В шахматы по переписке чаще всего играют люди не ставшие в силу многих причин шахматными профессионалами, из которых нехватка денег, отсутствие здоровья, семья, наконец, и работа - немногие видимые грани айсберга. Но, не потеряв желания творить и бороться, они создали свою международную федерацию, придумали систему классификационных соревнований и чемпионатов, издают периодику и уже не один десяток лет удивляют шахматный мир своими партиями, порою не уступающими по качеству творчеству самых лучших игроков мира.
После многолетней борьбы, утрат и поражений, в попытках добиться желанного успеха, моя любимая команда выиграла кубок России. Ранним апрельским утром золотая коняшка нашла-таки дорогу в Новотроицк и прискакала ко мне домой вместе с огромным ворохом почетных бумаг и не более.
- Как? Разве больше ничего нет? Разве тебе не дали денег? - с подозрением спросил меня самый недоверчивый и сердитый член команды. - Ты все захапал себе: и кубок, и славу, а играл хуже других и меньше всех набрал очков.
Что я мог ответить на это человеку, находящемуся под гипнозом средств массовой информации, уверенному в том, что все чемпионы живут хорошо, что спонсоры, модное ныне слово, только и ждут того, чтобы отвалить деньжищи каким-нибудь героям?
Высокооплачиваемых команд и видов спорта в мире не так уж и много, и борьба там давно уже стала предметом бизнеса, сплошь и рядом имеют место покупки матчей и судейства.
Но совсем не за деньги любят спорт люди, выбравшие в жизни основным другое поприще, однажды, в далеком детстве, познавшие радость честной борьбы и горечь поражений. Вот и играют старики до глубокой старости в настольный теннис, в городки, в волейбол. Ходят в походы на больных ногах, покоряют вершины, сплавляются по горным рекам, потому что так жили всегда. Но все тяжелее даются победы, и приходит печаль поражений. Проигравшие плачут и умирают. Фиаско...
- Ты откуда, пацан? - спрашивал конопатый задира насмерть перепуганного мальчишку, мявшего в руках старую, не модную кепку.
Малый виновато улыбался окружившей его 'братве'. Уходить он не хотел, отмалчиваясь в надежде, что интерес к нему пропадет, когда начнётся игра. В городском доме Пионеров и школьников проходило командное первенство города по шахматам среди школ. В те далёкие советские годы детские турниры собирали немало желающих, борьба в них была бескомпромиссной и честной. Ребятня стучала кнопками шахматных часов и спорила, отстаивая, порою в драке, свои любимые варианты. Гвалт стоял неимоверный.
Два непримиримых района города - Западный и Северный враждовали между собой много лет. Первые жили благоустроенно в домах со всеми удобствами, имели регалии и заслуги перед Отечеством, верили в светлое будущее и получали за это деньги. Вторые же из последних сил держались за землю, жили в лачугах. Сами выращивали свиней и коз, упрочняя хозяйство, и не вылизывали тарелки у власть имущих. Дети следовали традициям. Хлеб с икоркою и сухарь непримиримы. Поныне ещё какая-то смутная тревога волнует меня, когда я перехожу границы чужого района. Конфронтация жива, и только кладбище становится знаменателем жизни.
- Ты за кого играешь? - тиранил авторитет.
Учителя давно не сопровождали ребят на соревнования в город, зная, что мордобой неизбежен. Перекошенные злобой детские лица, кровь, угрозы обидчикам, горький плач - только лишняя головная боль педагогу.
- Если ты будешь молчать, то получишь по морде!..
Нарушать территориальные границы одному без взрослых было безумием, и за это по понятиям улицы ждала расправа. Малый молчал, а традиционные разборки продолжались - конопатый накатывал за вопросом вопрос:
- Ты где живешь?..
'Братва' улыбалась, ожидая команды лупить чужака.
- Хорошо вам, вас много...
Непрошенный гость исподлобья оглядел задиру.
- Можно один на один!
Конопатого уважали и знали в городе многие отчаянные пацаны. Отказаться от драки с ним и уйти, попросив прощения: - А за что?! - не хотелось.
- Ты хорошо дерёшься?.. - ехидно заметил тот.
- Нет... - отвечал ему малый. Он родился больным и слабым и стеснялся своей болезни, как только узнал о ней и до смерти.
Дом пионеров и школьников находился на самой окраине Западного района города в старом парке. Когда-то давным-давно строители города разбили его здесь, чтобы гулять и радоваться, но скоро построили новые очаги культуры, и дорога сюда была забыта. Вот и порешили, однажды, городские власти отдать его детям: порушенный бурьяном асфальт; щербатые бетонные звери на постаментах; загаженная эстрада. Время безжалостно ко многим постройкам. Стареем мы, и зарастают аллеи сада. Восемь лет назад одна покалеченная рысь была ещё жива и выглядывала из зарослей кустарника, моля о пощаде и реставрации. Сегодня, я думаю, её уже нет, как и того самого Дома пионеров и школьников, который во времена моего детства был местом сбора одухотворенной шпаны. Небольшая лампочка на крыльце, как маяк, освещала дорогу детям.
Стучали в окно неподстриженные деревья.
- Ты чёрт и рубероид!.. - заметил задира.
- Можно, я поиграю с тобою в шахматы? - набрался храбрости гость.
- Можно козу на возу... Ты играй в своей школе! На Северном! Тут наша родина и мы её должны защищать от таких вот, как ты...
Прошло много лет. Я часто вспоминаю этот далекий вечер, нескладного парня и всю его последующую жизнь - инвалида, так и не узнавшего счастья... Родина!.. Великий обман! Клочок земли, к которому мы прикованы цепями традиций, где мы должны умереть во имя ее и славу... Он же был готов перенести побои здесь и выслушал все оскорбления дома - на Северном, где его объявили предателем. Какая сила влекла беспомощного, не умевшего драться, мальчишку нарушить границы? Какая страсть?.. Мазохизм?.. Неправда!.. До последнего дня своей жизни он скрипел зубами от боли, ненавидя её источник. Это была любовь к шахматам. К игре, полонившей нас.
- У меня есть разряд. Вот справка... Мне сказали, что её можно обменять на спортивную книжку.
В годы моего детства разряды по шахматам приходилось выполнять дважды. Наш наставник считал, что это дисциплинирует и подталкивает учеников к самостоятельной работе, скорострельные успехи скорее балуют человека и отвлекают от основной задачи - познания сущности предмета, его глубины и внутренней красоты.
Задира долго пережёвывал услышанное.
- Разряд говоришь?.. А какой?
Тренера уважали. Он учил трудолюбию. Его ученики не знали лёгкого хлеба, а тяжёлым они дорожили и доверяли всякому заработавшему разряд.
- Четвертый, - замялся малый и в оправдание добавил: - Я на Северном всех обыгрываю...
Конопатый недавно вернулся с первенства области среди школьников, где выполнил норму третьего разряда. Ему захотелось проэкзаменовать новичка.
- Хорошо!.. Подерёмся потом, а сейчас мы играем!
Увлеченные честной борьбой, люди забыли территориальные разногласия. Очень скоро задира проиграл, но не рассердился.
- Кури - предложил он новенькому.
- Я не умею, - ответил тот.
- Научим!.. А разряд ты когда и где выполнил?
- По переписке.
- Это как?.. - удивился тот.
- Письмами мы играем, два хода в месяц... есть такие турниры!
- Долго, - посетовал старший. - Скучная это игра.
- Но зато каждый ход можно дома обдумать, вероятность ошибки меньше, да и в голове у меня что-то остаётся...
- Пожалуй, - согласился задира, медленно выпуская изо рта в холодную ночь длинное белое облако табачного дыма. - Я спешу и зеваю...
Прощались они без драки.
- Я приду ещё?..
- Приходи!.. Может быть, и тренер наш будет. Я ведь без него за старшего, - гордо заметил вельможа и, извиняясь, добавил:
- Ты меня не бойся - я тебя не съем... Книжку тебе, конечно, оформят, но только не сразу, сначала ты подтвердишься... Странная это игра!
Так в шахматную жизнь города вошел Николай Годунов - мой друг.
(Муленко Александр - Тютин Александр, Новотроицк, Первенство города, 1978)
Творчество... Маленький ребенок, впервые взяв в руки карандаши, начинает рисовать маму и папу, цветы и листья. Дети рисуют любимые игрушки, самые смелые фантазии становятся космическими кораблями, неведомыми мирами, добрыми и злыми животными. Как трудно бывает отмыть руки от пластилина, как больно получать от мамы шлепки за испачканные глиной штаны и рубашки. Уже в раннем детстве полет творческой мысли сталкивается с великой стеной непонимания. Суровая проза повседневности гнетёт: построенные в сугробе города и цивилизации оказываются разрушенными и растоптанными другими силами - это первый горький опыт борьбы и поражений. Но ищутся новые пути, новые сугробы и новые технологии. Время идет, появляются знания, и дух созидания опять бередит душу невероятными иллюзиями.
Дом пионеров... Из разных концов города мы спешили сюда общаться и ссориться - соперничать, доказывать свою правоту разбитыми носами и победами. Однажды зимою наш тренер не пришел на занятия. Он заболел, и нас не пустили в помещение. Грозная техничка, вооружившись шваброй, заняла неприступную позицию на крыльце. Возвращаться домой, не поиграв, было не интересно. Кто-то из нас первым увидел на втором этаже открытую форточку в игровую комнату и, пошушукавшись, мы решили спуститься в неё с крыши по водосточной трубе. Маршрут был детально продуман, и восхождение состоялось. Огромный тополь и доселе упирается ветвями в здание на уровне карниза, и скоро вся наша команда друг за другом поднялась наверх. Далее, шагая цепочкой по скату шиферной крыши, мы добрались до желанной трубы и успешно реализовали наш план. Играли почти до полуночи. Сердитая техничка и поныне не знает, как сопливые сорванцы проникли за надежные засовы. Провожала она нас тряпкой, стараясь огреть ею каждого из нас по загривку. Мы хохотали и летели вниз по лестнице, показывая ей в ответ языки и рожки.
Сегодня, прожив уже большую половину жизни, проработав на высоте десять лет, я с грустью осознаю насколько безумным был наш поступок и необузданным желание творить. Как мы были тогда невнимательны к старшим и как мы были несправедливы к той пожилой женщине, терпящей наши непредсказуемые выходки. Она ни разу не вызвала милицию и даже не жаловалась нашему тренеру.
Колька не мог систематически приходить в клуб, его не отпускала мать, уже тогда он был болен тяжелой наследственной болезнью, которая с годами обострялась и стала, в конце концов, причиной его гибели. Но он молчал, и даже те, кто с ним учился в школе и далее в техникуме, не знали об этом. Не верил и я... В лучшие дни нашей жизни мы играли, пили водку и писали стихи.
Бог не наделил меня даром уживчивости. Я - человек оппозиции. С самого раннего детства я в вечном конфликте с окружающими - со сверстниками, с учителями, с командирами. Избалованность или отсутствие наказания? Навряд ли... Хватало и тумаков, и ненависти. Вся моя жизнь неравная борьба с ветряными мельницами, в которой поражений гораздо больше, чем побед. Поэтому веры мне нет... Как-то один молодой человек рассказал мне, как впрягся в драку - за земляка, а тот, поникнув головой, стоял и ждал, когда навьючат обоих. Досадно... Но, кажется мне, что тот - другой - его друг не поверил в успех своего лидера и смалодушничал. Расхожая ситуация, но умудренный аналогичным опытом, я не осуждаю слабого, а сильному духом желаю не останавливаться в своем великодушии и быть щитом и надеждой. Оглянитесь вокруг, оцените бригаду, отдел или службу. Сколько пресмыкающихся прячут свои глаза, когда вышестоящее начальство выбрало вас очередной жертвой. А милиция?.. А дознание?.. А заключение под стражу?.. Даже ваш адвокат не верит вам ни на йоту. Мне повезло. Колька верил в меня. Он был рядом во всех моих боях и желал мне только успеха и радости. Он был единственным моим болельщиком и поклонником... Увы, как я часто не оправдывал его надежд - был слаб и ненадежен.
Летние каникулы стали в тягость. Физруки и преподаватели уехали в пионерские лагеря сеять разумное, доброе, вечное. Кто куда - на деревню к дедушке, к сеструхе в столицу, а то и на работу ящики колотить - поисчезала городская шпана. Только законченные сорванцы - отрицалово дисциплинарной жизни остались терроризировать город, позорить учителей, учиться курить и играть на интерес...
Денег на обещанную поездку на детский шахматный фестиваль городской спорткомитет не нашел. В моей творческой жизни образовался вакуум, который нужно было чем-то наполнить. Вечерами я ходил по дворам и обыгрывал в шахматы стариков и работяг, проводящих культурно время за доской после каторжных потуг в цехах металлургического комбината. Успех был потрясающим, игроки один за другим менялись, кружили около стола в надежде на реванш, а моя игра становилась не по дням, а по часам более уверенной и раскованной. Закончилось все в одночасье прозаично и поучительно. Однажды взрослые поколотили меня и прогнали прочь, сказав в назидание, что я мешаю им отдыхать, подрываю основы отечества и патриархата. Тумаки и подзатыльники были первой моей почетной наградой за подвижничество в области спорта.
'Отечество - его передавали из рода в род без родовых бумаг'. (Вл. Фирсов).
Достигший зрелости художник рисует тебя могучим. Родина-мать взметает свой меч в небеса, и взвывают со сцены певчие, что сладок воздух Отчизны. Как я пытаюсь понять твое величие умом, измерить аршином твои телеса и полюбить тебя хотя бы на миг с закрытыми глазами. Но вместо шикарной бабы в моих кошмарных грезах приходит ко мне горбатый седой старик с балалайкой, просящий грош на хлеб насущный.
Что я мог тогда знать о кузнице талантов, и что я знаю о ней сейчас?.. Немного... Со страниц журналов и газет на меня глядели необыкновенные короли и принцессы шахматного мира. Удивительно честный и непобедимый Анатолий Карпов выдавливал из России поверженного им Виктора Корчного; клеймил его позором. Но деньги, чтобы куда-нибудь поехать и увидеть воочию замечательных педагогов и мастеров, чтобы услышать желанный урок по шахматам или сразиться, усомнившись в канонах правильных теорий - их у родителей не было, а бюджет?.. Он испокон веков собирался князьями не для того, чтобы босоногий малыш обулся и оделся прилично и вырос героем, а для того чтобы сын боярский не потерял своего положения в обществе. Сегодня градоначальники сетуют на пустую казну, глядя в глаза своего вымирающего народа, а их дети и внуки живут в благоустроенных домах и учатся в престижных вузах мира совсем не на одну зарплату. Не только в одном уклонении от уплаты налогов беда человечества, но более - в несправедливом их распределении, в завышенных сметах и отмывке украденных денег через нарушение технологий производства работ или правил торговли. И знает об этом каждый государственный чиновник и депутат, и имеет свою мзду, закрывая глаза и уши на увечья 'своих избирателей', на стоны 'своего народа'. Лжедемократическая страна!
Но мог ли это знать и понимать ребенок, да еще в советские времена, когда сила идеологии была так велика?.. Послушание и скромность слыли украшением человека, но лишь потому, что не мешали, а потакали власть имущим обустраивать свои дела.
Пришло время служить Родине. Была такая почетная обязанность у каждого гражданина. Наши детские грезы о воинской славе и доблести, не позволяли обойти военкомат по повестке или искать другие пути для уклонения от службы. Сегодня идти в армию считается позором, потому что за это не платят, и самое главное, потому что дети сильных мира сего - богатых и власть имущих, дают понять остальным детям, что ныне все дозволено, и, что только последние 'черти' не умеют уйти от воинской повинности. Вот и не хотят малыши оплошать перед лицом благоустроенных авторитетов: не хотят служить, не хотят батрачить - держатся за место на рынке, спешат на разборки и тщательно следят за тем, кто кому и сколько должен.
В далекие восьмидесятые в мае я получил диплом об окончании строительного техникума и попрощался с родными. Служба была нелегкой - нарядов и арестов на мою душу хватило. Я не был дисциплинированным и послушным солдатом, и не мое это призвание - муштра и рукоприкладство. И все же я остался на сверхсрочную службу в плену очаровательной горы Ямантау строить горно-обогатительный комбинат.
Башкирия - свежий ветер бодрит и не дает уснуть, сечет лицо дождь и окутывает туман горные дороги. Это тучи ползут по серпантинам. Но вдруг: солнечные лучи раздвигают серое небо; над вершинами радуга; лес поёт и дышит; свежая зелень трепещет и роняет холодные капли на лицо и за воротник; цветут и радуют душистые липа и шиповник. Звонкие ручьи собираются в реки, и разными путями несутся к далекому морю красавица Агидель и мятежный Урал.
Цивилизация была далеко, за семью ККП. Грызли гору шахтеры. Монтажники ставили корпуса главного производства по переработке и обогащению добываемого сырья. Мы - военные строители, валили лес и обживали лагеря для будущих заключенных. Горная порода была радиоактивной.
Скоро вернулась тоска по дому и по друзьям. Вот тогда я и начал играть в шахматы по переписке. Колька прислал мне адреса организаторов турниров и шахматные журналы. Каждый божий день я пеший вечером спускался в поселок за письмами, без малого двенадцать километров и спешил обратно на службу. Может быть, с тех давних времен у меня и осталась хроническая страсть к горным походам. Писем было много, играл я запоем всё подряд и почти не думал. Торопился освоить теорию и найти тот ход, который приносит покой и радость. Ночные дежурства, аресты и шахматы: на гауптвахте, в случайных общежитиях; в трезвом, в нетрезвом виде... Потом была Украина. Отдел комплектации и частые командировки по всей стране: Грузия, Армения, Дагестан; железнодорожные вагоны и палатки; споры, присуждения, претензии домоседов и баранки. Не сложилась как-то моя жизнь - ни личная, ни спортивная. И двадцати восьми лет от роду, не имея за душой ни копейки денег, я вернулся домой к родителям уставший и разбитый.
Бывает, живет себе человек и двигается по службе или делает успехи в политике, и вот он уже генерал или того важнее - руководитель великой державы. Есть власть земная, любовь и подобострастие подчиненных, но хочется еще и божественной власти!.. И, однажды, проснувшись рано утром, он замечает около своей головы нимб и впопыхах, явно торопясь, спешит увековечить своё имя делами святыми и правильными. Что же, как не воздержание от спиртных напитков укрепит здоровье нации, повысит производительность труда и убережет ее от СПИДа и разбоя. Разве не пример его собственная судьба и карьера!.. и с гордостью за себя и своё отечество издается такой указ, чтобы воцарился мир во всем мире!.. Вот и пришел мессия, и поверил он алгеброй гармонию...
Водки было катастрофически мало. Купленная на последний талон бутылка, была выпита ещё утром и пустая выброшена с балкона на газон. Ближе к полудню мы решили взять на абордаж единственный вино-водочный магазин города. Окованный листовым железом, он выдерживал такие штурмы, что содрогался весь пятиэтажный кирпичный дом. Раскачивались тяжёлые двери, неиссякаемый живой поток не давал им закрыться глухо. Борьба за лидерство велась нешуточная. Случалось, что упавшего человека затаптывали ногами, ломали ему ребра и вывихивали ему руки. Еще не скоро санитары спасали жертву, потому что народ спешил и толкался, лез по головам не щадя никого за желаемым счастьем в стеклянной посуде.
Прилавок был причалом в море человеческой страсти. Людская волна прибила меня к нему. Воздуха не хватало - трещали рёбра. С ящиком вина в руках я не знал, как отшвартоваться - тужился, толкался, брыкался ногами. Обнимая хрупкую кордонную упаковку обеими руками, я старался вынырнуть из-под человеческих рук и голов, но новые волны посетителей прибивали меня назад к ненужному мне уже берегу, оттолкнуться от которого уже не хватало сил. Промокшая от обильного пота рубашка трещала по швам, и, когда я окончательно выдохся и перестал бороться - чудо произошло. Жадная толпа сама меня выдавила на улицу. Без пуговиц, с голым пузом, как есть, в изнеможении, я оприходовал первую бутылку прямо за углом магазина. Вино оказалось скверным и кислым. Но мы были рады забыть повседневные потуги и пили его захлёбываясь от счастья.
- Виноградники... Зачем вырубили виноградники? Я в жизни никогда досыта не ел винограда... Теперь барыги поднимут цену на рынке, и я уже никогда не поем винограда. И водка... Она имеет свойство кончаться.
Это было действительно так. Больные старики, никогда в этой стране не знавшие достойной жизни, в поисках денег на лекарство к своей маленькой пенсии спешили добавить несчастные крохи от продажи своих вино водочных талонов, выдаваемых нам по плану правительства страны, а мы - жаждущие огненной влаги недоросли, выкупали их и пропивали.
- Он ждал тебя все эти долгие годы. Друзья переженились... У кого работа - рассказывала мне тетя Валя - Колькина мама. - Плохой у него диагноз, вторая группа...
Мы пили водку и смотрели партии. Кто когда-нибудь занимался шахматами и играл в турнирах, спорил, переживая, отстаивал истину, тот хорошо знает, что бессонные ночи удел не одних поэтов. В те далекие годы многие турнирные партии после многочасовой борьбы откладывались, и противники спешили домой, но отдыха не было, позиция стояла перед закрытыми глазами, словно источник света, хотелось её подвигать и разобрать поподробнее, воспользоваться советом со стороны. Утомленному в душном помещении мозгу не хватало свежести, вот и искали мы в дыхании сквозняков облегчения жизни. Сколько раз я в ночи просыпался в сомнениях, что иначе могла сложиться игра после иного хода?.. А поиск чего-нибудь нового, вечного? Красивый обман себя - жертва жизни во имя искусства. И, ставшая хроническою, боль, которая толкает художника на уничтожение своих полотен, заставляет его бить и крушить все ранее сделанное, сжигать свои рукописи. Та самая боль, которая приводит к депрессии и к безумию, отталкивает от тебя людей и родных - пугает их!.. и, в конце концов, уничтожает и сводит в могилу. И нет от неё никакого противоядия, и нет иммунитета.
- Два раза он был в дурке... Увозили, закалывали... Возвращался больной, заторможенный... Все хуже и хуже становилось ему от их лечения, - жаловалась мне его мама. - Из турниров его гнали, ставили нули... Он переживал и ругался, жаловался судье... И опять играет!..
Мы расставляли фигуры и наполняли стаканы водкой.
- Плохо там, на Крутых Рожнах. Санитары и паханы, все отбирают - колеса и ширево... Жрёшь сухари и глядишь на лампочку, пока её не погасят. А многие и того не понимают, что их грабят и трахают... Пускают слюну от удовольствия и мычат. В сортире совокупляются... Они не видели иной жизни! У них нет потребности играть, творить и бороться. Это черви, рождённые, чтобы жрать и натирать другу мозоли на заднице. Это гиблое место, забытое богом.
И поныне в психиатрической больнице от наказания прячутся многие преступники. Живут они, обирая больных, которым матери и дети несут от души теплые вещи, вкусные пирожки и дорогое лекарство. Лагерь ещё более страшный, чем зона. Потому что нет срока, который можно было бы считать надеждой.
Я рассказывал ему о том, как жил и играл в шахматы на Украине, анализируя позиции на железнодорожных вокзалах, в случайных парках, среди затоптанной листвы, в грязных российских общежитиях и гостиницах, где проживал в командировках.
- Играл в полуфинале Украины - там есть такой турнир, выиграл у чемпиона области, он мастер спорта... Украина - шахматная республика. Там тебя уважают.
Это действительно так. Шашкой махать и лупцевать свою жену может каждый казачина, но что-то должно быть в человеке необыкновенное, то, что делает его замечательным среди других, чем гордятся его земляки, упоминая в пивной его имя.
- Да, - вздыхал Колька, - а я пришел вчера к Олегу, а меня его жена выгнала... 'На хуй, ты, - говорит она мне, - здесь нужен', а он - козёл, за квартал меня увидит и на другую сторону улицы переходит, рожу воротит, гад!.. За падло ему мне руку пожать... Начальник!.. Зачем жить, Санек?
Снова хотелось пить и выть на луну: от сухости в горле, от пустоты магазинных витрин, от душевных травм.
Однажды, у него на полке я увидел зубной эликсир. Он удивился, когда я, отвинтив крышку флакона, пододвинул к себе стакан.
- Это отцу - ветерану войны в магазине дают, бери сколько хочешь.
- Вот что пьют вдогонку настоящие алкоголики!.. - сказал я. - В армии, в горах, мы пили только это, помогая советской торговле выполнять план по реализации товара.
Если бы строгому Колькиному отцу, могло прийти в голову, что зубной эликсир пьют и не напиваются, то мой путь к ним домой был бы закрыт. Это, конечно, не разрушило бы нашей дружбы, и, тем более, не остановило бы пьянства, но могло травмировать и без того больную душу сына. Сегодня, пережив и друга, и его родителей, я могу смело писать об этом и с горечью вспоминать те далекие дни.
Тот поспешный и преступный документ о борьбе с пьянством и алкоголизмом был сильным и необратимым ударом по экономике страны и, самое страшное, по здоровью сограждан. Чем только не травился несчастный народ: бражкой, суточной самогонкой, стеклоочистителями и дезодорантами всех мастей, одеколонами групп А, Б и В, и Экстра. Сколько людей отошло в мир иной преждевременно, не дав потомства, захлебнувшись блевотиной или упав от кровоизлияния в мозг на землю, так и не дождавшись опохмела. Казна потеряла львиную долю доходов, и дотируемые производства вскоре перестали работать на полную мощность, с прилавков исчезли мыло и сигареты, отлаженная годами экономика рухнула, и тысячи пройдох стихийно наводнили рынок недоброкачественным товаром.
Через месяц после этого разговора пришло положение об участие в командном полуфинале России по шахматам по переписке, Оно обрадовало и огорчило. Собрать в нашем городе фанатов для этого марафона представлялось делом нелёгким, но Колька глядел на меня умоляюще и я, набравшись еврейского артистизма, стал агитатором и пропагандистом заочных шахмат. Хотелось ли мне играть самому? Да, конечно, хотелось... После долгих лет скитаний по нашей великой стране, я, наконец-таки, был дома, где меня любили, где под теплым одеялом я начал оттаивать; появилась возможность регулярно отвечать на письма соперников и утолять свои шахматные страсти в городских баталиях; благо, что в шахматном клубе работали выдающиеся организаторы. Много дорогих мне людей и поныне здравствуют. Не дают умереть великому искусству честной борьбы - ни кризис, ни бюрократия, ни жадность околоспортивных тунеядцев, отмывающих бюджетные деньги, не укоротили пыла творить и передавать свою любовь детям. Мои ровесники потыкались в беспокойстве в разные сферы новой российской жизни, поволновались и успокоились!.. Шахматное братство не заметило их отсутствия. Сегодня я их вижу повсеместно в турнирных залах за привычным занятием - игрою в блиц, их любимые остроты лечат, как и прежде, от семейных баталий, от бытовых неурядиц и от хамства имеющих власть и деньги...
В чем же интрига заочных споров, откуда он взялся этот загадочный вид состязаний? В старых книгах упоминаются матчи Лондона и Парижа, Вены и Варшавы по почте и по телеграфу. Шахматисты Москвы и Санкт-Петербурга, Самары и Киева еще в девятнадцатом веке с надеждой ожидали каждого почтового голубя и удивлялись невероятному течению игры, и удивляли болельщиков самыми неожиданными ударами и находками. Есть истории об игре заключенных, о перестукивании в камерах, и даже сегодня в турнирах по переписке встречаются узники или, прикованные к постели, тяжело больные люди. Есть на свете почтовая служба, есть надежда, что завтра будет не последним днем в твоей тяжелой жизни. История шахмат древнее олимпийских игр, боги еще делили свои портфели, а шахматы уже волновали умы мудрецов и свою важную миротворческую роль выполняли до и после Пьера Кубертена. Разве это плохо, что в отсталом и забытом богами маленьком городишке или в поселке появляется душа, жаждущая честной борьбы по правилам и почтовая связь единственный доступный способ соперничать с другими. Увы...
С дырой в кармане, с пропавшей сберкнижкой, с туманными надеждами наступили новые времена - преступные годы Ельцинизма. Боясь показаться отсталыми в жизни, все лихо бросились зарабатывать деньги, учиться маркетингу, рекламе, и, однажды, деньги исчезли. В погоне за Чубайсом власть имущие, самые образованные и продвинутые российские скваттеры спешили присвоить себе заводы и фабрики, создавали банковские пирамиды, акционерные общества, неправдами скупали у народа их долю - приватизационные чеки, дурачили легким и быстрым хлебом. На смену ставшим в одночасье экономически невыгодными машиностроению, электронике и металлургии пришла новая 'индустрия' - рэкета и мошенничества, фундаментом которой оказался социалистически воспитанный старик-обыватель. Иные и по сей день верят в справедливую власть и суд, ждут указаний сверху: как дальше жить. - Никто не поделиться!.. Даже не выдаст за долгий и упорный труд бесплатные костыли и калеки первыми приняли на себя жестокий удар новой экономической доктрины. Многие ушли уже в мир иной, порвав себе вены.
Зарплату и пенсию задерживали почти полгода. Колькина переписка зашла в тупик. Мизерное денежное довольствие расходилось на почтовые карточки, на шахматные книги и на периодику, кроме того, нужно было есть, одеваться, платить за квартиру и оказывать внимание супруге - инвалиду первой группы по зрению. И решено было просить помощи у городской шахматной ассоциации, а если точнее, то в комитете по физической культуре и спорту. В каждом городе есть такой кабинет, в котором кормятся, объявленные перспективными спортсменами, шарлатаны. Это, как правило, родные и близкие столоначальника, ответственного за распределение денежных средств. Вельможи вняли зову народа и приняли решение беспардонное. Но поскольку ненормативная лексика однажды уже не нашла синонимов в этом повествовании, я расскажу в чем заключалась их помощь, чем потом на своих невъебенных разборках козыряли городские админы по спортивным вопросам.
Письма калека должен был ежедневно приносить в городскую канцелярию, где на них лепили штампик 'Оплачено'. Внешне пристойно, но спустя несколько лет перед смертью Николай рассказал мне, что не долго он пользовался этой услугой; сколько горя и унижения испытал, когда часто меняющиеся мелкие чиновники останавливали его в коридоре и спрашивали: куда он идёт и зачем, кто это распорядился и кому он пишет. Каждая уборщица или курьерша, важная своей причастностью к построению демократически справедливого общества, могла прогнать, оскорбить, обозвать симулянтом и посоветовать работать. Такова наша власть, однажды угостив калеку, она всю оставшуюся жизнь возводит это себе в заслугу и на каждом шагу дает понять, как она справедлива; что без нее ты никто, и что, если ты кто-то, то только благодаря ей...
Все чаще стали приходить письма печатные, с диаграммами - в шахматную жизнь заочников пришел новый подмогала - компьютер. В прессе шли горячие споры о машинной игре, кто-то утверждал, что компьютер ничего не понимает в шахматах, что человеческий гений сильнее машинного, и загипнотизированный народ верил в торжество своего ума и незапрограммированности. Мы тогда еще не придавали значения этим распечаткам, но результаты игр уже клеились не в нашу пользу. Боже ты мой, как я хотел тогда сразиться с машиной. Я бил челом всем своим благополучным знакомым, у кого на службе была такая возможность. Мне обещали, добродушно смеялись, но дальше дело не шло.
Кто-то из иностранцев прислал Кольке рекламную дискету с шахматной программой Rebel 6, и он поменял ее на югославский шахматный информатор. Но дискета не прижилась у нового хозяина и попала окружными путями ко мне. Терпению пришел предел, и, набравшись наглости, одержимый, я ворвался в одну из новых фирм по наладке 'железа' в городских кабинетах. Мне запустили программу, и я был поражен ее игрой. Хозяева, благополучные бюргеры, скоро уже пожалели, что пошли мне навстречу, я потел и проигрывал, забыв про все на свете.
Назавтра была зарплата. По сей день, когда уже давно в трудовом кодексе сделан акцент на этом вопросе, каждый десятый работник уже отобрал через суд у работодателя свои копейки, по утрам спросонок, посмотрев информационную программу 'Доброе утро', душе впечатлительной кажется что все не так уж и плохо - по-прежнему нет денег для большинства населения страны.
Перетряхнув все носки и карманы, пинками собрав долги и позычив немного у близких, я купил себе компьютер. Сколько новых забот моей деревянной голове стоила эта покупка. Со страниц учебников на меня смотрели незнакомые иероглифы, я приглашал к себе домой 'знатоков', я их пытал: как на нём ездить? Они хвалили компьютер и книгу, но знаний от этого у меня не прибавлялось, и первую компьютерную грамоту я осваивал методом проб и ошибок.
Частая игра с компьютером скоро стала первопричиной апатии к шахматам. Я так и не одолел машину. По инерции, еще какое-то время ходил я в клуб, играл в соревнованиях, но уже прохладно. Меня потянуло в горы. То же самое было и с моим другом, но, он продолжал тяжело болеть и не мог надолго покинуть дом и полуслепую жену. Черно-белый мир кончился. Впереди зияла пропасть, манящая вниз своим обманчивым зевом. Всего лишь один шаг, и ты разорван между небом и землей - душа устремляется вверх в облака, а внизу на холодном льду твои останки.
Наступил тысяча девятьсот девяносто седьмой год. Как праздник, Новый год никогда не был для меня счастливым. Я его встречал в вытрезвителе, на гауптвахте, вдали от дома, однажды в стационаре в ожидании операции и, в лучшем случае просто трезвым... Даже сегодня, когда у меня все более менее обстроилось, есть своя квартира и возможность каждый день смотреть телевизор и слушать любимую музыку, на всякий праздник, уставший, я спешу под одеяло и натягиваю на уши подушку, чтобы уснуть в надежде, что от всеобщего ликования мне что-нибудь останется - холёные остроты Задорного или кисейный юмор Петросяна.
- Ты Кольку когда последний раз видел?.. Вы не поругались? - спрашивали у меня дома.
- Нет, я к нему не ходил, - водку я пить уже бросил и избегал всякого общения и разговоров со вчерашними приятелями по рюмке. Шахматные турниры окончились. Результаты нашей многолетней борьбы были скромными, многие наши участники выбыли из борьбы, не доиграв до конца. Их незаконченные партии присудились не в нашу пользу. Денег в кармане не было, жизнь встала.
Назавтра после этого разговора я долго бродил по городу и думал, что пришла пора менять работу. На комбинате готовилась большая реструктуризация, сокращали людей и придумывали дочерние фирмы, чтобы списать на них часть долгов. Наша строительная организация стала одной из таких. В свое время созданная для строительства коттеджей для приближенных к управляющему директору людей по копеечным ценам, в годы инфляции она активно жрала дармовой кирпич, чья себестоимость давно уже в сотни раз перепрыгнула отпускную цену - договор был составлен лукаво по старым ценам, и, когда главные застройщики построились, решено было от нее избавиться: хотят, мол, жить в море рыночной экономики пусть дальше выплывают сами, отдавая долги. Чем собственно сегодня и занимаются люди, вставшие во главе этого управления. Не что иное, как предательство со стороны руководства комбината, нажившись за счет обмана, посредством воровских договоров и дешевой рабочей силы они бросили сотни людей на произвол судьбы, потому что те им стали не нужны...
Вечером дома меня дождалась Колькина жена Ирина. Я растерялся. Случалось, что друг приходил ко мне посидеть, поиграть с компьютером, выпить водки и его нужно было вести домой, но то, что она сказала было так неожиданно, что на моем лице даже не успел дрогнуть ни один нерв. Еще минуты четыре я двигался по инерции, разуваясь и раздеваясь.
Пушистый и ласковый снег беспокоил глаза и щеки, щекотал ноздри и ложился на воротник. Темнело, когда я шел по городу искать деньги на похорона. Надо было дать что-то на водку санитарам и водителю катафалка. Да и мало ли других ритуальных проблем возникает в этот печальный и трудный час. Люди помогали. Но про себя я подумал, как трудно идти с протянутой рукой по разоренной стране, и глядеть в лица товарищам, из последних сил поддерживающих огонь домашнего очага, отказывающих ради детей себе, если не в пищи, то, наверняка, в новой одежде и в маленьких радостях. Они отрывали, порою, последние крохи от скудного семейного бюджета, и многие жены смотрели мне в лицо, как врагу - так далеко было наше искусство от них, не знающих шахматы, но уставших от повседневных забот. Сколько семейных проклятий переживает человек, одержимый страстью к борьбе, так до конца и не понятый своими близкими. Умер художник, инвалид, от бессилия продолжать творить в украденном мире. Каждый ход в его творчестве, каждый шаг в его жизни стал нерентабельным. Недоступными стали лекарства и сердца окружающих его людей. Они остыли, тепла не хватало даже себе, и чего тут говорить о такой далекой и забытой богами игре.
Но смерть пришла не сразу. Выбросившись из окна третьего этажа вниз на улицу, он еще жил на холодных ступенях пивной, где блядская свора Гуркалова, тогдашнего расхитителя металлургического комбината угощала вином своих смазливых шлюх. В преддверии Нового года они транжирили здоровье и дармовые по жизни деньги, отворачиваясь от боли поломанного и замерзающего на льду человека. Через час приехала скорая помощь и дюжие санитары, чертыхаясь, увезли его в больницу.
Он жил еще там: стонал и плакал, звал на помощь давно умершую мать, и, возможно бы, жил еще и сейчас теми же молитвами, но расстроенная праздничным дежурством медицинская сестра проспала или просто не имела наркотиков - смерть наступила от болевого шока.
Но мытарства душевнобольного на этом не кончились. Предстоял ещё долгий путь по гостеприимным новотроицким моргам, и для полного успокоения и отхода в мир иной не хватало визы прокурора, что, мол, нет в этой смерти криминала. После доброй попойки на празднике, проспавшись, он дал добро, уступая настойчивости друзей покойного.
Однажды, давным-давно, в пылу житейских неурядиц я усомнился в своей психической полноценности и обратился за консультаций к врачу: как можно жить в этом мире противоречий и зла. Его ответ вернул меня к действительности. Вот уже много лет у меня не возникает сомнений по этому поводу - я человек вменяемый, с крепкой нервной системой и буду отвечать по закону за все чинимые мною беспорядки. При виде крови и смерти со мною не случаются тошнота или обморок, трупный запах не добавляет морщин и не сворачивает в гармошку лицо. В наше жестокое время, когда идут безостановочные войны, когда тысячи людей пропадают бесследно на войне, в плену, от руки маньяка или не вернувшись домой из похода - их матери, жены и сестры, в черных платках, скорбя, годами прочесывают морги от трупа к трупу, в надежде найти любимое тело, чтобы выплакаться всласть и излечить слезами нарывающую тревогу. Совесть руководила мною - из морга до машины, до гроба мы несли на руках его остывшее тело, я пытался понять, как мне будет одиноко потом, в пустом городе, где тебя никто больше не услышит и никто не поймет... И, действительно, он приходил ко мне живой во сне ещё долго, я просыпался и вспоминал, что его уже нет, что наша команда распалась и мне не нужны были шахматы, когда ушел последний болельщик.
Голодные санитары дрожащими руками вырвали у меня из рук доставаемую из сумки водку. Я поблагодарил врача за содействие и пошел по снегу за уезжающей машиной к дому, где он жил, откуда его должны были увезти на кладбище.
Среди голой оренбургской степи в двух километрах от города Новотроицка находится самая перспективная и инвестируемая городская стройка. Это кладбище... Что не хватало человеку при жизни - покоя, жилплощади, веры в него родных и близких, любви и добрых слов, все это здесь есть и этим тут дышат: тишина и сон, место по ордеру, хорошие и мирные соседи. Родные и близкие хвалят тебя и зовут обратно - в мир земной. Да и слова-то какие находят. Именно те слова, которые ты хотел услышать живой, чтобы радоваться... Но время идет - холодно, и расходятся сироты в опустевшие лачуги - лечить свои раны.
19 мая 2003 года
Поправлено мною в последний раз 25 сентября 2006 года
PS. Один из моих первых читателей критически заметил: 'А не о себе ли ты написал эту повесть'? Эта исповедь показалась ему нескромной. Прошу меня не винить, потому что больше о нас никто не напишет... Автор.
Партии к тексту я подобрал в сентябре 2006 года из своего архива. Это тоже память и творчество... Хотя кому я дорог?..