Мурзин Геннадий : другие произведения.

Тайна секретаря обкома

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Геннадий МУРЗИН
  
  
  
  ТАЙНА
   СЕКРЕТАРЯ ОБКОМА
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 1
  
  
  ГЕНЕРАЛ ЕМЕЛЬЯНОВ, по правде сказать, нынче был не в "форме", то есть в дур-ном расположении духа. Ближайшее окружение догадывалось и потому старалось не попадаться на глаза, не спешило с разного рода рапортами, мудро рассудив: пусть поостынет чуть-чуть, а то может достаться "на орехи". Повод? Ну, было бы желание, а уж его-то, тот самый повод, началь-ство завсегда найдет.
  Сидя один в просторном кабинете, он хмыкнул и пробурчал вслух:
  - Паршивец!
  Потом встал, вышел из-за стола, грузно прошел к двери, открыл ее. Секретарша, женщи-на сорока лет и все еще привлекательная блондинка, обернулась в его сторону с немым вопросом в глазах.
  - Маша, - продолжая стоять в дверях, сказал он, - спроворь-ка чайку. И покрепче, хоро-шо?
  - Сейчас сделаю, Владимир Александрович, но... - женщина замялась.
  - Что такое? - генерал смотрел на нее исподлобья.
  - Заходил полковник Муратов. Имел намерение пройти к вам, но, узнав, что ...
  Емельянов не дал ей досказать. Он и так знал, что дальше последует. Он коротко спро-сил:
  - Горит?
  - Говорит, нет, но...
  - Значит, подождет. Скажи, чтобы заглянул после обеда.
  Он повернулся, прикрыл за собой дверь кабинета, прошел за свой стол и грузно опустил-ся в командирское кресло, которое под тяжестью его фигуры жалобно застонало.
  - Паршивец! - вновь пробурчал генерал, очевидно, продолжая думать о своем. - Остепе-нится ли когда-нибудь?.. У-у-у, - он погрозил кому-то пальцем, - избаловала паршивца вконец... Сколько раз говорил, что с ним надобно построже? Так нет же: все сю-сю да сю-сю... И досюсю-калась!
  Генерал не очень-то делился с сослуживцами своими проблемами на семейном фронте. Но те все равно все знали. И, прежде всего, знали о его принципиальных разногласиях с женой насчет воспитания их единственного сына Алешки, которому весной исполнилось шестнадцать. Была у них еще девочка. Родилась недоношенной, умерла вскоре, не удалось выходить. И больше с беременностью у жены не получалось. Возможно, поэтому всю любовь мать и обратила на единственное чадо.
  А это "чадо" если и радовало, то только мать, но уж никак не отца. Нет, генерал тоже обожал своего единственного и неповторимого, но все же не до такой степени, как мать.
  Мальчишка рос избалованным. В школе учителя осторожно жаловались, что их Алешка непослушный, постоянно дерзит учителям, к занятиям относится легкомысленно, не утруждая себя подготовкой к урокам, а потому в ведомости по успеваемости почти все тройки. Были бы и двойки, но учителя-предметники, зная, чей это сынок, не решались заходить так далеко. Когда еще учился в девятом классе, отец узнал, что его Алешка тайком покуривает в школьном туалете. Услышав новость, возмутился. Отодрал бы как сидорову козу, но мать не дала, опять заступи-лась.
  Вчера же...
  - Паршивец! - вновь пробурчал генерал и стукнул кулаком по столешнице. Потом встал и нервно заходил по кабинету. Огромный персидский ковер ручной работы заглушал шаги.
  Вчера у сыночка был новогодний вечер-бал в школе. Гулял с одноклассниками допоздна. Родители знали и не волновались. Они уже спали, когда в дверь квартиры позвонили. Они удиви-лись, поскольку у сына были свои ключи.
  Емельянов, недовольно ворча, что кто-то его поднимает в столь поздний час, наспех на-кинул на себя халат, вышел, открыл дверь. Там же стоял неизвестный ему капитан, а из-за его плеча выглядывала виноватая рожица его "паршивца".
  - Извините, товарищ генерал, - капитан явно робел, - что ночью... разбудил... тут вот ка-кое дело...
  - Какое еще "дело", капитан?
  - Ну... ваш сын... на проспекте Ленина учинил драку со сверстниками... Нарядом патруль-но-постовой службы был задержан и доставлен в наш, Кировский райотдел. Был составлен про-токол. Хотели определить десять суток ареста, но, узнав, что он ваш сын, товарищ генерал, вот... решили доставить домой.
  Емельянов грозно сдвинул брови к переносице.
  - Протокол? Арест?!
  - Да вы, товарищ генерал, не беспокойтесь: протокол уничтожен, все в порядке... Извини-те, я пойду.
  - Ладно, иди, капитан. А с этим, - он ткнул указательным пальцем в грудь сына, - я сам разберусь.
  Генерал разбушевался не на шутку. Но жена убедила, что утро вечера мудренее, что "разборку" лучше учинить потом. Действительно, час ночи - не лучшее время для выяснения отношений. Почуяв это, Алешка юркнул в свою комнату и вскоре захрапел на всю квартиру. Он знал: отец грозен лишь в первые минуты гнева, а потом, спустя время, становится для него не-опасен. Да и мать-защитница на его стороне будет.
  ...Вошла в кабинет секретарша с подносом, на котором стояли чайник с заварником, ча-шечка с блюдцем, сахарница и ложечка, ваза с печеньем. Она поставила поднос на отдельно сто-явший в стороне столик. По кабинету распространился терпкий аромат индийского, его люби-мого чая.
  - Спасибо, Маша, - сказал генерал. - Ты у меня молодчина: сей царский напиток гото-вишь отменно.
  - Владимир Александрович, - обратилась она к генералу, - на проводе...
  - Нет-нет! Надо - перезвонят! Потом-потом!
  - На проводе Эльза Ивановна. У нее что-то срочное.
  - Эльза Ивановна? - переспросил генерал. - Правда? Не ослышался?
  - Именно так, Владимир Александрович. Настоятельно просит соединить с вами. Я гово-рила, что вы очень заняты, но она настаивает.
  - Хорошо, соедини, Маша.
  Секретарша вышла. Он вернулся к рабочему столу и взял трубку городского телефона.
  - Генерал Емельянов, - по привычке сказал он.
  - Владимир Александрович, здравствуйте, - услышал он в трубке знакомый бархатистый голос.
  - Эльза Ивановна?
  - Да-да!
  - Что-то случилось? С супругом? Заболел?
  - Слава богу, жив и, кажется, здоров.
  - Кажется? Значит, все-таки что-то случилось, Эльза Ивановна? В голосе, слышу, - волне-ние и тревога.
  - Еще бы! Супруга моего избили и ограбили, - на одном духу выпалила женщина.
  Генерал, услышав такое, не поверил своим ушам.
  - Не может быть!
  - Оказывается, может, - на том конце провода послышались всхлипывания. - Вам ли не знать?
  - И все же верится с трудом. О таком-то ЧП мне бы тотчас же сообщили.
  - Владимир Александрович, вам ли не знать характер моего мужа? Сашенька мой с ком-плексами, причудами. Без меры щепетилен, деликатен, старается не привлекать внимания к своей персоне...
  - Причем тут щепетильность, Эльза Ивановна, когда, как вы сами говорите, имело место разбойное нападение? И на кого?!
  - Я ему - о том же. Он - ни в какую. Сам отказался обращаться в милицию и мне катего-рически запретил делать это. Но, вот... я все же позвонила вам... Не удержалась.
  - Когда и где все это случилось? Александр Максимович рассказал?
  - Разумеется. В прошлую пятницу, с утра, я уехала на дачу. Иногда и зимой туда наведы-ваюсь. Вернулась поздно, в двенадцатом часу ночи. Мужа все еще нет. Я не волнуюсь, так как Сашенька предупредил: задержится...
  - Эльза Ивановна, - прервал ее генерал, - как-то бы покороче, поближе к сути...
  - Ах, простите, ради Бога! Вы должны понять мое состояние: все еще страшно волнуюсь... Так вот... Минут через десять слышу... чувствую, что муж дверь открывает. Я - в прихожую. И что я вижу? Входит Сашенька мой в одном костюме. Я так и обмерла. Что, спрашиваю, приклю-чилось? А на нем - лица нет. Говорит: подъехал к подъезду, отпустил машину, только взялся за ручку двери подъезда дома, как кто-то сзади - бац по голове. Потерял сознание на какую-то ми-нуту. Очнулся, а на нем ни шапки, ни дубленки и кругом - ни души.
  - Не заметил ли, когда из машины выходил, кого-либо во дворе?
  - Увы, Владимир Александрович... Говорит: никого, двор был совершенно пуст.
  - М-да, ситуация, - на секунду задумался генерал, - надо с супругом поговорить, а потом и уголовное дело по факту разбойного нападения возбудить.
  - Умоляю, Владимир Александрович, не делайте этого, - в трубке снова послышались ха-рактерные женские всхлипывания. - Если моя личная просьба обременительна, если по-приятельски никак нельзя, - ну, и не надо... пусть грабитель гуляет на свободе. А мы, в конце концов, не обеднеем. Жаль. Шапка и дубленка - новехонькие... Переживем.
  - Ну, хорошо, Эльза Ивановна, я попробую помочь... без формальностей.
  - Ой, спасибо вам, Владимир Александрович!
  - Пока не за что.
  - Только... только я вас умоляю, ничего не говорите Сашеньке. Рассердится, если узнает, что я его ослушалась и обратилась к вам, хорошо?
  Генерал положил трубку и крепко задумался. С одной стороны, если потерпевшая сторо-на не обращается официально, не считает нужным идти законным путем, то зачем ему-то встре-вать в эту историю? С другой стороны: это - не просто потерпевший, а ответственейший работ-ник обкома КПСС; это - не просто ответственейший работник аппарата, а секретарь Свердлов-ского обкома КПСС, курирующий всю идеологию, третий человек в обкоме; человек, с семьей которого он поддерживает дружеские отношения. Особенно после того, как...
  Генерал хорошо помнил, как года три назад, участвуя во всесоюзном идеологическом со-вещании, на котором речь шла об укреплении правопорядка в стране, в перерыве он и Житников шли по фойе Кремлевского Дворца съездов, и чуть ли не нос к носу столкнулись с министром внутренних дел Щелоковым. Николай Анисимович, увидев... нет, не его, а Житникова, аж весь засветился. Они обнялись и по-русски троекратно расцеловались. Прощаясь, он просил передать низкий поклон супруге его Эльзе Ивановне. А в прошлом году, когда Эльза Ивановна отмечала очередные свои именины, ему позвонил сам министр, лично попросил встретить в "Кольцово" рейсовый самолет, с которым была доставлена огромная корзина алых роз. Он встретил и от имени Щелокова лично вручил имениннице цветы, чем привел Эльзу Ивановну в необычайный восторг.
  Генерал знал, что они сдружились, когда Житников работал еще секретарем ЦК ВЛКСМ. Генерал также знал, что министр на дружеской ноге с Самим... Генсеком. Они, рассказывают, на "ты"...
  Такая ситуация. Ну, как можно оставаться формалистом, когда такая беда стряслась с его другом и с еще более близким другом министра Щелокова?!
  Он для себя вопрос решил: поможет. Он стукнул кулаком по столу, отошел туда, где сто-ял чайник, налил, положил сахар, размешал и, прикусывая печенье, стал с наслаждением пить его любимый чай.
  Зазвонил телефон. По звуку определил, что это прямой, обкомовский.
  - Генерал Емельянов - у аппарата... Здравия желаю, Александр Максимович!.. Так точно!.. Что? Формальности среди близких ни к чему?.. Как говорится, дружба дружбой, а служба служ-бой... - генерал звонко расхохотался. - Ну, знаете ли, это другое дело... Так... слушаю... Как я смотрю, если обком партии будет рекомендовать назначить начальником политотдела областно-го УВД Бородина из Каменск-Уральского... секретаря горкома по идеологии?.. Положительно... да-да, положительно... Кому, как не обкому партии знать свои кадры... Вам решать... Идеология - ваш вопрос... Конечно! Беру под козырек... Еще бы! Знаю, что такое партийная дисциплина... Вы правы... Я и сам не раз говорил, что нынешний-то староват, не тянет воз, нужен помоложе... Да и пограмотнее... Повторяю: обеими руками за... Нет проблем, Александр Максимович!.. Будет исполнено... Понял... В семье?.. Нормально... за исключением одного "но"... Какого?.. Между нами говоря, мой паршивец вчера вечером набедокурил... Подрался со сверстниками, был в ми-лицию доставлен... Что?.. Отпустили... Однако все равно позор на мою седую голову... Оболтус, каких мало... Не получается, увы! Хотел бы в рай, да грешки не пускают... Вечером вздрючу хо-рошенько... Но... - генерал тяжело вздохнул, - мать ведь опять заступится... Будьте здоровы!.. Всего!.. До встречи!
  Емельянов положил трубку и подумал: "Надо же - ни звука о происшествии".
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 2
  
  
  ГЕНЕРАЛ ЕМЕЛЬЯНОВ вернулся к себе в приподнятом настроении. Дела семейные отошли на второй план.
  Он вернулся с обеда. А обедал он по старой еще привычке в обкомовской столовой. Нет, у него и в управлении неплохая столовая, где и качество, и разнообразие блюд могло устроить самого взыскательного гурмана. Однако ездил туда, в обком. Только ли потому, что осетрину заливную с хреном, которую он обожал, он мог откушать только там и больше нигде? Нет, ко-нечно. Он ездил туда исключительно в интересах дела: он имел возможность лишний раз за обе-денным столиком, накрытом белоснежной накрахмаленной скатертью, перекинуться словцом с заведующим отделом административных органов или с тем же секретарем обкома по идеологии Житниковым, так сказать, неформально пообщаться. Он считал всегда, что самый тесный кон-такт, даже с инструкторами - благо: проще решать многие вопросы. Аппарат не любит отчужде-ния. Номенклатура есть номенклатура: оказался в ее кругу - цени, старайся всегда быть на глазах.
  Емельянов снял полушубок, каракулевую папаху, стряхнул с них снежинки, повесил в пристенный шкаф, погляделся в находившееся там зеркало, пригладил седеющий чубчик, при-крыл дверцу и прошел за стол.
  В кабинет вошла секретарша. В руках ее была салфетка. Она тщательно протерла и без того сверкающую чистотой столешницу, телефонные аппараты, стоявшие сбоку на специально оборудованной тумбе. Это традиция: ее шеф любит чистоту и порядок. Упаси Бог, если обнару-жит пылинку.
  - Владимир Александрович, полковник Муратов в приемной. Примете? - закончив убор-ку, спросила она.
  - Пусть заходит. На ловца, так сказать, и зверь. Сам собирался вызвать его.
  Мария Олеговна вышла. И тотчас же вошел Муратов.
  - Разрешите, товарищ генерал?
  - Проходи. Присаживайся. Что у тебя там, полковник? Приспичило? С утра, говорят, рвешься.
  Муратов замялся.
  - Понимаете, товарищ генерал...
  - Понимаю, я все понимаю! Уж как-нибудь. Давай без этих.
  - Слушаюсь... Поступила в мою "уголовку" разнарядка... Я завтра должен направить пя-терых сотрудников в овощехранилище, для переборки картошки. Но у меня нет лишних людей... Запарка!
  - Полковник, а у меня, думаешь, есть лишние? Однако решение горкома партии обязан выполнить.
  - Товарищ генерал, я планировал этой ночью устроить засаду; злодеев, убивших в лесо-парковой зоне женщину, намерен взять... Все готово и тут...
  - А в горотделе, что?
  - У них также почти все оперативники занаряжены на переборку картошки. Никого не могут выделить в помощь.
  - Так-так, - генерал задумался. - Кто разнарядку подписал?
  - Начальник политотдела...
  Генерал, услышав это, недовольно поморщился.
  - А, хрен с ним... Освобождаю от направления твоих людей на картошку... Сколько раз говорил, чтобы оперативные подразделения не трогал... Гнет свое...
  Муратов не замедлил вставить "шпильку" в задницу начальнику политотдела: случай-то самый подходящий.
  - Из политотдела отправляются только двое. Вот, посмотрите, - он положил перед гене-ралом бумажку-разнарядку.
  Генерал не стал смотреть, а лишь покрутил головой и хмыкнул недовольно. Скорее всего, как предположил Муратов, хотел матюгнуться, но передумал.
  Муратов встал.
  - Разрешите идти?
  - Да, сиди ты! - в сердцах бросил генерал.
  Муратов вновь присел. Он подумал, что слишком рано радовался: генерал, кажется, пе-редумал. "А, черт, - подумал он, - надо было лезть и искать приключений на собственную задни-цу".
  Муратов ошибся. Хотя знал же, что его шеф не тот человек, у которого на неделе семь пятниц. Он своих решений никогда не менял: сказал - точка.
  Генерал молчал. Молча сидел и Муратов, благоразумно решив не лезть больше по перед батьки.
  - Глеб Васильевич, - неожиданно мягко начал генерал, - тут есть одно весьма и весьма де-ликатное дельце, - начальник УгРо удивленно поднял глаза на шефа, но не сказал ни слова. - Это, учти, моя сугубо личная просьба и о ней не следует знать даже моим замам.
  - Слушаю, товарищ генерал.
  - Мне утром звонила Эльза Ивановна Житникова...
  - Насколько знаю, это супруга секретаря обкома...
  - Да.
  - Что-то с ней?
  - Нет, еще хуже - с ее мужем... Понимаешь, дело деликатное... В прошлую пятницу, воз-вращаясь домой, поздним вечером у подъезда дома совершено разбойное нападение...
  - Уж не на Житникова ли?
  - Именно, Глеб Васильевич.
  - Случилось такое еще в пятницу, сегодня вторник, а я только-только... Странно, что не знаю о таком из ряда вон происшествии... В каком райотделе возбуждено уголовное дело, това-рищ генерал? Уж, я своим задам!
  - Ни в каком, полковник, ни в каком.
  - Как?! И даже до сих пор не возбудили дело и не начаты оперативно-розыскные меро-приятия? Ну, охламоны!
  Муратов ничего не понимал. Он не мог никак взять в голову странное поведение шефа: налицо грубейшее нарушение процессуального закона его подчиненными, а он не мечет громы-молнии. Хуже того, пострадавший - такая партийная "шишка", что дух захватывает. И еще хуже того (он это знал), потерпевший в приятельских отношениях не только с его шефом, а и с самим министром Щелоковым. Шеф, по идее, должен был устроить такой погром, что чертям тошно было бы, всем в управлении небо с овчинку показалось бы. Тут же...
  Генерал догадался, какие мысли бродят в голове его подчиненного, поэтому опередил его возможные вопросы.
  - Деликатность в том, что, по словам Эльзы Ивановны, ее муж не хочет возбуждения уго-ловного дела, он вообще ничего не хочет, он считает неудобным затевать шумиху вокруг его имени, вокруг неприятного инцидента.
  - То есть, товарищ генерал, как я понял, потерпевший не хочет писать заявление о слу-чившемся.
  - Ты все правильно понял, Глеб Васильевич.
  - Писать заявление или нет - дело сугубо личное, однако... вы сами сказали, что соверше-но разбойное нападение, иначе говоря, преступление из категории тяжких... Товарищ генерал, а каковы последствия для потерпевшего?
  - Его ударили возле подъезда. Он на какое-то время потерял сознание. Когда очнулся, то на нем не было пыжиковой шапки и кожаного пальто-дубленки английского производства. Те-лесных повреждений, слава Богу, почти нет, но материальный ущерб значителен.
  - Что он говорит насчет нападавших? Сколько их было? Как выглядели?
  - Сам Житников вообще ничего не говорит...
  - Не может?
  - Не хочет.
  - Понятно.
  - По словам же Эльзы Ивановны, муж никого не видел и потому ничего не может сказать о нападавших.
  - Плохо. Но все равно... УгРо займется... немедленно... И дело придется возбудить. Про-курор знает о происшествии, товарищ генерал?
  - Нет. Ни прокурор, ни вообще кто-либо. И дальше никто не должен знать.
  - Как так, товарищ генерал? Этого не полагается... сами знаете... Делу должен быть дан ход. Могут быть неприятности. Потерпевший-то вон какой человек.
  - Глеб Васильевич, ты не понял меня?
  - Не понял, - чистосердечно признался начальник уголовного розыска.
  - Повторяю: никакого дела не будет!
  - Но...
  - Никаких "но", полковник, - уже жестко оборвал его генерал. - Или ты выполнишь мою личную просьбу, точнее просьбу Эльзы Ивановны, или...
  - Товарищ генерал, но я все еще не знаю, чего от меня требуется. Заявления нет, преступ-ление нигде не зарегистрировано, о возбуждении уголовного дела, как я понял, речи быть не может... В таком случае, что я могу, товарищ генерал? Ничего!
  - Я лично, понимаешь, лично прошу тебя о следующем: срочно свяжись с горрайотдела-ми, чтобы они тебя информировали, если на горизонте их сыщиков объявятся пальто кожаное и на натуральном меху, шапка пыжиковая. Их словесное описание - вот, возьми. Ни слова, кому эти вещи принадлежали, и в связи с чем идет их розыск. Понятно, полковник?
  - Это-то понятно, но...
  - Еще раз говорю тебе, полковник: никаких "но"! Мы должны помочь Эльзе Ивановне, обязаны помочь! Она не хочет, чтобы дергали ее мужа, нервировали допросами-опросами, про-токолами и прочим. Ты только представь, что будет, если Эльза Ивановна пожалуется Щелоко-ву, что мы тут разводим всякую формалистику.
  - Представил.
  - Вот! Министр в порошок сотрет - меня, а, заодно, и тебя!
  - Да уж...
  - Помоги, Глеб Васильевич, а я в долгу не останусь. Есть еще вопросы? Что-то еще не яс-но?
  - Нет, товарищ генерал, мне все ясно: я должен частным способом найти похищенные ве-щи.
  - Найдешь?
  - Постараюсь, товарищ генерал. Для вас я...
  - И отлично. Конечно, это нарушение, но с нравственной точки зрения... Если потерпев-шие не хотят огласки, то, сам понимаешь, в конце концов им виднее, им лучше знать, как лучше, что лучше.
  Муратов встал.
  - Непривычное поручение.
  - А для меня, полковник? Ты думаешь, я каждый день занимаюсь подобным?
  - Нет, я так не думаю... Я понимаю, каково вам...
  - То-то же! Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
  - Вы, товарищ генерал, не беспокойтесь: мои ребята из-под земли достанут похищенное. В конце концов, дело чести.
  Муратов пошел к двери, но остановился и повернулся.
  - Товарищ генерал, а как с моей просьбой?..
  - А в чем дело?
  - Ну...
  - Решение принято. И точка!
  - Вы скажете полковнику... Или мне?
  - Я сам скажу начальнику политотдела, чтобы сегодня и впредь не трогали твоих на по-добного рода мероприятия.
  - Разрешите идти?
  - Иди, полковник, но помни, что разговор должен остаться между нами.
  - Обижаете, товарищ генерал.
  - Ничего: лишнее напоминание - не повредит.
  Муратов вышел.
  Генерал Емельянов встал, вышел из-за стола и стал ходить по кабинету. Весь этот разго-вор, это очевидно, дался нелегко. Как ни крути, как ни ссылайся на некие объективные причины, но он, начальник областного управления внутренних дел, ради личной дружбы втягивает одного из честнейших сыщиков в историю, никого не красящую. Речь идет, и он давал себе отчет, не только о грубейшем нарушении должностных наставлений и инструкций, но и о попрании Уго-ловно-процессуального кодекса. Он понимал, какой урок преподает подчиненному: если можно обойти закон в этом случае, то почему нельзя во втором, третьем?
  Генерал тяжело вздохнул: назад хода нет. Он подошел к шкафу, достал свой форменный полушубок, папаху, надел. Вышел в приемную.
  - Маша, где машина?
  - Как обычно, Владимир Александрович.
  - И водитель?
  - Да... Вы уезжаете?
  - Уезжаю.
  - Что сказать, если будут спрашивать?
  - Домой еду, паршивца воспитывать.
  Мария Олеговна согласно кивнула головой. Она не стала уточнять, о ком идет речь. Она догадалась: "паршивец" - это Алешка, единственный сын шефа.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 3
  
  
  ТРЕТИЙ ДЕНЬ ПОЛКОВНИК Муратов не находил себе места, третий день мозг свер-лил один и тот же неразрешимый вопрос: почему Житниковы, занимая столь высокое общест-венное положение, подвергшиеся нападению грабителя, не хотят, чтобы дело расследовалось как положено, избрав окольный путь, используя приятельские отношения с генералом? Логичнее было бы наоборот. Обычно-то чуть что, пустяк какой-нибудь - такой гвалт поднимается: от про-курора до ГКБ на ушах стоят. Необычно и непривычно для него, занимающегося сыском без малого четверть века.
  В памяти сразу же всплывает случай, имевший место осенью прошлого года.
  Дочка второго секретаря обкома партии Минеева была на вечеринке у приятелей. Под-дала хорошенько. А потом, в десятом часу вечера, решила прошвырнуться по проспекту Ленина вместе с подружкой и ее приятелем. Решили, как они потом выразятся, побалдеть.
  Напротив университета, возле памятника Свердлову, присели на скамейку, на всю мощь включили музыку, стали кривляться, танцевать, значит. Под хорошим "турахом" были.
  Мимо проходил участковый Савинов, молодой еще младший лейтенант. Он подошел, сделал замечание. Разгоряченные молодые люди не среагировали. Тогда Савинов предложил им пройти с ним в Кировский райотдел милиции на предмет составления протокола по части нару-шения общественного порядка. В ответ на это дочка второго секретаря, обращаясь к приятелю, развязно сказала: "Врежь-ка "менту" поганому меж глаз, чтобы не вякал." Тот, усердствуя, пыта-ясь выглядеть геройски, замахнулся на младшего лейтенанта. Савинов не стал ждать, когда ему съездят по физиономии: он применил болевой прием, который вмиг утихомирил парня.
  Участковый доставил-таки всех троих в райотдел, где и составил протокол. Оперативный дежурный капитан Мамонов, узнав, что среди задержанных дочь второго секретаря обкома пар-тии, порвал протокол, а молодежь развез по домам.
  На следующее утро началось такое! Надо было видеть... Самого генерала вызвали "на ковер". Там Минеев заявил, что участковый превысил полномочия, был груб с его дочерью. Бо-лее того, Савинов, будто бы, пытался даже изнасиловать. А когда приятель попытался заступить-ся, то он того избил.
  В тот же день прокурор возбудил уголовное дело. Оно дошло даже до суда, но там обви-нение развалилось. И тем не менее Минеев не успокоился, настоял, чтобы "обидчик" его дочери был уволен из органов. Хороший был сотрудник, подавал надежды. До сих пор жаль парня.
  В своих наставлениях молодым сыщикам Муратов обычно говорил: "Обходите стороной говнюков, а иначе вонять будет долго. "Говнюками" он называл деток номенклатурной элиты. Никто и не связывался с ними. Неписаное правило... Нарушивший его должен был быть готовым к серьезным проблемам по службе.
  Муратов подошел к окну. Там, за окном, подгоняемые все больше крепчавшим январ-ским морозцем, редкие прохожие торопливо пересекали проспект Ленина. Зажглись фонари, отбросив на проезжую часть полосы яркого электрического света.
  - Пойду-ка домой, - сказал он вслух, повернулся, подошел к вешалке, снял полушубок, но в это время в дверь постучали. - Да-да, входите!
  Вошел капитан Астафьев, в декабре переведенный под его начало из "уголовки" Орджо-никидзевского райотдела.
  - Ну, что? - спросил его Муратов.
  - К сожалению, товарищ полковник, - он развел руками.
  - Совсем ничего?
  - Да.
  - А на барахолке?
  - Пошерстили, но все не то... Позвонили из Октябрьского. Сообщили, что задержан, спе-циализирующийся на кражах меховых изделий. При обыске у него кое-что изъято, но того, что нам нужно, нет. Сам съездил, проверил: ничего похожего!
  - Продолжайте искать. Рано или поздно вещи должны объявиться. Крали не для того, чтобы хранить в тайнике и отдавать на съедение моли.
  - Алеша, а не пощупать ли потенциальных скупщиков краденого?
  - С ними работаем. Точнее будет сказать, начали работу. Идем по списку.
  - Молодец! Читаешь мысли начальства на расстоянии.
  - Положено.
  - Алеш, я вспомнил: как успехи с "разработкой" моего старого знакомого?
  - Минкина?
  - Да, его. Он, что, "завязал" или просто лег "на дно"?
  - Я так думаю, товарищ полковник: по-прежнему трудится он, но предельно осторожно.
  - Опыта у него - вагон и маленькая тележка.
  - Глеб Васильевич, я с ребятами из архива поднял десятка два нераскрытых уголовных дел по кражам. Детально изучили "почерки", словесные портреты совершивших преступления, но ни что не указывает, что к ним мог быть причастен Минкин. Ни единой зацепочки, ни единой!
  - Не думаю, что "завязал".
  - Я того же мнения, - поддержал шефа капитан Астафьев. - Чувствую...
  - К твоим бы чувствам еще и парочку улик.
  - Пару лет назад, товарищ полковник, также вот... Я долго опекал одного вора-рецидивиста. Но за руку схватить никак не мог - уходил. И тогда я решил рискнуть...
  - Как это? - спросил Муратов.
  - Убедил начальство, чтобы дозволило наведаться к нему. Я знал, что он более-менее ре-гулярно бывает у подружки, живет с ней, сожительствует. Интуиция подсказывала, что там он хранит краденое. Добыло руководство санкцию на обыск, чтобы, значит, все честь честью...
  - Честь честью, говоришь? - Муратов усмехнулся. - Обыск на базе лишь чувств, предпо-ложений? Сомнительное предприятие.
  - Я все это понимал, но все же решил рискнуть. Учти, строго-престрого сказало начальст-во, если вернешься с пустыми руками, "намылим" шею так, что небо с овчинку покажется.
  - "Намылило"?
  Астафьев довольно ухмыльнулся.
  - Не-е-ет.
  - Нашел что-то?
  - Этим "что-то" под завязку забили "УАЗик". Благодаря обыску сразу было раскрыто че-тыре "глухаря".
  Муратов, все еще стоявший с полушубком в руках, многозначительно хмыкнул.
  - Зачем ты мне все это рассказал?
  - Ну... так...
  - Считаешь, сей способ мне неведом, капитан?
  - Не считаю, но...
  - Намекаешь, чтобы и я?..
  - А вы, товарищ полковник, сделайте так, будто это я вас (если что) ввел в заблуждение, я выдал желаемое за действительное.
  Муратов поморщился.
  - Ты плохо меня знаешь, капитан: никогда не перекладываю ответственность на чужие плечи, все свое ношу с собой, на себе.
  - Я что? Я - ничего. Но вы все же подумайте, товарищ полковник.
  - Подумать есть о чем: с одной стороны, в нашем деле не всякий риск оправдан; с другой стороны, чрезмерное осторожничанье - также не во благо, толку не будет, если все время ози-раться по сторонам.
  - Рискнем, а, товарищ полковник?
  - Буду думать, капитан.
  - Если что, я готов... как пионер!
  - Оплошаем - завалит жалобами: если не зае....т, то замучит. Он назубок знает оба кодек-са - Уголовный и Уголовно-Процессуальный. Было у него время изучить.
  - И все-таки...
  - Ну, хорошо-хорошо, капитан. Иди. И меня не задерживай. Дома пораньше сегодня ждут.
  - Так сказать, на посошок, товарищ полковник, еще разрешите задать один вопрос?
  - Ну, если только один, то валяй, спрашивай.
  - Товарищ полковник, импортное кожаное пальто-дубленка и шапка, которые мы ищем, по какому делу проходят как похищенные?
  Муратов слегка толкнул его в плечо.
  - А, ну, шагом марш! Много будешь знать - слишком быстро состаришься. Понял?
  - Понял, товарищ полковник.
  Астафьев повернулся и вышел. А Муратов проворчал ему в след:
  - Ишь, какой любознательный! Будешь совать нос не в свое дело - вмиг укорочу... Не по-терплю!
  Его угрозы Астафьев не слышал. Да и вряд ли эти "угрозы" можно было воспринимать серьезно. Ребят, с которыми работал, он любил и в обиду не давал, прикрывал их своей спиной даже тогда, когда и попадали те впросак либо по недомыслию, либо по стечению непредвиден-ных обстоятельств. Но, одновременно, все знали: усмотрит умысел - не сдобровать, и дня больше не будет с таким работать, в шею вытурит, глазом не моргнув.
  Впервые Муратов "положил глаз" на этого "опера" несколько лет назад, когда тот еще был лейтенантом и служил в Орджоникидзевском райотделе. Тогда вся милиция стояла "на ушах". Искали преступников, злодейски вырезавших еврейскую семью. Западные "голоса" вовсю шумели насчет, якобы, начавшихся еврейских погромах в Свердловске.
  Ни Муратов, ни вся его привлеченная многочисленная "рать" в эту чушь не верила. От-рабатывалась основная версия - корысть, завладение деньгами и имевшимися у семьи драгоцен-ностями. Зачем тогда такое злодейство? Муратов тогда высказал предположение: преступление было хорошо спланировано и первоначально не замысливалось убийство, но что-то в момент совершения преступления вмешалось, заранее не предусмотренное злодеями, поэтому, спасая свою шкуру, боясь разоблачения, убрали невольно ставших свидетелями.
  Муратов оказался прав на все сто. Но это стало очевидным лишь тогда, когда все-таки взяли братьев Коровиных.
  Шварцманы - отец и два сына - работали зубными техниками. Увлекались "леваком", то есть изготовляли коронки из золота на дому. Подпольный бизнес (он таковым был и в прямом, и в переносном смысле слова, так как мастерская была оборудована под полом их частного дома) приносил большие доходы. А раз так, посчитали братья Коровины, то, кроме больших денег, у семьи водится и золотишко.
  Их первоначальный план сводился к следующему.
  Благодаря долгому наблюдению за семьей Коровины до мелочей изучили распорядок дня Шварцманов, их привычки и обычаи.
  Самым удобным днем, решили они, для грабежа является пятница. Потому что в шестом часу вечера вся семья, в том числе Шварцман-старший, уезжали в коллективный сад, где у них был хорошо ухоженный участок. Возвращались обычно лишь в воскресенье, часа в три - самое раннее. Разве не удобно, если хозяева появятся дома спустя почти двое суток после их посеще-ния, когда их следы, так сказать, простынут. Ищи-свищи их потом.
  В условленный день Коровин-младший, выполняя поручение Коровина-старшего, про-следил, когда вся семья соберется и уедет. Убедившись, что дом пуст и будет таковым почти двое суток, когда немного стемнело, братья подошли к дому, легко взломали два английских замка, почти бесшумно проникли внутрь и там стали, не торопясь, шариться. Сначала осторожничали, старались не шуметь, но потом поняли, что им ничто не угрожает, и устроили самый настоящий там-тарарам. Когда они принялись за дело в гостиной, разбрасывая по полу все, что попадется под руку, Коровин-старший неожиданно увидел, как та часть пола, которая была прикрыта ков-риком, стала на его глазах приподниматься, коврик сполз, дверца люка откинулась и появилась лысеющая с седыми клочками волос яйцевидная голова.
  Коровин-старший онемел и даже поначалу испугался, подумав, что имеет дело с приви-дениями. Но потом, ни слова не говоря, схватил стоявшую возле русской печи кочергу и хряст-нул с размаху по появившейся голове. Тело с шумом упало вниз.
  Коровин-младший, шарившийся в комоде, обернулся, увидел открытый люк в полу, стоящего с кочергой в руках старшего брата, ничего не понимал. Коровин-старший сбивчиво объяснил, что в доме, оказывается, кто-то из хозяев был и находился почему-то под полом в за-крытом изнутри доме.
  Коровин-младший сначала не поверил, поскольку собственными глазами видел, как все уехали. Но потом, спустившись вниз, они увидели уже мертвое тело Шварцмана-старшего, а, главное, саму мастерскую, которая представляла собой еще одну, скрытую от посторонних глаз, комнату, о существовании которой они и не предполагали.
  Коровин-младший сначала предложил брату "сматываться", "рвать когти". Но тот убе-дил, что сейчас, когда на них "мокруха", не имеет смысла уходить с пустыми руками.
  И они принялись за мастерскую. Но здесь, кроме нескольких необработанных коронок, не нашли ничего - ни денег, ни золота.
  Это было разочарование. Полный, как говорится, облом. С горя, найдя пару бутылок коньяка, решили залить полыхающую огнем обиду. Выпили по одной, по другой. Не успев за-хмелеть, они услышали, как отворяется калитка и во двор входят люди. Они выглянули из-за шторок и увидели, что семья вернулась - братья Шварцманы, их мать и сестра.
  План, так долго и столь тщательно разработанный, развалился на глазах. Все пошло не по их сценарию.
  Что оставалось делать? Они затаились. Когда вошли братья Шварцманы в дом, Корови-ны их "вырубили" с помощью найденного топора. Их мать и сестру сразу не стали убивать, а принялись пытать. Они хотели от них узнать, где прячут деньги и золото. Но об этом знал один человек - Шварцман-старший, но он им ничего не мог уже сказать.
  Коровины, убив с помощью все того же топора женщин, все трупы сбросили под пол, а сами уже поздней ночью скрылись. Ушли почти с пустыми руками. Они унесли лишь те украше-ния, которые были на убитых женщинах.
  Муратов не мог забыть, что именно Астафьев, благодаря аналитическому складу ума и настырности, первым вычислил Коровина-младшего. А через него уже вышли и на Коровина-старшего. А остальное, как говорится, было делом техники.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 4
  
  
  ВОЗЛЕ ТРЕТЬЕГО ПОДЪЕЗДА дома 9 по Набережной остановился потрепанный "УАЗик". Из него вышли четверо: совсем еще молодой следователь Управления внутренних дел старший лейтенант Сорока, прибывший по распределению летом прошлого года из Свердлов-ского юридического института, старший оперуполномоченный областной "уголовки" капитан Астафьев, молодые "опера" Корепанов и Урманов, полтора месяца назад закончившие Нижне-тагильскую школу милиции, где, говорят, показали себя с наилучшей стороны, в смысле, разуме-ется, прежде всего, обретения навыков в сыске.
  Несмотря на наступившие ранние январские сумерки, на морозец под двадцать градусов и пронизывающий ветерок, поднимающий вверх и бросающий на людей колючий снег, во дворе копошились дети, ползающие в сугробах и поднимающие визг по поводу и без него.
  Капитан Астафьев поёжился и, кивнув в сторону детворы, проворчал:
  - В такую завихрень добрый хозяин и собаку во двор не выпустит, а им хоть бы хны: до-мой не загонишь.
  Корепанов усмехнулся.
  - Коротка память, товарищ капитан. Со всеми нами такое случалось: детство - оно и есть детство.
  - Э-т-то точно, лейтенант. Помню, я ходил в шестой класс, когда зима выдалась на ред-кость жестокая. Особенно вот также, в январе: что ни день, то за сорок. Помню, как я дико радо-вался этому...
  - Это еще почему, товарищ капитан? - спросил Сорока, только что прикуривший сигарету и с удовольствием пускающий струйки дыма.
  - А все потому: занятия в школе отменялись, не было никаких домашних заданий, и весь день напропалую я проводил на улице со сверстниками.
  - В такой-то мороз?! - воскликнул Корепанов и поёжился. - Бррр...
  - А знаете, мужики, мы не чувствовали никакого мороза. Не чувствовали - и все тут. Даже тогда, когда приходили домой с белыми пятнами на щеках - явными признаками обморожения.
  Корепанов спросил:
  - Вы, я вижу, не слишком жаловали школу и все, что с ней связано?
  - Именно!
  - Почему?
  - Не знаю. Наверное, лентяйничал. Лодырем рос несусветным.
  Корепанов засомневался.
  - Скажете тоже... Вы, товарищ капитан, вон, сейчас... заочно в академии МВД. И, слышал, школу милиции закончили на "отлично".
  - Так ведь это же сейчас. Значит, чуть-чуть поумнел, прогрессирую. Значит, не все еще потеряно, - он усмехнулся, повернулся и направился в подъезд дома. - Заболтались. Будет. Пора и за дело приниматься.
  За ним потянулись другие.
  Астафьев взялся за ручку двери, дернул на себя и изнутри потянуло теплом. Но он не во-шел внутрь, а неожиданно остановился.
  Он обернулся и посмотрел на Урманова, замыкавшего цепочку.
  - Дима, я забыл и ты ничего. "Объект"-то хоть дома?
  - Не сомневайтесь, товарищ капитан, все в порядке.
  - Уверен?
  - Так точно. Всю вторую половину дня глаз с квартиры не спускал.
  - Не получится так, что не солоно хлебавши... Гарантируешь?
  - На все сто!
  - Ну-ну, хочу верить.
  - Не сомневайтесь, товарищ капитан, - еще раз повторил Урманов.
  - Да, вот еще что... Дим, спроворь-ка парочку понятых. Можно из числа соседей.
  - Мужчин? Женщин?
  - Без разницы.
  Урманов поотстал и стал звонить в первую же попавшуюся квартиру первого этажа.
  Астафьев, Сорока и Корепанов поднялись на третий этаж, повернули налево и останови-лись напротив двери квартиры 18. Астафьев нажал на кнопку звонка, отпустил и стал ждать. Ни-кто не подходил.
  Однако этажом ниже послышались шаги. Судя по всему, кто-то поднимался вверх. Ас-тафьев подумал, что это Урманов с понятыми, поэтому вновь нажал на кнопку звонка. И тут он услышал сзади женский голос.
  - Вы ко мне?
  Все обернулись. На пару ступенек ниже лестничной площадки стояла женщина лет, на-верное, сорока. В руках она держала сетку-авоську, из-под пуховой шали выбивалась прядь ру-сых волос. Она с тревогой смотрела на мужчин. Но быстро успокоилась, рассмотрев на одном из них, на Корепанове, милицейскую форму.
  - Что-то случилось? - снова спросила она.
  Капитан Астафьев не ответил на вопрос женщины.
  - Вы, как я догадываюсь, хозяйка вот этой квартиры, - он кивнул в сторону двери кварти-ры Љ18.
  - Да. Но что случилось?
  - Вы можете назвать себя?
  - Разумеется. Емлина Настя... то есть Анастасия Егоровна.
  - Анастасия Егоровна, ключ у вас с собой?
  - Разумеется. Но зачем вам мой ключ?
  - Не волнуйтесь, Анастасия Егоровна, ваш ключ нам совсем не нужен. Разрешите пред-ставиться: капитан Астафьев из уголовного розыска области, а это, - он кивнул в сторону при-бывших с ним, - следователь Сорока и оперуполномоченный Корепанов.
  - Очень приятно, конечно, но все же... Я вас не приглашала...
  - Вы правы. Но, видите ли, мы приходим обычно без приглашения. Извините, но наша работа такая. Еще раз извините, но не могли бы мы пройти к вам и там продолжить разговор?
  - Разрешите?
  Все посторонились. Она вставила ключ в замочную скважину, повернула дважды и толк-нула дверь. Вошла. И тут же в прихожей стала снимать шубу, шаль и зимние сапожки.
  Милиционеры все еще стояли на площадке.
  - Проходите. Чего же вы?
  - В квартире кто-то есть? - спросил Астафьев, опустив руку в карман полушубка.
  - Муж... насколько понимаю, он дома. Странно, что он не отозвался на ваш звонок. Мо-жет, вздремнул?.. Леша?! - крикнула хозяйка. - Тут вот из милиции товарищи, хотят перегово-рить... Ты спишь?
  - Уже нет, Настена, - послышался из-за одной из дверей комнат басовитый сонный голос. - Милиция, говоришь? Что ей, доблестной, от нас потребовалось?
  - Выйди - узнаешь.
  - Сейчас. Одну минуту. Накину на себя что-нибудь.
  Дверь отворилась, и в проеме показался высокий мужчина с шапкой седых волос и бла-городной осанкой. На нем был надет японский парчовый халат, спускающийся до пола, на кото-ром резвились симпатичные дракончики.
  Он внимательно и, кажется, несколько снисходительно пробежал взглядом по прибыв-шим и гостеприимно пригласил их пройти в гостиную.
  - Прошу, товарищи. Скажем прямо, гости не из числа самых желанных, - он улыбнулся, как бы извиняясь за шутку, - однако ж, ничего не поделаешь: какие есть.
  - Леша, - сказала хозяйка, - ты уж тут сам, а я пойду на кухню, ужин готовить.
  - Иди, родимая. А мы как-нибудь... по-мужски.
  - Анастасия Егоровна, минуточку, - остановил хозяйку Астафьев. - Ужином вы займетесь потом. А пока ваше присутствие также крайне необходимо. Извините.
  - Но почему?!
  - Поскольку вы являетесь хозяйкой квартиры, постольку я должен вам сообщить, что в вашей квартире будет произведен обыск...
  Астафьева прервал хозяин.
  - Помилуйте, что вы говорите?! Какой обыск?! Вы ошиблись адресом, - он растерянно развел руками. - Недоразумение какое-то. Впрочем, - он легонько потрепал за плечи ничего не-понимающую хозяйку. - Сейчас, Настена, все и прояснится, - и он строго обратился к пришед-шим. - Ордер на обыск, пожалуйста!
  Следователь Сорока выступил из-за спины Астафьева и протянул хозяйке вдвое сложен-ный лист.
  - Прошу ознакомиться с постановлением прокурора о производстве обыска в квартире Љ18 дома Љ9 по Набережной. Насколько понимаю, этот тот самый адрес?
  - Д-д-да, - хозяйка взяла лист, судорожно развернула и попробовала прочитать, что там написано, но ничего не могла понять.
  - Позволь мне, дорогуша, - он взял бумажку, читал внимательно, долго, дольше, чем по-лагалось (так показалось милиционерам). - Так... Понятно... Ясненько... Все точно... Адрес наш... И подпись прокурора... Печать... Все, как положено. Увы, Настена, мы не вправе воспрепятство-вать...
  - Но как же... - и тут хозяйка увидела входившего в прихожую еще одного милиционера, а за ним соседей по дому, с первого этажа. - И вы?!
  - Извини, Настя. Пришел милиционер. Сказал, что мы должны присутствовать в качестве понятых при обыске. Мы ничего не знали... Извини, а?
  В ответ на слова соседки та лишь безнадежно махнула рукой.
  - Делайте, что хотите.
  Она повернулась и ушла в гостиную, куда потянулись и все остальные.
  Следователь вытащил из портфеля стопку бумаги.
  - Итак, приступим. Для начала я вынужден задать несколько вопросов.
  - Кому? Мне? - спросила хозяйка.
  - Вам - тоже.
  - Анастасия Егоровна, вы сказали, что присутствующий здесь гражданин является вам мужем. Это так?
  - Да, но... не совсем, товарищ следователь.
  - Не понимаю, как "не совсем"?
  - Мы - супруги. Однако наш брак официально не оформлен.
  - Почему? Что вам помешало сделать это?
  - Мы - без предрассудков. Я считаю, что крепость супружеских уз не зависит от штампа в паспорте.
  - Извините, Анастасия Егоровна, но находящийся здесь гражданин не ваш муж, а сожи-тель. Ведь так?
  - Для меня - он муж. А кто он для вас... Кем хотите, тем и считайте.
  - Кстати, о паспортах. Не смогли бы вы принести - ваш и вашего сожителя?
  Она встала подошла к шкафу, открыла среднюю дверцу, порылась немного, вернулась к столу и положила перед следователем два паспорта.
  - Пожалуйста, смотрите. Но ничего нового из паспортов вы не узнаете.
  Сорока мельком перелистал оба паспорта и отложил в сторону.
  - Из паспорта следует, что ваш сожитель - это Минкин Алексей Иович. Так, да?
  - Перед вами же его паспорт.
  - И тем не менее хочу, чтобы вы подтвердили.
  - Да, это он.
  - Скажите, почему он проживает у вас без прописки? Вы ему не доверяли?
  - Ну... что вы такое говорите! У меня нет оснований не доверять мужу. Таких мужей еще поискать надо, - хозяйка с явным демонстративным нажимом, этаким вызовом называла сожи-теля мужем. - Хотя... Скажите, почему у вас такой интерес к нему? Чем он перед вами провинил-ся?
  - Ну, об этом может порассказать он сам. Пораспрашивайте как-нибудь на досуге. Я так понимаю, что вы многого не знаете. Или знаете, но умышленно вводите нас в заблуждение.
  - Вы намекаете на его судимость? Да?
  - Значит, знаете, с кем имеете дело?
  - А вы, что, думали, что он меня обманывает? Я знаю все о его трудном житье-бытье. Да, он судим. Но это не основание для подозрений. Его наказали. Он отбыл срок. И теперь перед обществом чист... Оступиться может всякий. Но так достойно, как мой муж, из такой ситуации мало кто мог бы выйти. Он - достойный из достойнейших, благородный из благороднейших. Он ошибся когда-то. И за ошибку заплатил сполна. Так что...
  - О, да из вас, Анастасия Егоровна, мог бы выйти неплохой адвокат, - бросил со своего места капитан Астафьев. - Даже завидно.
  - Пожалуйста, без иронии.
  - Извините, - сказал Астафьев.
  - Теперь - у меня несколько вопросов к вашему сожителю непосредственно, - сказал сле-дователь.
  - Я внимательнейшим образом слушаю, - незамедлительно и охотно откликнулся сожи-тель, всем своим видом демонстрируя свое желание быть чем-нибудь полезным следователю.
  - Гражданин Минкин...
  - Что вы сказали? "Гражданин"? Зачем же так-то, а? - Минкин укоризненно смотрел на молодого следователя. - Я вам - не гражданин, я вам - товарищ. Во всяком случае, на данный момент. Более того, согласно Моральному кодексу строителя коммунизма я вам друг, товарищ и брат, вы мне - также.
  - Простите, - поправился следователь. - Товарищ Минкин, скажите, вы работаете, служи-те? Где? Кем? С какого времени?
  - Конечно, работает! Не тунеядец! - попыталась за него ответить хозяйка.
  - Анастасия Егоровна, вопрос не к вам, вопрос к вашему сожителю. Пусть он и ответит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 5
  
  
  ЭТИМ ВЕЧЕРОМ ОН ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ, чувствуя себя преотлично. Причина то-му - веская. Примерно около пяти вечера позвонил Щелоков и сказал, что в Свердловске ЦК комсомола намерен (совместно с Министерством, разумеется) провести всесоюзный семинар-совещание, где детально рассмотреть практику деятельности оперативных комсомольских отря-дов и милиции по предотвращению правонарушений среди подростков.
  Генерал, естественно, знал о причинах, почему именно его область избрана местом про-ведения такого престижного мероприятия (у него даже успела проскочить в голове мыслишка насчет вероятного приезда и САМОГО, что само по себе уже приятно), однако ж поинтересовал-ся у министра. И тот ответил, что в обоих ЦК - КПСС и ВЛКСМ - полагают, что именно в Свердловской области по этой части накоплен немалый опыт, что именно в Свердловской об-ласти с подростками и комсомол, и милиция работают рука об руку.
  Щелоков пролил бальзам на душу генерала. Хоть и косвенная, а все же оценка его дея-тельности. И от кого? Самого Николая Анисимовича, вхожего в семью Брежневых.
  Если по честному, то генерал Емельянов в душе даже обижался, когда на министерских совещаниях, если речь заходила о подростковой преступности, тыкали носом присутствующих в, якобы, накопленный опыт ленинградцев и москвичей по этой части. Он-то знал: у них, то есть у москвичей, к примеру, как раз и нет в помине никакого опыта. Короче говоря, ревниво относил-ся, когда этих, столичных, незаслуженно подхваливали. Подхваливали лишь потому, что они под боком, что москвичи по определению должны быть во всем первыми. Традиция! Сломать ее не-просто. Однако именно он, Емельянов, потратил уйму сил, чтобы преодолеть такой психологи-ческий барьер. Он начал действовать не в лоб, а предпринял обходной маневр. Он решил "протаранить", действуя с флангов.
  В один из приездов в Москву он задержался в командировке на сутки дольше, чем было положено. И время потратил не зря. Он пошел в редакцию газеты "Комсомольская правда". До-бился, чтобы его принял главный редактор Панкин. Рассказал ему, что делается в области по сокращению преступности среди подростков, привел конкретные цифры и факты. Панкин, надо ему отдать должное, будучи сам коренным ленинградцем, с интересом выслушал генерала. И тут же, в его присутствии вызвал кого-то из своих помощников и сказал, чтобы срочно откоманди-ровали группу журналистов в Свердловск для знакомства с делами на месте и для срочной под-готовки специальной тематической страницы. А в качестве пробного шара, сказал он, необходи-мо в завтрашний же номер поставить на первую полосу короткое сообщение собкора по Уралу Жени Спехова.
  Так что на следующий день он возвращался в Свердловск тем самым рейсом Аэрофлота, которым летела бригада молодежной газеты.
  Генерал позаботился, чтобы ребят встретили, приняли и устроили, как подобает в таких случаях - по классу "люкс": у трапа самолета встретил начальник политотдела управления внут-ренних дел, усадил в служебную машину и в сопровождении "эскорта" с мигалками отвез в заго-родный пансионат, где их ожидал роскошный кров и стол с обилием яств.
  Такой прием парням, этаким столичным штучкам, пришелся по душе.
  Генерал Емельянов все это проделывал не для того, чтобы кому-то запудрить мозги; что-бы подобным манером выдать желаемое за действительное. Нет! Во-первых, он знал, что моск-вичи падки на дармовой (особенно, если он обильный) стол и потому он всегда использовал эту слабую струнку. Опять-таки не корысти ради. Он считал: если хочешь, чтобы твое дело двига-лось наилучшим образом, то есть ходко, то надо "смазать" чуть-чуть ходовую часть. Не смазав, как говорится, далеко не уедешь.
  Генерал Емельянов, во-вторых, слыл настоящим и коренным сыном этой суровой земли. Он знал, что москвичи не жалуют уральцев за их "нелюдимость", за их постоянно написанную на лице угрюмость. Значит, надо показать, что уральцы могут быть и другими - хлебосольными и гостеприимными, настолько гостеприимными, что им и не снилось.
  И уж вовсе , напрочь было сломлено недоверие к уральцам, когда генерал самолично, собственным березовым веничком отхлестал парней в сауне-парилке. При этом генерал искренне хохотал, как малый ребенок забавлялся, когда изнеженные интеллигентные московские мальчи-ки, лежа на полатях в чем мать родила, визжали, кряхтели и охали от избытка переполнявших их чувств.
  Была, короче, в "Комсомолке" страница. Конечно, результат был не совсем тот, на кото-рый рассчитывал генерал, - довольно легковесный получился материал, хоть и объемный. Тон и манера подачи не понравилась: уж больно все, о чем говорилось, выглядело залихватски. Но на авторов он был не в обиде. Он видел, что они поработали честно, изложив суть дела так, как принято на страницах молодежки.
  Главное - десятимиллионным тиражом молодежной газеты пробита брешь в устоявшейся традиции. И все увидели, что новаторами могут быть не только в двух столицах - Москве и Ле-нинграде, но также и в далекой провинции. Миллионы людей увидели: хоть и бирюки эти самые уральцы, однако дело могут делать так, что пальчики оближешь. Куда там москвичам и ленин-градцам!
  Первый успех генерал Емельянов поспешил закрепить. Такая возможность представилась вскоре же.
  В Свердловск приехала настоящая знаменитость - Юрий Щекочихин, человек, чьими статьями в "Литературной Газете" зачитывалась вся страна. Публицист от Бога.
  Его по-настоящему золотым пером генерал сумел воспользоваться. Вновь появился большой материал (на целый разворот), но теперь уже в "Литературке", где основательно и глу-боко, всерьез шел анализ ситуации в области по снижению уровня преступности среди несовер-шеннолетних. И, конечно, публицист разглядел, нащупал основное "зерно" уральского опыта - оперативные комсомольские отряды. И его основной вывод, чего и хотел генерал Емельянов, был сделан следующий: проблема подростковой преступности должна решаться, в том числе, и самими подростками.
  После такого "раската грома", каковым явился очерк Юрия Щекочихина в "Литературке", опытом свердловчан всерьез заинтересовались как в МВД, так и в отделах про-паганды обоих ЦК - комсомола и партии.
  Догма, насаждавшаяся десятилетиями, что только в Москве или, на худой конец, в Ле-нинграде, можно искать передовой опыт, была разрушена. В Свердловск зачастили знаменито-сти. От интервьюеров отбоя не стало.
  И окончательным фактом признания, по мнению генерала Емельянова, что сломлено со-противление традиций, может стать всесоюзное совещание на базе Свердловской области.
  Вот почему звонок министра Щелокова привел в такое прекрасное расположение духа генерала Емельянова. Результат, как принято выражаться у журналистов, более чем налицо.
  ...Генерал поужинал, а поесть он любил и на отсутствие аппетита никогда не жаловался, и прошел в большую комнату, включил телевизор и стал устраиваться поудобнее: вот-вот начнется телепередача "От всей души" Валентины Леонтьевой. Если сказать, что генерал был поклонни-ком этой передачи на Центральном телевидении, будет большой неправдой. Да, он отдавал должное популярной телеведущей Валентине Леонтьевой. Однако слюни-сопли, которых там хватало, его раздражали. В этом "пункте" у него были крупные расхождения с женой Ольгой Геннадьевной, или как он ласково ее называл, Олюсенькой. Она, глядя на экран, обливалась сле-зами, а он, в противовес ей, все время недоверчиво хмыкал и крутил головой. Но молчал, стара-ясь не раздражать лишний раз Олюсеньку.
  Сегодня - не то. Сейчас он собирается смотреть. Потому что передача идет из Дворца культуры Первоуральского новотрубного завода. И он знает, что увидит много знакомых лиц. Прежде всего, Федю Данилова, без малого сорок лет директорствующего. Без него "От всей ду-ши" не обойдется. Местная легенда. Впрочем, не только местная. Он ногой дверь открывает пер-вого секретаря обкома КПСС, а это мало кому позволено. И в ЦК партии - свой человек. А про союзное правительство - говорить неудобно. Там в первых заместителях Председателя Совета Министров уже не первый год Николка (так, по крайней мере, он открыто того называет) Тихо-нов. Тот самый Николка, который пришел на его завод в 43-м, подручным вальцовщика. А Федя Данилов тогда был старшим мастером и встретил худющего мальчугана с явным недоверием. Но...
  Емельянов сам видел и слышал, как однажды на пленуме ЦК КПСС, встретившись в пе-рерыве с тем самым Николкой, Федя Данилов, похлопывая того по плечу, покровительственно сказал: " Парень ты был ничего, но сильно больно худющ - кожа да кости. А теперь, гляди..."
  А это ведь был тот самый Николай Тихонов, который никому не позволял хлопать себя по плечу. Только ему, Федору Данилову, его Мастеру.
  В комнату вошла жена и села с ним рядом на диван. На экране еще шли титры, поэтому генерал повернулся к жене и спросил:
  - А этот, паршивец, где? Опять шляется?
  Жена укоризненно взглянула на него.
  - Ну, зачем ты так-то? Сын ведь.
  - Сын, говоришь? А не он ли опозорил меня? Если бы не ты... Я б ему задал!
  - Ребенок еще. Мал. Надо с ним помягче.
  - Ребенок? Весной десятилетку заканчивает. Вон, какой вымахал, а ума - ни капли.
  - Скажешь тоже, - слабо возразила Ольга Геннадьевна и обиженно отвернулась.
  Генерал притянул жену к себе.
  - Балуешь парнишку, ох, балуешь, - мягко сказал он и легонько прикоснулся губами к ее щеке.
  Зазвонил стоящий на журнальном столике телефон. Генерал недовольно поморщился, но все же встал, подошел к столику, снял трубку.
  - Слушаю... Очень приятно, рад слышать, Эльза Ивановна... Вы правы, пока ничего... су-щественного... Да-да... К сожалению... Если бы официальным путем, тогда... Нет-нет, не стоит волноваться, успокойтесь... Все будет хорошо... Я попросил лично полковника Муратова занять-ся этим, а он... Что вы, ничего страшного... Вы правы... О, Эльза Ивановна, в нем я уверен, он свое дело знает... Найдет, обязательно найдет. Вот увидите... Нет, он человек слова... Я знаю, что вы знаете... Супруга?.. Вот... сели, чтобы посмотреть "От всей души"... Со здоровьем у нее все в порядке... Она тоже кланяется вам... Ваш супруг? Он, вижу, все еще не знает, что мы занимаемся его делом... Узнает, но в свое время?.. Ну, глядите... вам виднее... Я?.. Что вы!.. Да-да, конечно... Если что-то будет, сразу сообщу... Кстати, в конце месяца, возможно, сам Николай Анисимович пожалует на нашу землю... Да-да... Звонил сегодня, сообщил, что запланировано всесоюзное со-вещание... Я так думаю, что и он приедет... По крайней мере, на денек-другой... Да? Ваш супруг ничего вам не сказал?.. Наверное, приберег эту хорошую новость. Впрочем, я ведь также только лишь предполагаю, что САМ прибудет... Будем надеяться... Да, будем надеяться... Ну, будьте здоровы и кланяйтесь супругу, Эльза Ивановна... Всего наилучшего.
  Генерал положил трубку и вернулся на диван. Жена оторвалась от телеэкрана и насторо-женно посмотрела на мужа.
  - О каком это деле она вела речь, а?
  - Да так... - уклонился от прямого ответа генерал.
  - Ты мне смотри, - жена шутливо погрозила ему пальцем, - узнаю - худо будет вам обоим.
  Генерал засмеялся, поглаживая жену по волосам.
  - Неужели ревнуешь?
  - Почему бы и нет?
  - Все же годы...
  - Ну, это ты брось. У вас, у мужиков, - седина в бороду, а бес-то тут как тут, прямо в реб-ро.
  - Не шути так.
  - А что? Бабенка она в самом соку. Помоложе меня. И ты еще ничего у меня. Бабы, рас-сказывают, заглядываются на этакого генерала-молодца.
  - Что ты, Олюсенька!? Роднее и дороже тебя у меня никого не было и нет. Ты же знаешь...
  - Знать-то знаю, однако... Все вы мужики такие... Стоит приголубить, к теплому и мягко-му женскому бочку подпустить - сразу запеваете другую песню.
  - Ты, дорогая, это серьезно?
  Ольга Геннадьевна рассмеялась.
  - Нет, конечно, пошутила. Но для профилактики предупреждаю: если какой флирт замечу - знаешь что с тобой сделаю?
  - Нет, не знаю. Может, крепче любить будешь? Тут мне говорили: женам нравится, когда их мужья в цене и нарасхват. Чувства, будто бы, обостряются между супругами. Зачем, будто бы говорят они, такой мне муж, который другим женщинам не нужен.
  - Ишь чего... расфилософствовался... Дай смотреть передачу... не мешай.
  Ольга Геннадьевна отвернулась от мужа.
  А генерал Емельянов, поглядывая краем глаз на телеэкран, где разворачивалась еще од-на, вышибающая слезу история, взял в руки областные газеты и стал внимательно проглядывать материалы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 6
  
  
  МИНКИН НЕ СПЕШИЛ С ОТВЕТОМ на последний вопрос следователя. Он, види-мо, обдумывал, мысленно формулируя фразу. Думать-то он думал, но глаза его напряженно сле-дили за выражением лица следователя.
  - Товарищ следователь, я работаю товароведом-экспедитором в скупке...
  - Где-где?
  - В скупке, - повторил Минкин, но, заметив, что следователю непонятно, пояснил. - Ну, "скупкой" мы называем среди своих комиссионный магазин по скупке подержанных вещей.
  - И где тот комиссионный магазин, в котором вы трудитесь?
  Минкин обратил внимание на откровенную иронию, но сделал вид, что не понял.
  - Магазин, где я работаю, находится на Малышева, справа, возле самой речки. Ну, знаете, наверное, такое старинное одиноко стоящее одноэтажное здание... Ну, в дореволюционном сти-ле... С ротондочками такими. Короче говоря, с архитектурными излишествами.
  - Спасибо за столь подробное описание. Этот магазин, или как вы сами называете, "скупку" я знаю. Был не раз. Скажите, что входит в ваши непосредственно обязанности?
  - Видите ли, товарищ следователь, этот магазин является основным, базовым для других комиссионок города. Мы...
  - Пожалуйста, исключительно только о себе, - попросил его следователь.
  - Мой рабочий день начинается с того, что с десяти до двенадцати я принимаю от трудя-щихся на реализацию вещи, оцениваю их, а во второй половине дня на машине развожу неболь-шими партиями по всей сети наших магазинов.
  - Ваша специализация?
  - Что вы имеете в виду?
  - Насколько мне известно, товароведы обычно специализируются на чем-то одном. Одни - на нижнем белье, другие - на посуде, третьи - на верхней одежде, четвертые на украшениях. Ну, и так далее.
  - Я понял вас. Я специализируюсь, в основном, на приеме в скупку меховых мужских из-делий: шапок, пальто, прочего такого.
  - Вы разбираетесь в мехах?
  - Естественно. Иначе меня бы не поставили на эту ответственную работу. Согласитесь, здесь нельзя ошибиться: и "прогореть" не долго. Тем более, что мы все работаем по принципу коллективной материальной ответственности.
  - Хорошо, на этом вопросы пока оставим. Думаю, что игру в вопрос-ответ мы еще сумеем продолжить. А сейчас пора приступать к обыску.
  - Товарищ следователь, - обратилась к Сороке хозяйка, - скажите, что вы хотите найти. Если то, что вы ищите, имеется в моей квартире, я вам так отдам, сама принесу.
  - Сожалею, Анастасия Егоровна, но сказать вам не могу, - Сорока повернулся к изрядно заскучавшим оперативникам Корепанову и Урманову. - Приступайте.
  Прошло минут двадцать. В гостиной стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем будиль-ника, стоящего на комоде.
  Старший лейтенант встал, потянулся, чтобы поразмять косточки, подошел к окну, где за стеклом начала вовсю свирепствовать метель.
  И тут в комнату вошел Корепанов. Он подошел к Астафьеву, сидевшему возле стола и что-то стал шептать ему на ухо. Сорока повернулся.
  - Что-то нашли? - спросил он.
  - Кажется, так.
  - Что?
  - В темной комнатке, заставленный всякой-всячиной, огромный баул...
  - Что в нем?
  - Пока не знаем. Но кажется подозрительным. Мы бы хотели, чтобы содержимое баула осмотреть в присутствии хозяев.
  - Пойдемте, - согласился следователь, - все посмотрим.
  Они подошли к темной комнатке. На глазах у присутствующих Урманов вытащил туго набитый больших размеров кожаный баул. И хотел было открыть замок-молнию.
  Астафьев его остановил.
  - Одну минуту, и, обращаясь к хозяйке, спросил:
  - Это ваш баул?
  - Н-н-нет, - растерянно ответила она, - впервые вижу.
  - Когда вы в последний раз заглядывали в эту комнатку-кладовку?
  - Наверное, дня три назад.
  - И баула не видели?
  - Не обратила внимания.
  - А вы, товарищ Минкин?
  - Я не понимаю, чем "понравился" вам этот баул, не понимаю!
  Хозяйке, видимо, показалось странным, как среагировал ее муж. Она подняла на его гла-за, вопрошая.
  Астафьев также обратил внимание, что Минкин ушел от ответа.
  - Повторяю свой вопрос: товарищ Минкин, вам знаком этот баул?
  - Это мой баул.
  - Что в нем?
  - Разное барахло. Видите ли, сегодня я не успел все развести по магазинам. Пришлось за-нести домой. Оставить до завтра.
  - Понятно, - Астафьев повернулся к понятым. - Прошу подойти поближе. Вот так. Хоро-шо. Вам виден баул? - те кивнули головами в знак согласия. - Урманов, открывайте баул.
  Тот открыл и стал вынимать одну за другой вещи. Астафьев пристально всматривался в каждую вынимаемую вещь, две из них - пыжиковую шапку и пальто-дубленку - попросил отло-жить в сторону.
  Показывая на гору меховых дорогостоящих вещей, следователь Сорока спросил:
  - Товарищ Минкин, вы подтверждаете сказанное ранее насчет того, что это все вещи, принятые "скупкой" на реализацию, что их вы сегодня не успели развести по торговым точкам?
  - Да, подтверждаю. Потому что это есть на самом деле.
  - Тогда - прошу всех пройти в гостиную. Необходимо все занести в протокол обыска.
  Последним в гостиную вошел Астафьев. Он нес в руках пыжиковую шапку и новехонь-кую импортную кожаную дубленку.
  - Товарищ Минкин, вы говорили, что сами принимаете на реализацию вещи...
  - Да, говорил.
  - А вы не вспомните того, кто сдал вам вот эту шапку и это пальто-дубленку? - он протя-нул в его сторону вещи.
  Минкин улыбнулся.
  - К сожалению, не могу помнить всех, кто к нам приходит. Но завтра, если понадобится, я вам скажу. Надо посмотреть приемочный акт.
  - Понятно, - сказал следователь Сорока и взялся вновь за ручку. - Придется оформить акт изъятия.
  - Только этих... двух? - спросил Минкин.
  - Нет, не только - всех.
  - Но... на работе... как же? С меня спросят. Что им я скажу?
  - Скажете то, что есть на самом деле. Кроме того, - улыбнулся Сорока, - вы, очевидно, еще долго не появитесь на рабочем месте.
  - Товарищ следователь, вы все говорите странные вещи... Я вас не понимаю... Вы что-то имеете против лично меня, да?
  - Профессия у меня такая, чтобы "что-то иметь" против таких, как вы.
  - Против меня? - Минкин состроил удивленное лицо. - Товарищ следователь, вы заблуж-даетесь и скоро сами поймете. Я - честный человек и...
  - И давно?
  - Что "давно"? Не понял.
  - И давно стали этим самым "честным"?
  - Вы извините, молодой человек, но я не потерплю грязные намеки! Буду жаловаться! Имейте в виду!
  - Я многое имею в виду, товарищ Минкин.
  - А, так вот вы о чем! Да, был судим, но судимость погашена и все в прошлом. Я несколь-ко лет веду достойную жизнь и у вас нет оснований подозревать меня в чем-то недостойном для честного человека.
  - Нет? Вы уверены?
  - На все сто!
  - Приятно слышать. Но пока подпишите акт изъятия обнаруженных меховых мужских вещей в найденном во время обыска бауле.
  Подошел к следователю лейтенант Корепанов.
  - Будем заканчивать с обыском? - спросил он.
  - Пожалуй, что так.
  - Вот оно что, - разочарованно протянул Минкин и весело спросил. - Вы искали именно этот баул? Зря тратили время. Сразу бы сказали. Я тут же бы его выдал вам.
  - У меня, товарищ Минкин, на этот счет серьезные сомнения.
  - О, Боже! - хлопнув себя по лбу, воскликнул Минкин. - Как же я сразу не догадался?! Все ясно! Вы считаете, товарищ следователь, что все эти вещи краденые? Так, да?
  - Вы правы, есть такое подозрение.
  - Но причем тут я?! К нам в скупку приносят много вещей и мы не можем знать, каким путем они добыты.
  - Не валяйте Ваньку, товарищ Минкин: все-то вы знаете.
  - Простите, не понял... Скажите, кто-то "настучал", кто-то "накатил"?
  - Ну, вот, товарищ Минкин, теперь другой разговор, иная речь зазвучала, более подхо-дящая для вас. Долго же мне пришлось ждать. А то строите из себя не бог весть что...
  - Я ничего и не строю. Я - плохой строитель.
  - Не скажите.
  - Я правду говорю.
  - Да?
  - Да!
  - Ну, что вы, товарищ Минкин, в конце концов?! За кого вы меня и всех здесь присутст-вующих принимаете? За последних олухов?! Кончайте ломать комедию! Неужели думаете, что мы, идя сюда, не поинтересовались, с кем придется иметь дело?
  - Ну-ну, и с кем же? Пре любопытно, знаете ли.
  - С вором-рецидивистом.
  На лице Минкина не дрогнул ни один мускул.
  - Надо же, - продолжая сохранять улыбку, спокойно произнес он, - так сильно заблуж-даться, сынок.
  - Сынок, но, слава Богу, не ваш.
  - Это вы правильно сказали: я бы не хотел иметь такого самонадеянного сына; я бы хотел иметь сына, уважающего, почитающего старших.
  - Последний раз прошу: не валяйте Ваньку, товарищ Минкин. Вы можете навешивать сколько угодно лапшички на уши вашей сожительницы. Она поверит. Да, вот что: скажите, сколько за вашими плечами ходок на "зону"? Не мне скажите, скажите сожительнице.
  - Ну, знаете ли, вы меня с кем-то путаете.
  - Вас спутать невозможно. За вами аж пять ходок и все - по воровской части. Теперь вот светит шестая.
  - Ну, знаете ли, это еще бабушка надвое сказала.
  - Возможно!
  Все обернулись на прозвучавший басовитый голос. Милиционеры, увидев вошедшего, вскочили со своих мест.
  - Прошу извинить. Вот, шел мимо, вижу, что дверь квартиры всего лишь полуприкрыта, решил заглянуть на огонек. Надеюсь, хозяева не станут возражать, а? - сказал, слегка улыбаясь в усы, вновь вошедший.
  - Товарищ майор! - удивленно воскликнул Минкин.
  - А вот и нет, Алексей Иович: бери выше.
  - Уже? Подполковник?
  - Бери выше.
  - Неужели? Уже полковник?!
  - Так точно!
  - Я рад. Поздравляю... Хотя... чего это я удивляюсь? Все течет, все меняется. Все-таки пять лет не встречались.
  - Твоими устами глаголет мудрость: все меняется, но только не ты, гражданин Минкин. Ты мне, помнишь, обещал же! И что? Вот снова встретились.
  - Но сейчас, - решительно запротестовал Минкин, - встреча происходит в совершенно иной ситуации...
  - Да? - и тут его острый глаз увидел в руках капитана Астафьева шапку и дубленку, кото-рые все еще тот держал. - Леша, обнаружили? Это? При обыске?
  - Так точно, товарищ полковник!
  - Ну, вот, а ты, Алексей Иович, говоришь про иную какую-то ситуацию. Она - все та же. Неймется? Все мало?
  - Товарищ полковник, я пытался объяснить, как оказались у меня все эти вещи, однако товарищ следователь...
  - Как?! У тебя еще и претензии? К следователю Сороке?!
  - Именно к нему, - подтвердил радостно Минкин.
  - Ну, ты даешь... Я же к тебе послал, дружище, самого мягкого и интеллигентного. А ведь мог, сам знаешь, такого направить, что тебе бы мало не показалось.
  - Вы, товарищ полковник, все же разберитесь с ним. Нельзя так обращаться с советскими людьми. Официально обращаюсь... как к старшему по чину.
  - Сорока, это правда? - полковник Муратов шутливо, с веселостью в глазах смотрел на молодого следователя.
  Тот оробел и смутился.
  - В какой-то мере, Глеб Васильевич.
  - Понятно... У тебя все? С документацией?
  - Так точно.
  - Можем ехать?
  - Можем.
  - Тогда - поехали, - он снова обернулся к Минкину. - И ты - тоже.
  - Я?.. Куда?..
  - Что за странный вопрос? Не новичок. Сам знаешь. Поедешь к нам. Пока на 72 часа в ИВС, а дальше - посмотрим, скорее всего - в СИЗО.
  - Вы, товарищ полковник, совершаете ошибку. Арестовывать меня не за что.
  - Мы и не арестовываем, а задерживаем.
  - Хрен редьки не слаще, - пробурчал недовольно Минкин.
  - Не скажи. Разница есть и существенная. Впрочем, у нас с тобой еще будет возможность поболтать... Поехали, товарищи. Время позднее.
  Все встали. А Минкин продолжал сидеть.
  - Тебе, дружище, особое приглашение требуется?
  - Мне? Нет! - Минкин вскочил.
  - Тогда - одевайся и на выход.
  - Слушаюсь, товарищ полковник.
  Онемевшая и не понимавшая ничего из происходящего, хозяйка квартиры схватила со-жителя за рукав.
  - Лешенька, что происходит? Объясни? Ты куда?
  - Успокойся, дорогая. Я скоро вернусь. Все в порядке.
  Полковник Муратов после этих слов рассмеялся.
  - Действительно, гражданка, для него нынешняя ситуация и есть " все в порядке". Так что за него не беспокойтесь. Отсидит - и вернется.
  - И вы туда же? - Минкин укоризненно посмотрел на полковника и стал, не торопясь, со-бираться.
  Следователь Сорока, видя, как копается Минкин, не вытерпел.
  - Нельзя ли побыстрее?
  - Заткнись, молокосос, - неожиданно бросил он в ответ и добавил. - Мне спешить некуда.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 7
  
  
  ПОЛКОВНИК МУРАТОВ УЖЕ С ПОЛЧАСА стоял у окна, размышляя, собственно, об одном и том же - о своем щекотливом положении, в которое его поставил шеф. Не с руки ему было все это. Он привык к определенности, то есть к действиям, строго регламентированным процессуальным кодексом: от сих до сих, шаг влево, шаг вправо - нарушение правовых норм, которые он обязан чтить. К этому и всех подчиненных каждый день призывает.
  Было бы значительно проще, если бы он, полковник Муратов, не ценил шефа. Он - ува-жает своего генерала, именно СВОЕГО, своего в доску, прошедшего по всем ступеням иерархи-ческой лестницы... Как и он сам. Как и он сам, полковник Муратов, его генерал не из партно-менклатурных выскочек, не направленец в порядке укрепления кадров. Он - до смерти не любил тех, хотя внешне и никак не выражал - нельзя, потому что сожрут и не подавятся. Вон их сколько за последние годы объявилось. Приходят из обкома - и на тебе, на блюдечке с голубой каемоч-кой, как минимум, погоны майора. Не майоры - вшивые майоришки, которые толком не знают, с какой стороны рукоятка у табельного оружия, для которых нет никакой разницы между арестом и задержанием, между преступником и подозреваемым в совершении преступления, между обви-няемым и осужденным, для них - все едино. Тупицы безмозглые, а сколько в них гонора - просто жуть.
  Генерал Емельянов - другое дело. Его шеф - служака. Начал накануне войны со старши-ны ППС, то есть патрульно-постовой службы. Попав в "уголовку", рассказывают старожилы, такие "ферты" выделывал - не надивиться. Если уж он выходил на подозреваемого, садился тому "на хвост", то это уже была мертвая хватка - ни за что не уйдет, никуда не денется. Ближайшее окружение дивилось, завистливо цокало языком, но и только: куда всем до него! Муратов за под-линность не ручается, но сам слышал от очевидцев, как тогдашний начальник УгРо стоял на ко-ленях, умоляя не забирать от него Емельянова, чуть ли не со слезами на глазах. Это тогда, когда его направили старшим следователем по особо важным делам. И тут он показал себя виртуозом, оказался следователем от Бога. Справедлива молва: если человек талантлив, то талантлив во всем.
  Если бы сейчас это был не его генерал. Он - не испугался бы любого начальственного гнева Он - не трус. Он бы прямо в глаза заявил: так, мол, и так, я - не побегунчик какой, не вер-топрах, чтобы, значит, вопреки закону; или извольте, как полагается по УПК, или... ищите дру-гого; из тех, номенклатурщиков, которых совсем не зря именуют за глаза "бесхребетниками". Они, если и обучены, то лишь одному - ловко спину выгибать перед начальством.
  Эта ситуация - из других. Он не может не откликнуться на просьбу его генерала. Даже, если она такая вот необычная, мягко говоря. И, в то же время, он не имеет права дать понять подчиненным, что он действует незаконно, с нарушением УПК. Какой пример показывает? Го-ворит им одно, а сам...
  За разрисованным морозцем окном все еще стояли январские предрассветные сумерки. Он тяжело вздохнул, обернулся, подошел к столу, дотянулся до пульта и нажал кнопку.
  - Слушаю, Глеб Васильевич.
  - Ирина, на полдевятого должны были доставить из изолятора некого Минкина. Он здесь?
  - Да, Глеб Васильевич. Могут войти?
  - Да.
  Полковник Муратов присел, но не на свое, так сказать, руководящее кресло (такие крес-ла, обитые черной кожей и с высокими спинками, крутящиеся, стали входить в моду у высшего командного состава совсем недавно), а сбоку, за приставной стол-тумбу, на обычный стул.
  - Разрешите?
  - Да, входите же!
  - Товарищ полковник, задержанный по вашему приказанию доставлен, - начал рапорт сержант-конвоир, но Муратов остановил его движением руки.
  - Понял. Иди, сержант, но прежде сними с задержанного наручники.
  - Слушаюсь.
  Он стал снимать наручники. Снял и прицепил к своему поясному ремню.
  - Прошу, - пригласил Муратов задержанного за стол-тумбу, где с противоположной сто-роны стоял еще один стул. - Доброе утро, Алексей Иович. Как ночь провели?
  Минкин улыбался.
  - Благодарю, товарищ полковник, - удобно устраиваясь на стуле, ответил он. - Все хоро-шо. Отменно выспался. Правда, с вечера сосед по камере попробовал было храпануть. Пришлось попросить его не мешать отдыху.
  - И какова же с его стороны последовала реакция?
  - Самая, как сейчас стало модно выражаться, позитивная.
  - Покладистый сосед попался, завидую.
  - А со мной все "покладистые".
  - Я - тоже?
  - Естественно.
  - С чего вдруг?
  - Я так думаю. Исхожу из прежнего опыта нашего общения, - Минкин обвел глазами ка-бинет, и остался доволен. - Правда, могли произойти и необратимые процессы: власть - губит даже самых достойных сынов советского общества. Но, - он вновь обвел взглядом кабинет, - товарища полковника, судя по первому впечатлению, сия напасть обошла стороной.
  - Алексей Иович, как вижу, также мало в чем изменился. Это сколько же лет прошло с по-следней-то встречи?
  - Не меньше пяти, Глеб Васильевич, не меньше!
  - Да, много же водички утекло...
  - Она же жидкая, течет быстро, - пошутил Минкин и улыбнулся, по-хозяйски развалясь на стуле.
  У дверей послышалось позвякивание наручников: конвоир застоялся. Муратов только тут обнаружил, что тот все еще стоит, не вышел. Он повернулся к нему.
  - Сержант, я же сказал...
  - Что? Не понял, товарищ полковник.
  Муратов поморщился.
  - Я же сказал, чтобы ты оставил нас. Иди, посиди в приемной. Надо будет - позову.
  - Товарищ полковник, нельзя. Он, - конвоир кивнул в сторону доставленного, - рециди-вист. Мало ли что. Мне потом отвечать, если...
  Муратов усмехнулся.
  - Он, сержант, совсем неопасный рецидивист. Я бы даже сказал, что он очень мил. И если бы не его "профессия", то... Иди, сержант, посиди в приемной, пока мы тут беседуем. Не беспо-койся - ни за меня, ни за него.
  - А что, если попробует бежать?
  - Что ты, сержант! Ему некуда бежать. От добра, как говорится, добра не ищут.
  - Есть! - ответил сержант и вышел.
  - Благодарю на добром слове, товарищ полковник, - сказал Минкин. - Не думаю, что в этом кабинете так уж часто звучат комплименты в адрес клиентов. Поэтому вдвойне ценю.
  - Алексей Иович, тебе не стоит переоценивать...
  - Вот как? Мы уже перешли на "ты"? Что-то новенькое. Давайте, Глеб Васильевич, дого-воримся, так сказать, на берегу. В советской конституции записано равенство прав граждан, то есть вы и я - абсолютно товарищи, поэтому мне не хотелось бы чувствовать себя в чем-то ущем-ленным...
  - Не понимаю.
  - Глеб Васильевич, вы и я - люди интеллигентные (надеюсь, не станете против этого воз-ражать?), а в таком случае этика поведения требует, чтобы мы с вами условились обращаться друг с другом либо на "вы", либо на "ты". Лично мне любой вариант подходит. А вам?
  - Мне? - замялся Муратов. - Без разницы, хотя... Все же лучше будет, если мы станем об-щаться на "вы".
  - И ладно, - Минкин в третий раз обвел взглядом кабинет. - А прежде было куда как скромнее у вас, Глеб Васильевич. В том кабинете коза, как говорится, ляжет, а хвост протянуть уже некуда. Теперь - иначе. Теперь - полный комфорт. Теперь, как говорится, тепло, светло и мухи не кусают. Вы согласны? Такая обстановка располагает к дружескому общению и взаимо-понимаю, не так ли? Все свидетельствует о том, что у нас предстоит неформальная беседа. Я ри-скну предположить, что вы меня пригласили лишь за тем, чтобы признать ошибочность моего задержания, извиниться и, как следствие, отпустить. Я прав?
  - Боюсь, что нет... Впрочем, Алексей Иович, давайте перейдем к существу дела.
  Минкин удивленно вскинул глаза на полковника, сидящего напротив, в полуметре от не-го.
  - Простите, я вас не понимаю, Глеб Васильевич. К существу? К делу?! Но какому?! Ника-кого дела нет и быть не может. И вы это понимаете даже лучше меня.
  Муратов был невозмутим. Он именно такую тактику поведения избрал для себя заранее.
  Алексей Иович, мы друг друга знаем давно, поэтому не стоит друг друга водить за нос, не так ли?
  - Согласен, не стоит. Но я лично этого делать и не собираюсь. Не вижу необходимости, так как задержан по недоразумению и буду отпущен на свободу.
  - Я бы так не сказал, - возразил Муратов.
  - Давайте по честному...
  - Давайте, Алексей Иович.
  - Если бы хоть что-то "тянуло" на дело, то вы бы со мной встречаться не стали, особенно вот так, неформально. Вам это не с руки: у полковника, начальника "уголовки" всей области работы невпроворот. Я, разумеется, себя уважаю, но тем не менее вынужден сказать: я - изна-чально птица не вашего полета... Вот, вчерашний зелененький старший лейтенантик - иное дело. Но вы... Зубр...
  - Вынужден признать: вы правы... Но лишь отчасти. Однако, - Муратов внимательно по-смотрел на собеседника, - вас самого не настораживает...
  - Меня ничто из происходящего, Глеб Васильевич, не настораживает. Удивляет? Да! Удивляет, что к столь скромной персоне, каковою являюсь я, оказывается, проявила самое при-стальное внимание "уголовка" всей области. Вы знаете, кто я. Я знаю, кто вы сейчас... Не по чи-ну... Может, объясните, Глеб Васильевич, что происходит?
  Муратов не стал отвечать на прямо поставленный вопрос.
  - Алексей Иович, я внимательно изучил документы вчерашнего обыска...
  - И что там такого, неординарного? Ничего! Почему-то изъяли меховые изделия, сданные кем-то в комиссионку. Ну, и...
  - Не надо меня дурачить, Алексей Иович. Изъятые у вас меховые мужские изделия нико-гда не сдавались ни в какую комиссионку. Это мои люди уже установили. Но самое неприятное для вас - вы никогда не работали в том комиссионном магазине, на который указали следователю во время обыска. Как видите, ложь в квадрате. Зачем? Вы же опытный вор, вы же знаете, что проверить вашу информацию не составляет никакого труда.
  - Ну... не работаю в этом, работаю в другом.
  - Не крутите, Алексей Иович, не надо! Не работаете вы ни в этой, ни в какой-либо другой "скупке".
  - Уверены?
  - Проверили. Вы, конечно, работаете, но по основной своей профессии - воровской. И все изъятые у вас вещи краденые.
  - Уверены?
  - Абсолютно!
  - Если это так, то в чем вопрос? Почему встречаетесь со мной вы, а не вчерашний следо-ватель? Почему ему бы не предъявить обвинение?
  - Это - еще успеется. Вы прекрасно знаете УПК, по которому у нас есть законных трое су-ток, в течение которых мы имеем полное право вас задерживать без предъявления обвинения.
  - Право у вас такое есть, Глеб Васильевич, но я смысла не вижу.
  - А смысл в том... - Муратов встал со своего места, прошел в угол, где стоял встроенный шкаф, открыл верхнюю створку антресолей, достал пыжиковую шапку и кожаное пальто-дубленку и вернулся назад, бросив перед Минкиным на стол. - Скажите, откуда у вас вот эти кон-кретно вещи?
  Минкин, нимало не смутившись, повертел в руках обе вещи и отложил в сторону.
  - Оттуда же, откуда и все остальные, Глеб Васильевич, - спокойно ответил он.
  - Если я вас правильно понял, вот эти, как и другие меховые изделия, изъятые у вас во время вчерашнего обыска, ворованные?
  - Извините, я этого не говорил. Прошу вас, Глеб Васильевич, не передергивать.
  - Тогда как вас понимать?
  - Это как вам уж будет угодно.
  - Мне "угодно" знать правду, Алексей Иович. Вы меня знаете и знаете хорошо...
  - Да уж...
  - Вы знаете, что если я "зацепился", то не отпущу ни под каким видом...
  - Это другой случай...
  - Почему вы так считаете?
  - Потому что знаю, что на этот раз вытяните пустышку. Примите мои искренние собо-лезнования. Мои слова бьют по вашему самолюбию, но я говорю правду.
  - Правду? Какую правду?! Вы же так мне и не ответили на вопрос, откуда у вас вот эти две вещи?
  - Глеб Васильевич, простите ради Христа, но скажите, почему сегодня вас, а вчера вашего сотрудника в особенности заинтриговали именно эти конкретно вещи? Что в них такого особен-ного, а? Вещи дорогие, особенно дубленка, видно, что импортная и не из соцлагеря, однако и другие не хуже. Скажите, почему? Вы сможете ответить?
  - Нет.
  - Вот видите! Ни вы, ни я на некоторые вопросы не в состоянии ответить. И это логично: если бы заранее знать ответы на все вопросы, то жизнь была бы намного проще. Согласны?
  - Мы - не в равном положении: у меня - тайна следствия, у вас... вы же обязаны говорить правду.
  - Извините, Глеб Васильевич, но я вам ничего не обязан. По крайней мере, до предъявле-ния обвинения. А этого самого "обвинения" не будет.
  - Это вы так решили, Алексей Иович.
  - Я не прав, нет? Тогда, пожалуйста, Глеб Васильевич, если вы считаете, что изъятые ме-ховые вещи являются элементами моей преступной деятельности, то должны быть потерпевшие. Они у вас есть? Где? Пожалуйста, прошу организовать очную ставку... Если не со всеми, то хотя бы с несколькими... Пожалуйста! Прошу! Я готов и к вашим услугам. Ну, а если же таковых нет в природе, то о чем нам с вами говорить, Глеб Васильевич? Вы приятный, конечно, собеседник, но лишь тогда, когда оба в равных условиях. Сейчас нет этого. Вы на свободе, а где я? За решет-кой!.. Мне неловко вам напоминать азбучную истину: в моей профессии так - есть потерпевший, есть и состав преступления. Ну, а когда его нет, то, извините, с чем вы пойдете в суд? С этой вот, якобы, украденной неизвестно у кого шапкой? Смешно, знаете ли.
  - Хорошо смеется тот, кто смеется последним, Алексей Иович.
  - Абсолютно с вами согласен, Глеб Васильевич.
  - А раз так, то позвольте прервать нашу беседу на непродолжительное время, - сказал, неожиданно вставая со своего места, полковник Муратов.
  - Не смею вам перечить, товарищ полковник, - ответил в том же духе Минкин и также по-пытался встать.
  Однако Муратов остановил его, порекомендовав оставаться пока на месте.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 8
  
  
  МИНУТ ДЕСЯТЬ МИНКИН находился один. Точнее - не один, а под надзором дос-тавившего его охранника. Он сидел и думал о том, в связи с чем полковник Муратов столь не-ожиданно объявил "технический" перерыв? Он сошелся на том, что, очевидно, все-таки потер-певшие есть, и Муратов готовит ему "сюрприз": собирается представить их пред его светлыми очами. Кто это может быть? Перебрав в памяти всю свою "клиентуру", не нашел никого, кто бы рискнул прибегнуть к помощи "мусоров".
  Скорее всего, решил он, ему готовят провокацию. Впрочем, он в такую возможность не верит. И лишь потому, что Муратов на подлость не способен. В чем другом, а вот в этом он убежден... Почти убежден, так как вне подозрений на все сто все-таки может быть лишь жена Цезаря.
  А что же Муратов? Абсолютно ничего. Просто-напросто он решил дать возможность Минкину чуть-чуть "поменьжеваться", поломать голову над столь неожиданным его исчезнове-нием.
  Он спустился на первый этаж, заглянул в столовую, подошел к буфетчице, попросил ее налить стакан томатного сока, посолил, медленно-медленно размешал и со сладострастием вы-пил. Потом заглянул к старшему оперативному дежурному, пошуршал телетайпными лентами с сообщениями о криминальных событиях в области, перебросился несколькими фразами с капи-таном Сорокиным, сидевшим за пультом, вышел и степенно преодолевая ступени лестничных маршей, не торопясь, поднялся к себе.
  Но в кабинет вошел стремительно, прошел на прежнее место, сел. Муратов заметил, что его встретил тревожный взгляд Минкина. Все-таки тревожный!
  Тотчас же конвоир вышел.
  - Ну, подумали? - глядя прямо в глаза Минкину, спросил полковник Муратов.
  - А о чем, простите, я должен был подумать? - вопросом на вопрос, глядя также в глаза собеседнику, ответил Минкин.
  - Я полагаю, что было о чем.
  - Вы, как всегда, ошибаетесь.
  - Мне искренне вас жаль, Алексей Иович... Я же просил вас не валять дурака. И, кажется, еще в самом начале беседы пришли к согласию в том, что среди здесь присутствующих дураков нема.
  - Это так.
  - В чем же дело?
  - Сам не знаю, чего вы от меня добиваетесь?!
  Муратов усмехнулся.
  - Скажите, Алексей Иович, почему вы так уверены, что у следствия нет и не может быть потерпевших?
  - Интуиция, знаете ли. И плюс опыт общения с вами. Позвольте вам напомнить вашу же собственную манеру поведения: в том случае, когда у вас на руках сплошные "козыри", то вы так вот не валандаетесь, а сразу берете быка за рога; в том же случае, когда у вас в " заначке" нет ни одной приличной карты, то вы начинаете "волынить"... Например, так, как сегодня.
  Муратов, по-прежнему не сводя с его лица глаз, вновь усмехнулся.
  - А вы здорово ошиблись...
  - Неужели?
  - Не ёрничайте, не надо!.. Вам следовало уже догадаться, что я не зря обратил ваше вни-мание вот на эти вещи, - Муратов ткнул пальцем на все еще лежащие на столе шапку и дубленку. - Позвольте вам заметить, что я знаю подлинных владельцев...
  - Ну, и где же они?
  - Они будут, но в свое время. И очная ставка состоится с потерпевшим. И он, наверняка, вас опознает.
  - Скажете тоже!
  - Все-таки не верите?
  - Нет, не верю.
  - Почему?
  - У вас есть потерпевший? Давайте его сюда - и делу конец. Вы знаете, что я не тот, кто при наличии неопровержимых улик станет увиливать. Давайте играть в открытую? По честному, а?
  - Я давно вам предлагаю рассказать, где, когда и при каких обстоятельствах у вас оказа-лись, ну, вот, хотя бы эти две вещи - шапка и дубленка. Потом - доберемся и до других, изъятых во время обыска.
  - Что бы вы ни говорили, но у вас, Глеб Васильевич, нет потерпевшего, нет заявления от него. Есть? Покажите! Дайте прочитать заявление. Если это действительно его шапка и дубленка, то обещаю сразу и чистосердечно дать исчерпывающие показания. Идет?
  Муратов почесал в затылке.
  - Понимаете, есть одна чисто техническая загвоздочка, а то бы...
  - А я вам что говорю?! Стали бы вы со мной тут несколько часов цацкаться, если бы у вас что-то было.
  - Я все-таки никак не могу понять, почему вы так уверены в себе, Алексей Иович? Что вы знаете такое, чего я не знаю?
  - Мне вас искренне жаль... Да, я бы помог вам, пожалел, но с вами нельзя расслабляться: цап-царап - и был таков. Поэтому, простите за банальность, вынужден констатировать: не пой-ман - не вор.
  - Вы не пойманы? Но вы же у меня в кабинете и не чаи распивать пришли, надеюсь, по-нимаете?
  - Ловлю на слове: могли бы и чайком угостить... как в прежние времена.
  - Не до чаёвничания! - в сердцах бросил Муратов.
  - Почему? По-моему, в самый раз... - Минкин изучающе смотрел на полковника. - Вы на-чинаете нервничать? Вы не можете смириться с тем, что вы, Пинкертон за Љ1 в Свердловске и Свердловской области, вы, корифей сыска, не можете "расколоть" какого-то вора? Но вам сле-довало сразу же признаться в своем бессилии... на этот раз. И честно сказать, что у вас сегодня достойный соперник. И признать за факт, что он, то есть я, на этот раз обыграл вас. Согласитесь, ведь вчистую же партия мною выиграна?! Нет, не умете вы еще достойно проигрывать, не умеете! Вот... когда научитесь - поговорим.
  - А вы?..
  - Я? Что я? Со мной все в порядке...
  - Ничего себе, "в порядке": взяли тепленьким и с таким числом краденого.
  - Ну-ну-ну! Товарищ полковник, что вы такое говорите? Где вы видите краденое? Что, на шапке написано, что она умыкнута? Не серьезно! От кого-то другого подобное услышать - еще ладно, но от вас...
  - Но вы же не можете объяснить появление у вас такого числа дорогих вещей... Докажите, что они не украдены, - и разойдемся с миром.
  - Дорогой Глеб Васильевич, а мы и так разойдемся с миром - это, во-первых. Доказывать я ничего не должен, вы должны доказывать - это, во-вторых. Я могу попытаться лишь объяснить, а уж ваше дело, верить моему объяснению или нет - это, в-третьих.
  - И что за объяснение вы приготовили на этот раз? Любопытно, знаете ли.
  - Охотно удовлетворяю ваше любопытство: я, частным образом, скупаю у населения ве-щи, а потом перепродаю и на этом имею некоторый доход. Каково объяснение?
  - Чепуха! Вор, настоящий вор не станет пачкать руки скупкой и перепродажей.
  - Значит, не верите! Тогда - докажите, что это не так. Пожалуйста, у вас есть шанс дока-зать недоказуемое.
  - Поразительная самоуверенность! Смотрю на вас и дивлюсь: откуда, с чего?!
  - Разрешите вас поправить - не самоуверенность, а уверенность в себе, иными словами, профессионализм. Только настоящий профессионал в своем деле может быть уверен в своих си-лах, знаниях, в своем опыте. Например, вы - тоже профессионал. Да... в чем наша проблема? Мы с вами настоящие профессионалы и дело свое знаем... Прошлый раз вы одержали верх, на этот раз - я. Счет партии - 1=1, то есть ничья.
  - Цыплят по осени считают...
  - Приятно, черт побери, разговаривать с интеллигентным человеком: у вас что ни фраза, то поговорка... А, знаете, я бы мог вам все-таки помочь...
  - В чем?
  - Доказать вы все равно ничего не сможете. Я все равно через, максимум, пару часов буду дома. И почему бы не пооткровенничать с хорошим человеком? Глядишь - после сгодится, за-чтется, если что...
  - Вот, видите, вы и сами признаете, что попадетесь - не сегодня, так завтра.
  - Только не по этому делу, товарищ полковник. По другому - да, все может быть. "Завязывать" мне еще рано и не собираюсь, поэтому все может быть... Ну, как? Хотите знать всю правду, а? Хотите знать, почему я так уверен, что на этот раз мне ничего не грозит? Ну, признай-тесь, что хотите! По глазам вижу!
  - Скрывать нет смысла: очень был бы рад.
  - Но, чур, без подвоха! Договорились?
  - То есть?
  - Чтобы там никакого протокола или еще чего... Пусть будет просто беседа тет-а-тет двух уважающих друг друга людей. Помните, как у Райкина? Ты меня уважаешь; я тебя уважаю - зна-чит, мы уважаемые люди, - Минкин громко расхохотался.
  - А что вас так пугает протокол?
  - Нет, не пугает: я знаю, чего стоит на суде признательный документ, составленный с на-рушением УПК. С ним даже в приличный туалет не сходишь. Просто среди приличных людей принято договариваться на берегу: если беседа с глазу на глаз, то третий тут уже лишний. Ну, согласны?
  - Пожалуй, что да.
  - Значит, вы гарантируете, что проблем не будет? Обещаете, что, узнав, не станете приме-нять недозволенные методы?
  - Я когда-нибудь?..
  - Вы - нет, но ваши подчиненные... У них всегда кулак чешется.
  - Обещаю, что ничего подобного не будет. Однако, Алексей Иович, я вам не могу обе-щать прекратить попытки доказать вашу вину, так сказать, всеми "дозволенными" методами, то есть законными.
  - Попытка - не пытка... Валяйте!
  - У вас тоже с поговорками-то не худо.
  - С кем ведь поведешься...
  - Итак, слушаю.
  - Глеб Васильевич, вы же знаете, что у милиции всегда были проблемы, связанные со мной...
  - Да уж... Вы хоть и вор, но вор-интеллектуал, вор-новатор, вор, который всегда идет к краже сугубо своим путем.
  - Вот-вот! Милиция как? Если совершена кража, то она сразу ищет что? Аналог! То есть, как выражаются ваши люди, ищут почерк, по которому пытаются затем выйти на человека, ко-торый мог бы совершить кражу. Когда же сталкиваются с вором, который больше работает го-ловой, чем руками, то теряются, хватаются за голову. И сколько ни ищут, но ничего сходного, аналогичного не обнаруживают. В 37-м поступали просто: раз элемент чуждый, то нет вопросов, - заставим признаться в любом преступлении. Сейчас - труднее. Но попытки, основанные на ин-туиции, предпринимаются и сейчас. Вот вы признайтесь: разве не потому считаете меня винов-ным в краже изъятых у меня вещей, заведомо считаете, что знаете, кто я есть, кем я был? При-знайтесь: вы и с обыском ко мне пришли лишь потому, что надеялись на " авось", разве не так? Разве, беря у прокурора санкцию, вы точно знали, что найдете у меня? Ведь явно же наугад дей-ствовали.
  - И тем не менее...
  - Да, на этот раз вам повезло. Вы нашли кое-что. А если бы нет?
  - Принесли бы извинение.
  - Я - не об этом. Да и зачем мне извинение? В красный угол и молиться?.. Короче, всякое оригинально совершенное преступление доставляет вам немало головной боли...
  - Пять лет назад нам пришлось повозиться с вами. Дело прошлое: тогда я уже потерял надежду припереть вас к стенке. Думал, что придется отпустить на волю. Однако в конце концов удалось "наскрести". По правде говоря, я тогда не был доволен результатом, тем приговором.
  - Спасибичко! А вы хотели, чтобы я "загремел" на червонец? Ну, да! Держите карман шире! Короче, я начал издалека. Зачем лезу в историю? Чтобы понятнее было...
  Стоявший на столе, отдельно от пульта, бордовый телефон подал свой голос. Муратов потянулся и снял трубку.
  - Полковник Муратов - у телефона... Здравствуйте... Очень мило... Как говорится, на лов-ца и зверь... Да, вы правы... Занимаемся... Да... Результат?.. Есть кое-что... Ну, это не телефонный разговор... Да, было бы неплохо... Когда?.. Если вас не затруднит, то хотел бы видеть вас в 16.00.. Да, у себя, если не возражаете... Нет-нет, не завтра, а сегодня... Да... Да... Тогда - до встречи, - он положил трубку и отодвинул назад телефонный аппарат - Продолжайте, Алексей Иович. Только, прошу вас, без исторического экскурса, хорошо? Интересно, конечно, но у меня со временем настоящий, как выражаются шахматисты, цейтнот.
  ЧАСТЬ 9
  
  
  ГЕНЕРАЛ, ПРИНЯВ НА СОН ГРЯДУЩИЙ ванну, устроился на тахте, подложив под голову маленький пуфик. Включил массивный торшер, изготовленный на заводе имени Калини-на (они тогда только-только входили в моду), взял в руки детектив местного писателя Стаса Га-гарина (поговаривали, о чем слышал генерал, что уральский писатель в большом фаворе у пред-седателя КГБ Андропова). Пожалуй, это не было большим преувеличением: пару месяцев назад Гагарин получил московскую прописку. А одно это уже свидетельствовало в пользу подтвержде-ния слуха. Гагарин - не Юлиан Семенов, с именем и огромной популярностью, перед которым, как по волшебству, распахиваются двери самых важных кабинетов. Гагарин - не столичная штуч-ка, он из провинции, его романы еще неохотно печатают толстые журналы. Печатают... иногда, однако через силу, что также говорит о том, что кто-то "сверху" хорошо продавливает.
  Прошлой осенью, на одном из элитных банкетов генерал оказался за столом рядом с Га-гариным. Он, Емельянов, справа от уральской знаменитости, а слева с чистым русским лицом и незатейливой прической на голове его супруга (кстати, несколько возвышающаяся над мужем, что, судя по всему, самого писателя ничуть не трогало и даже наоборот: он, кажется, гордился, этим, ставил себе в заслугу).
  Емельянов вспомнил тот банкет и улыбнулся. Ольга Геннадьевна, наблюдавшая за своим супругом краем глаз, заметила:
  - Чему радуешься? - спросила она.
  - Так... пустяк.
  - Не хочешь? Секретничаешь? От кого? От меня?!
  - Да, на память пришел прошлогодний банкет... На нем близко познакомился с этим вот автором, - он показал на книгу.
  - Ты?.. Знаком с Гагариным?! - вопрошающе воскликнула жена. - И мне - ни слова?
  - А что тут такого?
  - Ну, ты даешь, муженек! Это ж мой самый любимый...
  - Это я уже успел заметить, - с ухмылкой прервал ее генерал, - что женщинам он нравится. Особенно, я так думаю, его шкиперская бородка. Как завидят, так ноги у них подкашиваются... И ты - туда же... Смотри мне... не стоит, надеюсь, напоминать, насколько я ревнив?
  Ольга Геннадьевна звонко рассмеялась.
  - О, да ты у меня настоящий мавр, - она встала подошла к мужу и чмокнула в щеку. - Раз-ве я тебя, мой генерал, могу на кого-то променять? Дурашечка! Да и я, в отличие от тебя, даже не знакома с писателем, а люблю... люблю лишь его романы, можно сказать, обожаю. И к его шки-перской бородке, если бы... А ты, я вижу, не слишком...
  - Почему? Нет! Пишет ничего, читаю с удовольствием, вот только со временем у меня... на чтение романов не остается. Прихожу со службы - и в постель, баиньки. Даже с тобой "поиграть" иногда забываю, - он дотянулся до ее щеки и также звонко чмокнул. - Прости.
  - Прощаю, - Ольга Геннадьевна вернулась назад к столу, и в ее руках вновь замелькали вязальные спицы. - Уже давно прощаю. Оцени мой подвиг. Другая бы...
  - Ну-ну! Ты эти мысли выбрось из головы...
  - Я выбрасываю, а они снова приходят. Да, - она оторвала глаза от вязания, - что там, на банкете такого смешного было?
  - Про жену писателя вспомнил...
  - Что, и она там была?
  - Да.
  - Мужу это делает честь.
  - Ты преувеличиваешь.
  - Почему?
  - Мне показалось, что она мужа держит в ежовых рукавицах.
  - И он? Не бунтует?
  - По-моему, ему даже по душе... подчиняться. Знаешь, я видел, когда наливали в очеред-ной раз рюмки, произносили тост и надо было поднимать рюмки, то жена бросала взгляд на Га-гарина: многое говорящий взгляд... даже мне. Это она командовала: " Не до дна!" Он отпивал чуть-чуть и с большой неохотой отставлял рюмку в сторону. Я так думаю: жена знает его сла-бинку - преклонение перед Бахусом - и "бдит". Очевидно, и на банкеты-то по этой причине одно-го не отпускает. Он, заметив, что я все понял в их супружеских взаимоотношениях, сам заговорил на эту тему. С гордостью и чувством собственного достоинства заговорил. Писатель рассказал, что у него жена не просто жена, а Бог, царь, и воинский начальник, то есть все; например, она, отработав смену на производстве, приходит домой, все делает по хозяйству, ограждая супруга буквально от всех забот по дому; более того, вечером, управившись с домашними делами, она приступает к исполнению обязанностей секретаря-машинистки, садится за пишущую машинку и до полуночи печатает им написанное за день. Услышав, я заметил, что она могла бы и не рабо-тать на производстве. На это Гагарин возразил: "Что вы, она же добытчица! Без ее зарплаты как бы мы прожили? Мои-то доходы от писательства ненадежны - то ли будут, то ли нет. А кушать хочется каждый день. Так что, сами понимаете..."
  - И она... слышала и слушала ваш разговор?
  - Естественно.
  - Наверное, по-своему комментировала.
  - Что ты, нет, на это ни слова не проронила. Даже тогда, когда он заговорил о ее "тирании". Под "тиранией", как объяснил, он имеет в виду некоторое с ее стороны ограничение его прав и свобод, в особенности, когда касается выпивки: многочисленных приятелей-собутыльников только так "отшивает". "Я, - сказал он мне под вечер, - не состоялся бы как писа-тель, если бы не жена. Рулит она жестко, но со мной это острая необходимость". "Я не обижа-юсь, - добавил он, - даже тогда, когда иду в кафе работников искусств на встречу с собратьями по перу, и она выдает мне строго дозированную сумму на карманные расходы. Она знает: сколько бы ни дала - домой все равно вернусь заполночь и без копеечки в кармане". И, знаешь, я пове-рил: он счастлив, что у него такой домашний "управленец".
  - Героическая ему досталась женщина.
  - Я тоже так думаю. Но ее "героизм" мало кому из мужиков приходится по нраву. Гага-рин же смирился, не восстает против "тирании", даже радуется, что у него такие прочные тылы: он пишет, а все остальное - на плечах жены.
  - Сильно любит, видно, - грустно добавила Ольга Геннадьевна.
  - Помимо любви, она не лишена и обычного практицизма...
  - Ты думаешь?
  - Она считает: хорошо мужу - хорошо и ей, жене... в конечном счете.
  - Ну, ее-то выгода дается ей слишком дорогой ценой... Я бы так не смогла.
  - Ее философия проста: каждый в семье делает то, что лучше всего получается; она не может и никогда не сможет писать хорошие романы, но зато все остальное у нее получается очень хорошо.
  - Тяжко!
  - Ты думаешь, книгу вот такую легче написать?
  - Я ничего не думаю. Я знаю ее женскую долю. И не завидую. Сочувствую. Мне жаль ее. Не приведи Господь.
  - Ну, ты не очень-то! Знаешь ли ты, что он и его семья получили московскую прописку?
  - Наверное, как "лимитчикам".
  - Вот и нет.
  - Настоящую?
  - Да.
  - Тоже радости мало. Будут несколько лет таскаться по гостиничным или, того хуже, об-щежитским углам. Вон, Соловьева из обкома, перевели в ЦК, но они все еще живут в гостинице, на чемоданах.
  - А вот Гагарин со всей семьей уже живет в Москве. Причем обживают квартиру улуч-шенной планировки на Ленинградском проспекте из четырех комнат.
  - Этого не может быть! - воскликнула удивленная Ольга Геннадьевна.
  - У нас все может... Говорят, что такую роскошную квартиру ему дал лично Андропов. Говорят, что в знак признательности за его роман, опубликованный недавно в "Роман-Газете".
  - Вот это да!
  - А ты говоришь...
  - Выходит, товарищ Андропов тоже читает "Роман-Газету"?
  - Выходит.
  - Повезло!
  - К везению приложено и много труда.
  - Не он один такой трудолюбивый...
  - Но и жена такая не у всякого писателя.
  - Ты прав, однако...
  Ольга Геннадьевна что-то хотела напоследок возразить, но зазвонил телефон. Генерал уже приподнялся со своей лежанки, но жена его остановила.
  - Лежи уж...
  Она подошла к журнальному столику и взяла трубку.
  - Да... Генерала?.. А без него никак?.. Умрете?.. Столпотворение?.. Хоть бы один вечер да-ли по-людски ему провести... Я-то понимаю, а вот вы... Что?.. - она прикрыла трубку ладонью. - Иди. Говорят, что-то очень важное.
  Генерал без всякого удовольствия встал.
  - А, черт! - в сердцах бросил он. - Кому в столь поздний час понадобился? Пять минут не дадут покоя.
  И все-таки взял трубку.
  - Слушаю...
  - Владимир Александрович... товарищ генерал, - он, конечно же, узнал голос в трубке, - ваша личная просьба, кажется, исполнена.
  - Не понял: какая еще "просьба"?
  - Пальто и шапка известных вам людей находятся у меня.
  - Что? - но генерал быстро пришел в себя. - Высылай дежурную машину. До моего приез-да, чтобы ничего, понял?
  - Разумеется, - несколько легкомысленно, как показалось генералу, ответил Муратов и положил трубку.
  Генерал стал собираться, а следом за ним неотступно следовала Ольга Геннадьевна, пы-таясь угадать каждое его движение, стараясь угодить мужу. Она ходила за ним и ворчала:
  - Ну, что это за работа у тебя, а? Ночь-полночь звонят, кому ни лень...
  Генерал огрызнулся.
  - Не "кому ни лень", как ты изволила выразиться, Олюсенька, а начальник уголовного розыска.
  - Все равно не понимаю. Как так можно, чтобы по первому же звонку срываться с места и мчаться на службу?
  - Служба есть служба - пора бы привыкнуть, что ты не просто жена, а жена милиционера, у которого, как поют в песне, "служба - дни и ночи".
  - К этому трудно привыкнуть... Мне-то что? Мне-то ни жарко, ни холодно. Тебя жалко. Помыкают тобой... Ты генерал или нет? Рыкнул бы раз, другой - стали бы посамостоятельнее... Приучил... Чуть что - прячутся за твою спину. Не хотят брать ответственность. Наверное, за спи-ной хихикают.
  - Ну, да! У меня похихикаешь... Плохо меня знаешь...
  - "Уж больно ты грозен, как я погляжу"...
  - Не веришь? Переходи к нам работать - почувствуешь на собственной шкуре. Думаешь, я там, как дома? Сю-сю да сю-сю? Как бы не так. Достается мужикам. Им - не позавидуешь. Спуску - никому.
  - Рассказывай. Так я тебе и поверила. То-то звонят по каждому пустяку.
  - Муратов не по пустяку позвонил. Не суди, если не знаешь.
  - Погоди-ка... Уж не связано ли с тем звонком Эльзы Ивановны? У-у-у, бабский угодник.
  - Перестань, дорогая, - надев папаху и шинель, он притянул рядом стоящую жену, и об-нял. - Служба есть служба... Мне пора. Наверняка, машина уже у подъезда.
  А что, шофер не может сообщить? В машине нет рации?
  - Может, есть. Может, и нет... Я - не надолго. Не больше, чем на полчасика. Не скучай и жди солдата со службы.
  Ольга Геннадьевна фыркнула.
  - Как будто у меня есть выбор.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 10
  
  
  ЗАПЫХАВШИСЬ, ГЕНЕРАЛ ЕМЕЛЬЯНОВ вошел в кабинет своего начальника уго-ловного розыска. Прошел к столу и сел, напротив стоявшего у окна полковника Муратова. Вы-тащил из кармана платок, вытер чуть-чуть одутловатое лицо.
  - Ну... выкладывай, что у тебя там? - и тут заметил на столе шапку и пальто. - Эти? Отку-да?
  - А рассказывать, собственно, и нечего. Все элементарно просто... Случайность.
  - То есть? - генерал недовольно посмотрел на полковника. - Не забывай, время позднее, избавь-ка меня от этого загадочного тона. Докладывай коротко, но ясно, понял?
  - Слушаюсь, - покорно ответил Муратов. - Я, кажется, однажды мельком уже докладывал, что есть у меня в воровском мире "корешок" давний. Жулик он отменный. Можно даже сказать, большой интеллектуал. По человеческой психологии мог бы докторскую защитить. Лично я его уже трижды брал, а ему хоть бы что. Как с гуся вода. Надолго засадить не удавалось. Срок полу-чал по минимуму, а иногда даже ниже низшего предела. Кражи он совершал элегантно, без отяг-чающих обстоятельств. Плюс: когда видел, что не отвертеться, не юлил, чистосердечные давал показания, чем также подкупал суд. Отсидит срок, возвращается. И вновь начинает изобретать способ воровства, ничем не похожий на прежние. Никогда наперед не знаешь, на какой сейчас струнке человеческой души играет. А посему "выход" на него всегда сопряжен с проблемами.
  Генерал начал проявлять нетерпение, заерзав на стуле.
  - А если покороче? Все, что ты тут мне рассказываешь про новоявленного профессора психологии, никакого отношения к моей просьбе не имеет.
  Полковник Муратов возразил:
  - Не согласен. Значение имеет. И самое непосредственное... Разрешите продолжить?
  - Хорошо, валяй.
  - По одному уголовному делу у меня на его счет имелись сильные подозрения. Запросил у прокурора санкцию на обыск на квартире его сожительницы. Получил. И поручил провести по всей форме своим ребятам. И нашли они совсем не то, что предполагалось. По тому делу - ниче-го. Но ребята нашли в кладовке большой баул с меховыми изделиями. По всем признакам, вещи были приготовлены к сбыту. Им объяснение показалось подозрительным, хотя и убедительным. Мне - тем более.
  - Ты, что, сам участвовал в обыске? - спросил генерал.
  - Нет. Я лишь заглянул, так сказать, под занавес. И с первого взгляда обнаружил среди найденного вот это, - Муратов кивнул в сторону лежащих на столе вещей. - Задержали. Достави-ли сюда, в управление. Сегодня составил с ним первую беседу... без следователя и составления протокола. Так сказать, состоялась встреча старых знакомых. Все бы ничего, но неувязочка одна получается, товарищ генерал...
  Генерал его прервал.
  - Ерунда, полковник, брось мудрствовать, не забивай голову себе и мне. Пальто и шапка, кажется, найдены. Пусть Эльза Ивановна посмотрит, опознает. Вернем ей похищенное и поста-вим на этом точку. Забудем, а? Будем считать, что никакой моей просьбы не было.
  Муратов покачал головой.
  - Извините, товарищ генерал, но я вас вынужден разочаровать: все гораздо сложнее...
  - О чем, полковник?
  - Рассказ Минкина разительно отличается от того, что вам поведала Эльза Ивановна...
  - Спятил, полковник?! Веришь вору и ставишь под сомнение добропорядочность Эльзы Ивановны? Нет, не ожидал от тебя такого.
  - Я действительно верю Минкину...
  - Да, ты верь хоть самому дьяволу - это твоя проблема. Но Эльзу Ивановну не тронь, по-нял?
  - Понял-то понял, однако...
  - Ты опять?! - генерал вскочил со своего места. - Никаких "однако" я не допущу! Пригла-шай Эльзу Ивановну и пусть забирает свои вещи к чертовой матери. Точка! Не хочу больше раз-говаривать на эту тему! - Емельянов зашагал к выходу из кабинета. - Распоясались, мерзавцы! Правильно говорят: распустил я вас. Ну, ничего, доберусь-таки до вас... Еще попляшете...
  - Товарищ генерал, но Эльза Ивановна тут, скорее всего, ни при чем!
  Емельянов остановился, обернулся и уставился на Муратова.
  - Это как?!
  - Я так думаю, что и она не знает всей правды.
  - Ты... ты... на что намекаешь? - только что багровость его лица сменилась мертвенной бледностью.
  - Я почти уверен в том, что ее ввел в заблуждение супруг...
  - Александр Максимович!? - воскликнул Емельянов.
  - Да, - твердо ответил Муратов, несмотря на явный гнев шефа.
  Генерал вернулся к столу и сел на прежнее место.
  - Знаешь, полковник, а ты давно был у психиатра?
  - Очень давно.
  - Это и видно.
  - Пока обхожусь.
  - И напрасно: налицо явные признаки расстройства психики.
  Муратов прекрасно понимал, почему так нервничает генерал. Он ему сочувствовал. Од-нако упрямо продолжал стоять на своем.
  - Самое главное - не было никакого нападения на товарища Житникова.
  - Не было, говоришь? Кто тебе это сказал? Тот самый вор? И ты ему веришь! Смешно да-же... У всякого мало-мальски уважающего себя вора своя, заранее приготовленная легенда... Впрочем, тебе ли этого не знать? Выходит, что товарищ Житников сам снял с себя пальто и шап-ку и передал твоему Минкину, а? Согласись, глупость ведь!
  - Он ничего не передавал - это верно, что Минкин похитил шапку и пальто секретаря об-кома.
  - Ну, наконец-то!
  - Но при обстоятельствах совершенно иных, товарищ генерал.
  - Значит, это другие вещи, принадлежавшие другому потерпевшему. О чем мы спорим? Мы же все еще не знаем доподлинно, те ли это шапка и пальто, которые были похищены у Жит-никова.
  - Никак нет, товарищ генерал...
  - То есть?
  - Я уже приглашал Эльзу Ивановну. Сегодня, во второй половине дня. И она опознала вещи мужа... Это те самые шапка и пальто. У нее - никаких сомнений.
  - Все запуталось: вещи те, а обстоятельства похищения другие. Кто врет?..
  - Житников...
  - Опять?
  - Не верите мне - послушайте сами Минкина.
  - Его?.. А где он?
  - Здесь, на первом этаже.
  - Давай сюда. Поговорю с подозреваемым... А то мозги набекрень... от общения с тобой.
  Через пару минут в кабинет вошел Минкин.
  - Кто такой? - с порога спросил его генерал.
  - Простите, гражданин начальник, мы с вами незнакомы. А посему воспитанные люди на-чинают знакомиться с того, что друг друга приветствуют... Здравствуйте!
  - Добрый вечер, - буркнул генерал.
  - Во-вторых, воспитанные люди приглашают посетителя присесть.
  - Присаживайся, - вновь буркнул генерал.
  - В-третьих, воспитанные люди стараются общаться с незнакомыми людьми на "вы".
  С трудом сдерживаясь, генерал через силу пробурчал:
  - Извините.
  - В-четвертых, негоже допросы учинять по ночам...
  Генерал, побагровев, вскочил со своего места. Он свирепо переводил взгляд с Минкина на Муратова и обратно.
  - Ты... кого мне подсунул, а?! - громыхнул он. - Он, что, издевается?! Он, что, не понимает, что не на курсах по этикету, а в милиции.
  Муратов спокойно заметил:
  - Я же говорил вам, товарищ генерал: это вор, но вор особенный.
  Генерал стал остывать. Он снова сел на стул.
  - Пожалуйста, не кричите на меня. Я такого обхождения не заслужил. Да и не из пугли-вых. Не 37-й на дворе, когда перед вами все трепетали.
  - Извините... Ну, хорошо... Меня, гражданин Минкин, интересует лишь одно: как к вам попали вот эти конкретно вещи, - генерал ткнул пальцем в лежащие на столе шапку и пальто. - Помните? И не бойтесь, не для протокола.
  - А я и не боюсь. Я знаю, что мне ничего не будет.
  - Допустим... Расскажите обстоятельства.
  - Извольте, гражданин начальник. Ради вас... Вы хоть и ругаетесь, но человек, вижу, не-плохой... Это было в прошлую пятницу... Должен вам заметить, что пятница - основной и ре-шающий мой рабочий день... Так вот... Около девятнадцати часов. Я поднялся на третий этаж дома номер 49/3 по Луначарского, открыл дверь квартиры 90, снял в прихожей с вешалки пальто и шапку, которые я приглядел заранее. Вот и все.
  Генерал спросил:
  - А что хозяева?
  - Простите, но я позволю себе уточнить: не хозяева, а хозяйка. В названной мною квар-тире одиноко проживает, ну, очень обаятельная дамочка.
  - Вы ее знаете?
  - В лицо, только в лицо, к сожалению... Дамочка обаятельная, - повторил еще раз Минкин с явным удовольствием. - Короче говоря, как раз мой контингент.
  - Ну, хорошо... Как вы могли войти, что хозяйка не заметила, как вы умыкнули ее такие дорогие вещи?
  - А ей явно было не до того, с одной стороны, гражданин начальник. С другой стороны, эти вещи не ей принадлежащие.
  - Чьи же?
  - Ее, я бы так сказал, хорошего и очень близкого приятеля.
  - Вы и его знаете?
  - В лицо, только в лицо, к счастью. Правда, точно знаю, где он работает...
  - Вы о чем?
  - По номерам черной "Волги" определил, что он - важная персона из обкома партии. Проследил, как он не раз на ней подъезжал к дому своей пассии.
  - Может, и номер машины назовете?
  - Пожалуйста: 00-04 СВА. Думаю, вам этот номер многое говорит.
  - Почему вы решили, что мужчина не к себе домой приезжает?
  - Во-первых, я точно вычислил, что в квартире проживает, как я уже сказал, одинокая да-мочка, разведенная. А, во-вторых, такие "шишки" по Луначарского не проживают.
  - Где проживают?
  - В новом микрорайоне, рядом с площадью, на Антона Валека. Там их дома.
  - А вы хорошо информированный человек.
  Минкин, опустив глаза, скромно ответил:
  - Профессия обязывает.
  - Ну, артист!
  - Благодарю. Воспринимаю как комплимент с вашей стороны, гражданин начальник... Изучил... Наблюдал... Даже график его посещений составил: каждую пятницу, после рабочего дня.
  - Ну... хорошо. На этом закончим, - неожиданно сказал генерал, с минуту помолчал и до-бавил. - Уведите задержанного.
  Минкин встал и разочарованно спросил:
  - Не отпускаете? А я-то думал, что вы во всем разобрались и отпустите меня домой. Вто-рые сутки я у вас. Жена волнуется, что так долго меня нет.
  - Придется, видимо, вашей супруге еще немного подождать, - ответил генерал, усмехнув-шись.
  - Сожалею, искренне сожалею, что вы меня задержали по совершенно пустому, с точки зрения права, делу. Никакого прибытка - ни вам, ни мне. Кстати, в этом же я весь день убеждал полковника Муратова. Он не верит, что меня все-таки придется отпустить - не сегодня, так зав-тра.
  - Хорошо... Идите, гражданин Минкин... Подумаем.
  - Благодарю. Вы вселили в меня надежду на благополучный исход этой неприятной для всех нас истории.
  - Уведите задержанного. Он несколько лет жизни забрал у меня. Больше - не хочу!
  - Ухожу, ухожу. Пожалуйста, только не надо нервничать. Рад был познакомиться. Всего наилучшего! Прощайте... С полковником Муратовым не прощаюсь, так как знаю, что без своих знаков внимания не оставит, следовательно , без встреч не обойтись. Будьте здоровы!
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 11
  
  
  ОХРАННИК УВЕЛ МИНКИНА. В кабинете повисла напряженная тишина. Генерал Емельянов молчал, упершись взглядом в лежащие перед ним шапку и пальто. Муратов благора-зумно посчитал, что в подобной ситуации любые вопросы могут оказаться неуместными. Он ждал от шефа принятия решения. Он понимал, что принятие любого решения дастся ему не лег-ко. Он пробовал предположить, о чем думает его генерал, но в голову ничего путного не прихо-дило. Попробуй тут угадать. Однако в одном он был абсолютно уверен: идет внутренняя борьба между профессиональным долгом, офицерской честью и некими обязательствами генерала перед семьей Житниковых. Он, генерал Емельянов, дал слово. Поспешил, конечно, однако после драки чего кулаками махать? Дело сделано и назад хода нет. Если, понятно, он хочет, чтобы его уважа-ли, прежде всего, как мужчину, носящему на плечах погоны. Ситуация осложняется тем, что за спиной Житниковых маячит тень Щелокова, министра внутренних дел.
  Начальник областного управления внутренних дел встал и тяжело заходил по кабинету. Потом подошел к окну, за которым наступало затишье: город отходил от дневной сутолоки. Лишь полупустые ярко светившиеся трамваи-одиночки, громыхая на рельсовых стыках, проно-сясь на большой скорости, нарушали тишину позднего январского вечера.
  Он заговорил, как бы размышляя вслух.
  - Забавно, черт побери, получается. Вещдоки преступления? Налицо! Показания подозре-ваемого? Тут как тут! Притом - самые обстоятельные. Но где потерпевший?! Кстати, - генерал резко повернулся к рядом стоящему Муратову, - почему бы не порыться в базе данных ЭВМ?
  Муратов понял.
  - Ходил я к операторам. Сделали мне распечатку всех обращений граждан по поводу хи-щения меховых изделий. Проанализировал. Отобрал двоих заявителей. Доставил сюда. Предъя-вил им для опознания изъятые у Минкина вещи, в том числе и эти, - он кивнул в сторону лежа-щих на столе шапки и пальто, - однако результат отрицательный. Была у меня, хоть и малая, на-дежда, но, увы...
  - Чертовщина какая-то, - Емельянов вновь уставился в окно. - Надо же до такого доду-маться... Его бы такую сообразительность да во благо обществу - цены бы не было.
  - Оригинал - чего уж тут, - подтвердил Муратов, догадавшийся, что речь ведет его гене-рал о его подопечном Минкине. - Он и прежде нашему брату крови попортил достаточно.
  - Он, мерзавец, догадывается, что мы против него бессильны.
  - Ну, чем не профессор психологии! - воскликнул Муратов.
  - Восхищаешься?
  - Почему бы и нет, Владимир Александрович? Люблю иметь дело с умным и интелли-гентным противником. Такому и проиграть не грех...
  - "Проиграть"? Считаешь, что...
  - Владимир Александрович, полагаю, что держать его у нас не имеет смысла. Сами знае-те, какой я ненавижу выпускать из рук "добычу", но делать-то нечего, не вижу иного выхода из ситуации.
  - Ты сказал, что была Эльза Ивановна. Не пробовал "закинуть удочку" насчет того, что-бы...
  - Попробовал.
  - Слушать не хочет?
  - Да... Муж, говорит, узнав, что она все-таки обратилась в милицию, не простит ей тако-го. Он, видимо, убедил ее, что не престижно ему, секретарю обкома партии, таскаться по допро-сам. Она поверила. А зря! Сказать бы ей об истинной причине щепетильности муженька...
  - И думать не сметь! Этот скандал не с руки - ни тебе, ни мне. Понял?
  - Не беспокойтесь, Владимир Александрович, не дурак, понимаю ситуацию... Я лишь пробую представить себе, что было бы в этом "благородном семействе".
  - Ну, и задачку задал...
  - Минкин?
  - А кто же еще-то! - генерал обернулся и внимательно посмотрел в глаза Муратову. - Скажи, а ты никому?.. Не проболтался? Подчиненным, например?
  - Что вы, товарищ генерал, как можно! Я сказал, не вдаваясь ни в какие подробности, лишь о том, что было бы неплохо найти шапку и пальто, описал приметы. Парни у меня не стра-дают излишним любопытством. Воспитал их так, что больше той информации, которую им по-ложено знать, не получают. Возможно, догадываются, что ко мне обратился кто-то из моих дружков, так сказать, с частной просьбицей. Не более того.
  - А допросы, протоколы?
  - Имеется лишь два документа - протокол обыска и акт изъятия похищенных вещей. Но в них - ни слова об обстоятельствах хищения. У меня же была просто "беседа" с подозреваемым...
  - Надеюсь, без применения запрещенных приемов?
  - Что вы! Сами знаете, я противник физического воздействия.
  - Как думаешь, жаловаться не будет?
  - По поводу задержания без достаточных на то оснований? - уточнил Муратов и усмех-нулся.
  - Чего улыбаешься? Не до веселья!
  - Он человек благоразумный...
  - Не сомневаюсь, а все же...
  - Жаловаться не станет - убежден.
  - Почему?
  - Он отлично во всем разобрался. Хотя я ему и не говорил, но он знает, что потерпевшие у нас есть (один, два - ему это не важно); он также знает, что мы никого не можем ему предъя-вить; он, кроме того, понимает, что ситуация может измениться и не в его пользу. Так что риско-вать не станет. Думаю, что его теперь главное желание - поскорее выйти отсюда. Выйти и забыть. Думаю, обойдемся без обоюдных претензий.
  - Уверен?
  - Абсолютно!
  - Ну... если так... Попроси вернуть его сюда.
  Муратов набрал номер.
  - Дежурный?.. Задержанный Минкин все еще у вас?.. Отлично... Пусть еще раз поднимется ко мне... Что? Не узнал?.. Муратов... Богатым буду... Да... ну, будь!
  Через минуту появился в кабинете Минкин, сопровождаемый все тем же охранником.
  - Присаживайтесь, - пригласил его генерал. - Мы тут посоветовались и приняли решение освободить вас из-под стражи.
  - Мудрое и ожидаемое мною решение, гражданин начальник.
  - Будем считать, что вам крупно повезло.
  - Я знаю. Однако должен заметить, что везет лишь тем, кто трудится в поте лица своего.
  - Должен вас предупредить: кончайте вы с этим!
  - С чем, позвольте узнать?
  - Играми с правосудием.
  - Рад бы, однако "завязать" не могу. Люблю, знаете ли, свое дело. Тянет. Как сильно дей-ствующий наркотик. Вот, вы, надеюсь, любите свое дело и ходите на работу как на праздник?
  - Да, но это другое дело.
  - Почему? Каждому - свое. Согласитесь: не было бы таких, как я, то и вам бы было нечем заниматься.
  - Оставим философию в стороне.
  - Оставим.
  - Мы освобождаем вас из-под стражи, учтите, не потому, что у нас нет потерпевших...
  - У вас могут быть потерпевшие, гражданин начальник, но у вас не может быть их заяв-лений, а без этого, извините, нельзя ни уголовного дела возбудить, ни обвинения предъявить. Как вы сами поняли, в том и состоит суть моей профессиональной деятельности. Я уже Мурато-ву говорил: весь замысел мой состоит в том, что я выбираю квартирку с молодой, одинокой и очаровательной хозяйкой, у которой не может не быть любовника; выбираю тот "объект", кото-рый с положением в обществе; тот "объект", который в состоянии одеваться в импорт; тот "объект", который из-за утраченной дубленки скандалить не будет. Предпочтение отдавал тому, кто в парторганах трудится. Почему? Потому что такой любовник особенно печется о собствен-ном имидже, о поддержании морального облика. Для такого любовника любой факт "разложения" смерти подобен. Представьте себе, такой потерпевший обращается в милицию: караул, мол, ограбили! Начинается следствие, розыск, находят меня, устанавливается место пре-ступления - квартира любовницы, пассии потерпевшего. Я начинаю рассказывать, как любовни-ки, забывая о предосторожности, бросаются друг другу в объятия, идут охи да вздохи, повизги-вания от избытка сексуальной страсти; как любовница, забыв даже закрыть на запор входную дверь квартиры, торопит любовника, увлекая его в постель; как они начинают свои "игры". И мне ничего другого не остается, как, отворив дверь, забрать с вешалки присмотренные мною вещи любовника. Именно любовника, обратите внимание, потому что там же обычно находятся и приличные вещи хозяйки-любовницы, но я их никогда не брал. Почему? Потому что, зная обычную мелочность женской натуры, потерпевшая в обязательном порядке побежит с заявле-нием в милицию. Побежит даже в том случае, если будет во вред ее престижу. А это уже реальная для меня опасность. С любовником же - все проще. Он не захочет ни следствия, ни, тем более, суда, где история любовной связи станет объектом гласности. Прощай жена, прощай семья. Грандиозный скандал, персональное дело по партийной линии и прощай "тепленькая" долж-ность с персональной черной "Волгой" и спецраспределителем. Так что любая гласность - себе дороже. На этом строится весь мой расчет. И он оправдался. Сами видите, гражданин начальник. Я не знаю, каким образом все же вам удалось узнать о краже вот этих вещей, - он кивнул в сто-рону шапки и пальто, по-прежнему лежавших на столе, - но твердо знаю, руку даю на отсечение, что не было заявления самого потерпевшего, даже устного. Согласитесь, за любовь надо пла-тить.
  - Извините, но у меня мало времени слушать ваш столь увлекательный рассказ.
  - Не скажите! Если бы не самые чрезвычайные обстоятельства, то вы бы вообще никогда не встретились со мной. И полковник Муратов не стал бы со мной возиться. Полагаю, что по-пался тот, кто занимает очень высокое положение.
  Генерал поморщился, как от зубной боли. Минкин заметил.
  - Что? За живое задел?
  Емельянов не ответил.
  - Вы свободны, - сказал он. - И постарайтесь, чтобы мы больше не встречались.
  - Увы, гражданин начальник, не по моей воле, - он встал. - Так... я пошел?
  - Идите.
  - А... меня выпустят?
  - Разумеется.
  - Тогда - прощайте.
  Минкин вышел. Муратов, все время молчавший, спросил:
  - А как же нам быть? Вещи, протокол обыска и все прочее.
  - Кто следователь?
  - Старший лейтенант Сорока.
  - Из молодых... недавних?
  - Так точно.
  - Попробуй объяснить ему ситуацию, не раскрывая нюансов. Попробуй убедить в право-мерности прекращения следственных действий... ну, до тех пор, пока не объявятся потерпевшие.
  - А с "вещдоками"? Эти, - генерал с отвращением ткнул пальцем в лежащие на столе ве-щи, - отдайте Эльзе Ивановне... Без объяснений. Другие надо передать на хранение... как поло-жено. По истечении срока, если так и не удастся найти потерпевших, сдать на реализацию, как бесхозные. Короче, сам знаешь, - генерал встал, подошел к Муратову и положил ему руку на пле-чо. - Прости, полковник, что впутал тебя в эту скверную и грязную историю... Не думал, что все так обернется... А... ладно... я пошел...
  - Владимир Александрович, разрешите дать совет?
  - Давай, пока я такой добрый, - генерал попытался пошутить.
  - Вам бы... как-то так... подальше от Житниковых... Слишком много грязи...
  - Согласен, Глеб Васильевич, но, - он развел руками, - легко давать советы, труднее - им следовать... С удовольствием бы отдалился... с превеликим! Но тут... как в стае... на особицу не положено. Заметят, что стал сторониться, - сожрут, разорвут на куски... Нет-нет! Против лома, как говорится, нет приема. Между нами, Глеб Васильевич: законы и правила в нашей среде суро-вы. Нельзя, находясь в волчьей стае, выть как-то иначе. Нет, не трус, но и донкихотствовать не намерен. И дело не только во мне. Если бы я был уверен, что на мое место придет более достой-ный, что коллективу управления будет лучше, то громко бы хлопнул дверью и ушел... Нет, не уверен... Значит, надо жить... и работать... Жить, как умеем, работать, как можем. Ну, - он еще раз хлопнул Муратова по плечу, - я пойду... тяжело мне... Дома, пожалуй, сейчас хорошо прило-жусь... надо снять стресс. А водочка наша, русская, в таких случаях - наиэффективнейшее лекар-ство.
  
  
   (КОНЕЦ).
  
  
  
  СВЕРДЛОВСК-ЕКАТЕРИНБУРГ, 1968-1991.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"