Мурзин Геннадий Иванович : другие произведения.

Господин Инкогнито

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*5  Ваша оценка:
  Июнь 1966 года. Утром мне позвонил на работу Алексей Маевский, руководитель детской фото студии Дворца культуры Гороблагодатского рудоуправления, и таинственно, полушепотом сказал: надо встретиться.
  
  - Заходи, - сказал я.
  
  - Что ты! Только не на работе!
  
  По-настоящему заинтриговал меня Алексей. Встретились на улице, возле добротного двухэтажного кирпичного дома дореволюционной постройки, принадлежавшего одному из самых богатых купцов. Сейчас же на первом этаже - магазин, второй делят между собой горком комсомола и редакция городской газеты "Кушвинский рабочий".
  
  Настороженно озираясь по сторонам, Маевский сообщил, что инкогнито в Кушву прибыл гость из Москвы.
  
  - Кто такой? - спросил я.
  
  - Специальный корреспондент журнала "Крокодил"!
  
  Я возразил:
  
  - Этого не может быть. Задолго до прибытия столичного журналиста обычно поступает телеграмма, и власть готовится к его встрече. Я только что пришел из горкома партии и там полная тишина. Ничто не указывает на приезд столичной штучки.
  
  - В том-то все и дело, Ген! Утром иду на работу и на улице Горняков встречаю Сашку, - речь идет об Александре Новикове, друге моего детства, мать которого работала горничной в гостинице. - Он и рассказал.
  
  - А ему-то откуда знать?
  
  - Забыл, что ли?
  
  - А, ну, да... Неужели он прямо так вот, в гостинице? Ведь для именитых гостей города есть специальные апартаменты.
  
  - Сашка рассказывает, что ночью пришел незнакомец, сказал, что ему нужен номер, желательно, одноместный. Свободных номеров не было. И он до утра сидел в холле. Утром его поселили в только что освободившийся номер. При заполнении карточки он указал в графе "место работы" - спецкор журнала "Крокодил".
  
  - Невероятно. Может, самозванец?
  
  - Вряд ли... Похоже, инкогнито... Раз горком не знает. Я так думаю, что он сейчас отсыпается.
  
  Я не мог поверить в реальность сообщения. Приезд журналиста из Свердловска - это уже событие для провинциального города, а тут... Не просто спецкор второразрядной центральной газеты, а спецкор журнала, имеющего огромный тираж, пользующегося непререкаемым авторитетом, наводящего ужас на власть. Приезд такого журналиста в провинцию означает одно: "ЧП" местного масштаба. Власть знает: рассчитывать на хвалебную статью или очерк не приходится; скорее - фельетон, после которого последуют оргвыводы на самом верху. Специфика такая: общественно-политический всесоюзный сатирический журнал. Хотя в титуле и нет ссылки, но все знают: журнал находится под особой опекой и покровительством ЦК КПСС. Так что с таким журналом шутки плохи. С ним даже первый секретарь обкома КПСС вынужден считаться и приезд его спецкора для Свердловска событие, а для Кушвы - вдвойне, втройне. В прошлом году, вон, приезжал Эдуард Поляновский, спецкор "Известий". Так, две недели горком партии "стоял на ушах". Конечно, тоже авторитетнейшее издание, но все равно не то. Особенно для партийного комитета. Для горсовета - да, для горкома КПСС - не очень, так как в титуле указано: "издатель: Президиум Верховного Совета СССР". Простой пример: собкор "Уральского рабочего" Александр Прохоров, живущий здесь, входит в кабинет хозяина (так в городе называли первого секретаря горкома КПСС Петра Макаровича Пономарева, чьё слово для всех было окончательным и обжалованию не подлежало) запросто, без церемоний, а кто еще-то может этим похвастаться? Хотел бы я видеть этого человека!
  
  - Что-то тут не так... - качая головой, вновь сказал я.
  
  - Кончай сомневаться, Ген! В конце концов, что мы теряем? Сходим, познакомимся, узнаем.
  
  - Ты это о чем? - спросил, не понимая, куда клонит Алексей.
  
  - Купим пару бутылок коньяка, колбасы, конфет и вечерком нагрянем к москвичу в гости, прямо в номер. А что?..
  
  Я состроил недовольное лицо:
  
  - А то!
  
  - Чего кривишься?
  
  - Думаешь, он станет с нами разговаривать, тем более распивать? Он и на порог нас не пустит, если действительно спецкор. Кто мы? А кто он?!
  
  - Ген, все будет в порядке. Это я беру на себя.
  
  Чего-чего, а наглости Алексею не занимать - это мне известно, тут мы отличаемся и очень здорово, хотя и друзья.
  
  - Иди один, если так. Я-то зачем тебе?
  
  Алексей замялся. И я понял, что он все-таки робеет.
  
  - Ну, понимаешь... Вдвоем - лучше, - ответил он и добавил. - Кстати, ты мог бы "закинуть удочку"... Авось "клюнет"?
  
  - О чем ты, Алеш?
  
  - Помнишь, ты рассказывал об охотничьем домике Пономарева и оргиях, которые там устраиваются? А? Не забыл? А что, если?.. Представляешь, что будет, если москвич сумеет взять за "жабры" "хозяина"?.. Забыл, что сам хотел его вывести на чистую воду? Ты же сам говорил, что готов на все, чтобы и эта сторона жизни Пономарева стала достоянием общественности.
  
  Я заколебался.
  
  - Меня выводит из себя двуличие партработников, ты прав, - вырвалось из меня признание. - Терпеть не могу лицемерия и ханжества. Нас воспитывают в духе Морального кодекса строителя коммунизма, а сами... Какой пример молодым коммунистам показывают! В этом смысле, я действительно готов на все.
  
  - Ну, а я о чем?!
  
  Алексей знал, какую струнку характера задеть, знал!
  
  - Попробовать, конечно, можно, хотя не верю, говоря твоими словами, что он "клюнет" на заброшенную наживку.
  
  - Так, идем? - Алексей смотрел с надеждой. Я кивнул головой в знак согласия. - Только, - друг сделал паузу, очевидно, подбирая слова, чтобы меня не обидеть и не оттолкнуть, - ты не говори, что в горкоме комсомола работаешь, - я удивленно посмотрел на него. - Хотя бы вначале. Если он инкогнито, не хочет, чтобы начальство узнало о нем раньше, чем ему надо, то может подумать, что нас власть подослала. Понимаешь?
  
  - Врать не буду, - решительно ответил я.
  
  - И не надо. Мы так повернем разговор, что о работе...
  
  Хитрец окаянный! Я-то думал, что инициатива будет у него. А он? Все переложил на мои плечи с первых же минут. Как всегда: самое неприятное досталось мне. В седьмом часу вечера мы поднялись на третий этаж гостиницы, подошли к номеру "37", осторожно постучали в дверь. Оттуда донеслось:
  
  - Да-да, входите, открыто.
  
  Я открыл дверь. Он стоял у окна. Лицо его вытянулось, так как, очевидно, думал, что кто-то из гостиничной обслуги, а тут...
  
  - Извините... Можно? - спросил я, видя, что он явно недоволен нашим приходом, ожидая, что тот вот-вот скажет: закройте дверь с той стороны.
  
  - Ну... Если уж пришли, проходите, - сухо и холодно ответил он после небольшой паузы. - Присаживайтесь, - он показал рукой на два дряхлых стула, стоявших возле древнего однотумбового стола, покрытого черным дерматином и испачканного чернилами, на котором лежали вразброс какие-то бумаги.
  
  Он присел на кровать: больше некуда. Его глаза внимательно изучали нас. Он первым не хотел начинать разговор. Он ждал от нас объяснений. Я ждал, что Алексей это "возьмет на себя". Но тот явно оробел и молчал. Пришлось мне отдуваться.
  
  - Вы нас извините, пожалуйста, - начал я. - Мы понимаем, что не принято приходить в гости к незнакомому человеку вот так, неспросясь. Но мы, собственно...
  
  Он прервал меня:
  
  - Что сделано, то сделано... Что теперь об этом?.. Может, представитесь?
  
  - Да... Конечно... - я покраснел от неловкости. - Извините... Я - Геннадий Мурзин, а это, - я глазами показал в сторону сидевшего молча друга, - Алёша... то есть Алексей Маевский.
  
  - А я - Руслан Киреев. И, как догадываюсь, уже знаете, откуда? Провинция, - небрежно произнес он это слово и добавил. - Здесь нельзя остаться незамеченным.
  
  - Это правда, - сказал я. - У нас так... В одном конце города бабка чихнет, а в другом, другая бабка ей отвечает: будь здорова.
  
  Киреев улыбнулся.
  
  - Итак, мы познакомились, - сказал он уже несколько смягчившимся голосом. - И настала пора узнать, как вы узнали обо мне?
  
  - В гостинице есть... - начал я.
  
  - Везде свои люди?
  
  - Не без этого... - Алексей наконец-таки подал свой голос. - Но вы не беспокойтесь: мы - никому!..
  
  - Успокоили... Вселили надежду... Спасибо.
  
  Мы обратили внимание на некий сарказм в его словах.
  
  - Не верите? - спросил его Маевский. - Все останется между нами.
  
  - Что знают двое, то знают все.
  
  - Ну, нет, - возразил я. - Так говорят о женщинах. А мы - мужики!
  
  Киреев вновь улыбнулся в ответ на мои слова.
  
  - Если так... Кстати, мы долго говорим, а вы еще не сказали о цели визита.
  
  Мы переглянулись. И я понял, что выкручиваться опять придется мне.
  
  - Особой цели нет. Понимаете, нам захотелось познакомиться, поговорить... Не каждый день к нам приезжают такие люди...
  
  - Какие "такие люди"? - улыбаясь, спросил он.
  
  - Из Москвы... Из "Крокодила" - тем более, - ответил я. - У нас при городской газете есть литобъединение, мы его члены. Хотели бы просить вас о, так сказать, творческой встрече.
  
  - Это еще где?
  
  - На заседании литобъединения. Конечно, руководитель ничего пока не знает, но он не будет против.
  
  - Нет-нет, ребята! Никаких творческих встреч!
  
  - Но почему? - спросил Алексей.
  
  - Мой принцип: в командировках без крайней нужды не привлекать к себе внимания.
  
  - А, да! Понимаем: инкогнито! - воскликнул Маевский и подмигнул мне. - Но можно сделать так: в моей студии...
  
  - Что еще за "студия"?
  
  - При Дворце культуры... Учу детей фотографическому искусству... Ну, вот, там есть стационарные магнитофоны: могли бы записать беседу...
  
  - О чем?
  
  - Ваши размышления о творчестве, о литературе, о ваших свершениях и планах, о книгах вышедших и о тех, которые вы готовитесь выпустить.
  
  Я порозовел до ушей и осуждающе посмотрел на друга. Но тот даже глазом не моргнул: врет и не краснеет. Какие книги? Откуда ему знать? Просто так ведь ляпнул. Ляпнул то, что пришло на ум.
  
  Киреев внимательно посмотрел сначала на меня, потом на него.
  
  - Вы читали?
  
  - Вы, что, думаете, если провинция, то ничего не читает? - вопросом на вопрос ответил Алексей
  
  "Ну, и нахал! - подумал я про друга. - Но как у него ловко получается?!"
  
  Киреев спросил:
  
  - Откуда вы могли видеть мои книги?
  
  Из вопроса стало ясно: хоть Алексей и ляпнул наугад, но, факт, попал в точку, угадал.
  
  - Следим, - многозначительно ответил Алексей и вновь хитро подмигнул мне: знай, мол, наших.
  
  - Впрочем, догадываюсь... В библиотечке "Крокодила" недавно вышла книжечка большим тиражом, что-то более миллиона. Её, да?
  
  - Отличная книжка... получилась, - сказал Алексей, но, понимая, что углубление в эту тему, хоть и приятную для нашего нового знакомого, чревато разоблачением, вернул своим вопросом разговор в прежнее русло. - Ну, так как, а? Согласны на запись? Вы уедете, а мы на одном из заседаний литобъединения прокрутим пленку.
  
  - Сожалею, но и из этого ничего не выйдет, - ответил Руслан Киреев. - Не в моих правилах после себя оставлять следы.
  
  Трудно шла притирка друг к другу. Он, по всей видимости, продолжал относиться к нашему визиту с большим подозрением, поэтому вел себя настороженно. Мы же, чувствуя неловкость из-за подобного вторжения без приглашения, все время терялись, и не всегда знали, что сказать в том или ином случае. Неловкость, возникшая с первых минут, не проходила.
  
  - Мы, конечно, большие наглецы, что...
  
  Начал я после минутной паузы, но он не дал договорить. Он решил ударить нас прямо в лоб тем главным вопросом, который у него все время вертелся на языке.
  
  - Ребята, только честно: вас горком подослал?
  
  Я не на шутку обиделся, хотя и понимал, что тот имеет право так думать. Набычившись, от стыда залившись румянцем, как говорится, до корней волос, я пробурчал:
  
  - Чтобы меня?.. Кто-то куда-то и подослал?! Да - ни в жизнь! Не родился еще тот человек, который... А... Что я буду вас переубеждать? Все равно же не поверите!
  
  То ли слова, то ли то, как они были мною произнесены, но что-то на Руслана подействовало благотворно.
  
  - Замнем для ясности эту тему. Извините, парни. Вы должны меня понять: во время командировок с местными стараюсь не вступать в контакты на бытовом уровне, потому что иногда они заканчиваются очень плохо. Вот, свежий пример. Поехал наш корреспондент в Молдавию, сигнал один проверять на тамошнюю власть. Власть пронюхала как-то о грозящей опасности. И предприняла контрмеры. Однажды вечером пришли к журналисту в номер люди (так же вот, как и вы), то да сё, принесли кучу закуски и выпивки. До утра сидели. Журналист отключился, а утром проснулся и видит, что он в вытрезвителе. Пришлось уехать ни с чем, так сказать, не солоно хлебавши.
  
  Маевский сказал:
  
  - Мы - не молдаване! Мы - русские!
  
  - Алексей, ты и русский?! - Киреев рассмеялся. - Какой же ты русский?!
  
  - А кто же я?
  
  - Хохол чистейшей воды. Даже в паспорт не надо глядеть: так видно... По поведению... Уж больно, старик, ты хитёр! Глаза так и светятся хитростью.
  
  - Я действительно... Родом с Украины... Слышали про город Черновцы? Я - оттуда.
  
  - Вот он, - Киреев кивнул в мою сторону, - точно русский: простодушный и непосредственный... Он даже очень захочет схитрить - не получится, выдаст себя, раскраснеется от стыда.
  
  - Все равно: мы - не молдаване. И на такую подлость не способны, - сказал Маевский, ничуть не обидевшись, что в нем сразу увидели большого хитреца.
  
  - Предположим, вы оба русские. Ну и что? Не думаете ли вы, что все русские насквозь пронизаны порядочностью? Что, среди них нет подлецов?
  
  - Что вы! Сколько угодно, - сказал я. - Особенно во власти. Во власть, как будто, специально подбирают подлецов.
  
  Киреев смерил меня долгим изучающим взглядом.
  
  - Откуда это у тебя? Что, успел уже насмотреться?
  
  - Повидал... всяких.
  
  - Да? - он снова внимательно посмотрел на меня. - Я с тобой не согласен.
  
  - В чем? - заинтересовался я.
  
  - Их никто специально во власть, конечно же, не подбирает. Они такими становятся. Один умный человек сказал: власть - развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. К сожалению, наша власть есть власть абсолютная. Заняв тот или иной пост, наш человек сразу признает себя непогрешимым, этаким божком, обладателем абсолютной истины. И спорить с ним, доказывать что-то - совершенно бесполезно.
  
  Я в изумлении разинул рот. Я впервые услышал подобное откровение. И от кого?! От спецкора авторитетнейшего в стране московского журнала! Ну и ну! Ну, и дела! Поразмыслив чуток, нашел-таки, что возразить.
  
  - Иногда и их сбрасывают... с пьедесталов-то.
  
  - Но это исключение, а не правило.
  
  Больше крыть мне было нечем. Увы, козыри быстро кончились.
  
  - У нас этих "божков" хоть отбавляй и к каждому - не подступись.
  
  Маевский рассмеялся:
  
  - Он у нас в правдолюбцах ходит, - сказал он, кивнув в мою сторону. - Недавно схлестнулся с одним партийным боссом. И так, что - искры во все стороны.
  
  - Что за история? - спросил меня Киреев.
  
  - Так... - ответил я. - Дело прошлое... Не стоит возвращаться.
  
  - Он не хочет, а я скажу, - откликнулся на вопрос Алексей. - Решили у нас сожрать одного неудобного журналиста, а он не дал, заступился, отстоял. Два года изнурительной борьбы... Представляете?
  
  - Еще как представляю, - сказал Киреев и тут же спросил. - И с каким счетом победа?
  
  - Ничья, - ответил Алексей.
  
  - Почему?
  
  - Босс-то остался на пьедестале, - ответил Алексей, - с одной стороны; жертву, с другой стороны, удалось из его пасти вырвать. Никто не проиграл, но и никто не выиграл.
  
  - Пример еще раз подтверждает непреложную истину: нашей власти доказать что-либо не-во-змож-но.
  
  Я возмутился:
  
  - Не бороться?! Сложить ручки!? Взирать на происходящее со стороны?
  
  - А ты горяч, старик, очень горяч.
  
  - Плохо, да?
  
  - Я этого не сказал. Я и не имел в виду, что надо начисто отказываться от борьбы. Если бы я так думал, то разве стал бы работать в журнале "Крокодил", а?
  
  - Это невозможно, так как именно вы сталкиваетесь с властной мразью больше всего. Специфика журнала... - ответил я и усмехнулся.
  
  - Парни, я - не Дон-Кихот, я с ветряными мельницами вступать в сражения не собираюсь. Но я делаю то, что мне по силам. И если мне удается вывести на чистую воду мерзавца, то я считаю себя на тот момент самым счастливым человеком.
  
  - Получается? - спросил я.
  
  - Иногда... Парни, а вы мне начинаете нравиться. Боюсь ошибиться, но...
  
  - Не бойтесь нас, Руслан... Извините, не знаю, как по отцу-то...
  
  - Достаточно и имени. Между прочим, есть смысл для удобства общения перейти на "ты". Как?
  
  Первым на это откликнулся Алексей.
  
  - Давно хотел предложить, но стеснялся.
  
  - Ты? Стеснялся? - спросил Руслан Киреев и улыбнулся.
  
  - Да. А что? - Маевский, кажется, обиделся. - Почему-то все думают, что если хохол, то обязательно нахал.
  
  - Извини, старик. Шуток не понимаешь?
  
  - Я что... Я ничего...
  
  - Ну, а как, Геннадий?
  
  - Тоже - за.
  
  - Значит, договорились.
  
  Алексей посмотрел на меня, кивнул в сторону стоявшей сумки. Я неопределенно пожал плечами: решай, мол, сам, когда будет в самый раз. И он не стал откладывать в долгий ящик.
  
  - За это полагается выпить, - сказал Алексей. - Чтобы скрепить уговор.
  
  Киреев смутился:
  
  - Вы - гости, я - хозяин. Мне бы положено... Но у меня нет ничего... Весь день отсыпался. На улицу еще не выходил.
  
  - Без проблем, - откликнулся Маевский, потянувшись к стоявшей на полу сумке. - У нас все есть.
  
  Киреев сказал:
  
  - Схожу к горничной. Попрошу еще пару стаканов.
  
  - Не надо, Руслан. Я и рюмки-стопки прихватил. Не совсем коньячные, но все же...
  
  - Все предусмотрели. Как в Молдавии...
  
  - Обижаешь уральцев и уже в который раз. Как бы раскаиваться не пришлось. Не знаешь наших.
  
  - Действительно, не знаю. Впервые на Урале.
  
  - Когда узнаешь - придешь в полный восторг.
  
  Алексей уже полностью освоился. Как будто он с Киреевым тысячу лет знаком. Я - нет. Я все еще чувствовал некую скованность. Алёшка - прямая противоположность мне. Этот не растеряется. Он вымыл под краном стопки, быстро накромсал колбасы, хлеба, выложил шоколадные конфеты "Ласточка" (самые ходовые), наполнил стопки. Взял свою.
  
  - За знакомство, что ли?
  
  Чокнувшись, мы выпили. Потом были вторая стопка, третья. Когда отставили в сторону первую порожнюю бутылку, то я заметил, что моей скованности как не бывало. Дальнейшее покатилось легко и непринужденно. Но мы не переходили за рамки. Мы предоставили возможность Руслану говорить, а сами все больше слушали. Тем более, что слушать его нам, провинциалам, было до чрезвычайности интересно.
  
  Руслан по памяти стал нам читать стихи. Познакомив нас с несколькими своими стихотворениями, он стал читать произведения Евгения Евтушенко, перемежая чтение рассказами о московской жизни модного тогда поэта. Читал с любовью и упоением. Видно было, что он по-настоящему привязан к поэзии. О себе я это сказать не мог. Нет, я знал о существовании такого поэта. Я его даже, так сказать, в живую видел, когда тот приезжал по линии ЦК ВЛКСМ на строительство Братской ГЭС (это было в 1960-м; я ездил на возведение крупнейшей в мире гидроэлектростанции по комсомольской путевке), слышал и стихи в его собственном исполнении. Но... Не стал его поклонником, нет, не стал. На всю жизнь я запомнил лишь одно его четверостишие, которое предваряло первую публикацию поэмы "Братская ГЭС". Вот оно:
  
  "Ах, ты, курва-романтика!
  Ах, ты, Братская ГЭС!
  Ты приехала с "бантиком",
  А уехала без...".
  
  Некоторые читатели, возможно, не знают, что впервые эта поэма Евгения Евтушенко была опубликована на страницах главной партийной газеты "Правда". Естественно, без купюр. В последующих многочисленных публикациях процитированного мною четверостишия уже не было. Больше никто не мог осмелиться написать, что романтика - это всего лишь курва; что невинные комсомолочки-энтузиасточки приезжали на главную молодежную стройку страны с тем самым "бантиком", а уезжали уже без оного. По жизни, все объяснимо и естественно, но идеологически...
  
  Засиделись мы допоздна. Никто из нас не был пьян, но легкий и приятный кураж - да.
  
  Я не знаю уж как, но с высокого, то есть поэзии, мы часам к одиннадцати вечера спустились на землю, то есть к низменному, к тому, что нас окружает. Опять речь зашла о власти и подлецах в ней. И тогда-то я решился рассказать один факт, рассказать специально для Руслана, рассчитывая, что того, возможно, заинтересует.
  
  - Я знаю одного такого, - начал я.
  
  - Ты имеешь в виду того партийного босса, с которым сражался? - уточнил Киреев.
  
  - Нет. То забыто. То прошло. И вспоминать не стоит. А вот это... Руслан, я работаю в горкоме комсомола заведующим организационным отделом...
  
  - Наконец-то! - воскликнул, рассмеявшись, он. - Долго же мне пришлось ждать, когда ты раскроешься и назовешь место работы.
  
  - Я не скрывал, - сказал я и добавил. - Специально не скрывал... К слову не приходилось, вот и... Сейчас же без этого не обойтись.
  
  - Алеш, он, что, и вправду в горкоме комсомола работает? - тот кивком головы подтвердил. - Не верю
  
  Я спросил:
  
  - Почему?
  
  - Ни капли на комсомольского функционера не похож. Я их знаю. По Москве, конечно. Они все такие практичные, целенаправленные. Словом, карьеристы. Попав в райком инструктором, уже знает, что его ждет впереди. Он все просчитал: в лучшем случае - пойдет вверх по комсомольской или партийной иерархической лестнице; в худшем случае - если голова плохо варит, то уйдет на так называемую хозяйственную работу, то есть директором какого-либо предприятия и станет делать карьеру там.
  
  - Карьера, что, плохо? - спросил я.
  
  - Карьера карьере рознь, - ответил Киреев
  
  - Мне, например, никто и ничего не предлагает, - продолжил я развивать свою мысль, - хотя я не прочь сделать карьеру. И вообще: я не встречал еще ни одного человека, который бы вдруг отказался от какого-либо лестного предложения. Некоторые лишь прикидываются людьми, чуждыми всякой карьеры. А на деле? Уцепятся мертвой хваткой за первый же возникший на горизонте шанс.
  
  - Оставим, Ген, этот спор. Ты лучше расскажи то, что начал несколько минут назад, - заметил Киреев.
  
  - Ну, вот. Раз работаю в горкоме комсомола, то часто бываю в горкоме партии. Кстати, мы и в парторганизации состоим одной. Да, там, то есть в горкоме партии, никто и пикнуть против "хозяина" не смеет. В глаза, в открытую. Но это не значит, что все его союзники. Есть и такие, которые готовы подставить ногу шефу. Но только тогда, когда шеф знать об этом не будет.
  
  - Так боятся? - спросил Киреев.
  
  - Еще бы! Ведь от него и только от него зависит твое будущее, твоя карьера, твоя зарплата, твои, в конце концов, привилегии. Поэтому во время приватных бесед, один на один, некоторые (как будто нечаянно) допускают при мне утечку конфиденциальной информации.
  
  - Зачем они это делают?
  
  - Они хотят, чтобы через меня эта информация дошла до ушей людей, которые могли бы попортить кровь их шефу, при этом сами, оставаясь в стороне, как бы ни при чем, если что. Они также знают, что им меня бояться нечего: я ни при каких условиях не выдам, от кого получил информацию. Вот так однажды я узнал, что у их шефа есть в районе станции Азиатская (там находится один из лесопунктов Гороблагодатского леспромхоза), в лесу домик-заимка. Точнее - домище, огромные хоромы. Своего рода, лесная гостиница, куда первый секретарь горкома КПСС выезжает регулярно на отдых. Выезжает с приближенными, среди которых и девочки. Короче говоря, там устраиваются оргии.
  
  - Одну минуту, Ген. Ты ведешь речь об Азиатском лесопункте Гороблагодатского леспромхоза? Я правильно понял?
  
  - Да, именно. А в чем дело? - задал я встречный вопрос, потому что мне показалось странным, что тот точно воспроизвел название и леспромхоза, и лесопункта, хотя слышит от меня впервые.
  
  - Нет, ничего, - Киреев ушел от ответа.
  
  - Услышав об этом, подумал, что все это обыкновенное злопыхательское враньё. Однако, когда приехал на очередное комсомольское собрание в леспромхоз, во время перерыва заговорил об этом с молодыми лесорубами того самого Азиатского лесопункта. Как ни странно, оказалось, что об этой заимке знают многие. Ребята рассказали, где находится заимка. Они назвали людей, которые постоянно живут там и следят за хозяйством. Глава семьи числится вальщиком леса, а на самом деле отвечает за организацию охоты, и в своей жизни для леспромхоза, где получает хорошую зарплату, не свалил ни одного дерева. Жена его отвечает за то, чтобы в комнатах для отдыхающих было все: от чистого и всегда свежего постельного белья и до разнообразных кушаний, которые она для гостей готовит. Жена зарплату также получает в леспромхозе, так как числится сучкорубом. Им многие завидуют. На их месте хотели бы оказаться многие: работа - не бей лежачего, не более двух дней в неделю, зарплата - стабильная. Продукты, рассказали мне, специально завозит отдел рабочего снабжения. Там есть холодильники. Свое автономное электроснабжение: движок работает. Все подтвердилось.
  
  Киреев спросил:
  
  - Ты не пытался обеспечить такой "жареной" информацией кого-либо из стоящих журналистов?
  
  - Не дурак.
  
  - Почему?
  
  - На следующий же день "настучали" бы на меня Пономареву.
  
  - Ты не любишь его?
  
  - С некоторых пор... С тех пор, как получше стал узнавать, что это за человек. Можно сказать, первый коммунист в городе, а ведет себя, как настоящий буржуй. Ты бы посмотрел, каков он на заседаниях бюро! Чисто - император. То, что он устраивает оргии за счет государства, - полбеды. Главная, как я считаю, беда заключается в том, что такой человек возглавляет много лет городскую партийную организацию, на пленумах и бюро горкома говорит о коммунистическом воспитании, о нравственности, о коммунистической убежденности и идейности. Кого он призван воспитывать? Меня? Да он ногтя моего не стоит! Вот что больше всего возмущает.
  
  - Да, парни, вы, не осознавая, оказали мне великую услугу. Ну, спасибо. У меня же в руках теперь инструмент, с помощью которого мне не составит труда решить и свою задачку, ради которой сюда приехал, и помочь вам приструнить зарвавшегося партийного чинушу.
  
  - Руслан, - обратился я, - неужели ты приехал из-за него?
  
  - Слава Богу, нет. Совсем не из-за него. Но вас ко мне послала сама судьба.
  
  Я хотел еще спросить, но он не дал.
  
  - Ни о чем меня не спрашивайте, парни. Все равно правду не скажу, а врать не могу. Разве что перед самым отъездом, - он улыбнулся и добавил. - Если будете вести себя хорошо.
  
  - Обещаем, Руслан.
  
  За первой встречей последовала вторая, третья... И так далее. Практически, мы с Русланом проводили все пятнадцать вечеров, что он находился в Кушве. Мы познакомили гостя с городом, его историей, памятными местами, с нравами провинциального уральского города. Короче говоря, развлекали, как могли. Я даже предложил на пару дней съездить на рыбалку. Сказал, что для этой цели наилучшим образом подходит Верхнетуринский пруд, истоки которого начинаются, практически, на окраине Кушвы, а заканчивается заводской плотиной в центре города Верхняя Тура. Живописнейшие берега, сопки, чистейшая вода и много рыбы - от лещей с лапоть и до щуки весом в пуд. Пообещал у знакомых взять большую деревянную лодку. С нее, сказал я москвичу, и рыбалка интереснее, и виды окрестностей лучше. Ночь проведем на берегу, у костра. Уха с запахом дыма, чистейший воздух, ночное звездное уральское небо и... тишина... Что может быть лучше?!
  
  Руслан, выслушав, загорелся и охотно согласился дать себе небольшой отдых. Алексей Маевский, никогда не проявлявший никакого интереса к рыбалке, тоже поддержал мою идею. Я знал: раз едет он, то и Нина, жена, с ним. Как водится.
  
  На наше счастье, погода не подкачала. Клёв, конечно, был не самый лучший, но достаточный, чтобы получилась отменная уха. Поймав первого совершенно невзрачного чебачка, москвич радовался, как ребенок. Двое суток, проведенных на природе, оказались незабываемыми: как для нас, так и для москвича. И потом он еще много-много раз будет об этом вспоминать. И я еще стану свидетелем, как он будет рассказывать своим коллегам по журналу о том, как он был на чудной рыбалке на Урале и сам, без посторонней помощи, поймал огромную рыбину. Это уже, видимо, в природе, как начинающего, так и маститого рыболова: чуть-чуть преувеличивать успех.
  
  Руслан пробыл в Кушве полных две недели. На пятнадцатый день мы его посадили в поезд, и он отбыл в Москву. Прощались, как самые близкие друзья.
  
  О его журналистском расследовании мы старались не расспрашивать. Но, тем не менее, мы многое знали, точнее - о многом догадывались. Откуда? Из его отдельных реплик во время наших встреч за рюмкой. Из суматохи, которая вскоре поднялась в коридорах власти, когда не стала секретом цель неожиданного приезда спецкора. Факты, сообщенные в письме, полностью подтвердились. Потом, из публикации в "Крокодиле", узнаю, что двое рабочих написали о том, что директор Гороблагодатского леспромхоза (фамилию его уже не помню) уводит от учета часть заготовленной древесины, отправляет "налево", а вырученные деньги кладет в свой, естественно, карман. Директор - коммунист. Он понял, что его дела плохи, поэтому предпринял все усилия, чтобы "умаслить" спецкора.
  
  Именно тогда, когда проворовавшийся коммунист-руководитель оказался чуть тёпленьким, готовым на все ради спасения собственной шкуры, когда перед ним замаячила перспектива уголовного преследования и всесоюзный позор, Руслан и завел разговор в отношении номенклатурной "избушки" в лесу. Директор не стал артачиться. Он письменно изложил все, что знал. А знал он все, так как сам участвовал в тех "охотничьих забавах" Петра Макаровича Пономарева, хозяина города. Написал подробно, в деталях, назвал всех, кто хоть однажды участвовал в оргиях, указал конкретные даты. Руслан встретился и с другими участниками оргий. Те также вынуждены были письменно подтвердить факты из тайной жизни заимки.
  
  И только в последний день перед отъездом он встретился с Пономаревым, первым секретарем горкома КПСС, вылив на того огромный ушат холодной воды. Отрицать что-либо было бесполезно, так как Руслан побывал и на заимке, разговаривал с теми, кто поддерживает хозяйство, то есть мнимыми вальщиком леса и сучкорубом. Новость оказалась настолько неожиданной, что того прямо из кабинета увезли в больницу.
  
  Ситуация вышла из-под контроля местных властей. Впрочем, и обком партии уже ничего не мог поделать, так как с пачкой обличительных документов спецкор уже убыл в столицу.
  
  В обкоме КПСС также переполошились. Переполошились не из-за того, что коммунисты-руководители вели себя, мягко говоря, недостойно. Нет! Они никак не могли найти ответ на вопрос: как могло случиться, что в область приехал спецкор такого журнала, прожил полмесяца, не представился в обкоме ни по приезду, ни по отъезду? Неслыханно! Не царские времена, когда провинциальный городок мог посетить инкогнито "ревизор"!
  
  Но, поразмыслив на трезвую голову, успокоились: чего после драки кулаками махать?
  
  Нет, они бы не успокоились, если бы доподлинно знали, какой "компромат" увез с собой спецкор на уважаемого в обкоме первого секретаря Петра Макаровича Пономарева. Не думаю, что последний рассказал своему партийному начальству обо всем, не думаю. Самому садиться голой задницей на раскаленную сковородку? Оно, конечно, хозяин города герой, но не до такой же степени. Кроме того, он ведь герой только здесь, в своем родном городе, в своей "епархии", а не в стенах обкома. В обкоме же стали бы думать прежде о себе, как на них отзовется провинциальная история, а уж во вторую очередь о своем соратнике по партийной борьбе. Москва есть Москва. Она тоже не всегда предсказуема. Возьмут да и дадут под зад кому-нибудь из обкома за "ослабление воспитательной работы среди руководящих кадров, за снижение требовательности при их подборе и расстановке". Так... Ради профилактики, конечно. В назидание другим. Но от этого не легче тем, кого могут "выпнуть" с насиженного места.
  
  Но поезд ушел. И теперь остается лишь ждать: авось, да пронесет?
  
  Эта история на местном уровне, конечно же, имела свое продолжение. И не могу удержаться от соблазна, чтобы не рассказать.
  
  Через три недели Пономарев вернулся в свой кабинет достаточно осунувшимся. Вернулся совсем не тем "орлом", каким его привыкли видеть. Даже, судя по походке и по опущенным плечам, по грустному отрешенному взгляду на своих соратников. Соратники же, наоборот, расправили плечи, предвкушая близкие перестановки в аппарате. У них исчез страх. Каждый видел себя на месте хозяина, примеряясь к его креслу. Дошло до того, что на очередном партсобрании аппарата горкома (этого я сам был свидетелем) некоторые позволили себе открыто высказать критические замечания в адрес хозяина, сидевшего в зале отрешенно и безучастно. Во, наглецы, а?!
  
  Поспешили соратники, поторопились списывать со счетов матерого волка. Он еще вцепится своей мертвой хваткой в их шеи. Так вцепится, что от тех клочья полетят в разные стороны. Это будет потом. А пока...
  
  Целыми днями сидит в своем кабинете один-одинёшенек Петр Макарович Пономарев, гроза города. Сидит и думу думает. Ищет он выход из прескверной ситуации.
  
  Первым, кого он вызвал "на ковёр", был директор Гороблагодатского леспромхоза, недавний совсем друг и собутыльник, протеже. За достоверность не ручаюсь, но говорили, что из кабинета во время их встречи несся отборнейший мат по всему второму этажу горкома. Вчерашние друзья крыли друг друга почем зря, позабыв, что находятся в авторитнейшей резиденции парторгана, куда рядовые коммунисты городской парторганизации входят с трепетом в душе.
  
  Думаю, что друзья полюбовно договорились между собой, заключив некую сделку. Об этом можно судить хотя бы потому, что директор леспромхоза вскоре подал в отставку и перешел на работу в другой леспромхоз объединения "Свердлеспром", навсегда покинув пределы Кушвы.
  
  Избавившись от предателя, Петр Макарович не стал сидеть сложа руки. Он действовал, спасая собственную шкуру. Но о его конкретных шагах я узнаю лишь потом.
  
  Кое-кто из аппарата горкома станет ёрничать по поводу того, как их хозяин пристрастился к чтению журнала "Крокодил". Он поручил своему помощнику (заведующему общим отделом) в тот же час по поступлении класть ему на стол каждый свежий номер. Говорили, что он сидел с час и никого не принимал. Получается, что искал фельетон о себе. Не найдя, выходил из кабинета повеселевшим и даже позволял себе шутить.
  
  Месяца через два после отъезда Киреева Пономарев однажды впал в полную прострацию. Дело в том, что в очередном номере он увидел фельетон о своем дружке, директоре леспромхоза, уже бывшем. Он понял: теперь его очередь. Над его головой навис Дамоклов меч. И он от отчаяния стал метаться, как зверь в клетке, совершая абсолютно безумные поступки. Один из таких его поступков касался лично меня.
  
  А дело вот в чем.
  
  Пономареву донесли (рано или поздно, но это должно было случиться), что на протяжении всего срока пребывания Киреева в Кушве его много раз видели в моем обществе, что он встречался со мной и в гостинице, и в других местах. Доложили даже, что мы вместе ездили на рыбалку. Собрав всю эту информацию, проанализировав, он пришел к выводу, что я с Киреевым близко знаком, что мы друзья. Придя к этому заключению, с его-то менталитетом, что он должен был сделать? Самый надежный способ решить его проблему - действовать через друга.
  
  ...Сижу однажды я в своем кабинете, готовлю какую-то справку. Открывается дверь. Я поднимаю глаза и вижу входящего первого секретаря горкома. Это было настолько неожиданно, что у меня на первых порах отнялся язык. Я встал со стула. Стою, смотрю на хозяина, выпучив глаза, как последний идиот, молчу. Это был настоящий шок. И не из-за того, что испугался. Нет! Чего мне было бояться? Шоковое состояние наступило от удивления. Опять-таки приходится объяснять, так как в противном случае будет непонятно нынешнему читателю.
  
  Дело в том, что в горкоме комсомола Петра Макаровича никто и никогда не видел. Не видел не только в кабинете заведующего организационным отделом, но и в кабинете первого секретаря горкома ВЛКСМ Валерия Черноголова. Повторяю: не видел никто и никогда! Подобное он всегда считал ниже собственного достоинства. Возможно, кому-то покажется удивительным, но это чистая правда.
  
  Пономарев - это партийный барин. А барин никогда не снизойдет до челяди. Вот почему его появление собственной персоной, без предупреждения, так неожиданно потрясло меня. Впрочем, только ли меня? Для меня это было не последнее потрясение. То, что последовало потом, оказалось еще более неожиданным.
  
  Итак, я стою, молчу. Он вошел, огляделся и сказал:
  
  - Пригласил бы гостя присесть.
  
  Я очнулся. Придвинул ему стул.
  
  - Пожалуйста, присаживайтесь.
  
  Он повертел стул на одной ножке.
  
  - Лучше нет, что ли? Подо мной не выдюжит ведь.
  
  - Извините, - оправдываюсь я, - вся у нас мебель старенькая. На новую денег нет.
  
  - Ничего не поделаешь, - он осторожно присел на стул и тот издал под ним жалобный стон, - попробую усидеть, - увидев, что я продолжаю стоять, добавил. - И ты садись. Разговор предстоит трудный, как я понимаю.
  
  Я присел, не представляя, что за разговор предстоит. Он с минуту, молча, смотрел на меня своим тяжелым насупленным взглядом, потом повернулся к секретарю парторганизации аппарата горкома партии, которая продолжала стоять у входа в кабинет. Та, поймав взгляд хозяина, поняла, что ей следует удалиться. Она тихо прикрыла дверь с той стороны, оставив нас с глазу на глаз. И только тут я начал догадываться о причине визита. Вида же не подал.
  
  - Геннадий Иванович, - кто, он, хозяин? Обращается ко мне? По имени и отчеству? Не сон ли это? - Скажи, это правда, что ты знаком с Русланом Киреевым?
  
  - Да, знаком, Петр Макарович, - ответил я сразу.
  
  - Он твой друг? - напрямую спросил меня Пономарев.
  
  - Не совсем. Да, не собираюсь скрывать, мы знакомы, много общались... Но сказать, что он мне друг, - это было бы с моей стороны большим нахальством.
  
  - Скромничаешь? Не надо. Я хорошо информирован.
  
  - Я это уже понял, Петр Макарович.
  
  - Ты в курсе, что за конфликт у меня с ним произошел?
  
  Я притворился, что не понял вопроса.
  
  - С кем "с ним"?
  
  - С Киреевым, - сердито бросил он.
  
  - Нет, не в курсе, - соврал я и оттого покраснел.
  
  - Зря стараешься: врать ты не умеешь.
  
  Я попробовал взять себя в руки. Больно уж не хотелось перед ним выглядеть простачком, у которого все на лице написано.
  
  - Если хотите, то я уточню, что я имел в виду. Я знаю, что между вами произошел крупный разговор, но о деталях Киреев не распространялся, поэтому я и сказал, что не в курсе.
  
  -Так тебе и поверил.
  
  - Петр Макарович, вы плохо знаете журналистов.
  
  - Еще чего? Их-то? Знаю!
  
  - Получается, не знаете. Потому что всякий уважающий себя журналист никогда не будет делиться профессиональными секретами даже со своим лучшим другом. Потому что самый лучший друг может стать (при определенных обстоятельствах) и самым злейшим врагом-предателем. Да, впрочем, мне ли вам это говорить?!
  
  В этот момент я смело смотрел ему в глаза. Петр Макарович отвел свой взгляд в сторону и явно смутился.
  
  - Это правда, - сказал он и забарабанил пальцами по столу. - Хоть ты и молод, а не дурак.
  
  - Спасибо за комплимент.
  
  - Геннадий Иванович, пойми меня правильно... Мне стоило большого труда, чтобы прийти к тебе... Ты понимаешь?
  
  - Конечно, понимаю, как вам нелегко. Но я не понимаю, зачем я вам понадобился, Петр Макарович? Зачем весь этот разговор? Ради какой цели весь ваш допрос? Кто мне друг, а кто враг, с кем я встречаюсь в свободное от работы время, а с кем не хочу иметь ничего общего, - все это сугубо мое личное дело и никого не касается. Или нет? Или я не имею права на личную жизнь? Скажите, чего вы от меня хотите?
  
  - Ладно, перестанем играть в кошки-мышки.
  
  - Вот именно.
  
  - Я тут попал в прескверную историю (впрочем, ты наверняка о ней знаешь; ты не так прост, каким хочешь казаться). Не вдаваясь в детали, скажу лишь, что история грязная. И она каким-то образом стала известна Кирееву, твоему другу. Вот, он приехал, все разнюхал, взял меня за горло и придавил. И уже не один месяц не дает вздохнуть. Я уж и так, и эдак... Безуспешно... Понимаешь, нельзя мне... В моем-то положении и в моем-то возрасте (скоро на пенсию) стать героем фельетона... И где?! В журнале "Крокодил"! Уму непостижимо! Я готов на все! Пусть только скажет: я приеду в Москву, при всех там перед ним встану на колени и попрошу прощения. Я готов на все, но только ... Нет, только не фельетон!
  
  - Петр Макарович, вы считаете, что может быть фельетон? - спросил я.
  
  - Не придуряйся. Ты все отлично знаешь! Неужели тебе не жалко меня, старого человека, участника войны, старого и больного?! Столько лет в партии и на партийной работе... Разве не заслужил снисхождения, а?.. Какая жестокая молодежь приходит нам на смену!
  
  Всемогущий хозяин действительно в тот момент был жалок. Еще совсем недавно если бы кто-то мне сказал, что я увижу в подобном положении самого Петра Макаровича, то я ему бы плюнул в глаза. А сейчас... В моей душе что-то дрогнуло.
  
  - Петр Макарович, я и вправду не верю, что в журнале будет фельетон, честное слово! - сказал я, пытаясь его утешить.
  
  - Помоги мне, а?! Геннадий Иванович, ну, пожалуйста! Я все для тебя сделаю... Все, что захочешь.
  
  - Петр Макарович, но я вас по-прежнему не понимаю: чем я-то вам могу помочь?
  
  - Поезжай в Москву, к другу... Я командировку выпишу... Поговори с ним, а? Объясни, что я раскаиваюсь, что больше ничего такого... И так далее... А?.. Он друг... Он другу поверит... Он для тебя сделает... Что ему стоит?.. Подумаешь, гонорар... Да я ему десять гонораров готов заплатить, только бы...
  
  - Никуда я не поеду.
  
  - Позвони, если не хочешь ехать. Или письмо напиши, а?.. Умоляю, сделай что-нибудь! Сжалься над несчастным стариком... Хочешь, на колени перед тобой встану? И встану, если не пожалеешь моих седин... Мне доложили, что ты уже год работаешь в аппарате, а до сих пор на работу ездишь из Верхней Туры... Безобразие, конечно, что до сих пор без квартиры. На работу пригласили, а жильем не обеспечили... Я уже дал команду... Сейчас подбирают подходящую четырехкомнатную благоустроенную квартиру в новом доме.
  
  - Петр Макарович, уж не подкуп ли это? За что такая щедрость, я не понимаю.
  
  - Не говори чепухи, Геннадий Иванович, причем тут подкуп? Квартира тебе по закону положена.
  
  - Да, положена. Но почему о ней раньше не возникло разговора?
  
  - Такие, вот, помощнички... Если бы раньше мне доложили, то... Давно бы уже жил в квартире.
  
  - Нехорошо, Петр Макарович, увязывать квартиру и вашу историю.
  
  - Извини, к слову пришлось. Нет никакой увязки. Квартиру ты все равно получишь, будет фельетон или нет.
  
  Хозяин унижается и перед кем?! Перед двадцатипятилетним мальчишкой! Перед тем самым, с которым, встретившись случайно в коридоре, даже не здоровался, не удостаивал кивка головы. Тут же... Я никогда раньше не думал, что так противно смотреть и видеть унижение другого человека. Мне было вдвойне неприятно, так как я искренне считал, что так унижаться ему передо мной не стоило. Это безрассудство! Должна же быть у человека гордость и чувство собственного достоинства. Ну, случилась беда, ну, и преодолевай ее достойно, с гордо поднятой головой. Беда серьезная, но не смерть же! Трагедия, да, но не до такой же степени! Неужели, спрашивал я сам себя, человек идет на такое унижение ради сохранения престижной должности? Ради привилегий? Ради положения?
  
  Пономарев продолжал уговаривать:
  
  - Сделай милость, помоги. Век буду помнить. Век буду благодарен. Или ты все же добиваешься, чтобы я встал перед тобой на колени? Я ведь встану. Мне ведь теперь уже терять нечего. Я и без того унижен и оскорблен.
  
  - Петр Макарович, вы меня ставите в неловкое положение...
  
  - Это еще чем?
  
  - Тем, что вы преувеличиваете мои возможности. Вы не знаете Киреева, его щепетильности в вопросах чести. Вы считаете, что он прислушается к моей просьбе? Откажется от своих убеждений? Вы ошибаетесь! Вы, оказывается, плохо знаете людей, Петр Макарович...
  
  - Я? Не знаю?! Я, проработавший с людьми тридцать два года, прошедший войну?!
  
  - Именно вы, как ни странно. Я нахожусь в двусмысленном положении... Я точно знаю, что Киреев проигнорирует мою просьбу, посчитав ее, по меньшей мере, странной. Пообещав вам помочь, я возьму на себя некие обязательства, обязательства заведомо неисполнимые. Как потом я буду выглядеть?
  
  - Ты только попроси друга, хорошенько попроси. Я почему-то думаю, что он пойдет тебе навстречу, именно тебе. Я знаю, что есть еще один... Ну, тот, который студией заведует... Видел его пару раз. Несерьезный он человек. Его-то он, точно, не послушает.
  
  Чтобы как-то прекратить эту крайне тягостную сцену, я решил пообещать.
  
  - Хорошо, Петр Макарович, я ему напишу, сообщу, что вы были, что глубоко раскаиваетесь и так далее. Но я уверен, что...
  
  - Ты только напиши... Убедительно так напиши... Ты уж постарайся, а?.. Уверен, у тебя получится.
  
  - К сожалению, я в этом не уверен. Потому что немного знаю Киреева.
  
  Пономарев уехал к себе. Я сдержал слово, данное ему. Я все, что происходило у меня в кабинете, изложил в письме.
  
  Шли месяцы. Фельетона не было. На моих глазах Петр Макарович мало-помалу начал расправлять крылья и обретать прежнюю осанку и манеру поведения с людьми. Возможно, он поверил в мое могущество. Возможно, он укрепился в надежде, что фельетона не будет вообще.
  
  Я получил письмо от Руслана Киреева, в котором он писал своим абсолютно неряшливым почерком буквально следующее:
  
  "Старик, только приехал, и поэтому новостей особых нет пока. Высылаю обещанное, а также сообщаю невеселое: фельетона о Пономареве не будет. Есть указание о том, чтобы воздержаться от печатания критики партийных органов, а, напротив, поднимать авторитет их. Вот так-то... Жаль страшно.
  
  Во всяком случае, если в ближайшие месяцы что-то изменится, а это вполне возможно, то я буду с фельетоном тут как тут.
  
  Пишите. Не забывайте.
  
  Да... О том, что фельетона не будет, говорить не надо. Пусть побудут в напряжении.
  
  Обнимай за меня Лёшку.
  
  Ваш Руслан".
  
  А просил в письме, между прочим, выслать мне книгу-сборник повестей, увидевшую свет недавно, разумеется, с автографом автора. Четвертого сентября 1966 года пришло следующее письмо.
  
  "Гена, привет из Свердловска!
  
  Пишет тебе Руслан Киреев. Помнишь?
  
  Только что прилетел из Москвы по заданию редакции. Где-то в конце недели буду обязательно в Нижнем Тагиле. У меня там дело. Возможно, заскочу в Кушву. Хотел бы проверить, как Пономарев держит данное мне обещание. Он же мне два письма прислал, где обещал исправить просчеты свои. А, заодно, и с вами повидаться. Хотел написать Алёшке, но его адрес остался где-то дома.
  
  Если мое присутствие нужно в Кушве, черканите мне. Я постараюсь подъехать.
  
  Таким образом, я жду от вас сигналов. Видимо, в субботу я уже уеду из Свердловска. Мне нужно побывать еще в Удмуртской АССР. В Нижнем Тагиле я буду совсем не долго, может, всего день.
  
  Ну, пока!
  
  Жму ваши руки, Гена и Алёша!
  
  Всегда ваш - Руслан Киреев".
  
  Когда письмо было получено, его уже не было на Урале. И нам не удалось встретиться.
  
  Но позднее я с ним встречался, И не раз. Каждая такая встреча для меня была незабываема. А какие взаимоотношения у нас сложились за время его пребывания в Кушве, можно судить по характеру приведенных писем.
  
  Что произошло такого в июне 1966 года, что он нам поверил, с нами сблизился, нам приоткрылся? Что?! Я не знаю ответа. Спрашивал не раз Руслана. Он тоже не находит ответа. Тем более удивительно, что Руслан (работа того требовала) по своей сути достаточно скрытный, осторожный, в командировках, как он сам говорит, неконтактный.
  
  Природа зарождения отношений необъяснима, а потому всегда удивительна.
  
  Сейчас мы, к сожалению, редко встречаемся. Не знаю, как он, но я храню свои дружеские чувства. И с годами они еще больше крепнут. Хоть и издали, но я внимательно следил за его творчеством, за профессиональным ростом. Тогда, в 1966-м, он еще учился на четвертом курсе литературного института. Успешно закончил, продолжая, одновременно, мотаться по стране в качестве спецкора журнала "Крокодил". Одна за другой стали выходить его книги. В конце 80-х он встал в ряд самых модных писателей. В "Литературной Газете" стали появляться многочисленные публикации: интервью с ним, дискуссионные статьи, споры ведущих критиков о достоинствах и недостатках его прозы. Он стал маститым, мэтром, Мастером.
  
  Но, став знаменитым и популярным, он остался (для меня) все тем же - простым парнем, другом, человеком, который (я в этом тогда был убежден) в самую трудную минуту придет на помощь, подставит плечо. Он не станет раздумывать, выгодна или нет ему такая дружба. Мы разные, но в нас есть нечто общее, наверное, тот внутренний стержень. Ему интересно со мной, с таким, какой я есть. Мне с ним интересно вдвойне, по-прежнему интересно!
  
  Вот ему тоже 65. Надо будет поздравить. Хорошо бы лично, но...
  
  ... Гляжу как-то по телевизору, и не узнаю: усищи и бородищу отпустил. Под великих работает, негодник!..
  
  ЭПИЛОГ
  
  В начале 2011-го на редакцию журнала "Новый мир" (там он сейчас работает и не кем-нибудь, а членом редколлегии и редактором отдела прозы) отправил сначала электронное письмо, в котором выразил желание восстановить прерванные контакты между нами. Мне никто не ответил. Понятно: редакция оберегает покой маститого писателя-коллегу; возможно, мое сообщение даже не показали адресату. Позднее (опять же на адрес редакции) написал обычное письмо, теперь - через Почту России. И вновь никакой реакции. Вопрос: почему не отправил письмо по домашнему адресу? А потому что адрес мне неизвестен. Когда-то знал... В те давние годы Руслан Киреев еще жил с семьей по старому адресу: не в Москве, а в городе Лобня. Там я гостил и даже ночевал, там познакомился с его женой. Сейчас (и уже много лет) Руслан получил квартиру в Москве. Так что новый адрес найти невозможно.
  
  Подобная назойливость мне несвойственна. Зачем эти письма? Чего хочу? Только одного: возобновить общение, столь нелепо прерванное. Я все еще питал надежду, что прошлое можно вернуть, а утраченное реанимировать.
  
  Увы! Маститый писатель с мировым именем молчит. Значит? Господи, я не знаю, на что думать, особенно с моей-то обостренной мнительностью.
  
  Минуло полгода. Случайно в Интернете узнал, что Руслан Киреев написал объемную книгу воспоминаний и издал тиражом три тысячи экземпляров. Ее название - "50 лет в раю". Через Интернет-магазин я книгу заказал, оплатил почти восемьсот рублей. И получил. Внимательно прочитал. Не так уж и много нового узнал. Оно понятно: близки были и каждый из нас о другом знал многое.
  
  И мне вновь захотелось, отбросив прошлые неудачи в сторону, связаться с Русланом. Я вышел на сайт издательства, где просили оставлять отзывы о книге. Оставил свой отзыв, таким образом, напомнив о своем существовании. И опять молчание.
  
  Предпринимаю еще одну попытку: пробую связаться по телефону. После многих звонков - там сняли трубку и ответили. По голосу узнал: сам Киреев. Обрадовался. Рано радовался. Потому что далее произойдет такой диалог. Привожу дословно.
  
  - Добрый день, Руслан Тимофеевич, - слишком эмоционально (наверное, этого допускать в общении с Великим нельзя было) сказал я в трубку. - Это звонит Геннадий Мурзин из Екатеринбурга...
  
  - Слушаю... Пожалуйста, покороче... Я занят: работаю с автором, - потом я вовсе опешил, потому что он спросил. - Что вам нужно от меня?
  
  На соответствующий вопрос получил Руслан мой соответствующий ответ:
  
  - Мне, Руслан Тимофеевич, ничего от вас не нужно... Извините за беспокойство.
  
  Я положил трубку. Обиделся, понятное дело. Я бы на его месте... Впрочем, чего уж там... Я - не он. Увы!
  
  И все-таки в конце декабря 2011 года я его поздравил с семидесятилетием (мы - одногодки). Поздравил единственным возможным способом - через электронную почту. Получил сообщение, что письмо получено редакцией журнала "Новый мир" и открыто. Следовательно? Прочитали. Вновь - никакой реакции. Стало быть... На том и закончил напоминать о своем существовании.
  
  Грустно, досадно и чуть-чуть по-прежнему обидно.
  
  ...С момента нашего знакомства пошел сорок восьмой год.
  
  ПЕНЗА - ЕКАТЕРИНБУРГ, июнь 1966 - август 2013.
Оценка: 9.00*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"