Срез - отрезок времени, который повторяется вновь и вновь. События происходят в неопределимом пространстве или имитации пространства. Люди, попавшие в срез, никогда не могут вспомнить, что происходило там. Упоминание срезовых событий происходят лишь раз в жизни; они никогда не повторяют исторических событий, личностей или конкретных имён. Срез есть в свое понятии, он не опирается на время-пространственные координаты, не руководствуется моральными ценностями, а так же, подчиняется лишь своим законам.
Одиннадцатый иткерид среза.
Жасмин
Настоящее, как и всё предыдущее происходило в особенных традициях. Традиции носили определенный тон и заданный курс. Никто не смел не подчиняться, у каждого палюска был свой куратор, никто не смел избегать установленных парабика. Жет передающийся от куратора к куратору, всегда нёс за собой какой-то определенный ряд характерных изменений. Жасмин отличалась от придурковатой Фиалины своим свободомыслием, неговоря уже о Грушечке или Розе. Жасмин часто прибегала к мнению люденов, если не знала как поступить в какой-то ситуации. Это конечно же и погубило палюска. По заданному курсу нельзя было передавать жет обывателям. Тут же движение приобретало странный вид, условную лодку существования начинало качать из стороны в сторону. Это называлось у нас вифием. Благо это прекращалось моментально.
Синее небо, которое находилось непонятно в каком положении, имело тон синеватости, пресущей только нездоровому цвету восхода. В воздухе плавали шляпы, булькманки, авараночки, синий лев лениво протягивал свои шеремки каждому встречному, он немного притомился от своей муторной работы. Яйцо снова рожало новых чайли, из которых потом вылуплялись свеженькие людены, которые быстро привыкали и обживались. Люденоеды, выстраивались перед яйцом, поджидая каждого вылупившегося люденчика. Никто из наших чайли даже не старался выражать свое беспокойствие по этому поводу, только из-за чувства палюска. Однако, я все равно подмечал, когда у чайли люденов тряслись их маленькие и крохотные шеремки, когда они замечали карауливших люденоедов. Они были глуповаты, но прекрасно понимали, что в данных обстоятельствах нельзя искать помощи друг у друга. Мы все находились в первозданном состоянии. Каждый из-за палюска палима сторонился остальных люденов. Вполне обычное явление в этом месте.
Ко мне подошел Лютик, который нёс в шеремках цветы:
- Думаешь, Жасмин понравится?- он испытывал некое чувство неуверенности, которое проявлялось в его вечно бегающих туфтольках.
- Даже и не знаю.- ответил я, растерявшись.
- Ох, батюшки мои. Палюск, как бы она ничего не испортила.-сказал он немного тише, озираясь по сторонам, чтобы его никто не отлопоушил.
- Да что она испортить может-то? Наоборот,-продолжил я шёпотом,- может и поменяет всё.
- Ты помнишь, кто был три цикла назад?- проговорил Лютик. Госваал был тогда намного требовательнее, большинство люденов с чайлди отправились в свои комнаты. Никто не пытался их защитить, потому что фроги начинали камнями забивать прям до палича.
- Помню, можешь даже и не говорить об этом...
- Ну ладно, я пошёл.- Лютик кивнул и посеменил в сторону проходящих мимо фрогов.
Я постоял немного на саланышке, хоть немного прогреваясь от пробуждения. Потеребил руками тарам-тарам. Она выглядела так же, как и во все остальные циклы. Здесь никогда ничего не менялось. Цикл за циклом мы видели одну и ту же Сансарку, которая безостановочно крутила своё колесо.
Следует отдать дань тому, кто всё это придумал. Скучать никогда не приходилось. Мы каждый раз перетаскивали свои вещички, одевались по другому, женились, раставались по определенным парабикам, которые задавали госваалы.
Пока я дышал свежей вязью, и принимал первые лучики саланышка, ко мне подошли два фрога и начали меня подпинывать ногами задавая бесконечные вопросы:
- Ну что сидим?
- Работа не идёт?
- Пригрелся я смотрю.
- Обленился.
- Да таких как ты пускаем мы пускаем на материю.
- Нульсик просто так сидеть и смотреть за саланышкам!
- Вставай давай!- меня подняли за обе руки и повели. Мы шли. Шли. Шли. Ход мог продолжаться бесконечно долго, сколько им заблогорасудится. Дело было не в том, что мне выпишут букмалёнку с каким-то наказанием. Максимальное наказание, которое могли придумать фроги - тащить меня до тех пор, пока мне не надоест. Всё равно букмалёнки их каждый раз теряли вес, когда к жету приходил новый госваал.
- Брульзик, ты который раз был пойман за тунеядство. Тебе не стыдно? - спросила канселярит, которая была обычной люденкой. Она шла вместе с нами и записывала под диктовку фрогов что-то в своей серой папочке, где было только моё имя.
Я осмотрел её с головы до ног, она выглядела слишком молодо для своих дней. Не помню уже, как давно она заменила прошлого канцелярита. Никто этого не запоминал.
- Нет.- сухонько ответил я, двигая пальчиком в ковыряльных дырочках.
- Ну вы посмотрите перед ним! Никакой этики.- возмутился Прульзик.
- Матери своей будешь казюли показывать! Ща уши как обдеру!- прикрикнул Фрунзильк.
Мне выписали букмалёнку, в которой что-то было написано большими и угрожающими буквами. Конечно же, я не стал это читать. Стоило мне ещё голову морочить такими вещами.
Ласковая плаксика поклёвывала мои ботиночки, которые мне были не по размеру. Я не помню, как раньше относился к плаксикам, но во мне не было открытой нелюбви. Как бы не старался, не мог вспомнить, кем я был в прошлой жизни. Звоночек протерезвонькал ровно восемьдесят раз. Пора было выстраиваться на островке, госваал должен был сказать нам что-то важное.
Люденьчики подошли со своими чайлди, крепко держа их за шеремки. Каждый отрывался от своих циклических дел. Вон, Лютик со своей Лютилочкой оторвались от битья камнями по авараночкам. Лютилочка была его жена, с которой они уже пережили тридцать разводов и несколько разделов имущества. Так же, тихонько поскрипывала калиточкой Мушинька, которая никогда не снимала свою слоновью масочку. Слоновья масочка шла ей к лицу, она скрывала её жутенькую натуру. Если вы у меня спросите, кого я считал самым чайным здесь, я бы с уверенностью показал на Мушиньку. Мушинька хоть и была злая, но она обладала несвойственной мне силой воли. Описывая её тело, можно бесконечно долго описывать её залезтое тело, которое обдавало меня своим шармом и раскрепощенностью. Она часто не надевала одежду, блистая своими формами перед моими глазами.
Мушинька покосилась на меня своими слоновьими туфтольками, неоднозачно мне подмигивая:
- Чего своими зеньками зыркаешь? Нравлюсь так что ли?
- Эм...- я почесал голову, не находя в голове правильного ответа. Пока я пытался что-то придумать, меня успели перебить фроги, которые встали на бананчики и стали кричать.
- Ну что, опять кальчите, Иудины дети!- Прульзик и Фрунзильк стали прожигать во мне дыру своим взглядом.
- Ну подавайте своего госваала. Народ устал ждать!- кричали из толпы.
- Гражданочка Цветушная, пожалуйста, не провоцируйте народ,- обратились к ней фроги.
На зеленый бананчик вывели Жасмин, она оглядела всех с высоты. Если это можно было конечно так называть. В цикличной перспективе круга Сансарочки и порождения воскресенского яичка, не было никакого определения высоты. Было состояние бесконечного орфизма, чье перманентное состояние было укрываться в пальто и пить пиво, делая вид, что продолжает существовать. Жасмин громко икнула:
- Граждане! Здравствуйте. В этот чудесный сейчасове, я хочу вас поздравить, я села на стульчик госваала. И я уверена, мы сможем с вами многое поменять.
- Нууу, слышали мы это,- Барабунька, который стоял ближе ко мне, пробормотал себе под нос.
- Перед нами открываются новые горизонты. Материя и супрематизм позволяют нам управлять нашими жизнями, выходить из рамок, в которые нас загнали прошлые госваалы. Больше такого не будет. Каждый имеет право на высказывание своих мыслей! - радостно закричала Жасмин.
В толпе послышался неодобрительный гул, люденчики стали переговариваться между собой, не понимая слов госваала. Где-то заплакал чайлди. Его громкий ор разнёсся волной по бананчикам с заседателями, и по тараму, где сидело большинство люденов. Нульсик было просто так кричать чайлди. Это пример плохого тона, в постсовременном обществе. Мама этого будущего люденчика начала кричать на него, чтобы он успокоился. В массе послышались шыканья в её сторону.
- Высказывание мыслей и есть вифи личностей. Так же я хочу вас попросить, не так критично относиться к тому, что я скажу. Но, друзья, ради развития одухотворенности в нас и в наших чайлди, нужно возвратить в оборот праздник воскресенского яичка. Это даст нам больше возможностей, сблизит нас всех. - договорила Жасмин и подняла руки, в ожиданиях оваций.
Когда людены отаплодировали госваалу, они стали расходиться по своим камурочкам, делать дела. Все людены прекрасно понимали, что после вступительной речи госваала и парочки телодвижений, на этом все кончится. Соланышек свернётся в клубочек, как маленький плаксик и начнётся новый этап нового госваала, который так же будет распоряжаться люденьчиками, поедаемыми люденоедами.
Я собрал свои монатоньки и намеревался уходить к Синему Всаднику, который растягивался над полемикой выборов действующего госваала. Если сказать по существу, здесь не было никакого "здесь". Это место не обозначенно ни на одной карте и не обдается никакими определениями. Так же, у нас не принято говорить временные окончания глаголов, потому что никто не был уверен, что сомнамбулика происходящего вообще имеет место обсуждаться и предаваться каким-то мыслям. У кубизма перестали вырастать какие-то грани. Имело место лишь видеть цвет, видеть и имитировать время.
Когда я приподнял своё тулово с тарама, ко мне подошла Мушинька, которая кивнула своим хоботком с масочки:
- Ты занят?
- Возможно. Я не уверен.- я конечно же хотел сейчас посидеть со своим другом, но мне больше прельщала компания Мушиньки, которая любила поговорить.
- Я тоже,- ответила она,- не хочешь продышаться и посмотреть куда-то?
- Испытываю желание.
Мы приняли форму прямоходящих собак, которые делали вид занятых людей. Прошлись три минуты к камням, от бананчиков. Сели на голый песок, подальше от шляпочек и булькманочек.
- Что ты думаешь о Жасмин?- спросила у меня Мушинька, перебирая поток линий, пробегающих через её восприятие.
- Я уже давно перестал думать. Сама же знаешь, у меня давно нет головы.
- Ну да, ну да. Ты во что-нибудь веришь?
- Я верю лишь в то, что вижу. Но я вижу только как Сансарочка запускает колесико чайлди лесопедика, и как чайлди сменяет палышек. Так же вижу как фроги кидают камушками в нас. Как безумная машина люденоедов поедет нас.- грустно сказал я.
- Ну, а ты веришь в то, что где-то там, в какой-то промежуток, Сансарочка пускает другое колесико?
- Какое ещё другое?
- Ну знаешь, вдруг её колёсико обусловленно какими-то другими факторами. Вдруг там людены занимаются куда более полезными вещами, чем мы.- она пропускала мимо своих шеремков время, рассматривая эти маленькие кристальчики, которые были ничтожно малы.
- В такое я не верю. Но когда был чайлди, часто мечтал об этом.- грустно сказал я и попытался прикоснуться к тыльной стороне её шеремка.
- Не надо, пожалуйста.- Мушинька облакотилась об калиточку,-меня не отпускает чувство, что я имитирую бытие. Что через моё сознание кто-то пропустил пучок жизнедеятельности, укрыв где-то далеко экзестенциальные винтики.
- Ну что ты такое говоришь. Все мы так. Вспомни своих люденов старших. Разве они имитировали бытие?
- Даже не знаю. Не хочется плохо отзываться о них, но кажется да.
Звучащее движение мечущегося взад-вперёд локомотива сбивало меня с мыслей. Нульсик было говорить Мушиньке какие-то обидные вещи, её могло это задеть. Надо было что-то придумать, чтобы выкрутиться из этой ситуации. Я смотрел на её слоновью масочку, которую она неизменно носила и никогда не снимала, пряча свои эмоции. В морщинках лица прятались какие-то загадочки, которыми она любила апелировать. Неотразимость её геометрии выражалась в синусоидах её плоскостей. Фалес Милетский завидя такие формы, сразу бы сложил свою гипсовую челюсть на пространственную материю, которая распологалась под нами.
- Ты пойдешь на матестик? Я проголодалась немного. Моя брюшная полость ощущает потребность в еде.- она слегка махнула хоботком.
- Я всегда испытываю это чувство.
Проплывая сквозь гаммы образов, трезвучий и матемически неправильного ритма мы с ней оказываемся возле пустот. Зияющие дыры, ведущие в никуда и из ниоткуда простираются на пространственных полях моего воображение. Люденчики, отвечающие за приготовление матестика, очень трепетно относились к своей работе. Им следовало накормить всё поселение люденчиков, их чайлди и пискуль. Котлы, не имеющие определенных размеров растилались над пустотами, в них повара-людены варили своё варево, которое никогда не выделялось по вкусу от предыдущего, которое не имело пищевой ценности и формы. Густой дым валил в вектора развития пространственного бытия. Пиршество, которое нам закатывал главный председатель госваала было приуроченно к всеобщему праззднованию воскресного яичка. Эта традиция, которая ярко отмечалась прокастинацией и небывалым охватом, уходила корнями в предатеистические особенности жизни. Никто не знал, когда там всё началось, кто заложил традицию испытывать невероятное тяготение к яичку, но в настоящем Цецерона отменила это празднование, сославшись на комбинированный стиль бытия, который отрицал любое существование постязыческих символов в натуральной сущности.
- Иуды прямоходячие!- окрикнул я люденов, горбившихся над чанами люденчиков.
Меня осмотрел с лап до головы Цвиилу, который приходился на подобии кухни, кем-то вроде главного. Цвиилу был слеп, как кротовый. Это не мешало ему заглядывать в моё нутро, ощупывая каждую клеточку моего тела.
- Ну чего тебе? Не готово ещё!- брякнул он себе под ковыряльные дырочки.
Я развернул свое тело обратно пропорционально Цвиилу, взял Мушиньку под шеремок и повёл через сад пустоты, который находился около яичка. Сегодня яичко не работало, не выдавало своим люденам их чайлди. Люденоеды скучно посапывали у себя в бесформенной тарам. В саду пустоты вырастали наши грехи, которые приводили в наш мир чайлди. Для того, чтобы раскинуться на ветвях деревьев-бананчиков, приходилось скидывать свои искусственные покровы тела. Мушинька осмотрела обрюзгшие тела, свисающие с деревьев, как скороспелые плоды, сливающие с себя соки агапэ.
- Ты хочешь здесь поговорить? Тебе не будут мешать людены?
- Вообще, я бы хотел тебе предложить окрапить соками наше скучное бытие.
- Ты не думаешь, что это так рано? Может я ещё не готова к этому. Да и с люденами старшими надо будет обсудить такой момент.- она начала мяться, испытывая неловкость ситуации. Но в её слоновьих туфтольках было видно, что она находилась в смятении, испытывая азарт перед открытием новых горизонтов бытия. С другой стороны, она палюск, потому что не знала как отнесутся её родные люденчики.
Краем уха я увидел, как что-то потревожило покой люденчиков, которые лежали на временных ветвях сада. Они стали сползать со своих веточек, сумбурно надевая свои ретузы. Среди люденов показалось тело обезображенного брата Мушиньки. Вид луковички опускавшейся с шеи Луки меня настораживал, он стоял за спиной Мушиньки и что-то нашёптывал ей сквозь сомнамбулические раздумья. По его озверевшему лицу можно было понять, что он всё слышал. Его остекленевшая туфтолька смотрела прямо на меня, остальные грозно таранили его сестру. Брат Мушиньки - Лука, был своеобразным люденом. По прошествию одного сароса, он потерял люденский облик, единожды просунув свою юношескую шеремку в пустоту. Теперь ничего не скрепляло его органов, которые левитировали вокруг костей, словно имели свою силу притяжения. Он собрал свои зубы в один большой комочек и обдал меня звуковой волной, которая выражалась в модуляциях звуковых тембров.
- Послушай, я не хотел ничего подобного сделать с твоей младшей люденочкой.- стал мямлить себе под нос я.