Погодка стоит хоть куда, ясная, звонкая, небо - синее, синее. И если с утра довольно свежо, то к обеду солнце припекает уже прилично. Расположившись на излюбленной полянке, куда я сбежала с утра пораньше, занимаюсь уходом за своим оружием, хоть мне стрелять почти не пришлось, но и пара выстрелов даст нагар. А тут еще и настроение такое, что не только свое, но еще и для всей команды бы перечистила.
На манер кошки, вроде как мимо проходил, рядышком присаживается Нуржан.
- Ну че ты, Лизка, ну не дуйся, самаж виновата.
- Да не дуюсь я, отстань.
-Лиз, ну, в самом деле, ты же сейчас не девушка, а боевая единица, поэтому...
- Нуржаан! Ты достал, заткнись и пересядь, - подвываю я.
Как бы я не сердилась, но здравое зерно в словесном излиянии Нуржика наличествует. Кто меня за язык тянул? Да и вообще, что это был за порыв - остаться с этими убогими. А теперь, вот, будто стенка встала. Нет, ну, помочь то, поможем, гавно вопрос. Да и сено у них в достатке, особенно, если покосить то, что колосится в округе. Сочная зеленая стена, несмотря на сухой октябрь. Там у них оказалась налажена какая-то хитрая система полива (1), не требующая слишком пристального человеческого внимания, поэтому трава, кошенная неоднократно летом снова выросла мне по пояс.
- Двойнин сказал собираться, - как бы, между прочим, замечает Нуржан, Директор дал добро грузовичок готовить.
- Ясно, - киваю головой.
- Командир попросил меня поинтересоваться у вашего высочества, вы едете али как?
- Точно прибью, - соскакиваю, пытаясь достать молодого, но тот уже далеко. - Передавай, что еду.
Нуржик снимает с головы воображаемую широкополую шляпу и отвешивает мне галантный поклон. Я ищу, чем бы в него кинуть, но он ретируется.
Разведка прошла удачно, что хотели, то нашли. У нас есть оружие и люди, умеющие его употребить, у общины христиан - сено, которого нам так не хватает. Теперь дело за малым, произвести обмен. Есть, правда, небольшая тонкость, в этом негостеприимном мире доехать из пункта А в пункт Б зачастую проблема. Туда то доберемся, грузовик поедет налегке, и сопровождать его будут аж целых три машины, а вот обратно поедут загруженные под завязку, сено, хоть легкое, но, зараза, объемное, да и часть команды останется. Вот, еще одна проблема: сенокос. И морфы эти, гадские. А вместе вообще убойное сочетание. Хорошо бы их всех перестрелять вначале, а потом спокойно собрать всю траву.
Закончив чистку, собираю разложенный скарб и иду обратно, к домикам команды. На пятачке перед входом кипит бытовая суета, народ снует туда сюда, над крышами летит мат-перемат. Большой рейс готовят. Так надолго, вообще-то, дата возвращения открытая, еще никто не уезжал. Еще и мародеры с нам поедут.
На стоянке с подземных этажей вывели для проведения ТО камаз самосвал и пару ланд крузеров, квадратный прадик и более новый, облизанный весь. Был. Сейчас форма машин плохо читается, потому как наварили поверх листы и окна забрали частой решеткой. Сделано, правда, на скорую руку, машинкам разведки в подметки не годится. Но сейчас отношение к машинам на сто восемьдесят градусов развернулось. Всякое буржуйское новье пользуют наизнос, все равно его ремонтировать геморно, а старичков, которым лет по пятнадцать двадцать и российские тарантайки берегут, потому, как их можно кувалдометром ремонтировать. Сама видела, как дядя Женя, Акбулакский эстеошник правил погнутую рулевую тягу с размаху об асфальт, а потом, ничтоже сумлеваясь, установил на место.
- Чего это такая красивая, а грустишь? - хлопает меня по плечу Николай Иваныч.
Объясняю ему про мой конфликт с Дровосеком и то, что теперь у части охотников ко мне отношение похолодело.
- Ну, Лизавета! - удивляется он, - ты хоть и умная, но дура. Ктож на боевом выезде командиру перечит, а? Только баба!
- Николай Иванович, я не баба, - слегка обижаюсь я.
- А что, мужик чтоле, - ерничает дед, - тады яйца покажи.
Губы сами собой сжимаются в ниточку.
- Эх, мать! - приобнимает меня за плечи, - что ты надулась, как мышь на крупу?
Обижаться уже и не хочется, очень уж по отечески смотрит Иваныч.
- Да не надулась я, просто, что мне дальше делать?
- Да жить дальше, что еще, - пожимает он плечами, - перемелется все, мука будет.
- Хорошо бы, - киваю я.
- Пойдем-ка, работа для тебя есть.
Работа, это громко сказано, наверное, Иваныч решил меня просто отвлечь от дум. Приехали какие-то типы, просятся в лагерь. Пока идут переговоры надо их через оптический прицел поконтролировать. Расстояние пустяковое, мишени неподвижные, с этим и охрана справится. Только вот, снайпер в засаде, даже такой пустяковой, должен быть спокоен, и скоро все проблемы для меня растворяются в тумане небытия. Умный дед нашел таки способ меня успокоить.
Ехать колонной и веселее и надежнее. Если кто сломается по дороге, так и рук для ремонта больше и стволов. Погода жаркая, солнышко печет. Дай то Бог, оно так еще хотя бы недельку продержится. А лучше две. Сельхозработы сухость любят. Особенно покосные.
Толи анклав, толи община встречает нашу колонну гвалтом и криками. Начала шуметь при нашем появлении детвора, а потом и остальные включились. Елы, палы, сейчас всех мертвяков с округи соберут. Шумят, будто супермены приехали и теперь им не страшен серый волк. И действительно, люди будто с цепи сорвались, тетки лезут обниматься, кто-то "ура" кричит, у мужиков на лицах прямо написано: "ну, теперь заживем!".
Я принимаюсь нервничать, да и не только я. А ну как морфы набегут, да не один или два, а десять - двадцать. Что делать будем? Туго придется. Внезапно раздается рык:
- А ну заткнулись все! - Раздвигая толпу, на самодельных костылях к нам хромает спасенный монах.
- Жить надоело? - вопрошает разом умолкнувшую толпу. И обращаясь уже к нам:
- Милости прошу к нашему шалашу. Братцы, ничего, если вас сразу на вышки загоню.
- Да без проблем, отец, - кивает ему Дровосек, - только когда они к тебе каяться пойдут - наложи ка им епитимью за шум.
- А и правда, - обводит строгим взглядом народ, - будет вам епитимья, чтобы думали наперед.
Лезем на вышки. Вернее, лезет разведка, а мародеры остаются внизу. Оглядываю свой сектор, вроде тишина, никакого движения. Обождав для порядка с час, меняемся с местными, строго настрого наказав бдеть и если что звать нас отправляемся трапезничать, тем более, запахи до вышки долетают хоть и простые, но весьма аппетитные.
- Ешкин свет! - озвучивает общие мысли Нуржан, - у меня уже желудок сам себя переварил.
На ужин пшенная каша, обильно сдобренная маслом, картошка, козье молоко, хлеб, квашеная капуста и моченые яблоки, негусто, но понятно. Во главе стола пыхтит самовар. Только я нацелилась накидать себе в миску каши, как монах начал молитву. А я и забыла, что здесь так принято. После того как Агафангел благословляет 'ясти и п'ити, народ облегченно накидывается на еду. Командиры, Дровосек, батюшка и инок попутно с трапезой принимаются обсуждать у кого какие людские ресурсы в наличие. Я метаю невероятно вкусную кашу, запивая ее молоком, слегка пованивающим козой, но тоже очень вкусным и вполуха слушаю, чего там решает начальство.
- На покос выделю казачков, они хоть и домашние, но опозориться побоятся, да и командам обучены, не то что остальные, и Рыжего, он, хоть и бывший, но сорвиголова что надо, - обстоятельно, поглаживая бороду, вещает священник.
- Ты своих домашних на двое подели, пусть поочереди косят, а то умаются и темп упадет, - кивает головой монах.
- А сколько, в результате получается? - интересуется Дровосек.
- А сколько кос есть, столько и получается, - хмыкает батюшка, - четыре косы у нас, больше нету.
- Э, отец, это у вас четыре косы, а у нас с собой еще три есть, так сколько человек выделяете? - усмехается командир.
- Раз так, то шестнадцать.
- А еще двое зачем?
- Да на всякий случай.
- Хорошо - кивает Дровосек. - На вышки я половину своих поставлю, остальных в поле. Еще связь надо наладить. У нас есть четыре рации.
- У нас две, - Агафангел для наглядности показывает количество раций на пальцах.
- Надо чтобы ваши казачки условные обозначения выучили.
- Выучат, - обещает батюшка.
- Лиза, - окликает меня командир, - тебе боевое задание, принтера нет, поэтому распечатаешь с помощью карандаша и рук обозначения сигналов, бумагу я тебе дам.
- Мхе ге пшивыкат, - соглашаюсь с заданием.
Ну вот, пока училась в школе, тоже приходилось принтером работать и даже плоттером, плакаты рисовать. К слову, в Акбулаке принтер есть и не один, но их берегут, потому как расходники и сервисцентры остались в прошлом.
После ужина мне выделяют уголок за столом и свечку. Карандаш у меня свой. Первый листок выходит корявенько, сверху пустовато, зато внизу, чтобы уместиться на один лист, строчки надвигаются одна на другую. На втором экземпляре я этот непорядок исправляю, именно его и показываю командиру, стыдливо перевернув первый блин лицом к столу. Дровосек одобряет это мое творчество, после чего я переквалифицируюсь в ксерокс, надо сделать несколько копий, чтобы людям было удобнее учить. Эта монотонная работа неожиданно начинает мне нравиться, а я уже и забыла, насколько это кайфово, рисовать.
Когда через час приношу заседающим командирам десять экземпляров условных обозначений, Дровосек присвистывает от неожиданности. В благодарность меня отправляют дежурить на вышку. Это реальная поблажка, потому как в пять утра было бы куда как труднее бороться со сном. Сегодня каждый из нас отдежурит по 2 часа на вышке вместе с местными, а с утра по штатному расписанию на уборочную. Покос стартует завтра, пока дни жаркие и почти летние, но неизвестно надолго ли, гидрометцентров нет, а нам надо успеть до дождей.
Лежу в высокой траве. В зубах тоненький зеленый колосок. Одуряющее пахнет сеном. Припекает. Глаза потихоньку начинают закрываться, пытаюсь бороться, но меня затягивает червоточина сна. Прихожу в себя от того, что меня кто-то трясет.
- Вставай, девонька, неча спать, все на свете проспишь.
- Дед Вить, откуда ты здесь?
Но странник, не обращая внимание на мое удивление, снова трясет меня, взяв сухонькими руками за плечо.
- Вставай, Лиза, не время спать.
В этот момент я понимаю, что я все еще сплю, и трава вокруг, солнце и луг, не более чем сон. Проснувшись, подскакиваю, сна ни в одном глазу. Сквозь шерстяное одеяло покалывают сухие травинки, в воздухе стоит густой аромат сена, на которое нас и уложили спать, накидав его на пол и застелив одеялами. Остальной народ вовсю храпит, не считая тех, кто в "карауле". Ну вот, странник мне весь сон перебил. Попробовала завалиться дальше, но уплыть к Морфею не получилось. Накидываю куртку, зашнуровываюсь и прихватив автомат, отправляюсь на вышку, сидеть в темной душной комнате никакого интереса.
На вышке узнаю приблизительное время, как раз собачья вахта. Не смотря на поздний, вернее даже, ранний час, на улице тепло. Местный, седой коренастый дядька ворчит, что, мол, это не к добру. Из наших на вышке Берик. Из местных ворчун Алексей и доходяга Максим. Серпик луны освещает призрачный пейзаж, кроме нее, разве что звезды. Воображение рисует суровый одинокий форт, форпост человечества в диком краю. По сути, так оно и есть. И нам, возможно даже, тяжелее, чем нашим предкам, ибо им противостояла пусть дикая и первозданная, но все же жизнь, а против нас ополчилась смерть.
Вглядываюсь в серебряно черное кружево и отчего-то мне не по себе. Да и Алексей перестал ворчать, а Берик снял свой калаш с предохранителя. Нам бы сюда хоть какой прожектор, низкая луна только добавляет путаницы в картинку.
- Блин, народ, бросаю зажигалку,- предлагает Берик, - чую задницей, какая-то лажа творится.
- Давай, - соглашаемся с его пятой точкой.
Фальшфейер с шипением улетает, за ней летит второй. Кажется, все в порядке. Мы слегка расслабляемся, насколько это вообще возможно на посту, Берик, правда, не спешит ставить оружие на предохранитель, да и меня грызет нехороший вещун. Легкий ветерок извещает нас о своем присутствии шелестом яблоневой листвы. Как ошпаренная я кидаюсь к колоколу и дергаю за веревку, раз, другой, третий. Берик кричит на остальные вышки
- Свет, свет!
Но там и сами догадываются осветить свою сторону. В зыбком свете сигнальных шашек видим тень, что перелетает через забор во внутреннее пространство. Я даже не успеваю заметить, как автомат уже бьет в плечо раз, другой, третий. Прыткая тень замирает на земле и больше уже не двигается, кто попал в нее не особенно понятно, только с нашей вышки стреляло по морфу трое. После секундной передышки пространство будто взрывается. Преимущественно с западной стороны, но не только, через забор прыгает и лезет нечисть.
На автомате делим пространство на сектора.
- Вон там, ять, все твои, - объясняет Берик Алексею, - а ты карауль наши ж.пы, - это уже Максиму.
Стреляю больше интуитивно, надеясь, что дурных нема и во двор никто не полезет. Такают автоматы, короткими очередями отрабатывает пулемет, слышны крики, толи просто с испугу, толи действительно увидев мертвяков, визжат бабы. Свесившись через перила, Макс высаживает чуть ли не весь магазин в карабкающуюся на вышку тварь.
- Спарку переверни, - оторвавшись от стрельбы, Берик толкает очумевшего от адреналина парня, - и патроны экономь, не в тире.
Тот кивает головой и подрагивающими руками меняет магазины местами.
С южной стороны слышаться удары и треск еле держащего их забора. Мы с Бериком переглянувшись разворачиваемся в эту сторону, Берик берет рацию.
- Макс, поддержи пулеметом на шесть часов.
Не выдержав натиска, ломается забор и внутрь, как танк, вкатывается туша, напоминающая трицератопса. Здоровая тварь, на морде будто щит с рогами. В арьегарде за ней внутрь втекает толпа шустеров. Почти не останавливаясь, морф разворачивается к нашей вышке. Время как будто останавливается. Сейчас эта махина сомнет вышку, и поминай, как нас звали. Беру в прицел правое колено твари, которое мне лучше видно, в лоб даже 7,62 будет бесполезен, и уже не экономно выпускаю в него все, что есть в магазине. Нога подламывается и вражина пашет своей великолепной мордой землю. Время снова ускоряется. Морф пытается встать, но лишенный подвижности, он великолепная мишень для Литвинова, который добавляет пытающемуся встать динозавру по задним конечностям щедрой очередью из пулемета.
Меняю магазин и принимаюсь отстреливать шустеров. Прыгающие морфы, вроде, кончились.
1 - система капельного полива. По земле (как правило) прокладываются шланги, продырявленные через равные промежутки. Из дырочек потихоньку сочится вода.