Поезд своим легким колесным постукиванием очищал голову от мыслей, и вместе с этим наполнял её вдохновением. Плеер вскоре отказался играть, сославшись на разряженную батарею, а до дома предстоял еще не близкий путь.
Из рюкзака я достал мою записную книжку и ручку и попытался набросать начало нового романа.
"Целый год меня ждали дома родители..."
Первая строчка должна сразу же задавать эмоциональность книги, и у меня она была неэффектной.
"Десять лет меня ждали дома, если еще, конечно ждали" - так будет лучше.
"Поезд медленно, но верно несет меня к моему дому, в котором я провел свое детство. Но, как известно, дети вырастают и рано или поздно покидают родительский дом. Вот только одна вещь стыдила меня: меня не было слишком долго. Столичный быт, словно водоворот, засасывал все глубже, не давая возможности вдохнуть. И сейчас, будучи уволенным с работы, у меня не оставалось выхода, кроме как податься домой.
Дом. Теперь я мог назвать домом лишь тот дом, где меня ждали. Ждали меня или нет дома, я не знал, но повторюсь, что выхода другого нет. Когда-то я называл съемную квартиру домом, но теперь, этот "дом" уже не мой. Вероятно, что он и не был моим домом никогда.
Лет пять назад приезжала моя сестра. Она младше меня, но всегда давала дельные советы. То ли из-за своей глупости, то ли из-за гордости я отказался возвращаться в родной дом, готовый платить почти все свои кровные владельцу квартиры, ожидая благоверного повышения или чуда. Тогда я сильно её обидел, и она мне больше никогда не звонила. Больше не спрашивала, как я поживаю".
Ручка резко перестала писать. На оборотной стороне записной книги я попытался расписать ручку, но та отказывалась наносить чернила на бумагу. Мои усилия прервал рука, держащая другую шариковую ручку.
- Держите молодой человек. Успех не должен зависеть о простой ручки. - Напротив меня сидел усатый и лысенький дедушка, сжимающий в руках своих плетеную корзину.
- Спасибо, - сказал я.
- О чем пишете?
- Не знаю пока. Придут мысли.
- Вы знаете, я тоже когда-то пытался писать, но вскоре отказался от этого занятия.
- И почему же?
- Вот Вы пишите фантастику, - констатировал дедушка. А знаете ли Вы, что фантастика имеет свойства воплощать в реальность некоторые события.
Я жутко удивился, но виду я старался не подавать.
- Я согласен с Вами. Многие изобретения Жюль Верна были изобретены.
- Я не про приборы. Еще в 51 году я писал о том, что время движется по-разному в разных местах. Вот представьте, что в шумном городе, время движется всегда быстрее, чем в деревне. Могу доказать. В городах все на много технологичнее: выше здания, больше рекламы, насыщение рынки. Только вот и в городах линии времени идут по-разному. Идете Вы на работу, скажем, час, но вот если Вы пройдете двориком, или обогнете столбик, Вы придете на двадцать минут быстрее. Люди каждый день так поступают. Ищут кратчайшие пути, а находят небольшие линии времени.
- Очень интересно, но это лишь сокращение путей. Время сверяется по лондонским часам.
- Часы остаются часами. Дело не в хроносе, а в жизни людей. Один человек постарел раньше, другой позже. Главное не зайти слишком далеко в путешествиях во времени, можно узреть старыми своих детей, или потерять родственников, как в принципе произошло у меня.
Внезапно старичок поднялся и поплелся к выходу, оставляя, видно, мне на память шариковую ручку.
Я хотел было снова углубиться в текст, но моему взгляду вырвал лежащий на сидении, где располагался старичок, билет на проезд. Я взял его в руки и осмотрел. На нем красовалась "Советские Железные дороги", 17.03.1962, и стоимость 40коп.
Старые люди часто не могут расстаться с прошлым. Их жизнь наполнена старыми фото, не нужными вещами. Они до сих пор ездят по старым билетам, которые давно не ходят на современные поезда.
"На станции практически вышли все пассажиры, и я, не удивляясь этому явлению, отправился дальше. Дело в том, что городишка, в котором жили мои родители, находился на самом краю путей. Поезд понес меня дальше до самой конечной станции.
Станция была безлюдной и мрачной.
На стене кассы для билетов, вандалы написали три слова, которые очень смутили меня: "Тебе некуда идти".
Куски старых газет, в которых вероятно хранились какие-то продукты, украшали перрон, а город из-за буднего настроения был пуст.
Я прошелся по старой пешеходной дорожке, которая вела в мой двор, осматривая знакомые мне выбоины в асфальте. Большие черные вороны, деловито ковырялись в мусорных контейнерах во дворе, где стоял мой дом. Все было по-старому. Даже не застекленный балкон на пятом этаже все так же на ветру размахивал серым ковриком.
В подъезде пахло все так же знакомо. Надписи на стенах и помятые почтовые ящики возвращали меня в детство. Ничего не изменилось, правда, отсутствие людей очень напрягало. Я нажал на потемневшую кнопку звонка, и в квартире послышалось знакомое пиликанье.
- Кто там, не открывая двери, спросили меня.
- Это Паша, - неуверенно сказал я и замолчал в надежде, что дальнейшего объяснения никто не потребует.
- Здрасте! - запнулся я. - Я, наверно ошибся. Мне нужна семья Михалкевичей.
- А они здесь не живут уже.
- Как?! А где они сейчас, - удивился я.
- Так нет их больше. Умерли они.
Я чуть не свалился в обморок. Родители умерли, и ничего не сказали.
Так как же они скажут, если они умерли.
- Погибли?
- Нет. От старости. Давно уже умерли. А Вы кто знакомый? - спросила девушка, но я не среагировал.
- А Маша? У них же дочка была.
- Так и она уже год как умерла".
Я отложил ручку и посмотрел в окно. Совсем не понимая, куда меня ведет моя выдумка, я погрузился в темноту лестничной площадке, где сейчас стоял мой герой. Что писать дальше? Где завязка? На ум ничего не приходило. Приключения не получались, но может оно и к лучшему.
Поезд остановился и вышел на перрон, пряча в рюкзак записную книжку и трофейную ручку. Люди выходили и не торопясь углублялись в город, огибая привокзальную пустую площадь. И вдруг я заметил то, что вызвало у меня панику.
На стене у кассы для билетов была надпись, которую я никак не мог забыть: "Тебе некуда идти".
Вокруг сразу же стало безлюдно и тихо. Лишь ошметки газет норовил у нести легкий ветер.
Я очнулся. Поезд все так же тихо постукивал колесами, а в записной книжке красовался текст заканчивающийся: "Столичный быт, словно водоворот, засасывал все глубже, не давая возможности вдохнуть. И сейчас, будучи уволенным с работы, у меня не оставалось выхода, кроме как податься домой".
Снизу я приписал: Мне есть куда идти! Меня ждут, и меня дождутся.