Один. Скулю тихонечко: "Где ты?",
в сумрак спрятавшись зверем раненым.
Тело - как тулуп, на сердце одетый,
из овчины (то есть - баранины).

Дождь за полуприкрытыми веками
размазывает давно постылые лица,
вышло так, что ты стала мне Меккою,
а я пилигримом к тебе... молиться.

Нет, я не жду снисхождения благодати,
я готов сам зализывать свои раны.
Но, видно, кто-то успел нагадать мне
долгий путь к тебе, как дорогу к Храму.

Доползу туда, лишь сердцем ведомый,
и губами, иссохшими в трещины,
прошепчу: "Наконец-то я дома...
Вот он я! Принимай раба грешного..."