Аннотация: Студенческая история. Оформил в виде отдельного рассказа главу из моей повести "Встретимся на "Сковородке" (воспоминание о Казанском университете)
СОП
(или как я однажды работал лесником)
Эта история произошла в январе 1984 года. Я, дипломник Казанского университета и заядлый турист, столкнулся с проблемой: не с кем сходить в лыжный поход в свои последние студенческие зимние каникулы. Большинство знакомых туристов либо уже окончили ВУЗы, либо, как и я, стали дипломниками. Безусловно, выполнение дипломного проекта - безоговорочный приоритет, и некоторым было явно не до каникул. Но у меня, к счастью, возможность куда-нибудь вырваться появилась: я шёл с опережением графика выполнения дипломной работы. Однако один за другим "обломились" все варианты походов.
И тут в голову пришла идея, как совместить приятное с полезным - слиться с природой и поработать на общее благо в нашей университетской дружине "Служба охрана природы", сокращенно "СОП".
Казанский университет первым в Советском Союзе открыл на биолого-почвенном факультете специализированную кафедру "Охрана природы". На момент моего поступления (правда, на другую кафедру) она продолжала оставаться единственной и уникальной во всей стране - молодые энтузиасты дела защиты природы, желавшие посвятить этому свою жизнь, ехали поступать отовсюду.
Создателем и первым заведующим кафедры "Охрана природы" был профессор, доктор наук Попов Виктор Алексеевич - настоящий подвижник и пламенный защитник природы. Много пришлось потрудиться, прежде чем возникла кафедра его мечты. И мне приятно осознавать, что первые в стране выпускники со специальностью "охрана природы" вышли из стен моей Альма-матер. Поскольку охрана природы - это стык наук, упор в образовании "охранников" делался на их универсальность: они получали обширное общебиологическое образование как в теории, так и на практике, ведь доскональное полевое изучение живой природы позволяло прочувствовать основу основ - общность, взаимосвязь и равновесие единой экологической системы. Позже кафедра так и стала именоваться - "Охраны природы и экологии". С другой стороны, сохранение равновесия экосистем немыслимо без учёта влияния на природу её главного "врага" - человека с его кипучей, всепроникающей деятельностью. Поэтому часть студентов специализировалась на лабораторной охране природы, изучая влияние на всё живое отходов производства и изыскивая средства их обезвреживания.
Особенно ярко энтузиазм студентов выражался в деятельности университетской дружины "Служба охраны природы". Работа в СОП не была непосредственно связанной с учебным процессом, но приветствовалась. В дружину входили студенты и других факультетов университета. Одной из основных задач этой службы была, помимо научно-просветительской деятельности, оперативная работа против браконьерства: всевозможные рейды, акции, проведение различных операций. Например, "Нерест" или "Ель" (борьба с незаконными вырубками ёлок в преддверии новогодних праздников).
Самым знаменитым нашим СОПовцем стал Михаил Бляхер - человек уникальный. Дружина в КГУ была и до него, но именно Ароныч, как из уважения звали его студенты, поднял работу на высокий уровень, наполнил её особым смыслом, подвёл теоретическую базу да и просто своей активностью и неординарностью "заводил" народ.
Сначала Михаил учился в Гомеле, создав в одном из тамошних ВУЗов дружину охраны природы. Однажды он решил вывести на чистую воду одного преподавателя, промышлявшего браконьерством, и... был отчислен из своего ВУЗа, а вскоре "загремел" в армию. Но к тому моменту дружинное движение приобрело большой размах, и его "дело" получило широкую огласку с публикациями в центральной прессе. Профессор Попов сам написал ему в армию письмо и пригласил после демобилизации продолжить учиться в КГУ на своей только что созданной специализированной кафедре.
Получить почётное звание члена дружины СОП мог не каждый - проводился конкурс. Кандидаты, как правило, первокурсники, проходили отбор. На самом первом испытательном рейде обычно устраивался спектакль: роль "подсадных уток" - браконьеров, нарушителей - исполняли сами СОПовцы, однако испытуемые об этом не догадывались. Обычно роль браконьера умело и артистично исполнял студент нашего курса Лёня Круть. Изначально он учился на физфаке, но, однажды случайно оказавшись попутчиком профессора Попова, настолько заразился его идеями, что позже перевёлся на биофак, на охрану природы, став активным СОПовцем.
Один кандидат-первокурсник однажды "повелся" на умелое исполнение роли браконьера Лёней и, будучи преисполненным праведного гнева, дал волю эмоциям. А это среди дружинников не приветствовалось. Они, как и чекисты железного Феликса, должны были иметь горячее сердце и холодную голову. Главное - серьёзность и целеустремленность. Только природная реакция помогла Крутю увернуться от удара ногой в голову. В результате, испытание новобранец провалил: подобное несдержанное поведение в "боевой обстановке" чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Особенности оперативной работы требовали постоянной трезвой оценки ситуации, ибо безопасность - превыше всего.
Но и с настоящими браконьерами СОПовцы работать умели. О результатах их рейдов всегда сообщала стенгазета "Вестник СОП", вывешиваемая около кафедры. Материал сопровождался фотографиями и часто излагался в шутливой форме. Например, рассказ о встрече с браконьерами-рыбаками. Надпись "Разговоры, пересуды..." сопровождает фото: встреча с браконьерами и первый словесный "контакт" с ними. Далее, "Сердце к сердцу тянется..." - фото: динамичная схватка с нежелающими подчиняться правилам рыбной ловли. "Разговоры стихнут вскоре..." - фото: утихомиренные нарушители сидят на земле. "Протокол останется!" - фото: вручение протокола усмирённым браконьерам на фоне изъятых у них незаконных орудий промысла.
Со временем движение студенческих дружин охраны природы получило широкое распространение по всей стране, охватив многие ВУЗы, причём необязательно естественнонаучной направленности. И движение это было абсолютно добровольным, самоорганизующимся и неформальным объединением советской студенческой молодёжи, никак не связанным со всеохватывающей деятельностью Ленинского комсомола. К чести комсомольских организаций, они никогда не ставили задачу подчинения, контроля и, как следствие, ограничения этого движения некими рамками - важность и актуальность работы дружин СОП была очевидна.
После окончания Бляхером университета, одним из руководителей дружины стал Андрей Салтыков - серьезный, ответственный студент, искренне преданный идее активной защиты природы и совершенно нетерпимый к проявлениям несправедливости. Есть, знаете ли, в жизни такие Робин Гуды или, скорее, Дон Кихоты.
И однажды СОПовцы наглядно продемонстрировали свою силу и сплочённость. Работал на биофаке преподаватель кафедры зоологии позвоночных Николай Николаевич, мы его за глаза звали Никникычем. Основной специализацией этой кафедры была ихтиология, поэтому у ее сотрудников, проводивших в научных экспедициях по нескольку месяцев в году, имелось специальное разрешение на отлов любых видов рыбы, в том числе, с использованием неразрешённых орудий лова в период нереста. "Ха!" - усмехнётесь вы. Прелюбопытная ситуация! Не скажу, что злоупотребление подобным разрешением в личных целях носило массовый характер: всё-таки существовало такое понятие, как профессиональная научная этика. Но Никникыч ее соблюдением не мучился - на факультете регулярно ходили слухи, что он, подобрав себе студентов с "жилкой", незаконно промышлял и приторговывал стерлядкой. Безусловно, в курсе было и кафедральное, и факультетское руководство, но закрывало на это глаза.
Андрей Салтыков был не из тех, кто оставался в стороне и, чтобы прекратить столь позорное наглое браконьерство, он с другим студентом-СОПовцем Борисом Капковым тайно поехал в Волгоград, где находилась контора бассейна Куйбышевского водохранилища, выдававшая разрешение на лов сетями. Там ребята добрались до нужного начальника и обстоятельно рассказали ему о творящихся под прикрытием научных целей безобразиях. И когда один из сотрудников кафедры в положенный срок явился в Волгоград за разрешением (экспедиция на носу), ему отказали, ещё и разнос устроили.
Скандал получился основательный, все экспедиционные планы зоологов летели "коту под хвост". Бросились искать "стукача", проверив, кто отсутствовал на занятиях в указанные дни. Долго прятаться не удалось бы, да и не в духе Салтыкова это было. Чтобы нанести упреждающий удар, он с Капковым сумел разговорить одного студента, регулярно участвовавшего в экспедициях зоологов и знавшего всю их неприглядную подноготную. Парень тот был простой и с видом бывалого человека на чистом русском с характерными оборотами всё и выложил: и про водку, и про стерлядь, и про всех преподов - основных затейников этого постыдного явления, в том числе, про бессовестного Никникыча, как главного заводилы. Всё это тайно записывалось на магнитофон, спрятанный за занавеской. Затем запись скопировали и отнесли в партком факультета, изложив своё решительное нежелание мириться с браконьерством Никникыча и Ко. Парторг биофака в этой истории показал себя большим молодцом и помог дать делу широкую огласку.
Рисковали ли сами СОПовцы? Безусловно. Но дружинники жёстко предупредили деканат, что если препод-браконьер не будет уволен, а студенты-правдоискатели как-то пострадают, то они предадут огласке этот возмутительный прецедент, оповестив дружины охраны природы всей страны. И как в этом свете будет выглядеть Ленинский университет? В результате, декан биофака дал понять бескомпромиссным защитникам природы: вы не поднимаете шума - мы увольняем Никникыча и наводим порядок в рядах экспедиторов. То на чём, в своё время, погорел Бляхер, на этот раз увенчалось успехом. Больше Никникыча я никогда не видел.
А Михаил Бляхер через некоторое время стал начальником управления заповедников и заказников Туркменской ССР. И к середине 80-х годов заповедное дело в этой республике было на самом высоком уровне в Советском Союзе. Однако для настоящей работы в условиях коррумпированной среднеазиатской повседневности Аронычу требовалась команда единомышленников. Тогда у нас многие ехали по распределению в Туркмению под руководство неугомонного энтузиаста, чтобы, осев надолго, поработать на славу. Уехал туда и Андрей Салтыков вместе с женой Ольгой, тоже СОПовкой, и супруги Капковы.
Борец за справедливость Бляхер вступил тогда в непримиримую борьбу со своим начальником, министром сельского хозяйства ТССР (заповедники и заказники входили в систему Минсельхоза республики) и по праву вышел победителем. Однако новый министр, желая обезопасить себя, почти сразу уволил Ароныча. Шумная кампания в его поддержку с приездом корреспондентов центральных газет не помогла: грянула Перестройка и началась постепенная децентрализация СССР. Окрик Москвы действия уже не возымел. Казанская община стала потихоньку разъезжаться из Туркмении.
Но усилия Михаила Ароновича не пропали даром: был создан базис, а воспитанные им местные кадры и немногие оставшиеся казанцы продолжили его дело. И сегодня, на удивление, здесь всё обстоит благополучно: на западные гранты построена новая контора Амударьинского заповедника, кордоны, закуплено оборудование. Благодаря охране, тугайные леса на Амударье стали почти непроходимыми, живности развелось много.
* * *
Со временем, наиболее тесные связи у СОП КГУ сложились с Висимским (на Среднем Урале) и Байкальским заповедниками. Некоторые наши выпускники распределялись именно туда. На зимних каникулах организовывались экспедиции дружины СОП в Висим, а в августе-сентябре - на Байкал.
Поэтому, оставшись в свои последние зимние каникулы без похода, я и обратился к одному из руководителей СОПа, однокурснику, студенту кафедры охраны природы Саше Герасимову:
- Сань, в Висимский заповедник собираетесь?
- Как обычно.
- Возьмите меня - не пожалеете.
- Видишь ли, туда ещё не каждого СОПовца берут, ты же знаешь. А ты у нас никогда не работал.
- Ну, Сань, - настаивал я. - Во-первых, ты меня знаешь. Во-вторых, я - СОПовец в душе. А в-третьих, обузой точно не стану: здоров, как бык, морозостоек, туристская подготовка солидная - в лесу ориентируюсь, бивак грамотно разобью, холодную ночёвку выдержу спокойно, собственная экипировка имеется.
- Да у нас, вообще-то, там заимки лесников.
- Тем более! Порешай с народом, а?
- Ладно, поговорю, но ничего не обещаю.
Через несколько дней я получил от Сани "добро":
- Но смотри! Тебя не хотели включать в состав, не потому, что имеют что-то против, а поскольку правила едины для всех: ты - не член СОПа. Я дал личное поручительство.
- Спасибо, Саня! - Я крепко пожал ему руку. - Не подведу!
В заповеднике требовалось провести максимально полный последовой учёт поголовья млекопитающих животных. Местные браконьеры знали: на время каникул приезжают какие-то непонятные студенты, которых не напугаешь, не подкупишь, не уговоришь - прут буром. Молодые, здоровые, будь они неладны! Чего доброго, ещё ружьё отберут, протокол составят. Лучше уж дома посидеть, подождать, пока они, окаянные, не уберутся восвояси.
Браконьерством занимались, как правило, обычные местные мужики. Азарт охоты, соблазн добычи регулярно затягивали их на территорию государственного заповедника, имевшего особый статус и режим, который предусматривал полное отсутствие человека на охраняемой территории. Запрет распространялся даже на сбор грибов и ягод. Будучи пойманными, браконьеры твердили в своё оправдание одно и то же: "Да в этих лесах ещё мои отец и дед охотились... Тайга большая, но чёрт дёрнул возникнуть заповеднику именно возле наших деревень". И чисто по-житейски понять их было можно. Классический браконьер, враг всего живого, которому раз плюнуть - убить что зайца, что человека, мешающего охотиться - встречался крайне редко. Тем не менее, существовала особая методика взаимодействия с вооруженным человеком в тайге.
Группе, выходившей в рейд, необходимо было иметь, как минимум, одно ружье (Герасимов обладал правом ношения охотничьего оружия - он официально состоял во Всесоюзном обществе охотников и рыболовов). Пытаться обезоружить браконьера без "огневой поддержки" - авантюра: никто не пожелает добровольно расстаться со своим оружием.
Если дружинники брали след, а зимой по лыжне сделать это очень просто, начиналось преследование браконьера. По протоптанной лыжне его настигали довольно быстро, тем более, охотники были, как правило, гораздо старше СОПовцев. И снегоходов тогда ещё практически не имели. Как только до преследуемого оставалось совсем близко - это угадывалось по свежести лыжного следа, по лаю собаки - группа преследования раздваивалась: происходил охват для задержания. Браконьер должен был понимать, и в этом заключался принципиальный момент, что он под дополнительным скрытым наблюдением. Это предостерегало его от необдуманных, импульсивных действий. Саня Герасимов даже похвастался: годом раньше ему с двумя дружинниками, удалось изъять сразу два ружья, хотя группы прикрытия не было совсем. Просто он артистически делал знаки в сторону тех, кто якобы страховал его из-за деревьев, чем и сбил с толку нарушителей.
Сами понимаете, когда происходил непосредственный контакт с браконьером, начиналась психологическая дуэль - жёсткое противостояние выдержек, характеров, убеждений. Тут всё зависело от настроя и намерений идти до конца. Собака охотника, конечно же, создавала дополнительную сложность, однако, как ни странно, псы обычно смирнели, да и хозяин не хотел рисковать: в натравленную собаку разрешалось стрелять без предупреждения.
Кто был более уязвим в подобной ситуации? Безусловно, браконьер: он осознанно нарушал существующий порядок, закон был на стороне СОПовцев, что прибавляло им уверенности. Но охотники - народ суровый, не робкого десятка, поэтому конфликты иногда случались очень серьезные. Однако, слава богу, наших дружинников, по крайней мере, пока я учился, проносило мимо самых негативных сценариев развития событий.
Да уж... Вспоминаю, и хочется ещё раз снять шляпу перед простыми советскими студентами, готовыми жертвовать собой ради благородной идеи.
* * *
Итак, нам предстоял путь в Висимский заповедник. Небольшой отряд СОПовцев разбили на три оперативные группы. Как нам объяснили командир Герасимов, его заместитель Слава Муратов и комиссар дружины Лена Рощина, это было нужно для того, чтобы группы смогли полностью охватить всю территорию заповедника (13 000 гектаров), которая условно делилась на три сектора.
По завершению работы в заповеднике наши СОПовцы планировали принять участие во всесоюзной студенческой конференции дружин охраны природы, которая должна была состояться в Свердловске на базе Уральского лесотехнического института. А для того, чтобы потом профессионально описать нашу "одиссею", в команду дружинников включили студентку филфака Лену Кащееву, учившуюся на кафедре журналистики.
Да, девчонки тоже входили в состав дружины. Куда ж без них? Понятно, в оперативные рейды на браконьеров их не брали, но, как и в любом деле, без женщин было не обойтись. Недаром поётся в песне, везде нужен "хозяйский, зоркий женский глаз". СОПовки обычно брали на себя общеорганизационную деятельность и просветительскую работу. И уж если студентка сознательно шла в СОП, значит она настоящая фанатка избранного дела. Например, комиссар Лена Рощина, хрупкая, невысокая девушка с огромными глазами, в работе проявлялась "железной леди". Разделив девчонок по опергруппам, мы, конечно же, старались облегчить им участь, но наши красавицы лёгкой жизни себе не искали.
Ещё до отъезда, на сборе отряда мой недоверчивый взгляд сразу упал на одну подозрительно восторженную первокурсницу по имени Танька. Почему столь неуважительно - "Танька"? Читайте дальше. Герасимов пояснил: она, мол, несмотря на первый курс, настолько активна в работе СОПа, настолько исполнительна и инициативна во всём, так рвётся в экспедицию, что не взять её просто невозможно.
- Хорошо, - говорю. - Убедил. Но на местности-то её смотрели?
- Да тянет, вроде бы. Пыхтит, но тянет... - ответил Саня и озадаченно почесал в затылке. - К тому же уверяет, что какая-то разрядница.
Я критически оглядел её не очень спортивную фигурку, но промолчал: сам был на птичьих правах. Ладно, думаю, посмотрим на месте. Герасимов обрадовал, сообщив, что я буду в его опергруппе, однако озабоченно добавил: "Танька будет с нами". А четвертым членом нашего самого маленького по численности отряда стал Лёха, тоже первокурсник - рослый, жилистый, никогда не унывавший, улыбчивый и немногословный парень. Намётанным глазом туриста я сразу же определил: вот с ним проблем точно не возникнет. Ну, в добрый путь!
До Свердловска (ныне Екатеринбурга) добрались на поезде, далее до Нижнего Тагила на электричке. От него до Висима вела узкоколейка, напоминавшая детскую железную дорогу.
Висим - крупное село, воспетое Маминым-Сибиряком в повести "Три конца". Нам удалось посетить гордость села - музей писателя. Исторически село состояло из трёх "концов": русского, "хохляцкого" и кержацкого. Понятно, что вихри времён постепенно размыли их самобытность. Но Висим не потерял своего колорита и солидности: добротные белёные дома под четырехскатными крышами, все, как один, с голубыми наличниками; по улицам неспешно бродили огромные мохнатые собаки... Когда-то там стоял один из первых заводов промышленников Демидовых, выдвиженцев Петра I. Сохранились даже остатки заводской плотины, которые послужили декорацией во время съёмок фильма "Демидовы".
В Висиме находилось управление заповедником, там работало несколько выпускников биофака КГУ. Мы остановились у землячки Ляйсан. В управлении нас временно оформили на должности лесников, и после решения всех организационных вопросов мы двинули в деревню Большие Галашки по зимнику на мощных грузовиках с утеплённой будкой. Деревня, окольцованная суровой тайгой, стояла на реке Сулем и примыкала к границе заповедника. Своими размерами она оправдывала название "большие", однако большинство домов пустовало.
С раннего утречка каждой из трёх опергрупп нашей дружины предстоял лыжный марш-бросок в свой сектор заповедника. Нам отвели северную, самую удаленную часть его территории. До зимовья лесников, где нам предстояло базироваться на время работы, было 25 километров. Нас ожидала неделя таёжной жизни.
Такое расстояние за день проходится спокойно, даже с учётом тропёжки глубокой снежной целины. У СОПовцев и туристов лыжная экипировка различалась. Мы, туристы, ходили в вибрамах, на которые надевались высокие капроновые бахилы до колен. Бахилы пристегивались к лыжам специальными пружинными креплениями. А дружинники - в валенках на обычных широких охотничьих лыжах марки "Лесные", имевших простые ременные крепления. Это и понятно: для туристов главное - маршрут, километраж, ногам должно быть легко, туристские лыжи шире беговых, но гораздо у?же охотничьих. Валенки туристы брали только для стоянок. СОПовцы же, как и охотники, обычно не торопились - целью была работа, поэтому в вибрамах ноги могли быстро замерзнуть...
Стартовали мы в серых сумерках. Мороз отмерил 25 градусов, под ногами хрустел девственно белый снежок. Тропили по очереди, девушку нашу, естественно, поставили в конец. Я был доволен: чем не поход? Лыжный туризм хорош тем, что дожди не портят настроение, ноги всегда сухие, а монотонный лыжный мотив - "ширк-ширк, ширк-ширк" - умиротворяет, навевая философские мысли. Морозец? Настройся сразу на него, экипируйся и дыши правильно - и всё будет в порядке.
Вся территория заповедника покрыта прекрасным хвойным лесом, расстилающимся по невысоким холмам нарядным зелёным ковром. Под выглянувшим утренним солнышком всё вокруг весело заискрилось, что ещё больше придало нам бодрости. Красота!
Вот только Танька стала регулярно отставать, хотя шла последней по уже пробитой лыжне. Говорю Саше и Лёхе: "Идите вперёд, нас особо не ждите, я за ней пригляжу. Если что - свистну". Авангард тропарей скрылся из виду, я оглянулся - Танька лежит.
- Чего лежим-загораем?
- Сейчас отдохну чуток.
- Вставай-вставай, лежать на снегу нельзя. Может, свистну мужикам, перекур организуем?
- Всё нормально, не надо, идём.
- Ну, хорошо, идём.
Прошли ещё немного. Хвать - Танька снова лежит да ещё и снег ест.
- Немедленно брось! - строго прикрикнул я и свистнул ребятам.
Те "прискакали" назад.
- Открывай термос, - прошу Саню. - Пусть попьёт.
Перекусили. Снова двинулись в путь. А отмерили уже чуть больше половины пути. Солнце свалилось к закату. И снова повторяется то же самое.
- Опять разлеглась? Вставай! - прикрикнул я на Таньку.
И тут она шёпотом сказала то, отчего я и сам чуть не сел в снег:
- Вообще-то у меня врожденный порок сердца... Только Саше не говори, пожалуйста.
- Ага, сейчас!
Я свистнул. Потом ещё и ещё. Недовольный Саша, вернувшись к нам, спросил:
- Ну, чего тут у вас опять?
Я доложил. Он минут пять молчал, сверля взглядом пенёк рядом с лыжнёй, будто внимательно его изучая.
- Экспедиция окончена. Кругом! Возвращаемся в Галашки! - вынес Саня свой вердикт.
- Не надо!!! Прошу тебя, Саша!!! Пожалуйста! Я дойду, дойду! - запричитала Танька.
Тут из-за ёлок показался Лёха. Узнав в чём дело, он и сам чуть не заплакал.
- Может, дойдём? Всё-таки больше половины прошли... - робко промямлил я. - А как же работа?
Но всё решал руководитель. Герасимов молча сорвал с себя рюкзак, потом с Таньки. Всё что хоть сколько-нибудь весило, стало перекочёвывать в наши рюкзаки. Дёргая лямки, Саня яростно жестикулировал губами - я без труда определил по ним до боли знакомые выражения и обороты.
Наша "красавица", зажав волю в кулак, продолжила движение. Начало смеркаться.
- Ну, что, Сань, скоро дойдём? - спросил я. - Ты избушку-то найдёшь в темноте?
- Может, найду... А может, и не найду - чёрт его знает! - откликнулся командир. Он решил держать нас в тонусе. Я замолк, оглядываться на Таньку не хотелось вообще.
Наконец-то, уже в темноте - хорошо хоть светила полная луна - мы увидели маленькую избушку, притулившуюся под ёлками. Запас дров, слава богу, имелся. Мы быстренько растопили печку, правда, она немного чадила, но это ерунда. Благодатное тепло стало потихоньку заполнять небольшое пространство. Танька скромненько сидела в уголочке. Трепать языком почему-то совсем не хотелось - всё делалось молчком. Разделись, приготовили ужин. Становилось жарковато. "К приёму пищи приступить!"
"После сытного обеда по закону Архимеда..." После солидного марш-броска и нервных переживаний навалилась усталость. Но настроение поднялось. Развалившись на спальниках, раскинутых на нарах, что были по обе стороны от стола, мы стали неспешно обсуждать планы на завтра. У Саши была подробная карта заповедника. В тусклом свете парафиновых свечей мы помечали на ней квадраты для обследования.
Танька решила сделать хоть что-нибудь полезное: убрать со стола, сполоснуть посуду, подмести пол. Увлёкшись обсуждением, мы не заметили, как она швырнула мусор в протопленную печку, а заслонка была уже закрыта. Саня подскочил, как ужаленный и, обжигаясь, выкрикивая что-то о необходимости дружбы головы с руками, начал выгребать мгновенно вспыхнувший на горячих углях мусор: угореть ночью совсем не хотелось.
Танька разревелась в голос. И Герасимов, утихомириваясь, сказал:
- У-у, а это надо было оставить дома!.. Отбой!
Но мы, засыпая, ещё слышали некоторое время ее горестные всхлипы.
* * *
Утро было солнечным, безветренным и морозным. Пока на печке, булькая, готовился завтрак - макароны с тушёнкой, сдобренные чесночком и лаврушкой, я решил размяться, обтереться снежком, заодно и осмотреться. Недалеко от избушки заметил непонятный собачий след. Подмерзнув, заскочил обратно в ароматное тепло.
- Сань, а что тут собачки бегают - село рядом какое?
- Ха! "Собачки"! - усмехнулся Герасимов. - Это волчий след. Я уж не стал вам вчера говорить, что сразу заметил их присутствие рядом с нами. Их численность немного выросла: прошлый год был сытным. Но не бойтесь, нападения волков на человека в этих местах крайне редки, только в самые голодные годы, к тому же нас всё-таки четверо. Тем не менее, серые, повинуясь инстинкту, почти всю дорогу нас вчера сопровождали, особенно когда наша красавица решила спинкой снежок подавить!
Танька, вздрогнув, подняла полные тревоги глаза. Тем временем поспел завтрак. Раскладывая варево по мискам, Саня вопросил:
- Ну, что, народ, с чего начнём работу?
Воцарилось молчание: ясно, что оставлять Таньку в избушке одну было нежелательным. Я подал голос:
- Разумею так. Вы с Лёхой пойдёте: ты - командир, а Лёхе - расти. Я - человек "приблудный", поэтому останусь с Таней.
Ребята согласились. Танька не проронила ни слова.
Проводив наших орлов и подбросив дровишек в печку, я уселся за стол напротив своей подопечной:
- Ну, что, подруга, давай знакомиться ближе: кто ты, откуда, как сдала первую сессию? Как вообще себя чувствуешь?
И покатился разговор. Танька приехала учиться из Казахстана. Скрыла от матери намерение поступать на "охрану природы" - та была против: специальность ей казалась какой-то непонятной. После Танькиного удачного поступления всё открылось, возмущённая мама порывалась ехать в Казань, чтобы забрать документы. Однако потом смирилась, и воодушевлённая победой Танька с энтузиазмом стала работать ещё и в СОПе.
- Слушай, птица, - строго обратился я к девушке. - Как тебе в голову пришло скрыть порок сердца? Если, чёрт возьми, на себя наплевать, то о других-то ты подумала?! Это же подсудное дело!
Ответ обескуражил.
- Мечта моей жизни - побывать в заповеднике на Байкале. Без Висима туда не попадёшь. Мне нужно зарекомендовать себя в настоящем деле! Я разобьюсь в лепёшку, но в дружину на Байкал попаду! Да!!!
"Уже зарекомендовала" - вздохнув, подумал я, но в ответ промолчал. Пусть сами СОПовцы с ней разбираются, я - человек пришлый.
Однако Таньке было интересно послушать меня: как-никак - выпускник-пятикурсник. День впереди был долгим, и я, прихлебывая обжигающий губы ароматный чаёк, неспешно начал своё повествование. Вспомнил и практики на учебных станциях университета, и колхозы, и сессии, и туристские походы, и студенческие приколы.
Как после похода по Фанским горам мы спустились вниз и обалдели, созерцая умопомрачительное изобилие фруктов на самаркандском рынке. После горного "авитаминоза" при одном лишь их виде сводило скулы, поэтому все затарились по полной. Однако ехать до Казани с пересадкой в Сызрани предстояло аж четверо суток. Катились через знойную пустыню - и вскоре по вагону потянуло сладковатой гнильцой, полетели рои мелких фруктовых мушек. Стало ясно: до дому наше добро не дотянет. Жрали-жрали, жрали-жрали - не осилили, к тому же оба туалета были постоянно заняты. Благо, через пустыню шел однопуток, и на разъездах мы, судорожно распахнув вагонную дверь, быстренько рассредоточивались за ближайшими песчаными барханами. Было забавно наблюдать, как, услышав гудок отправления, бедные туристы прыжками бежал к вагону, по пути натягивая штаны. Однако припасы всё не кончались, но даже смотреть на подгнивающие фрукты опротивело. А выбрасывать жалко. Придумали выход: проиграл в карты или в "шкурки" - изволь съесть блюдо винограда или слив. Что за "шкурки"? После жестокого горного солнца наши морды стали дружно облазить, поэтому придумали игру: кто снимет с себя меньший кусок слезающей кожи - тот проиграл.
Как во время летней практики на университетской биостанции под Казанью однокурсник Фарид Габдуллин, страстно увлекавшийся герпетологией, поймал в лесу гадюку, определив её в старую птичью клетку. "Гадючий домик" он поставил на полку у двери, рядом с выключателем. Поэтому когда кто-то шарил в темноте рукой по стенке, в ответ слышалось зловещее шипение. Так и прожила у нас гадина, названная Змеюленькой, целый месяц практики. Фарид исправно таскал ей на трапезу лягушек. Как-то дождливым утром народ никак не хотел подниматься. Габдуллин в шутку сообщил, что змея пропала из клетки. О! Любой спецназ позавидовал бы нам в выполнении команды "подъём!".
У Фарида была пониженная реакция на укусы насекомых. Он часто сажал пчёл на руку как в терапевтических, так и в саморекламных целях. Даже укус шершня добровольно отведал. А однажды, когда на берёзу возле летней лаборатории прилетел целый рой, Габдуллин без страха снял его и вернул хозяевам, за что был вознаграждён банкой меда. Его помощники, дававшие очень ценные советы метрах в тридцати от берёзы с пчёлами, быстро потом помогли ему справиться с угощением... Изучая способности своего организма, Фарид решил добровольно "отдаться" своей "содержанке" - гадюке. Подставил змее руку, получив желанный укус. Потом стал подробно описывать свои ощущения, а мы, затаив дыхание, внимали его откровениям. Многострадальная кисть заметно надулась. Потом на опухоли появились зловещие зеленоватые разводы, у Фарида поднялась температура. Кто-то нервно предложил вызвать "скорую"... но тем всё и закончилось. Через два дня следов от "поцелуя" Змеюленьки не осталось вообще. Живуч!..
Как шутили над своими однокурсницами в колхозах во время осенних сельхозработ. Например, среди ночи кто-нибудь из нас забирался на крышу колхозной общаги (одноэтажного бревенчатого барака) и кидал в дымоход печки тлеющую тряпку, заткнув чем-нибудь трубу. Заполняющий комнату едкий дым заставлял студенток просыпаться, заливать тряпку водой, при этом они извергали смачные эпитеты в наш адрес, что нас очень веселило.
Однажды мы поймали на улице молодого бычка и решили запустить его к девчонкам. Упирающегося бычка затолкали в женскую комнату, надёжно приперев дверь. Бурная реакция студенток не заставила себя долго ждать: поднялся дружный визг. Соскочив с коек, девчонки стали хлестать бедное животное тряпками, подгоняя его к двери. Замычав и обезумев, бычок полез на чью-то койку, а поскольку его копыта были в грязи и навозе, визг и крики, вперемежку с ругательствами только усилились. И вдруг шум разом стих. Мы забеспокоились: забодал от там что ли кого-то - и открыли дверь. Но оказалось, что бычок, оттопырив хвост и расставив ноги, начал опорожнять мочевой пузырь. Девчонки, оцепенев от ужаса, наблюдали за расползавшейся по полу лужей. Немая сцена, почти как в "Ревизоре". И тут пропищал слабенький, дрожащий голосок одной из них: "Ну вот, теперь сами будете убирать!" И грянул бешеный, безудержный хохот с нашей, разгильдяев, стороны!
Как-то студентка-зоолог Лариса Шипицына притащила зимой из марийских лесов в общагу две мороженые волчьи башки и принялась с однокурсником вываривать их на кухне в ведрах, чтобы черепа добыть. Но когда те сварились, пошел такой густой аппетитный мясной дух, что они, притащив соли и хлебушка, "спороли" всё мясо, только треск за ушами стоял.
Много случалось прикольных историй. Я с удовольствием предавался колоритным воспоминаниям, отчётливо осознавая, что моей беззаботной студенческой вольнице осталось длиться всего несколько месяцев. Моя "подшефная" дружинница от души хохотала, а, как известно, смех - лучшее лекарство.
Особенно заинтересовал Таньку рассказ о полевых практиках на факультетских учебных станциях, которые ей, счастливой, ещё только предстояли. О живописном месте, рядом с которым находилась зоостанция Казанского университета, там где Свияга впадает в Волгу, стоит рассказать особо. Вид, открывающийся с высокого, изумрудным косогором сбегающего к воде берега, величествен и прекрасен - мне кажется, это самое красивое место в Татарстане. Напротив слияния рек раскинулся остров - возвышенная часть города Свияжска. Всё, что осталось от него после заполнения Куйбышевского водохранилища. На острове сиротливо высились полуразбитые монастырь и два храма (церкви и обитель сейчас отреставрированы и используются по назначению). Этот незабываемый пейзаж вдохновил знаменитого художника Константина Васильева, жившего и творившего в поселке Васильево, что напротив зоостанции через Волгу, на написание известной картины "Свияжск". Художник запечатлел живописный берег и вид на остров, подчеркнув торжественность пейзажа одинокой женской фигурой, облачённой в развевающийся на ветру красный сарафан. На заднем плане - гладь широкого разлива реки, окаймлённой дальней панорамой бескрайних, уходящих за горизонт лесов Заволжья, отражает в себе бездонную голубизну неба, подёрнутую легкими облачками.
Вспомнилось, как на той зоостанции мы, юные романтичные первокурсники, ходили на рассвете купаться. Как девчонки из нашей группы сбрасывали одежды, нарочито строго наказывая нам, ребятам: "Не подсматривайте!" И, игриво бултыхая ножками, входили в воду, которая после бодрящей предрассветной свежести казалась парным молоком. Но, разумеется, мы тайком любовались, как первые лучи солнца, вынырнув из-за горизонта, запутывались в мокрых волосах наших русалочек, окрашивали их точёные фигурки в неестественно розовый цвет, а капельки воды, преломив солнечный свет, задорно разбегались по телу россыпями маленьких бриллиантиков...
- Ну-ну, чего замолк-то? - Танька с недовольством в голосе напомнила о себе: оказалось, что я, погрузившись в воспоминания, как в сновидение, уставился в одну точку на стенке и замер с улыбкой на застывшем лице.
- А, да-да, - очнулся я и, кашлянув, огляделся по сторонам.
В полумраке, при свече, в отблесках огня из весело потрескивающей печки моя "подопечная" стала мне казаться хорошенькой.
Смеркалось, потихоньку наваливалась темень за окном - вот-вот должны были вернуться наши защитники природы. Я затянул свою любимую сказочку про 99 зайцев. И, закончив её, услышал Танькин вердикт, после которого не то что общаться, видеть её не захотелось.
- Знаешь, ты такой дурак! Я всегда считала, что пятикурсники все такие взрослые, серьёзные!..
- Ну, что ж, девчушка, - помолчав пару секунд, переваривая услышанное, ответил я. - Спасибо тебе. Что я могу сказать? Вообще-то, все люди разные: одни - серьезные, немногословные, другие - веселые, разговорчивые. Поживёшь ещё - узнаешь. Я, понимаешь ли, торчу тут с тобой, развлекаю, кормлю, разве что сопли тебе не вытираю. Ты сидишь довольная, сытая, в тепле, а ведь ещё вчера устроила нам "концерт по заявкам". Да-а, уж... Не ожидал... Ещё раз большое спасибо!
И, отвернувшись от неё, прилёг. Замолкла и Танька. В тишине, разбавленной лёгким потрескиванием печки, я услышал её всё более и более усиливающееся сопение, потом тоненький всхлип и, наконец, громкое: "Прости, пожалуйста!!! Прости!!!" - и горький, с надрывом плач.
Я глубоко вздохнул, почесал затылок и снова уселся, уставившись на Таньку. Успокаивать не хотелось - не отошёл ещё от её обидных незаслуженных слов. Но и рёв тоже угнетал. И тут снаружи раздались голоса, смех, топанье ног. В клубах пара в избушку ввалились заиндевевшие Саня и Лёха, лица их были красными от мороза, но довольными. По ним читалось: день прошёл удачно. А тут ещё и в тепло сразу, и пожрать уже готово - замечательно! Только рёва они никак не ожидали услышать.
- А у нас что, слёзы каждый день по расписанию? - строго спросил Герасимов. - Что тут у вас случилось?
- Да ничего особенного, - отвечаю. - Так, небольшие педагогические мероприятия.
- А-а, ясно - ну, это полезно.
"Отважная дружинница" перестала реветь, только резко всхлипывала, судорожно вздрагивая и протирая кулачками мокрые глаза - перед командиром, от которого полностью зависела её поездка в вожделенный Байкальский заповедник, нюни распускать не полагалось.
Поужинали. Вечер коротали в разговорах. Саня с Лёхой показали на карте какие квадраты обследовали, сколько и какой живности определили. Рассказали, что следов браконьеров не обнаружили - северная часть заповедника была наиболее удалена от населённых пунктов.
Потом, переглянувшись, обратились ко мне:
- Петь, нам бы втроём завтра потропить: тяжело вдвоём-то.
Я опешил:
- Вы что, мужики, неужели решили, что мне здесь нравится сидеть?! Да и Танька, по-моему, в полном порядке. Завтра же иду с вами!
Танька, подняв глаза, часто-часто заморгала:
- Да-да-да, ребята, конечно. Я приберусь, и поесть приготовлю, и печку буду топить, и дровишек принесу. А у тебя, Саша, вон штаны порвались, снимай, я зашью!
- Добро. Только от избушки не дальше, чем на десять метров! И смотри, не запали её!
* * *
Оставшиеся дни я с удовольствием изучал заповедную тайгу, помогал чем мог СОПовцам, добросовестно топтал глубокий снег. Сказать, что Саня Герасимов молодец - значит не сказать ничего. Я не встречал людей, которые бы так разбирались в шарадах многочисленных звериных следов. "Так, это - тот самый русак-двухлетка. След вчерашний, его я помню и по другим квадратам. Ишь, разбегался! Ага, лисица: след совсем свежий, видимо, нас учуяла, только что ушла. Ну, это, похоже, та же волчья тропа, что идёт на север". И так далее. Где-то он снимал с коры еле заметный клочок шерсти и, помяв его и понюхав, называл хозяина. Где-то, достав спичку, клал её на снег между отпечатками лап. И всё вполголоса рассказывал и рассказывал Лёхе, тот кивал, тоже щупал кусочки шерсти, ковырял кору на деревьях, определял по компасу направление следа. Затем доставалась карта, что-то сверялось, что-то записывалось карандашом на бумагу в планшете.
Я внимал этим премудростям вполуха. Понимал лишь главное: существуют специальные методики определения численности разных видов животных по паутине их следов. Меня всегда завораживали названия изучаемых "охранниками" дисциплин: лесоведение, луговедение, охотоведение... Но тут отчётливо понял: всё это - не просто так.
За четыре дня мы истоптали изучаемый сектор заповедника вдоль и поперёк, даже заглянули на соседний - вдруг кого-то из наших увидим. Или браконьеров. Но никого не встретили. А девочка наша старалась изо всех сил: в избушке всё блестело, к нашему приходу всегда был готов ужин, печка протоплена, дровишки аккуратно уложены. Ну и ко мне она стала проявлять подчеркнутые учтивость и уважение - учение пошло впрок.
За день до нашего возвращения в Галашки Саня устроил, как принято говорить у туристов, "днёвку": что-то нужно было починить, подлатать, пополнить после себя запас дров, да и просто отдохнуть перед обратным марш-броском. Внимательно наблюдали за Танькой, оценивая ее состояние.
И вот ранним утречком мы, позавтракав и поклонившись гостеприимной избушке, двинули назад. Бог послал погожий солнечный денёк, осадков за весь период нашего пребывания не было, рюкзаки заметно похудели, поэтому по своей же лыжне добрались до Галашек очень резво. Танька на этот раз не подкачала. Но лишь когда впереди мелькнули между ёлок первые деревенские избушки, Герасимов шумно выдохнул. Затем тихо, но зловеще прохрипел мне: "Ох, и выдам я Ленке Рощиной: это она мне подсунула Таньку!.."
Контора Сулемского лесничества, к которому относился Висимский заповедник, размещалась в одной из изб. Здесь мы встретились с остальными СОПовцами. Ни у кого не случилось никаких происшествий, все были рады встрече. На грузовиках добрались поздно вечером в Висим. Ввалились к Ляйсан голодные, уставшие, но счастливые. Выяснения отношений Герасимова с Рощиной я не видел, но заметил, что они стараются не замечать друг друга. Танька растерянно посматривала на обоих. Ладно, думаю, история окончена - сами промеж себя разберутся. Только однажды, во время ужина у Ляйсан, Саня перед всеми громогласно со смехом изрёк: "Ну, Таня, расскажи, как медведей за уши ловила!" Юная "медвежатница", надув губки, опустила глаза. "Штатная" журналистка дружины Кащеева что-то лихорадочно переписывала из блокнота в блокнот.
Накануне отъезда Герасимов с руководителями других групп сдали в контору все данные по обследованию территорий. Утром мы двинули в Нижний Тагил, а оттуда - в Свердловск.
Через день в УЛТИ начиналась Всесоюзная студенческая конференция дружин охраны природы. Мне было любопытно глянуть на студентов - энтузиастов своего дела. И я не обманулся в ожидании абсолютного позитива: сотни светлых, умных лиц с увлечёнными искрящимися глазами. Делегаты (многие были знакомы друг с другом) радовались встрече. Честное слово, мне стало так хорошо, что захотелось их обнять - каждого поодиночке и всех вместе. Думалось, что защита природы в нашей стране в надежных руках. Были и печальные моменты. По традиции, конференция началась с минуты молчания в память о студентах - защитниках природы, погибших от рук браконьеров при исполнении своей добровольной миссии...
Спустя три года после окончания университета я увидел Саню Герасимова по телевизору в очень популярной некогда программе "Взгляд". Шёл рассказ о Бадхызском заповеднике в Туркменистане, которым он руководил и где навёл образцовый порядок.
А Таньку, сразу после возвращения из Висима, я встретил в нашей общаге. Она буквально затащила меня в гости, представив соседкам по комнате, таким же зеленым первокурсницам, "большим другом". Ладно, думаю, на здоровье. За кружкой чая я подробно рассказал о большом вкладе Татьяны в дело защиты уральской природы, не скупясь на комплименты в её адрес. Она, сияя, глядела сверху вниз на раскрывших рот подружек. И только уходя, я вполголоса сказал ей: "Ну, а уж как ты "ловила медведей за уши", расскажешь им сама". Она, привычно опустив глазки, промолчала. На том и простились. Больше я с Танькой никогда не встречался. По отрывочным сведениям узнал, что на пятом курсе она вышла замуж за Лёху. Дай бог, чтобы всё у них было хорошо, чтоб добрым словом вспоминали "наше зимовье". Но удалось ли ей тогда попасть в Байкальский заповедник, я так и не узнал.