Иван стоял на пригорке, с которого открывался вид на его "поместье", наблюдая, как из-за сосен и елей соседнего леса поднималось солнце. Его первые лучи, кажется только-только, стали освещать верхушки деревьев, а вот уже и само светило стало горделиво выходить в небо, захватывая все больше и больше пространства вокруг себя. И до Ивана стали дотягиваться солнечные лучи, своим теплом, согревая его, немного продрогшее от ночной прохлады, тело.
Глядя на то, как небесное светило покрывает своим светом, то, что восстановлено к жизни его руками, он испытывал и гордость, и радость, и уверенность в своих силах.
Багряное чудо, поднимаясь все выше и выше, огибая своим светом каждое встречающееся на пути препятствие в виде построек, зеленых насаждений, как бы подчеркивая, выделяло труд человеческих рук.
И вот уже все пространство заполнено солнечным светом. Теперь, до вечернего захода солнце безраздельно будет властвовать на этой поляне и во всей округе, напитывая своими лучами все живое вокруг.
Изо дня в день, весь прошедший год, встречая и провожая солнце, трудился хозяин одного из дворов безымянной, когда-то заброшенной деревни, насыщая это место жизнью, преодолевая себя и стойко перенося все приносимые природой тяготы.
За это время он научился видеть красоту природы в любое время года. Даже в, так называемую, непогоду. За год он ни разу не "упрекнул" природу в "своеволии". Все было ко времени и необходимо. Дождь, значит - он нужен, снег - обязательно.
Когда, кажется, что природа направила все свои силы против тебя, в этом он видел силу и страсть природы, ее стремление все в этом мире взять в свою власть. А ты, вместе с этой силой, не противишься ей, а вместе с ней, частицей ею становишься, живёшь в ней, живёшь с ней, с этой самой природой, с её страстью, её силой и могуществом. И становишься могучим человеком природы, которому подвластно всё, потому, что силы природы на его стороне.
Продумывая свой уход из, населенного людьми мира, в одинокую жизнь, Иван старался продумать все до мелочей.
Книг он с собой взял несколько: это и справочник по травам, ягодам, грибам, их значении, целебных свойствах, а самое главное - как эти самые свойства сохранить. По заготовкам всяким - пособие. Еще книга по выживанию в различных экстремальных ситуациях, очень нужная вещь, особенно в вопросах, соорудить чего, сделать, приладить. И книга о диких зверях их повадках, а ещё о пчёлах.
Был у него и календарь. И чтобы не запутаться во времени каждый вечер, перед тем как лечь спать, зачеркивал прошедший день в календаре. Был у него еще календарь и в ежедневнике на два года вперед. В ежедневник он своим аккуратным, почерком заносил свои наблюдения и мысли....
"Нива" была поставлена на "консервацию". Как "зампотех" он это умел делать. Особенно тщательно был законсервирован аккумулятор, кроме этого был еще и запасной. Сверху сделал навес, чтобы защитить от осадков, а бока - пусть обдувает ветер, меньше будет ржаветь.
Для освещения были и свечи, как резерв, основным же средством была керосиновая лампа, но ей он пользовался редко, берег керосин, поэтому пользовался этими средствами в основном зимой - в длинные вечера. Ложился рано - под закат солнца, вставал с восходом. То есть всё его бодрствование происходило при естественном освещении.
Была у него и коптилка. Спичек имел запас, но было еще несколько бензиновых зажигалок и кремнии к ним. Одну носил с собой, вторая лежала дома - как "НЗ".
А еще на печке лежали завернутые в мешок лучинки, если, что - и это старинное средство поможет осветить помещение.
Он, отродясь не курил. Вернее пробовал, но отец в детстве его так отстегал прутом за этот эксперимент, что он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Был с собой еще запас спирта, хотя алкоголем не увлекался. Но это вещество нужно было как лечебное средство, например, для растирки, а еще в качестве лекарства. Он сделал несколько настоек: на чесноке, мяте, а потом и мёде. Так - на всякий случай.
Мёд он нашел уже поздней весной, когда природа просыпалась. Услышал, что что-то жужжит и на пчелу похожее, глянул на цветок, а там пчела самая настоящая, только поменьше домашней. Стал приглядываться и..., нашел "улей". Видимо кто-то в деревне содержал в свое время пчёл, рой улетел и образовал свою семью в дупле старого дерева.
Иван обернул голову тряпкой, оставив одни глаза, надел перчатки и полез обследовать "пчелиное жилье". Дупло в осине было достаточно высоко, но еще были ветки, что позволило подняться.
Пчелы как будто и не обращали на него внимания, поэтому удалось внимательно рассмотреть внутренность этого "улья".
Соты были построены в форме языка, несколько языков образовывали один пласт, с несколькими отверстиями или проходами между ними. Как Иван вычитал потом в книге, эти проходы в сотах способствуют обмену воздуха в дупле, позволяют пчелам переходить из соты в сот, благополучно зимовать.
Не стал он ничего менять в пчелиной работе, просто стал заимствовать мёд. Ему много пока не нужно было. А понабиться больше, постарается уловить образование новой семьи и во время сориентировавшись, решить вопросы по ее расселению. Для этого в сарае лежала уже заготовленная колода под пчелиный "домик".
Вырос Иван в деревне, оттуда ушел в военное училище. Поэтому научен был дедами, да отцом с матерью различным премудростям сельской жизни.
Живность себе на "дачу", как он называл свои владения он взял немного: пару курочек и петушка, да кошку. Для курей были изготовлены места для зимней жизни и летнего выгула, а еще сверху сетка была натянута, чтобы ястребы всякие не смогли лишить его этого подспорья. Куры неслись хорошо, поэтому недостатка в этом ценном продукте он не испытывал. А в начале лета одна из курочек "села" на "гнездо" и вывела десяток цыплят.
Вокруг дома для защиты и домашних построек и живности, да и посевов от "набегов" непрошенных гостей был сделан "частокол", такой же как делали у него в деревне - без гвоздей, просто и надежно.
Рядом с домом был немного подразрушенный, но еще добротный подвал, который после ремонта и усовершенствования стал наполняться разными припасами.
С собой он привез и сахар, и соль, муку и крупу. Понимая, что этого надолго не хватит, а ведь надо было из чего хлеб делать... Поэтому посадил понемногу всего: ржи, пшеницы, ячменя, овса, гречихи, кукурузы, гороха.
Для мукомольного дела приспособил обыкновенную мясорубку. Тесто делал бездрожжевое. В печи получался довольно приличный хлеб.
Из высаженной в прошлом году сахарной свеклы, путем выпаривания получил сахарный сироп, ну а в этом году у него появился мёд.
Ну и, как и во все времена, самым ценным продуктом была соль. Он её берег и особенно не расходовал.
Осенью поохотился: появилось мясо дикого кабана, зайца, диких уток, глухарей и тетеревов. Опять же пригодились навыки деревенской жизни. Охотился в детстве и в юности и с отцом и с дедами.
В холодное время года проблем с хранением мяса у него не было: замораживал в естественном холодильнике. А мясо дикого кабана, чтобы сохранить вкусовые качества, еще и разрезал на куски, макал в воду и развешивал на морозе для заморозки. А потом в подвал. Много мяса, добытого осенью - закоптил. Сделал коптильню, такую же, как была у них в деревне. В повале развесил копчёное мясо, завернутое в чистую мешковину.
Из мяса же он сделал "коурму". Когда служил в Средней Азии, пробовал, да заодно и рецепт запомнил, рассказанный местными жителями. Мясо нарезанное мелкими кусками, обжаривал и заливал вытопленным солёным жиром.
Баню, он построил сам уже в этом году, весной. Лес на баню заготовил зимой, чтобы сооружение больше стояло. Баньку сделал небольшую, такую же как была у отца рядом с домом. Они с отцом любили париться, когда он приезжал в отпуск, а после бани сидели распаренные на скамеечке рядом с банькой пили квас и разговаривали "за жизнь". Давно не стало отца - фронтовика, Иван был самым младшим в семье - последыш, как говорят. И матери тоже не было. Больше всего страдал от того, что не может вот так посидеть с отцом поговорить. Ни с кем у него не получалось такого разговора - размеренного, неспешного, бессудного, без оценочного, спокойно - рассудительного. Совещательного и справедливого.
Армейских вещей у него было много, поэтому недостатка в теплых и летних вещах не было. После службы в Забайкалье у него были унты и полушубок, валенки и "забайкальские" суконные портянки, еще и меховые рукавицы. А Средняя Азия подарила панаму и "берцы". А уж про "хэбэшки" и нижнее белье и разговора не было - роту одеть можно было. Постельного белья набрал комплекта три, да еще материала разного, просто так - сгодиться. Мешки и пакеты, небольшой рулон целлофана.
Коса, серп, лопаты, вилы... Все эти деревенские приспособления привез, что с собой, а что-то и нашел здесь во дворах брошенных домов. Чугунки, например, да ухваты для них, большую сковороду.
Цеп для обмолота зерновых сделал сам. Еще сделал "носилку" для сена. Очень простое устройство. Два изогнутых прута, между ними сплетена сетка из веревки - довольно крупная. И верёвка для затягивания всей конструкции. Когда служил в Белоруссии видел такое приспособление - там оно называлось "резгины".
Еще помогла тщательная подготовка к одинокой жизни, в отрыве от благ цивилизации.
Да и об этих самых "благах" Иван очень редко вспоминал, некогда... Разве, что в зимние вечера, когда дела были сделаны и он сидел в своем теплом доме, слушая завывание вьюги. Но и здесь он находил себе занятие: изготавливал всякую утварь - корзины, коробки, деревянные бочонки, а еще делал из дерева различные поделки, игрушки. Осенью наносил в дом всякой деревянной шелухи, особенно корней и давай "сочинять" выдумывать разные фигуры.
Была у него с собой и иконка...
История этой иконки начиналась еще с тех, "грозненских" событий, в которых он когда-то участвовал. Когда они готовились к бою, пришел какой-то батюшка, одетый в камуфляж, а сверху церковные накидки и крест серебряный на груди. Всех их построили, он прошел, молитву прочел, окропил водой. Потом слово сказал. Вот эти слова он больше всего запомнил: человек видно бывалый был - этот батюшка и сам, видимо, в боях побывал, потому, что говорил он на их, военном языке и напутствовал он на понятно им, солдатам и офицерам, дело. Благословил: выйти живыми из боя и победить врага. Раздал всем иконки эти: простые картинки на картонке, размером с блокнот - Богородица и младенец Иисус.
Иван потом в целлофановый пакет ее завернул и в нагрудный карман положил. Была с ним эта иконка, когда он в беспамятстве лежал в разрушенном доме в центре Грозного рядом со своими погибшими товарищами. После, уже в госпитале на тумбочку поставил, так с ним она все время и находилась. Считал он, что эта иконка, да благословение батюшки того, и спасло его от смерти. Как потом говорили, звался тот монахом Киприаном по прозвищу "Пересвет". А прозвище это ему уже военные за заслуги в боях дали.
Крестили его еще в детстве, он и не помнил когда. А вот крестика никогда и не было. Какой крестик, если коммунистом Иван был, да еще и секретарем парторганизации батальона в свое время. И крестик ему тоже батюшка дал, только другой.
Этот священник к ним пришел, вернее его к ним боевики привели, когда они окруженные со всех сторон "дудаевцами", разделив последний сухпай и патроны, уже с примкнутыми штык-ножами к последнему бою готовились. А до него были какие-то люди в штатском - "правозащитники", уговаривавшие их сдаться... Неправая, мол, эта война. И кто их уговаривал?! Эти, которые из московских окон наблюдали как Союз разваливается, теперь и Россию разваливали... Плюнули бойцы на "шлюх московских", матом послали куда положено.
А батюшку слушали. Он их благословил: выжить и к родным вернуться, исполнив свой воинский долг. И всем раздал простые алюминиевые крестики, на простой веревочке. Они и исполнили: ни один не ушел с того подвала, до последнего патрона, до последней искорки сознания дрались. Он один чудом выжил в том смертельном бою. Он и не помнил, как его звали, батюшку того, потом узнал. В газете прочитал, что священника Анатолия Чистоусова - настоятеля Михайло-Архангельского храма города Грозного, в 1996 году боевики Басаева расстреляли, за то, что веру не предал, от своего народа не отрекся. По фотографии в этой газете Иван его и узнал.
Правильные те батюшки были, бесстрашные, бессеребренники и думали они о людях не как о прихожанах, а просто о людях - божьих созданиях, которые в бой идут..., на смерть идут за страну, за ее целостность. И может в этом и есть их, священников призвание: зная, что солдат в том бою голову сложит, ему, солдатику этому слово Божье сказать, на подвиг солдатский благословить, силу духовную бойцов поддержать.
Не видел он среди "мирных" священников таких - честных и бесстрашных, поэтому, веря в Бога, не пошел за женой в церковь.
Молитв Иван не знал. Просто иногда, когда ему нужно было обратиться к Всевышнему за помощью в трудную минуту, он говорил про себя какие-то простые слова и просил дать ему силы и разум. Он так размышлял, что мысль она не может умереть, она не может куда-то деться, она где-то должна остаться. И если он просит силы и разума, то к нему, что-то должно вернуться: то, что он просит, или наказание, если просит на неправое дело.
А еще он не понимал современной жизни, это непонимание родилось уже после окончания своего участия в "чеченской войне". Там-то все было понятно: приказ на штурм, задача ближайшая и направление дальнейшего наступления. Голова пошла кругом уже после боев за Грозный, уничтоживших его друзей и подчиненных, когда "возвращался" к мирной жизни.
Он говорил своим знакомым и близким о том, что это и страшно, и это неправильно, и это преступно, и чудовищно. Ему отвечали, что значит, так нужно было... Кому нужно? Мне, вам, кому то еще? Так если тем, кому нужно - пусть бы и шли под пули, или своих детей туда отправили! Так нет же! Там, пацанов - рабоче-крестьянских, да нас военных, привыкших выполнять приказы, не имеющих ни жилья нормального, ни права на пенсию в огонь послали. И кто о них помнит, кроме отцов, да матерей. А мирного люда и чеченцев и русских сколько там положили - не счесть!
И к новой - гражданской жизни он приладиться не смог. Нужно было "крутиться"... Деньги любой ценой, честно - не честно, не важно как! С дедушек и бабушек беспомощных содрать, их проще всего облапошить, обвести вокруг пальца. Ты мне - я тебе. Что как: купить подешевле, продать подороже, а качество, а экология, а здоровье людей? Это не важно! Важно навариться! Давай крутись, иначе - ты никто: жить не умеешь! Он этого не понимал. Он знал такие понятия, как: честно - не честно; справедливо - не справедливо; по совести - бессовестно... А жить пор другим "понятиям" не умел и не хотел. В общем, везде видел непонимание и несправедливость: и он не понимал, и его не понимали.
Он, конечно, задумывался о правильности своего решения. Вернее, о его последствиях. Осознавал, что жена и дети будет огорчены таким его шагом, наверное, будут осуждать его. Но при этом оправдывал себя тем, что все они давно перестали интересовать тем, как он живет, о чем думает - все были погружены в свои проблемы. А ему нужно было остаться одному, совсем одному и осмыслить свою жизнь, понять, что правильно, что неправильно было в этой жизни. Одиночество Иван расценивал, как возможность, отбросив все посторонние воздействия, разобраться в себе, в своих ощущения, своих отношениях с людьми, в том, что происходит ... Если поймет, может и вернется, а может и ... нет.