Ажурные, любовно вырезанные наличники деревенского домика никак не вязались с грубыми, слегка ржавенькими решётками на окнах. Всё здесь притягивало к себе и отталкивало одновременно. Но люди шли к домику непрерывно, как в мавзолей, потому что это был единственный в деревне коммерческий магазин.
На пороге магазина появилась пожилая уставшая женщина со стареньким выцветшим рюкзаком за плечами. Её одышка и посох в руке говорили о том, что она проделала неблизкий путь.
Старушка огляделась, поставила палку у выхода и степенно направилась к прилавку. Вытерев кончиком платка пот с лица и поправив очки, она поздоровалась с покупателями и продавцом.
- Здравствуй, Олюшка!
- Здравствуй, Пантелеевна!
- Дай-ка мне, девка, хлеба буханки три, чтоб на недельку хватило - порато тяжело до вас добираться..., яичек бы ещё десяточек..., да кусочек колбаски взвесь.
Выложив товар, продавщица с наслаждением принялась щёлкать на деревянных счётах так, словно любовалась незатейливыми аккордами любимой песни.
- Двести сорок три рубля, - по автоматической привычке "два вижу - четыре в уме", выдала сумму Олюшка.
Старушка покорно рассталась с деньгами, неспешно собрала товар в рюкзак и, отойдя от прилавка, заболтала с приятельницей.
Мгновение спустя в магазин вбежал мальчишка и, увидев бабулю, радостно затараторил:
- Привет, Пантелеевна! Отец чайник наставил - иди к нам чай пить.
- Ой, спасибо миленький. Сейчас приковыляю, - бабка с радостью приняла предложение - дорога в магазин её порядком изматывала. Племянник же всегда приглашал тётушку - сама дошла до магазина, значит, есть ещё силёнки.
Отведав чая и отдохнув, старушка отправилась домой в соседнюю деревеньку. Преодолеть ей предстояло километра три - четыре.
Погрузившись в свои житейские думы, Пантелеевна потихоньку брела, опираясь на палку. Пройдя полпути, что-то заставило её приостановиться - мозг бывшей бухгалтерши неожиданно очнулся и начал стремительно калькулировать сумму приобретённой покупки. Как удар молнии средь ясного неба старушку осенило - цифра оказалась раза в два меньше оплаченного. Пантелеевна ещё раз пересчитала, и не веря себе, собралась было повернуть назад.
- Ошиблась Олюшка, наверно. Вернуться бы - да ног жалко..., а не вернуться - денег жалко... Что делать-то прикажешь, бабка? - сама с собой советовалась старая. - Следующий раз Олюшка поди не вспомнит мою сумму, а чек деревянные счёты не выписывают...
Постояв ещё немножно, Пантелеевна решила всё-таки идти домой, а по дороге заскочить к подружке за советом.
Забыв о больных ногах, одышке и прочих болячках, пролетела старуха оставшийся путь, как стрела. Войдя в дом, она сходу поделилась своим неприятным переживанием с Ириньей и гостившей у неё дочкой-горожахой.
- Да не она ошиблась, а ты! Калоша, ты, наивная! - пыталась вразумить её Иринья.
- Ну не обманет уж, наверно, слепую старуху - защищала продавца Пантелеевна, - ведь все в деревне знают друг дружку.
- Все в деревне знают, что за Олюшкой числится такой грешок, бестолковка ты доверчивая! - напирала на своё Иринья. - Бывало, я купила у неё десяток яиц. Она и подала их мне уже в прозрачном пакетике. Домой пришла, и на тебе - в пакете-то всего восемь штук. Пойдёшь ли ты, девка, обратно к ней за тридевять земель? А как докажешь, что ты права? - И чек она, лиса хитрая, не даёт.
Пантелеевна застыла на мгновенье, затем стремительно кинулась к рюкзаку посчитать купленные сегодня яйца. Занимательная арифметика, конечно же, встала на сторону Ириньи - в пакете Пантелеевны оказалось девять штук яиц. Двойной обман, как мимолётное озарение, мгновенно вогнал доверчивую бабулю в подавленное, угнетённое состояние.
Дочку Ириньи подстерегала та же участь:
- То-то я думаю, что за чудеса? В городе ребёнка в магазин отправишь - всегда отчитается, чек принесёт, а здесь - сколько денег не давай, никогда сдачи нет.
Иринья же продолжала бессознательно сыпать соль на рану:
- Вот я в город к дочке как-то ездила, так там весы электронные. Они тебе и вес покажут, и стоимость посчитают, да ещё и состав продукта по каким-то там калориям рассчитают. А рядышком ещё и контрольные весы стоят...
- Да, налоговая в городе потрудилась, приструнила торгашей, - согласилась дочка. Да и пожаловаться можно хоть в налоговую, хоть в лицензионную палату, хоть в общество по защите прав потребителя...
- Да, какое тебе тут общество, девка, - перебила дочь Иринья. - В деревни-то милиции днём с огнём не сыщешь. Вот царица-Ольга и устраивает поборы - какие сама установит. На бусы себе золотые, наверно. Погляди-ка на неё - руки и уши уже отвисают от драгоценностей. На электронную кассу, говорит, денег не хватает. Специально, я думаю, не покупает - не выгодно будет народ дурить...
Сделав паузу, Иринья посмотрела на Пантелеевну:
- А про свои сто рублей, подружка милая, забудь! Пенсионеры-то нужны государству как бродячие собаки ветстанции. Сама подумай, ты уже ягодка переспевшая. Кабы ты миллион выиграла, тогда налоговая сама к тебе прилетела бы, как осы на варенье...
Пантелеевну охватило чувство безысходности и безнадёжности. Старушка уже ничего не хотела слышать, не хотела участвовать в разговоре - уединиться бы в пору. Шла она к подруге за утешением, а получила разочарование - ведь, доверчивый всегда понимает последним, что первым попадает в сети бесчувственного, толстокожего мошенника.
Не солоно хлебавши, добралась Пантелеевна до дома и сразу направилась в красный угол, где с иконы на неё смиренно смотрел Христос:
- Отче наш сущий на небесах... избави нас от лукавово..., - забормотала обманутая старушка.
Долго ещё смотрела она молча на икону Спасителя в надежде найти хоть щепотку утешения и защиты... Затем, словно обречённый бык перед забоем, бродила одиноко по избе, успокаивая себя:
- Хоть мой господь бог - сам Господь Бог, но там, на небесах, он тоже один!