Мурашко Елена Леонидовна : другие произведения.

Удачница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 2.61*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У этой маленькой книжечки - миллион соавторов: те, кто создавали всю красоту, образы, смыслы, устраивали выставки, составляли витрины, придумывали пирожные, рисовали картины, строили здания и наполнили жизнью, мыслью и позитивными чувствами то время и пространство, о котором оказалась речь. Вот кстати, насчет времени. На первый взгляд - это памятник эпохе застоя, хотя многие рассказы добавились позднее. Но если внимательно присмотреться, можно заметить осколки более ранних времен, встроенные в структуру современности. А может, она об этом и есть - как осколки времен встраиваются в современность? Из обломков бывшей горы формируется новая порода, потом она преобразуется и поднимется наверх. Но если убрать все обломки, так что же сформируется? Может тогда, книжечка получилась о ценности вещей? Кто его знает. Что еще - жанр? У него много предшественников, но самый непосредственный - то занятные, то поучительные, приятные или полезные "укаминные" разговорчики с детьми и друзьями в веселый, добрый и свободный час. Такую книжку может написать каждый, кто любит смотреть в окошко. И как только попробует, тотчас увидит всякие удивительные вещи в самой обыденной действительности и убедится, что жизнь самого будто бы заурядного человека окажется вдруг наполненной странным смыслом, связанной с неожиданными делами, мыслями и людьми. Вот посмотрите!

127 34 15

УДАЧНИЦА

абсолютно правдивые байки

из жизни одной советской тетеньки

с легким прибабахом

   Оглавление
  
   Предисловие
   Байка о том, как Лена была доброй феей
   Байка о смешной табличке
   О том, как Лена побеседовала с продавщицей из табачного киоска, будучи, видимо, в некотором омрачении рассудка
   Байка о презервативе
   Байка об алюминиевых панелях
   Байка о графе, князе и бароне
   От электрички до работы
   О том, как Лена повстречала на выставке симпатичного дяденьку
   О том, как Лена проверяла третий закон Ньютона
   О том, как Лена ездила поступать в столичный Университет
   Байка об общественном транспорте
   Байка о Невском проспекте
   Байка о лишнем билетике
   Байка о любви
   О том, как Лена на саночках каталась
   Моя кровать
   Пять минут из жизни одного кота
   Байка о животных
   Байка о выставке-раздаче
   О том, как Лена жила на лестничной площадке
   О том, как Андрюша выступил на концерте и что случилось потом
   Байка о Витебском вокзале
   О том, как Лена мечтала совершить геройский поступок
   Байка о профессоре с вечернего отделения
   О том, как Лена опоздала на поезд
   О том, как Лена однажды поступила выше собственного благородства
   О том, как Лена ездила в Вологду
   Байка о еде
   Байка о рыбалке
   О том, как Лена познакомилась в электричке с дядей Васей
   День Физика
   О том, как Лена была знакома с Гуманитариями
   О том, как Леха Староста рассказывал о статуе Аполлона
   О том, как Лене дали по голове и при этом ошиблись номером
   Байка о геологическом институте
   Байка о новых русских
   О том, как Лена собралась делать бизнес и что из этого вышло
   Байка о путешествиях
   Байка об удивительном дворике
   О том, как соседкин поклонник бегал по улице в неприличном виде
   Байка о коммунальных соседях
   Байка о снежной собачке
   О том, как Лена побывала на курорте
   Неудачный день
   Байка о фольклорных персонажах
  
   Дорогим Персонажам
   от признательного Автора
   Предисловие.
  
   У этой маленькой книжечки - миллион соавторов: те, кто создавали всю красоту, образы, смыслы, устраивали выставки, составляли витрины, придумывали пирожные, рисовали картины, строили здания и наполнили жизнью, мыслью и позитивными чувствами то время и пространство, о котором оказалась речь. Вот кстати, насчет времени. На первый взгляд - это памятник эпохе застоя, хотя многие рассказы добавились позднее. Но если внимательно присмотреться, можно заметить осколки более ранних времен, встроенные в структуру современности. А может, она об этом и есть - как осколки времен встраиваются в современность? Из обломков бывшей горы формируется новая порода, потом она преобразуется и поднимется наверх. Но если убрать все обломки, так что же сформируется?
   Может тогда, книжечка получилась о ценности вещей? Кто его знает. Что еще - жанр? У него много предшественников, но самый непосредственный - то занятные, то поучительные, приятные или полезные "укаминные" разговорчики с детьми и друзьями в веселый, добрый и свободный час. Такую книжку может написать каждый, кто любит смотреть в окошко. И как только попробует, тотчас увидит всякие удивительные вещи в самой обыденной действительности и убедится, что жизнь самого будто бы заурядного человека окажется вдруг наполненной странным смыслом, связанной с неожиданными делами, мыслями и людьми. Вот посмотрите!
  
   Байка о том, как Лена была доброй феей
  
   Однажды на Лену вдруг нашло меланхолическое настроение. "Чем бы заняться?" - задумалась она. А тут оказался Новый год. Тогда Лена взяла ножницы, взяла лист ватманской бумаги, взяла фольгу, кисти, краски, несколько тряпочек, и вдруг, неожиданно для себя самой, соорудила до того представительный костюм доброй феи, что даже в зеркале признала себя с некоторым трудом. "Ослепительна", - решила Лена и поехала по такому случаю к своей куме, у которой было много детей. А так как она задумала войти к ней сразу в костюме и с порога поразить всех присутствующих своим великолепием, то прямо так и отправилась.
   В троллейбусе к ней пристали две тетеньки.
   - А вы Снегурочка? - шумели они, перебивая друг друга.
   - Не-ет, - загадочно прищурилась Лена, по-фейски растягивая слова и плавно помахивая рукой, - я добрая фея. А поцелуй доброй феи, как известно, приносит ведь счастье.
   И тут, чтобы уж не выходить из образа, она наклонилась к одной из тетенек и звонко чмокнула ее в щеку. "Ну, сейчас будет,-- зажмурилась Лена, - сейчас ка-ак заорет!.."
   Но закричала вторая тетенька. Она кричала следующее:
   - А меня-а?..
   Ну, Лена и вторую поцеловала, раз такое дело. Не знаю, принесло ли это тетенькам достаточное количество счастья; должно быть, что да. Но если вдруг не принесло, тут Лена не виновата: изо всех сил старалась.
  
   Байка о смешной табличке
  
   Как-то раз Лена не торопясь шла по площади Ломоносова, прозванной в народе "Ватрушкой" за особенности своей формы. Как известно, в центре этой самой Ватрушки расположены площадка и лавочки, а по краям растут одно-два деревца и сделан этакий легкий газончик. Вот на этом газончике Лена заметила троих молодых людей, с виду приличных, одетых чисто и со вкусом. Да впрочем, не заметить их было бы довольно затруднительно, так как с бедными молодыми людьми творилось нечто невообразимое. Они катались, они валялись, они дрыгали ногами, они стонали и рычали от хохота и вели себя совершенно несоответственно принятым нормам, не отрывая взгляда от маленькой таблички, небрежно воткнутой в землю. Табличка стояла к Лене обратной стороной, так что она не могла прочесть, что там было написано, не побеспокоив совершенно обезумевших бывших приличных молодых людей. Донельзя заинтригованная, Лена присела на лавочку якобы подышать свежим воздухом и полюбоваться чудным видом Калинкина моста с цепями и башенками, дожидаясь, когда же веселые молодые люди наконец решатся уйти. Это случилось не скоро, но Лена ждала терпеливо, и была вознаграждена - в конце концов зрители ушли и ложа освободилась.
   Тогда она осторожно подобралась поближе. На табличке оказалось написано... Догадайтесь, что? Вот что: "Рубеж переползания на получетвереньках".
  
   О том, как Лена побеседовала с продавщицей из табачного киоска, будучи, видимо, в некотором омрачении рассудка
  
   Случилось так, что теплым летним вечером Лена проходила по Сенной. Поторапливалась домой поскорее попасть - чайку попить, почитать книжечку - в свое удовольствие, словом, вечерок провести. И увидела табачный киоск. И тут ей вдруг вспало на ум, что как раз у нее дома нету спичек. "Вот кстати! Куплю-ка спичек", - обрадовалась она и направилась к киоску.
   - У вас есть спички? - учтиво спросила она у продавщицы.
   - Нету, - вежливо ответила та.
   Тут Лена почему-то позабыла всю свою учтивость, а заодно и то, что в табачных киосках, действительно, продавались папиросы, и сигареты, сигары и трубки даже, а ведь спички в них практически никогда не продавались, несмотря на редкую логичность такого сочетания. Она грозно осведомилась:
   - А почему?
   К счастью, продавщица не забыла свою вежливость - профессиональная, должно быть, черта. Она спокойно предложила:
   - Знаете что? Идите-ка вы домой, попейте чаю!
   Лене сначала захотелось возмутиться, но тут она вдруг вспомнила, что как раз это она и собиралась сделать, так что совет оказался очень уместен. Ну, а спички... Да разве в коммуналке пропадешь без огня? Лена расхохоталась, помахала рукой вежливой продавщице и отправилась домой исполнять удачный совет.
  
   Байка о презервативе
  
   А вот какую шуточную песенку сочинили однажды про Лену друзья:
  
   Наша Лена - с присвистоном:
   в магазин пошла с неким полезным медицинским приспособлением,
   таковой заместо сетки
   одолживши у соседки.
  
   А может, даже она и сама это сочинила - тоже была большая любительница подобных вещей.
  
   - Что, Лена, как же тебя угораздило презерватив у соседки занять?
   - Да вот, видишь, как вышло. В магазин собралась сходить. Но это, конечно, шутка. А на самом деле у меня и вправду был один раз презерватив.
   - Неужто на самом деле был?
   - Был. Даже не припомню - в аптеке ли я его специально приобрела, или у кого-то позаимствовала - раздобыла, одним словом.
   - Зачем же ты его раздобыла?
   - Из кармана ронять.
   - Для чего?
   - Народ шокировать. Понимаешь? Сидишь себе этак тихо, мирно, вдруг - бамс! - из кармана у тебя, как бы нечаянно, выпадает огромный заграничный презерватив. Народ, конечно, в шоке, а я потешаюсь: смущение там изображаю и прочее в том же духе. И с успехом я так развлекалась, скажу тебе. Пока наконец от долгого ношения в кармане обложка не потрепалась до того, что уже невозможно стало разобрать, что же там такое - презерватив или другое что. Таким образом, тут и шутке конец пришел.
   - И что ты с ним сделала после этого?
   - Не помню даже. Это ведь давно было. Выбросила, должно быть. Хотя, ты знаешь, нет - вспомнила. Прежде чем выбросить, я его распечатала и внимательно осмотрела. Интересно ведь было узнать, чем это я столько времени шокировала публику.
   - И как?
   - Да, ты знаешь, ничего особенного. Резинка какая-то просто. Даже непонятно мне стало, чем же народ так сильно был шокирован. Может быть, они тоже плохо представляли себе, что там, внутри.
  
   Байка об алюминиевых панелях
  
   Вы, может быть, и вовсе этому не поверите, но это правда было: один раз Лена две недели замещала Главного Инженера. Я даже не знаю, как это так вышло. То ли не случилось никого получше, то ли все остальные внезапно заболели, но вот назначили Лену.
   Стараясь не впадать в отчаяние, она захватила алюминиевые панели, чертежи, дискеты, оператора Ольгу Петровну, и они пошли на участок вырезать в этих алюминиевых панелях маленькие кружочки.
   Ольга Петровна тоже оказалась довольно впечатлительной дамой. Увидев перед собою чертеж, она крепко вцепилась в алюминиевую панель и нервозно завопила:
   - Я хочу, чтобы сейчас же, здесь, сюда, ко мне, сию секунду пришел бы Камышев!
   - Я за него, - осторожно напомнила Лена.
   - Это все-таки не совсем то, - предположила Ольга Петровна.
   - А я его заместитель... теперь буду, - не отставала Лена.
   - Да-а... Вы-то заместитель... Только все же вам чего-то недостает, - упорствовала она.
   "Понятно и чего", - сообразила вдруг Лена, припомнив, как настоящий Главный Инженер мотался по предприятию и всячески подбадривал персонал, почти наполовину состоящий из различных психических тетенек. "Дай-ка и я рискну", - решилась Лена.
   - Ба, Ольга Петровна, - воскликнула она, - да вы просто превосходно режете алюминиевые панели! Вот это точность, Ольга Петровна! Я просто тащусь от вас. Вы в самую тютю попали, Ольга Петровна! Я и вообразить себе не могла... Все будет чики-пуки, Ольга Петровна! Вот увидите!
   Ольга Петровна немного порозовела и поудобнее перехватила панель.
   - Ну вы прямо вся в меня, Ольга Петровна, - рискнула отпустить Лена, - все нервы поверху.
   - Вы, наверное, дева? - прошептала Ольга Петровна.
  
   Но Лена оказалась козлом. И панели эти алюминиевые они благополучно порезали. А вот сумела ли она восполнить недостачу, или ей до сих пор продолжает чего-то не хватать - это, к сожалению, так и не выяснилось.
  
   Байка о графе, князе и бароне
  
   Когда Лене представили графа Захаржевского, у нее в первый момент даже дыхание перехватило - до того молодой человек оказался хорош собою. Разве что Ленина мама могла бы попытаться конкурировать, а что касается Пола Маккартни, так тот, должно быть, выглядел бы рядом с ним просто неумелым подражанием. Правда, как только юный граф открыл рот, впечатление немного затуманилось, зато когда закрыл - явилось в первозданном виде. "Он для смотрения, - догадалась Лена. - Вот если бы можно было его каждое утро на полочку ставить, сидеть да любоваться - это было бы удобство!" Такое обращение, впрочем, представлялось все же несколько затруднительным.
   Что касается князя Потемкина, так тот был действительно милый, скромный и чистосердечный молодой человек. Правда, без определенных занятий. К тому же ходили слухи, что настоящий род Потемкиных якобы давно угас и потомства не оставил. Но это, знаете ли, еще сильно нуждалось в проверке. Во всяком случае, Лену очень ободряло такое совпадение, и она все пыталась вдохновить им свою подругу Люду.
   - Послушай, Лютик, - горячо убеждала она, - вот если бы ты вышла за князя, а я за графа, - или ты за графа, а я за князя, если хочешь, - так представляешь, что бы было: допустим, прихожу я к тебе с утра, а ты мне говоришь: "Здравствуй, княгинюшка!", а я тебе: "Здравствуй, графинюшка!" Вот это да! Ну, что? Каково? Да только ли это еще можно придумать! Ты представляешь себе?! Ну как? Согласна?
   Но у Люды, по-видимому, нашлось побольше здравого смысла или, может, более спешные дела, чем участие в бредовых этих и сумасбродных затеях. Так и угасла бесплодно превосходная мысль. Потому что: ну, что за смысл надрываться, если в конечном счете все равно некому будет сказать тебе: "Здорово, княгинюшка!". Потом Лена познакомилась с одним бароном. У него была такая труднопроизносимая немецкая фамилия, что ей так и не удалось ее заучить, несмотря на все затраченные усилия. К тому же барон оказался очень мрачного нрава и основную часть своей жизни посвящал упоенному сидению в кабаках. Да и сверх всего: кто же все-таки стал бы говорить Лене: "Привет, баронессушка!"? Так что на том все ее аристократические поползновения пришли к концу.
  
   От электрички до работы
  
   Какое утро. Теплое, солнечное, яркое, ясное, доброе, светлое, свежее, горячее, жаркое, жирное, сочное, вкусное, сладкое - как огромный кусок яблочного пирога или сливочного торта; щедрое, насыщенное, изобильное, золотое, зеленое, синее, белое, пушистое, душистое, пышное, пылкое, буйное, мощное, нежное, ласковое, тихое, звонкое, огромное, бездонное, беззаботное, юное, чистое, прозрачное, яблочко, янтарь.
   Какое утро. Все вокруг поет, смеется, блестит, сияет, прыгает, летит, плывет, щебечет, кувыркается, вертится, искрится, звенит, хохочет, льется, брызжется, сверкает, радуется, ликует, заливается во все горло, замерло в блаженстве, упоении, восторге; благодарит, танцует, пляшет, красуется, славит Творца радости: Свет, Истина, Жизнь.
   А вот и мой завод.
  
   О том, как Лена повстречала на выставке симпатичного дяденьку
  
   На выставке в Ленэкспо к Лене подошел приятный толстенький веселый дяденька и вежливо спросил:
   - Скажите, пожалуйста: какое место в вашей жизни занимают мужчины?
   Лене дяденька понравился, и, чтобы его случайно не обидеть, она решилась даже немножко приврать и ответила уклончиво:
   - Скромное.
   Но дяденьку это не выручило. Побледнев и потеряв улыбку, он вцепился руками в волосы и в отчаянии крикнул:
   - Боже мой, женщины! Зачем вы так? Что же вы с нами делаете! - и горестно удалился, не соблюдая определенного направления.
   Чтобы как-то поправить дело, Лена обратилась к Главному Бухгалтеру - добродушной толстой тете средних лет, очень застенчивой с виду.
   - Скажите, пожалуйста, Маргарита Иосифовна, - поинтересовалась она, - ответьте мне чистосердечно: какое место в вашей жизни занимают мужчины?
   Главный Бухгалтер смущенно заулыбалась.
   - Да признаться, - робко прошептала она, - основное.
   - Как основное? - даже не поверила Лена.
   - Да, - подтвердила Главный Бухгалтер, - Не на работе, конечно, нет, нет! Это совершенно исключено! Но так... Да.
  
   Решительно, для суждений о человеческой природе надо было иметь достаточно представительную выборку.
  
   Байка о том, как Лена проверяла третий закон Ньютона
  
   Однажды - кстати, как раз на Святой неделе это и было, - две или три девицы из десятого класса заспорили о яйцах. А именно, о вероятности разбиться для неподвижного и движущегося яйца, если ими чокаться. Одна утверждала, что скорее всего разобьется движущееся яйцо, а другая - что гораздо чаще разбиваются неподвижные, и поэтому предлагала колотить своим яйцом как можно сильнее. Тут Лена, проходя мимо, услышала этот спор и почла за должное встрять в него.
   - Ах вы глупые девицы, - возмутилась она, - вам что, третий закон Ньютона не писан? Одинаковая будет вероятность разбиться для каждого из яиц.
   Но девицы согласиться не захотели, и продолжали с пеной у рта доказывать свою правоту, ссылаясь на многочисленные прецеденты. К счастью для Ньютона, у Лены как раз случились при себе три рубля, а это не часто бывало; и к ее чести следует сказать, что она не усомнилась положить их на алтарь науки. Захватив девиц, Лена отправилась в магазин и приобрела там три десятка яиц по девяносто копеек десяток. К чести девиц, правда, надо сказать, что и они тоже не пожадничали, скинулись и закупили на полученную сумму дополнительный десяток на всякий случай и для статистики. С приобретенным таким образом экспериментальным оборудованием наши исследователи отправились ставить опыты. Признаться, Лена шла и немножко волновалась. Нет, в третьем законе Ньютона она не сомневалась, конечно. Но мало ли какие могли помешать нелинейные эффекты - может, инерция или крутящий момент какой-нибудь... Вдруг она что-нибудь упустила?
   Опыт поставили как следует: таблицу завели, отмечали аккуратно результаты, наладили кое-какую статистическую обработку - в общем, все как полагается. Девицы вошли в раж, и когда яйца подошли к концу, а достоверность результатов все еще вызывала сомнение, хозяйка квартиры наведалась в холодильник и раздобыла еще некоторое количество яиц - собственно, все, что нашлись в холодильнике. Они тоже были употреблены в дело, и с их помощью наконец отпали последние колебания. Истина, как и следовало ожидать, восторжествовала. Но когда гордая Лена и успокоенные девицы собрались расходиться и направились к дверям, оказалось, что именно здесь их как раз ожидает нелинейный эффект. Это была бабушка, и довольно крупного размера - мимо не проскочишь.
   - Куда? - грозно вопросила она и повлекла оппонентов из комнаты, где они обрабатывали результаты, на кухню, где проводился эксперимент. Лена лихорадочно соображала. Как будто работали они аккуратно, за собою все прибрали - в чем же причина беды?
   Но на кухне, или, так сказать, в лаборатории, причина определилась сразу. Она стояла на столе в виде огромной сковородки, напоминавшей скорее даже противень, на которой были зажарены все экспериментальные материалы. Такой яичницы хватило бы, наверное, чтобы достойно накормить взвод, роту, пионерский отряд или небольшое отделение больницы.
   - Ешьте, - развела руками бабушка, - куда же их девать?
  
   Эта задача оказалась потруднее, чем подтверждение третьего закона Ньютона. Примерно половину порции кое-как одолели, но дальше пошло труднее, а оставалось еще так много! Уж они ее и перчиком посыпали, сдабривали томатным соусом, намазывали хреном и горчицей, но ничего не помогало. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы Лена не вспомнила, что от закупки оборудования у нее осталось еще тридцать копеек. А ведь тридцать копеек - это же десять стаканов газировки, товарищи! Правда, саму Лену бабушка не выпустила, безошибочно угадав в ней зачинщицу, но милостиво снабдила трехлитровой банкой одну из ее коллег, да еще от себя добавила две бутылки лимонада - дорогого, настоящего, с горьковатым терпким привкусом и миллионом веселых пузырьков. Сейчас же дело пошло бодрее, так что к вечеру девицы с яичницей победно управились и были благосклонно отпущены по домам. Наверное, после этого они уже никогда не сомневались в справедливости третьего закона Ньютона. По крайней мере, Лена очень на это надеялась.
  
   О том, как Лена ездила поступать в столичный университет
  
   Вот однажды Лена поехала в дивный город Петербург поступать в столичный университет. Это все тоже довольно случайно получилось. Тут вышло так, что как-то раз Лену не взяли на областную олимпиаду. По физике. Ну, не взяли - и правильно сделали, откровенно говоря, потому что в прошлом году она даже во второй экспериментальный тур не прошла. Да, надо сказать, и хорошо, что не прошла: ни одного физического прибора она в своей жизни ни в руках не держала, ни в глаза не видела. Ну, что бы она там стала делать, на этом втором туре, скажите на милость? Опозорилась бы только. Впрочем, она и сама при некотором размышлении поняла, что второй тур и прочие плезиры - это все не для нее. Но первый, первый - совсем другое дело. Начать с того, что задачки она могла решать не хуже некоторых других. А главное: поезд, со свистом летящий в таинственную ночь! Настоящая, взрослая гостиница! Четвертушка бумаги с бледными, размытыми лиловыми буквами, напрочь отключающими окружающий мир! Разговоры о физике! Откидной чубчик блистательного Заверткина, красы и гордости местной физматшколы - таращись сколько влезет! Да что там говорить - совсем, совсем другая жизнь, волшебная страна, сказка. И вдруг - всему конец, напрасны были упованья, и нетерпенье, и терзанья, последний милый луч угас... Все кончено - нет больше волшебной страны, и никогда уже не будет.
   "Ах вы, низкоквалифицированные провинциальные училки! - изнемогала Лена, давясь злыми слезами. - Вот вы как, вы не выбрали меня! Вы, вы будете до пенсии учить здесь - знаете, каких? Таких, которые умеют приветствовать одноклассницу только матом да пинком в зад, которым наплевать на физику, и на мироздание, и на вас, и на весь мир! А я - а я знаете что сделаю? А я вот возьму и поеду учиться в столичный университет, и там я всегда, всегда буду общаться с такими, какие водятся на областной олимпиаде, и буду каждый день беседовать о физике, и познаю мироздание, и буду всегда физикой заниматься, и увижу такое, и узнаю столько!.."
   И как только Лена это сказала, ей вдруг стало легко и радостно, и стыдно за свою несправедливую обиду. "А что, если на самом деле поехать?" - холодея от незнакомого чувства, решилась подумать она.
   И вот - что бы вы думали? - очень скоро после этого случая Лена, умирая от счастья, сидела в поезде, со свистом летящем в таинственную ночь. Немного только ее смутило, что даже непревзойденный Заверткин почему-то не поехал поступать в столичный университет, а она вот взяла да поехала. "Но в конце концов, - рассудила Лена, - вопрос до того важный, что даже прославленный Заверткин мне тут не образец". Выказав нечаянно такую независимость мышления и здравый смысл, она возликовала и больше уже ни о чем не беспокоилась - до тех самых пор, пока перед ее глазами не возникли сумрачные коридоры Двенадцати Коллегий.
   Ну, коридоры, положим, еще полбеды. Их обитатели смутили Лену больше. Длинноногие молодые люди в хорошо сидящих костюмчиках, уверенные и спокойные, смотрели сквозь нее так, будто она им ничуть не мешает наслаждаться зрелищем противоположной стенки. Но главное - они разговаривали между собою! Просто вовсю разговаривали, даже смеялись! Как вам это понравится? Они были здесь своими, и Лена, отираясь вокруг в тесноватом сизом платьице не по сезону, почувствовала себя безнадежно чужой, отсталой и провинциальной. Но что было делать - не для того же она ехала сюда трое суток, чтобы отступить, наткнувшись на пару-тройку самоуверенных молодцов.
   - Позвольте, молодые люди, - важно сказала она (увы, без результата - все равно никто ее не заметил), отворяя двери Приемной Комиссии.
   И тут грянула катастрофа. В Приемной Комиссии Лене мигом объяснили, что ее медицинская справка совершенно неправильна, не годятся ни печати, ни подписи, но это и неважно: если бы она была даже правильной, документов у Лены все равно бы не взяли - зрение плохое, а таких, оказалось, не принимают. Нет, таки не принимают - и все.
   Должно быть, на том бы эта история и закончилась, если б не имела столь драматического начала. "Как, на Областную не взяли, и сюда тоже не возьмут? - поразилась Лена. - Ну, это вы погодите, это мы еще посмотрим, как вы таких не принимаете. Вы будете удивлены, но вы принимаете таких, и я доставлю вам случай убедиться в этом!"
   Как говорится, не давши слова - крепись, а давши - держись. Вы никогда не пробовали добиться приема у врача, не имея местной прописки? и вообще никакого отношения к данной поликлинике? Это, это... В общем, это было не так-то легко. Но тут Лене еще раз повезло. Она вдруг припомнила, каково иной раз приходится на олимпиаде: берешь задачку и видишь, что ни малейшей возможности решить ее нету. Однако, если присмотреться повнимательнее, оказывается, что можно все-таки попробовать вот так, а если не получается, то еще и так, но уж если никак не идет, то в крайнем случае хотя бы этак. Однажды она даже получила за неправильно решенную задачу больше баллов, чем она стоила - должно быть, комиссия была тронута нестандартным подходом и не догадалась, что о стандартном Лена не имела ни малейшего представления. И вот, укрепившись духом, она принялась высиживать длиннющие очереди, доказывать, выпрашивать, умолять, ссылаясь на слабо существующие лица, меняя личины, разыгрывая пьесы и сочиняя истории. Оставшаяся драгоценная неделя вся ушла на это, но в последний день подачи документов Лена вновь подошла к дверям Приемной Комиссии, имея все шестнадцать печатей и подписей в законном порядке. Время безжалостно перевалило на вторую половину дня, а ведь предстояло еще заставить неподкупную Комиссию простить ей плохое зрение!.. По чести сказать, что было дальше - это все в тумане. Лена и сама потом никогда не могла вспомнить, как же она сумела подействовать на этот несгибаемый орган - убедила, выпросила, или просто надоела до полного одурения. Но вот, за три минуты до закрытия, Лена вдруг осознала себя стоящей на набережной и сжимающей в руке пропуск в рай - настоящий, действующий экзаменационный лист.
   Несколько часов подряд она просидела на каменных ступенях спуска к Неве, дожидаясь, пока просохнет одежда и перестанут трястись конечности. Вода тихо и ласково плескалась в ступеньки, шепотом утешая и успокаивая. Лена не могла надивиться чуду, разлинованной бумажке в своей руке, широким набережным, залитым спокойным золотом вечернего солнца, нежному лепету воды, величественным зданиям вокруг. "Теперь это будет мой дом", - любовалась она.
  
   И поторопилась. Математику она написала на три балла - очень неудачно. Конечно, все эти перетурбации, взлеты и падения надежды и отчаяния подействовали на нее очень болезненно. Но кого интересуют перетурбации, скажите на милость? Трояк - другое дело. Тут уж Лена и сама была готова согласиться, что таких не стоит принимать. Баллы, правда, еще в запасе были. Но ведь все последующие экзаменаторы тоже увидят этот трояк; ну, что им подумать? Конечно, и они не захотят такую взять.
   Может быть, на том бы дело и кончилось, но уж очень Лене понравился университет. Строгая прохладная тишина, торжественная серьезность огромных аудиторий... да и все вокруг. Все было здесь совсем особенным, и Лена не могла надивиться и надышаться этой удивительной атмосферой. "Упустить возможность поговорить о физике! - возражала она себе, - а если она будет последней? В конце концов, разве я не за этим приехала сюда?" Вот так и вышло, что она очутилась на экзамене по физике, вместе со своей позорной тройкой.
   Но преподаватель почему-то Леной заинтересовался.
   - Как вы полагаете, - спросил он, небрежно сдвинув в сторону ее листочек с ответом, - какие процессы будут происходить вот в такой электрической цепи и что можно изменить для улучшения выходного сигнала? Подумайте, я дам вам время.
   И он стал экзаменовать других, а Лене давал все новые задачи, которые она решала, пока другие отвечали и уходили - наверное, человек двадцать уже ушло, и экзамен подходил к концу. Задачи становились все сложнее и интереснее, и в конце концов Лена потеряла всякое представление о том, что она сидит на экзамене и занимается своей судьбою, углубившись в явления, которыми обильно снабдил ее преподаватель. Наконец он взял Ленину бумажку.
   - Вам будет трудно, - серьезно сказал он, - подготовка у вас неважная. Но... Ну, хорошо. Учитесь.
  
   Так Лена попала на физфак. И представьте - там оказалось все, что она воображала себе, и даже гораздо больше. Там было все на свете - самое лучшее, самое прекрасное. И физфак стал ей сначала сказкой и школой, потом - домом, а потом - жизнью. А началось ведь все с того, что Лена не прошла на областную олимпиаду. Вот как ей повезло, оказывается, - а кто бы мог об этом сразу догадаться?
  
   Байка об общественном транспорте
  
   М-мм, общественный, да. Но все-таки транспорт! А признаться, Лена очень любила летним воскресным утром не спеша прокатиться в трамвайчике по просторным пустынным улицам. Солнышко пригревает, тепло, весело! Неторопливо, с молчаливым достоинством проплывают мимо дома, афиши, скверы, ограды, собаки, старушки, статуи, вывески, цветы, деревья, мосты, дворцы, колонны, витрины, купола, соборы, колокольни, тетры, магазины, небо, солнце, облака - весь окружающий мир. Лена с удовольствием рассматривала всякий дом, даже самый скромный на вид: ведь над каждым из них потрудились, каждый постарались сделать прекрасным. Вы не поверите, но даже рекламы иной раз попадались увлекательные, вот например: здоровенный белый шит, а посреди огромными буквами: "ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?" Едешь дальше, а дальше: "ГДЕ ЖЕНА?" Лена долго и весело размышляла, где же это жена, а главное: что здесь все-таки рекламировали? Так и не догадалась. И потом: не зря же транспорт этот общественный. Кого только не повстречаешь! Если ты не живешь в коммунальной квартире, только здесь и можно лицом к лицу увидеть свой народ. Особенно удобно в транспорте знакомиться с животными. Хотя с животными и везде можно познакомиться. Больше того: можно отлично познакомиться и превосходно понять друг друга с любым сколь угодно далеким от тебя человеком: бомжом, академиком, народным артистом, стервозной теткой, трудновоспитуемым подростком, заумным интеллектуалом, рок-музыкантом, - лишь бы у них на руках торчало какое-нибудь животное. Пожалуйста, о своем животном каждый будет говорить с кем угодно до посинения.
   Однажды Лена стояла у дверей троллейбуса, а на вторую ступеньку встала старушка с небольшим желтым пуделем на руках, так что пудель оказался прямо напротив Лены. Что тут с ним сделалось, вы бы видели! Он обхватил Лену лапками, облизал с головы до ног, прижался к ней своим худеньким тельцем, чуть не выпрыгнул из своей желтой шкурки от восторга, и поднял такой визг на весь троллейбус, что пассажиры повскакали со своих мест и вытянули шеи, чтобы увидеть, что произошло. Вот тебе и пудель! Конечно, Лена была очень счастлива получить вдруг такую огромную порцию бескорыстной любви. И вообще убедиться в том, что она существует на свете.
   Без животного, конечно, хуже. Один раз Лене довелось увидеть интересную сцену - как некий бойкий пассажир старается познакомиться с тетенькой. Тетеньке было порядком за пятьдесят, но она была такая цветущая, аппетитная, крепенькая, пухленькая, наливная, румяная, так улыбалась душевно, что вокруг нее сразу теплело и светлело. Пассажир так и притянулся к ней, как магнитом. Только раз он отвлекся буквально на пару секунд, чтобы наспех отвесить мимолетный комплимент стоящей рядом Лене, и снова всей душой погрузился в общение с обаятельной тетенькой.
   - Ох, мужчины! - весело переглянувшись с Леной, звонко расхохоталась тетенька, и уже серьезно добавила: - У меня есть муж, прошу вас не подъезжать ко мне. Мне это совсем не нужно.
   Лена прямо ахнула, услышав этот уместный, лаконичный и достойный ответ. У бедняги вытянулось лицо, но он постарался не утратить бодрости. И тоже выразился убедительно.
   - Так ведь хочется же, - решительно и прямо возразил он.
   - На всякое хотение есть терпение, - внушительно проговорила тетенька, и так это у нее вышло живо, сочно, свежо, веско, складно, умело, впопад, в яблочко, в тютельку, что пассажир как будто вдруг изчез сам собою - может, даже из троллейбуса вышел.
   А где, как не в общественном транспорте, познакомиться с чудесными Петербургскими старушками - воспитанными и добросердечными? Уступишь место, или там сумочку поднесешь - пустяк, а какую славную улыбку получишь в ответ! Иная же попадется целый профессор: все тебе расскажет о жизни, а советов до чего ценных надает!.. Однажды Лена ехала в троллейбусе в самый первый день после того, как проезд подорожал с двух рублей до четырех. Кондуктором была старушка. Одно удовольствие было слышать, как скромно и вежливо она обращается к пассажирам:
   - Билетики... Ах, проездной? Нет-нет, не надо, не доставайте... Спасибо! Спасибо вам, молодой человек! Большое вам спасибо! Нету? А далеко ехать? Ну, ничего, ничего, ладно... К сожалению, четыре рубля... Да, с сегодняшнего дня... И мне тоже жаль... Ну что же делать... Вот спасибо! Вы очень любезны, спасибо вам!
   Но, несмотря на крайне учтивую эту речь, среди публики, видно, нашелся индивидуум, настолько озлобленный заведенными порядками, что почел нужным высказать свое недовольство даже этому образцу кротости, потому что слышно было, как старушка громко и взволнованно сказала:
   - Да что вы? Ну, нету денег, и не надо, поезжайте так! И без того уж... Не могу людям в глаза смотреть, стыдно! Хоть бы сквозь землю провалиться куда-нибудь! Ладно, ладно, поезжайте, ничего!
  
   Должно быть, не слишком много денег раздобыла в этот день родному троллейбусному заведению расторопная старушка. Но Лена вышла из троллейбуса развеселившаяся и утешенная и бодро отправилась по своим делам. Да и многие пассажиры, должно быть, подбодрились тоже.
  
   Байка о Невском проспекте
  
   О, Невский проспект! Это очень насыщенно. Чего тут только нет! Все на свете есть. Взять прохожих. Ну, уж на тех, кто просто элегантно одет, на тех и смотреть-то скучно. Эка невидаль, элегантны. Там еще и не такие попадаются. А как вам понравятся, допустим: в каких-нибудь белых этаких, развевающихся балахонах, шлейф по ветру плещется, распевают во все горло на нездешних языках? Или: в скоморошьем платье, шапки с бубенчиками, а ходят колесом? Ну, да и это еще не самое удивительное. А вот есть на Невском подземный переход на Садовую, по прозвищу Холодная Труба. Так там такие!.. Со стороны Фонтанки - концертный зал: кто на чем горазд - кто на гребенке, кто на жестянке, а кто и попросту на скрипке выделывает - разлюли-малина! Со стороны Пассажа - зоопарк. Всегда можно было пойти погладить мягонькую кисочку или собаченьку. А то одно время было в обыкновении продавать куньих зверей - ласок всяких, перевязок, ханориков... Ах, какие шустрые, грациозные! Сразу "Дама с горностаем" вспоминалась. Может быть, на эту мысль наводила близость художественной галереи, которая располагалась следом - и по правой стороне Невского, и по левой. Можно было заказать тут же и собственный портрет: "Дама с перевязкой", либо "Дама с ханориком" - чем плохо? Вот еще что приятно: о витринах на Невском позаботились. Каких только нет панорам: гномики, дамы с кавалерами, зверушечки всякие, корабль фантастический, баба-яга на метле... А однажды проводился конкурс витрин. Город преобразился! Он стал сказочным и таинственным. Оказалось, что товарами и предметами можно создать произведение искусства не хуже, чем цветом, звуками или словами.
   А какие кинотеатры на Невском, какие подборки интересные делали, лекции, выставки! Каждый кинотеатр имел собственное лицо. "Баррикада", например, была кинотеатром классических экранизаций, и там жили говорящие попугаи; "Знание" - документальных фильмов, в буфете подавали отличный кофе гляссе, а какие там были интеллигентные контролерши!.. Да разве только кинотеатры - вот Публичную библиотеку взять. В каждом-то закоулочке, на каждом свободном столике - повсюду приткнуты выставки, выставочки, выставищи, ого-го выставки! Вот, допустим: идешь себе, ничего не подозревая; идешь, идешь, и вдруг!
   "...Как снежок, заводил на Москве кавардак гоголек,
   Непонятен, понятен, невнятен, запутан, легок,
   Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
   Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец..."
  
   И дальше ты идешь совсем другим человеком. И прежним никогда уже не станешь.
  
   А пахло там всегда одинаково - ясной, строгой прохладой и обильной книжной премудростью. Но больше всего отдел эстампов впечатлял. Проходишь через затемненный, узенький коридорчик - омут, тишина - и попадаешь сразу в другой мир, да не просто в другой, а именно в тот. Конечно, эстампы ведь создание прошлых веков. Однажды была выставка: Невский проспект в дали времен. Это вот как было: километр гравюр, каждый дом в подробностях - все как есть, только прошлого века. Голова кружилась: идешь по Невскому, минуешь дома; заходишь в Публичку - те же дома, только в прошлом, будто сам туда угодил, сознание прямо раздваивалось. Да только ли в Публичке - на Невском чуть не в каждой подворотне своя выставка, а нет - так еще что-нибудь придумано...
   Да что, разве одни только выставки? Да вот сам-то Невский. Он как будто живой. У него своя жизнь, свой характер, привычки, особенности. Блестящий, шумный? Нет! Это только днем, для гостей, для публики. Для своих он совсем другой. Например, светлой белой ночью - задумчивый и спокойный. И то ли сам он думает, то ли оживают в нем мысли прежних, ушедших?.. И уж верно, мало кто знает его совсем ранним утром, на рассвете - все вокруг легкое, прозрачное, призрачное, праздничное... Летними ясными сумерками Невский тоже выглядит иначе. Толпа еще велика, но она уже притихла, посмотрите: она уже подчинилась и послушалась. О, Невский - он меняет, он воспитывает себе людей! Вот шагни один лишь шаг в сторонку - по Фонтанке, допустим; и пожалуйста: сидит на ступенях юноша, он задумчив, он плавно оперся рукою о каменный парапет, он отстраненно созерцает плывущие блики, они мимолетно мерцают в его глазах... Ну, возможно ли повстречать этакого юношу, скажем, на Гражданке, или, положим, в Купчино? Как-то кажется, что там и не бывает таких. ( Ах, наступай, наступай скорее, белая ночь! Гитару за спину - и свободен, свободен, как вихрь над морскою пучиной, идешь, едва земли касаясь, и только ветер вьется весело у ног...)
   О, Невский проспект! Мир - существо - сущность - сообщество - система - этнос - ценоз?
  
   Правда, со стороны ничего этого не увидеть. Это жить на нем нужно, слушать, смотреть, наблюдать, вглядываться... Тогда постепенно проступят черты...
  
   Байка о лишнем билетике
  
   Ну, что такое Кинематограф в доме культуры Кирова - это навряд ли нужно сильно объяснять. Отличная была кормушка для интеллектуализированной части населения. Впрочем, хороша или плоха, а другой не было. То есть, были, конечно, превосходные театры, фильмы, научно-популярные журналы прекрасные... лекции в Центральном лектории. Но это все отечественное. А иностранного ничего не было - днем с огнем не сыщешь. В Кинематографе же - худо, бедно, можно было иногда увидеть фильмы Феллини, Висконти, Антониони, хотя бы ранние. Именно там нас впервые поразил и тронул неторопливый, светлый мир Отара Иоселиани; даже из Бергмана раз или два попалось кое-что. В общем, было что посмотреть, и в дни особенно впечатляющей и редкой программы толпы желающих раздобыть лишний билетик протягивались в плотную линию от дверей кинотеатра в разные стороны до обеих остановок - трамвайной и троллейбусной.
   Как-то раз толпа случилась особенно густой, не прорваться прямо - видно, что-то необыкновенно редкостное давали. Лена насилу протолкалась сквозь строй жаждущих лишнего билетика к дверям кинотеатра. У нее-то самой не только лишнего, но и своего не было и в помине. Однако что-то осенило ее не суетиться и спокойно стоять у самых дверей, неторопливо любуясь осенним закатом. Неудачники вокруг бесновались, кровожадно кидаясь на проходящих счастливцев, а когда долго никто не шел, даже друг на друга. Особенно усердствовал один молодой человек. Он развил необычайную энергию; не пропустил никого (к Лене, например, успел подойти раз пять или шесть, хотя очень хорошо уже ее выучил); он носился кругами; успевал за пять минут обежать обе остановки и опросить всех прибывших; он бегал очень быстро; но, увы! удача никак не улыбалась ему.
   Между тем время шло, и большая стрелка неумолимо придвигалась к двенадцати. Молодой человек взопрел; лоб его покрылся испариной, рубашка вымокла под мышками. Наконец, когда прозвенел уже третий звонок, двери отворились, и изнутри, из фойе кинотеатра, вышли трое или четверо веселых, чистеньких, славных молодых людей, и один из них учтиво обратился к Лене:
   - Может быть, вам нужен билет? У нас лишний.
   - С удовольствием возьму у вас, - приветливо согласилась Лена.
   Когда она заканчивала рассчитываться (а вот, кстати, любопытная закономерность: никому там даже свой собственный билет и в голову не приходило с барышом продать. Это правда, хоть и необычно звучит!), прибежал взмыленный энергичный молодой человек, и принялся совать свой заготовленный впрок взмокший двугривенный, но быстро узнал, что шанс упущен, сделка состоялась, что через две минуты счастливая Лена погрузится в волны нескончаемого блаженства, а он, мокрый и ущемленный, поплетется дожидаться переполненный трамвай. Не выдержав разящей этой наповал картины, нечастный возопил:
   - Я бегал! Я старался! А она все время тут стояла, я видел... Как же так? За что? А я??
   Конечно, жаль беднягу, но разве сытый голодного уразумеет! Молодые люди насилу сдержались, а Лена, окрыленная своим оглушительным триумфом, походя врезала:
   - А вам просто сексапильности не хватило, молодой человек!
   Веселые юноши чуть не попадали на пол от буйного восторга; Лена вытащила из кармана свою так нахально раздобытую удачу, и райские двери затворились навсегда.
   ... Увы, увы! Пронзительный ветер, сгущающаяся темнота... шум и давка в тесном вагоне... Серая обыденность. Да, это, конечно, неудача была. Но, если подумать, такова ли беда? Ну, повезет в другой раз, стоило ли так уж расстраиваться?
  
   Байка о любви
  
   Это, в общем, тоже случайно получилось. Как-то раз Лена вдруг немного заскучала - что даже странно было, так как она тогда училась на физфаке, а там скучать обычно бывало некогда. "Чем бы подбодриться?" - подумала она и оглянулась вокруг. Но под руку не попалось ничего, кроме ножниц. "Подстригусь-ка налысо, - положила Лена, - должно быть, выйдет забавно".
   Сказано - сделано: чего зря время терять? И вышло так, что результат превзошел все ожидания. Правда, делу много помогли две огромных болячки на лбу и внушительная простуда под носом, в виде чаплинских усов. "Это отпад", - убедилась Лена, заглянув в зеркало.
   В тот же вечер ей довелось переезжать в другую комнату - трехместку. Две ее новые соседки, Люда и Ника, еще не были ей хорошо знакомы; поэтому, постелив в углу свой потрепанный спальник, которым она пользовалась вместо кровати, Лена прилегла на него и задумалась о сути вещей. А тут в трехместку по случаю субботы забрели трое молодых людей поиграть в гоп-доп; как известно, для этой популярной настольной игры требуется шестеро участников. Никому одинаково не знакомая Лена из скромности прикрыла глаза и притворилась спящей. Молодые люди остановились в затруднении; но тут один из них, по фамилии Леша Иванов, догадался обратиться к ней:
   - Э-э... Ты будешь играть с нами? М-мм...
   - Лена, - вдруг подсказал Леше Иванову один из его спутников, по прозвищу Тадек, обернувшись к ней с учтивым полупоклоном.
   Он сказал это так, как будто имел в виду не лысое чучело, праздно валявшееся на полу в куче сора и окурков, а какое-нибудь полное очарования, достойное всякого уважения создание, возвышенно играющее на виолончели. На Лену это содержательное высказывание и его автор произвели впечатление невероятной силы и устойчивости, хотя заметьте: на физфаке в великом изобилии водились и деликатные, и учтивые, и воспитанные, и талантливые, и оригинальные, и обаятельные, и поражающие воображение.
   Несмотря на крайнюю молодость лет, Лене удалось довольно успешно распорядиться своим неожиданным озарением. Например, телевизионка, в которой были устроены очень удачно расположенные маленькие балкончики: ты видишь зрителей телевизора, а они тебя - нет. Это было удобно, так как молодой человек почему-то любил посидеть перед голубым экраном, и Лена приходила на один из этих балкончиков черпать вдохновение, захватив с собою что-нибудь подходящее: задачки, учебники; но лучше всего таким образом обрабатывались сложные и трудоемкие лабораторные работы - очень способствовало.
   Вот на танцевальных вечерах дело, правда, несколько хуже обстояло, а именно при объявлении белого танца. Тут не всегда удавалось воздержаться. А что делать? Как-нибудь надо же было выразить весь свой восторг! Лена попыталась было воспользоваться для этого битьем стекол на этажах в сопровождении диких завываний, но это оказалось слишком примитивно, а главное - все-таки недостаточно звонко, так что от этого способа вскоре пришлось отказаться.
   Но самым лучшим видом общения оказались встречи по дороге. Тут очень кстати вышло, что университет в Петергофе расположен на редкость просторно, так что человека, идущего навстречу, видно было издалека: километра за два или три, и задолго - часов за пять или восемь, а иногда и гораздо больше. При этом вот какое необычное совпадение имело место: как только Лене доводилось проходить мимо предмета своих изумлений, он всякий раз непременно ей улыбался. Ну, этому вы, конечно, никогда не поверите, но вот клянусь вам всем на свете: действительно улыбался, и рукою еще помахивал при этом! Да; и такая милая, добродушная улыбка это была, а вдобавок поклон, и приветственный жест - и все это Лена могла получить решительно всякий раз, как только удавалось попасться на пути. Что еще поражало: в этот момент всегда сияло яркое солнце, даже зимой, и осенью, и в сильный снегопад. И вот еще странная закономерность какая наблюдалась: вокруг никогда никого не было, а ведь это был крупный столичный университет. Впрочем, в телевизионке и в танцевалке тоже никогда никого не было; эту несообразность Лена заметила сразу. Даже непонятно было: кто же тогда, собственно, объявлял тот долгожданный белый танец, которого Лена там дожидалась, скучая, часами?
   Это обстоятельство так и осталось не понятым, потому что у Лены вскоре нашлись дела более спешные, чем учеба на физфаке. "Кто же все-таки объявлял белый танец?" - мелькало порою у нее в голове, но за скудостью экспериментального материала эта загадка так и не обрела правдоподобного ответа.
   Затем прошли годы, и все разъехались по разным местам. И вдруг случилось так, что однажды Ленина подруга Люда внезапно встретила этого самого молодого человека. Ну, конечно, разговоры, как водится, воспоминания пошли и все такое, как вдруг молодой человек и отмочи:
   - Мне, - говорит, - чрезвычайно дороги все эти воспоминания, и все, что у меня там было: физфак, общага... И Лена.
   - Нет? - поразилась Люда.
   - Да, - подтвердил ее собеседник, - я очень ей благодарен. Ты себе не представляешь, как много это для меня значило. Вот только жаль, что не мог соответствовать.
   - Ты соответствовал, - горячо заверила его умница Люда, - ей ведь больше ничего и не нужно было.
  
   Когда Лена выслушала подробный и тщательно запомненный отчет об этом разговоре, она тотчас увидела мысленным взором: себя - выросшей вдруг головою до самых облаков, светлых, легких, летящих, плывущих вольно в головокружительной сияющей синеве, а в своем кармане - три предмета: небольшой, но удивительно мощный фонарик, которому оказалось по силам разогнать любой мрак; миниатюрный, но очень эффективный обогреватель, у которого можно было согреть руки в самую злую метель; и крохотный, но чрезвычайно чистой воды алмазик, который всегда можно было вытащить из кармана и полюбоваться от нечего делать. Бывало и так, что в кармане, кроме этих трех предметов, порою ничего другого не оказывалось. С годами батарейки от электроприборов постепенно посели, но лет десять-пятнадцать послужили исправно. Алмазик же и теперь у нее где-то валяется - конечно, если не потерялся еще. Но это вряд ли.
  
   Вот как Лене с этим делом повезло. Мало кому такая удача выпадает. Может быть, один раз на тысячу. Или даже на две!.. А впрочем, если как следует подумать, всем остальным, пожалуй, не стоит впадать в отчаяние. В конце концов, им еще может в чем-нибудь другом повезти.
  
   О том, как Лена на саночках каталась
  
   Однажды воскресным зимним утром Ленин папа пошел погулять. Он взял саночки, взял Лену, посадил ее в саночки и повез. И так они славно ехали, такое морозное, солнечное, хрустящее утро выдалось - как новенькое; а саночки! Легкие, удобные, просторные, - да не простые, а со спинкой! - так по снегу скрипят весело! Вдаль уносятся дома и деревья, смеются собаки, солнце в небе кружится! И вдруг - стоп! Досада. Папе повстречался дядя с работы.
   Лена вооружилась терпением и вежливо ждала, когда же несносный дядя поговорит наконец с папой и снова побегут вдаль дома и деревья. С немалым трудом ей удалось не вмешаться в разговор, не перебить, не захныкать, а терпеливо и скромно дождаться конца. Прошла неделя, или, может, целые десять лет; когда же разговор был, наконец, окончен, чужой дядя вдруг наклонился над Леной и урезал:
   - Что же это ты, а? Такая большая девочка, а папа тебя на санках везет. Эх, ты! - и пошел себе прочь.
   И сейчас же воскресный солнечный день померк. Уже не светило солнце, и собаки не улыбались, даже саночки - и те заскрипели уныло и насмешливо. Лена слезла с саней.
   - Чего ты, доча? - обернулся к ней папа.
   - Он меня упрекнул, - глотая слезы, еле вымолвила Лена.
   - Ну и что? - не растерялся папа. - А ты бы ему сказала, что мы по очереди возим: сначала папа меня, потом я его.
   Лена восхитилась остроумной находкой, но использовать ее сочла невозможным: как же можно было сказать неправду, даже такому противному дядище?
  
   К счастью, не одни лишь печальные вещи случались. Вот, например, газировка. Это был у Лены самый любимый продукт на свете. Сколько она этой газировки выпить могла - уму непостижимо, причем подряд. Тогда в некоторых магазинах, и просто на улице, стояли серые железные шкафики - автоматы для продажи газированной воды. Стоило только бросить в щелку блестящий золотой кружочек - и всякий раз совершалось маленькое чудо: зашипит, забулькает, брызжет во все стороны мелкими капельками мощная струя золотистого, солнечного нектара. Лену это чудо не уставало поражать, в особенности - его изумительная повторяемость. А в магазинах газировку наливали из стеклянных разноцветных трубочек, и за пять копеек можно было получить воду с двойным сиропом, что составляло, разумеется, верх блаженства и роскоши.
   Иной раз, когда папе удавалось придти с работы пораньше, он брал двадцать копеек, захватывал Лену, и они обходили все магазины и автоматы в окуге, получая повсюду порцию восхитительного угощения. Конечно, можно было подойти к одному автомату и выпить напитка на всю сумму сразу, но, во-первых, это было не так интересно, а во-вторых, в промежутках между автоматами - час неторопливых спокойных бесед об устройстве мира - можно было задавать любые вопросы, и получить, таким образом, много ценной информации впридачу.
  
   А что касается мамы - мама у Лены была самой прекрасной женщиной в мире. Никого прекраснее Лена в жизни не встречала. А еще у нее был самый нежный голос и самые мягкие ручки на свете. И эти ручки, представьте себе, умели сделать вещь-другую. Однажды Лена пришла домой в ужасном состоянии, так как приз в виде игрушечного шута удивительной красоты взяли и отдали другой девочке, а между тем Лена так старалась! Да и выступила, если по-честному, несравненно лучше. Но увы, непоправимое совершилось, и не было никакого исхода, не было спасения.
   А вот мама так не считала.
   - Не расстраивайся, - сказала она, - сейчас мы тебе эту несправедливость всю исправим.
   Она взяла разноцветные яркие тряпочки и пошила из них такого прекрасного шута, что он ни в какое сравнение не мог идти с тем несправедливым призом: белый воротничок, милая улыбка, синие глазки - тьфу ты, да просто и сравнивать смешно! И Лена была до глубины души потрясена тем, что можно, оказывается, одолеть даже такую ужасную вещь, как несправедливость.
  
   Такого же шута Лена пошила потом своим собственным сыновьям для работы шофером: машинки мальчики мастерили из мыльниц и конструктора, а шут вышел гибкий, компактный и работящий - шофер из него получился отличный.
  
   Моя кровать
  
   Кровать-то кровать. Но насчет того, чтобы моя - это не совсем верно. Лучше бы сказать "наша". По крайней мере, не меньше, чем я, ею пользуется мадам Матильда Мотороллер - Тилька черненькая, милая певунья. Как только в доме все затихнет, и явится ночь - бежит, мохнатик, торопится, залезет под бочок, лапочки откинет, хвостик вытянет, - мурлычит, мягонькая, песенки поет. Утром придет Дюдюка Барбидонская - Дюдька пестренькая, тепленькие ножки. Деловито обнюхает все черным мокрым носишкой, хвостиком помахивает, торопливо побежала: дел-то много, а день короток. Днем кровать отдыхает, зато вечером - полный сбор. Время пускаться в путь: поднять паруса! Теперь это наш корабль. С кем мы только не плавали: с капитаном Врунгелем вокруг всего света, с Гулливером в странные страны, с отважным Робинзоном и великодушным Гленарваном, и даже с бароном Мюнхгаузеном в далекую Россию.
   Но уж конечно, всякий отдых побоку, если мы болеем. Тогда Наша Кровать превращается не только в читальню или кинозал. Это теперь картинная галерея, школьный класс, театр, ресторан и даже церковь. Наша Кровать достает свое знаменитое желтое одеяло, толстое и теплое, как Африка, и укутывает нас им. Оно такое плотное, что сквозь него не проникает окружающий мир. И вот - можно остаться одному и познакомиться поближе с самим собою. А часто ли встречается такая удивительная возможность?
   Признаться, иногда я гляжу на Нашу Кровать с особой теплотой и почтением. С первого взгляда - обычная домашняя рухлядишка. Но пройдет время: стол останется столом, буфет - буфетом; но она - она однажды обратится вдруг в ладью Харона, легко скользящую мимо таинственных теней, золотой корабль, увозящий утомленного эльфа в светлую Эрессе. Удивительно, но когда-нибудь именно она отвезет меня к моему Создателю - я поражена и тронута. Было время, правда, когда мне очень хотелось отправиться в этот путь со станции Старый Петергоф, потому что когда сидишь тихонько в ясную ночь на крыльце лабораторного корпуса, глядя на восходящую луну, то видно, как вращается Земля. Но Бог с ним, с крыльцом лабораторного корпуса; то была колыбель, а это - тележка, повозка, скрипящий фургончик: трень-брень, петь-не-лень, дребедень, - ее заносит на поворотах и продувает ветром. Садитесь, если вам по пути, всех подвезем, мы рады. А куда вы? - Куда? Постойте... Ах, ну как же: куда глаза глядят!
   Просто удивительно это обилие пространства на такой небольшой, казалось бы, мебели. Мы на ней все умещаемся, и еще остается место. А сколько тут норок для животных и пещерок для людей! Я думаю: может, с тех пор, как нет каминов, кровать - это домашний очаг? Или загадочный необитаемый остров? Может, крепость - средневековый замок с подъемным мостом? Плот спасения из обломков мачт? Поляна в сказочном лесу? Зачарованный сад? Все вместе - или каждое по отдельности?
   Во всяком случае, нет сомнения, что дорогая Наша Кровать наделена свыше какой-то таинственной волшебной силой. Я даже опасаюсь немного: вдруг отворится окно, и Наша Кровать тихо тронется с места, и поплывет, плавно, легонько покачиваясь из стороны в сторону, и поплывет она, сквозь облака и звезды, поплывет прямо к далекой Луне.
   - Прощайте! Будьте счастливы! До свидания!..
  
   Пять минут из жизни одного кота
  
   Что и говорить, животным порою несладко приходится. Особенно бездомным. Да и хозяйским иной раз перепадает хлопот.
   Как-то раз, Лена тогда еще слесарем служила, она обходила участок со своей напарницей по имени Рая. И такое теплое весеннее утро пришлось, капель, солнышко, птички чирикают... Лена с Раей решили присесть на лавочку, передохнуть и погреться на солнышке. И видят: вышел во двор серенький котик, облезлый, тощенький, небольшого размера, но зато с видом бойким и уверенным. Он по-хозяйски прошелся по двору, принюхался, уселся поудобнее и принялся энергично почесывать лапкой за ухом. И вдруг - словно из небытия возникнув, появилась - какая красавица! Стройная, элегантная, с белым воротничком! Глаза зеленые, а хвост!..
   Наш герой, конечно, сейчас же засуетился вокруг нее. И так, и сяк... Ну, поначалу все как будто пошло на лад. И то сказать: кто ж в силах устоять перед таким орлом!.. Дело было дошло уже до самой сути, но вдруг что-то затормозило: то ли красавица о другом задумалась, то ли по молодости лет... В общем, дорогая невеста вдруг передумала, обернулась, зашипела, и махнула в дырку под торговый центр. При этой внезапной катастрофе котик выказал незаурядную зрелость ума: где это искать ее там, в подвале, по темным закоулкам? Авось передумает, вылезет! И он терпеливо устроился дожидаться возле дырки.
   А тут как раз мимо проходила старушка с довольно задрипанной, но на редкость боевой шавкой. Увидев котика, шавка моментально возбудилась, вырвалась из рук старушки и со страшным лаем бросилась на беднягу. Котик в мгновение ока, как птичка, взлетел на березу и таким образом на какое-время спасся от разъяренного чудовища. Шавка еще долго моталась вокруг дерева, орала и кидалась на ствол, не слушая благоразумных уговоров хозяйки. Наконец старушке удалось оттащить свое чучело от березы, и собачонка гордо удалилась, нетерпеливо дергая поводок.
   Котик взволнованно спустился с дерева, еще весь дрожа от пережитого ужаса, но уже всей душой стремясь к оставленному посту, где вот-вот могла появиться соскучившаяся красавица. Но тут дела приняли новый оборот. По двору, выходя из магазина, проходили двое мужичков, слегка хлебнувших, веселых и добрых. К сожалению, они не застали первой части истории, но очень хорошо заметили вторую и преисполнились сочувствием к бедному животному. Немножко посмеиваясь над собой, один из них принялся поглаживать котика по спинке, ласково приговаривая: "Ну, ладно, ладно, не волнуйся, успокойся, вот мы сейчас тебе рыбку дадим", а второй уже и потянул из кармана эту самую рыбку - видно, пивцо закусывали. Ах, ничего они не знали про кошку! А то бы конечно, что им стоило простереть свое великодушие чуть ближе к подвалу? Но увы, пришлось довольно далеко, не уследишь: прошмыгнет, капризная - и была такова. Это котик понял сразу. Душа его, раздираемая противоречивыми чувствами, заметалась: рыбка - кошка, кошка - рыбка... Что же выбрать, Создатель?
   Как вы думаете? Совершенно верно! Так же и он поступил: махнул лапой - а, да ну ее, эту кошку, - и с упоением принялся за рыбку. И правильно. Не всякий ведь раз такие мужички попадутся, а кошечка здесь живет.
   И всего-то пять минут этот эпизод занял - пять минут, а как насыщены событиями! Любовь, страх, тревога, опасность, удача, разочарование, избавление - чего только нет! Вот это жизнь! Конечно, у домашних не то. Но тоже бывают очень необычные явления. Когда Рая и Лена отдохнули и двинулись дальше по маршруту, они вскоре оказались свидетелями следующей необычной сцены: какой-то кругленький дяденька брал свою собачку и всячески мостил ее на дерево - толкал, подпихивал под попку, подбадривал вдохновляющими возгласами. Несчастное животное судорожно перебирало лапами, выло, корячилось, но все же лезло кое-как.
  
   - Скажите, пожалуйста, что это вы тут вытворяете со своей собачкой?
   - По деревьям лазать учу, - не потаил оригинальный кинолог.
   - Зачем же?
   - А чего же еще делать-то? - обстоятельно пояснил дяденька.
  
   В конце концов ни Рая, ни Лена так и не поняли: кому из них было до такой степени нечего делать - бедному песику или его прогрессивному хозяину.
  
   Байка о животных
  
   Животные весьма разнообразны. Классы, виды, и все такое. Но если присмотреться получше к жизни животных - хотя бы в зоопарке, например, - то становится ясно, что они делятся еще на веселых и задумчивых. В самом деле, некоторые животные очень веселые и ужасно любят резвиться. Например, красные волки или обезьяны игрунки. Когда бы к ним ни пришел, сколько ни простоял перед клеткой, они все одним заняты: прыгают, носятся, гоняют друг за дружкой, играют да кувыркаются, как только место позволяет. И обычные обезьяны тоже веселые. Один раз Лена с сыном пришли в зоопарк, а сын как раз накануне раздобыл маленький резиновый мячик. И так ему понравились белые медведи, что два часа он не мог от них оторваться, а потом решил вознаградить их за доставленное удовольствие, подарив свою лучшую драгоценность. Но Лена воспротивилась.
   - Да что ты, сынок, посмотри, какие они крупные, - предупредила она, - они твой мячик и не заметят. Ты уж либо животное по размеру подбери, либо пойдем купим футбол!..
   Решили подобрать животное. Долго искали, наконец встретили одно обезьянье семейство, кажется, мартышек или макак. Там был грозный, сердитый папа, весьма суровая и важная мамаша, круглая, как шарик - должно быть, она была толстенькой от природы, но казалось, что надулась от спеси; высокомерный юнец с большими претензиями, горделивая девица с чувством собственного достоинства и серьезный, тихий малыш, который ковырялся тихонько в уголке с какими-то щепочками, пока старшие наводили порядки и выясняли отношения. По размеру обезьянки оказались подходящими, и мячик был осторожно просунут сквозь прутья клетки.
   Первым обрадовался папа - иерархия, ничего не поделаешь. Правда, он забавлялся в меру своего разумения - по большей части, пытался разгрызть мячик либо месил его руками, как тесто, налегая изо всех сил. Мама поняла назначение мячика лучше: она уселась на мячик сверху и, подпрыгивая, носилась по всей клетке, как очень толстая и важная ведьма на очень маленькой метле. Мама развлекалась долго, и дети терпеливо дожидались, пока наиграются родители. Наконец, пришла очередь молодежи - они догадались и катать мячик, и бросать его - в общем, проявили массу сообразительности и резвились вовсю.
   Все это время малыш сидел в углу и увлеченно наблюдал за упоительной вещью. К счастью, братцу забава надоела быстро, и он переключился на гимнастические упражнения, а сестра оказалась предусмотрительнее: и прогуливалась, и ужинала, и висела на решетке, а мячик из лапы не выпускала - мало ли, пригодится? Детеныш страдал, но не подал виду, какое его снедает нетерпение. И в самом деле, настал его час: в конце концов мячик оказался у решетки, свободный и ничей.
   Малыш подбирался к мячику очень медленно, стараясь не обратить на него случайно ничьего внимания и не напомнить о его существовании своим интересом. Подкравшись тихонечко к мячику, он схватил его в объятия и держал крепко-накрепко. Играть с ним, конечно, не стоило: выпустишь из лап, а там мало ли что. И все-таки ребенок был счастлив. Так и уснул со своим сокровищем в обнимку; а тут и зоопарк уже закрыли, так что Лена с сыном не смогли проследить, что случилось с мячиком дальше.
   А бывают животные, наоборот, задумчивые. Например, ослики. Или лемуры индри. Они лежат на полках, спокойно, тихо-тихо, и смотрят на посетителей своими глубокими, мудрыми желтыми глазами. Лена прямо растерялась под этим взглядом. Казалось, что индри видят самую твою сущность, что-то такое, быть может, чего ты и сам в себе увидеть не сумел. Очень Лене эти индри понравились, и она стояла перед ними до тех пор, пока в глубине огромных желтых глаз не засветились дружелюбие и снисхождение. А бизоны? Верблюды? Жирафы? Они так величаво смотрят поверх наших дурных голов! Куда устремлен их мысленный взор, о чем они задумались так глубоко?
   Конечно, насчет диких животных легко предположить, что их мысли витают в родных просторах. А вот у Лены однажды была кошка Фафинька. Хлопотушка, забавница! Весь день в делах: моет кошек, делает массаж, охотится на мух, протирает зеркала, сидит на телефоне, прыгает по занавескам, чистит плиту, утешает от чего-нибудь Лену, а то уроки делает с детьми - забот немало! И вдруг - замрет на месте неподвижно, в полном оцепенении. Можно ее за лапку подергать, за ушко, за хвостик потрогать - нет, ничего не почувствует, не оглянется - вся в себе. В такие минуты тот, кто оказывался поблизости, взволнованно звал остальных:
   - Эй! Идите скорее сюда! Фафинька ушла в себя!
   И все прибегали тотчас, бросив свои дела, и в глубоком молчании созерцали задумавшееся животное, изо всех сил пытаясь угадать: что же с нею происходит? О чем она думает? Что видит мысленным взором, устремленным в таинственную глубину? Может быть, даже побаивались: а вернется ли она из какой-то своей загадочной кошачьей страны волшебных грез? Захочет ли снова жить с нами?
   К счастью, она всегда возвращалась, и опять охотно играла с детьми и бегала по занавескам. А еще у Лены была кошка Тилличка. Она была добра, как ангел, и прекрасна, как сказочный сон. Лена очень любила гулять по людным улицам, захватив с собою Тилличку и засунув под куртку: она просовывала между пуговицами свою любопытную прекрасную мордочку и с интересом рассматривала прохожих. И все прохожие реагировали совершенно одинаково. Сначала они шли навстречу, как обычно - с деловым, равнодушным или брезгливым видом. И вдруг их лица начинали меняться. На них попеременно отражались изумление, восхищение и, наконец, любовь. За те нескольких секунд, когда люди могли видеть Тилличку, они совершенно преображались, вдруг становились добрыми, прекрасными, и Лене постепенно начинало казаться, что она идет по райскому саду, все вокруг хорошие, а плохих вовсе нет: все плохое стремительно растворялось в сияющем доверчивом взгляде ласковых золотых глаз, и в мире не осталось ни злобы, ни жадности, ни похоти, ни корысти, ни зависти, ни жестокости, ни равнодушия, а воцарились добро, светлая радость и любовь. Лена возвращалась домой гордая и счастливая, и ей казалось, что они с Тилличкой победили весь мир. Может, так оно и было; и хотя Лена тут служила только транспортным средством, так ли это важно? Ведь победы от этого нисколько меньше не становилось.
  
   Байка о выставке-раздаче
  
   Как-то зимою, в трескучий мороз, дети нашли в парадной бедного маленького пестрого котеночка по прозвищу Дюдя Бутербродя. Киска топорщила во все стороны крошечные желтые лапки и пищала так жалобно, что сердце разрывалось. Но, к сожалению, решительно против оказалась старшая Ленина кошка Тилли Мотороллер: она была чудесной матерью для Лены и детей и сама доброта, но Дюдю эту не одобрила. Стоило крошке сделать хотя бы небольшую лужицу под диваном или в чьем-нибудь ботинке, как Тилли, не управляясь совладать со своим подростковым максимализмом, с жутким воплем принималась гоняться за ней по квартире, опрокидывая мелкую мебель и дико завывая. Лена попыталась пристроить киску, но это оказалось не просто: охотно брали только очень маленьких и очень пушистых котят, а Дюдя, пока суд да дело, успела подрасти и пушистой не была. Лена брала кукольную кроватку, клала в нее на бочок Дюдю, укрывала кружевным одеяльцем, и, слегка выпростав желтые лапочонки, ставила на видном месте в переходе метро. Но вот беда - ничего не помогало, даже такая отличная декорация.
   Дело не улаживалось. В довершение несчастья окаянное животное, сколько бы ни получало за это неприятностей, упорно не желало приучаться к горшочку, что, конечно, не облегчало задачу его трудоустройства. И вдруг Лена услышала о том, что на улице Шкапина устраивается выставка-раздача бездомных животных; то есть, устраивает ее приют, чтобы сбыть своих питомцев, но можно приходить и другим людям и тоже раздавать животных. Лена очень обрадовалась, взяла Дюдю, взяла неизменную кроватку, кружевное одеяльце, захватила сына, и они отправились на выставку.
   Выставка проводилась в огромном мрачном здании какого-то клуба или дома культуры - высоченном, темном, грязном, с умопомрачительной системой лестниц, переходов, коридоров и тупичков. Казалось, его выстроил какой-нибудь сбежавший из сумасшедшего дома архитектор, чтобы отомстить тем, кто его туда засадил. Животных поместили в огромном зале с крошечными окошками высоко наверху и монументальными арками под потолком. Лена достала кроватку, и Дюдя сейчас же принялась жалобно моргать маленькими коричневыми глазками и убедительно протягивать желтые лапки. Лена огляделась. С виду все выглядело довольно прилично: на лавочках сидели чистенькие старички и старушки, держа на коленях кошачьих граждан разного возраста, а по залу высокомерно прохаживались редкие посетители. Но, присмотревшись, Лена постепенно заметила кое-какие не очень хорошие тенденции.
   Например, среди старушек с животными, попавшими в затруднительное положение, стало появляться все больше толстых теток с огромными выводками маленьких пушистых котят, чистых и откормленных, которые уж никак не выглядели бездомными. Клиенты толпами сбегались к этим оазисам, и котята бойко разбирались. Печальные кошечки на коленях у старушек с грустью смотрели на это безобразие. Сытые и ухоженные котята, которых не составило бы никакого труда пристроить хоть в метро, хоть на рынке, лишали бедняг последних немногочисленных шансов. Все головы поднимались, ушки настораживались, глаза осторожно следили за каждым входящим посетителем. Робкая надежда светилась в их глубине. "Боже, да неужели они все понимают?" - холодела Лена.
   Но это было еще не самое плохое. Через некоторое время принесли огромную клетку с двумя дюжинами приютских кошек, ради которых и была затеяна выставка. Лена во все глаза уставилась на клетку. Приютские сидели неподвижно - у них не было ни малейших иллюзий по поводу этого гнусного надувательства. Все они смотрели в пол и старались не оглядываться по сторонам. На шейках у них были повязаны одинаковые белые тряпочки: то ли пометить, то ли приукрасить их таким образом желали - неизвестно. В душе у Лены поднялась целая буря. "Вы думаете, что никто из нас не способен взять вас, - мысленно восклицала она обитателям клетки, - но мы... вы понимаете...мы ведь..." Кошки молчали. Особенно Лене понравились две сестры - одинаковые небольшие кошечки, почти подростки, стройные и легкие, как серые ласточки. Они грустно лежали рядышком в уголке, и их молчание казалось насыщенным не только болью и безнадежностью, но и смиренной деликатностью. Лене удалось случайно поймать взгляд одной из них, и тут ей стало совсем плохо. Только надежда позаботиться о Дюде удерживала ее на месте, несмотря на все терзания.
   Однако эта надежда быстро таяла. Времени прошло уже довольно много, но, к сожалению, источник домашних пушистых котят не иссякал, и не успевали разобрать один выводок, как добавлялись еще два или три. "Видно, бесполезно", - оценила Лена и принялась укладывать в сумку не оправдавшую надежд кроватку.
   Но она опоздала. Как раз в этот момент та же самая мысль, должно быть, пришла в голову опрятному, приличному с виду старичку, сидящему напротив с небольшим черным котиком на руках. Лена вдруг увидела, как у старичка забегали глаза. Потом он встал, и, воровато оглядываясь по сторонам, начал бочком пробираться к приютской клетке. Добравшись до клетки, дедок быстренько отодвинул защелку и вдруг неожиданно сильным движением втолкнул котика внутрь, захлопнул дверцу и со всех ног припустил к выходу.
   Несколько мгновений Лена стояла неподвижно; но когда до нее дошло, что случилось, у нее прямо потемнело в глазах. Вцепившись в Дюдю и прижав ее к груди как можно крепче, Лена рванулась к клетке. Кошки отреагировали мгновенно, показав тем самым, что они прекрасно управлялись следить за всем, что происходит в зале, улавливая малейшие душевные движения присутствующих. Сестры подняли опущенные головки и посмотрели Лене прямо в душу; дедов котик кинулся к решетке; остальные вскочили на ноги и не спускали с Лены глаз; еще мгновение - и возможность отступления была бы потеряна навсегда.
   Да впрочем, Лена и теперь не владела собою и уже не слышала голос рассудка, отчаянно кричавшего о благоразумии, детях, деньгах и квадратных метрах. До клетки оставалось совсем немного; но, к счастью, тут опомнился сын. Он схватил Лену за руку с недетской силой и зашептал: "Мама, пойдем домой... Тут нельзя... идем домой, мамочка... Пожалуйста, мама, милая..."
   Сразу ослабев, Лена потащилась за сыном. С каждым шагом кошки все окончательнее оставались позади, и появилась уже надежда на благополучный исход. Но увы! Оказалось, они не знали еще одной вещи. Весь этот огромный зал был разгорожен на две половины - во второй, меньшей, как раз и помещались кошки. А в первой? А в первой были собаки!
   Собаки вели себя совсем иначе. Их было много. Очень много. Все это огромное пространство было без промежутков заполнено собаками. И все они, нимало не смущаясь и не стесняясь своих чувств, радостно кинулись к Лене.
   Они становились на задние лапы, они обнимали ее, целовали, облизывали, изо всех сил махали хвостами. Но самым худшим были их глаза. Каждая пара глаз говорила ей одно и то же: "Это ты! Боже мой! Наконец-то! Какое счастье! Я люблю тебя больше всех на свете! Я буду любить тебя всегда, бескорыстно и преданно, не изменю, не предам, не покину. Я всю свою жизнь буду гордиться и восхищаться тобой до одурения, и со мной ты никогда не перестанешь быть самой красивой, умной, доброй и замечательной женщиной на свете. Я пойду куда угодно - лишь бы с тобой, я отдам за тебя жизнь по одному твоему слову, с гордостью и радостью. Идем скорее!" И в каждом взгляде сияла даже не просто надежда, а твердая уверенность, что счастье в виде Лены наконец пришло к ним, и теперь у них нет никакого другого дела, как только любить и беречь ее до конца своих дней.
   Все молчали. И тем не менее Лена не сомневалась, что каждая из собак сказала ей именно это. Она все поняла, да и вообще на этой выставке самые сокровенные чувства и мысли были почему-то у всех на виду. И к счастью: то же самое увидел и сын. "Закрой глаза, мама, - прошептал он, - крепко-крепко! Вот так, теперь иди за мною, не бойся - я держу".
   Наступила полная темнота. И в этой темноте Лена взбиралась по каким-то лестницам, стукалась об углы, задевала головой неизвестные архитектурные элементы, не решаясь открыть глаз. Так почти до самого дома доехала в полной тьме.
   Больше Лена не ходила ни на какие такие раздачи и поклялась никогда в жизни не делать этого. Правда, при этом она поклялась еще кое в чем. А именно, она поклялась себе, что если ей когда-нибудь понадобится животное, она ни за что на свете не пойдет ни в клуб, ни на рынок выбирать хорошенького пушистого принца с кудрявой родословной, а пойдет непременно только в приют, и возьмет там себе двух молчаливых сестер с белыми тряпочками на тонких шейках и некрасивую дворняжку с говорящими глазами, которая пойдет за ней на край света и будет любить и защищать ее до последнего вздоха.
  
   А дома все обошлось очень хорошо, потому что весной дети нашли во дворе маленькую серенькую Фафи по прозвищу мисс Мурпл, спасли от собаки и принесли домой. И вот спокойная, скромная умница Фафи мигом навела потрясающий порядок. Она с первого взгляда крепко-накрепко подружилась с Тилей, получила полное ее доверие и, видно, уговорила махнуть лапой на Дюдючкины проделки; всерьез поговорила и с Дюдей, и хотя ей не удалось приучить ее к горшочку, но по крайней мере она убедила упрямицу оставить наконец в покое обувь (которую больше не приходилось подвешивать на веревочках к потолку) и упавшую на пол одежду, и пользоваться для своих целей никому не известными укромными углами. Теперь все три кошки, вместо того, чтобы носиться по квартире с дикими воплями, разбивая посуду и украшения, лежали, обнявшись, или умывали друг друга, или мирно играли бумажным шариком в кошачий футбол. В доме воцарились мир и спокойствие. Людям тоже стало жить значительно легче и удобнее, так как кошек теперь сделалось в достаточном количестве; прекратились вечные вечерние ссоры из-за них - теперь просто каждый брал свою кошку и шел себе спокойно спать. И все уладилось.
  
   О том, как Лена жила на лестничной площадке
  
   В одной детской больнице на Обводном канале очень не хватало санитарок, зато было много работы, так что Лену взяли охотно, и даже дали ей жилье. Правда, это оказалась не какая-нибудь там квартира, и даже не комната; собственно говоря, это была всего лишь лестничная площадка. Но ни в коем случае не подумайте, что это была лестничная площадка в каком-нибудь заплеванном парадняке! Ни в малейшей степени! Площадка была просторная, чистая, светлая, с кафельным полом, огромным окном во всю стенку и широким, удобным подоконником. Это была запасная лестница, по ней никто никогда не ходил, так что смело можно было назвать это жилье отдельной площадкой. Даже любезность ее квартирохозяев простерлась до того, что ей поставили кушетку, выдали подушку, одеяло и постельное белье. Вы не поверите, но его даже меняли каждую неделю! Еще ей выдали тумбочку для хранения личных вещей, два гвоздя и табуретку. Этой мебели для своих пожитков Лене хватило с избытком: на одном гвоздике у нее висела гитара, на втором - универсальная курточка, одинаково успешно исполнявшая свои обязанности зимою и летом, а в тумбочке хранилась одежда, состоявшая из немарких сереньких брючек, рубашки и свитера. Стола на площадке не было, но вы ведь, конечно, помните, что там имелся специальных размеров подоконник, так что стол он заменял прекрасно. Еще и лучше было.
   Что и говорить, это было изобретение великой оригинальности и изумительной мощи - просто и хорошо. Самое главное, устройство быта. Например, от работы Лену отделяло даже не два шага, а один. При этом ей не нужно было ни одеваться, ни умываться, ни завтракать, так что вставала она ровно в восемь, делала этот один шаг, по пути накинув завязывающийся веревочкой халат, и оказывалась на работе. А так как работала она санитаркой, то первым делом шла набирать воду в какую-нибудь емкость, да там же кстати и умывалась. Но вот почему ей не было нужды завтракать - это приятно объяснить поподробнее. Дело в том, что Лену в этой больнице содержали на решительно полном пансионе, до такой степени, что ей практически не приходилось покупать себе еду. Правда, там кормили всех. Но так как Лена жила здесь все время, да еще работала на полторы ставки, то есть с восьми утра до половины десятого вечера шесть дней в неделю, она получала все положенные завтраки, обеды, ужины и полдники ежедневно. В воскресенье ей тоже по привычке выдавали завтрак и оставляли ужин. Да и не только их. Как вы думаете: куда деваются в казенных заведениях косточки от компота, вместе с остатками разварившихся, но отнюдь не утративших вкусовых качеств сухофруктов? Вот, в этой больнице их Лене отдавали. Боюсь, что она перепортила там все двери, раскалывая косточки - но что было делать, молоток ей выдать упустили. А вот, например: вы знаете, что будет, если нечаянно сварить слегка прокисшее молоко? Вкуснейший домашний творог! А если почистить селедку, то в качестве побочного продукта получится отличная селедочная икра. Да много хороших вещей на большой кухне можно найти, особенно если немного помочь хозяевам, а этого Лене было не жалко - все равно работы пропасть.
   Помимо еды ей выдавали рабочую одежду - белый халат и обувь, и все, что там еще полагалось - платочек, что ли; все орудия труда, и даже всякие мелочи - мыло, лампочки, тряпочки, полотенца... Просто, буквально все. Между прочим, кроме всего этого Лене давали еще и деньги, довольно приличную сумму по тем временам. Но настолько полно были улажены все бытовые проблемы, что Лене даже было непонятно, куда нужно девать эти деньги. Так что она их просто складывала в верхний ящик тумбочки, и они там лежали безо всякого употребления.
   А работа была разнообразной и достаточно осмысленной, так что ее туповатость и обилие не так уж сильно ощущались. Кроме того, требовалось качество. Ну вот, например: с утра Лена умывала и одевала детей, которые лежали без мам, кормила их завтраком, убирала посуду, мыла полы, помогала сестрам, помогала на кухне, убирала белье после выписки, кормила детей обедом, укладывала спать, а потом наступало время основного дела - обработки блока. Это ведь была инфекционная больница, поэтому дети с одним диагнозом жили в полностью изолированной квартирке: палата, душ, туалет и все такое; и когда все выписывались, этот самый блок нужно было вымыть, протереть все поверхности и тщательно опрыскать раствором хлорки, так, чтобы ни микробика не осталось в обработанном блоке. Когда Лена прыскала из пульверизатора хлоркой, в комнате образовывался такой густой туман, что ничего не было видно. Плавая в этом тумане, как призрак, Лена протирала мебель, стенки, кровати, батареи, трубы, раковины, подоконники - все, что могла нащупать рукой. Протирала, надо сказать, очень тщательно, и вот почему: у нее была очень строгая старшая сестра, самая строгая во всей больнице. Звали ее Руфина Александровна. Выждав, пока развеется немного хлорный туман, она проходила за Леной по всему помещению с кусочком бинтика в руке и проводила этим кусочком по каждой поверхности. Лена с волнением следовала позади. Если бинтик оставался чистым - ее счастье, тогда ей оставалось только накормить ребят ужином, все прибрать, уложить младших, и она могла быть свободна, иногда на целых полчаса раньше срока. Но если после рейда на бинтике оказывалась пыль - тогда беда: это значило, что не все поверхности протерты и микробы могли еще остаться. И тогда никакие оправдания не помогали - Лене предстояло сделать всю работу заново. Тут надо отдать справедливость Руфине Александровне: метод маленького бинтика оказался на редкость эффективен, всего четыре раза Лене пришлось во второй раз браться за пульверизатор.
   А впрочем, даже освобождаясь пораньше, Лена не особенно спешила домой. Может, потому, что до дома не долго было добираться и спешить не было нужды. И она с удовольствием оставалась поиграть перед сном с детьми, почитать им, приласкать и утешить. Она давно уже заметила, что в больнице человек проявляется с самой выигрышной стороны. В особенности это касается больных детей. Они так милы и печальны, что вызывают самые лучшие чувства у всех, кто рядом. Должно быть, детским врачам и сестрам легко оставаться хорошими людьми. Ну, врачи с ней, правда, очень не водились, а сестры - да, и действительно были добрыми и славными. Лене частенько приходилось помогать им по ночам с анамнезами и назначениями. Немало рассказов она наслушалась от тех мам, которые лежали вместе с детьми и не уходили на ночь домой. В общем, поработав какое-то время, Лена с удивлением обнаружила вокруг себя особый мир, мало похожий на окружающую действительность. Нельзя сказать, чтобы он ей не понравился. Там было много не совсем обычных вещей.
  
   Однажды ей довелось услышать рассказ одной старушки по имени тетя Маша. Старушка эта была санитаркой на соседнем отделении, она присела отдохнуть рядом с Леной на лавочке во дворе. Рассказ занял очень мало времени, а говорила она про свою жизнь. Вот какой она оказалась.
   Сорок лет тетя Маша работала в этой самой больнице, все на том же месте. Семьи у нее не было, и каждый день она проводила одинаково: вернувшись с работы, готовила нехитрый ужин, кушала его, а потом отправлялась к соседке смотреть телевизор, которого сама тетя Маша почему-то не имела. Утром она ехала на работу, вечером возвращалась домой, кушала ужин и шла к соседке смотреть телевизор. И так далее. По воскресеньям она благополучно управлялась с хозяйством, а после сидела с бабусями на лавочке. В плохую же погоду или зимой шла к соседке смотреть телевизор.
   Когда Лена выслушала бесхитростный этот рассказ, у нее даже похолодело внутри. Не забудьте, что это была Ленина коллега с соседнего отделения. "Боже мой, - ужаснулась Лена, - неужели и мне придется так жить - такой серой, скудной, болотной жизнью, лишенной всяких событий и действия? Неужели я для этого пришла в мир? Где тут подвиг можно сделать? Не проще ли тогда было послать сюда робота?"
   Но такого с Леной не случилось. Напротив, потом оказалось, что это была лишь краткая передышка перед великим изобилием различных событий, и действий, и приключений, и самых невообразимых происшествий. То есть, иной раз их была такая масса, что Лене случалось вспоминать эту детскую больницу с умилением, как блаженную нирвану, коралловый атолл в бурном океане, среди тайфунов и пассатов - даже кусочки бинтика и хлорный туман. А кое-что вызывало у нее настоящую нежность - например, дети. А еще подоконник. Никогда она такого не встречала - уютного, чистого, просторного. На нем без труда помещались, например, куча книжек, пишущая машинка, тарелка с косточками, Лена с ногами и широкая полоска лунного света. За стенкой в теплой сонной тишине ровно дышали ее маленькие подопечные, а возле четкого круга настольной лампы сладко дремало над рецептами милое создание. В такие ночи тишина была настолько могучей, спокойной, надежной, что видно было сразу: всем миром правит сейчас эта глубокая, мощная тишина - госпожа, сестрица, рассказчица.
  
   Между прочим, тетя Маша была совершенно довольна своей жизнью. Да может быть, и была (по-своему, конечно, по тети-Машински) отчасти права.
  
   О том, как Адрюша выступил на концерте и что случилось потом
  
   А надо сказать, что на физфаке была очень взыскательная публика. Там многие искусства процветали, но музыка и в особенности песни стояли на небывалой высоте. Сами сочиняли, пели хорошо, а кто и не пел, те все равно прекрасно в этом разбирались. Лену всегда поражало на концертах вот что: самую длинную, занудную песню через четыре часа после начала концерта утомленные зрители слушали с великим вниманием, дружно аплодировали, не отпускали, просили еще - если только в ней был затаенный смысл, искреннее чувство или созвучие физфаковскому стилю. Странноватые порою песни бывали в фаворе! Но действительно, что-то в них, видно, было, раз они без конца звучали в голове и потом то и дело всплывали в памяти в течение жизни. Зато китч, высокопарную подделку распознавали мигом: не успевал певец и рта раскрыть, как в зале поднималась буря свиста, и приходилось с позором покидать сцену.
   Правда, в то время Лена на физфаке уже давно не училась. И сокурсников ее почти никого не оставалось, кроме лишь некоторых сильно запоздавших. Ну ничего, Лена приезжала к этим запоздавшим, и то было неплохо. Их друзья, хотя были значительно моложе, тоже Лену отлично принимали. Среди них имелся такой Андрюша, по прозвищу Соловушка. Как пел! Голос - густой, глубокий, звучный баритон, богатый модуляциями, прямо за сердце брал, задевал немыслимые струны. Как только Андрюша брал гитару, Лена тотчас бросала все свои дела, усаживалась перед ним и слушала, разинув рот, часами. И все остальные тоже. И вот стало известно, что Андрюша впервые будет петь на факультетском концерте в конференц-зале, такие устраивались лишь несколько раз в году. Конечно, Лена с радостью собралась на этот концерт.
   "А вот ведь что, - мелькнуло вдруг у нее в голове, - столько удовольствия он мне доставил своим пением - не счесть! Что, если я подарю ему маленький букетик? Правда, это у нас не принято, ну да не беда - поддержать юное дарование один разок куда ни шло. Подчеркну свою безмерную благодарность - в обыденной обстановке это не так просто выразить."
   Итак, запасшись скромненьким букетом, Лена поспешила на физфак. Увы, на этот раз концерт, похоже, не задался. Один за другим освистанные исполнители покидали сцену, освобождая ее для новых неудачников. И вот на сцену вышел Андрюша.
   Почувствовав наконец настоящее, зал притих, так что выступление проходило в достойных условиях. Но что-то все же пошло не так. То ли талант у него оказался больше камерным, чем эстрадным, - а скорее всего, дебютный мандраж помешал. Песня прозвучала робко и неуверенно. То есть видно было, что что-то есть, но что - осталось непонятным. Одухотворенная физфаковская публика призадумалась и слегка стала в тупик. Правда, ему не свистели - но и не хлопали. Над залом повисло озадаченное, слегка зловещее молчание, еще чреватое, быть может, бурей свиста и провалом.
   Неловко раскланиваясь, Андрюша растерянно озирался по сторонам, не понимая, что же он все-таки здесь получил. И тут, боясь опоздать, насилу протиснувшись сквозь плотную публику, на сцену вылетела Лена с уже слегка растрепанным букетом и, сделав легкий реверанс, вручила цветы Андрюше.
   Может быть даже, такое явление тут вообще случилось впервые. Конечно, стипендия была скромной. Вознаграждали акустически. Так что Лена своим букетиком произвела в некотором роде эффект. Физикам это понравилось. Среди недоуменной тишины стал раздаваться сначала редкий, но все более густеющий аплодисмент.
   Похоже, до Андрюши не сразу дошел этот процесс. В самом деле: только что он стоял, одинокий, в тишине и недоумении, и вдруг - цветы, овации! Это уж, знаете ли, совсем иная вещь! От избытка чувств, ухватившись за цветы, обрадованный Андрюша перед всем залом звонко чмокнул Лену в щечку.
   Это публике еще больше понравилось. Раздался второй взрыв аплодисментов, и с разных сторон послышались приветственные возгласы.
   И тут пришел, видно, черед слегка растеряться Лене. Как-то она вдруг на минуточку забыла, что вроде бы она здесь не пела, не плясала и никаких номеров не делала. Но заметьте: битком набитый зал гремел овациями. Возвеселившись сердцем, Лена схватила Андрюшу за руку, подвела его к краю сцены и принялась раскланиваться с ним вместе - ну, как певица с аккомпаниатором или примадонна cо своими партнерами.
   Тут зрители прямо завизжали от восторга. Раздался третий взрыв, еще более мощный, чем первые два; но на этот раз среди аплодисментов то тут, то там явственно ощущалось зловещее хихиканье. Поэтому Лена поняла, что пора бы уж ей наконец покинуть сцену, и она скромно заняла свое место в зрительном зале.
   Но это были еще не все награды, которые она стяжала сегодня за свое выступление. Когда после концерта Лена, в превосходном настроении, выходила из конференц-зала, она вдруг увидела одну молоденькую и хорошенькую первокурсницу, по имени Лена. Эта девочка Лена тоже очень интересовалась Андрюшей; но тогда как Лена посещала эту комнату в надежде упиться сладкогласным пением, девочку Лену интересовали, по-видимому, не только или даже не столько Андрюшины вокальные данные, а какие-нибудь другие его качества, судя по тому, как она там распоряжалась, и хозяйничала, и вертелась, и крутилась - но, кажется, без особенно значительных результатов. И вот эта самая девочка Лена, которая все время была с Леной совершенно по-приятельски, столкнувшись с нею после концерта, вдруг воззрилась на нее с такой бешеной злобой, как будто собиралась броситься и тут же растерзать в мелкие клочья. Лена сначала даже не поняла, в чем тут дело, пока не вспомнила, как Андрюша чмокнул ее на сцене перед всем залом. Вот это был сюрприз, ничего себе!
   "Как она на меня посмотрела! - восхищалась Лена, сбегая, как на крыльях, со ступенек крыльца. - Молоденькая! Хорошенькая! Юная первокурсница! Да! Она посмотрела на меня, как дикий тигр! Как бешеный лев! Как злобный крокодил! Ага! Вот это да! Ну что ж, милая, - раскошелилась бы ты на дешевый букетик - и тебя, а не меня поцеловал бы перед всем физфаком юный певец, но увы! Ха-ха! Вот так-то! Нет, но как она посмотрела на меня! Ого! Ах, если бы кто-нибудь это заметил!"
  
   Но тут она была не права: это заметили. За сутки, истекшие после концерта, Лена получила что-то такое шесть или девять брачных предложений подряд, и имела их везде: дома, в церкви, в электричке, на улице, на вокзалах и станциях, в троллейбусах, магазинах, на остановках городского транспорта. И такая толчея вокруг нее образовалась, что даже иногда формировались маленькие очереди. Вот жаль, что девочка Лена так и не узнала о том, какой магической силой обладает ее взгляд! А хотя, может и хорошо, что она об этом не узнала. Чего доброго, так ведь недолго и возгордиться.
  
   Байка о Витебском вокзале
  
   Неужели существует в мире вокзал прекраснее Витебского? Этому никак нельзя поверить. Ведь он в России самый первый - так ведь получается, верно? А как новенький! Просторные залы, изысканная отделка, торжественно, продуманно все: в пропорции, в соответствии, по настроению. Ни время, ни разительные перемены в окружающей действительности не посмели коснуться этого шедевра. Там сохранилась в полной неприкосновенности даже атмосфера - дух гармонии и тайны. Вот вас никогда не поражало: вокзал ведь - шум, крик, давка... и вдруг заходишь в огромный зал, а там - пусто. Совсем никого нет. И тишина. А сколько неожиданных находок - решетка в виде ветки плюща, строгие фрески на высоких стенах, внезапная прохлада в летний зной...
   Лене однажды очень повезло: она жила совсем рядом с этим чудом, у Пяти Углов. Лишь пройти квартал, да миновать скверик у ТЮЗа - и вот он, красавец. И признаться, она очень любила пойти на Витебский вокзал, под самыми пустячными предлогами обычно - письмо там опустить, съесть в буфете бутерброд, полюбоваться старинным паровозиком. Но чаще всего, конечно, она приходила туда попить газировки - на Витебском автоматы с газированной водой убрали почти самыми последними в городе. И вот в один прекрасный день (между прочим, это было тоже то самое воскресенье, которое последовало за Андрюшиным дебютом) Лена отправилась на Витебский вокзал. Прогулявшись по просторным гулким залам и выполнив все, что было намечено, Лена направилась к выходу; и там, возле дверей, она увидела двух дяденек, один из которых оказался до такой степени пьян, что все свое внимание вынужден был посвятить тому, чтоб устоять как-нибудь на ногах, и поэтому воспринимал окружающее с огромным трудом. Однако его товарищ находился в положении еще более отягощенном и затруднительном, ибо для него не могло уже быть и речи о том, чтобы стоять на ногах или воспринимать окружающее, так что первый, прижимая его к стене, пытался удержать беднягу от окончательного падения. Озабоченный своими многочисленными обязанностями, он не смотрел по сторонам, и все же, когда в поле зрения появилась Лена, разинул рот и опустил руки, отчего его товарищ, лишившийся последней поддержки, с ужасным грохотом обрушился на пол. Не обратив на это ни малейшего внимания, дядя кинулся к двери и приступил к розыскам ручки. Он настолько рьяно взялся за дело, что, когда Лена подошла к двери, поиск уже близился к концу. Очень скоро после этого, на четвертой или пятой попытке любезному кавалеру удалось успешно решить и следующую задачу: крепко ухватившись за найденную ручку, он со страшной силой потянул ее на себя, так что дверь благополучно распахнулась. Все еще управляясь держаться на ногах, хотя при этом сильно раскачиваясь из стороны в сторону, он обратился к Лене и произнес, старательно шевеля языком:
   - Proszhe, madam!
   Лена скромно поклонилась и прошла в дверь - единственно, не утерпев отпустить по дороге:
   - Ну, pane, вы от волнения все языки перепутали, monsieur!
   И пошла дальше, слыша за собою очередной грохот падающего организма.
  
   Когда она стала рассказывать эту историю друзьям - а начала она так: "Я решила пойти на Витебский вокзал по своим делам...", - ее подруга Люда возмутилась:
   - Вот, все вы, художественные натуры, таковы - обожаете туману напустить! "По своим делам..." Подумай, какая важность! Да я просто совершенно уверена, что на самом деле ты пошла на Витебский попить газировки! Да-да, именно газировки, больше ничего, и бесполезно меня в этом разубеждать!
   Лена разубеждать ее не стала, постаралась как-то деликатно обойти этот вопрос - о цели, то есть, ее посещения Витебского вокзала. Тем более что на самом деле она действительно ходила туда попить газировки, так что, по правде говоря, ей и возразить было особенно нечего.
  
   О том, как Лена мечтала совершить геройский поступок
  
   С самого детства Лене ужасно хотелось совершить что-нибудь героическое и мужественное. Лучше всего, спасти как-нибудь мир - ну, как Фродо или Атрайю. Потом она, конечно, образумилась: такое, понятно, только в сказках бывает. В самом деле: кто же может спасать мир, кроме его собственного Спасителя и Создателя? Это каждому ясно.
   Ну, хорошо. Допустим, мир спасти невозможно. Но человека-то можно? Пусть не ребенка, не кумира, не учителя - любого человека, хоть старичка или старушку, даже пускай пьяницу или кого угодно. Это ведь многим удавалось. Даже специальные две медали устроены за такой подвиг: "За спасение утопающих" и "За отвагу на пожаре". Хотя, подумав хорошенько, утопающих Лена отвергла. В самом деле, ведь если человек хорошо плавает, что ему стоит спасти какого-нибудь там утопающего? Для этого и геройства никакого не нужно. Вот если бы в опасном водовороте, или там в полярных льдах, но где же они? Другое дело - "За отвагу". Тут во всяком случае придется рискнуть жизнью. А название-то какое: отвага! Подумать только - Отвага! Какое счастье носить всю свою жизнь на груди это удивительное слово! Ого, как бы все на нее смотрели! Как уважали бы!
   Но представьте себе, до чего же непросто найти подходящий пожар, причем именно в тот самый момент, когда опасность уже достаточно велика, а пожарные еще не подъехали - а иначе разве они дадут тебе заняться спасением? Как бы не так, даже близко не подпустят! Так что дело выглядело совершенно безнадежным. И все же спасти человека Лене как-то раз удалось, как ни странно - чистая случайность, надо сказать. Не знаю, поверите ли вы, но все это на самом деле так и было. Вот как это произошло.
   Однажды Лена со своей подругой Никой сидели дома и валяли дурака - то ли чай пили, то ли философствовали - в общем, предавались какому-то тихому безобидному занятию, как вдруг из парадной раздался такой дикий, ужасный, леденящий душу нечеловеческий вопль, что Ника и Лена прямо застыли на своих местах, замерли и с ужасом уставились друг на друга. Этот ужас был понятен. Лена жила тогда на Нарвском проспекте, а эта улица уверенно держала одно из первых мест место по гадюжности и плотности заселения бандитами и всякой швалью. Так что пьяные крики и всевозможные скандалы были тут обычным явлением, от которого стоило держаться как можно подалее. Но звука такой страшной силы и жути ни Ника, ни Лена еще ни разу тут не слышали, и нигде в другом месте тоже. Все же они не торопились полюбопытствовать - очень было не по себе, и возможно, на том бы дело и кончилось, если бы воздух не разорвал второй крик, еще более дикий и страшный, чем первый. Но на этот раз это был не просто звук, он походил на человеческий голос. И больше того, этот голос кричал не что-нибудь, а "Спасите!"
   Даже не знаю, любопытство тут пересилило страх или потянули за веревочку детской мечты; но, услышав "Спасите", Лена одним рывком оторвала себя от стула и бросилась ко входной двери, а в двери у нее красовалась огромная дырка от бывшего замка - большое удобство. Прижавшись глазом к дырке, Лена прямо перед собою увидела лицо трупа - синее, опухшее, с выкаченными глазами, с вывалившимся, чудовищно разбухшим языком. Труп висел на веревке, привязанной к перилам чердачной площадки, прямо перед дверью Лениной квартиры. Он раскачивался, дрыгал ногами, противно хрипел и булькал.
   Лена обернулась назад. Ника потом так отозвалась об этом:
   - Говорят, что женщины в таких случаях кричат. Ленхен, правда, не закричала; но у нее было такое лицо, что уж лучше бы она заорала, как сто чертей!..
   Примерно полторы секунды Лена простояла праздно. Но это была последняя потеря. Сипло прошипев "Ножницы!", она бросилась в комнату.
   Никогда потом Лена не могла понять, как ей удалось за следующие полторы секунды отыскать ножницы в том кошмарном хламовнике, который она под горячую руку называла своим жилищем. Обычно такие поиски занимали от двух часов до нескольких дней, в некоторых случаях даже до месяца. Но здесь она сунула руку по локоть в груду хлама и прямо выхватила из нее ножницы, как меч из ножен. Этому никто не мог потом поверить, но ничем не могу помочь - так все и было. Случайность, - скажет материалист; закономерность, - задумается философ; судьба! - воскликнет простой человек; и кто из них прав - как знать?
   С ножницами в руках Лена рванулась на лестницу. Тут ей стало непонятно, как бедняга пролез наверх: ведь проход на чердачный этаж был наглухо перегорожен, заварен прутьями и густо перемотан стальной проволокой, чтобы неположенные лица не посещали чердак. Правда, извернувшись, кое-как протиснуться было можно; Лена и сама, будучи неположенным лицом, иной раз это все проделывала, гуляя по крышам - однако с трудом и не быстро. Но тут она взлетела вверх одним стремительным движением; стальные прутья, решетка и проволока расступились перед ее телом, нет - даже разлетелись, как стайка воробушков перед брошенным камнем, - больше ничем нельзя было объяснить, что еще через секунду Лена уже стояла наверху, а ведь она была довольно-таки увесистая штучка.
   Когда Лена увидела веревку вблизи, она пришла в отчаяние: толстый капроновый шнур, совершенно новый, первосортной крепости. Но беспокойство оказалось напрасным: как только тупые, зазубренные ножницы с обломанными концами коснулись веревки, она сама собой распалась на две части и труп полетел вниз.
   Потом Лена тоже как-то попала вниз и обнаружила себя поливающей труп из нивесть откуда взявшегося чайника; руки у нее тряслись с громаднейшей амплитудой, и вся площадка была уже залита водой, но на труп попало немного, чему она, откровенно говоря, была даже рада, так как не могла припомнить, все-таки, философствовали они или пили чай - а если чай, то давно ли его кипятили. Труп сначала лежал спокойно, но потом принялся дергаться, хрипеть и плеваться. Чему, конечно, надо было обрадоваться, но ощущения сделались еще более гадостными.
   К счастью, в этой ситуации не растерялась Ника. Это была большая удача, потому что Лена могла уже только трястись и заикаться, не более того. Ника догадалась снять с трупа остаток веревки, чем несомненно доставила ему большое удовольствие и великое облегчение; принесла чайник и поручила Лене поливать труп, понимая, что больше с нее навряд ли что можно получить, а сама отправилась искать работавший телефон-автомат, и, между прочим, справилась с этой задачей с потрясающей быстротой. Это ее звонкий, спокойный голосок мгновенно вызвал из небытия на лестницу огромное количество народу, который притаился за дверями и, в ужасе прислушиваясь, дожидался, чем кончится дело. Навалила гигантская толпа, даже в лифте сидел один; какая-то тетенька оказалась по случаю медицинской сестрой, так что делать искусственное дыхание Лене с Никой не пришлось.
   До глубокой ночи Ника и Лена отпивались чаем с солеными сухариками и пытались придти в себя. Интересно, что веселая, беззаботная Ника переживала очень сильно, и на время этот случай даже повлиял на ее душевное равновесие, а тонкая и чувствительная натура Лена, как только перестала трястись, сразу принялась хохотать и представлять потешную историю эту в лицах. Что касается трупа, оказавшегося впоследствии молодым пареньком довольно простоватого вида, так тот, как только оживел немного, стал плакать и клясться, что все понял и никогда так больше не поступит.
  
   Ну-с, хорошо; положим, работу Лена и Ника сделали неплохо, но что касается геройства... Ведь в коридор Лена выскочила для начала только в дырочку посмотреть, а все остальное случилось как-то само собой. Разве что мгновенное отыскание ножниц несколько походило на героический поступок. Но получить медаль "За быстрый поиск ножниц" у Лены желания не возникло. Тоже мне, подвиг - да просто смех один!.. Так что она принялась терпеливо дожидаться следующего случая. Но увы, единственный поступок, который потребовал от нее мужества и отваги сверх обычного количества, оказался таким: валяясь в жестоком гриппе с высоченной температурой, она встала и отправилась купить еды для своих тоже больных детей. Лена никак не предполагала, что это окажется так трудно. В глазах все плыло, каждый шаг давался с великим трудом, ноги отказывались повиноваться; но все же она дошла до магазина, ухитрилась рассчитаться и повернула назад. Тут ей сделалось ясно, что вернуться она не сможет, ибо весь запас сил потрачен был на то, чтобы достичь магазина, а ведь еще ко всем невзгодам добавились сумка с едой и сильный встречный ветер.
   В бреду Лене казалось, что она идет уже несколько лет, и дети за это время могли умереть от голода или вырасти - но в этом случае где же они, почему не идут к ней на помощь? Случайно мелькнувшее мимолетное воспоминание о капитане Скотте обожгло Лену мучительным стыдом - его навряд ли дожидались голодные дети, но он шел, а она вот не может. Время от времени перед ней смутно выплывали из тумана, жара и бреда неясные очертания ее собственной парадной, но всякий раз она легко проходила сквозь них, и полинявшие клочья видения таяли у нее за спиной. Поэтому, когда Лена увидела свою парадную в тридцатый раз, то сначала сочла это снова за бред, а когда пощупала - за чудо и милость Божию. Правда, она еще не придумала, как ей подняться на пятый этаж, но это было уже не так страшно - здесь в крайнем случае можно было упасть, лежать или ползти, не опасаясь замерзнуть.
   Прекрасно; еду Лене принести удалось - но, помилуйте, где ж тут особенное какое-нибудь геройство? Подумаешь, кефиру принесла! Смешно просто. Так что и на этот раз ничего не вышло. Ну, что поделаешь? Видно, подходящие случаи не так часто представляются. А если бы представился - да разве бы Лена упустила его? Вот уж никогда!
  
   Потом, конечно, она поняла, что усердное исполнение своих обязанностей не гораздо хуже. Да не намного и легче. А впрочем, если пристальнее всмотреться в суть вещей - не настолько уж менее интересно, чтобы об этом стоило специально говорить.
  
   Байка о профессоре с вечернего отделения
  
   Когда Лена поступила на вечерний физфак, все там оказалось совсем не так, как на дневном. Может, потому, что на дневном были Петергоф, и солнце, и утра, и общага, и стипендия, дорогие друзья, птички, деревья, море цветов. А здесь, на набережной, цветов и птичек не было вовсе, и общаги тоже. Так что добираться приходилось больше часа в утомленных вечерних трамваях. Почему-то занятия начинались очень поздно - в половине восьмого. Уже было совсем темно, и четыре дерева во дворе Главного здания жутковато и строго шелестели жесткой листвой. Вода в Неве плескалась мрачно, маслянисто-черная, как чернила. По скупо освещенным коридорам старого здания мелькали смутные тени. Большая часть аудиторий стояла запертой, и видно было, что старый факультет почти заброшен, тих, пылен и пуст. Больше всего Лену заинтересовали таблички на нескольких дверях: "Жилая комната". Там горел свет и слышался тихий шорох, но никто никогда не выходил оттуда и не входил. Допустим, там жили преподаватели, и может, это им было удобно и даже романтично. Но как же могли обходиться преподавательские дети? Где они играли и катались на велосипедах, как студенческие дети по всей общаге? А где эти преподаватели стирали одежду и кипятили чай? Или в этих комнатах были раковины и электрические плитки?
   В общем, старый физфак очень походил на полуразрушенный таинственный замок. И было бы ужасно интересно и заманчиво, если бы не поздний час и сонная одурь после тяжелого дня. В аудитории стояла унылая тишина. А учеба была здесь самой настоящей. Тут так было устроено: предметов было мало, но каждый из них читался по полной программе, без всякой убыли, точно так же, как на дневном. Лена, которая уже слушала этот курс, имела случай в этом удостовериться. Что и говорить, это было приятно. Но особенно Лене понравился преподаватель матанализа - профессор, очень известной на физфаке фамилии. Очень он хотел, чтобы студенты понимали, о чем он им читает. Он так тщательно строил фразы, и помогал себе руками, и голосом, и мелом, и взглядом, и страшно радовался любой обратной связи - если ему зададут вопрос, пусть хоть самый глупый, или выскажут мнение, хотя бы вовсе нелепое. Но вечерники понимали с трудом и вопросы задавали редко. Они вовсе не были глупы, но так ныло все тело и крутились в глазах предметы ежедневного труда, что окружающее подергивалось некоторым туманом.
   Однако было в их группе одно исключение: молодой человек, а впрочем, уже не слишком молодой, короткого и плотного сложения, имевший чрезвычайно деловитый вид. Он очень любил задавать вопросы. Может быть, надеялся таким образом подтвердить свое реноме. Или выдабривался перед профессором. Возможно, впрочем, что он искренне хотел постичь сокровенные глубины матанализа. Но если так, то это ему удавалось плохо. Вопросы он задавал такие, что даже отуманенные вечерники опускали головы и отворачивались, пряча усмешки. А уж когда молодой человек принимался высказывать свои суждения, в аудитории поднималось откровенное хихиканье. Просто было похоже, что он посетил лекцию по математике впервые в жизни, хотя это было не так - на занятия он ходил на редкость регулярно.
   Но совсем иначе реагировал на эти выступления профессор Смирнов. Как только неугомонный студент открывал рот, профессор сейчас же бросал свою лекцию, как будто по сравнению с теми интересными и значительными вещами, которым предстояло сейчас прозвучать, лекция теряла всякую важность, да могла и подождать. Услышав вопрос, обычно ужасно тупой и несообразный, он прямо сиял от радости. Он обращался к вопрошавшему не как к двоечнику, который не понимает самых элементарных вещей, но как к коллеге, заметившему интересную особенность, которую до него не удалось заметить никому. Даже если отпущенное замечание было совсем неправильным, по ответу никак нельзя было посудить об этом. Складывалось такое впечатление, что оппонент абсолютно прав, но вот если к этому справедливому возражению добавить еще одно небольшое уточнение, то тогда выйдет уж совсем хорошо. Это может показаться странным, но ни у кого не возникало сомнения, что профессор был совершенно искренен.
  
   На вечернем физфаке Лена тоже диплом не получила. У нее нашлись какие-то более спешные дела. Да, к сожалению, и не сказать, чтобы она особенно многое оттуда вынесла - слишком уж тяжело и дорого давалось вечернее знание. Но на всю жизнь она запомнила просветленный взгляд профессора, получившего дурацкий вопрос как драгоценный подарок. Может быть, в другом месте такая реакция показалась бы неуместной, но здесь это было очень трогательно. Да впрочем, искренность и уважение к мыслям и чувствам других людей, пожалуй, всегда уместны. А может, всегда и трогательны.
  
   О том, как Лена опоздала на поезд
  
   И уж опоздала так опоздала! Мало не на неделю. Вообще-то Лена на поезда никогда не опаздывала. Хотя и имела привычку прибегать за пять минут до отправления - то ли по великой своей занятости, то ли по не менее великой рассеянности и беспечности. Сначала она волновалась, но потом решила, что и волноваться нечего, и окончательно уверовала в свою счастливую судьбу. Даже находила это удобным - зашла, повесила курточку, достала книжку, яблочки - и, пожалуйста, поехали - не ждешь, не маешься, смотри в окошко да книжку читай.
   Но на этот раз как-то особенно мало времени осталось, ну просто изо всех расчетов вон. Так что Лена, в противность своему обычаю, прибавила шагу, и на часы посматривала - словом, позаботилась об этом деле. И когда она подошла к своему вагону, оставалось еще минуты три, так что можно было уже расслабиться. Запыхавшаяся и довольная, Лена протянула билеты проводнику и потянулась войти, но проводник неожиданно, и как-то даже с сожалением, остановил ее.
   - А ведь билет-то у вас на вчера, - сочувственно сказал он.
   - Быть не может, - изумилась Лена.
   - Правда, - подтвердил проводник, - хотя сутки только начались, но число уже сменилось, а у вас вчерашнее. Так что ваш поезд ровно сутки назад ушел.
   Тут Лена до того смутилась и растерялась, что парнишке прямо жаль ее стало, это было видно.
   - Может, довезете все же до Москвы? - глотая слезы, попросила она.
   - Да я бы довез, - почесал в затылке проводник, - но ведь из Москвы у вас билет тоже вчерашний. Ну, что вы там будете делать? Тут хоть дома.
   Обливаясь слезами, Лена потащилась домой. Как же она могла так оплошать? Любимые дети ждут не дождутся ее приезда, может быть, плачут, плохо им, изнемогают от тоски...
   Собрав дома последние копейки, Лена снова бросилась на вокзал, но, должно быть, ее счастливая судьба окончательно ей изменила. Билет она сумела раздобыть на рейс только через три дня - сезон, что поделаешь. Поначалу Лена очень растерялась. Однако ничего уже сделать было нельзя, и пока Лена доехала до дома, она все придумала. Вот как она поступила.
   Она зашла в овощной магазин, купила соленых огурцов и сварила громадную кастрюлю умопомрачительного рассольника; затем сходила к тетушке и забрала у нее обратно свою кошку Тилли Мотороллер, оставленную на хранение, а по пути заскочила в библиотеку и как следует запаслась классической литературой и достаточным количеством научно-популярных брошюр. Устойчиво улегшись на кровать, Лена пододвинула поближе кастрюлю, плотно уложила Тилли вдоль пищевода и переселилась в таинственную даль.
   Маленькая Тилли была счастлива. Она крепко обхватила Лену лапкой за шею, прижалась мордочкой к подбородку и погрузилась в нескончаемое блаженство. Может быть, она впервые была так счастлива с тех пор, как лежала в гнезде с мамой и сестричками: тепло, мягко, покойно, в любой момент сколько угодно тепленького молочка, любви и ласки. Не беда, что молоко заменил рассольник; но зато никто не подскакивал в тот самый момент, когда удавалось уютно устроиться на коленях, и, поцеловав в носик: "Прости, киска!", - не испарялся с места. Поняв, что ничто не угрожает нарушить блаженный покой, Тилли впала в некое счастливое оцепенение, и твердо решила никогда в жизни больше не тронуться с места.
   Как это ни странно, но по прошествии некоторого времени Лена тоже вдруг почувствовала себя совершенно счастливой. Вся ее жизнь до этого момента проходила в основном на бегу: ведь даже обычные, регулярные домашние и рабочие дела все время требовали пристального внимания; а кроме того, то и дело оказывалось вдруг, что завтра надо защищать отчет или сдавать статью, или кто-нибудь из детей затрудняется с учебой, или испытывает психологические проблемы, провалился в яму или нечаянно съел все запасы продуктов, внезапно изорвал всю одежду, обрушил себе на голову люстру или книжную полку, либо потерял все учебники вместе со сменкой, шапкой, штанами и свитером, а то и потерялся сам. Или еще что-нибудь. В общем, разнообразия хватало. Лена забыла о том, что у людей бывает бессонница; единственная осталась проблема - это успеть разуться перед сном, когда наконец удавалось добраться до постели, - насчет того, чтобы раздеться, она уже давно бросила думать. Но тут вдруг наступила жизнь совсем другая. Все-то было уделано, приготовлено, окончено. Через некоторое время Лена вдруг начала потрясенно догадываться о том, что она может делать все, что угодно, в том числе самые удивительные вещи - сшить себе невероятный наряд, выучить какой-нибудь странный язык, сочинять песни, повторить высшую математику, одолжить у соседей собаку и пойти с ней гулять, переехать мысленно в любую точку земного шара и там оставаться - либо, наоборот, погрузиться в пучину времен; смастерить тряпочный коврик, написать картину, сделать какое-нибудь открытие, смотреть целый день сериалы по телевизору, или подумать об устройстве мира, Творце и его творении... Поток идей не ослабевал; возможностей оказалось так много, что даже этих трех бесконечных, свободных от всякой заботы и угнетающей приземленности дней могло не хватить на добрую половину замыслов. И вот, и вот - начинается день первый...
  
   Нет, вы не подумайте: когда наступил день отъезда, Лена была ему рада, и охотно поехала за долгожданными детьми. Но эти три абсолютно праздных, самых бездельных в ее жизни дня навсегда ей запомнились как самое плодотворное и насыщенное время, обильное мыслями, чувствами и духовными устремлениями. И вот еще что было удивительно: как потом Лена ни усиливалась, больше ей так и не удалось никогда устроить своей душе таких каникул - одолевала суета, никак не сладишь. Странно, да?
  
   О том, как Лена однажды поступила выше собственного благородства
  
   Однажды к Лене в гости приехала ее мама, самая прекрасная женщина на свете. И Лена решила повести ее в кино. Все сошлось удивительно хорошо. И фильм Лена выбрала подходящий. Он назывался "В 3-10 на Юму". И хотя она этого фильма раньше не видела, но это наверняка мог быть только ранний вестерн - слегка наивный, светлый, насыщенный благородно-архаичными чувствами и ликованием бытия. Нет, даже не вестерн, а именно вот Америка времен освоения запада, не теперешняя - тесная, шумная, денежная, а самое начало - бизоны, прерии, солнце, простор.
   Кинотеатр тоже попался очень удачный - на Невском, но маленький, уютный, прохладный в летнюю жару. Лена и мама с радостью прогулялись по Невскому, болтали и веселились вовсю. И к кассе кинотеатра подошли в самом радужном настроении. Времени оставалось не очень много, а у кассы стояли еще два человека - дяденька с мальчиком. Собственно, они тоже только что подошли, может, на секундочку только раньше. Но Лена, от распиравшей ее бодрости или недостатка времени, ненароком проскочила вперед. Пробормотав торопливое извинение, она протянула денежки кассирше и получила два билета. Дядя что-то недовольно буркнул, но так как операция уже заканчивалась, протестовать не было смысла, и он следом за Леной сунул в кассу рубль. И вдруг совершенно неожиданно оказалось, что билетов больше нет и Лена забрала два последних.
   Увы, к этому моменту Лена еще не успела далеко отойти и ей пришлось выслушать эту сокрушительную новость. Конечно, дядя поднял крик. И, как бы Лена ни пыталась отвертеться от этой мысли, она все-таки не смогла позабыть, что он прав и справедливость на его стороне.
   Когда Лена сунула руку в карман и достала билеты, ей показалось, что рука эта налита свинцом или даже парализована. Она не поднималась и не протягивалась, только крепко-накрепко сжимала билеты в кулаке. И даже когда Лене страшным усилием воли удалось вытянуть ее в сторону дяденьки, пальцы все равно не разжимались и ей пришлось хриплым шепотом выдавить из себя: "Возьмите".
   Дядя сразу утих, обалдел и нерешительно взял билеты. Видно было, что ему жалко Лену и что сам он никогда бы так не поступил. Но и Лена тоже никогда бы так не поступила. Это она поняла, как только билеты оторвались от ее руки. Бедная мама! Чудная старушка! Самая прекрасная на свете! Она теперь никогда не получит ни солнца, ни прерий, ни одного, самого захудалого, бизона, и все по Лениной вине! Эта мысль разрывала ей сердце. И она поняла, что больше не поступит так никогда в жизни, что бизоны и прерии, увы, оказались для нее значительно важнее справедливости.
   А ведь тут еще можно было кое-что предпринять. Можно было догнать дядю, кинуться ему в ноги и выпросить свой билет обратно. Можно было обратиться к администрации, поговорить с контролершей, заплатить или заплакать, подлизаться, сочинить, приврать. Наверняка удалось бы чего-нибудь добиться. Но от тяжести пережитого потрясения Лена так ослабела и раскисла, что ее хватило лишь на то, чтобы сделать бодрый вид, да и то не совсем успешно.
  
   А однажды Лена с сыном возвращались с воскресной прогулки, будучи в превосходном расположении духа, и по этому случаю хохотали и веселились до упаду. И вдруг сын запнулся на полуслове, умолк и застыл как вкопанный. Проследив за его взглядом, Лена тоже увидела: воздушные шарики! Они подпрыгивали на ниточках и рвались кверху - синие, как небо, зеленые, как море, желтые, как солнце, и красные, как огонь.
   Если по правде, то это удовольствие было Лене не совсем по карману. Но так уж не хотелось омрачать этот прекрасный солнечный вечер унылым разочарованием, что, наскоро сделав в уме пересчет грядущих расходов, она решительно шагнула к продавщице.
   Выбрали огромный алый шар, яркий, шустрый, великолепный. Он бойко вертелся в руках, скакал, приплясывал, выписывал немыслимые кренделя. Сын, взволнованный столь внезапным осуществлением мечты, упоенно вцепился в веревочку, чтобы как-нибудь не упустить из рук свое неожиданное счастье.
   Нет, он его не упустил. Случилось совсем другое - и скоро. Перед ними внезапно выросло какое-то кривое сооружение - будка или ларек, может быть. И тут мальчика угораздило повернуться неудачно, махнуть рукой в пылу беседы, и шарик - удалой красавец, волшебное сокровище - наткнувшись на будку, вдруг взорвался с ужасным грохотом и бессильно упал на землю дырявой тряпочкой.
   Пусть бы лучше улетел - не так было бы страшно. Полетел бы, вольный, в небеса: навестил и умчался. Но он не улетел - погиб, навсегда, безвозвратно. Только что был живой, веселый, а теперь лежал у ног - дохлый, жалкий, неподвижный. Все пропало.
   Сын наклонился над мертвым шариком, а когда поднял голову, все лицо его было залито слезами. И как только Лена услышала сквозь всхлипывания: "Это я, я сам во всем виноват!", то, больше уже не расчисляя бюджета, схватила малыша за руку и со всех ног бросилась обратно.
   Но они опоздали. Нерадивая надувальщица к этому времени уже успела куда-то смыться, а толстая тетя, которую она оставила вместо себя присматривать за товаром, сразу предупредила, что продать шарик она готова, но надувать их не умеет. Увы! В связке, оставленной на ее попечение, колыхались во множестве безвкусно расписанные блестящие раскоряки по невозможной цене, а простой шарик был среди них только один - желтоватого цвета, бледный, маленький, изрядно сдувшийся и утративший прыть.
   Лена подумала, что сын такого не захочет, но ошиблась. Он так и потянулся к желтому шарику всем телом:
   - Ничего, мама, пусть будет такой. Он тоже хороший.
   Этот шарик несли с величайшими предосторожностями, за десять метров обходя вертикальные предметы. Весь оставшийся вечер сын ни на шаг не отходил от дивного видения. И зубы чистить отправились вдвоем, и уснули в обнимку. Так что на этот раз удалось кое-как управиться. И все же Лена не могла не подумать, до чего непрочны и иллюзорны человеческие имения.
   Некоторое время спустя, объясняя сыну, что такое монах, она выразилась так: "Монах - это человек, который ради служения Богу отрекся от всего, что у него было в жизни и ничего своего не имеет". И вдруг получила неожиданный ответ:
   - Но ведь и каждый человек ничего не имеет, а все, что у него есть, принадлежит Богу.
   И Лена поразилась глубине и точности этого замечания. В самом деле: нет у человека ничего своего, все в аренду. Уйдут люди, умрут животные, кончатся деньги, изменятся чувства. И останется только то, что есть на самом деле: человек, его поступки и его Создатель.
  
   А что касается фильма "В 3-10 на Юму", то Лена все-таки умудрилась его посмотреть, и маме показать. По правде говоря, даже в следующее воскресенье. Что удивительно - в нем действительно оказалось все, что мерещилось Лене заранее: бизоны, солнце, прерии, чистота и пропасть благородных чувств.
  
   О том, как Лена ездила в Вологду
  
   Это вот как вышло: Лена и двое ее друзей отправились навестить четвертого их приятеля, который как-то не остерегся и угодил в армию; это случалось. Лена согласилась на путешествие с радостью: из вологодских окрестностей когда-то явилась в прекрасный Санкт-Петербург ее первая любовь. "Посмотрю, какие там люди, какие нравы, обстановка", - собиралась она.
   Так и случилось: увидеть ей удалось немало. И скоро - еще в поезде. Это был так называемый колбасный поезд: ночь туда - ночь обратно, а день отводился на закупку колбасы и прочей провизии. Билеты тогда стоили дешево, и еда тоже, но вся беда была в том, что в провинции ее почему-то не продавали. Поэтому каждой семье или нескольким скооперировавшимся семьям приходилось каждую субботу высылать гонца для закупки продуктов в столицу, если она помещалась достаточно близко. Получилось довольно странное устройство. Однажды Лене привелось стать свидетельницей поучительной сцены. Она стояла в очереди в гастрономе "Диета", дабы приобрести себе плавленый сырок. Изрядная очередь нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и недовольно подергивалась, когда какой-нибудь покупатель посягал на слишком большую порцию товара. И тут дело дошло до одной неказисто одетой, худенькой тетеньки. Несмотря на свой скромный вид, она закупала товары в широком ассортименте и огромных количествах, так что даже брало сомнение - как же она сможет донести такой груз. Постепенно всем стало ясно: это гонец. Очередь загалдела. Особенно усердствовал жирный дядька с толстым красным лицом.
   - Безобразие! - орал он, - Понаехали скобари, и колбасу нашу поедают! Ишь ты умная какая нашлась! А ну не отпускать ей! Пускай едет к себе в Псков и там свою колбасу покупает!
   Скромная тетенька покраснела и молчала. Видно было, что толстомордый попал метко. Но тут неожиданно для всех выступила продавщица.
   - А ну-ка, замолчите! - крикнула вдруг она. - Сегодня утром в наш магазин пришла машина с колбасой из Пскова. Так что женщина берет свою собственную колбасу. И вы тоже ее собственную колбасу покупаете.
   И тут Лена увидела чудо. Внезапно наступила абсолютная тишина. Жирный дядька уменьшился в размерах и сник в хвосте очереди, а толстые тетки из его кордебалета посторонились, чтобы не теснить женщину из Пскова; одна даже потянулась поддержать ей кромку рюкзака.
   Так что у Лены вполне хватало информации, чтобы оценить положение дел в провинции. Но, по своему всегдашнему легкомыслию, ей это вовсе не пришло в голову - например, никто не позаботился о том, чтобы захватить с собой еды даже в дорогу.
   Когда Лена с друзьями вошли в вагон, им повезло: сразу же нашлось отделение с тремя свободными местами: нижней полкой, верхней и самой верхней. А на оставшихся трех местах расположились трое вологодцев - гонцы, судя по количеству багажа. Старший из них, добродушный здоровяк, приветливо обратился к вновь прибывшим, сильно напирая на "о":
   - Ну, вот и хорошо, - удовлетворенно заметил он, - вас трое, и нас трое - один...
   Тут он легко и плавно вставил в свое приветствие некоторый орган, присущий обычно мужскому организму. Ну, дело житейское: не удалось ему с первого взгляда в скудном освещении стоящего поезда распознать в Лене, коротко стриженой и в штанах, даму. Когда свет включили, он уже больше так не плошал. Но Лена от души веселилась. "Положим, я не в счет, - потешалась она про себя, - но все же: у меня двое спутников, и соседей трое. А м-м... орган-то всего один! Вот интересно, кто же счастливый обладатель? Кому это больше других подвезло?"
   Когда Лена вышла в коридор, оказалось, что в поезде, кроме гонцов, ехали из Петербурга домой школьники, побывавшие на экскурсии. Один из мальчиков обратился к ней с такой же точно приветливостью, и с восторгом принялся рассказывать о том, что ему удалось увидеть в Петербурге. При этом Лена даже сначала не вполне поняла, в чем тут дело. То есть, суффиксы, приставки, окончания, да еще предлоги там всякие и союзы были ей хорошо знакомы, но вот корни употребляемых слов... Не то что они были Лене совсем не знакомы, но все-таки значительно менее привычны, чем какие-нибудь другие корни. Их было мало. Очень мало - три-четыре буквально. Но они были с таким искусством вплетены в сюжет повествования, что через несколько предложений Лена уже начала улавливать смысл, хотя заметьте: корни ведь не имели никакой смысловой привязки к предмету речи. Мальчик говорил совершенно непринужденно и своей приветливости ничуть не утратил. Тут до Лены наконец дошло, в чем дело: дядя, будучи взрослым, уже хорошо понимал, как должно выражаться в присутствии дамы, а мальчик был еще маленьким, и просто не знал пока, что этими словами нужно пользоваться избирательно. Может, это и был его родный язык. Во всяком случае, возможность перевода, или какой-нибудь адаптации ему даже в голову не пришла.
   Выслушав интересное это повествование и подивившись мощи и гибкости русского языка, позволяющего при помощи четырех корневых основ выразить широчайшую гамму эмоций и впечатлений, Лена вернулась в купе. Тут ее ждал совсем неожиданный подарок судьбы: стол ломился от колбас и всякой другой еды, а друзья ее уже сидели с бутербродами в руках и улыбкой до ушей. Их соседи щедро выкладывали все, что им удалось раздобыть в Петербурге, ничего не пожалев для своих случайных попутчиков.
   За столом долго беседовали. Даже Лена, которую текущее и политическое положение интересовало довольно умеренно, была увлечена толковым и здравым взглядом на жизнь, спокойной мудростью и остроумием своих собеседников. А уж ее друзья загорелись по-настоящему, веселились, соглашались и спорили вовсю. Лене даже жалко стало, когда подошло время ложиться спать - поезд приходил в Вологду очень рано.
   Вологда встретила их серым небом, мокрым снегом, унылым видом и почерневшими стенами домов. Не очень-то тут весело оказалось - тесно, бедно, скудно. Что ж, поехали разыскивать воинскую часть. Но так как оставалось еще много времени, решили прежде зайти в вокзальный буфет подкрепиться чайком. И там случился примечательный эпизод. Кто-то нечаянно толкнул шаткий столик, стаканы попадали, опрокинулась солонка... Сделалось грязно. И так как тряпочки под рукой не случилось, решили оставить на столике немного мелочи для компенсации ущерба. Так и поступили. Но когда отошли уже довольно далеко от вокзала, вдруг услышали торопливый возглас: "Ребятки, постойте, подождите!" К ним спешила старушка из буфета, запыхавшаяся и промокшая. Добежав, она протянула им ладошку: "Ребятки, вы денежки забыли!" Пораженные путешественники принялись отговаривать ее от этого удивительного поступка, уверяли, что денежки оставлены нарочно - за беспокойство, упрашивали взять... Но все было напрасно. Так и пришлось забрать свою мелочь обратно.
   Делать нечего, отправились дальше. Долго еще колесили на автобусе по узким кривым улицам. И все же, когда разыскали воинскую часть, оказалось, что до нужного часа еще далеко. Решили тогда сходить в магазин запастись едой. И в этом магазине им довелось испытать настоящее потрясение.
   То есть, еды не то что не было в смысле ассортимента или качества, нет - куда там! Ее просто-напросто совсем не было: ни хлеба, ни крупы, ни даже соли; вообще, работали только два отдела - в одном предлагались пластмассовые пробки для бутылок, в другом - сами бутылки. Эти последние все же присутствовали в достаточном количестве и солидном ассортименте.
   Купив с горя несколько пробок и бутылок, путники направились в воинскую часть и стали дожидаться начала увольнительных. Наконец, после томительных расспросов, беготни и перепроверок, они получили своего товарища, в виде бледном и озабоченном, да еще впридачу двух-трех солдат, которым также подошел срок увольнения.
   - Они тоже пойдут с нами, - обреченно предупредил товарищ.
   Сильно увеличившаяся компания отправилась дальше и после долгих блужданий по глухим закоулкам вышла наконец к цели своего путешествия - двухэтажному деревянному домику, выкрашенному грязно-желтой краской. Он оказался женским общежитием. Поднявшись на второй этаж, чужие солдаты уверенно постучались в облупленную дверь. Из комнаты послышались приветственные возгласы, и все вошли внутрь.
   Комната была тесной и убогой, но почищенной и приукрашенной. С особенной силой Лену поразило следующее украшение: одна стена, самая большая и нарядная, была густо увешена фотографиями, на которых были изображены одни лишь только солдаты: разных мастей и размеров, в различных видах и позах, в самых разнообразных сочетаниях. На некоторых из них - но не на многих - фигурировали и сами хозяйки, и тоже в различных сочетаниях. Хозяйки были тихие, скромного вида девчушки, довольно юные, но все же постарше призывного возраста. Они дружелюбно и с радостью приветствовали всех вошедших, знакомых и совсем незнакомых, усадили, занимали и отнеслись как нельзя лучше.
   В комнате сделалось еще более тесно и довольно шумно. Никто особенно не старался придерживаться тишины, и вдруг Лена с удивлением обнаружила, что за ситцевой занавеской спит совсем маленький ребенок, может быть, даже грудной. Она шикнула на своих спутников, чтобы те вели себя потише, но мама девочки решительно отвергла это попечение.
   - Не беспокойтесь, - уверила мама, - это ей совсем не помешает. Она привыкла.
   Общение постепенно устанавливалось. Оказалось, что хозяйки совершенно в курсе всех солдатских дел, порядков и происшествий. Они знали в лицо, по фамилиям и прозвищам всех солдат и офицеров воинской части (последних, правда, понаслышке), помнили все случившиеся за несколько лет события, находили упоминавшихся лиц в своей обширной фототеке и рассказывали о них множество историй. Такое было впечатление, что они живут исключительно солдатской жизнью, так как о своих личных делах, не связанных с воинской частью, они ни разу не упомянули. Зато солдатам было интересно, приятно и уютно. Они с жаром обсуждали детали и развлекались от души. Лена волновалась за ребенка, но, похоже, напрасно: за весь день девочка так и не появилась из-за занавески, и никого не побеспокоила своим присутствием. Со временем приготовилась еда и явились бутылки - единственный вклад, который сумели внести Петербургские гости, не считая пластмассовых пробок.
   Вскоре после этого в дверь постучали, и вошли две старушки: толстенькая и тощенькая. Их тут же радушно пригласили за стол, на что они охотно согласились и присоединились к обществу. Обе жили в общежитии и имели такую же комнату на четверых, с той только разницей, что в этой комнате собирали именно старушек, которые выходили на пенсию и оставались жить в общежитии дальше. Лена уставилась на них во все глаза.
   Толстенькая старушка была солидная, степенная, положительная особа; она без торопливости пристроилась поближе к кастрюле, и дальше уже говорила и действовала мало, иногда лишь внушительно посапывая. Зато тощенькая!.. Это была всем старушкам старушка. Лене такие еще никогда не попадались. На еду она не обратила ни малейшего внимания, но зато так и кинулась к выпивке. Она подмигивала, и пошучивала, и всячески увивалась вокруг гостей, доставивших ей такую отменную возможность повеселиться всласть. В отличие от хозяек, приезжих и даже солдат, она чувствовала себя в этой компании, очень мало подходящей ей по возрасту, полу и интересам, свободно и непринужденно. Когда стала намечаться некоторая убыль в спиртных напитках, бабуля первая с величайшей готовностью предложила свои услуги на предмет "сбегать", получила деньги и действительно обернулась с удивительной быстротой. Лене даже показалось было, что неугомонная старушка, как следует тяпнув, принялась как будто и глазки строить столичным кавалерам. Хотя это, наверное, все-таки показалось.
   Честно говоря, поначалу Лена с недоумением посматривала на эти три поколения солдатских сестричек и совсем для нее непонятные порядки: младенца, обитающего за занавеской, хозяек, лишенных собственных интересов и старушек, коротающих старость в общаге. Однако постепенно это недоумение начало уступать место совсем другим чувствам. Например, через некоторое время она убедилась, что ни к кому из гостей хозяйки не испытывают ни матримониального, ни даже романтического интереса, но их обращение со всеми оставалось одинаково ласковым и внимательным. Один из солдат, по имени Римас, хлебнув, разоткровенничался с Леной:
   - Я как приехал служить сюда, поначалу обрадовался: песню вспомнил. Ах, думал, Вологда! Романтика! А тут... ничего хорошего. Глушь, скукота...
   Лена даже зубы стиснула - до того ей захотелось, хотя и не будучи вологжанкой, дать балбесу здоровенного подзатыльника. Ты-то, обалдуй, позаботился ли о том, чтобы с тобою было кому-нибудь интересно? Но хозяйки лишь грустно и робко потрепали его по макушке, утешая в таком разочаровании. К тому же, после посещения магазина Лена стала иначе смотреть на еду, как-то с гораздо большим почтением. И когда хозяйки внесли огромную емкость с неведомо как раздобытой едой, и щедро оделили ею всех явившихся, включая и путешественников, которых они видели в первый и в последний раз в жизни, ее недоумение окончательно сменилось уважением, удивлением и сочувствием. А когда они уже ехали обратно, Лена все думала о том, что ей, может быть, и не удастся проникнуть в суть того устройства, которое им случилось наблюдать. Но зато навряд ли ей когда-нибудь случиться достичь самой или увидеть где-нибудь в другом месте такой уровень бескорыстия и щедрой доброжелательности к любому человеку, которого судьба посылает тебе навстречу. По правде сказать, ей даже немного грустно стало - и от того, и от этого. Даже непонятно, от чего больше.
  
   Байка о еде
  
   Ах, еда, еда! Замечательная это вещь. Ну теперь, конечно, какая там еда - все пластмассовое, дорогое, в пакетиках. А вот прежде еда была доступна и различна. Взять Елисеевский магазин. Светильники в виде цветущего дерева, витражи из цветных стекол - такой нарядный свет из них льется! Стройные ряды таинственно мерцающих подсвеченных бутылок, симметрично уложенные, с аккуратно расправленными хвостиками шоколадные конфеты в огромных хрустальных вазах, а запах!..
   А впрочем, что Елисеевский. Там даже купить ничего нельзя было - дорого; разве на Пасху кусочек колбаски. А вот однажды Лена жила на Невском, возле Аничкова моста. Там от Фонтанки отходит улочка - маленькая, совсем незаметная. На ней располагались в ряд три заведения: столовая, кафе и ресторан. Во всех трех подавали одни и те же фирменные пирожные, только там их и делали, больше нигде. Стоили они лишь на восемнадцать копеек дороже обычных, но что это были за пирожные! Огромные, во-первых. Потом, красивые очень - с грибочками там всякими, в клеточку, в полосочку (одно из них, в клеточку, даже так и называлось - "Фонтанка"). К каждому из них подавалась какая-нибудь субстанция - взбитые сливки, например, или шоколадный соус. Лену там очень скоро узнали, ведь она жила в этом же доме. Когда приходили неожиданные гости, не было ничего удобнее, как спуститься вниз, захватив с собой одновременно тарелку и кастрюльку. В тарелку накладывали пирожные (пять огромных ломтей или даже десять, если чуть поменьше, на два рубля), а в кастрюльку за те же деньги, прямо половником, наливали без меры шоколаду. Вот было объедение!
   А впрочем, что пирожные - так, баловство. Но от этих трех заведений там была устроена еще Кулинария. Так назывались небольшие лавочки при кафе или столовой, где продавали различные полуфабрикаты, гарниры, салаты и все с этой кухни в развес. Вот это оказалась настоящая удача! Например, там водился, тоже фирменный, вкусный и сытный картофельный салат. Он стоил сущие копейки и был необыкновенно увлекателен. Из четырехсот грамм выходил отличный ужин на двоих. А почки по-русски - с томатиком, солеными огурчиками тушеные - пальчики оближешь! Вы бы не поверили, на какую толпу гостей хватало полкило этого изумительного блюда, добавленного в пропорцию к жареной картошечке.
   А впрочем, что Кулинария. Это все вещи довольно обыкновенные. А вот однажды на Невском во всех магазинах вдруг стали продавать сыр рокфор - с зеленой плесенью, и минтаевую икру. Ну, это уж просто была самая любимая на свете еда, не считая, конечно, грибного супа, рассольника, сала, помидор, кальмаров, кабачков, картошки и всякого такого. И что же? Лена сейчас же купила себе огромную голову рокфора (еле донесла!) и соразмерное количество икры. Это были дни блаженства! Чуть захочется покушать, сейчас - чаек, бутербродик с икрой, ломтик сыру! Опять захочется - пожалуйста! Надолго хватило.
   А впрочем, что икра, рокфор. Это с каждым могло случиться. А вот один раз совсем уж странный случай вышел - как Лена умудрилась сварить выварку супа. Этому, конечно, трудно поверить. Но на самом деле все так и было. Дело в том, что в этих Кулинариях, в числе прочих интересных вещей, давали иной раз кости, обрезанные то небрежней, то добросовестней, по двадцать копеек за килограмм. И вот однажды Лена повстречала такие кости, обрезанные на этот раз с восхитительной небрежностью, но очень уж крупные - как будто от буйвола или вроде даже зубра. "Управлюсь", - храбро решила Лена, так ее прельстил их мясистый облик. Однако дома выяснилось, что, во-первых, соблазнительный мосел обладает такой могучей твердостью, что никакой инструмент не в силах его сокрушить, а во-вторых, такими внушительными размерами, что в самой крупной кастрюле он не скрылся и на треть, даже из ведра вздымаясь могуче и грозно. Тут-то Лена растерялась, вы подумали, - нет, представьте: раздобыв громадную оцинкованную выварку для кипячения белья, она наконец упрятала в нее устрашающую конечность; пара пакетов картошки да пяток килограммов щавеля и совсем поправили дело. Три дня отменным, густым, наваристым супом объедалась вся многонаселенная коммунальная квартира и значительная часть физического факультета. Суп получился настолько удачен, что каждый пирующий без конца просил добавки, но сколько бы Лена ни подливала всем желающим, супа в выварке, казалось, не убывало - точь-в-точь как в волшебном горшочке.
   Да много было еще у Лены приключений с различными пищевыми продуктами, но невозможно всего рассказать - не вышла бы поваренная книга.
  
   Байка о рыбалке
  
   Вообще-то Лена рыбалкой не слишком увлекалась: неловко было вылавливать рыбок, которые ничего плохого ей не сделали. Но тут так было дело: была у нее подружка, которую звали Сеточка, а некоторые даже просто Точка - за линейные размеры. Так вот эта Сеточка делалась просто сама не своя, когда речь заходила о рыбалке. С удочкой над речкой она могла валандаться сколько угодно, хоть в дождь, хоть в бурю, хоть в сильный снегопад. Она вот как делала: нагрузившись в пятницу нужным скарбом, с работы со всех ног кидалась на электричку, и успевала таким образом захватить вечернюю зорю. А вы думаете, ночью она шла спать? Да, как же! Как бы не так! Разжигала на бережку маленький костер и пережидала два-три самых темных часа, а там уж и утренняя зоря, а там целый день впереди; а что она следующей ночью делала, как вы полагаете? Ну, точно! Разжигала костерчик и пережидала ночь, благо они летом в Петербурге короткие. И только в воскресенье под вечер еле-еле управлялась оторваться от речки или там озера, да и то потому лишь, что пора было обрабатывать улов. К тому же еще у нее было такое интересное изобретение заведено: во всю пятницу она старалась ничего не пить, или уж в крайнем случае один-два глотка; как вы думаете, для чего? Разумеется, для того, чтобы не было нужды лишний раз причаливать к берегу, и, таким образом, сэкономить лишних полчаса! Ну, не чумовое ли создание, скажите на милость?
   Конечно, для этих сумасшедших авантюр ей требовались компаньоны. Самой ей было не по силам донести до места необходимое снаряжение. Ну, палатка ей была без нужды, и равным образом она обходилась без еды, бодро утверждая, что на рыбалке кушать совсем не хочется. Но нужно было доставить лодку, а также всевозможные снасти и приспособления: удочки, черви, корзинки, подсачники, подкормки, мормышки - Бог знает, что там такое каждую минуту требуется этим неисправимым безумцам.
   И вот, несмотря на неуемную энергию, с которой Сеточка раздобывала себе товарищей, в некоторый момент ресурсы эти начали иссякать. Съездит человек на этакую рыбалку раз или два, глядишь - на следующие выходные у него регулярно находятся более спешные дела. Поэтому, делать нечего, мало-помалу дело дошло до Лены. Правда, выслушав впервые рекогносцировку, она пришла в ужас и отказалась наотрез, но Сеточка наседала с такой силой, что в конце концов Лене пришлось уступить, только она поставила два условия: во-первых, ни за что на свете она не будет торчать ночью на берегу, все равно, с костром или без, а во-вторых, ей решительно необходим хотя бы один выход на берег среди дня, а лучше два, так как терзаться от жажды по пятницам она нисколько не собирается. На том и порешили, и решение это Сеточке пришлось-таки выполнять. С годами она даже сдала свои позиции настолько, что стала брать с собою кусочек хлебца и горсть леденцов, но поначалу никакой еды не водилось. Делали так: встретившись в пятницу после работы, ехали в деревню, где была снята маленькая комнатка. Там, все приготовив заранее и накопав червей, ложились спать, и, встав в четвертом часу утра и наскоро подкрепившись, выходили со всеми вещами на озеро.
   До озера было километров восемь. Вообще-то полагалось выйти затемно и прибыть на место еще до рассвета, с тем, чтобы в процессе восхода солнца удочка была уже засунута в воду. Но так почти никогда не получалось, и рассвет обычно заставал их в пути. А вот интересно: в городе рассвет всегда голубой, сероватый, жемчужный; а за городом он оказался розовым, золотистым - теплых, в общем, тонов. Может, от листьев. А птички: сначала притихнут, а потом как расчирикаются! Шум, гам, веселье! Лена тоже поначалу шла тихо, а потом подбадривалась и принималась развлекаться по мере сил, хохотала, сочиняла стишки в стиле Винни-Пуха и Пушкина, и тут же распевала их во все горло. Сеточка шагала молчаливо и вдумчиво, сосредоточенно составляя стратегию грядущей ловли. Но уж на озере, конечно, Лене приходилось потерпеть: там можно было только тихонько бормотать себе под нос, руки в воду макать аккуратно, вертеться медленно и осторожно; глазеть по сторонам - пожалуйста, сколько хочешь, но только молча. Сеточка наставляла две, а то и три удочки одновременно и с головой уходила в промысел, да еще успевала при случае и за Лениным поплавком присмотреть.
  
   С погодой, конечно, не всегда так везло. Однажды случился такой нудный, мелкий, холодный дождик, что Лена просто света невзвидела: мокро, холодно, скучно. А Сетка хоть бы что: накрылась клеенкой, и сидит себе, как приклеенная.
   - Сет, - взмолилась Лена, - ну давай поедем домой! Ну посмотри, как мокро! Этот дождь сегодня не кончится.
   Сеточка посмотрела на Лену, как на сумасшедшую.
   - Ты что, - возмутилась она, - в такую погоду самый клев.
   Но Лене было больше не до клева.
   - Мы ведь сегодня еще не высаживались, - напомнила она, - а уже четвертый час!
   - Ну ладно, - сжалилась Сеточка, - мы вот как сделаем: иди разожги костерчик, вот тебе жестянка - заваришь шиповника или чего-нибудь, и позовешь меня, попьем горяченького; а я тем временем еще с берега половлю.
   - Гениальная мысль, - обрадовалась Лена. - Действительно, с берега ты еще не ловила.
   Лена высадилась на берег и с наслаждением ощутила под ногами твердую землю. Она отыскала отличное, почти совсем сухое место под развесистой елкой и ухитрилась раздобыть немного сухих дровец. Но то были еще не все подарки судьбы, поджидавшие ее на благословенном этом берегу: когда она возвращалась с хворостом под елку, то на пути - почти под ногами, прямо на дорожке! - попался вдруг гриб. Но какой это был гриб! Громадный, здоровенный, чудовищный, исполинский гриб, колоссальных размеров, гигантский грибок, с собаку величиной! Очень возможно, что это был тот самый гриб, под которым укрылось от дождя множество различных животных, в том числе довольно крупных - размер у него был самый для этого подходящий. К тому же он оказался без единого червячка, чистенький, свеженький, будто только что вырос из-под земли. Лена поджарила его над костром на веточке и с величайшим удовольствием съела, запивая горячим травяным настоем. Ей сразу стало так хорошо, так сухо, тепло, сытно, уютно, что она даже в лодку направилась бодро и весело, и ей перестали досаждать дождь, слякоть и тучи. А Сеточка так и не пришла к костру, потому что с берега тоже неплохо ловилось.
  
   Не всегда, правда, так удачно получалось. Однажды Лена и Сеточка попали на озере в ужасную бурю. Вы можете не верить, но озеро было очень большим, а ветер - чудовищно сильным, настоящий ураган. Решили, что Лена попытается выгрести, а Сеточка будет отливать воду; так право, даже трудно сказать, кому пришлось тяжелее. Волны захлестывали легкую надувную лодочку, каждую минуту грозя ее опрокинуть и окатывая несчастных рыбаков потоками холодной воды; в лодке было по колено, да еще сверху поливал отчаянный дождь. Лене приходилось грести против ветра, и через полчаса напряженной работы она не заметила ни малейших результатов. Вся одежда и обувь были насквозь мокры, и тут Лена впервые поняла как следует, что приходится переживать грудным младенцам, когда на них мокрые штаны. "Вот почему они орут и плачут так громко, - размышляла Лена. - Что ж, это неглупо с их стороны! Я бы тоже орала, как сумасшедшая, если была бы хоть малейшая надежда, что за это кто-нибудь даст мне сухие штаны." Но не было вокруг ни сухих штанов, ни кого-нибудь, ни надежды - только волны, ветер и дождь. Тогда Лена зажмурила глаза, изо всех сил стиснула зубы и как следует налегла на весла, ни о чем ни думая и упираясь покрепче. И представьте - эта простая тактика принесла плоды, через час сквозь серую массу дождя показался берег, потом они попали в затишку, и скоро уже вытаскивали лодку на каменистый пляжик. На берегу тоже было мокро, но уверяю вас, совсем другое дело бежать по земле, хотя бы насквозь промокшими и с тяжелым грузом, чем болтаться по бурному озеру в легонькой резиновой лодке!
  
   Вас, конечно, интересует, насколько результативной была этакая рыбалка? Что касается Лены, то не очень, признаться: она больше вертелась, распевала, да зевала по сторонам, чем заботилась об улове, так что могла похвастаться не больше, чем двумя-тремя десятками окуней или плотвичек размером чуть больше ладони. Но Сеточка другое дело: на свои три удочки она вылавливала не менее как шестьдесят, или, при удаче, восемьдесят таких рыбок, ну а чтобы сто или больше - это редко бывало. Неплохой улов - да; только это Лену и смущало. А то бы все было просто прекрасно!
  
   О том, как Лена познакомилась в электричке с дядей Васей
  
   Однажды Лена ехала в электричке с работы. И тут, на станции Ижорский завод, в вагон вошел невысокий дяденька и поместился на противоположной лавочке. Поместившись, от сразу же нашел нужным сообщить Лене, что вообще-то он никогда не пользуется общественным транспортом, имея автомобиль, но сейчас вот хлебнул, а потому принужден прибегнуть к услугам железной дороги.
   - Ладно, поезжай, - согласилась Лена.
   Ободренный, дяденька продолжил (возможно, никогда не пользуясь электричками, он имел о них особое представление - ну, например, что пассажир обязан развлечь сидящую напротив даму, раз он оказался поблизости). Он развлекал Лену всякими подробностями из своей жизни, в том числе о только что предпринятом, хотя без особого успеха, визите к одной своей знакомой.
   - Никак не могу по душе найти, - пожаловался он, и тут же поспешно добавил, не без некоторого хвастовства: - Я ведь вдовец, двух детей, между прочим, выращиваю.
   - Эка невидаль, - отмахнулась Лена, - да я тоже вдова и двух детей выращиваю - не сильно удивил.
   - Что вы говорите? - обрадовался дяденька, и, торопливо порывшись по карманам, наскоро сформировал увесистую пачку и протянул ее Лене. - Вот мои документы, - предложил он.
   - Друг, - ответила Лена, бегло ознакомившись с пачкой, - у тебя отличные документы, но среди них не хватает главного: расчетного листка. Ты в следующий раз, когда будешь документы подавать, ты его сверху подколи, потому что я в основном его и буду рассматривать на самом-то деле.
   Дяденька пустился было в рассуждение о том, что деньги не главное; но не успел еще дойти до главного, как электричка приехала на Ленину остановку.
  
   ... - А что, мама, ты хотела бы выйти замуж?
   - Специально нет. Но если найдется смельчак и попросит нашей руки - что ж, порешаем его как-нибудь.
   - Руки-и?... А если ноги?
   - Ну, кто ноги попросит, тот ногой и получит - или я уж, право, не знаю, что ты имеешь в виду.
   - Ну нет, это фигушки, я ее никому не отдам! Пускай приходят эти смельчаки - всем им придется иметь дело со мной! Такую Кузькину мать увидят, что окоченеют навсегда!
   - Да что ты, сынок. Смельчаки ведь разные бывают. Что, если попадутся крупные, крепкие, мощные - ну, как ты тогда?
   - Ничего-о! Будь спокойна, всех уделаю! Пускай только в очередь становятся, мухоморы лихомордые!
  
   Может, вы и не поверите, а Лена знала, как водится у зебр. У них вот как: когда дочка подрастет и найдет себе жениха, то ее папа берет этого жениха и с рассвета до захода солнца объясняет ему, как надо жить на свете. И если после заката юноша еще стоит на ногах, он может идти и забирать свою полосатую; не то приходится ему, видно, поискать папу пожиже. Но вот как у гиен водится - этому вы ни за что не поверите, и рассказывать бесполезно; а, между прочим, чистая тем не менее правда!.. Ну, а во всяком случае, Лена, конечно, очень рада была, что теперь, наконец, за нею будет столь тщательный и заботливый присмотр.
  
   День Физика
  
   День Физика!... День Физика бывал один раз в год, и факультет преображался тогда. Надо сказать, что когда Лена угодила на физфак, ее совершенно не интересовали никакие праздники - скука да тоска; но зато будни - вот это да! Как раз будни были настолько упоительны, что трудно было представить себе праздник, который смог бы выдержать сравнение с физфаковскими буднями. Допустим, качество обучения. Профессора!.. Ах, Боже мой! Да вы хоть весь мир обойдите - разве вы найдете где-нибудь таких профессоров? Даже не мечтайте. Потом, сокурсники. Ну, о чем тут говорить! С половины страны собран самый цвет, лучшие, умницы. И что бы вы думали? Все буквально - от самых повернутых гениев до самых экспериментальных вариантов, взятых для одного лишь колорита - все охотно с Леной разговаривали, нет - улыбались ей и радовались, нет - сами подходили знакомиться! О, какие там были! Лене очень нравились повернутые гении, например. Они были такие трогательные, такие необычные. Да и все остальные тоже ей очень нравились. Даже экспериментальные варианты, будучи, может, и не самыми приятными, все же бывали замечательно интересны. Ну вот, например: одна тетя всю жизнь проработала мотальщицей и долго мотала, а когда ей стукнуло тридцать пять, вдруг спохватилась, быстренько побежала и поступила на физфак. Тетя была редкой сварливости и довольно страшноватого облика, но, как видите, училась, даже вышла замуж и ребенка родила - тоже очень капризного, правда. Ну что, разве не интересно? И видимо-невидимо было там всяких историй. Кроме того: Петергоф. Ах, что вы! Такого места нигде больше нет. Парки, фонтаны - это для всех. А для хозяев было совсем иное. Петергофский ведь совсем особенный ландшафт, такого нигде больше не встретишь - кусты, пригорок, рощица, солнечная лужайка, устеленная теплым вереском и мхом, шустрая тропинка, канавка или маленький пруд... И тут, за очередным прихотливым поворотом ты вдруг такое видел!.. Что? Ну, каждый раз разное. Чаще всего, конечно, старинный летний дворец, преобразованный в крошечное общежитие или отдельную кафедру - а то, бывало, в заведение совершенно неизвестного назначения! Немало было таких. Но попадались вещи и попричудливей. Допустим, здоровенная каменная голова, торчащая из-под земли. Да! Это правда - она и до сих пор там торчит. Либо старинный мостик, фонарь там или беседка - это тоже встречалось.
   Нечего сказать, обаятельная была обстановка. Но как же то главное, ради чего с такими надеждами приезжали сюда, спросите вы?
   Все надежды тут оправдались, все стремления увенчались редкой наградой. Это Лена увидела сразу, но еще подробнее разглядела потом, ей ведь случилось в разное время всякие профессии иметь - инженер, программист, геолог, еще инженер - не считая всякого барахла. Что ж, техника тоже бывала интересна - остроумные решения, удачные находки, системный подход... Приятно. Но изучение природы - это совсем другое. Пускай она сложна, непонятна, нелогична, нелинейна вдоль и поперек, но когда хотя бы крошечную деталь удавалось разглядеть... Это необыкновенное чувство. Его даже сравнить ни с чем невозможно. Вот на что это похоже: как будто тебе удалось подойти чуть ближе к сотворению мира, увидеть чистоту и гармонию великого замысла - самое сердце мироздания.
   Да; и с этим, конечно, ничто на свете не могло равняться, а тем более какие-то праздники. Впрочем, на День Физика Лена все-таки собралась. Но, переступив знакомый порог, она просто не поверила собственным глазам.
   Стены факультета, от пола до потолка, были увешаны густо и ярко - затейные, красочные плакаты, фотографии, газеты, листовки; там были такие потешные, забавные объявления, что просто можно было часами бродить по факультету и веселиться. Лена так бы и поступила, но уже начиналось представление, и пришлось поспешить. И недаром. Чего только не было! Концерт: море песен, знаменитых и своих; выступления гостей из других городов - как будто во всем мире побывал. И венец всему - Challenge Cup, веселое состязание между преподавателями и студентами. Студенты тоже были хороши, но преподаватели!.. Какие чудесные они сочиняли песни, веселые и трогательные, какие смелые и остроумные шутки выдумывали! Они выжимали тяжеленные столы и громоздкие физические приборы, кувыркались через голову, наряжались тетеньками и даже не задумывались появиться в трусах, если этого требовал сюжет представления. Во все глаза смотрела Лена на своих собственных преподавателей. Вот какие они, оказывается, вот это да!
   И каждый год после этого День Физика повторялся, как ни в чем ни бывало, с точно такими же внезапными и мощными взрывами смеха, красок, песен, радости и жизни. И Лена никогда не могла отделаться от впечатления, что это - явление природы, что оно само собою прорастает и расцветает за одну ночь, появляется из сокровенных глубин, звучит и вновь засыпает на год, как Виктория Регия. И хотя она потом познакомилась с людьми, которые рисовали, писали и пели для Дня Физика свое самое лучшее, это впечатление не проходило - интересно, да? Но было еще более удивительное, это Лена узнала потом, когда прошло много лет, и все ее связи с физфаком, что же делать, мало-помалу подошли к концу. И тут постепенно оказалось, что День Физика способен играть роль универсальной пуповины, навечно связывающей с физфаком его воспитанника. Лена диплом ведь здесь не получила, как известно; но вы были бы поражены, и ни за что не поверили, узнав, как много она получила взамен. Удивительные, редкие вещи: дорогих друзей, дом и семью; ни с чем не сравнимое ощущение причастности к мирозданию, достоинство и свое место в мире, а также огромное количество вдохновения, радости и счастья. Лене, правда, не пришлось поработать по выбранной специальности, но всю жизнь ее выручали упорство, научная добросовестность и бесстрашие перед любой задачей, к которым на физфаке незаметно приучали всех. И даже когда прошло много лет, и призабылись уже те науки, которые она там изучала, физфак не прекратил неоскудевающих даров и все продолжал щедрой рукою одаривать свою любимицу: поддержка и утешение, любимая работа - и не одна, кусок хлеба ей и детям в самый тяжелый час, правильный взгляд на вещи, совет и опора, помощь и путь, свобода и радость, и нежность, и любовь, и сила, и мудрость.
  
   Вы, конечно, навряд ли поверите этой невероятной истории... Да и никто бы, должно быть, не поверил. Но на самом деле это именно так все и было - ни прибавить, ни убавить. Хоть сами спросите - всякий может подтвердить.
  
   О том, как Лена была знакома с Гуманитариями
  
   Вот с гуманитариями Лена раньше никогда не бывала знакома. Как-то не довелось. Обычно она была знакома с естественниками. А потом естественники кончились, и теперь она служила у всяких новых, новеньких, обновленных и слегка подновленных русских, в том числе грузинской и иных восточных национальностей. Как раз в это время она служила у одних новых русских в грузинском варианте. Они все собирались купить асфальтовый завод, или, может, консерваторию открыть, или еще что-нибудь в этом роде - восточные люди переменчивы. Однако Лена сильно подозревала, и не без оснований, что источником их удивительного благополучия служит субстанция гораздо жиже и значительно забористей асфальта. Так что с асфальтом спешить им было особенно некуда, и они целыми днями азартно шумели в соседней комнате на незнакомых языках и выпивали огромные количества растворимого кофе. Ленины обязанности в основном сводились к изготовлению и подаче этого напитка. Очень скоро ее стало мутить от запаха растворимого кофе, а еще больше - от вида здания, в котором находился офис. Ее все время терзала мысль - как это она, Лена, потомок древнего рода, вынуждена прислуживать нуворишам, мыть за ними чашки да вытряхивать пепельницы, и приходилось поминутно напоминать себе, что всякий труд почетен. В общем, когда Лене, донельзя измученной бизнесом и растворимым кофе, позвонили вдруг по какому-то полузабытому объявлению в газете и пригласили на интервью, она была уже готова, право, на что угодно - лишь бы только избавиться от этой удачи.
   Но это оказалось совсем не что угодно. Даже если судить по названию. Называлось внушительно: Международный Университет Гуманитарного Просвещения - как-то так. Правда, пока это были всего лишь четыре маленькие аспирантские группы, потому что заведению шел только первый год. Но что за беда! Вывеска обещала в будущем неслыханный размах. Кроме того, когда Лена подошла к дому, она так и ахнула: это был один из красивейших дворцов Петербурга, мимо которого она всякий раз проходила с замиранием сердца. Но это еще что! А вот когда она внутрь вошла!
   Лену усадили на диванчик, сделали и подали ей растворимого кофе (оказалось, что это не такой уж плохой напиток, когда подают его тебе, а не ты им), и первым делом подробно рассказали о себе. И Лена, порядком отвыкшая от таких обстоятельств и отношений, с изумлением узнала немало удивительных вещей. Что основатели университета хотят ликвидировать, наконец, вопиющие пробелы в гуманитарном образовании российских граждан и организовать невиданный доселе взлет русской культуры. Что они собираются отыскать, пригреть и взрастить талантливую молодежь гуманитарных наклонностей, не дать ей пропасть и наполнить знаниями высшей категории. Что любой выпускник заведения получит качественно новые возможности, пойдет чрезвычайно далеко, и уж во всяком случае никогда не будет затруднен трудоустройством. Что они заведут у себя необыкновенные отношения, а именно, искренние и дружелюбные, и создадут здесь остров спасения от окружающей мерзости. Вот для этого им и нужен соответствующий секретарь факультета - для любви и заботы о студентах, чтобы была доброй мамочкой детям, всегда готовой во всем помочь. Да к тому же Лене объяснили, что тут серьезная наука, и она тоже сможет слушать лекции, если захочет.
   Уму непостижимо, сколько струн затронуло в Лене это выступление. Наука, культура, дети, искренние отношения, остров спасения... Кроме того, зарплата тут оказалась удивительно щедрой. Словом - с ума сойти.
   - Это я все могу, - с жаром заявила Лена, - только вот... не знаю, устроит ли вас? Я ведь не этнолог, и вашему факультету не по профилю.
   Но профессора (как позже выяснилось, университет состоял из одних только профессоров, ни одного непрофессора там не водилось) добродушно замахали руками.
   - Что вы, что вы, - заверили они, - это нам не важно. И вы отлично справитесь, мы не сомневаемся. Нам нужно лишь, чтобы человек с душой относился к делу и искренне любил детей. Нам нужно, чтобы у них тут был дом, вот это вы и должны сделать.
   - Дом здесь будет, - пообещала Лена. - Прямо завтра уже.
   Вот так Лена очутилась сотрудником Международного Университета Гуманитарного Просвещения. И, может быть, вы не сразу поверите, но сказочные эти обещания стремглав полетели сбываться. В первый же день Лену повели представить ректору - да, вот такие там были нравы. Ректор Лене очень понравился - такой задушевный, учтивый, пикантно архаичный. Да и все преподаватели впечатляли. Например, мифологию и волшебную сказку (был там такой предмет!) преподавал дяденька, необычайно подходящий для преподавания волшебной сказки: седой, кривой, косматый, с палочкой, а нос-то крючком! Очень это Лену занимало: преподаватель, да он же и наглядное пособие. Семиотику преподавал молодой человек (очень молодой, но выглядел он значительно моложе). Он знал языков видимо-невидимо, совершенно невероятное их количество, и среди них такие мало распространенные, как эскимосский, древнекитайский, средневерхненемецкий, чуча-моква, фарси и ланкаре. Ну, а уж всеми европейскими языками он владел в совершенстве, и ни во что это считал. К тому же, даже в этом заведении, специально созданном для искренних и дружелюбных отношений, он резко отличался от прочей публики искренностью и дружелюбием. Лена смотрела на него с тайным изумлением и ужасалась про себя: "Боже, чем же я занималась в то время, которое юноша потратил на изучение этой массы языков!" Ого, а какие там были лингвисты! Такие веселые!.. Впрочем, для веселья у них, и у всех остальных тоже, были все основания: зарплата была на диво высока. Это, пожалуй, было самым невероятным из всего: вокруг бушевал экономический кризис. Но Лена вскоре бросила ломать над этим голову - их дело, в конце концов, как они ухитрились все это раздобыть, там были вещи значительно более увлекательные. Например, ректорат - так назывались милейшие посиделочки у ректора, каждую среду с утра - чаек, сигаретки, шутки, прибаутки, а также обсуждение новостей, разбор вопросов и доведение приказов. Отличные посиделки были также в обед - преподаватели со студентами, а в Ленины обязанности входило их организовать, закупить провизию и разложить ее элегантным образом. Да и везде, где только удавалось устроить какую-нибудь побеседушку, ее тут же устраивали, и велись неторопливые, приятные, остроумные или познавательные разговоры. А лекции! Вот это было, действительно, удовольствие. Здешние лекции Лене ужасно напоминали научно-популярные брошюры, которые она просто обожала и поглощала в невероятных количествах. Они были занимательны, они были утонченны и изысканны, и Лена с увлечением посещала их при каждом удобном случае. Самих брошюр, а также монографий, журналов, студенческих рефератов и прочего материала валялось в деканате пропасть, и все это тоже было интересно прочесть и обдумать. Времени на это почему-то хватало в изобилии, что поначалу Лену немного смущало. Но потом она решила - ведь обязанности свои она все выполнять успевает, а если их пока не много, так это потому, что дело только начинается - можно некоторое время посвятить знакомству со своим неожиданным поприщем. Но самое замечательное было: дети. То есть, конечно, студенты - собственно, даже аспиранты; но Лене нравилось называть их про себя именно так. Служить таким славным, усердным и чистосердечным молодым людям оказалось подлинным удовольствием. Не знаю уж, как это вышло, что Лена так полюбила их - было ли это подсознательным следствием условия деканата, или просто они ей очень понравились, но свое обещание в этом случае Лена выполнила быстро, и дом на факультете получился. Короче говоря, от своей новой работы Лена была в полном восторге и увязла в ней, так сказать, по самую маковку.
   Да. Ну, что тут можно сказать в ее оправдание? Конечно, это учреждение резко отличалось от всего, что в ту пору находилось вокруг. Особенно резко оно отличалось от всякого бизнеса, всего этого маркетинга, лизинга и прилепинга, который заполонил окружающую действительность и насытил атмосферу неповторимым ароматом. Но все-таки, если бы она открыла чуть пошире глаза, то увидела бы много неожиданных вещей, на которые сгоряча не обратила внимания. Ну, хотя бы то, например, что наука наукой, но науку эту двигали тут другие, а Лена прислуживала: аудитории там отпирала да составляла расписание. Ключница, одним словом. Ну, да это, может, еще полбеды - кому-то ведь надо расписание составить. Но вот что интересно тоже: это ведь как-никак была аспирантура; конечно, лекции очень были занятны; но вот ведь Лена - без всякой подготовки взялась слушать их посреди семестра, и они оказались вполне ей доступны. А приди-ка какой-нибудь гуманитарный профессор на физфак, пусть даже на первый курс вместо аспирантуры, да пропусти-ка пару недель: многое ли ему удалось бы усвоить? Не заметила она и того, что, несмотря на совершенно баснословные профессорские зарплаты, которые, впрочем, гуманитарные профессоры честно зарабатывали напряженным двухчасовым еженедельным трудом, деньги на посиделочки Лена получала в бухгалтерии и должна была раздобывать на потраченные суммы товарные чеки, выклянчивая их в писчебумажных магазинах. При этом она получала столько оскорбительных комментариев, что иной раз предпочитала просто купить какой-нибудь канцелярии подороже, а добытый таким образом чек сдать в бухгалтерию, - так было проще; а студенты, между прочим, еду себе покупали самостоятельно.
   А впрочем, впрочем... да кто без недостатков? По крайней мере, Лену-то они спасли от бизнеса, пригрели и кормили. Так что, может, если бы она даже заметила все эти вещи, то отмахнулась бы от них. Надо же иметь лояльность, в конце концов!
  
   Однажды Лену пригласил к себе декан - добрейший тоже дядя, все-то расспрашивал ее, как она тут привыкла, да комфортно ли себя чувствует. Любезно предложив присесть, он разъяснил ей следующее:
   - Вот что. М-мм... Вы ведь и сами отлично знаете, что наша жизнь жестока. Верно ведь? Ну вот. Да, она жестока. Так что мы вас уволим, знаете ли. Да.Так уж вышло.
   Лена, совсем не ожидавшая такого поворота событий, прямо примерзла к стулу, выслушав эту речь. Одеревеневшими губами она еще успела прошептать:
   - Я что-то не так сделала? Не справилась? Не понравилась?
   - Что вы, что вы, - благодушно возразил декан, - претензий к вам никаких нет, вы все сделали отлично. Но ведь жизнь-то жестока, да к тому же... Вот мы тут посоветовались... Вы ведь не этнолог, не так ли? Не станете же вы это отрицать. Да, вы не этнолог, а нам нужен именно этнолог. Вот в этом все дело.
   Лена отрицать не стала. Но сдаваться без боя тоже пока не собиралась.
   - Если вам нужен этнолог, - убедительно сказала она дрожащим голосом, - я стану этнологом. Поступлю на вечерний и выучусь. Второе высшее образование ускоренное, а если вам нужно еще скорее, я буду сдавать экстерном. Вы ведь мне в этом поможете, правда?
   Декан поерзал на стуле и решительно переставил пепельницу на другой край стола.
   - Ну-у, по правде сказать, - возразил он, - на самом-то деле... Собственно говоря, дело в том, что... Да! Вы ведь и сами понимаете, конечно, что на вас идет очень много денег. Да, очень много. Это совершенно немыслимая сумма. Мы не можем себе позволить такой расход. Да на такие деньги можно было чуть ли не треть преподавателя нанять! Ну, это уж, знаете ли... Нет, об этом и речи быть не может.
   - Я согласна на половину, - быстро предложила Лена, - нет, даже на четверть! И вообще хоть на сколько угодно согласна, лишь бы можно было как-нибудь прожить. Позвольте мне остаться, если есть такая возможность.
   Декан был тронут.
   - Ну, хорошо, - сдался он наконец,. - Пусть будет так. Вы можете остаться, причем с прежним жалованием, еще на один месяц. Но уж больше я ничего не могу для вас сделать. Ну, я рад, что мне все-таки удалось вам помочь.
   Лена попробовала встать на ноги и выйти из кабинета. Это у нее получилось, хотя в глазах неистово метались разноцветные круги. "Я получила месяц, - заставила себя подумать Лена, - этим нужно воспользоваться во что бы то ни стало."
   Назавтра как раз была среда, и на ректорате, как всегда, присутствовали чаек, и шутки, и смех, и обсуждение важных тем. На этот раз, правда, шутки показались Лене несколько более туповатыми, чем обычно, а важные темы не такими важными, как всегда. Волнуясь, Лена дожидалась подходящего момента, и когда все важные темы ей показались исчерпанными, она поднялась и громко заявила:
   - Я прошу прощения, что беспокою вас частным делом, но для меня оно очень спешное. Со мною случилось несчастье: я потеряла работу и осталась безработной одинокой вдовой с маленькими детьми. А ведь, заметьте - экономический кризис!.. Если у кого-нибудь из вас есть возможность помочь мне - пожалуйста, помогите, прошу вас.
   Ректор высоко поднял брови.
   - Какую работу? Эту? - уточнил он.
   - Да, - подтвердила Лена.
   - Хорошо. К этому вопросу мы вернемся позже, - предложил он, - а сейчас давайте все-таки закончим серьезные дела.
   Ленин призыв не остался без ответа. Все мужчины, присутствовавшие на ректорате, забежали потом к Лене и заверили ее, что они подыскивают ей что-нибудь, или почти что уже подыскали, или имеют твердое намерение что-нибудь для нее сделать, или будут иметь ее в виду. А ректор даже зашел к Лениному декану и пил с ним кофе. Что касается дам, то они все до одной выразили Лене свое сочувствие и искреннее соболезнование. Они даже выдвинули предложение собрать денег с тем, чтобы посидеть на прощание, и тем самым подбодрить ее и устроить достойные проводы. Так что сочувствия у Лены было хоть отбавляй. Однако, несмотря на это, она вскоре стала замечать в себе пугающие перемены. Прежде в сложных ситуациях она бывала склонна скорее к унынию, чем к агрессии, а теперь вот никакого уныния она в себе не замечала, а видела одну лишь холодную, ядовитую злобу. "Боже мой, кто эта женщина? - ужасалась она, глядя в зеркало. - Я совсем ее не знаю. Я это чучело вижу впервые в жизни. А где же, собственно, я?" Она пыталась вести прежние умные разговоры с преподавателями, торопясь успеть высказать свои мысли, но что-то и разговоры уже не выходили. "Они мне чужие, а я им никто, - пыталась урезонить себя Лена, - Они ничем мне не обязаны, и вправе были поступить, как захотели. В конце концов, разве человек не свободен?" Но это мало помогало. Лену терзало злобное желание повеситься в деканате, чтобы все, наконец-то, съели. Нет, не сказать, чтобы она не искала работу - искала, конечно. Но как-то все без толку: так она мрачно поглядывала на своих потенциальных нанимателей, что тех прямо передергивало, и никто ее не выбирал.
   Эти внезапно обнаружившиеся странности своего поведения Лену очень смущали. "Как же это так выходит, что человек не в силах управиться всего лишь с психологией, то есть с собою же? - недоумевала она. - Ведь никто меня не бьет, денег не отнимает, напротив - развлекали полгода и недурно заплатили. На самом деле мне никто ничего плохого не сделал. Работа, хм! Что же я, работу, что ли, не находила себе? Да я всю жизнь отродясь только тем и занимаюсь. Плевое дело, больше ничего!" Так оно и было, но почему-то дело, которое до сих пор было плевым и даже занятным, вдруг оказалось нагромождением непреодолимых сложностей. В конце концов Лена поняла, что этой морде из зеркала приличного места все равно не найти, так что лучше уж заняться чем-нибудь попроще - ну, там носки штопать или вырезать чего-нибудь из бумаги. Так она и поступила, и правильно сделала.
   Между тем наступила весна и приближалась вторая неделя апреля - День Физика. Ну уж, как бы там ни было, а на День Физика Лена приезжала всегда. Правда, обычно она работала, и поэтому попадала на факультет только в субботу, когда праздник, начинавшийся в четверг, шел уже к концу - оставались лишь кое-какие концерты и конкурсы. А теперь вдруг явилась возможность поехать в пятницу и увидеть главное событие года: знаменитый Challenge Cup - КВН между преподавателями и студентами.
  
   ... Все свои печали Лена позабыла, поднявшись на родное крыльцо. Таинственные сумрачные коридоры, облупленные синие креслица на сачкодроме, глубокая тишина в пустых аудиториях - все было как прежде. "Как же это я давно не догадалась приехать сюда?" - удивлялась она.
   Поторопившись в зал, она заняла отличное место, и очень кстати. Потому что вскоре заиграла музыка и на сцену начали выходить по одному Ленины преподаватели, которых она не видела девятнадцать лет.
   Замерев на месте, Лена во все глаза смотрела на тех, кто, безо всякого чаю и сигареток, создавал тут для ее сверстников нескончаемого содержания мир. Все они были живы, все работали по-прежнему, и, хотя постарели немного, но ничуть не изменились. И тут Лене впервые стало стыдно за то, что смотрело на нее из зеркала.
   По случаю, Лена хорошо знала, как обстоят в данный момент на физфаке дела с деньгами. Оклад жалования, даже у профессоров, которых здесь было совсем немного, был настолько мизерным, что даже как-то не по себе становилось от этого числа. Но даже этот оклад не выплачивался по нескольку месяцев. На этот счет было отпущено множество остроумных шуток, и зал весело хохотал вместе с их авторами.
   Конечно, в обычной жизни преподаватели, должно быть, не всегда веселились по этому поводу. Может, иной раз им приходилось довольно грустно. Но они остались, работали, не ушли торговать носками или вытряхивать пепельницы - вон каких прекрасных вырастили молодых людей, выступавших сейчас вместе с ними; сохранили научную школу и уровень образования. А наука здесь была самой настоящей - так получилось, что Лена имела один-два случая увидеть это собственными глазами.
  
   Когда Лена спускалась с широких ступенек в сырую, притихшую ночь, она ощутила вдруг, что заклятье спало с нее, злые чары рассеялись, и она свободна. Это оказалось правдой: дома из зеркала на нее смотрела Лена, хотя потрепанная и постаревшая, но собственной персоной. И работа вскоре нашлась - не денежная и не престижная, зато хоть капельку по специальности. С тех пор Лена больше уже не была знакома с гуманитариями. И нельзя сказать, чтобы очень жалела об этом - вот разве немножко о детях. Да чуть-чуть о молодом человеке, знавшем две дюжины языков.
  
   О том, как Леха Староста рассказывал о статуе Аполлона
  
   Это вышло, когда Лена училась в Политехническом институте - не в том Политехническом, что на Гражданке, а в том, что на набережной. Про него ходили зловещие слухи, что учат там слабовато и кому попало якобы дипломы дают. И Лена пришла туда, вооруженная таким отношением, но быстро убедилась, что это обидное мнение ни на чем не основано. Преподаватели - умные и веселые, знающие и умеющие - живо напомнили ей физфак. Например, однажды читали науку: теоретические основы электротехники. Лене она очень понравилась - настоящая физика. И преподаватель тоже понравился. Он так восхищался своей наукой, с таким великодушием одаривал ею студентов, что сердце радовалось. Лена была тронута. И когда наступила сессия, она решила сдать этот предмет по первому классу, с блеском, доставить удовольствие симпатичному дяденьке и себе лично. Так она и поступила. Выучила курс мало не наизусть, проникла в самую суть, ни единой запинки не сделала. Весь желаемый результат был достигнут. Выслушав Лену, преподаватель сиял от удовольствия, потирал ручки, с нежностью на нее посматривал и радостно улыбался. Но когда Лена взяла зачетку, она просто глазам своим не поверила: там вовсю красовалась крупная, жирная четверка. К счастью, она быстро догадалась, в чем дело.
   - Скажите, - спросила она, - а у вас был такой случай, чтобы вы поставили студенту пять баллов?
   Довольный преподаватель обрадовался еще больше.
   - Вы знаете - да! - воскликнул он. - Правда, это давно было, лет двадцать назад... Но молодой человек... не знаю даже, знал ли я сам тогда эту науку так же хорошо, как он. Высшего класса специалист... А вы...- вдруг догадался он, - вы, может быть, пятерочку хотели? Но, знаете, четверка ведь тоже хорошая отметка. А пятерка - это нескромно. Зачем?..
   Так Лена с тех пор и стала полагать, что четверка тоже хорошо, а пятерка нескромно. А какой у них был политэконом! Прямо удивление! Это ведь было время, когда гласность только что проклюнулась, всего неделю-другую начал оседать сплошной стеной стоявший марксизм, и сразу у них в институте появился такой политэконом. Настоящий! Какая эрудиция! Глубина анализа! И откуда он взялся в тот же час? Ведь только в прошлом семестре еще сдавали какую-то наукообразную муру... Загадка. Совершенно неожиданно политэк оказался настоящей наукой, да какой интересной! Все были увлечены, все ждали вторника с нетерпением. Очень часто лекции вырождались в бурные обсуждения, но тем не менее отведенного времени хватило на курс в избытке, и вечное бедствие вечернего отделения миновало заколдованный политэк.
   Как-то раз на одной из лекций состоялся разговор, который Лене запомнился надолго. Дело было так. Преподаватель за что-то упрекнул студентов - то ли подготовились плохо, или чего-то не сделали... Один из студентов напомнил ему, что отделение было вечерним: у всех работа, у большинства семья, да ведь еще и другие науки нужно равным образом обрабатывать.
   - У вас есть целый один вечер в неделю плюс выходные, - возразил преподаватель.
   - Да ведь охота же иной раз пивца попить, и футбол посмотреть, - напомнил студент.
   Но преподаватель с ним не согласился и шутку не принял.
   - Пока вы молоды, - серьезно сказал он, - надо брать на себя трудные задачи.
   Лене очень понравилось это высказывание. Особенно вторая половина. И действительно, с годами она убедилась, что возраст тут, похоже, ни при чем. Преподаватель, давая этот совет, тоже был еще довольно молод. А на самом деле он должен был звучать так: "Надо брать трудные задачи" - вот это, пожалуй, будет то, что нужно.
  
   Что касается студентов, то они Лене физфак не сильно напомнили. Не все, по крайней мере. Пожалуй, тут так было устроено: учили хорошо, и все, кто мог и хотел, имели отличный случай этим воспользоваться. Ну, а тех, кто не очень хотел, или не слишком сильно мог, все-таки тоже пытались учить. Ну вот, например: у Лены в группе была одна такая парочка - рыженькие, пухленькие, унылые и несчастные, очень похожие друг на друга. Лена долго думала, что они брат с сестрой, но они оказались мужем и женой. Неудивительно, что их малолетний ребенок был тоже рыженьким, пухленьким, и при этом ужасно капризным. И понятно: беднягу неумолимо таскали чуть ли не на каждое второе занятие и почти на все экзамены. Ребенок негодующе вопил, извивался и дрыгал ногами до тех пор, пока преподаватель не предлагал родителям с миром покинуть помещение, и тогда они забирали своего спасителя и уходили, всегда вдвоем. И Лене каждый раз хотелось крикнуть, чтобы они прекратили это гнусное лицемерие, приходили порознь, не мучили ребенка, если больше не с кем его оставить и не позорили преподавателей, вовсе не похожих на бездушных монстров. Но они упорно продолжали эту практику все шесть лет, и в конце концов заработали таким образом два диплома и три невроза на семью. К счастью, не все были такие. Был веселый и добродушный оболтус Ванечка, который, правда, учиться не учился, зато с ним всегда можно было посмеяться и поболтать на любую тему. Был таинственный Шинкин, который ежедневно являлся из какой-то загадочной Борисовой Гривы (Борисовой!.. Гривы!..), все задания неукоснительно делал сам, паталогически отказываясь от всякой помощи, при этом в срок и правильно, а в ответ на все расспросы только улыбался таинственно и скромно. Но самым замечательным явлением в группе был, конечно, Леха Староста.
   Леха был старостой просто от Бога, прирожденным и отмеченным. Лена, которая в университете носила прозвище "Мамочка" примерно за такие же свойства, быстро увидела, что до Лехи Старосты ей в этом смысле очень далеко. Потому что он заботился не только о приятных, интересных или хотя бы чем-то примечательных студентах, но и о вовсе не интересных и даже совсем не приятных. Надо сказать, что как только Лена там появилась, Леха, Лена и Ванечка моментально образовали синдикат по выполнению заданий, в котором роли распределились самым естественным образом: Лена решала задачи, Леха чертил (в тонких линиях - чтобы не был заметен одинаковый почерк), писал рефераты и делал технические расчеты, а Ванечка на своем заводе изготавливал какие-то чрезвычайно необходимые институту приборы и железячки - они зачитывались всей компании, а то и четверым или пятерым за контрольные, курсовики и рефераты. Но если вы думаете, что Леха заботился только о своем синдикате, то это большая ошибка. Вечно он был озабочен тем, чтобы снабдить плодами трудов синдиката всех, кто имел в этом хоть какую-нибудь нужду, подверстать их по очереди к Ваниным приборам, за всеми присмотреть, обо всем напомнить, отпраздновать успех и снова присматривать за сроками. Рыженькие супруги, например, так и поехали на шее у синдиката, при этом все же продолжая сохранять до предела несчастный вид и таскать на занятия своего бедолагу отпрыска. Кроме них, с облегчением вздохнули все остальные утомленные учебой - теперь они получили возможности, о которых слыхом не слыхали в других группах. Загадочный Шинкин - и тот, несмотря на свой независимый нрав, все время подвергался непрестанным попыткам о нем позаботиться. Да что там интересный Шинкин - Леху волновал и беспокоил даже какой-то никому не известный Будюкин или Будикин, которого никто и не видел ни разу, но по странному недоразумению его еще несколько лет упускали отчислить, так что он продолжал пока числиться в группе.
   Конечно, о Лене заботиться особенно не приходилось. Она и сама управлялась соблюсти сроки, а если и пользовалась изредка результатами синдиката по части каких-нибудь тягомотных технических дисциплин, то эту пользу возмещала добросовестно. Но Леха и о Лене умудрялся проявлять заботу. Например, раздобывал чуть ли не каждый день и приносил на лекции кроссворды с фрагментами. Лена очень любила кроссворды с фрагментами, но лекцию послушать тоже хотелось, так что приходилось поворачиваться, чтобы успеть то и другое. Кроме того, Леха ухитрялся как-нибудь посмотреть или хотя бы получить самые верные сведения обо всех стоящих внимания новинках кинематографа, и вовремя снабдить ими Лену. Правда, вкусы Лены и Лехи немного разнились, но он мигом вычислил эту разницу, так что информация подавалась уже с нужной поправкой.
   А расположен был институт в самом прекрасном месте, какое только можно найти в Петербурге. Ну вот, посудите сами: слева - Дворцовая площадь. Некоторое время Лена ездила именно с той стороны, и когда, миновав шумную Дворцовую, она выходила на тихую Миллионную, у нее невольно замирало сердце. Здания Эрмитажа стояли молчаливые, уходящие в глубь веков; в высоких окнах таинственно просвечивали древние вазы и колонны, стук каблучков по мостовой отдавался от верхних этажей мрачноватым эхом.
   Справа от института располагался благородный и загадочный Летний сад, с фасада - набережная (причем именно та самая, на которой Пушкин воображал себя беседующим с Онегиным), а сзади - Марсово поле, Инженерный замок и Садовая. Марсово поле сначала показалось Лене малоинтересным - плоская, нехитрая штучка. Но потом вдруг оказалось, что какое бы ни стояло время года, Марсово поле оставалось вечно цветущим: с ранней весны до поздней осени одни цветы незаметно сменяли другие, и не было там ни печали, ни увядания. А на Садовой находился крохотный подвальчик, в котором торговали пирожками, какао и киселем. При этом какао было необыкновенно вкусным, а кисель предлагался в огромном ассортименте, иногда пять или шесть видов, и даже трудно было сразу решить, который лучше. Во всяком случае, Лена старалась взять все предлагавшиеся на сегодняшний день кисели и еще какао, которое она тоже очень любила, и основательно сравнить качество напитков. Мальчики, наоборот, приналегали на пирожки, и поедали их во мгновение ока. Лена, оставшись один на один со своими киселями, принималась ими давиться, чтобы не задерживать почтенную публику, а ее спутники уверяли ее, что они подождут, чтобы она не спешила, что это они в армии привыкли так быстро заглатывать еду, а Лена дама, так что ей нет никакой нужды торопиться.
   В этом подвальчике синдикат обычно и праздновал свои скромные победы, а потом шли куда-нибудь, в кино или просто прогуляться. И вот как-то раз выдался такой теплый денек, что, подкрепившись киселями, в кино решили не ходить, а вместо этого пойти выпить пива. Ванечки на этот раз почему-то с ними не оказалось - видимо, несмотря на тщательный присмотр, умудрился как-то пропустить зачет от этого экзамена, так что Лена с Лехой отправились вдвоем.
   На Фонтанке они приобрели вдосталь нужного напитка, и пошли к Лене на Невский (она очень гордилась таким местоположением своей жилплощади, и любила вставить в речь "мой дом на Невском"). По пути Лена обнаружила в Лехе еще одно ценное и до сих пор не замеченное ею качество: оказывается, находясь с дамой, он считал своей непременной обязанностью непрестанно ее развлекать, чтобы она ни минуты ни скучала. Поняв это, Лена обрадовалась - что ж, каждая дама любит быть развлечена. Но оказалось, что обрадовалась она несколько преждевременно. Вот что произошло в этот день в дальнейшем.
  
   Придя к Лене, друзья устроились наилучшим образом и принялись не спеша наслаждаться сданным экзаменом, пивом и досугом. И Леха, предвидя длинный летний вечер, чтобы облегчить себе жизнь по части развлекания, выбрал крупный, основательный фильм и принялся за подробный пересказ.
   Поначалу все шло гладко. Герои благополучно добрались уже до порога первых своих приключений, как вдруг плавное течение рассказа неожиданно прервалось - ну ни взад ни вперед, ни тпру ни ну, ни туда ни сюда - и все повествование безнадежно остановилось. Лена попыталась подействовать на процесс:
   - Ну что, Леха, что же там дальше-то было? - подбодрила она рассказчика.
   - Да мне неудобно, - повесив голову, признался Леха, - не рассчитал.
   - Что, неприлично, что ли? Ну, переведи как-нибудь... Ну, надо же нам как-нибудь вперед двинуться! - тормошила она своего собеседника, - все можно, знаешь ли, преобразовать и выразить нужным способом.
   - Ну вот, значит, пришли они туда, - мучительно признавался Леха, - а там, знаешь ли, две женщины... Нет, я ничего не говорю, они были, конечно, одеты... Но не сильно. Нет, не очень сильно. Собственно говоря, на них не так уж много было надето. Ну, если точно - совсем не много. А если по правде - ничего.
   Миновав этот сомнительный момент, рассказчик очевидно испытал огромное облегчение, и дальнейшее повествование пошло как по маслу. Но Лена этими душевными терзаниями была просто потрясена.
   "Боже мой, какой скромный юноша! - изумлялась она. - Да приведись мне это рассказывать, так я бы так прямо и брякнула: две, мол, голые тетки бегали по бережку. Тем более, ничего плохого они там не делали, искупались да пошли. Мне бы даже в голову не пришло этим смутиться!.. Нет, решительно, надо все-таки быть скромнее!"
   Тут повествование добралось до благополучного конца, а пиво еще оставалось. Поэтому Леха наскоро отыскал в своем обширном арсенале следующую историю, и не теряя даром времени, принялся ее излагать.
   Но на этот раз история оказалась значительно менее удачной. Главным ее героем была статуя какого-то греческого божества, украшавшая двор детского садика. Как это принято у древних греков, на статуе было надето не так уж много, а если по правде - ничего. Все бы ладно - но тут вдруг подвернулась какая-то комиссия, и, придя в ужас от несообразности сочетания голой натуры с детским садиком, порешала отбить у статуи неприличные места и в таком уже более приличном виде ее и оставить. Так и поступили. Но на этом дело еще не кончилось, потому что дальше явилась еще более компетентная комиссия и решительно воспротивилась экспозиции Аполлона или там Геркулеса без необходимых компонентов. А так как отбитые места были уже утрачены в круговороте времен, было решено для возмещения потери заказать недостающие части в той стране, где изваяли статую. Но оказалось, что статуя была сильно уменьшенной копией значительно более крупного оригинала, о чем ваятели не имели ни малейшего представления. В общем, когда деталь наконец изваяли, доставили и приладили, общий вид отреставрированной статуи оказался очень далек от первоначального замысла и повергал зрителей в сильное изумление и прочие подходящие чувства. И долго еще тянулись приключения этих дурацких частей, пока дело наконец кое-как не уладилось.
   Согласитесь, сюжетец и сам по себе довольно щекотлив. Но еще хуже было то, что, упоминая многострадальные места, о которых шла речь, Леха всякий раз указывал на них рукою на примере собственной фигуры, чтобы Лена, упаси Бог, не перепутала их с какими-нибудь другими местами. А так как речь в основном о них и шла, то указатель так и не сворачивал с избранной цели.
   Окоченев на месте, Лена обливалась холодным потом. Ее вдруг осенила мысль, что она ни с того ни с сего заседает наедине с посторонним молодым человеком - женатым, между прочим, что до сих пор ей за ненадобностью в голову не взбрело, - и упорно пялится туда, куда глядеть ей как будто бы совсем не полагалось. Лена попыталась было смотреть в какую-нибудь другую точку пространства, но это оказалось не так просто, потому что комната была очень маленькой, а Леха, для удобства иллюстрирования, стоял прямо перед ней. К тому же автор сюжета обладал, по-видимому, неистощимой фантазией - окаянная байка длилась без конца.
   "Что ж такое происходит? - лихорадочно соображала Лена. - Как это самый скромный на свете юноша вдруг в одно мгновение совершенно забыл всю свою скромность и плетет черти-что? Поставить даму в такое нелепое положение! Хоть из окна сигай! Хорош, нечего сказать! Что же это, мир, что ли, перевернулся?"
   Но, по счастью, Лене удалось быстро догадаться, в чем тут была зарыта собака. Для проверки она тем же вечером спросила свою подружку, по прозвищу Шкафчик:
   - А что, Шкафчик, как тебе кажется: голый мужчина - это очень неприлично?
   Бедная Шкафчик от испуга аж подпрыгнула на месте и изо всех сил замахала руками:
   - Ой, что ты, что ты! Ужасно неприлично! Ужасно! Как это можно? Ужас!
   - А голая женщина?
   На это Шкафчик лишь светло и спокойно улыбнулась:
   - А что же тут неприличного?
  
   Так Лена удостоверилась в том, что Леха забыл, конечно, не о скромности, а просто, тяпнув пивца, на минуточку запамятовал, что Лена другого пола, и упустил сделать на это поправку. Так что уже назавтра весь синдикат и его ближайшее окружение весело покатывались над сценическими порывами незадачливого рассказчика. Справедливости ради надо заметить, что сам исполнитель хохотал громче всех.
  
   О том, как Лене дали по голове и при этом ошиблись номером
  
   Это вот как получилось. Однажды Лена возвращалась поздним вечером, почти ночью, из института. И вышло так, что как раз в этот день ее по случаю проводил до угла Леха Староста, торопясь на Витебский вокзал. До угла! Ах, если бы знать, что произойдет в следующие четверь часа, то он конечно дошел бы до парадной еще двадцать шагов. Но никто тогда этого еще не знал, так что к парадной Лена подошла одна.
   Дом был старинным, и просторная, обширная парадная могла похвастать каменным полом и широкими удобными ступеньками; стены украшали лепные изображения дородных гениев и свобод, а лестницу - медные кольца для ковра. Одно удовольствие было подниматься по такой лестнице в тихий вечерний час. И вот, начав подъем, Лена краем уха услышала, что кто-то вошел в парадную и идет за нею следом, но придала этому мало значения - мало ли кто ходит по лестнице. Однако, когда она ступила на новый пролет, то вдруг заметила, что звук вторящих ей шагов непонятным образом утих - будто выключили. И тут она мгновенно, каким-то неизвестным чувством определила - это за ней.
   Времени обернуться уже не оставалось, и тогда Лена решила наскоро проанализировать свое положение. Что, скорее всего, требуется от нее неведомому преследователю: кошелек, жизнь или честь? Ну, беспокойство насчет кошелька Лена, по счастью, сразу же смогла исключить: последний, как обычно, пустовал. Навряд ли и честь подвергалась опасности: все-таки крупный, густо населенный дом. Ну, а в крайнем случае, должно быть, удастся отстоять ее, хотя бы ценою жизни. Что же касается жизни... Судьба! От нее не уйдешь. Так решив, Лена несколько успокоилась, но вдруг вспомнила, что у нее есть еще одна хрупкая вещь: очки. Они, конечно, преступнику не нужны, но ей-то нужны, а ведь при первом же ударе они мигом слетят с носа и разобьются о каменный пол. Тогда в последнее оставшееся мгновение Лена наспех сорвала очки и быстро сунула их в карман, так что все дальнейшие события воспринимала в некотором тумане. И тотчас после этого на нее обрушился удар.
   Сделано было как следует - должно быть, кастетом, или еще каким-нибудь подходящим инструментом: сразу хлынула кровь. После этого Лена ощутила, что ее крепко схватили и энергично поволокли наверх. Увидев, что движутся они в нужном направлении, она не сопротивлялась, только мимоходом подивилась тому, что зачем-то ее треснули по голове и теперь насильно волокут туда, куда она и так шла. Впрочем, ушли они недалеко: добравшись до лестничной площадки, преступник прижал ее к стене так крепко, что она не могла шевельнуться, и горячо о чем-то заговорил. Интересно, что слова хоть и были знакомые, но повторялись в каком-то настолько странном сочетании, что Лена никак не могла уловить смысл. Упоминалось какое-то место, о котором она не имела никакого понятия, кажется, фигурировали какие-то личности, совершенно ей неизвестные... Кроме того, оратор как-то странно заикался, и его все время трясла крупная дрожь. Тут Лена поняла, что киллер ей попался, должно быть, совсем неопытный, и, тогда как она успела приготовиться и предвидела все случившиеся, для бедняка киллера вид крови был, видимо, внове, и он ужасно разволновался. Но, будучи человеком исполнительным, он решил во что бы то ни стало добиться выполнения своей задачи. И поэтому очень старался.
   - Успокойтесь, - посоветовала Лена, - и повторите все с самого начала, четко и внятно. Должна сознаться, что я ваших слов совсем не понимаю. И вот еще что: если вы поклянетесь, что больше меня не ударите, я надену очки, а то я вдобавок ничего не вижу.
   - Я вас не бил, - четко и внятно отозвался киллер, - это не я. Это был, видно, кто-то другой.
   - Блеск, - обрадовалась Лена. - Ну, хорошо, молодой человек, теперь еще раз, и помедленнее. Дайте мне всю информацию, а то что-то я никак не постигну сути ваших притязаний.
   Молодой киллер повторил еще раз. И хотя он старался говорить медленно и внятно, единственное, что Лена уяснила - что ей действительно незнакомы все собственные имена, упоминавшиеся в рассказе. Забрезжило подозрение, что эти сведения просто не имеют к ней вовсе никакого отношения.
   - Вот что, молодой человек, - решительно прервала она бессвязный рассказ, - эти фамилии я слышу впервые в жизни. Ни одного знакомого с такими названиями у меня нет. Может быть, вы просто не по адресу попали, как вы полагаете?
   Лицо киллера, и без того красное и растерянное, стало просто пунцового цвета. Он разжал руки и озадаченно поскреб в затылке.
   - Неужели я ошибся? - глубокомысленно вопросил он, - ну, уж тогда это просто подлость!
   Тут Лена вытащила из кармана очки, надела их и отправилась домой, безжалостно покинув преступника во власти жестоких сомнений.
   Дома она отправилась на кухню, сунула голову под кран и принялась смывать кровь с волос. Тут как раз до нее дошел комизм ситуации, и она покатилась со смеху. На кухню вышла соседка тетя Маша по прозвищу Сто Пудов и застала примечательное зрелище: Лена, вся в крови, полощет голову под краном и при этом хохочет как ненормальная.
   - Ты чего? - испугалась тетя Маша Сто Пудов.
   - Да вот, по голове дали, - веселилась Лена.
   - За что? - удивилась тетя Маша.
   - Не знаю, - призналась Лена, - говорят - ошиблись.
   Тут уж и тетя Маша Сто Пудов развеселилась вовсю, и все остальные соседи, которые вышли посмотреть, зачем шум, тоже ужасно развеселились. По этому случаю сейчас же устроили торжественное чаепитие, все вынесли на кухню у кого что было и как следует отметили этот необычный случай. Назавтра Лена, не растерявшись, побежала первым делом в травмпункт, и так страшно там стонала и охала, что ей закатили больничный сразу на две недели (а она в нем очень нуждалась - для подкрепления сил, учебы, отдыха и всевозможных развлечений). А что было в институте! Изумлению, расспросам и россказням не было конца. Мало-помалу Лена научилась до того красочно описывать свое приключение, что послушать сбегались даже с других факультетов. На пару недель Лена сделалась подлинным героем дня, и бюллетень о ее здоровье передавали по эстафете.
  
   Словом, Лене удалось как следует воспользоваться этой счастливой случайностью и извлечь из нее столько выгоды и различных мелких удобств, что большего и желать не приходилось. Правда, поначалу ей все-таки было немного обидно, что вот, дали вдруг по голове ни за что ни про что - может быть, даже по ошибке. Но, к счастью, до нее быстро дошла самая суть дела: что значит - ни за что ни про что? Неужели за всю свою длинную и разнообразную жизнь она не сделала ничего такого, за что ей стоило бы дать по голове? Разумеется, сделала! И немало. Может, молодой, неопытный киллер ошибся и дал не за то, что следовало; но что за беда, раз в конце концов все попало по назначению. Получилось даже так, что вроде и ошибки никакой не было, и она получила свое да еще массу всевозможных удовольствий впридачу. Узнав об этом, Лена еще больше обрадовалась и уж совсем перестала беспокоиться по этому поводу.
  
   Байка о геологическом институте
  
   Шесть лет Лена служила слесарем на газопроводе высокого давления - за комнату. И это ей еще повезло, можете мне поверить: обычно за комнату полагалось надрываться десять лет, в редких случаях удавалось извернуться восемью. Орудовать нужно было кувалдой, зубилом, ломиком, штыковой лопатой. Да это еще полбеды. Значительно хуже было то, что приходилось пить водку, петь хором неприличные песни, молоть чепуху и слушать тупые анекдоты. Но это плохо помогало. Все равно напарники брезгливо косились на Лену, считая ее в глубине души гордячкой и задавакой. Впрочем, она и это терпела - надо же было где-то жить. Кроме того, как бы долго ни тянулся рабочий день, все-таки почти ежедневно наступало шесть часов вечера, когда кончался Ленгаз, ломы, кувалды, зубила, мерзкие анекдоты, и начинался физфак, политех, дорогие друзья, кино, театр, книжки и свобода.
   Так прошло шесть лет, а потом Лене вдруг сказочно повезло: упорные слухи о том, что дом идет на капитальный ремонт, случайно осуществились, и кто-то из соседей получил уже первый ордер. Так что Лена тоже могла ожидать в скором времени ордер на новую комнату - теперь уже не ведомственную, а свою, настоящую, и наконец-то - впервые в жизни! - попытаться отыскать работу себе по вкусу.
   Лихорадочное нетерпение снедало Лену с такою силой, что она согласилась на первое же предложение, даже не посмотрев комнату и не попытавшись увеличить метраж. Только бы поскорее! Она сделала все как полагается, тщательно выбрав перед подачей заявления об отставке все положенные отпуска и отгулы - но все-таки до конца двухмесячного срока отработки осталась еще целая рабочая неделя.
   Эта неделя оказалась значительно протяженнее, чем предыдущие шесть лет. Как Лена ни исхитрялась - закрывала глаза, пела, бормотала стихи, считала кошек, пыталась думать о другом, беспрестанно подбадриваясь шоколадками и мороженым - все было бесполезно. Ни часы, ни минуты даже никак не шли, остановившись, по-видимому, навсегда. Но каким-то странным образом проклятая неделя все-таки миновала, закончился даже самый последний день, растянувшийся на десять тысяч веков. И вот наконец наступила долгожданная свобода.
   Ах, никакой Эзоп, никакой Спартак никогда, конечно, не знали такого счастья, поднимавшего Лену под облака в этот дивный весенний вечер. Уж теперь-то она выберет себе только такую работу, которая будет дарить ей лишь одну беспрерывную радость! Никогда в жизни не согласится на постылую каторгу с утра до ночи! Ни за что на свете ни единой, самой крохотной частички своей души она теперь никому не продаст!
   И Лена в очередной раз возобновила любимые свои поиски, но теперь уже в качестве свободного человека, дипломированного инженера, солидной дамы, не интересующейся ни жильем, ни пропиской, ни даже зарплатой - лишь бы только работа пришлась по душе.
   Но оказалось, что даже таким скромным требованиям удовлетворить было непросто. Начавшаяся перестройка уже встряхнула институты и проектные бюро: "Своих инженеров скоро придется сокращать... Ну, куда тут вас..." Кроме того, Лена категорически не желала больше видеть в своей жизни ни единого слесаря, и поэтому обходила заводы, больше напирая на институты, в особенности - учебные: ну, можно ли было за пятнадцать всего-то лет насытиться вдохновляющей атмосферой лекций, сессий, познания! Но пожилые дяди из отделов кадров только плечами пожимали. Возможно, правда, что Лене сильно убавляла шанс ее собственная трудовая книжка, на первой странице которой крупно, четко и красиво было выведено разборчивое: "профессия: посудомойка", слегка зачеркнуто, а рядом мелко и кривенько пристроено: "инженер".
   В общем, через некоторое время Лена приуныла настолько, что слегка остыла к своим поискам, и предпочла просто болтаться по улицам, глазея на прохожих, беседуя с собаками (однажды даже с цирковыми медвежатами удалось познакомиться!) и наслаждаясь чудесной архитектурой, великолепной погодой и прекрасной свободой.
   Один раз в этих вольных блужданиях ее занесло на Васильевский остров, где искать работу она бы не стала - неудобно ездить; да и архитектурой он не блистал. И все же одно здание привлекло ее праздный взгляд. Оно было такое соразмерное, такое академическое и торжественное, теплого песочного колорита. Вывеска гласила: "ВСЕГЕИ". Подойдя поближе, Лена убедилась в незаурядности мышления авторов аббревиатуры: надпись означала Всесоюзный Геологический Институт. Обрадовавшись, она подбежала к тяжелой массивной двери и потянула за фигурную ручку.
   В просторном холле ее встретили неожиданная влажная прохлада, две огромнейших, монументальных глыбы незнакомых минералов и величественная лестница, уходящая в небеса. Обширная доска объявлений перед входом была кругом улеплена разноцветными листочками. Лена обожала читать объявления еще с физфака: там попадались и потешные, и полезные и интересные, так что она тут же пристроилась почитать.
   Потешных здесь, правда, не попалось, но интересных и полезных оказалось немало, и в их числе - о найме на работу. Прикинув их на себя, Лена выбрала пару и, не откладывая дела в долгий ящик, позвонила по первому телефону. В ответ строгий, решительный голос поинтересовался, где она находится и велел оставаться на месте.
   Через две минуты по заоблачной лестнице спустилась - бегом! - Ленина судьба на многие годы в образе двух целеустремленных, энергичных молодых людей. Правда, тогда она еще об этом не догадывалась. Но все равно смотрела и слушала изо всех сил.
  
   А посмотреть тут было на что, и услышать тоже. Когда Лена получила свое первое задание (оно состояло в списывании результатов химического анализа из длинных полосатых ведомостей в особую тетрадочку), - она сидела одна в высокой мрачной комнате и с замиранием сердца старалась списывать как можно лучше, - к ней неслышно, будто пройдя сквозь стенку, вошел крошечный, легкий, вроде бы даже невесомый старичок с прозрачным голубым камушком в руке и сказал:
   - А не могли бы вы прямо так, с ходу, не задумываясь, определить мне этот камушек?
   Лена очень удивилась, получив такое предложение. Увидев старичка, она настроилась услышать совсем другое - что-нибудь вроде того, что камушек волшебный и может исполнить три желания - до того необычной, сказочной и насыщенной чудесами выглядела окружающая обстановка. Может, камушек и впрямь оказался с волшебством, или что другое повлияло, но исполненных желаний оказалось гораздо больше трех.
   Я уж не говорю о том, что Лену пристроили к науке, на что она давно перестала надеяться, - мало этого, в институте решительно не оказалось ни единого слесаря, и в будущем не предвиделось. И никому здесь даже в голову не могло придти рассказать даме неприличный анекдот, а уж тем более громогласно над ним покатываться. Кроме того, ни лопат, ни зубил, ни кувалд тут и в заводе не оказалось. Вообще, железо не преобладало, здесь были в ходу совсем другие материалы - прежде всего, естественно, камни. Камни были повсюду - на лестницах, подоконниках, в маленьких витринках в любом свободном углу, в каждом кабинете в ящиках, шкафах, и просто грудой сваленные где попало. Если бы этого вдруг кому-нибудь показалось мало, то пожалуйста - во всех коридорах в стены были встроены вместительные протяженные стеллажи до потолка, а в них тесным-тесно уставлены лотки с образцами горных пород. Самые прекрасные камни были, конечно, в музее. Да! Здесь был музей, и какой! Он занимал весь верхний этаж огромного здания и простирался в обе стороны от двери в бесконечность. По крайней мере, Лена ни разу не дошла ни до одного из его краев. Кроме изобилия самых прекрасных горных пород тут была масса интересных вещей: черепа и кости вымерших животных, карты, панорамы, всякие диковины и огромный скелет могучего динозавра высотой в двухэтажный дом. Скелет под крышей не поместился, и над ним был надстроен прозрачный купол. У входа стоял колоссальных размеров кристалл поваренной соли, и всем желающим позволялось лизнуть его, чтобы самолично убедиться в том, что соль эта именно поваренная, а не какая-нибудь другая. Лена на всякий случай убеждалась в этом каждый раз, как заходила в музей. А заходила она туда очень часто. Она очень гордилась и радовалась, что у нее есть собственный музей в двух шагах от кабинета, и что всякий раз, как ей захочется освежиться от напряженной работы, она может наскоро сбегать взглянуть на скелет динозавра и лизнуть поваренную соль.
   Что касается геологов - они оказались замечательными людьми: интересными, внимательными и прекрасно воспитанными. Еще у геологов было одно необычное свойство, с которым Лена прежде никогда не сталкивалась. Потому что физики были усиленно осторожны со своим внутренним миром. Например, лучший друг физика мог лишь через много лет с удивлением узнать, что друг его втайне баптист, или художник, или обручен, или учился в университете Дружбы народов, или поэт, или имеет пятерых сестер, или страдает от язвы желудка или несчастной любви. А мог и никогда не узнать. Здесь же это было никак невозможно, потому что все про всех знали все, вплоть до мельчайших подробностей, да никто и не собирался никаких подробностей скрывать. И Лене, хотя поначалу было несколько непривычно, неожиданно очень понравилось такое устройство. Она быстро обнаружила, что не скрывая ничего из своей жизни, чувствуешь себя легко и свободно, а кроме того, начинаешь строже относиться к своим поступкам, которые вскоре неизбежно поступят на всеобщее рассмотрение. Лена так увлеклась этой нормой поведения, что никогда больше ни от кого ничего на всякий случай не скрывала, и дух ее обрел невиданную дотоле свободу. Ну вот, напрмер: всю свою жизнь Лена невыразимо терзалась от одного тайного порока. Он выражался в том, что с общего блюда она всегда втихомолку хватала самый большой кусок. Сколько раз она себя на этом ловила, горько упрекала, усиливалась преодолеть - ничего не помогало. Иной раз ей удавалось справиться с собою, но лишь тогда, когда на нее смотрели, а стоило отвести глаз - и она снова ничего не могла поделать. И вот, проникшись духом геологической гласности, сидя перед большим блюдом пирожков, она вдруг принародно заявила:
   - А я всегда беру самый большой кусок.
   Геологи с изумлением переглянулись. Им-то, конечно, этот недостаток был совершенно чужд. Они помолчали несколько секунд, и вот Лена с громадным облегчением увидела, как лица коллег постепенно начинают проясняться. Приговор оказался таким:
   - Лена у нас человек простой.
   С тех пор Лена раз и навсегда прекратила всякие терзания по этому поводу. Правда, хватать большой кусок она так и не перестала, но теперь уже делала это не втихаря, а спокойно и открыто, и стала считать эту манеру не отвратительным пороком, а интересной индивидуальной особенностью своего характера.
   А какой у нее оказался шеф, вот это да! Он просто потряс Лену с первой же минуты своим спокойным бесстрашием и независимостью суждений. Ведь она сразу честно его предупредила, что она слесарь, и страшненькую свою трудовую тоже показала. Но на шефа это никакого впечатления не произвело, и одним небрежным жестом он отправил тяжкое Ленино наследие в глубокое, безвозвратное прошлое. Он нисколько не побоялся взять на работу человека с улицы, без всякого опыта, с неизвестными намерениями, неподходящим образованием и негодной трудовой биографией. Затем он не пожалел потратить бездну сил и времени на ее обучение, сделал своим ближайшим помощником и щедро одарил своей удивительной наукой. Через три месяца после поступления шеф усадил ее за написание двух глав научного отчета, и хотя забраковал ее работу раз пятнадцать, но когда отчет издали, в списке авторов Лена с изумлением увидела свою фамилию, а в тексте - свои слова. С еще большим изумлением она наблюдала, как в самое горячее время, бросив все свои важные и спешные дела, шеф обивал пороги инстанций, чтобы выхлопотать ей десятку к зарплате - без всяких побуждений с ее стороны (она, напротив, даже пыталась возражать, но получила суровый отпор: "Молчите, Лена, вы ничего не понимаете. Если вам даже кажется, что вам деньги не нужны, я все равно хочу, чтобы вы получили то, что заработали"). Но больше всего Лену изумляло его отношение к общепринятым убеждениям. "Такой-то и такой-то (сюда могли входить самые незыблемые авторитеты, колоссы, корифеи, мамонты) об этом такого-то мнения, - спокойно говорил шеф, - но я считаю иначе". Каково? И это несмотря на то, что это нестандартное мнение не разделял, быть может, больше никто на свете!.. Дело кончилось тем, что Лена смотрела ему в рот, верила каждому слову и готова была отдать жизнь за их теперь общие научные взгляды. А когда работали по субботам? Ого, сколько пирожков шеф приносил в институт! И какие веселые, интересные чаепития устраивались тогда! И совершенно попусту описывать, какие вкусные блюда и в каких количествах готовила по воскресеньям его жена - самые выразительные слова тут ничем не смогут помочь.
   Но главное, что здесь поражало Лену - это сама геология, конечно. То есть, поначалу-то ей больше всего понравились удивительные, необыкновенные слова: фация, брекчия, плагиоклаз... Но когда она всерьез принялась за книжки, то вот что увидела: эта такая еще юная наука - двух столетий нету, еще математический аппарат почти не разработан, - как энергично и решительно она углубилась в познание мира, и как много взяла на себя, начав с микроскопических исследований минеральных структур, и глядишь - уже занимается строением и развитием Вселенной. Она была очень системной, и философской, в ней часто звучал вопрос "почему", устремленный во все концы мироздания. В ней было множество смелых гипотез и нерешенных задач, и Лена забыла дни и ночи за книгами, картами, таблицами и рукописями.
  
   Вышло так, что мечта ее жизни о познании природы исполнилась внезапно, не с той стороны, и тогда, когда она уже совсем перестала этого ждать. Может, вы не поверите, что такое бывает, а вот Лена нашла себе вдруг свое собственное место, и сколько угодно могла там познавать природу, никому даже в голову не приходило ей в этом помешать. Не каждому могла выпасть такая удача! Ну, скажите на милость, многие ли могут похвастаться своим собственным музеем, и колоссальным скелетом динозавра, и такой величественной лестницей, и такими веселыми чаепитиями, и таким фантастическим обилием горных пород? Не удивительно, что когда течением жизни Лену понесло к другим берегам, и массивная дверь закрылась за нею в последний раз, ей сделалось грустно - как будто растаяли в тумане, растворились без следа лестница, горные породы, чай с пирожками и скелет динозавра. Хотя в те времена людей заботили совсем другие вещи - никому бы и в голову не пришло грустить о скелетах динозавров.
  
   Байка о новых русских
  
   К этим новым русским Лена случайно попала - по объявлению в газете. Да вообще-то они тогда еще не были новыми русскими. А были обыкновенными пареньками, довольно простыми и славными, совсем юными, которые вдруг немножко пошли было в гору. Пареньков было двое - директор генеральный и директор исполнительный. Генеральный был опрятный, чистенький молодой человек, с миниатюрной аккуратной фигуркой и чуть-чуть чересчур молодым свеженьким личиком. Исполнительный был гораздо крупнее, плотный, коренастый, с пухлыми щеками избалованного мальчишки. Вот только во взгляде неуловимо сквозило что-то неприятное. Впрочем, с Леной они были вежливы, и вдобавок не пожалели отправить ее на полдюжины дорогих курсов, чтобы она достойно усовершенствовалась в своей новой профессии с разных сторон. Лена была им очень за это очень признательна и усердно погружалась в тайны интермодальной логистики.
   Вернувшись с курсов, Лена обнаружила в компании не сразу заметные, но идущие в одном направлении перемены. Ну например, был сделан ремонт и из пяти помещений три, побольше и получше, были отведены директорам, а два оставшихся, поменьше и похуже - всем остальным. Но это было как раз понятно: директора иностранных клиентов принимают, имидж там, то да се... Несравненно хуже до геолога Лены дошла следующая интересная ситуация, вот послушайте-ка.
   По случаю этого самого ремонта прорвало раз батарею, и потоком горячей зловонной жижи залило весь имидж почти по колено. Перед лицом стихийного бедствия мигом стерлись все социальные различия: нарядные начальники отделов, вместе с важными дамами из бухгалтерии в изящных сапожках, носились раскрасневшиеся и перепачканные с головы до ног, с грязными ведрами и тряпками, в едином мощном порыве спасая имущество. Такой слаженный ритм вдруг возник, такая дружная наладилась работа - любо-дорого смотреть, коллектив потрудился на славу. И вдруг... Нет, даже неудобно как-то рассказывать. Ну, у Генерального, слава Богу, хоть хватило ума тихонько посидеть в кабинете, не высовываясь зря. Но вот несчастный Исполнительный, тот, увы, совсем оплошал: вышел, бедняга, в коридорчик - что бы вы думали? - покурить. Именно покурить. Да неудачно так встал, у всех на дороге, пришлось его по кривой обегать, чтобы не задеть случайно грязным ведром. И стоял себе, покуривал не торопясь. Как вам это понравится?
   "Друг, - мысленно недоумевала Лена, - разве это не заметно, что они, не щадя пота и наружности, из последних сил спасают твое имущество, при этом жертвуя, между прочим, своим - сапожки там, костюмчики? Да хоть бы ты потерпел покурить-то! Или уж разочек бы, ладно, в одном из трех своих кабинетов фазнулся. А то, может, это ты покомандовать вышел, для большей эффективности спасательних работ? Так тогда хоть с дороги отойди, неудобно ведь вокруг бегать!" Но этот пламенный призыв остался без ответа: даже и покурив, Исполнительный еще постоял праздно, любопытствуя на народный энтузиазм.
   Этот неожиданный случай Лену несколько смутил. Но ведь она только что получила образование за счет компании, и поэтому запретила себе обдумывать происшествие. "Да в конце концов, кто в молодости не промахивался - есть о чем говорить! Знай работай, вот и все дела" - так она рассудила.
   Работа пошла своим чередом. Но и здесь явились вещи, приводящие в сильное недоумение. Компания занималась в основном грузовыми перевозками, с одним исключением: у нее был свой фирменный вагон в составе обычного ночного поезда Москва - Петербург, связь с которым осуществляла некая тетя, ежеутренне являвшаяся с отчетом. С течением времени Лену заинтересовало вот какое логическое несоответствие: вечно эта тетя маялась с проводниками - то они запили, то не вышли в рейс, то грязищу развели, а между тем билет в фирменный вагон стоил втридорога. В один недобрый час Лена решилась выяснить, почему так дорого продаются билеты и что получают пасажиры за такую непомерную дополнительную плату. Тетенька надолго задумалась - может быть, ей самой этот вопрос в голову не приходил, - но все-таки нашла решение и бойко сообщила, что валютные пассажиры получают кофе, а отечественные - чай два раза за рейс, то есть утром и вечером, и притом совершенно бесплатно. Лена была просто ошеломлена этим интересным ходом. Как? Ну, пусть два рубля идет за чай и четыре за кофе - и за это соотечественники оплачивают три билета, а несчастные иностранцы - пять?! С ума сойти. Так выходит, что она ест хлеб, вытащенный из чужих карманов? Но тут еще Лена надеялась на какое-нибудь недоразумение - трудно было представить, что люди с такой легкостью согласились бы подвергаться столь нехитрому надувательству.
   Увы, это оказалось не единственным подозрительным обстоятельством. Руководство компании частенько сокрушалось об отсутствии столь нужного автотранспортного отдела, ведь большая часть клиентов желала перевозить свои грузы именно автотранспортом - подороже, зато быстро и удобно. Хорошо; отдел такой завели. Да вот на беду, именно туда посадили Лену. И ей пришлось с великим потрясением наблюдать работу этого отдела. Она происходила следующим образом: начальник отдела садился за стол рядом с телефоном и ждал. Рано или поздно раздавался звонок: ведь компания была пропечатана в справочнике. Сотрудник солидно осведомлялся, что и куда желает везти клиент и записывал его телефон, обещая перезвонить через десять минут. Затем он брал тот же самый справочник, по которому клиент только что завязал столь ценный деловой контакт, и звонил в следующую по алфавиту транспортную компанию, которая отличалась, правда, наличием собственного автотранспорта, передавал туда добытую информацию и получал цену. Тут же перезвонив клиенту, он радовал его ценой, разумеется, с солидным довеском, диктовал номер своего расчетного счета и предлагал явиться со своим грузом к дверям только что обретенного делового партнера. На этом функции автотранспортного отдела заканчивались. Если бы клиент догадался заглянуть в справочник еще раз и позвонить самостоятельно по следующему телефону, он тут же получил бы немалую выгоду, но видно, не все догадывались: автотранспортный отдел процветал - во всяком случае, функционировал.
   - Слушай, Саша, - не вытерпела все-таки однажды Лена, сколько ни усиливалась, - ведь ты крупный, крепкий мужчина, неглупый с виду... Ну неужели тебя устраивает подобная, так сказать, работа? Ведь тебе будет трудно сдать отчет за прожитую жизнь.
   Хотя Лена старалась, как могла, говорить ласковым и сочувственным тоном, Саша здорово разозлился - должно быть, ему эта мысль в голову уже приходила.
   - Эта работа устраивает мою семью, - злобно сказал он, - а также деньги, которые я отсюда приношу!
   Понятно, что Лену прямо тошнило от подобных ответов; еще она подумала, что Сашина жена, скорее всего, не имеет такого ясного представление о его работе, как Лена, а иначе разве она согласилась бы!
   К этому времени Лена уже всей душой рвалась прочь, и проклинала тот день и час, в который ее угораздило пойти на эти дурацкие дорогостоящие курсы. Но, по ее расчетам, ей приходилось еще некоторое время отработать здесь, чтобы окупить затраты, и она изо всех сил старалась не смотреть на то, что творилось вокруг и воображать, что в других подразделениях дела, может быть, идут как-нибудь получше и хоть капельку почестнее.
   Бог знает, как бы ей это удалось, но, на ее счастье, сами директора взяли вдруг ее сторону и стали способствовать ее затаенным желаниям. Вот как это вышло.
   Мало-помалу все те перемены и маленькие приспособления, которые директора затеяли тут для своего удобства и удовольствия, начали набирать силу, совершенствоваться и развиваться во всех направлениях. Первым делом метаморфозы коснулись третьего кабинета на директорской половине, так называемого "зала заседаний". Туда привезли кожаный диван, широченный, мягкий, как пух - сядешь и утонешь по самую шею; затем привезли телевизор и видеомагнитофон, холодильник, шкафчики, полочки... Очень много всего привезли. В довершение реорганизации наняли буфетчицу - не повара для приготовления обедов, это уже было сделано раньше, а именно буфетчицу: она сооружала бутерброды, сбивала коктейли, откупоривала бутылки и подавала кофе директорам лично. В зале заседаний уже совсем перестали заседать, и теперь его с гораздо большим основанием можно было называть залом полежаний. Генеральный еще захаживал порою в свой кабинет, и сидел там за столом, а Исполнительный полностью забросил скучные дела, переселился в зал полежаний и никогда его не покидал. И там-то кипела жизнь: пиликал видик, звенели бокалы, то и дело сновала туда-сюда буфетчица с бутербродами и грязной посудой. Поначалу Исполнительный еще стеснялся сотрудников: приподнимался на диване, изображая сидячее положение и отключал видик, когда кто-нибудь входил в зал, но постепенно отбросил все церемонии и принялся наслаждаться жизнью без помех.
   Но вот удивительно: чем слаще становилась жизнь директоров, тем горше приходилось сотрудникам. Их распекали, долбали, разносили в пух и прах с каждым днем все чаще и крепче, а главное - за все более странные вещи. Например, за долгосрочную, то есть больше пяти минут, отлучку с рабочего места, даже если бедняга отлучался покурить или в туалет. За трехминутное опоздание на голову преступника обрушивались все громы небесные. А если случался перебой с работой, нельзя было даже журнал полистать - приходилось сидеть праздно и чинно, сохраняя максимально глубокомысленный вид. На окнах компании замаячили призрачные, но все более густеющие тюремные решетки.
   Что касается работы, то сначала она еще шла кое-как заведенным порядком, но постепенно в ней стали обнаруживаться существенные изъяны. Явственно ощущался некоторый разнобой и невпопад, но буфетчица пока по-прежнему процветала. И вот однажды директора собрались съездить за рубеж. Отъезжали с великой помпой: загоняли секретаря, несколько раз менявшего им билеты на все более шикарные и водителей своих трех автомобилей; а буфетчица просто сбилась с ног, такая у нее наступила горячая пора. Наконец отбыли, и шум утих. Облегченно переведя дух и чуточку расслабившись, сотрудники принялись ожидать их возвращения.
   Но возвращение замедлилось. Прошла неделя, две, прошли уже самые крайние сроки, но от ответственного руководства не являлось ни слуху ни духу. Ожидание затягивалось. Тут уж сделалось даже немного не по себе. Но опасения не оправдались. Через полтора месяца директора благополучно прибыли, целы и невредимы, хотя значительно более стройные и бледные, чем уезжали отсюда. Но это легко можно было объяснить переменой режима и нехваткой буфетчиц.
   Ну-с, ладно. Все как будто обошлось благополучно, но с этого момента жизнь фирмы претерпела существенные изменения. Вскоре отказались от кое-каких дополнительных помещений, двух автомобилей и четырех телефонных номеров; потихоньку увезли диван и видик, куда-то кануло содержимое буфетов, и сами они тоже; к продаже были определены такие вещи, которые раньше никому бы в голову не пришло продавать - например, остатки рекламных календариков и запчасти для автомобилей. Последним делом (нужно чести приписать!) начали увольнять людей, и первой отправилась искать свою судьбу буфетчица. А для оставшихся наступило тяжелое время: задержки зарплаты сделались настолько протяженными и систематическими, что даже сомнение брало: а платят ли тут ее вообще. Стало голодно.
  
   Надо сказать, что Лена на всех мужчин, превосходящих ее умственной или физической силой, либо служебным положением, смотрела одинаково: как на своих естественных защитников и покровителей, точно так же, как и себя считала естественным покровителем всех встречных старушек, детей и подростков. Даже если не каждый сразу отвечал этим ожиданиям, она не расстраивалась: ну, ответит со временем; а не он, так его сосед. И вот - может, вы и не поверите, а я вам скажу: очень часто эта тактика оправдывала себя. Во всяком случае, Лена в ней не разочаровалась. А если и вышли одна-две промашки - ну и ладно. Небось на наш век хватит. Но от директоров она особенно сильного покровительства не ждала: да, они платили ей зарплату, но так высоко были вознесены над миром презренных служащих, что искать у них защиту ей и в голову не приходило. И напрасно. Директора о ней вспомнили. Они даже взяли в соображение тот факт, что количество удельных (да и абсолютных) детей у Лены намного превышало этот показатель у любого другого сотрудника компании. И вот, когда перестали платить зарплату, Генеральный вызвал повара и, поглядывая в пол, сказал ей:
   - Вы вот что, Людмила Петровна... У вас там супчик иной раз остается... Так вы отливайте его в баночку, и выдавайте Лене... Пускай она все-таки детей своих кормит чем-нибудь...
   Наконец иссяк и супчик. Да и все иссякло, по чести сказать. И вот Лену вызвали, - в кабинет вызвали, зал полежаний давно был заброшен. Оба директора сидели за столом, повесив головы.
   - Нам очень жаль, что так получилось, - сказал Генеральный, тяжело вздохнув. - Если была бы хоть какая-то возможность, мы бы вас не уволили. Но нам нечем вам заплатить. Да ведь, может, это для вас и удачно получится. Может, вы себе что-нибудь гораздо лучше найдете. Извините.
   При этих словах Лена почувствовала, как тяжкий груз, давивший ей на сердце, разом исчез, и душа ее воспарила к небесам. Но вслух, конечно, она этого говорить не стала.
   - Я к вам претензий никаких не имею, - поклонилась она, - напротив: вы мне давали кусок хлеба так долго, как только могли. Я вам очень признательна.
   И с легким сердцем, счастливая и радостная, она со всех ног побежала прочь - как давным-давно мечтала сделать. Наконец-то она стала свободна, оставив позади все унижения и плохо удававшиеся самообманы. А бедные директора так и остались печально сидеть у своего разбитого корыта.
  
   Наверное, они думали, что им не повезло, но Лена всей душой была уверена в обратном. Это была для них большая удача, что все получилось именно так. Да вы посудите сами: как они быстро изменились обратно, бросили лежание у телевизора и вина с бутербродами, перестали покрикивать на всех с высоты недосягаемого величия, ездить через дорогу на автомобиле и превратились почти что в тех же самых славных пареньков, которые произвели на Лену такое приятное впечатление. Ну, пусть они потеряли свою фирму; но ведь вместе с нею они утратили омерзительные замашки и жуткие свойства, полученные в период процветания, и обрели самих себя. А, в конце концов, разве это не самое ценное, что можно приобрести в процессе жизни?
  
   О том, как Лена собралась делать бизнес и что из этого вышло
  
   "Не предпринять ли бордель, - задумалась однажды Лена (это было как раз в то время, когда все бросились предпринимать что ни попадя, лишь бы получился бизнес). - Можно все устроить просто и скромно: постоянная клиентура, цветочки, занавесочки... понимание, нежное участие... легкий джаз, пасторальное что-нибудь... Нанять повара - домашние обеды, пансион... Кусочек семьи, гм! Это ново! Допустим, бордель "Золотое Яблоко". Или "Свежий Огурчик". Неплохо, совсем неплохо!"
   Немного опомнившись, Лена все-таки не бросила оригинальную затею. "Что ж, - соображала она, - раз имеется порыв воспользоваться данным инстинктом, так может, пусть это будет брачная контора? В деревнях и мелких северных поселках ведь пропасть страдающих женихов, а в городах, даже в столицах - куча недовостребованных невест. Как ни крути, перспектива!" Тут не в меру услужливое воображение нарисовало ей привлекательные образы столичной невесты и деревенского жениха. Пришлось, вздохнув, отказаться от перспективной мысли.
   Дело не клеилось. "Все предпринимают, - мучилась Лена, - что же это, одна я оплошала до того, что до сих пор решительно ничего не умудрюсь предпринять! Нужно же как-то помочь своей семье, а ничего не выходит! Воображения не хватает, что ли, или соображения, или чего же еще?"
   В расстройстве чувств она отправилась на рынок, купить уцененки на супчик. Был прохладный ветреный день, торговки ежились, притопывали ногами; Лена внимательно ощупывала загнивающий помидор, и тут к месту действия подбрела бабуля с пирожками.
   - Дочка, возьми пирожок, - предложила бабуля.
   - Нет, - отказалась торговка, - не надо пирожков. Я бы лучше чаю выпила. Вот бы бизнес для вас, бабулек! Мы все тут по нескольку раз в день с радостью горячего чайку попьем.
   Вдохновившись интересной идеей, Лена поспешила домой. "Вода в кране бесплатная, - соображала она, - газ в плите тоже. Ну, что там еще осталось... В общем, надо прикинуть!"
   Весь вечер и полночи Лена воодушевленно калькулировала, а дети в восторге прыгали вокруг и отпускали различные уместные замечания:
   - Мама, ложечки приплюсуй!
   - Ничего, пальцем помешают!
   - Стаканчики не забудь, мамуль!
   - Э, из термоса похлебают - что за беда?
   - Плюшек бы попекла - вот тебе и комплексное обслуживание!
   - Так ты коньячку-то в термос подлей - спросу не оберешься, глядь!
   Ну и все в таком духе. Кстати тут же был сочинен, поставлен и показан преуморительный фарс "Ленка-бизнесменка", в котором Лена была талантливо изображена с самой потешной, хотя, может, и не с самой выигрышной своей стороны. И конечно, с детьми она с удовольствием посмеялась, но до разноски чаю дело как-то не дошло. И вот однажды, спустя месяцок-другой, она увидела тетю, которой удалось осуществить на практике этот заманчивый план. В грязноватой белой курточке, затравленно оглядываясь по сторонам, удачливая предпринимательница, слегка приседая на каждом шагу, нерешительно подобралась к прилавку.
   - Чайку, кофейку... не хотите, должно быть? - испуганно прошептала она.
   Упитанная торговка утомленно вздохнула.
   - А, Надюша... Ну, ладно, давай уж, видно, чайку, что делать...
   Надюша полезла в сумку, достала помятый облупленный термосец, мутненький полиэтиленовый пакетик с сахаром, не раз использованный одноразовый стаканчик, чайную ложку и, пригибаясь, как под обстрелом, дрожащими руками принялась развязывать пакетик и отвинчивать крышку термоса. Вот не знаю - вы поверите или нет, но сахар она размешала. Размешала своей ложкой и робко протянула стаканчик торговке, а мокрую ложку сунула обратно в сумку. (Боюсь, что Лена стояла рядом, разинув рот, и наблюдала эту поучительную сцену с великим увлечением.) Пока торговка пила, Надюша топталась поблизости, дожидаясь забрать стаканчик. Отдав тару, тетка покопалась в кармане и пожала плечами.
   - Мелочи-то нету, - небрежно сказала она, - завтра зайдешь.
  
   Да-с, представьте себе. А вот Лене так и не удалось соорудить бизнес - ничего не вышло. Дело кончилось тем, что ее взял к себе, причем программистом, один ее сокурсник, которому, как это ни странно, действительно удалось предпринять кое-что еще в прежние времена, так что теперь он вдруг сделался хозяином небольшого, но довольно процветающего предприятия. И они вместе сочиняли всякие потешные планы - например, экзотический русский ресторан в Америке под названием "Дорогие Россияне": картошка жареная в мундире "Наслаждение", суп "Ястребиный коготь" с куриными лапками, салат "Экономический", коктейль "Ночной закат"... И так как эти планы были начисто лишены угнетающего налета реальности, они получались легкими и веселыми - как раз для утреннего чаю, отдохнуть и посмеяться перед рабочим днем.
  
   Байка о путешествиях
  
   Вот интересно: отчего так получается, что все эти путешествия до того окрыляют человека, что он забывает обо всем на свете, едва лишь ему посчастливится влезть в ободранный общий вагон пассажирского поезда? Может, оттого, что они ломают стереотипы и человек вдруг обнаруживает себя иным в ином мире? Другие дома, нравы, обыкновения... Природа, конечно, тоже радует разнообразием. Но, сказать по правде, Лену различия в природных ландшафтах не очень занимали. Ей вполне хватало природных впечатлений на заброшенном пустыре за прачечной или даже просто на бульваре. Может, это потому, что Творец природы безграничен в каждой травке или птичке, и любая из них поражает воображение ничуть не меньше, чем величественные горные стремнины; а создатели домов и нравов ограничены, но в каждом месте по-разному, и эта разница как раз придает урбаническим путешествиям такой захватывающий интерес.
  
   К примеру, Москва Лене не так уж нравилась: тесно, шумно, а дома громадные, грузные, громоздкие, давят на сердце своей массой этажей. Но однажды она познакомилась в Москве с тремя ужасно славными бездомными тетеньками. Вы, конечно, скажете, что с такими и в Петербурге можно было познакомиться, но на самом деле это совсем не так. Дома Лена всегда торопилась и перемещалась обычно вприпрыжку, и никогда бы не стала праздно сидеть на лавочке, не говоря уж о том, чтобы на эту лавочку прилечь и вздремнуть близ вокзала. Тетеньки подошли к ней сами, познакомились, рассказали о себе, называли дочкой (хотя навряд ли были гораздо старше) и все восхищались тем, что Лена совсем не употребляет спиртных напитков. "Может, и мы были бы такими, если б не пили", - вздыхали они. Тетенек звали: Люда, Рита и Таня. У них оказалась довольно общепринятая этика и даже эстетика. Когда Рита, хлебнув хорошенько из мутноватого пузырька и сильно расхрабрившись, рискнула обратиться к Лене: "Слушай, а может, дашь рубль? Рубля вот не хватает, понимаешь!", Таня пришла в ужас.
   - Рита! Что ты? Как тебе не стыдно! - с горькой укоризной воскликнула она.
   Рите стало стыдно.
   - Маху дала, - извинилась она, - да ведь я только спросила... Ну, если нету, так и не надо... Нет, нет, не надо, не надо!
   Таня довольно кивнула Лене, предлагая ей простить Ритину бестактность, раз она так успешно раскаялась.
   - А у нас, правда, - вздохнула она, - ни копейки денег нет. Но ничего, раздобудем что-нибудь!
   Люда же лишь серьезно и мрачно пошарила рукой в ближайшей урне, достала одноразовый стаканчик, налила в него синенькой жидкости и молча употребила.
   Что касается эстетики - Лена с удивлением заметила, как сильно их занимает собственная внешность. Странно: казалось бы - ну, пусть им не во что одеться, негде умыться, но причесаться-то они могли бы - хоть веточкой. Нет, до этого дело никогда не доходит. Но вот, смотрите-ка: сидя на лавочке, они принялись с жаром сравнивать свои внешние данные и быстро пришли к утешительному выводу, что для своего возраста и положения они еще очень хороши. Да и Лена тоже так полагала.
  
   А вот в Могилёве как-то раз было. Лена приехала туда со своей подругой Никой ранним-ранним ясным утром. Чистенькие улицы, солнце, деревья - Нике все понравилось. Но вдруг ее нечаянно осенила удачная мысль:
   - А теперь, Ленхен, - говорит, - угости-ка ты меня вашим национальным белорусским блюдом!
   Лена засуетилась. Собственно, самое нацональное блюдо, которое было ей известно - слегка примятая вареная картошка, заправленная поджаренным лучком, с капусткой, огурчиком, ржаным хлебушком - объедение! А если еще присовокупить тонко нарезанного сальца - ну, уж это просто волшебство какое-то! Нет сомнения, что Ника сумела бы оценить по достоинству такое восхитительное произведение. Но где можно раздобыть его ранним утром в чужом городе, Лена не знала.
   И вдруг она увидела, как из ближайшего кафе вынесли лоток, разложили его на тротуаре и быстро заполнили аккуратными подносами с незнакомыми кондитерскими изделиями. Лена подошла поближе, наугад ткнула пальцем в тарелку, содержавшую какие-то маленькие бурые шарики и храбро провозгласила:
   - Вот наше самое национальное белорусское блюдо. Бубенчики называется.
   - Отлично! - обрадовалась Ника, - так давай тогда его побольше купим - и домой возьмем, и позавтракаем.
   Лена покорно кивнула, размышляя, что же сделать, если свежеизобретенные ею бубенчики окажутся какой-нибудь гадостью - оставить на белорусской кухне несмываемое пятно или признаться в слабости собственной компетенции. Но беспокоилась она напрасно. Бубенчики оказались настоящим шедевром кулинарного искусства. Легкие, нежные, воздушные, немножко хрустящие, они так и таяли на языке, оставляя ощущение свежести, деревенского утра и нагретой солнцем лесной полянки.
   Нике с Леной так понравились бубенчики, что они долго шли по улицам и завтракали без конца - для дома осталось совсем немного. И, конечно, Ника прониклась большим уважением к талантам белорусского народа. Но потом с ними случилась еще более удивительная история. Это когда они стали спускаться к Днепру, на дно обширной котловины, вырытой когда-то весенними разливами. Девочки уже порядком устали, но когда они подошли к ладной деревянной лесенке, оказалось, что она ведет в совсем другой мир, и усталость с них как рукой сняло. Там стояли желтые бревенчатые дома, росли подсолнухи, похаживали козочки. Это очень походило на обстановку народных сказок, а ведь Днепр проходил по самому центру крупного города! Потом дома кончились, и пошли рощи, лужайки, пригорки. Дорожка прихотливо изгибалась, и путешественницы немного смешались, слегка потеряв направление и даже ощущение реальности. Поэтому когда им повстречалась опрятная, миловидная старушка, Лена обрадовалась и поспешила спросить:
   - Скажите, пожалуйста, куда ведет эта дорога?
   Старушка не удивилась, поклонилась, улыбнулась и ласково ответила:
   - Эта дорога ведет в нашу обитель.
   И, присмотревшись немного, Лена обругала себя за тупость - как же иначе! Такая дорожка ни в какое другое место не стала бы вести, глупо было даже спрашивать об этом.
  
   Но наибольшее число сюрпризов таила, конечно, Прибалтика. Готический стиль проникал Лене в самое сердце. Вильнюс: цветов!.. Чистота!.. Улицы замощены яркими плитками, а на рынке продают разноцветных веселых цыплят и хорошеньких коричневых собачек. Университет какой - с ума сойти: плавные линии, теплые тона, яркие краски; торжественно - и уютно, современная мысль - и глубокая древность. Лена видела, как совсем юный парнишка - может, даже первокурсник - сердечно раскланялся с седовласым, важным профессором, поздоровался с ним за руку и они вместе весело хохотали и с жаром обсуждали какую-то важную проблему. Вот это да, какие нравы!
   Потом Лена пошла в монастырь, а был уже вечер, и косые лучи прохладного вечернего солнца обливали все вокруг теплым медовым золотом. Она тихонько присела у ограды и смотрела, как спокойно и мирно проходят по двору монахи, как приветливо и ласково они обращаются друг к другу и к немногим посетителям. И Лена подумала: конечно, монастырь - арена жестокой битвы, но в такой теплый летний вечер утихают, должно быть, бранные клики, настает час покоя, отступают силы зла... Иначе просто невозможно было бы увидеть такую необыкновенную картину.
  
   Ну, а что касается Риги, то туда Лена призжала не просто полюбоваться на старинные здания: там жила милый друг Илонушка, и водились такие чудеса!.. Илонушка была машинисткой, и прекрасно разбиралась в очень многих вещах. В Риге Лена впервые прочла Набокова, Замятина, Оруэлла, Шинкарева и Ерофеева в такие времена, когда невозможно было даже подумать о том, что эти книги издадут когда-нибудь в России или Латвии. Ночи были заполнены лихорадочным поглощением чудовищных порций невероятной литературы, дни - блаженными скитаниями по средневековым улицам, в легком тумане от впечатлений и бессонницы. На тесных улочках за Леной покорно следовали и непрестанно сменяли друг друга очаровательные узкие домики, загадочные вывески и надписи, витражи, мозаики, каменные мостовые, старинные костелы - величественные, мощные, летящие в небеса; приветливые лица, золотистые напитки в изящных фигурных бутылочках, керамические колокольчики, вазочки, фигурки странных пропорций, прозрачные легкие чугунные кружева на оградах и вывесках, темно-красная черепица, флюгера, фонари, башни, таинственные звуки незнакомого языка. Вечера были посвящены знакомствам и замысловатым беседам с бесконечными вереницами людей, переполнявших маленькую квартирку на улице Королевы Гертруды. Людей было очень много. Это были многочисленные друзья многочисленных Илонушкиных бывших и будущих мужей, мало признанные поэты и недопонятые гении, неприкаянные дочкины подружки, экзотические философы, чудаки, оригиналы, и еще многое множество непонятных, ни на что не похожих, странноватых задумчивых личностей, вечно сменявших одна другую и никогда не переводившихся там. Лена перевозила туда по очереди всех своих друзей, и каждому из них были рады, каждый получил стол и кров, изобилие духовных благ и самое дружелюбное и лестное внимание, какое только можно себе вообразить. Между прочим, Илонушка понимала не только в духовной пище, но и в обыкновенной тоже, и Лена на всю жизнь вывезла из Риги склонность к запеченным тартинкам, оригинальным легким салатикам в стеклянных крохотных мисочках, а также неистребимую страсть к русским романсам, которыми всерьез увлекалась интеллектуальная Рига.
   В общем, Рига потрясала воображение и была переполнена обильным содержанием. И все же наиболее сильное впечатление Лена получила в самый первый день, когда она там очутилась, дивным солнечным утром. Поезд приходил очень рано, жители еще спали, и улицы стояли тихие, чистые, залитые легким прозрачным светом. В золотистом сиянии, волшебном призрачном тумане молча возникали перед ней старинные дома, соборы, шпили, башенки, сказка, быль, далекое прошлое. Очарованная, Лена едва лишь присела на резную лавочку в маленьком сквере, как вдруг ей показалось, что мимо проходит видение: юноша в длинном черном плаще и широкополой черной шляпе и тоненькая хрупкая девушка в черной бархатной накидке с кистями почти до земли. Лица их были прекрасны, задумчивы и спокойны, их окружало облако молчания и атмосфера тайны. Они двигались неспешно и плавно, как в замедленной киносъемке, но миновали скверик очень быстро. Или это показалось так?.. Лена сделала было движение им вслед, но вовремя опомнилась. Разве можно разговаривать с воплощением... с духом... с призраком, может быть? Это впечатление подтвердилось еще тем, что в течение дня Лена несколько раз видела эту необыкновенную пару, и всякий раз она будто таяла в тумане, исчезала на глазах. Это было так, как будто сама Рига подошла и представилась ей, приоткрыла дверь в свою тайную сокровищницу.
   Ах, Рига - чудо из чудес! Юная, древняя, золотая, прекрасная! Под какими небесами суждено нам когда-нибудь встретиться вновь?..
  
   Байка об удивительном дворике
  
   Как-то раз, в конце июня, чудесным теплым вечером, Лена взяла детей и поехала на вокзал встречать бабушку - самую прекрасную старушку на свете. Полные радостного нетерпения, они вышли на перрон, и вдруг оказалось, что поезд сильно задерживается, и бабушку они не увидят еще по крайней мере три часа. Сначала Лена огорчилась, но потом сообразила, какой счастливый случай ей предоставила судьба: досуг, Петербург, белая ночь. И она решила показать детям все заветные места вокруг прежних ее жилищ, которые так восхищали и трогали ее сердце : Толстовский дом со старинными фонарями, фонтаном и узкими стройными арками, Качающийся мостик, карамельную фабрику, вечно окутанную сладкими ароматами, Розовый домик с Тысячью башенок, старинный паровозик на Витебском вокзале, ветеринарную лечебницу с рвущимися из стен лошадьми, крохотный детский дом с ничьими детьми, которых можно было взять себе - Лена смотрела на них с тем же самым жадным интересом, с каким и они поглядывали на каждого идущего мимо взрослого; маленькую, почти незаметную библиотеку, которая тем не менее постоянно кипела и взрывалась выставками, кружками, концертами, лекциями, конференциями, встречами и показами самых различных сортов.
   Сквозь легкую дымку светлых прозрачных сумерек, придающую граниту и асфальту оттенок непонятной иллюзорности, путники шли как будто по зачарованной стране, где неизвестно что встретит тебя за каждым углом. Им попалась очень маленькая собака, сильно смахивающая на весьма крупную кошку (возможно, впрочем, что это была как раз крупная кошка, похожая на маленькую собаку); встретилась крошечная горбатенькая старушка, которая, хитренько хихикнув, лукаво и ласково погрозила им пальцем, - а когда Лена посторонилась, чтобы дать ей дорогу, сказала неожиданно звучным, сочным, глубоким басом: "Благодарю вас, лэди!" Но самая поразительная встреча ждала их в двух шагах от бывшего Лениного дома, у Пяти углов.
   Сотни раз Лена проходила мимо этой арки и не замечала ничего. Но, должно быть, в эту волшебную ночь раздвинулись все покровы. Может быть, раньше проход во внутренний дворик перегораживали массивные железные ворота. Впрочем, они и теперь присутствовали, и были заперты, но в них имелась маленькая калиточка, и эта калиточка оказалась открытой. Лена и дети вошли туда - и внезапно оказались совсем в другом мире.
   По своему устройству это был обычный двор колодцем, замкнутый со всех сторон, но ни на какой другой двор он ни капли не походил. В центре его рос огромный развесистый куст - может, ветла, а может, сикамора заморская. Рядом была насыпана куча золотистого песка, а в песке в валялись игрушки - плюшевые мишки, тележки, формочки, лопатка с ведерком и кукла, одетая по моде прошлого века. По краям шли клумбы с яркими крупными цветами, а возле песочницы живописной группкой стояли стулья - не лавочки, а стулья! И все было так, как будто это не двор в центре города, а окрестность богатой дачи, куда дети вынесли игрушки поиграть, старушки - стульчики посидеть, и небрежно бросили их на ночь - все ведь вокруг свое. Даже было такое ощущение, что здесь пахнет не бензином и асфальтом, а грибами и хвоей. И вся эта обстановка так явственно говорила о неспешном, вольном, безмятежном патриархальном досуге, что Лена и дети прямо замерли на пороге, не в силах поверить собственным глазам. И когда Лена немного опомнилась, она первым делом оглядела дома, окружающие этот странный дворик, чтобы разъяснить себе загадку. И как вы думаете, что она увидела? Да вы не поверите, наверное: во дворик не выходила ни одна дверь! Их там вообще не было. Да, представьте - ни одной. Лена поделилась с детьми этим ошеломляющим наблюдением, и они все вместе обошли дворик по периметру, но все-таки ни одной не нашли. Вот как вы думаете, что бы это могло значить? Единственное исключение составляла ветхая металлическая лестница, ведущая на балкон второго этажа; но, внимательно ее осмотрев, Лена убедилась, что лестницей не пользовались: перила были пыльными, а ступеньки ржавыми, не блестели. И потом: да, это была довольно спокойная улочка, но все же в центре города, а здесь стояла полная тишина. Ну, что бы вы стали делать в такой ситуации? Честно - даже в голову ничего не приходило. Может, потом бы пришло, но тут оказалось, что уже пора поторапливаться на вокзал, и пришлось уйти, ничего не узнав и не поняв.
   Не удалось даже запомнить номер дома, по правде сказать. Но что с него толку? Все равно вокруг стояли одинаковые дома с одинаковыми воротами и дворами-колодцами: асфальт и стены. Так и осталось неизвестным, что же это было. И хотя Лена приходила туда еще не раз, больше этого необыкновенного дворика она так никогда и не увидела.
  
   О том, как соседкин поклонник бегал по улице в неприличном виде
  
   И поклонник-то был, надо сказать, никуда не годный. Вот посудите сами: недоучка, по большей части все под газом, жирен телом, грязноватый какой-то... да, по чести, и туповат. А запах? Смесь грязных носков и перегара - вот чем от него воняло все время. Ну и поклонничек - километр удачи! И на что такой нужен, скажите на милость? Но соседка пока что его придерживала, так что когда это чучело явилось поздним вечером в ее отсутствие, Лене пришлось впустить его и занимать, проявляя лояльность и дружеские чувства к милейшей девице, с которой всегда можно было повеселиться, выпить чаю с пирожками, сходить в кино или куда угодно. "Так и быть, - прикинула Лена, - один еще куда ни шло - ведь не дюжина. Потружусь!"
   Трудов, правда, оказалось много. Сначала окаянный посетитель заверил Лену, что соседка необходима ему позарез, так что он намерен дожидаться ее хоть до утра. Сердце у Лены упало. Затем молодой человек принялся скорбеть и жаловаться на жизнь, которая оказалась у него настолько тяжкой, что потоку горьких жалоб, казалось, не будет конца. Затем он с надрывом признался в одном душераздирающем обстоятельстве: выяснилось, что у него во рту четвертый день не бывало ни крошки. Удалиться на кухню оказалось таким облегчением, что Лена упустила даже заметить, что отсутствие в этом органе крошек нисколько не помешало присутствию в нем капель, и в заметном количестве: поздний гость, кажется, был даже попьянее обычного. Лена старалась жарить картошку как можно медленнее, но в конце концов этот процесс, как и все на свете, подошел к концу, и ей пришлось вернуться и вновь погрузиться в нескончаемый поток злосчастий и бедствий.
   Сначала Лена сильно заскучала, но потом приспособилась, и, перемежая сочувственное цыканье легкой дремотой, сумела продержаться еще часа полтора; однако постепенно иссякло последнее терпение. К счастью, в это же время изнемог и проклятый посетитель; правда, уйти он не решился, но Лена и то уж сочла за удачу, что он попросил какую-нибудь подстилку и позволения занять один из углов.
   Счастливая Лена пожертвовала гостю для постели всю свою запасную одежду и в изнеможении рухнула на кровать, считая свои беды на сегодня исчерпанными. Увы, это оказалось не так. Поначалу, в самом деле, воцарилась благословенная тишина, но внезапно чертов поклонник разинул рот и решил вдруг отблагодарить Лену за все ее старание, терпение и деликатность такой гнусностью, какой она, потратив на охломона стоько трудов, никак не могла ожидать.
   Некоторое время Лена молчала.
   - Что же ты примолкла? А, Лена? - засуетился несчастный дурачок.
   Но Лена примолкла, конечно, не просто так. Нет: что нужно делать, она поняла сразу; ей просто слезы хотелось сдержать, а заодно набраться яду как следует. И то и другое ей удалось. Решительно поднявшись с кровати, она молча, грозно и несокрушимо направилась к окну. Бедняга просто обмер со страху, и недаром: по дороге Лена небрежным жестом подхватила с полу все одеяние незадачливого гостя, затем открыла окно, и убедившись, что на улице темно, холодно, мокро, и вовсю поливает сырой снег, размахнулась и что было сил швырнула вещи в окно. Бросок удался неплохо: обмундирование разлетелось далеко друг от друга и попадало исключительно в лужи. Затем она обернулась к окостеневшему от ужаса посетителю и любезно разъяснила, что если ему еще пригодятся его вонючие кальсоны, то пусть поторопится, так как могут найтись и другие желающие; а сверх того предупредила, что если даже ему повезет не встретить Таню в процессе сбора урожая, то все подробности этой деликатной сцены, купно с мельчайшими деталями предыдущего сюжета, будут предоставлены на ее рассмотрение никак не позднее завтрашнего утра.
   - Так что двери этого дома, должно быть, закроются для вас навсегда, - предположила Лена, - прощайтесь.
   Присев на подоконник, она долго наблюдала, как уморительно вразумленный теперь поклонник скачет по лужам и натягивает на свои жирноватые телеса холодную, мокрую амуницию. И, если правду сказать, поначалу ей все-таки было довольно тошно и гадко. Но по некотором размышлении дело предстало в более оптимистическом свете.
   "В конце концов, - сообразила она, - молодой человек получил настолько изрядную порцию, что ее хватит весьма надолго; скорее всего, он уже не сможет ее исчерпать до конца репродуктивного периода. Теперь-то он хорошо подумает, прежде чем лезть с глупостями к приличной даме. А если еще найти способ отучить его сетовать и квасить, да слегка почистить? Тогда довольно неплохой юноша из него мог бы выйти со временем! Да, что ни говори, молодой человек получил сегодня превосходный шанс! Большая это удача для него!"
   И, умиротворенная и успокоенная, она отправилась наконец спать, размышляя о том, что такая профилактика была бы не без пользы для всех молодых людей, которым вдруг случилось бы на минутку нечаянно забыть о скромности: и просто, и крепко, и доходчиво, - а для здоровья совершенно безвредно.
  
   Байка о коммунальных соседях
  
   Нечего сказать, это интересный эксперимент был предпринят - коммунальные квартиры эти самые. Во всяком случае, Лена вот что заметила: если люди иных кругов, развитий и интересов окружали ее на работе, то их общество повергало ее в глубочайшее уныние и бездонный стыд, а если дома - порождало мощный социально-психологический исследовательский импульс. В самом деле, вы подумайте: это же выходит самая представительная выборка, самый беспристрастный срез общества. Ведь в коммуналках жили все: профессора, бродяги, музыканты, бандиты, актеры, старушки, поэты, спортсмены, калеки, бездельники, работяги, охломоны, лимита, богема, чернь, аристократия плоти и духа и весь народ, кроме разве что крестьян, партийных лидеров да молодых специалистов.
   Ну, правда, когда Лена получила свою первую комнату у Нарвских ворот, там о профессорах и актерах не было и помину. Может, и слов таких в этой квартире ни разу не слышали. Квартирка была зашибись: древняя, мрачная, жуткая, замызганная, как помойка; тесная, но при этом ужасно громоздкая - крохотные комнатушки и высоченные закопченные потолки, с которых клочьями свисала пыль, паутина и лохмотья открытой проводки. Все окна выходили на глухую стену грязно-желтого цвета с черными потеками. Население прекрасно соответствовало обстановке. В самой большой комнате - двенадцать метров - жили воры Галя и Костя - настоящие, взаправдашние воры. Лену они не обижали, может, потому, что красть у нее было решительно нечего. Они даже относились к ней с некоторым снисходительным сочувствием. Лена долго не могла проникнуть в природу этого сочувствия, и какого-то даже немного брезгливого изумления - ну, как если бы она была каким-нибудь миловидным, но довольно облезлым помойным животным без ноги и глаза, страдающим слабоумием и кровавым поносом. Много времени спустя она заметила, что это отношение, оказывается, было связано именно с тем, что Лена работала - это казалось Гале и Косте симптомом какой-то неприличной экзотической болезни. Кто знает - может, они на самом деле впервые увидели человека, который зачем-то работал. Зачем? Ну, этого они не могли понять. Однажды Галя, тяпнув денатурата, принялась рассказывать о своем прошлом, родне и знакомствах. И тогда Лена лучше поняла это их отношение. Те, кто окружал Галю с самого детства, занимались исключительно воровством - отец, мать, бабушка, братья, сестры, товарки, любовники, соседи и все, кого она только знала. Всякий человек, его успехи и мораль оценивались только с этой стороны, в этом были все интересы, надежды и опасения - в этом была вся жизнь. Лена с ужасом увидела, что не существует таких обстоятельств, условий или событий, которые могли бы изменить что-нибудь в этом устоявшемся modus vivendi - тюремное заключение, например, они воспринимали спокойно и мирно, как неизбежное неудобство своей профессии, как моряк качку, верхолаз - ветер. Так что же выходит: если человек родился у воров - значит, будет вором? Неужели это так? Но и то сказать: родился ты у китайцев - так будешь китайцем, у миллионеров - миллионером, у королей - королем.
   Вторую по величине комнату - десять метров - занимала самая древняя, самая дряхлая старушонка, какая только возможна в природе. С ней бы Лена в других обстоятельствах, конечно, подружилась, но долгая жизнь, проведенная в квартирке Зашибись, настолько обострило природную недоверчивость ее характера, что об этом не могло быть и речи. Бедная старушка все свое время проводила, закрывшись в комнате, и одинаково реагировала на веселье студентов слева и пьяную брань воров справа страшным стуком костыля в стенку и стандартным дребезжащим возгласом: "Га-ады! Раздолба-аи!", да изредка по ночам варила себе что-то в ковшике на кухне. Право, это была очень храбрая старушка. Жаль, что она попала в такую ситуацию; но, похоже, у нее, как и у воров, тоже не было никакого другого выхода. Ну, не менять же ей было эту комнату, в самом деле! Кто же ее возьмет?
   В третьей комнате площадью восемь квадратных метров жила Лена, а четвертую в семь(!) метров занимала весьма примечательная личность под названием Витька Масягин. Все называли его Витькой, хотя было ему лет пятьдесят по крайней мере, но по своему общественному положению ни на что другое он не мог претендовать. Это был маленький щуплый мужичок с удивительно жизнестойким организмом: неделями не бывал трезв, по нескольку дней ничем не питался, очень часто терпел жесточайшие побои в милиции, и до сих пор был еще жив, даже на здоровье не жаловался. Да и вообще ни на что не жаловался. Вором он не был, так себе, промышлял по мелочам - то лезвиями какими-то приторговывал на улицах, то бутылку-другую сдаст за семнадцать копеек; впрочем, его личный прожиточный минимум стремился к нулю, и он мог спокойно жить почти совсем без всяких денег. А в милиции его мучили за тунеядство - была тогда в ходу такая статья. Лена часто пыталась дать ему какой-нибудь еды, но он наотрез отказывался, лишь изредка брал две-три ложки сахару для кипятка, утверждая, что это, да еще спиртное, очень подкрепляет организм. А Лене, которая тогда служила судомойкой, он говорил всегда одно и то же: "Тебе обязательно нужно учиться. Без этого никак нельзя. Я сам, может быть, скоро соберусь поступить в институт и выучусь." Лена не спорила, но недоумевала про себя: что же означает это последнее утверждение? Может быть, сознательное подкрепление организма явной иллюзией? Или он хотел пристыдить упиравшуюся Лену? А может, ему просто приятно было произносить такие слова? Не мог же он не видеть, насколько они абсурдны - он был не глуп. И он был хороший. Однажды, уходя на работу, Лена вдруг обнаружила на ступеньках лестницы дрожащего от холода, скрючившегося Масягина, потерявшего ключ.
   - Витя! Ты всю ночь тут сидишь? - ужаснулась Лена. - Что же ты не позвонил? Я бы открыла!
   - Но ведь ты спала, - объяснил Масягин, - тебе на работу.
   Однажды воры Галя и Костя затащили к себе какого-то дядьку, напоили в хлам и решили немного повысить квалификацию. Галя где-то раздобыла топор, ввалилась к Витьке и попыталась его вооружить.
   - Там фраер пьяный лежит, - сообщила она, - поди-ка, замочи его - выручка пополам.
   И смирный, скромный Витя совершенно не растерялся в жуткой этой ситуации.
   - Ты совсем рехнулась? - строго спросил он. - Попробуй только - не поздоровится! Сейчас же отнеси это, откуда взяла, и никогда больше даже не думай о такой ерунде, не то смотри, хуже будет!..
   Странно, но Витька никогда никого не обвинял: ни милиционеров, отбивших ему печень и продолжавших избивать его так часто, как только это приходило им в голову, ни кошмарных своих соседей, которые на его глазах готовы были сделаться убийцами, и вообще никого. У него все были равны - для Лены это явилось недосягаемым откровением. С виду он был довольно неказистый, но смотреть на него было приятно. И так он удачно вписался в окружающую обстановку, но заметьте: она ведь ничего не смогла с ним поделать, не изменила и не подчинила себе. Он даже не утратил ум, подумайте! Интересно, что, сколько бы он ни выпил, пьяным никогда не бывал. Лена часто недоумевала: зачем же он в таком случае половину своих доходов тратит на одеколон?
   Через некоторое время соседи покинули квартиру Зашибись. Надо полагать, что Масягина выселили на 101-й километр, Галю с Костей посадили надолго, а бабуля, бедняжка, тихо скончалась в больнице. Лена осталась одна. Долго ходили граждане по смотровым ордерам полюбоваться на этот архитектурный шедевр, но все поспешно отступали в ужасе. Кто же добровольно согласится упечатать себя в этот мрачный гроб? Но представьте себе - желающие нашлись.
  
   Некая тетя... гм. Да. Ну, в общем, тетя была как следует. Проявилась она из какой-то глубочайшей провинции, и, должно быть, слыла там особой с кое-какими претензиями. По этой причине, или по какой другой, с мужем она разошлась и осталась при отпрыске лет двенадцати. Может, с работой у нее там тоже не ладилось, оставались еще неиспользованные амбиции - во всяком случае, будучи уже в довольно средних годах, она вдруг решила бросить все и двинуться завоевывать столицу.
   И двинулась. И представьте - преуспела. Да, чего только в жизни не бывает, в столицах особенно. Лотерея! Первым делом она неведомо каким образом раздобыла себе место мастера на мелкой фабричке. А впрочем, ничего удивительного: у нее хватало цепкости и напора, а то, пожалуй, и техникум какой-нибудь был закончен - что еще нужно? Дальше пошло легче: в своем цехе она в минуту раздобыла себе молодого, мощного, гориллообразного мужа, и, совершив этот подвиг, быстро разродилась пухлым бутузом; за бутузом требовался уход, так что выписали мамашу - дряхлейшую на свете, крохотную старушонку, так что их стало, как видите, пятеро; и в довершение счастья по этому случаю был получен ордер на целых три комнаты.
   Может быть, квартирка Зашибись поначалу смутила даже эту напористую семейку; но они мигом сообразили, что так как три комнаты будут принадлежать им, и лишь одна - Лене, то ее можно будет быстро выжить оттуда, а уж там они как-нибудь выцарапают себе эту четвертую комнату, и окажутся собственниками целой четырехкомнатной отдельной квартиры. Собственно, четыре комнаты им были и не нужны, но отдельная квартира! Это стоило трудов. Решили брать.
   Тетя была среднего роста, средней комплекции, средних лет, и не особенно примечательной внешности. В спокойном состоянии она разговаривала вполне нормально, даже с Леной, но ведь не для спокойных разговоров они сюда явились, а надо было устанавливать террор, и командиру пришлось потрудиться. Правда, террор вполне отвечал умонастроению ее маленькой армии, так что особенно сильно напрягаться не пришлось.
   Молодой муж поспел из еще более замшелой глухомани, чем молодая жена, и прибыл оттуда только что - что ж, времени терять, конечно, не стоило. Говорил он как-то невнятно, и слов произносил очень мало - может быть, причиной этому были какие-нибудь физиологические дефекты, но Лене казалось, что он просто не успел пока выучить других слов и еще не вполне освоил человеческую дикцию. Он был довольно крупным экземпляром, с толстой шеей и обширной задницей, весь заросший черными спутанными волосами. Это можно было легко заметить, потому что в жаркое время семья расхаживала по квартире на свободе - молодой в обвисших семейных трусах, а молодая в линялой дырявой комбинации, так что все ее прелести свободно болтались, как им вздумается и торчали из прорех во все стороны. Лена часто недоумевала: ну, положим, ее саму они за человека не считают - а может, это было заодно и частью планового террора, - если так, то очень не глупо; положим, им наплевать также друг на друга (легко поверить: будь у Лены такой муж, ей бы тоже было на него первым делом наплевать); допустим, они как-нибудь не замечают и бабушку - очень уж мелкая и незаметная; но как это они перед детьми неловкости не испытывают? А если в зеркало когда случится заглянуть? Тьфу ты, пропасть! Лучше бы они совсем сняли эти обноски, было бы хоть оригинально.
   Что касается бабушки - она была такая хлипкая и чахлая, что Лена никак не могла догадаться, как она умудряется справляться с той массой обязанностей, которая достались ей в удел. Она должна была обеспечить домашнее хозяйство в полном объеме - так, чтобы прочих членов семьи дома ждали одни отдыхи да развлечения. Сердце кровью обливалось при виде несчастной бабки, прущей на пятый этаж две-три огромных сумки: аппетит у семейки был просто зверский. А бежать надо было со всех ног: бутуз, просыпаясь, поднимал такой дикий вопль, что становилось даже жутко. Он был очень избалованный, постоянно орал и капризничал, не отпускал бабку ни на секунду, и не ездил на ней верхом только потому, что она под ним падала. Но строгое обращение с ним было запрещено, да у бедной замотанной бабки и не хватило бы на него, наверное, сил. На ней же висела стирка, уборка, мелкий ремонт... В общем, бабуля хлеба зря не ела. Одно было ей облегчение - старший, угрюмый подросток с землистым цветом лица и злобным взглядом. Он приходил из школы, закрывался в своей комнате, бывшей Масягинской, и больше его целый день никто не видел. Он не ходил гулять, не шатался по квартире, к нему никто никогда не приходил - удобно. Совсем другое было дело, когда являлись хозяева. Во-первых, сразу становилось ужасно шумно. И первым делом они садились за стол. К этому времени все должно было быть готово - беда, если не так! Но бабка поспевала. Сама она, конечно, не садилась, а непрерывно сновала из комнаты в кухню с добавками, чайниками, огурцами, тарелками, ложками, кружками и прочими необходимыми фрагментами обеда. Через часик бабку посылали за бутузом и минут сорок с ним развлекались. Иногда - очень редко! - требовали старшего, но он отделывался минут за пять или даже меньше, мрачно глядя в пол и что-то бурча под нос. Интересно, что за столом соседи тоже находились в том же самом виде, в котором потом расхаживали по квартире. Насытившись и отдохнув, они принимались за дела. Дел у них было по большей части два: терроризировать Лену и заниматься приобретенным с великой помпой развалюхой-запорожцем - чинить его, а то и с шиком проехаться куда-нибудь, так что бабуля могла спокойно заниматься освободившимся бутузом, грязной посудой и подготовкой лежбищ.
   Понятно, что Лене в этой квартире не осталось совсем никакого места, даже в собственной комнате, куда свободно проникали капризные вопли бутуза, и визгливая брань, и черные оскорбления, и всевозможные шумные проявления террора и счастливой семейной жизни. Сделалось неспокойно. А вот Ленин лучший друг, между прочим, такой диагноз поставил тете, бросив на нее внимательный взгляд:
   - Ты, Лена, не должна на нее сердиться, она несчастна: ей сексуального удовлетворения не хватает. Так что ты будь с ней помягче поэтому.
   - Неужели не хватает? - удивилась Лена. Но, в любом случае, сердиться на тетю ей в голову особенно не приходило: смысл?! Да и не очень сильно ее задевали потешные эти демарши. Значительно большее впечатление на нее производило повторяющееся изо дня в день созерцание семейной идиллии. А ведь иной мог бы, пожалуй, счесть такой поворот событий немалой удачей: отдельная квартира, машина; у жены - непьющий, не гуляющий молодой муж, у мужа - начальствующая жена, важная персона; у бабки - приют и потомство, у мальчика - положительный отчим... Счастье!
   Когда Лене в голову вдруг нечаянно забрела эта шальная мысль, ей стало настолько худо и тошно смотреть вокруг, что сама собой отпала возможность находиться в данном гнездышке дальше - соседи могли не стараться так уж сильно. Когда она объявила о своем отбытии, террор сразу прекратился за ненадобностью, и оставшиеся несколько недель она прожила в терпимых условиях. Но легче ей от этого все равно не стало. И когда она в последний раз закрыла за собою двери квартирки Зашибись, она со злобной радостью подумала о том, что эта теплая компания прочно влипла в устроенную ими самими ловушку - жуткую эту квартирку, так и не поддавшуюся никаким улучшениям, а того пуще - в те обыкновения, которые они себе тут завели. Бабку вот только жаль было, и мальчика! Ну, да, может, он и вырвется со временем; а Лена, во всяком случае, не собиралась здесь оставаться лишней секунды.
  
   Следующую комнату Лена получила у Пяти Углов. В центре! В самом сердце города. Ах, совсем другое дело жить в центре, быть там своей и хозяйкой, нежели приезжать и приходить только в гости. Все стало своим, родным, все рядышком, за углом. Десять лет с костей долой! В тихих уединенных переулочках, сквериках, двориках, набережных Лене открылась душа города - потаенная и возвышенная, задумчивая тайна, сумеречная птица, тишина... И квартира оказалась совсем другой, хотя она тоже была высокой, громоздкой и довольно обшарпанной. Но жизнь там была устроена иначе. Там было шестнадцать соседей. Шестнадцать! - вот весело! Кого только не было - на любой вкус: старушки, дети, взрослые любого возраста, семьями и порознь. Все они, хотя разного характера, возраста и развития, были одинаково веселые, не дураки посмеяться, терпимые к чужим недостаткам и доброжелательные друг к другу и новичкам. Каково? Редкость! Неизвестно, кто там завел такие порядки, но они процветали. Между прочим, Лена заметила, что, несмотря на ровные эти, симпатичные нравы, в отношениях сохранялась легкая отчужденность: общались охотно и с удовольствием, но в основном на кухне - выносили стульчики посидеть, угощали образчиками кулинарных достижений, обсуждали всякие новости, а в комнаты друг к другу, за редким исключением, заходить не имели привычки и в более тесные отношения обычно не вступали. И Лена была рада сделаться одним из таких исключений. То есть, сначала она подружилась с дочкой. Дочка была химиком, но нисколько не постеснялась водиться со слесарем Леной. А там уж с ней подружились и ее родители. Мама была очень понимающая женщина - ей можно было ничего не объяснять, она и без того все понимала, так что к ней приходила за советами не только Лена, но и все ее друзья, и если у нее иной раз не оказывалось для них совета, несколько слов участия находились всегда. Сколько раз они приглашали Лену на обед или попить чаю, или посмотреть фильм, или просто посидеть за беседой. Господи, как же у них было хорошо! Их комната была большая, просторная, со вкусом украшенная коврами и занавесками глубоких тонов, и представлялась плохо владеющей этими вопросами Лене образцом уюта и роскоши.
   Папа походил на белого медведя - такой он был огромный, седой и молчаливый. Несколько раз взглянув на Лену из-под мохнатых бровей, в самый первый ее визит, он внезапно вышел из-за стола, отлучился в глубину комнаты, и через некоторое время вернулся с книгой, которую молча и торжественно положил перед Леной, внушительно кивнув головой.
   - Посмотрика-ка, Лена! - ахнула дочка, - папа дал тебе почитать свою самую любимую книгу! Я ни разу не видела, чтобы он ее кому-нибудь давал. Значит, ты ему очень понравилась!
   Книга оказалась весьма солидной монографией о классификации, формировании и океаническом дрейфе различных разновидностей ледяных масс. Она была снабжена порядочным количеством материала в виде таблиц, графиков, схем и статистически обоснованных расчетов. И хотя Лена прежде не интересовалась гляциологией, она с почтением изучила книжку от доски до доски, стараясь не пропускать даже самых технических подробностей.
   Ну, а что касается дочки, то она была самой славной, веселой и добродушной девицей, какую только можно вообразить. Она делала такие пирожки, такие салатики! И превосходно умела радоваться жизни. У нее была любимая присказка: "Святое дело!", и это возвышенное высказывание убежденно прикладывалось по очереди к самым различным явлениям: еде, бане, отдыху, прогулкам, выставкам, спектаклям, концертам, фильмам, танцам, развлечениям, дружеским беседам, веселью, увлекательным сплетням, всевозможным походам и поездкам, половым взаимоотношениям людей и употреблению спиртных напитков. Отличная была девица! Всегда с ней можно было посмеяться и поболтать на любую тему, уютно посидеть за чаем с пирожками и поехать в любое интересное место в любой момент. Ну, а если она и не всегда успевала поинтересоваться принадлежностью привлекшего ее внимание молодого человека - тьфу, подумаешь, невидаль! Этак всякий может оплошать, не стоит и внимания такой вздор.
   И так приятно и весело жилось Лене в этой квартире, что она даже опасалась покинуть ее - будет ли в новой так же привольно? Такая хорошая квартира, это ведь не часто встречается! И представьте, все ее опасения оказались совершенно напрасны.
  
   Третью свою комнату Лена получила на Невском проспекте. На Невском! Радости ее не было пределов. Немножко, правда, было шумно, но зато Лена чувствовала себя в самом кипении жизни, в самом центре ее коловращения. Достижения прошлых веков и самые современные веяния окружали ее со всех сторон. Аничков мост, Летний сад, Русский музей, Эрмитаж, театр Пушкинский, Малый драматический, Комиссаржевской, Публичная библиотека, Филармония, пропасть кинотеатров, Центральный лекторий и сотни других чудес были у нее теперь все равно что дома - за каждым углом. Лена помолодела и оживилась еще больше и пребывала все время в самом превосходном состоянии духа.
   Квартира на Невском была маленькая - всего трехкомнатная, и довольно тесная, но зато соседи!.. В соседях у нее оказались две старушки: Ольга Николаевна и Антонина Максимовна. Они встретили Лену не то что дружелюбно, а прямо как родную, и обласкали со всех сторон. Ольга Николаевна была только милая, славная старушка, простая душа, хотя и добрейшая, но Антонина Максимовна!.. Очень скоро Лена заметила, что Антонине Максимовне она может сказать решительно все, что ее волнует, интересует или заботит, и она тут же получит адекватный и сочувственный отклик. Так она и поступала, и жили они со старушками душа в душу. Если у Пяти Углов Лена обрела друзей и достойных соседей, то здесь она получила попросту дом родной. Может, вы не поверите - а напрасно. Это правда так и было. Однажды Лена услышала, как ее старушки тихонько разговаривают между собой:
   - Посмотри-ка - вполголоса говорила Ольга Николаевна, - наша Лена уже три дня не моет посуду. Целую помойку развела у себя на столике, нехорошо! Как ты думаешь, может быть, нам следует как-нибудь поделикатнее напомнить ей об этом? Все-таки, мухи!
   - Нет, - отвечала Антонина Максимовна, - давай не будем ничего говорить. Ну, задержалась немножко - подумаешь, велика беда! Может, устала или чем-нибудь озабочена. Вымоет когда-нибудь, не бросит же так. Не надо ничего делать. В крайнем случае салфеточкой накроем, если ей будет некогда.
  
   Когда Лене предложили получить отдельную квартиру, - не знаю, поверите ли вы, но она долго колебалась. Уж слишком хорошо ей тут жилось, даже чтобы мечтать об отдельной квартире. По правде сказать, никакого такого стремления к отдельной квартире у нее не было. И только два обстоятельства подвигли ее согласиться: у нее была очень маленькая комната, такая маленькая, что даже одному там было трудно повернуться, а двор колодцем - асфальт и стены. Ну, взрослым с полгоря - тут же Летний сад, скверик за углом, да мало ли? Но детям никак не обойтись. И действительно, детей там ни у кого не было - одни старушки жили. И вот Лене пришлось скрепя сердце отдать свою замечательную комнату в самом сердце Петербурга и чудесных своих, дорогих старушек чужим людям и переехать в отдельную квартиру в Московском районе. Случайность, судьба! Будь у нее ходь немного попросторнее комната, и двор, покрытый зеленью - ни за что бы не согласилась. Но вышло иначе, и больше ей в коммунальных квартирах жить не пришлось. А жаль.
  
   Байка о снежной собачке
  
   Однажды Лена с сыном чересчур увлеклись уроками, и когда закончили, обнаружили, что уже поздний вечер, а в голове - туман. Выглянув в окно, они увидели, что на улице, оказывается, плавно падает с неба мягкий пушистый снег.
   - Пойдем, погуляем, мама, - попросил сын, - ну хоть полчасика! Мы быстренько - только посмотрим на снег.
   Лена согласилась посмотреть на снег, и он, действительно, стоил того. Все вокруг сделалось чистым, светлым, белоснежным, мохнатым, сказочным. Во дворе было совершенно пусто - все уже спали, и Лена с сыном оказались полновластными хозяевами этого богатства.
   - Давай сделаем снеговика, - предложил сын, - ты подумай, ведь мы никогда еще снеговика не делали!
   - Ладно, - решила Лена, - только давай не простого снеговика делать, а что-нибудь интересное. Шары-то накрутить всякий сможет, а из такого мягкого снега можно ведь что-нибудь и получше вылепить, настоящую скульптуру.
   И они стали делать настоящую скульптуру. Слепили туловище, четыре лапки, хвостик колечком, носик, ушки торчком, раздобыли глазки - ах, какая чудесная получилась у них снежная собачка! Словно живая! Так и казалось, что она слегка помахивает хвостиком и вот-вот побежит по дорожке. Лена поставила ее на капот раздолбанной машины, попрощалась, и они побежали спать.
   Долго снежная собачка стояла на капоте, виляя хвостиком и весело приветствуя всех проходящих мимо. И все смеялись и радовались ей - и дети, и взрослые. Но через две недели сын пришел домой печальный, ничего не рассказывал и молча сел в углу.
   - Что ты, сынок? - забеспокоилась Лена.
   - Сломали нашу собачку, - вздохнул сын, - жалко ее.
   - Сломали? Нашу снежную собачку? Кто посмел? - вскинулась Лена.
   - Мальчики.
   - Что же это за мальчики? Свиньи болотные! Да как у них рука поднялась, такую славную собачку сломать! Ведь она как живая была!
   - Да ведь это, мама, плохие мальчики, - пояснил сын, - знаешь, такие - беспризорные: злые, грязные, им все равно.
   И когда Лена это услышала, ей стало очень стыдно, что она пожалела свою дурацкую собачку вместо того, чтобы пожалеть несчастных детей, которым все безразлично, о которых некому позаботиться; а если у них никаких шансов уже не осталось? Ужас какой. Лена слепила бы тысячу снежных собачек, если бы ими можно было поправить дело, но разве это поможет? И ничего ей в голову так и не пришло.
  
   А когда у нее младшенький подрос, она решила ему тоже слепить снежную собачку, чтобы и у него была такая же. Выбрали теплый день, набрали снегу и стали лепить. И что бы вы вы думали - как ни старалась Лена вылепить собачку, у нее все выходила утка. Приделала четыре лапки, ушки, хвостик колечком, и все-таки вышла утка на четырех лапах, с ушами и загнутым хвостом. Тут Лена поняла, что судьбу не переломить, переделала хвостик, убрала лапки, оторвала ушки, вылепила из них гнездышко и четыре яйца, и пристроила скульптурку на глухое крыльцо. И представьте, со снежной уточкой ничего не случилось, она так и просидела на яйцах до самой весны. А потом исчезла - растаяла, а может, птенцов высидела и увела их куда-нибудь. По крайней мере, Лена против этого предположения ничего возражать не стала.
  
   О том, как Лена побывала на курорте
  
   Как-то раз Лена нечаянно угодила на курорт - Сочи, Крым, Кавказ... Что-то в этом роде. Что-то такое, куда все ездили. Зачем - неизвестно. Кажется, у кого-то билет лишний оставался. В общем, так вдруг пришлось. "А в самом деле, - рассудила Лена, - посмотрю на прозрачные зеленоватые волны, лохматыми головами кивающие пальмы, на роскошную южную природу, пронзительной лазури небо, прогреюсь до косточек, наслажусь нежным вкусом экзотических фруктов... Небось не лаптем тоже щи хлебаем!" Словом, одно упрямство, больше ничего. Ну, на что ей сдался этот модный южный курорт, скажите на милость? Чем там можно заниматься? Но что ты тут поделаешь, раз человеку так приспичило - вынь да положь, вот и все дела.
   Южная природа Лене не понравилась. Слишком уж все было пышно, на ее северный вкус - так в глаза и лезло. Насчет погреться ей тоже не повезло: конечно, она первым делом вылезла греться, и обгорела до ужаса, так что ей долгое время пришлось сидеть дома, смачивать спину тряпочкой и выходить только вечером. С фруктами тоже не совсем хорошо получилось: очень скоро пришлось перейти на сухарики с жидким чаем, и то в ограниченном количестве. Что касается моря, то оно было бы неплохой вещью, если бы не было таким мокрым и соленым, а главное - чересчур уж громоздким. И еще тут вышла неудача. Конечно, грузинский народ - богатой и древней культуры: знаем Тенгиза Абуладзе, Отара Иоселиани, Булата Окуджаву, Пиросмани, Амирани, Руставели, Давида Строителя... Это все так, но вот как раз именно в эти две недели все культурные и воспитанные представители этой национальности почему-то вдруг уехали на время во всякие другие города, и остались одни лишь не в меру прыткие недоумки. Признаться, блондинке Лене пришлось очень туго, и она ужасно утомилась постоянно объяснять самой разнокалиберной публике, от сопливых пацанов до согбенных аксакалов, абсолютную беспочвенность их тупоумных притязаний. Но они никак не желали этого понимать, куда там! К счастью, вскоре Лене улыбнулась удача: она набрела на уютную маленькую библиотеку, совсем рядом с домом; там было прохладно, чисто и пусто, так что явилась возможность с великим удовольствием и наслаждением погрузиться в изучение энциклопедий и хрестоматий. Заодно - что было очень кстати - она избавилась от кошмарных толп курортников, вечно несущихся куда-то, выпучив глаза, с огромными сумками, вечно жующих, жарящихся на солнце, вопящих, шумящих и громко хохочущих над всяким вздором. В библиотеке царила благословенная тишина, пахло пылью, шуршали страницы - наконец-то Лена нашла способ достойно отдохнуть.
   Увы, значительно более беспокойная обстановка пождидала ее дома - то есть в квартире, где она снимала койку за один рубль в день. Тут ей, правда, повезло. Квартира была просторная, светлая, совсем новая, и состояла из двух комнат: одна для хозяев, другая - для постояльцев, но из трех коек были заняты только две. Принадлежала квартира крупной брюнетке с грудным младенцем. Тут вышло так: с этой тетенькой развелся муж за то, что у нее не было детей. Хорошо; тетя, однако ж, не растерялась, быстренько раздобыла какого-то соседа и и вдруг у нее родился младенец. "Я, конечно, так обрадовалась", - рассказывала она. Предприятие, на котором она работала, тоже обрадовалось, и подарило ей эту квартиру. Но с деньгами дело обстояло хуже. Ни от мужа, ни от соседа, она, конечно, ничего не получила; от государства она тоже как-то ухитрилась ничего не получить; с постояльцами ей также не слишком повезло: Лена дала ей двенадцать рублей, вторая жиличка, о которой речь еще впереди, ничего не дала, а третья койка, как известно, пустовала. Так что тетенька, выходит, имела практически нулевой доход, на который и существовала вместе со своим младенцем. Мальчик был, впрочем, не так уж мал, но с целью экономии материала она держала его совершенно голым и кормила в основном собственным молоком, потому что больше было нечем. По правде сказать, Лену охватывало сильное беспокойство при виде этой семейной идиллии; но тетеньку, видно, не охватывало. Она ничуть не волновалась о будущем, а только радовалась, что все так удачно вышло.
   Ну ладно; хозяйку, слегка напрягшись, еще можно было как-нибудь понять. Гораздо труднее оказалось понять ее вторую постоялицу. Это была пожилая тетя порядком за сорок, а скорее даже, сильно под пятьдесят; с нею была чернявая шустренькая девочка лет пяти по имени Любочка. Лена сначала думала, что это молодая бабушка - нет, оказалось, престарелая мама. Эта мамаша просто бредила курортом: не поехать летом на Юг ей казалось совершенно немыслимым (дочку, как выяснилось, она тоже раздобыла себе при помощи курорта). В жизни у нее было два божества: Юг и фрукты; в жертву им она готова была принести все, что угодно. До Юга она уже дорвалась; теперь каждое утро они с дочкой отправлялись на рынок с двумя объемистыми сумками, и запасались достаточным количеством фруктов на весь день. Поначалу все шло хорошо; но через неделю хозяйка вежливо попросила тетю расплатиться за квартиру, и тут оказалось, что она лишена такой возможности, потому что денег осталось только на билет. Впрочем, унывать она и не подумала, а вместо этого разослала телеграммы всей своей родне, чтобы прислали денег. Но родня долго канителиться не стала и отказала наотрез. Тетя немного зашевелилась: она припомнила всяких своих знакомых, откопала адрес Любочкиного папаши, и всем им тоже послала телеграммы с тем же требованием, но результат оказался таким же. На все это ушло несколько дней, в течение которых фрукты продолжали поедаться в усиленных по случаю горя количествах, так что в конце концов деньги, предназначенные на билет, тоже кончились. Тут тетя призадумалась, но ненадолго - отличный выход из положения нашелся очень скоро. Она вот как поступила: встав поутру, она брала Любочку и отправлялась обходить близлежащие дома. Постучав в дверь, она объясняла изумленным хозяевам, что попала в бедственное положение, что у нее вот нету денег и она поэтому никак не может уехать. Способ оказался неплохим: от неожиданности ей давали кто полтинник, кто двугривенный, а один раз она огребла таким образом целый червонец. Набрав часа за два-три необходимое количество денег, она проторенной дорожкой отправлялась на рынок, покупала на вырученную сумму вороха фруктов и с полным сознанием выполненного долга отправлялась на пляж, а вечером упоенно хвасталась своими победами на интересном поприще попрошайничества. Через несколько дней до хозяйки дошло, что, сколько б тетя ни раздобыла денег, это не поможет ей ни заплатить за квартиру, ни купить билет. Хозяйка, надо отдать ей должное, оказалась на высоте: она быстро поняла, что сделать здесь ничего нельзя, и, махнув рукой на деньги, попыталась хотя бы избавиться от тети, предложив ей съехать с квартиры пусть хоть бесплатно. Тут началось самое веселое. Тетя устроила жуткий скандал. Она вопила, как резаная. Она кричала, что у хозяйки нет сердца, что она хочет вышвырнуть на улицу попавшую в отчаянное положение несчастную одинокую женщину с маленьким ребенком, что она чудовище и не имеет никакого права так поступить. Она рыдала и билась головой о стенку. Она подняла на ноги окружающую общественность, и когда Ленин отпуск подошел к концу, уже велись переговоры с ЖЭКом о временном вселении страдалицы в некий Красный уголок и хранении ее чемоданов в каком-то специальном месте.
   Лене было очень жалко Любочку, но что она могла поделать? Если даже допустить на минутку, что ей удалось бы наскрести денег на два билета, то Любочка все равно не извлекла бы из них ничего, кроме возможности съесть еще пару ведер фруктов, и все-таки осталась бы в том же самом положении. Не могла же она, в самом деле, отправить Любочку отдельно от ее полоумной мамаши?
   К счастью, вскоре Лене пришла пора уезжать, и она так и не узнала, чем там кончилось дело. Но она была так рада вырваться из этого бедлама, что ее даже любопытство не очень одолевало. Но это еще что, а вот когда она приехала домой!.. Представьте, там не оказалось ни грузин, ни курортников, ни жары, ни навязчивой южной растительности, ни сумасшедших теток. Когда Лена увидела первую сосну, она чуть не разрыдалась от облегчения и счастья, простила Югу все, чем он был славен, и возрадовалась всей душой. Разумеется, никогда в жизни ей больше в голову не взбрело ни одной мысли о Юге, или курорте, или о чем-нибудь в этом роде. А такой свободы и покоя, которые она обрела, вернувшись оттуда, ей еще ни разу в жизни не удалось вкусить!..
  
   Неудачный день
  
   В этот день все так и пошло наперекосяк. Например, на работе ждали китайскую делегацию. По этому случаю директор, Ленин друг и сокурсник чуть ли не с детства, внезапно достал огромную пачку авторских свидетельств, под которой прямо стол зашатался, и попросил Лену привести их в порядок.
   - Ого! - искренне восхитилась Лена, никогда в жизни не видевшая такого огромного количества авторских свидетельств. - Но послушай, раз такое дело, почему же это так вышло, что ты до сих пор не защитил диссертацию?
   - Как не защитил? - удивился директор. - Да я давно уже... Уж лет десять, наверное, как кандидат... Я и то удивился, что ты это на визитных карточках пропустила - всем написала, а мне нет почему-то.
   - Боже мой, Валя, - ахнула Лена, - но... Но всему виной единственно твоя беспримерная скромность! Да если бы я хоть что-нибудь этак слегка защитила, у меня бы через неделю не осталось ни одного знакомого, который не узнал об этом раз двести или двести пятьдесят. Я понятия не имела, что ты кандидат наук!
   К счастью, директор отличался не только беспримерной скромностью, но и некоторой рассеянностью, и свои ущербные визитные карточки удачно потерял перед самым приездом китайских ученых, так что тем пришлось довольствоваться простым созерцанием пачки авторских свидетельств.
   Таким образом, позорная Ленина неловкость была несколько поправлена, и все же она чувствовала сильное смущение. И даже домой слегка запоздала. Но булочная была еще открыта, хотя и последние минуты. Радуясь неожиданной удаче, Лена бросилась к витрине. На ней одиноко торчал ввысь двухметровый узкий батон, прозываемый в народе "крокодилом". Обычно Лена такие батоны не покупала, считая их недостаточно экономичными. Но тут ситуация была не из тех, над которыми стоило долго раздумывать. Выбив поскорее чек, она полетела к прилавку.
   Но когда ее пальцы коснулись батона, она сразу почувствовала, что тот недаром весь долгий жаркий летний день нес бессменную вахту на витрине.
   - Послушайте, - возмутилась она, - Этим батоном можно отбиваться от врагов! А мой любимый ризеншнауцер на даче - так что же мне тогда делать вашим батоном, скажите на милость?
   - Вы можете разогреть его в духовке, - посоветовала продавщица.
   - Вы учите профессора, - предупредила Лена. - Я еще в юности носила прозвище Из-Дерьма-Конфеткиной - так можете себе вообразить, как изощрилось мое искусство в дни экономического кризиса. Вы мне только дайте, что съесть, а как - это я придумаю! Но уцените же свое бронетанковое заграждение хоть на полрубля - мне будет приятно!
   - Лучше на завод обратно отошлю, - порешала продавщица.
   - Они очень обрадуются, - заверила ее Лена.
   Ухватив покрепче свое дальнобойное приспособление, она поспешила наконец домой. И вовремя.
   Едва Лена успела зайти в квартиру, поздороваться с кошками и пристроить батон, за окном хлынул дождь. Да какой! Со страшным шумом и грохотом с неба валилась сплошная стена воды, пронзив все пространство мелкими брызгами. Ничего, кроме воды, за окном не было видно.
   - Водопад! - восхищенно воскликнула Лена и высунулась на балкон, чтобы полюбоваться грандиозным явлением природы из первого ряда. Первое, что встретил ее взгляд, было одеяло, вывешенное для просушки; когда Лена занесла одеяло в комнату, с него стекали отдельные капли и даже небольшие струйки воды. Пытаясь не растеряться, она поволокла его вешать на веревку над газом, в надежде, что к ночи оно, быть может, хоть сколько-нибудь подсохнет. Мокрое одеяло оказалось страшно тяжелым, никак не хотело развешиваться и все выскальзывало из рук, обдавая Лену потоками холодной воды. Наконец удалось кое-как приткнуть его на веревку; старенькая веревка затрещала, но выдержала. Включив газ пожарче, Лена побежала в ванную засовывать в горячую воду промокшего до нитки сына (ему повезло меньше) и упорядочивать его одежду. Этот процесс занял не так мало времени - по всей квартире оказались рассредоточены лужи холодной, грязной и необыкновенно мокрой воды, а в ногах постоянно путались две-три ожидающих ужина кошки.
   Дело уже подходило к концу, когда с кухни послышался зловещий мягкий шорох, и сейчас же - подтверждающий худшие подозрения запах. Тут, правда, Лена с кошками прибежали вовремя, так что все осталось в целости, даже одеяло лишь чуть-чуть декоративно подгорело. Но веревке пришел бесповоротный конец, не помогли никакие реанимационные процедуры. К счастью, хотя Лена легко поддавалась панике, но обычно так же легко и быстро приходила в себя и начинала искать выход. А тут выход нашелся неожиданно просто. Лена вдруг вспомнила, как некоторое время назад она повстречала на рынке смешную старушку. Старушка стояла у ворот с костюмом в одной руке и мотком веревки в другой.
   - Купи веревку, дочка, - бойко обратилась она к Лене, - целых десять метров, и всего за пять рублей. А веревочка-то знаешь что? С корабля ведь веревочка-то!
   - Как с корабля? - не дошло до Лены, - что это значит?
   - А вот то и значит, - охотно разъяснила бабуля, - что прочная очень, никогда не порвется! Хоть ты что на нее подвесь!
   - А что костюмчик, тоже с корабля? - помирая со смеху, поинтересовалась Лена.
   - Костюмчик нет, - с сожалением признала бабка, - это внук у меня в армию пошел, вот я и понесла костюмчик. А что? Вдруг растолстеет он там, или подрастет - так что ж, пропадать, что ли, костюмчику?
   - Не будет десяти-то метров, - усомнилась Лена, взяв в руку до странности легкий моток.
   - А смеряй, - развязно предложила бабуля, - если нету десяти, бесплатно отдам!
   Лене до того понравилась неунывающая старушка и ее логичные рассуждения, что она взяла у нее моток веревки, хотя и решительно отказалась от освободившегося костюмчика; а теперь ей пришло в голову, что этот моток, возможно, до сих пор валяется в каком-нибудь забытом углу. Так и оказалось. Благословляя свое великодушие, Лена вместе с кошками быстро размотала веревку и покрепче привязала к гвоздикам. До сих пор все шло благополучно; но когда Лена попыталась взгромоздить на новую веревку многострадальное одеяло, оказалось, что веревка с корабля обладает интересным свойством: как ее ни натягивай между гвоздями, но стоит на нее хоть что-нибудь повесить, даже носок или маленькую тряпочку, она сейчас же начинала растягиваться, как удав, а уж под мокрый одеялом прогибалась почти до самого пола. Лена призвала на помощь сына; вдвоем они провозились битый час, натягивая, завязывая, вешая и отвязывая снова. Проклятая веревка с корабля тянулась бесконечно; казалось, что в ней давно уже не обещанные десять метров, а все двадцать, и все же она продолжала растягиваться дальше.
   - Ах ты, окаянная бабуля с корабля! - стонала Лена, пыхтя над очередным морским узлом. - Чтоб ты села на этот корабль, да отплыла на нем куда подальше, вместе со своими веревками! Лучше всего на необитаемый остров! Воображаю себе: если тот костюмчик тянется так же, как эти веревки, новый хозяин будет в большом сюрпризе!
   Наконец разум и мускульная сила человека решительно восторжествовали над косной материей, и одеяло, в виде некоего мокрого паруса, заняло свое место в натянутом кое-как такелаже. Но вот беда: теплый воздух от зажженного газа доставал его только с одного бока. Лене пришла в голову ценная мысль раздобыть где-нибудь маленькую палочку и с ее помощью растопырить одеяло над газом пошире. Она отправилась в ванную и потянулась к полке.
   - Ты знаешь, что я ищу? - обратилась она к сыну, но первым, видно, ее услышал лежавший на полке вантуз, и, решив, что если ищут, то как раз именно его, подскочил на своей резиновой присоске и лихо приземлился ручкой прямо Лене на переносицу.
   Последовавшие за этим беготня и примочки заняли еще некоторое время; но даже огромный багровый синяк, налившийся под правым глазом, не смог отвлечь Лену от надежд высушить к ночи злосчастное одеяло. Она все же сумела раздобыть где-то маленькую палочку, подперла ею одеяло в середине, и, стоя рядом, старалась другой маленькой палочкой подпихнуть в теплую струю края. Спустя еще полчаса этого содержательного времяпрепровождения к ней подошел сын.
   - Вот что, мама, - строго сказал он, - уже за полночь. Так? Так. С одеяла еще капает. Верно? Так что ж ты думаешь, тебе удастся достичь хоть какого результата за мало-мальски разумное время? Я укроюсь какой-нибудь одеждой, а ты... Вот сейчас у нас десять минут первого. Если тебе хватит пяти минут на зубы и кошек, то в четверть первого чтоб ты была уже в постели!..
   Лена так и поступила, испытывая глубочайшее удовлетворение и облегчение от того, что этот злополучный день закончился, и все остались живы, почти что целы и практически здоровы. А одеяло, между прочим, за ночь высохло само собой, безо всяких дополнительных процедур, так что когда Лена проснулась утром, все уже было в полном порядке.
  
   Байка о фольклорных персонажах
  
   - Мама, а Баба-Яга бывает?
   - Одну сама видела. Она у нас на факультете расписание составляла и на доску вывешивала. Совсем крошечная, седая, лохматая, нос крючком, бородавка, платок - все как полагается. Говорят, что расписание всех лекций, семинаров, лабораторных работ, а также все замены и изменения для двенадцати групп каждого из шести курсов она знала наизусть и никогда ничего не перепутала. Ведь компьютеров тогда еще не было. Так она отлично управлялась, даром что старушка. Еще говорили, что она была настоящая баронесса.
   - А на метле она летала?
   - Этого не могу сказать, не видела. Однако, с другой стороны, ее ведь и в автобусе никогда не видели, и в электричке тоже. А я знаешь, как думаю? Она, наверное, неподалеку жила и пешком ходила. Тогда ведь вокруг университета леса дремучие были. Вот она забрела из любопытства и решила поработать, пользу приносить. А ее и взяли. У нас много было всяких удивительных. И все дружно жили.
   - А драконы бывают?
   - Увы, сынок. Не просто бывают - минуты покоя людям не дают. Может быть, каждый день, а то и не по разу, человек сражается с драконами - то с одним, то с другим. Бывают и победы, и поражения; они и побежденные возвращаются вновь, и опять с ними нужно вступать в кровавый томительный бой. Но пока идет бой, жива и надежда.
   - Как рыцари?
   - В точности. Доспехи, меч - все то же. Знаешь, почему у каждого рыцаря меч имел имя, как человек? Это был как друг. Сражались вдвоем.
   - А твой меч как зовут, мама?
   - Терпение.
Оценка: 2.61*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"