоноватый и чуть терпкий вкус крови наполнил его рот. Иван Иванович жадно сглотнул. Глядя на ребенка загоревшимися глазами, он понял, как можно пережить эту зиму.
*наши дни*
Из погружения в глубины памяти, старика вырвал звук упавшей чашки. На полу, янтарной кляксой расползлось чайное пятно, в котором отражался белый прямоугольник окна. Алеша, уронив голову на стол, спал. В его левой руке было зажато надкушенное печенье.
Охая и причитая, старик поднялся и бережно взял мальчика на руки. Выйдя в прихожую он ногой распахнул дверь, ведущую в подвал. Крутая лестница тонула в густом полумраке. Нашаривая ногой ступеньки, он начал спуск.
В подвале он включил свет и положил Алешу на покрытый бурыми пятнами стол. Мальчик зашевелился, еле слышно прошептал "Мама...". Погладив ребенка по мягким, растрепанным волосам, Иван Иванович ощутил в сердце щемящую боль. По его покрытой морщинами, смуглой щеке побежали слезы. Пошарил под столом, он достал оттуда большой, начищенный до блеска, топор.
- Ну, в добрый путь! - сказал старик и, перекрестившись, замахнулся топором.
Заточеная кромка железки, тускло сверкнула в свете лампочки.
* зима 1942 года. Ленинград Детский дом N644*
К воротам детского дома N644, чихая и фыркая, подъехал забрызганный грязью грузовичок. Водитель несколько раз просигналил. Из кабины, с места пассажира выпрыгнул высокий мужчина в военной шинели. На его широких плечах, красовались майорские пагоны. Перепрыгивая через лужи и рытвины, он подошел к воротам и постучал в них кулаком.
Во дворе послышались неторопливые шаги. Ворота распахнулись, и на улицу вышел человек. На его румяном цветущем лице блуждала виноватая улыбка. Когда-то дорогой костюм, теперь походил на грязные лохмотья. Дико вращая налитыми кровью глазами, он беспокойно зыркал по сторонам. На его груди висел замусоленный фосфорный жетон.
- Здравствуйте. Вы Иван Иванович Лютнев, директор детского дома N644?-спросил высокий мужчина.
- Да. Да. Да. Конечно же, я. Чего вам нужно? - нервно ответил Иван Иванович.
- Начальник тыловой службы майор Вороной Сергей Васильевич. - мужчина козырнул. - Мы приехали за детьми. Вы готовы к эвакуации?
- Долго же вы ехали суки! - прошептал Иван Иванович и сел прямо в грязь. - Некого больше эвакуировать.
- То есть как? - опешил Вороной.
- А вот так! - Взгляд Ивана Ивановича прекратил метаться по сторонам. Теперь он смотрел прямо в глаза майору. Вороной вздрогнул и съежился. - Все дети умерли от голода. Последний ребенок, скончался месяц назад. Долго же вы ехали....суки.
Не веря своим ушам, майор бросился во двор. Ворвавшись в здание детского дома, он начал бегать по пустым помещениям. Нигде никого небыло.
Иван Иванович поднял голову и посмотрел на возвращающихся с юга птиц. Теперь ему было все безразлично. Главное он дожил до весны. И он вновь и вновь повторял про себя дарящие облегчение слова - "Война все спишет".