В том году Геннадию Устиновичу Доценко исполнилось бы семьдесят.
Как он жил? Обыкновенно. Во всяком случае, жильцы дома 119 по улице Софьи Перовской в Екатеринбурге не жаловались на него. Жил тихо. Выпивал, конечно, но кто сейчас не пьет? Только тот, кому не подают, или тот, у кого денег нет. Особенно стал грешить употреблением зелья после того, как умерла жена, перенесшая тяжелую болезнь.
Тогда он остался один-одинешенек в квартире. Переживал. И скучал. Но все равно он не надоедал соседям.
А они, соседи то есть? По-разному реагировали на пребывание на этом свете Геннадия Устиновича: большинство - равнодушно, а отдельные очень даже пристрастно. Эти самые отдельно взятые соседи никак не могли примириться с тем, что они живут скученно, а где-то здесь, буквально под боком у них обитает некто в отдельной квартире один, которому, по их глубокому убеждению, давно пора на покой, иначе говоря, туда, в след за супругой.
Полусвободная квартира буквально лишила сна отдельных соседей. И они пошли в атаку. Психическую, разумеется. Каждый день стали "капать" на мозги своему престарелому соседу, убеждать Геннадия Устиновича в несознательности, в необходимости (ради социальной справедливости) поделиться с ближними тем, чего у него в избытке, то есть жилплощадью.
Доценко никак не поддавался и отражал каждое психическое наступление. Но силы были неравными, а атаки становились все настойчивее.
И он наконец-таки не выдержал и сдался. Сдался после выдвинутого "аргумента".
- Папаш, а папаш, - говорили ему соседи, - помрешь ведь скора... Пропадет квартира, к государству отойдет. А передашь нам - век за тебя будем Всевышнему молиться, - и добавляли. - Не жмись, папаш, не стоит.
Итак, у отдельно взятых соседей появились некие документы, дающие им право на владение жилплощадью, если с хозяином что-нибудь случится, дай Бог ему здоровья.
В том году Геннадию Устиновичу предстоял юбилей...
...Они шли иным путем. Они - это два дюжих парня, обладающие и силой, и сноровкой. Очевидцы их жизнедеятельности уверяют: парни периодически исчезали с горизонта, что приводило одних в уныние, а других в радость. Отчего так?
В 1992 году, скажем, они убыли в очередной раз из следственного изолятора в колонию, где пробыли несколько лет. Убыли они из-за того, что угнали автомобиль, им не принадлежащий.
Парни тогда не слишком печалились: тюрьма для них, что мать родна - не впервой. Да и срок был отведен на период изоляции не очень длинный. Общество к им подобным всегда с жалостью.
Один из них свое "оттянул" от звонка до звонка, а другой, заслужив уважение начальства исправительного учреждения, обрел свободу на год раньше положенного.
И хотя у них сроки, определенные судом, были разные, но так получилось, что на свободе очутились почти одновременно.
И встретились, естественно. А как иначе?! Несколько лет не виделись, наскучались, поди. Если кто-то подумает, что они дали зарок отныне и навсегда встать и идти по праведному пути, то это будет глубочайшее заблуждение. Не дождетесь!
Во время первой встречи они ни о чем не сожалели. Нет, по правде говоря, они все-таки сожалели. О чем? А о том, как глупо тогда попались - это свойственно было обоим. Однако у одного из них на одно "сожаление" было больше.
Беседа их тогда отличалась приватностью и не предназначалась для чужого уха. И все-таки я попытаюсь чуть-чуть передать дух и смысл части их тогдашней беседы, воспользовавшись для этого данными ими же в последствии показаниями.
Выпив и хорошенько закусив, один из них, хмуро глянув на "кореша", произнес:
- Гадко ты тогда поступил со мной и это меня постоянно угнетало в "зоне", угнетает и сейчас, на свободе.
- Ты о чем? Ты на что намекаешь? - удивился второй.
- Тю-тю-тю, а ты не знаешь разве? - вопросом на вопрос ответил первый.
- Не знаю, - искренне ответил второй.
- Ну?! Ну, ты даешь! А кто меня тогда "заложил"? Разве не ты? Кто назвал меня "ментам"? Вспомни: сначала тебя тогда "замели", а уж потом только меня.
- А что мне оставалось делать?
- Ты знаешь наши правила: должен был все брать на себя.
- Но это нечестно! Работали сообща, а срок "тянуть" одному?
- И все равно ты, падла, поступил как последний сученок. А за это ты должен быть наказан.
- Но как?
- Я еще окончательно не решил, - ответил первый. - Могу удавочку затянуть на твоей шейке. Могу "перышко" воткнуть, "при- шить" то есть. Могу поступить и проще: пристрелю тебя, как пса подзаборного. Ты что предпочтешь, а?
- Ничего!
- Ну, у нас так не бывает: наш закон суров, но справедлив. Ты не считаешь?
- Не считаю. Где это видано, чтобы "работать" в паре, а отвечать порознь, - никакой справедливости.
- Так, значит, жаждешь справедливости?
- Естественно.
- Ну, хорошо, будет тебе справедливость, пользуйся моей добротой. Еще даю один шанс - воспользуйся им.
- Что за "шанс"?
- Будучи в "зоне", я прикинул и пришел к выводу, что ты можешь и откупиться.
- Сколько?
- Тридцать тысяч нашими. Заметь; цена божеская.
- Сдурел? Где я возьму такие сумасшедшие "бабки"? Сам знаешь, откуда я только что вернулся.
- Это твои проблемы. И на меня их не перекладывай. Захочешь жить - найдешь. Иначе, сам знаешь, что ждет. У тебя выбор большой. Я тебя предупредил.
- Да ни в жизнь мне таких 'бабок" не достать и ты это знаешь не хуже меня.
- Хотя, - на минуту задумался первый, - ты можешь и отработать свой должок.
- Как?
- Ну, это просто: "пришьешь" одного мужичка - и мы квиты.
- Ну... ну... ну, это же "мокруха". Под "вышку" хочешь меня подвести? Ты, скажи, ведь шутишь? Просто пугаешь?
- Ну, во-первых, "кореш", ты поотстал малость в знании жизни: никакая "вышка" не грозит - ни тебе, ни кому-либо еще.
- Как это?
- Мораторий, батенька, мораторий.
-- Это еще что за зверь такой?
- Хороший зверь, можно сказать, для нас с тобой даже отличный. Фу, какой ты отсталый. И чем только ты там, на "зоне" занимался?
- Как это "чем"? Сам знаешь: там мантулят по-черному.
- Ну, если так, то это смягчает твою вину. "Вышка" давно уже не применяется. Во-вторых, ты почитай газетки...
- Зачем?
- Почитаешь и увидишь, что суды наши за самое большое злодейство больше червонца не дают - жалеют нас с тобой. В-третьих, зачем мне тебя пугать. Да и шутить с тобой не намерен.
- Тогда что же получается? Если не ты, то они, "менты" "заметут"? Червонец - тоже срок хороший. Тянуть его не очень-то хочется. Получается: что в лоб, что по лбу.
- Вот и ошибаешься, - возразил ему первый. - Ты, поразмысли: от меня тебе действительно не уйти, а вот от суда - можно. Надо лишь сработать чисто. Сам знаешь, какая нынче раскрываемость. Пятьдесят на пятьдесят. Это ли не шанс?
- Шанс, конечно, но...
- Никаких "но"! Надо надеяться на лучшее. Но если даже и не удастся тебе сделать все чисто и "наследишь", то и в этом случае у тебя будет шанс.
- Какой?
- Ну, как же! Не больше червонца получишь - это в том случае, если не судья, а зверюга попадется. Я понимаю, что там, на "зоне" не рай, но жить можно. Одевают, обувают, кино показывают, на обед мясцо с маслицем - и ни каких проблем. Вокруг - все свои.
- Но как я все это сделаю?
- Как? Это твои проблемы. Я лишь тебе покажу мужичка, а остальное - твое.
- За что ты его?
- Не твоего ума дело. Впрочем, скажу: надоел он мне. Глаза мозолит, мельтешит. Под ногами путается. Атмосферу портит.
- И за это убивать?!
- Я же сказал: остальное - не твоего ума дело.
...Октябрь уж наступил.
В дежурной части Железнодорожного отдела внутренних дел раздался звонок.
- Приезжайте! У нас тут в луже крови мертвый!
На место выезжает оперативно-следственная группа в составе следователя Л. А. Колясникова, оперуполномоченного уголовного розыска В. Е. Панчука, участкового инспектора Р. Н. Сафиуллина, младшего оперуполномоченного уголовного розыска К. С. Важенина.
Следователь Л. А. Колясников принимает постановление о возбуждении уголовного дела, в котором, в частности, пишет:
"...На площадке четвертого этажа дома Љ119 по ул. Софьи Перовской обнаружен труп Доценко Г.У. с колото-резаными ранами шеи и грудной клетки..."
Судмедэксперт Г. В. Лебедев делает заключение:
"На трупе обнаружено семь зияющих ран..."
Оперуполномоченный УгРо пишет рапорт:
"Докладываю, что по уголовному делу проводились оперативные мероприятия, в ходе которых была получена информация о лицах, совершивших преступление. Ими являются гр. Бунаков и сын Аллы (это соседка потерпевшего - прим. авт.). Преступление совершено в отместку за долги".
Это, конечно, не совсем так: потерпевший не имел никаких долгов. Долги имелись между подельниками. Впрочем, не станем придираться по мелочам.
Гр. Бунакова взяли без особых хлопот. А вот со вторым, то есть с сыном Аллы, оказалось сложнее.
Руководитель группы, выезжавшей на задержание, пишет:
"Задержать не представилось возможным, в виду отсутствия его по указанному адресу".
Снова ищут, получают новый адрес, по которому, якобы, можно "достать"; однако и на этот раз неудача: оного не оказывается на месте, успел-таки ускользнуть от сыщиков.
Май следующего года. Уголовное дело передается по подследственности в прокуратуру Железнодорожного района Екатеринбурга (странно, знаете ли, что с такой задержкой передается дело - прим. авт.). Дело принимает к своему производству следователь Р. М. Сагдеев.
Июнь того же года.
Следователь Р. М. Сагдеев принимает постановление о привлечении в качестве обвиняемого гр. Бунакоаа и тот пишет явку с повинной (господа, это что же за "явка с повинной", когда подозреваемый никуда не являлся, тем более с повинной; когда с момента принудительного задержания прошло десять месяцев. Издевательство над уголовным законодательством - и не иначе - прим. авт.), а потом дает показания.
Цитата из протокола:
"Вину в предъявленном мне обвинении признаю частично, так как совершить преступление меня вынудил Казаков (это тот самый сынок Аллы, который уже упоминался, - прим. авт.), который преследовал меня за долги".
А чуть раньше гр. Бунаков, давая показания в качестве лишь подозреваемого, говорил:
"Я увидел, что идет, пошатываясь, Устиныч, сосед Казакова. В подъезде мы с ним даже не разговаривали. Мы вошли в лифт. Поднялись на четвертый этаж. Сначала вышел он, за ним - я. Я схватил его и нанес удар ножом. Ударил, скорее всего, в живот. А вот потом сколько ударов нанес - не помню (их было семь - прим. авт.), так как сильно волновался".
Увы, но время неумолимо.
Вот и август наступил. А Казаков все еще не задержан. Поэтому было принято решение о выделении в отношении Казакова .дела в отдельное производство.
Декабрь все того же года.
Гр. Бунаков сел на скамью подсудимых и был признан виновным в убийстве Доценко Г.У., а затем отправился в колонию строгого режима на одиннадцать лет (заказчик убийства, помните, ошибся лишь на год - прим. авт.).
От более сурового наказания его, очевидно, спасли многочисленные положительные характеристики.
Представляете? Человек в третий раз привлекается к уголовной ответственности, причем за зверское убийство, а его сердобольные люди характеризуют положительно?!
Суд также учел "явку с повинной", как смягчающее вину обстоятельство. Да-да, господа правоведы, суд учел ту самую бумажку, которая появилась в уголовном деле лишь спустя десять месяцев после принудительного задержания. Такие вот парадоксы нашей российской судебной системы. И эти парадоксы, кстати, я встречаю на каждом шагу.
А Казаков? Тот, что заказал убийство? Он продолжал все "бегать".
Прокурор Железнодорожного района В. В. Погосян по делу Казакова вести дальнейшее следствие поручает своим следователям А. М. Ладину и А. Г. Логунову.
Март очередного, третьего года. Наконец-таки пред светлые очи следствия представлен тот, кого разыскивали столько времени, - Казаков.
Выкручивается, изворачивается он удачно. Ему в том помогают некоторые свидетели, проходивши по делу. Например, мама Алла. Та самая соседка потерпевшего, положившая глаз на квартиру.
Казаков до конца отрицал свою причастность к убийству семидесятилетнего Доценко.
Ему в этом старался всячески помочь и убийца Бунаков, получивший за содеянное свое, то есть минимум, и опасаться ему было нечего, и проходивший теперь по делу в качестве свидетеля.
Он, Бунаков, например дал на этот раз такое показание:
"Доценко и Казаков однажды распивали спиртные напитки. Потом поссорились. И он, чтобы рассчитаться с обидчиком решил его убить".
Ясно! Убрали старика из-за неприязненных отношений и в результате пьяной ссоры, а не из-за того, что Казаковым приглянулась соседская квартира.
Понятно, куда дело люди ведут, - к смягчению наказания. Корысть - это отягчающее вину обстоятельство, а "аморальность поведения потерпевшего" - пьянство (один из пунктов статьи УК РФ, предусматривающий смягчающее это обстоятельство - прим. авт.) и " совершение преступления в силу стечения тяжелых жизненных обстоятельств" (еще один из пунктов статьи УК РФ, предусматривающий смягчающее это обстоятельство - прим. авт.).
Гр. Бунаков, выступая теперь как заправский адвокат своего подельника, благо ему эту возможность предоставили наши правоохранительные органы, заговорил теперь несколько иное и о характере долга его перед Казаковым. Оказывается, он действительно был ему должен большие деньги, которые проиграл в карты. Вот так: ни больше, ни меньше.
Не рассчитал только свидетель Бунаков, он же злодей-убийца, одного: его прежние показания были исследованы в прежнем судебном заседании, отражены в приговоре, который вступил в законную силу, и, следовательно, содержащиеся в нем доказательства не могут быть пересмотрены простым изменением показаний.
Короче говоря, и Бунаков, и мама Алла мало чем смогли помочь Казакову. Мало, но все-таки помогли: потому что замолвили доброе слово, а оно, доброе слово, и кошке приятно, тем более приятно нашей судебной системе.
Январь следующего, то есть четвертого года со дня убийства старика Доценко.
Суд под председательством члена Свердловского областного суда А. А. Шадрина оглашает приговор:
"Казакова Анатолия Алексеевича признать виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 148 ч.2, 17- 102 п. "а" УК РФ (прежнего, разумеется, поскольку за истекшие годы так много воды утекло и столько нового в законодательстве произошло, а их могли лишь судить по нормам того закона, который существовал не на момент суда, а на момент убийства потерпевшего - прим. авт.) и назначить ему наказание в виде лишения свободы... сроком на одиннадцать лет с содержанием в ИК строгого режима..."
И так, он осужден за вымогательство чужого имущества у своего подельника (ст. 148) и за убийство, умышленное, между прочим (статья 102).