шла я по дороге, а со мною два человека - загримированных под ангелов. Это они так, просто - вестники апреля, задержавшиеся на очередной попойке. У одного из них в мешке было что-то живое, да и мешок был не мешок, а растянутый мамкин живот...в нём так и клокотало, и разговаривало, видно человече там был, только не настоящий, а кукольный - с головой большой, телом кривеньким - понасмешно, поуродно отмеченый изящным скальпелем. Народно оправдавший утопленную Ваську со всем её приплодом.
С доброю улыбкой сквозь мешок глядел и пальцами сморщенными в дырки тыкал, просветы продирал, да с восторгом на мир глядючи песни голосил...неслыханные, невиданные...чужие голоса передразнивал, да по лужам глазами шлёпал - так и полетел на дно горючим камушком...
...проходили мимо ангелы, под людей замаскированные, и
забрали мешок в реку сброшенный - с материнскими проклинаниями, да с батяниными матами.
...заскрипела повозка - рванулась в поднебесье...
а дитя сказы сказывал про Бову-королевича, Ивана-дурака, да царевну мёртвую, что на собственном шнурке удавилась.
люди на такое окошки отперли, ставни расхлябянили, да рты разинули, как рыбица ещё не подохшая...на диво-дивное, да горе подзаборное - младенца чудного...
...на то и я поглядела, только вот глядючи рассмеялась, да с дитятком тем в крапиву свалилась к дедкам-бабкам - на могильники голеньки, да на ладошки горячие...подобрали нас и спрятали, в коробочек - спичечный такой - с птичкой яркою на этикеточке...напихали ваты и хлеба, чтоб от голоду мёртвые ещё больше не сморщились, не ссохлися, а только пухли и розовели кровушкой...жирною, маслянистой, как сок земляной - земляничный. Да на иголку нас посадили...только ухитрилися, да и не удержалися мы на гвоздичках, колышках - разорвали тела прозрачные - да так обескоженные, бестелые, побежали по домам, к маменьке родненькой...
вот только не отворили нам - ни мне, ни утопленнику...оттого, что пока мы смеялися, город в землю ушёл, а родные наши на погосте приют нашли - во единой могилушке...
склонило дитя голову и побрело к своим, а я у себя осталася - вспоминала все запахи и сказки, что мне маменька рассказывала во снах моих...да заплакала...
только подняли меня руки тёплые, укачали, приласкали - то мамы моей руки-рученьки были - и упрятали меня - младенчика - в утробу женскую, чужую, на вечный покой, да на вечное рождение...
очнулась в канаве, в нетоптаной, много лет тому назад прорытой...вижу - поросли мои ноги-руки мать-и-мачехой, лопухами, да сырыми лютиками. Поднялась я и побрела на родну сторону, людям добрым кланялась и вопрошала - "где дом мой?"
только не могли они мне ответить - не слышали, да не видели - ни меня, ни краю моего беспредельного - погибшего...
через много дней на дорожном кольце свалилась, да сквозь трамваи глядела...и слышу, окликнули имя моё - имя тайное...
про-шеп-та-ли...
и брело мне навстречу дитятко мёртвое -грустное...то, что весною в реке утопилось. Возвернула его вода - выплюнула...
и не знал никто как до своих дойти, и не мудрено то было, ибо не было уже той страны, не было нашего города - ничего не осталось...кроме птиц малых, бесприютных...
побежали мы к Оби-кормилице и просили:"Возьми нас, Обь-матушка, и укрой на дне своём, песочком меленьким присыпь, да косой звенящей захлестни..."
и приняла она нас, и спрятала так глубоко, что никто найти не смог...
так и спали мы в буром песке века вечные, пока заново не родились, да не забыли, что с нами приключилось...........................................................................................................
...встала я из лужи, на льдистом кусочке почвы поскользнувшись и побрела до своего подъезла...лифт, черти, опять сломали...света нет...паршиво, а по голове, словно сотни молоточков дубасят...смешно и глуповато соседи пялятся, улыбаются - ишь, дрянь, как в грязи вывалялась...