Мусникова Наталья Алексеевна : другие произведения.

Штольманна. Отпускъ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историйка о том, как разумно встретить отпуск да во время оного не потерять голову, а паче того приятственно провести время в благостной компании

  Глава 1. Лето, ах, лето
  Стоит только прийти летней жаре, появиться всепроникающей, способной в единый миг любой уголок занять пыли, да зазвучать комариным трелям, как сердце каждого служащего замирает и появляется в нём одна краткая, подобная звону колокола, мысль: "Отпуск!" Господин почмейстер славного города Затонска в летнюю пору становится уж не таким приветливым, порой и волком зыркнет на посетителя, особливо припозднившегося или вошедшего посреди увлекательнейшего спора с купцом Таракановым о преимуществах рыбной ловли пред охотой. Право слово, в жаркую пору дамы словно нарочно наведываются по два, а то и по три раза на почту, всё письмами интересуются!
  - Нет Вам письма, Мария Тимофеевна, - господин почмейстер вымучил вежливую улыбку, грубить госпоже Мироновой, супруге известного в городе адвоката, было делом крайне неразумным, она и сама особа боевитая, да и с супругом лишний раз ссориться не резон, кто знает, когда помощь адвоката может потребоваться. - Видимо, не пришло ещё.
  - Да что же такое-то, - Мария Тимофеевна досадливо всплеснула руками, - ведь июнь уже, самое время отдохнуть от петербургского зноя!
  - Служба-с, - басовито гудел Тараканов и погладил себя по веником топорщащейся бороде, - а я вот жену в Перовку завтрема везу, Прохору сказал, чтобы с самого утра коляску наготове держал.
  Миронова губки поджала, сдавленно пожелала купцу со всем семейством приятного отдыха и вышла.
  - Ну, пойдёт теперь Виктору Ивановичу темечко клевать, - хохотнул Тараканов и тут же, словно и не было отвлечения от беседы, продолжил, - а сома, милейший Прокопий Порфирьевич, лучше всего на горячую кашу брать. Вот приедем в Перовку и пойду, мда-с.
  Почмейстер едва не позеленел от зависти, недобрым словом помянув своего помощника, коего угораздило аккурат в самом конце мая ногу сломать. Лучше бы, ей-же-ей, голову сломал, всё равно не пользуется ей никогда! Все чаяния своей хворостию порушил, а какие планы на лето были, какие мечтания имелись! А теперь всё, прости прощай, отпуск, начальство нипочём не оставит Затонск без почмейстера, как же, город пусть и небольшой, да торговый, купцов во множестве, приезжие на воды опять же, можно подумать, они день-деньской письма пишут!
  Господин Ребушинский, к тихой радости не только двух репортёров своей газеты, но и некоторых жителей Затонска, тоже поддался отпускной вакханалии и решительно заявил, что съездит отдохнуть. Мол, год выдался продуктивным, то бишь на скандалы и каверзы щедрым, а потому редактор "Затонского вестника" вполне заслуживает отдыха. Да и племянника надобно навестить, а то уж почитай третий месяц вестей о себе не подаёт, а раньше каждые две недели писал, денег просил да на суровых и скупых, что особенно печально, родителей жаловался. Виктор Иванович Миронов, узнав об отъезде господина Рябушинского, лишь процедил сквозь зубы:
  - Скатертью дорога. Даст бог, вернётся не скоро.
  Почтенный адвокат так и не простил господину редактору оскорбительных статей, в коих любимую дочь Анну, известного во всём городе медиума, Ребушинский ведьмой выставил, по вине которой якобы в городе возросло количество смертей.
  - Да я не про то, - Мария Тимофеевна сердито подхватила чашку с чаем, глотнула и поморщилась, обжёгшись, - даже Ребушинский в отпуск вышел, а Анна даже не написала, когда они с Яковом приедут.
  - Раз не написала, значит, пока не могут, - рассудительно заметил Виктор Иванович, быстро скользя взглядом по заголовкам в газете, - служба не отпускает.
  - Ох уж эта служба! - Мария Тимофеевна головой покачала. - Не дело, нет, Виктор, совсем не дело замужней даме заниматься... - женщина взмахнула рукой, подбирая наиболее уничижительное определение, - таким безобразием! Ей о детях думать надо, а не о духах!
  Миронов коротко усмехнулся, отложил в сторону газету, понимая, что почитать сейчас всё равно не получится, подошёл к жене и обнял её, уткнувшись лицом в пушистые волосы:
  - Одно другому, Машенька, не мешает.
  Мария Тимофеевна потёрлась щекой о плечо мужа, попросила жалобно, прекрасно зная, что муж против сего манёвра устоять не сможет:
  - Давай ты отпуск возьмёшь, и мы сами к ним съездим?
  - Нет, Машенька, не получится, - Виктор Иванович и рад был бы порадовать супругу, да о делах служебных помнил непрестанно, - Бобрыкин с Купцовым судиться затеяли.
  - Опять?! - ахнула Мария Тимофеевна, всплескивая руками. - На этот-то раз что не поделили?!
  - Купцов заявил, что Бобрыкин ему попорченную ярославскую шерсть под видом английской продал.
  - Можно подумать, он разговаривал с этой шерстью, - фыркнула Мария Тимофеевна и зажевала огорчение медовым пряником. Беда с этими служителями закона, ни сторона обвинения, ни защиты покоя не знают, всё во трудах, аки пчёлы!
  Впрочем, принесённая запыхавшимся мальчишкой-посыльным телеграмма быстро вернула Марии Тимофеевне прекрасное расположение духа. Конопатый посыльный получил не только на чай, но ещё и медовых пряничков к чаю, поблагодарил сдержанно, как и подобает человеку солидному, и удалился, а госпожа Миронова повернулась к своему супругу.
  - Витя, нам нужно срочно комнаты приготовить, Анна с Яковом приезжают!
  - Вдвоём? - проказливо улыбнулся господин Миронов, откладывая газету и осторожно забирая у жены телеграмму. - А детей-то они с кем оставят? И главное, где?
  Мария Тимофеевна лёгкую иронию мужа поняла, засопела неодобрительно, но радость от скорой встречи с дочерью перекрыла досаду. Дама почтенная лишь ручкой махнула:
  - Ну, разумеется, Гриша и Катя едут с родителями.
  - Ну, разумеется, - поддакнул муж и не утерпел, обнял жену, поцеловал, прошептав привычное и родное. - Амазонка ты моя.
  ***
  Летом в стольном Петербурге поднимаются такие клубы пыли, что единственная возможность спастись от них - это покинуть пределы города. Увы, далеко не для всех доступен свежий воздух свободы: служащие полицейского управления в любую пору на страже закона и порядка, а бравым городовым и того горше, в форменной-то одежде, да в жару, а паче того в предгрозовой зной уж так маятно, что к вечеру нательную рубаху над бочкой выжимать можно. Господа дознаватели, конечно, могут наряд и полегче выбрать, но всё одно приличия следует блюсти, а потому и жилет должен быть всенепременно, и рубашка на все пуговицы застёгнута, и галстук али шейный платок аккуратно повязан. Потому первый признак выходящего в отпуск - это ослабленный узел галстука, коий с каждым часом, приближающим к желанному отдыху, становится всё свободней. За полчаса до завершения службы Яков Платонович галстук вообще снял и даже две верхние пуговицы рубашки позволил себе расстегнуть. Анна Викторовна, наблюдавшая за манёврами супруга, чуть слышно хихикнула. На ней самой было летнее платье в мелкий цветочек, новая шляпка из золотистой соломки и лёгкие кружевные перчатки. Наряд вполне приличный, для серьёзного управления подходящий и при этом такой летний и жизнерадостный, что думалось в нём о чём угодно, кроме дел служебных. Анна Викторовна покосилась в окно, за которым скучала, забившись в тень, щедро покрытая репьями дворняга, да лениво обменивались новостями две барышни, попеременно бросая кокетливые взоры в сторону стоящего у дверей управления городового.
  Яков Платонович решительным росчерком пера поставил подпись под документом, закрыл папку, убрал её в ящик и запер на ключ, после чего с наслаждением потянулся и повернулся к жене:
  - Можем идти.
  Голубые, словно летнее небо, глаза Анны вспыхнули восторгом, на губах заиграла улыбка нежная и влекущая одновременно. Один учёный, видимо не очень счастливый в браке, утверждал, что с годами чувства притупляются и семейная жизнь становится рутиной. В семействе Штольман такого не было, наоборот, с каждым новым днём Яков Платонович всё сильнее влюблялся в свою супругу, с мальчишеским восторгом открывая всё новые и новые грани её характера. И чувства Анны Викторовны к мужу не ослабевали, становясь, словно дорогое вино, со временем лишь слаще и крепче. Вот и сейчас Анна залюбовалась подтянутой фигурой Якова, горделивой посадкой головы, манящим блеском глаз, от внимательного взора коих ничто не могло ускользнуть. Штольман подошёл к жене, обнял её, вдыхая тонкий цветочный аромат, и тут в дверь робко постучали.
  "Кого ещё нелёгкая принесла?!" - с досадой подумал Яков Платонович, неохотно отстраняясь от жены, и строго крикнул:
  - Войдите!
  Тон господина следователя был столь суровый, что стучавший замешкался за дверью, не решаясь войти и гадая, а так ли ему нужна помощь, может, всё само собой как-нибудь рассосётся? Штольман даже понадеялся, что визитёр передумает заходить, но тут дверь открылась и в кабинет осторожно, бочком зашла дама средних лет, одетая в чёрное, несмотря на жару, платье и такого же цвета шляпку. В руках женщина комкала крошечную сумочку, бывшую в особом фаворе у всех модниц сезонов так пять назад.
  - Здравствуйте, - робко произнесла женщина и всё так же бочком передвинулась от стола следователя поближе к Анне Викторовне, - а я к Вам, Анна Викторовна.
  Штольман нахмурился. Его отношение к мистике вообще и духам в частности было весьма неоднозначным. Сам Яков Платонович никаких духов не видел и до встречи с Анной Викторовной даже категорически отвергал их существование, но теперь, будучи супругом весьма очаровательного медиума, пусть и со скрипом, но признавал существование чего-то неведомого, что пока (только пока, уверяем вас) не поддаётся логическому объяснению. Тем более, что и дети унаследовали мамины способности: сын Гриша, как и Анна Викторовна, видел духов и знакомство с призрачной роднёй начал с того, что заявил, что никаких призраков не существует, это всё игра воображения и не более (тётка Катерина расфыркалась и едва не отвесила мальчишке щелбан, благо Платон Карлович с Мартой Васильевной остановили). Дочка Катя чувствовала присутствие духов, но не видела их, ничуть по этому поводу не огорчаясь. Она вообще, как и матушка, была особой неунывающей, от одной улыбки которой сердца отца и брата таяли, словно воск на огне.
  - Дело у меня к Вам, - вырвал Якова Платоновича из воспоминаний о семье приглушённый голос дамы.
  Анна Викторовна мягко усадила посетительницу на стул, подала воды и лишь после этого ободряюще улыбнулась, всем своим видом демонстрируя готовность выслушать и помочь. Дама помялась немного, теребя крошечную сумочку, видимо, именно для успокоительной цели и взятую, поскольку положить в неё что-нибудь существеннее платочка, и то не очень большого, не представлялось возможным.
  - Зовут меня, - посетительница глубоко вздохнула и улыбнулась застенчиво, - Кукушкина Аглая Филипповна, полковника Кукушкина жена... Точнее вдова, вот уже месяц...
  Аглая Филипповна судорожно прижала дрогнувшую руку к губам. Яков Платонович чуть принахмурился, вспомнив, что слухи о господине полковнике по Петербургу ходили весьма нелестные. Мол, груб и спесив чрезмерно, на руку тяжёл, да и на расправу скор.
  - Мне очень жаль, - Анна протянула посетительнице стакан чаю, ободряюще коснулась руки ладонью.
  - Благодарю, - Аглая Филипповна сделала глоток, отважно улыбнулась. - Мне очень нужна Ваша помощь, Анна Викторовна.
  "Началось, - с тоской подумал Яков Платонович, - не успели в отпуск выйти, как служба догнала и прихлопнула. И ведь Аннушка нипочём в помощи не откажет, сердце у неё доброе".
  Анна бросила быстрый взгляд на посмурневшего супруга, чуть приметно улыбнулась ему и опять сосредоточила всё внимание на посетительнице:
  - Чем я могу Вам помочь?
  Дама поспешно смахнула слезинку со щеки:
  - Поговорите с моим покойным мужем, пусть он ко мне не является. А то я страсть покойников-то боюсь, как бы сердце от страха не остановилось.
  Штольман и Анна переглянулись.
  - Я правильно понимаю, что к Вам Ваш покойный супруг приходит? - Анна Викторовна была сама доброта и внимание.
  Аглая Филипповна замялась, опять терзая несчастную сумочку:
  - Ну, не то, чтобы ко мне... Я его несколько раз в беседке видела, он её и при жизни весьма жаловал, часто там отдыхать изволил.
  - А почему Вы решили, что это Ваш супруг? - скептически поинтересовался Яков Платонович, машинально перебирая вытащенные из кармана карты.
  Женщина растерянно замигала:
  - Так как же... И фигура его, и жесты, и посадка головы...
  - То есть близко Вы его не видели? - Анна и Яков вопрос задали хором, медиум заинтересованно, а сыщик по-прежнему весьма скептически.
  - Да господь с вами, - замахала руками Аглая Филипповна, - я как силуэт знакомый увидела, так и чувств лишилась. Меня потом воспитанница еле отыскала.
  Штольман чуть передвинул стул поближе к дамам, заговорил проникновенно, пристально глядя посетительнице в глаза:
  - Прошу прощения, если мой вопрос покажется Вам неприятным, но скажите, у Вашего мужа были связи на стороне?
  Госпожа Кукушкина вспыхнула, словно это не её покойного супруга, а её саму в супружеской неверности изобличили:
  - Мой муж был приличным человеком, и никаких амуров у него не было, он хранил мне верность!
  "Были, но ни за что в этом не сознается, - перевёл бурный монолог супруги Штольман и чуть приметно улыбнулся. - Кажется, наш призрак весьма реален, интересно, он специально Аглаю Филипповну пугает, или она его случайно застала?"
  Анна Викторовна по заданному мужем вопросу угадала ход его мыслей и мягко, словно исключительно для поддержания беседы, поинтересовалась:
  - Скажите, а Вы одна в доме живёте?
  - Нет, со мной ещё воспитанница, племянница да две горничные, - госпожа Кукушкина покосилась на Якова Платоновича и поспешила заверить, - все девицы нрава кроткого и воспитания самого строгого.
  "Видимо, от строгости воспитания они кавалера по ночам и принимают, - хмыкнул Штольман, внешне сохраняя полнейшую невозмутимость. - Одно радует: дело простое, много времени не займёт, успеем на вечерний поезд в Затонск, как и планировали".
  Аглая Филипповна помолчала, словно собираясь с силами, а потом выпалила, испуганно распахнув глаза:
  - А ещё он стонет по ночам!
  - Стонет? - недоверчиво переспросил Яков Платонович. - И Вы сами это слышали?
  - Угу, - госпожа Кукушкина энергично кивнула, - тоненько так, прерывисто, а-аа-аа, словно мучает его что.
  Яков Платонович кашлянул, скрывая усмешку, Анна Викторовна укоризненно головой покачала. Вот ведь упрямец записной, уж сколько раз с неведомым сталкивался, а всё одно не верит! Впрочем, в то, что покой госпожи Кукушкиной тревожит её почивший супруг, Анна и сама не очень верила. Скорее всего, это какая-то влюблённая парочка своими ночными свиданиями почтенную даму до обмороков доводит.
  - Так Вы мне поможете, Анна Викторовна? - Аглая Филипповна с мольбой посмотрела на Анну. - Не могу я больше, даже домой боязно ворочаться, а ну, как опять его дух явится и стонать начнёт?!
  - Я вам обязательно помогу, - Анна ободряюще улыбнулась, - не волнуйтесь.
  Дама порывисто вскочила, чуть не опрокинув стул, на котором сидела, взмахнула руками, едва не выронив сумочки, и радостно застрекотала:
  - Я Вас тогда в коляске подожду. Ой, даже и не знаю, как Вас благодарить! Я ведь страх как призраков боюсь. Спасибо вам, Анна Викторовна, век помнить буду. Так я Вас подожду внизу, хорошо?
  Анна согласно кивнула, и воодушевлённая посетительница выпорхнула из кабинета.
  Глава 2. Проказы в ночи или Громкие свидания
  Один мудрец сказал: "Хочешь рассмешить небеса, расскажи им о своих планах". По долгу службы Яков Платонович привык к тому, что его могут вызвать на службу в любой момент, даже посреди ночи, которую, к слову сказать, и величают преступной порой. Потому и холостяком был долгое время, какая супруга потерпит, чтобы муж сутками дома не появлялся да исчезал, толком ничего не сообщая?! К счастью, Фортуна улыбнулась господину Штольману, подарив ему незабываемую встречу с озорной барышней на колёсиках, Анной Викторовной Мироновой, особой яркой во всех смыслах слова. Один её дар видеть духов чего стоит! А доброе сердце вкупе с авантюрной жилкой, постоянно приводящие Анну Викторовну в самый центр событий, подчас заставляли Якова Платоновича страстно сожалеть о благословенных временах Домостроя, когда жёны даже взор поднять на мужчину лишний раз не смели, не то, что за ворота выйти. А, впрочем, господин Штольман прекрасно понимал, что тихая жёнушка, сидящая дома да занимающаяся рукоделием, его бы не прельстила, пресно с ней, точно в смурной осенний день, дела служебные не обсудишь, не поспоришь ни о чём. То ли дело Анна: яркая, живая, ни единого мига без приключений не проводящая, готовая помогать и защищать, подчас даже вопреки доводам разума.
  - Яша? - Анна словно мысли супруга прочла, подошла ближе, в глаза заглянула, ладошкой по щеке погладила. - Если хочешь, я одна к госпоже Кукушкиной съезжу.
  - Нет, - резко выпалил Яков, за единый миг красочно успев представить, чем может обернуться такой визит. - Прости, Аня, но отпускать тебя одну, да ещё и в дом с привидениями, я не намерен.
  Анна хихикнула, голову к плечику склонила, озорно блеснула голубыми глазами:
  - А как же отпуск?
  Ну вот что с этой чаровницей делать, а?! Проявить бы строгость, да где её взять, коли она вся испарилась под нежным взглядом и мягким голосом. Яков привлёк жену к себе, поцеловал в нежный завиток, прошептал с чуть приметной хрипотцой, выдающей страсть:
  - Придётся немного отложить.
  Анна вздохнула томно, чуть голову повернула и глаза прикрыла в предвкушении поцелуя, да романтическую негу разрушила резко распахнувшаяся дверь. С Якова Платоновича всю нежность и мягкость словно северным ветром сдуло, враз лицом закаменел, Анну привычно за спину задвинул и воззрился на посетительницу так, что все сфинксы и прочие существа мифические, взором в камень обращающие, слезами горькими залились, понимая, что им до такого мастерства ещё расти и расти. Только вот стоящей на пороге Юлии Романовне, давней подруге Елизаветы Платоновны и Анны Викторовны, сей взор был, точно медведю дробинка, пролетел мимо и даже внимания не заслужил. Графиня Солнцева прошествовала в кабинет с видом королевы, пожаловавшей с ревизией в отдалённую и не слишком законопослушную губернию, мягко улыбнулась Анне и пренебрежительно наморщила нос при виде чуть потёртого стула для посетителей:
  - Судя по сему элементу мебели, посетители у Вас, Яков Платонович, не переводятся.
  - Не жалуюсь, - коротко ответил Штольман, гадая, какой ветер и за какой надобностью принёс сюда Юленьку.
  Графиня Солнцева положила на стол следователя кокетливый летний зонтик, поправила ленты новой, специально к этому сезону выписанной из Парижа шляпки и прощебетала:
  - А мы вот всей семьёй в Затонск собираемся. Свежий воздух, ягоды, река опять-таки... Аннушка, а в Затонске река глубокая?
  Анна вспомнила дело об утопленницах, с которого и началась её детективная деятельность, а паче того романтические отношения с Яковом Платоновичем, и вздохнула грустно и мечтательно:
  - Глубокая.
  - И кого это ты там, душа моя, притопила, что до сих пор вспоминать сладко? - насмешливо улыбнулась Юленька и тут же посерьёзнела. - Я ведь по делу пришла.
  "Кто бы сомневался", - Яков помрачнел, чувствуя, как желанное летнее время в тишине и относительном покое с семьёй отодвигается ещё дальше и становится чуть различимым.
  Юлия Романовна стрельнула хитрым взглядом в посмурневшего Штольмана, расправила ярко-пунцовые ленты на платье, полюбовалась провокационной длиной наряда, при ходьбе открывавшего полностью летние туфельки, и лишь после этого деланно ровным тоном произнесла:
  - Как я уже говорила, мы в Затонск едем. Можем и Гришу с Катей взять, чего они летом в духоте да пыли маяться будут, лучше уж, - графиня прикусила язычок, чуть не назвав Затонск деревней, - на свежем воздухе, под присмотром бабушки и дедушек. Вы-то ещё когда освободитесь.
  - Вообще-то, мы в отпуске, - Яков выразительно кивнул в сторону освобождённого от бумаг рабочего стола, явления чрезвычайно редкого, с коим сравниться может лишь чудо природы, единый раз в десятилетие происходящее.
  Юленьку манёвры Штольмана не впечатлили, она фыркнула насмешливо:
  - Оно и видно, то-то у ворот управления коляска стоит, а в ней дама в трауре мало не подпрыгивает от нетерпения. Для Вас, Яков Платонович, служба - это не должность, а состояние души. Так как, забрать мне Гришу с Катей с собой? Мне сие труда никакого ровным счётом не составит, мы бы уже к вечеру в Затонске были, а там уж, я даже и не сомневаюсь, Мария Тимофеевна заждалась вся.
  Анна и Яков посмотрели друг на друга. Конечно, дело госпожи Кукушкиной кажется простым и даже забавным, но кто знает, что ждёт их в доме? В любой момент может произойти нечто непредвиденное, весьма решительно меняющее планы и отодвигающее поездку в Затонск.
  - Будем рады твоей помощи, - впервые с момента появления Юленьки Яков улыбнулся, "оттаял".
  Юлия Романовна в ответ на улыбку расцвела, словно маков цвет по весне, задорно тряхнула головой:
  - Вот и договорились. Тогда не мешкая поеду к вам, скажу Марише, чтобы собиралась.
  Нянюшка Марина, мягкая округлая кареглазая веселушка с длинной косой толщиной в мужскую руку, была самым настоящим ангелом-хранителем молодого поколения семейства Штольман. Женщина с пониманием относилась к необычным, мягко говоря, способностям своих воспитанников, не докучала нотациями, но при этом и озоровать излишне сильно тоже не давала. И Гриша, и даже Катя, унаследовавшая от тётки Катерины не только имя, но и норовистый характер, старались ничем не огорчать нянюшку, хотя порой случалось, что мягкие наставления и запреты пролетали мимо любопытных детских ушек.
  - Удачного решения всех служебных дел, - Юленька беззаботно помахала ручкой и не удержалась от лёгкой шпильки, - не пропустите за хлопотами всё лето!
  Графиня Солнцева ушла, а следом за ней вышли и Яков с Анной. Дежурный Еремееев проводил супругов пожеланиями наилучшего отдыха и лёгким, чуть слышным завистливым вздохом. Его-то самого отпускная благость ждала ещё нескоро, да и освободившись от дел служебных предстояло не наслаждаться заслуженным покоем, а горбатиться во владениях тёщи, коя если и слышала что-то об отмене крепостного права, то начисто всё позабыла, а то и вообще сочла глупой и неуместной шуткой. У Штольмана-то, поди, тёща совсем другая. Хотя кто его знает, живут-то они порознь, да и не сказать, чтобы Яков Платонович маменьку своей супруги часто навещал. Ох, бабы-бабы, вроде бы вот так на улице глянешь - сплошное очарование, а как окрутит она тебя, тут-то её змеиная сущность и проявится, а с годами становится лишь злее да зубастее. Еремеев в сердцах сплюнул и, развернув газету, внимательно изучил заголовки. Ничего стоящего внимания не нашёл, газетку убрал и зевнул сладко, с тоской глядя в припылённое окошко. Скука в городе летом, преступники и те по дачам да за город уехали, следом за богатыми жителями, а всё же лучше на посту в управлении, чем у тёщи на грядках.
  Госпожа Кукушкина хоть и заждалась Анну Викторовну, едва дыру сзади на платье не протерев, а ни единого слова попрёка не сказала. Сами понимаете, ни к чему с медиумом ссориться, особливо до того, как она помогла и духа настырного, покоя лишающего, прогнала. Потому встречена была Анна такой волной благости, что с лихвой хватило не только ей, но и её супругу, чьё появление оказалось приятным сюрпризом для Аглаи Филипповны.
  - Яков Платонович, - голубицей кроткой заворковала женщина, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия, - я даже надеяться не смела, что Вы соизволите составить нам с Анной Викторовной компанию. Я слышала, Вы весьма скептично настроены к духам.
  - Не верит он в нас ни шиша, - поддакнула тётка Катерина, беззастенчиво появляясь едва ли не прямо на коленях у госпожи Кукушкиной, - такой упрямец, просто невозможно!
  Анна укоризненно посмотрела на вредную родственницу, но та чрезмерной стыдливостью и при жизни не страдала, после смерти вообще заявив, что теперь ей можно абсолютно всё.
  - Я так понимаю, под тяжёлое крылышко Марии Тимофеевны ты не спешишь? - Катерина лихо закинула ногу на ногу. - Нет, с одной стороны и правильно, конечно. Только знаешь, в Затонск Наденька приехала, Топоркова. С мужем своим, мда...
  - Наденька приехала? - ахнула Анна, вызвав удивлённый взгляд Аглаи Филипповны и внимательный от Штольмана.
  - Что, простите? - растерянно переспросила госпожа Кукушкина.
  Анна очаровательно улыбнулась:
  - В Затонск моя гимназическая подруга приехала. С мужем.
  Аглая Филипповна всплеснула руками, головой закивала, точно китайский болванчик:
  - Ах, это такое счастие, такая великая радость - встреча с гимназической подругой, с коей прошли самые светлые и невинные моменты! Помню, когда мы встретились с Капочкой...
  Госпожа Кукушкина пустилась в пространный рассказ о встрече со своей гимназической подругой. Яков решил воспользоваться тем, что в ходе своего ностальгического монолога Аглая Филипповна уподобилась токующему тетереву и не замечала ничего вокруг. Ловко прижав к себе жену, Штольман шепнул в нежное ушко:
  - Нам предстоит изучить два места появления того, кто выдаёт себя за призрака.
  - Почему сразу выдаёт? - возмутилась Анна. - Это вполне может оказаться покойный господин Кукушкин.
  Яков поцеловал жену в щёку, очертил кончиками пальцев контур её губ:
  - Аня, насколько мне известно, господин Кукушкин нечасто вспоминал о своей супруге при жизни, вряд ли он заинтересовался ей после смерти. Да и голос у него был отнюдь не тонким.
  Анна посмотрела на продолжавшую что-то самозабвенно вещать Аглаю Филипповну и вздохнула:
  - А госпожа Кукушкина мало похожа на медиума.
  - Из неё такой же медиум, как из меня монашка, - тётка Катерина скорчила пренебрежительную мордочку. - Она и в живых-то не сильно разбирается, куда уж ей в дела духов проникать!
  - Тётушка, ты несправедлива, - укорила призрачную родственницу Анна, но Катерина лишь пренебрежительно отмахнулась:
  - К твоему сведению, Анна, справедливость - обратная сторона глупости. Она подчас приводит к бедам и сердечным разочарованиям.
  - Катерина, - властно оборвала разошедшуюся тётку появившаяся бабушка Анны Викторовны, - угомонись. Пусть Анна и Яков помогут Аглае Филипповне, не отвлекай их.
  Тётка строптиво поджала губы и исчезла, оставив после себя сильный аромат фиалки и какую-то смутную щемящую тревогу. Анна поёжилась, прижалась к мужу, ища в его сильных руках успокоения:
  - Тётушка Катерина беспокоится, она хочет, чтобы мы как можно скорее отправились в Затонск.
  - Значит, не будем мешкать, - Яков заботливо обнял жену, запахнул у неё на груди лёгкую накидку, защищая от слабого ветерка. - Я осмотрю сад, а ты, только не одна, осмотри комнату, откуда раздавались стоны.
  - Но, Яша, мне проще общаться с духами в одиночестве, - Анна кокетливо похлопала ресничками и обворожительно улыбнулась. - Ты же не думаешь, что покойный господин Кукушкин меня обидит?
  - Знаете, Анна Викторовна, как показывает мой опыт, призраки Вас действительно не трогают, а вот живые люди, увы, не столь мягкосердечны, - голос Штольмана стал суровым и непреклонным, - в одиночестве проводить расследование я Вам запрещаю.
  Анна посмотрела в стальные, словно обнажённый клинок, глаза мужа и поняла, что спорить сейчас бесполезно, Яков Платонович, по выражению его сестрицы, закусил удила и взвился на дыбы, а потому мягко погладила мужа по щеке и тоном послушной девочки произнесла:
  - Хорошо, попрошу Аглаю Филипповну сопровождать меня.
  - Уверен, госпожа Кукушкина придёт в полный восторг от спиритического сеанса, - Яков чуть грустно улыбнулся, - лишь бы он ничьей смертью не завершился. Хотя есть надежда, что поскольку на спиритическом сеансе Петра Ивановича не будет, всё пройдёт благополучно.
  Анна Викторовна искренне обиделась за своего горячо любимого дядюшку, в конце концов, он не виноват ни в убийстве госпожи Кулешовой, ни в сварах математиков. По тому, как потемнели голубые глаза супруги и вспыхнул румянец на её щеках, Штольман понял, что был излишне резок, и поспешил смягчить горечь слов поцелуем. На втором поцелуе Анна обняла его, а на третий уже даже ответила, позабыв о том, что они не одни. Аглая Филипповна, как раз закончившая предаваться ностальгии, смущённо хихикнула и отвернулась, с преувеличенным восторгом воскликнув:
  - Вот мы и приехали!
  Анна Викторовна вспыхнула, отпрянула смущённо, напомнив Штольману об их самом первом поцелуе, когда озорная голубоглазая девчонка в попытке спасти своего дядюшку занялась делами следственными. Впрочем, долго предаваться приятным воспоминаниям Яков Платонович не стал, влюблённый мужчина беспрекословно уступил место суровому следователю, от чьего пристального взора не укроется даже игла в стоге сена. Штольман легко выпрыгнул из экипажа, подал руку Аглае Филипповне, а затем и Анне. Госпожа Кукушкина, всё ещё испытывающая смущение от невольно подсмотренной семейной сцены, несколько суетливо повела дорогих гостей к дому, Яков же, воспользовавшись тем, что хозяйка ушла вперёд, притянул Анну к себе и шепнул:
  - Вы обещали, Анна Викторовна.
  В первые месяцы знакомства госпожа Миронова обязательно обиделась бы на этот строгий, в некотором роде даже менторский тон, решив, что её считают маленькой глупышкой, нуждающейся в постоянном контроле и опеке, а потому ответила бы холодно, а то и вовсе какой-нибудь колкостью. Сейчас же Анна Викторовна уловила и скрытую за строгостью нежность, и заботу, и восхищение, и любовь, которая придавала голосу Якова чуть приметную хрипотцу. Заглянув в серые, словно осеннее небо, глаза мужа и без труда прочитав там любовь и нежную заботу, Анна мягко погладила мужа по щеке и прошептала:
  - Я помню.
  Аглая Филипповна, опять-таки некстати повернувшаяся, смутилась едва ли не до слёз и чуть визгливо крикнула:
  - Глашка, Машка, да где же вы?! Гости у нас!
  Из двухэтажного белого дома, кажущегося кособоким из-за трёх колонн, подпирающих его крышу спереди, пёстрыми вихрями вылетели две конопатые девицы в спешно, а потому криво приколотых крахмальных наколках горничных и послушно замерли перед Аглаей Филипповной. Госпожа Кукушкина придирчиво посмотрела на девушек, пожевала губами, но решила, что распекать слуг в присутствии гостей - дурной тон, а потому лишь глазами сверкнула, показывая, что расхристанный вид горничных не остался без внимания, и приказала:
  - Глашка, ты на стол накрывай, а ты, Машка, проводи Анну Викторовну и Якова Платоновича в гостевые покои отдохнуть.
  - С Вашего позволения я бы осмотрел беседку, в коей Вы призрака видели, - негромко возразил Штольман, а Анна поспешно добавила:
  - А я бы комнату, из коей звуки подозрительные доносились, посмотрела.
  Аглая Филипповна поджала блёклые губки, растерянно всплеснула мягкими белыми ручками:
  - Да как же... без отдыха да сразу за дела служебные?
  - Так будет лучше, - непреклонно отозвался Штольман, быстрым взглядом окидывая кособокий дом (оторвать бы руки архитектору, да предварительно ещё и штаны сняв, чтобы уж наверняка руки оторваны были!), выглядывающих из окошек любопытных девушек и разнокалиберные цветочные клумбы, буквально в голос кричащие о том, что это самый настоящий дамский рай, в коем мужчина чувствует себя элементом чуждым, а подчас и враждебным.
  Спорить с суровым следователем госпожа Кукушкина не насмелилась, кивнула робко:
  - Хорошо, как прикажете. Глашка, проводи Якова Платоновича до беседки, а ты, Машка, на стол накрывай. Анну Викторовну я сама провожу.
  Горничные синхронно скуксились. И было из-за чего, когда ещё доведётся с настоящей духовидицей пообщаться, а от беседы со следователем, наоборот, хотелось бы воздерживаться как можно дольше, дабы, оборони господь, беду не накликать. Впрочем, госпожа была настроена по-боевому, а потому спорить с ней никакой возможности не было. Выделенная в провожатые Штольману Глафира прокляла свою скорбную долю уже на второй минуте пути, замаявшись отвечать на каверзные вопросы пристально рассматривающего её, словно мерки для гроба снимал, тьфу-тьфу, чтобы не накликать, следователя. Казалось, Якова Платоновича интересует абсолютно всё: кто приходит в дом Кукушкиной частым гостем, кто постоянно живёт, кто с кем в каких отношениях находится, да кто кому кем приходится. Стоит ли удивляться тому, что при появлении беседки, кою слуги меж собой призрачной прозвали, Глашка едва не разрыдалась от облегчения, поспешно рукой взмахнув и выпалив:
  - Вот беседка эта. Туточки недалеча мы Аглаю Филипповну и обнаружили. Я могу идти, барин?
  Увы, надеждам горничной сбыться оказалось не суждено. Яков Платонович приказал показать то место, где была обнаружена госпожа Кукушкина, да ещё самым дотошным образом выспросил, кто нашёл хозяйку. Глашка краснела, бледнела, кряхтела, обильно потела и смогла-таки выудить необходимые сведения из недр своей памяти.
  - А доктора кто вызвал? - Штольман чуть нахмурился, сопоставляя полученные сведения. - Вы не говорили, что он постоянно живёт в доме.
  - Так он и не живёт, - Глашка смахнула рукавом пот со лба, - на кой он нам тут нужен, постоянно-то? У нас, слава богу, все в здравии, хозяйка только на смену погоды головой мается.
  - А обнаружил Аглаю Филипповну доктор, - Яков так пристально смотрел на девицу, что она с большим трудом удерживалась от желания грохнуться на колени и покаяться в разбитой полгода назад сахарнице.
  - Ну да, доктор, - горничная переступила с ноги на ногу и, не выдержав, проскулила, - отпустите Вы меня, бога ради, Христом клянусь, не знаю ничего. Меня в ту пору и в доме-то не было, я к мамке в деревню бегала, прихворнула она у меня.
  Штольман коротко махнул тростью:
  - Ступайте. Только вот ещё что, доктора позовите. Того самого, что Аглаю Филипповну нашёл.
  Не помня себя от свалившегося счастия, Глашка кивнула и бросилась бежать прочь с такой скоростью, что даже ветер в ушах засвистел. Яков же Платонович, оставшись один, самым тщательным образом изучил землю вокруг беседки на месте падения в обморок Аглаи Филипповны, а затем и в самой беседке, прошёл мимо высаженных в ряд, словно солдаты на плацу, розовых кустов, постоял у забора, попинал ногой доски и, удовлетворённо хмыкнув, направился в дом. Как он и предполагал, покойный Кукушкин хоть и имел отношение к призраку из беседки, но сам покой супруги не тревожил. Да и на что она ему после смерти, если он и при жизни-то к ней не часто захаживал, предпочитая девиц помоложе да посговорчивее?
  ***
  Пока Яков Платонович занимался изысканиями на улице, Анна Викторовна самым тщательным образом проводила осмотр в доме, благо за время своего супружества в благородном деле розыска поднаторела изрядно. Обнаруженный в углу комнаты за громоздким, старательно оплетённым паутиной, сундуком дамский чулок подтвердил выдвинутую ещё в управлении гипотезу, но Анна решила всё равно пообщаться с духом господина Кукушкина. А вдруг это всё-таки он стонет, оплакивая распущенность нравов?
  - А чего ему оплакивать-то, - фыркнула тётка Катерина, появляясь прямо перед носом у Анны, - чай, сам не монахом праведным жил.
  - Мужчина, моя милая, не грешит, он выбирает идеал, - наставительно произнёс Иван Афанасьевич и даже указательный палец вверх поднял, подчёркивая значимость сказанного.
  - Тебе ли этого не знать, - проворчала бабушка, выразительно потирая руки, - ни одной юбки не пропускал, даже умер, тьфу, срамота, в постели у девки гулящей.
  - Правда? - ахнула Анна. - А папенька совсем другое рассказывал.
  Бабушка смущённо крякнула и испарилась, прихватив заодно и Ивана Афанасьевича, Катерина же осталась, недовольно кружа по комнате и бросая выразительные взгляды на любопытно навострившую ушки АглаюФилипповну, предвкушающую самый настоящий спиритический сеанс. Увы, надежды вдовы не оправдались, Анна Викторовна намёк призрачной тётушки поняла и в самых мягких и при этом непреклонных выражениях выставила госпожу Кукушкину за дверь. Конечно, Аннушку тут же ужалила совесть, ведь обещано было Якову одной не оставаться, но, во-первых, с ней тётушка, а во-вторых, любопытная хозяйка наверняка подслушивает под дверью, так что успеет прибежать на помощь после первого же крика. Ну, или в крайнем случае шум поднимет, что тоже неплохо.
  - Хорош оправдания перед мужем придумывать, чай, он тебя не первый день знает, - бросила Катерина и зависла над сундуком, брезгуя опускаться на его грязную крышку, - лучше скажи мне: ты когда в Затонск поедешь?
  Анна нахмурилась. Призрачные родственники, в отличие от живых, в дела Анны и Якова вмешивались крайне редко и уж коли начинали на чём-то настаивать, значит, дело было нешуточное.
  - Что случилось в Затонске, тётушка? - Анна Викторовна пыталась сохранять хладнокровие, но сердце всё равно словно ледяная рука стиснула.
  - Сродственники твои живы, - Катерина успокаивающе махнула рукой, - с ними всё благополучно, можешь даже не переживать. А вот подружка твоя гимназическая...
  - Я помню, Наденька замуж вышла, - Анна кивнула и улыбнулась, вспомнив о собственной свадьбе. Даже в окошко украдкой выглянула, но из этой комнаты беседка, увы, была не видна.
  - В том-то и дело, - крякнула Катерина, - как бы она в скором времени наряд новобрачной на саван погребальный не сменила. Мужа-то её с твоим не сравнить, Яков Платонович себя не пожалеет, лишь бы тебя от беды спасти, а господин Топорков уж дважды женат был. И оба раза вдовел преждевременно, понимаешь, к чему веду?
  Анна прижала пальцы к губам.
  - Так что заканчивай тут поскорее, нет тут никаких призраков, одна сплошная любовная лихорадка, - Катерина громко фыркнула, выражая своё отношение к любви и её проявлениям конкретно в этом доме. - И вечерним поездом поезжай вместе со Штольманом в Затонск, пока ещё не поздно. Коли повезёт, то не только застанешь подружку живой, но ещё и от беды спасёшь.
  Анна Викторовна подхватила обнаруженный чулок и выскочила из комнаты так проворно, что действительно подслушивающая Аглая Филипповна отскочить не успела и ойкнула, растирая наливающуюся на лбу шишку. К искреннему облегчению госпожи Кукушкиной, Анна словно бы даже и не заметила хозяйкиного конфуза, лишь попросила собрать всех девушек. Аглая Филипповна, всё ещё потирающая лоб, крикнула горничную и слово в слово передала ей приказ духовидицы. Машка понятливо кивнула и опрометью бросилась исполнять приказ, едва не сбив с ног запыхавшуюся Глашку возвестившую о приезде доктора.
  - Он-то зачем пожаловал? - нахмурилась госпожа Кукушкина. - Али прихворнул кто?
  - Господина доктора пригласил я, - Яков Платонович чуть приметно улыбнулся, одними глазами вопрошая супругу, как прошёл спиритический сеанс и одновременно укоряя за то, что слова своего не сдержала.
  Анна закраснелась смущённо, послала виноватую улыбку, да ещё воздушный поцелуй, дабы провинность свою сгладить и шепнула чуть слышно:
  - Всё хорошо, скоро закончу.
  Аглая Филипповна вздохнула, на эти переглядки глядя, и возвестила:
  - Что ж, коли доктор потребовался, то беседуйте с ним на здоровьичко... да вон, хоть в синей гостиной. А девок всех соберём в комнате напротив, там места много, а мебели мало, им в самый раз будет, все поместятся.
  Анна и Яков дружно поблагодарили и разошлись по комнатам. Госпожа Кукушкина шагнула было к двери подслушать, да потом опять шишку потёрла и к себе ушла, восстанавливать пошатнувшееся душевное равновесие вишнёвой наливочкой.
  И господин, и госпожа Штольман в своих беседах были кратки. Яков Платонович убедился, что молодой доктор и статью, и даже лицом похож на покойного господина Кукушкина, затем прямо спросил о ночных визитах в беседку и отмёл все попытки увильнуть от честного ответа сообщением, что следы доктора обнаружены в беседке, на розовых кустах найдены клочки ткани, а доски в заборе раздвигаются, являя тайных ход в поместье.
  - Что ж, коли так, запираться не стану, - доктор перекинул ногу на ногу и закурил, - встречаюсь я тайно с одной дамой в этом доме, так сие не преступление. Хозяйку я пугать и не собирался, наоборот, когда обнаружил её бездыханной, в чувство помогал приводить.
  - Что же мешает Вам днём на свидания приходить?
  Доктор поморщился:
  - Днём больно людно, а мне бы не хотелось нашу связь афишировать. Жениться я не собираюсь, откровенно говоря.
  Пальцы Штольмана чуть крепче перехватили трость, в голосе скрежетнул металл:
  - А дама о Ваших намерениях, точнее, их отсутствии, знает?
  - Смеётесь?! - хохотнул мужчина, выпуская кольца дыма. - если я ей скажу, она же ко мне приходить перестанет. Не-е-ет, ей я говорю, что непременно женюсь, только денег сперва накоплю на достойную свадьбу.
  Яков Платонович помолчал, с плохо скрытым презрением глядя на сидящего перед ним даже не мужчину, самца, позорящего род человеческий. С точки зрения закона его действия суду не подлежали, но и оставлять безнаказанным этого самодовольного подлеца не хотелось. А раз так... Штольман быстро подошёл к столу, набросал короткую записку и протянул её доктору со словами:
  - Ступайте в полицейское управление, передайте это письмо господину Белову.
  Мужчина поджал плечами, пусть и без лишней охоты, но всё же принял послание и вышел, коротко кивнув следователю на прощание. Всё время пока доктор был в комнате, лицо Якова напоминало каменную маску, но стоило лишь закрыться двери, как по губам Штольмана расплылась проказливая улыбка, разом превратившая сурового следователя в озорного мальчишку. Следователь Белов уже долго и упорно искал по всему Петербургу одного ловкого мошенника, а в записке Яков Платонович настоятельно просил коллегу присмотреться к подателю послания. Штольман не сомневался, что его совет Белов не оставит без внимания, а значит, господина доктора ждёт как минимум один допрос и одна ночь в камере. И это как минимум, а если удастся обнаружить какие-то служебные нарушения, то количество неприятностей резко возрастёт. Обманутая девушка может считать себя отомщённой. Нет, не зря они к госпоже Кукушкиной приехали, совсем не зря!
  ***
  Анна Викторовна тоже вокруг да около долго ходить не стала, показала собранным в комнате обитательницам дома найденный в комнате, откуда стоны раздавались, чулок и спросила, кому принадлежит сия деталь туалета. Вещицу признала горничная Машка, а в ходе беседы наедине покаялась, что тайком от хозяйки встречалась пару раз тайком от хозяйки со своим женихом, конюхом. В порыве раскаяния девушка охотно поведала обо всех творимых в доме за спиной госпожи Кукушкиной амурах, а потому Анне пришлось беседовать ещё и с горничной Глашей, и с приживалкой и даже с племянницей. Одно радует, девушки клятвенно обещали больше Аглаю Филипповну не пугать, свидания устраивать подальше от дома и быть предельно внимательными и заботливыми по отношению к почтенной вдове. Самой же госпоже Кукушкиной было сказано, что призрак просил у жены прощения за своё недостойное поведение и принести ему покой может молебен да поставленная за упокой души свеча. Обрадованная вдова клятвенно пообещала на следующий же день все просьбы мужа исполнить и с готовностью даровала ему своё прощение, благо по характеру была доброй и отходчивой.
  - Ну что, в Затонск? - Яков откинулся на спинку сиденья в экипаже и посмотрел на чуть встревоженную супругу.
  - В Затонск, - согласно кивнула Анна и взяла мужа под руку, - Яша, я должна тебе кое-что рассказать.
  Штольман внимательно выслушал жену и лишь потом, когда она умолкла, возмущённо воскликнул:
  - Аня, у нас же отпуск!
  - Отпуск, - послушно повторила Анна Викторовна, - но я же не могу бросить Наденьку в беде. Я хочу ей помочь.
  Яков Платонович вздохнул, понимая, что доброта любимой Ани опять не даст им покоя, и тут же улыбнулся. В конце концов, именно такой, пылкой, готовой помочь, он и полюбил свою жену. И продолжает любить, с каждым днём всё сильнее.
  Глава 3. Смертельное очарование или Лето в Затонске
  Лето, милостивые судари и сударыни, стоит проводить вдали от больших шумных городов, где от зноя даже камни начинают парить, а пыли столько, что горничные вынуждены смахивать её два раза в день, и всё равно придирчивые хозяйки ругаются и грозят расчётом. Едва лишь первая нежная зелень сменяется крупными листочками, нужно непременно выезжать в небольшой городок, дабы наслаждаться там всевозможными цветочными ароматами, а ежели вам посчастливилось попасть в городишко на реке, то вы сможете внести в свой рацион свежайшую рыбу, раков, а в список развлечений, помимо традиционных балов, визитов в гости и приёмах у себя, ещё и купание. Стоит ли удивляться тому, что летом в небольшом Затонске становилось оживлённо и шумно, словно в пригороде стольного Петербурга.
  Мария Тимофеевна, после получения телеграммы с сообщением о приезде Анны с супругом и детьми, устроила такую кутерьму в доме, что Виктор Иванович предпочёл переждать суматоху у своего брата, благо тот с женой жил по соседству. Пётр Иванович, на собственном опыте зная, какой несносной может быть бесценная родственница, лишь крякнул и осторожно поинтересовался причиной разразившегося безобразия.
  Виктор Иванович по адвокатской привычке выдержал паузу, сделав крохотный глоток кофе, и лишь когда Пётр нетерпеливо завозился, выразительно покашливая, расплылся в улыбке:
  - Аня приезжает.
  Пётр Иванович отметил благую весть глотком коньяку:
  - А дети что же, с Яковом Платоновичем остаются?
  Виктор рассмеялся, хлопнул брата по плечу:
  - Нет, все вместе приезжают. Отпуск у них, представляешь?!
  Пётр Иванович залпом осушил рюмку, крякнул одобрительно, головой покачал, понимая причину выжившей брата из дома суматохи:
  - Надо и тебе, Viktor, отпуск взять. Летом отдыхать гораздо приятнее, чем осенью, можно всем семейством выехать куда-нибудь. Уверен, Мария Тимофеевна будет в полном восторге.
  Виктор улыбнулся, плечами повёл неопределённо:
  - Такие решения единолично не принимают, с Машей нужно посоветоваться, с Яковом, с Аней.
  - Ну, посоветуйся, - великодушно разрешил Пётр Иванович, - дело доброе... Кстати, ты помнишь такую маленькую рыжую девчушку, которая к нашей Annett прибегала? В самом начале учёбы в гимназии.
  Виктор Иванович мягко улыбнулся:
  - Ещё домик на дереве построили, а он рухнул тебе прямо под ноги.
  Пётр Иванович раздражённо всплеснул руками:
  - Нет, вот как что хорошее вспомнить, так мы не можем, а как всякие гадости, так и напоминать не надо! Я, между прочим, Ане и девчушке этой театр теней делал!
  - Ладно, не кипятись, ты добрый дядюшка и это неоспоримый факт. А к чему вдруг ты Надежду вспомнил?
  Пётр Иванович налил себе душистого чая в белоснежное блюдечко с цветочным узором по ободку, с присвистом втянул ароматный кипяток и лишь тогда ответил:
  - Мы с Варенькой встретили её вчера во время вечернего променада. Представляешь, у неё по-прежнему россыпь веснушек, я её по ним и узнал!
  Виктор мягко улыбнулся, пока ещё не понимая, к чему клонит брат. Не просто же так ностальгировать начал, явно к чему-то клонит, знать бы ещё, к чему именно.
  - Анина подруга не одна была, с мужчиной, - Пётр Иванович руками обрисовал весьма внушительную фигуру незнакомца, - солидный такой.
  Виктор Иванович пожал плечами:
  - Ничего удивительного, Надежда ровесница нашей Ани, а значит, барышня взрослая, вполне могла супругом обзавестись.
  Пётр Миронов вздохнул, крутя в руках чашку с чаем. Спиритом он был весьма слабым, можно даже сказать, почти никаким, но интуицию имел невероятно обострённую, и вот она-то и шептала, что не всё так ладно с замужеством конопатой подруги Annett. Нет, супруг Надежды держался весьма галантно, даже обворожительно, но от его взгляда у Петра Ивановича ползли по спине липкие мурашки. У Якова Платоновича, конечно, взор тоже дай боже, особливо во время дознания или, паче того, когда она обнаруживал Анну с дядей в каких-нибудь сомнительных нумерах в очередной попытке сунуть нос в дела следствия, но даже в такие пикантные минуты Миронов твёрдо знал, что можно оставить любимую племянницу со следователем, и ничего плохого он ей не сделает. Более того, загрызёт любого, кто дерзнёт обидеть Annett. Штольман мог вспылить и наговорить дерзостей, что подчас и делал, доставляя душевную боль и себе и Анне, но никогда, даже в порыве очень сильного гнева не представлял угрозы для любой барышни, не только Анны Викторовны. В сём Пётр Иванович готов был поклясться под присягой. А вот про мужа Надежды сказать такого не мог. Да что там, Миронов был уверен, что от этого мужчины веет смертию!
  - Не доверяю я ему, Виктор, - Пётр Иванович выразительно покачал головой, - смутный он какой-то.
  Виктор Иванович поднял брови, осмысливая услышанное, а затем улыбнулся, хлопнув брата по плечу:
  - А тебе-то, Петя, что за печаль до Надежды и её мужа? Раз она с ним живёт, значит, её всё устраивает. Или она о помощи просила, несчастной и испуганной выглядела?
  Обманывать Пётр Иванович умел, но с братом, Штольманом и самим собой старался быть честным. Себя обманывать чрезвычайно глупо, а Виктор и Яков Платонович всё равно до истины докапывались, и представать в их глазах обманщиком не хотелось.
  - Да она так и лучится счастием, - Пётр Иванович с досадой отставил чашку и похлопал себя по груди, - только я сердцем чую, неладно у них.
  - Духи нашептали? - с серьёзностью, звучащей ехиднее самой жестокой насмешки, предположил Виктор Иванович.
  - А хоть бы и так! - взвился младший Миронов.
  Поссориться братьям не дали супруги, чинно вплывшие в столовую. Варвара Петровна, пережившая, в прямом смысле слова, присутствие в доме буйного духа, с мягкой материнской улыбкой успокаивала взбудораженную скорым приездом дочери Марию Тимофеевну.
  - Варенька, представляешь, только утром телеграмму принесли, - Мария Тимофеевна всплеснула руками, - я сто раз просила Аню заранее сообщать, чтобы мы подготовиться успели. В суматохе-то всё кое-как пройдёт, а ведь детям условия особые требуются. Они же маленькие ещё!
  - Ну, не такие и маленькие, - рассудительно заметила Варвара Петровна, - Грише уже седьмой годок, а Катеньке пятый.
  - Ещё скажи, совсем невеста, - Мария Тимофеевна чуть поутихла, взглянула на часы и тут же всполошилась пуще прежнего. - Ой, чего же мы сидим, на вокзал давно пора!
  Виктор Иванович обнял жену, мягко целуя в висок:
  - Успеем, Маша, не волнуйся.
  Мария Тимофеевна прикрыла глаза, наслаждаясь теплом и силой мужа. Жаль, что дела служебные так часто вырывают его из семейного гнёздышка, был бы дома чаще, глядишь, и Анне не пришло бы в голову с духами беседовать да расследованиями всякими заниматься. А с другой стороны, тогда Анна, вполне возможно, и со Штольманом бы не познакомилась, и не светились бы её голубые глаза безмерным счастием и любовью. Мария Тимофеевна нахмурилась, губки поджала. Нет, тогда Анна вполне могла бы стать счастливой, например, с Николаем Шумским. А что? Блестящий офицер, вполне достойный молодой человек и никакими расследованиями и сам не занимается, и жене бы подобные глупости совершенно точно не разрешил бы. Или вышла бы Анна замуж за князя Разумовского... Мария Тимофеевна мечтательно вздохнула. Стала бы тогда княгиней, переехала в столицу и через полгода уже превратилась бы в ледяную чопорную даму, равнодушную ко всему внешне и глубоко несчастную внутри. И не рассказывала бы она взахлёб о том, как они с мужем вместе гуляли, катались на снежной горке, как прорезался первый зубик у сынишки, как дочурка сказала первое слово... Нет, всё-таки правильно говорят, всё, что ни делается, происходит к лучшему. Счастлива Анна с Яковом Платоновичем, он её тоже безмерно любит, ну и слава богу. Мария Тимофеевна перекрестилась, бесшумно шепнув благодарственную молитву. Жаловаться, когда всё в семье вполне благополучно - грех и неблагодарность, да, хлопотная должность у Штольмана, да, Анна с ним на службу ходит, так что с того? Он её никому в обиду не даст, детишки у них крепкие да смышлёные, дочка счастлива, вот и слава богу. Мария Тимофеевна опять посмотрела на часы и вскинулась норовистой лошадью:
  - Боже, опаздываем!
  На вокзал, стараниями Марии Тимофеевны, Мироновы приехали за пятнадцать минут до прибытия поезда. Пётр Иванович укоризненно покосился на родственницу, но говорить что-либо поостерёгся, у них и так с Марией Тимофеевной отношения были не самые благостные, хоть и заметно улучшились после женитьбы Петра. По перрону прогуливались многочисленные знакомые, как прибывшие встречать приезжающих гостей, так и просто вышедшие на променад.
  - Добрейшего денёчка почтенному семейству Мироновых! - прозвенел нежный, чуточку писклявый женский голос.
  Виктор Иванович обернулся и модно одетую даму, тщетно старавшуюся скрыть обилие веснушек на лице толстым слоем косметики.
  - Вы не узнаёте меня? - продолжала верещать дама, широко улыбаясь. - Я - Надин Головцева, теперь Топоркова. А это супруг мой, Фёдор Михайлович Топорков.
  - Наденька, - Мария Тимофеевна расцвела улыбкой и протянула руки навстречу даме, с материнской гордостью отметив, что Анна краше своей гимназической подруги, - как ты выросла и похорошела!
  - Мария Тимофеевна, - Наденька впорхнула в радушно распахнутые объятия, поцеловала Миронову в щёку, - рада видеть Вас в добром здравии! А мы вот с супругом на променад вышли, да я упросила его на перрон выйти. Страсть люблю смотреть на прибывающие поезда. А Вы что же тут, тоже гуляете, да?
  - Мы Анну встречаем, - с гордостью сообщила Мария Тимофеевна, - она с мужем из Петербурга приезжает. Отпуск у ни... - женщина сбилась и спешно поправилась, - у него.
  Наденька звонко захлопала в ладоши, засмеялась:
  - Как чудесно! Значит, Анечка в Петербурге живёт? А мы с Феденькой в Москве, у него дом там свой и дело небольшое.
  - И чем же промышляете? - не удержался от вопроса Пётр Иванович, по-прежнему испытывая к господину Топоркову иррациональное недоверие.
  - Дела торговые, - неопределённо ответил Фёдор Михайлович и тут же спросил с такой обворожительной улыбкой, что проигнорировать вопрос не представлялось возможным. - А Ваш петербургский гость?
  Мария Тимофеевна хотела было ответить, но под внимательным взглядом мужа осеклась, смолчала. Виктор Иванович ответил сам, вежливо и в то же время неопределённо:
  - Чиновник.
  - Век бы не подумала, что Анечка за чиновника замуж выйдет, - удивилась Наденька, - она всегда такая затейница была. Вот что любовь с нами делает, я тоже домоседкой стала, ни с кем из своих давних знакомцев дружбу не поддерживаю, вы первые, с кем я так разговорилась.
  Братья Мироновы переглянулись, причём Пётр выразительно вскинул брови, мол, обрати внимание. Виктор Иванович чуть пожал плечами, а Мария Тимофеевна, воспользовавшись тем, что супруг на брата отвлёкся, с любопытством спросила:
  - А как же вы познакомились?
  Фёдор Михайлович приосанился, одарил дам обольстительной улыбкой, заставившей мужчин чуть поморщиться, и пустился в пространный рассказ, подобный увлекательному французскому роману. В ходе повествования Наденька смущённо краснела и тоненько хихикала, Варвара Петровна удивлённо приподнимала брови и недоверчиво покачивала головой, а Мария Тимофеевна восторженно ахала. Гудок паровоза прервал увлекательный разговор. Пётр Иванович облегчённо выдохнул, Мария Тимофеевна всплеснула руками и почти приказала, требовательно глядя на Наденьку и её супруга:
  - Вы просто обязаны дождаться Анечку и её супруга, а затем нанести нам дружеский визит.
  - Да неудобно сразу в день приезда, - засмущалась счастливая супруга, в волнении теребя рыжий локон.
  - Мы можем прийти завтра, - пророкотал Фёдор Михайлович, мягко подхватывая жену под локоток. - Осторожно, дорогая, не оступись.
  - Я такая неуклюжая, - смущённо и одновременно весело пропищала Наденька, - всё время на меня что-то падает, или я сама так и норовлю упасть. Даже каблучки высокие носить перестала.
  Пётр Иванович опять выразительно покосился на брата, даже локтем его подтолкнул, но Виктор этого даже не заметил, заприметив в окне вагона чёрную кудрявую голову внука и большой голубой бант рядом с ним, Катенька ещё не дотягивалась до окошка.
  - Приехали! - восторженно вскрикнула, почти взвизгнула Мария Тимофеевна и даже в ладоши захлопала. - Наконец-то!
  На перрон хлынули пассажиры, началась привычная привокзальная сутолока, состоящая из подчас бессвязных возгласов, поцелуев, объятий, сладостных (или же горестных, кому как) всхлипов, гудения мужских голосов, детского визга, женского щебета, громких призывов носильщика и извозчика, беготни и суеты, разбавляемых пронзительным свистом поезда и руганью железнодорожной братии меж собой. Кто-то бестолково хлопотал вокруг огромной груды багажа, кто-то в полуобморочном состоянии лежал на груди долгожданного гостя, дети дёргали мама и нянь за длинные юбки, вопрошая, когда они отправятся домой, или же наоборот, со смехом бегали по перрону, норовя угодить под тележки носильщиков, упасть на рельсы или сбить с ног кого-нибудь из пассажиров. Неизбежно появляющиеся в толпе собаки отчаянно лаяли, восторженно виляли хвостом и подпрыгивали, норовя оставить отпечатки своих грязных лап на дамских туалетах и белоснежных мужских сорочках.
  - Бабушки, - наконец-то вырвавшийся из сладко пахнущей дамскими духами духоты вагона Гриша бросился к Марии Тимофеевне, восторженно размахивая рукой, - дедушки!!!
  Следом за братом, словно кораблик на верёвочке, семенила Катюша, чьи коротенькие толстенькие ножки никак не поспевали за длинными, точно циркуль, ногами Гриши. Катя обиженно пыхтела и кусала губу, досадуя, что никак не может не только обогнать, но даже просто догнать брата, а ведь ей так хотелось первой обнять бабушку Машу! Гриша, словно уловив желание сестры, проворно свернул к Виктору Ивановичу, не успевшая вовремя притормозить Катюша в прямом смысле слова влетела в объятия Марии Тимофеевны и замерла там, счастливо пыхтя. Пётр Иванович, на долю которого никого из внуков не досталось (нет, Annett совершенно точно нужно подумать над ещё одним сыном или дочкой!), огляделся по сторонам в поисках любимой племянницы и её супруга, но никого не увидел.
  - А где же Анна Викторовна с Яковом Платоновичем? - Варвара Петровна произвела те же нехитрые поиски с тем же нулевым результатом.
  - Они в Петербурге задержались, - Юленька с ласковой улыбкой поприветствовала семейство Мироновых, одновременно строго следя за тем, чтобы её собственная семья никуда не убежала, а паче того ни во что не влипла. - Служба.
  Мария Тимофеевна досадливо поджала губы, всем своим видом буквально вопияя о том, что именно она думает о службе вообще и участии в ней женщин, конкретно, одной непослушной особы, в частности. Наденька, с каждым мигом чувствуя себя всё более неловко в этой нежнейшей семейной сцене, растерянно посмотрела на мужа. Фёдор Михайлович жену понял без слов, улыбнулся обворожительно, как умел, пророкотал благозвучно:
  - Дела служебные они такие, особливо в отпуске докучать любят, - и не давая госпоже Мироновой и рта раскрыть, наклонился к по-прежнему прижимающейся к ней Катюше, - представьте же нас, Мария Тимофеевна этим обворожительным деткам. Я полагаю, это Ваши племянники?
  Все женщины любят лесть, особливо тонкую, а те, кто утверждают, что равнодушны к комплиментам, просто крайне редко их слышат и весьма огорчаются по этому поводу. Мария Тимофеевна кокетливо хихикнула, машинально взбила волосы на виске и поправила Фёдора Михайловича:
  - Это мои внуки, дети мой дочери Анны.
  - Не может быть, - громогласно воскликнул господин Топорков, отчего окружающие даже стали оглядываться на него, мужчины неодобрительно, а дамы, чаще всего, благосклонно. - Вы столь очаровательны...
  У Виктора Ивановича как-то слишком подозрительно зачесалась макушка, почтенный адвокат понял, что не намерен украшать своё чело на старости лет развесистыми рогами, а потому чуть резче, чем планировал, произнёс, выразительно глядя на жену:
  - Нам пора, Маша. Дети устали с дороги.
  Подозрительно притихшие и, что было и вовсе странно, не горящие желанием познакомиться с обворожительным мужчиной Гриша и Катя согласно кивнули. Катюшка мягко выпуталась из рук бабушки и осторожненько встала так, чтобы оказаться в мужском треугольнике: между Виктором, Петром и Гришей. Если бы папа приехал вместе с ними, малышка забралась бы к нему на руки и крепко обняла, спрятав личико на плече. Новый бабушкин знакомец ей не нравился категорически. Только вот Мария Тимофеевна была от Фёдора Михайловича в полном восторге, да и Варвара Петровна уже не была столь неприступна.
  - Гриша, Катя, познакомьтесь, это Наденька Топоркова, подруга вашей мамы и её супруг, Фёдор Михайлович, - Мария Тимофеевна выразительно посмотрела на детей, напоминая, что им стоит выйти и поприветствовать новых знакомых.
  Вообще, Гриша и Катя, растущие в любви и доверии, точно знающие, что они нужны, важны и дороги, к незнакомым людям относились с дружелюбной осторожностью. Могли поздороваться, на вопросы ответить, если взрослые снисходили до общения с детьми, но при этом с чужаками никуда не уходили, твёрдо помня, что это может быть опасно. Мария Тимофеевна была уверена, что дети продемонстрируют самое приятное обхождение, ведь Топорковы такое милое семейство, но Гриша насупился, став моментально точной копией своего отца, для полного сходства с коим, помимо роста, не хватало только шляпы-котелка, трости да извечного саквояжа. Катюша же и вовсе скуксилась, гадая, не применить ли ей грозное оружие массового поражения, пред которым даже папенька трепещет, проще говоря, не зареветь ли.
  - Машенька, думаю, дети устали и им нужно отдохнуть, - Виктор Иванович мягко и при этом непреклонно повёл жену к экипажу, - коротко кивнув чете Топорковых, преимущественно Надежде. - Всего доброго.
  - Завтра всенепременно ждём в гости, - крикнула Мария Тимофеевна, устраиваясь в экипаже и сажая себе на колени Катю. - Что случилось, Катенька, устала?
  - Не хочу с акулой здороваться, - пробурчала девочка, утыкаясь бабушке в грудь.
  Мария Тимофеевна выразительно вздохнула, давая себе зарок всенепременно поговорить с дочерью по поводу воспитания внучки. Что, право слово, за дурная привычка всех людей с какими-нибудь животными сравнивать! Это же неприлично, в конце концов!
  У Екатерины Яковлевны Штольман не было дара к спиритизму, она, в отличии от матушки и брата, духов не видела и не слышала, лишь чувствовала их присутствие. Зато девочка легко могла любому встреченному на пути человеку подобрать звериный образ, наиболее соответствующий характеру и тайным порывам души. Так дедушка Петя был в воображении Кати опытным и хитрым лисом, его супруга скромной лошадкой, дедушка Витя - благородный соболь, а бабушка Маша - хлопотливая пестунья курочка. Брата малышка считала щеночком, который непременно станет большим и сильным псом, себя игривым котёночком, а папу - драконом. На вопрос Якова, почему вдруг он дракон, Катя серьёзно ответила, что папа большой, сильный, смелый и красивый, а ещё женат на маме-принцессе. А принцессы, как всем известно, достаются либо отважным драконам, либо пустоголовым, с кастрюлей вместо головы, рыцарям. Штольман искренне порадовался тому, что любимая дочка не отнесла его в категорию рыцарей, носить кастрюлю на голове было бы крайне неудобно. Кстати, согласно теории Кати, мама после свадьбы с папой тоже стала драконом, потому что он подарил ей крылья и научил летать. На это утверждение возражений не последовало, более того, к вящей радости Штольмана, Анна горячо его поддержала.
  Гриша, копируя папенькин скептицизм, над талантом сестрицы беззлобно подтрунивал, в глубине души даже немного, самую капельку, ей завидуя. В самом деле, видеть духов не такая уж и великая заслуга, это многие могут, а вот так вот моментально с животным каким сравнить - это да, это уметь надо. А то, что бабушка непременно сердится от такого таланта Катеньки, так это лишь потому, что ей досадно: она-то даже духов не видит. Гриша сочувственно посмотрел на Марию Тимофеевну и подвинулся к ней поближе, обнял, шепнул горячо, успокаивая:
  - Я тебя очень люблю, бабулечка.
  - И я, - моментально влезла Катюша, ревниво оттирая братика плечиком, - я тоже люблю.
  - И мама с папой любят, - добавил Гриша, садясь с другой стороны от Марии Тимофеевны (не отталкивать же сестрёнку, она же, во-первых, девчонка, а настоящие мужчины их не обижают, во-вторых сестра, а в-третьих, маленькая, её защищать надо).
  - Любят, - хмыкнула Мария Тимофеевна, обнимая внуков и не удержалась от шпильки, - что же не приехали-то?
  - Дела служебные, - солидно объяснил Гриша, - тётя Юля сказала, они призрака ловят. Как поймают, так и прибудут.
  Мария Тимофеевна взором голодного дракона воззрилась на Петра Ивановича, который, шалапут эдакий, втянул Анну в это спиритическое безобразие. И в результате сам на свежем воздухе летом наслаждается, а Анна из-за его глупостей вынуждена в душном пыльном каменном городе маяться! Нет, надо было ей за князя Разумовского выходить, сейчас бы на балах блистала! И не было бы ни Гриши, ни Катюшки, не сияли бы счастием глаза дочери, не звенел бы колокольчиком её нежный голос. Да, с Яковом Платоновичем Анна хлебнула немало горя, особенно, когда он пропал невесть куда, но зато каждый миг рядом с ним счастлива безмерно. Красивые и умные детки тому наглядное подтверждение, от нелюбимых-то женщины не рожают. Мысли Марии Тимофеевны невольно перескочили на Наденьку и её супруга. Им-то детишек господь не дал... И Катюша его акулой назвала, хотя всё это детские глупости, надо будет Анне сказать, чтобы как можно скорее прекратила это безобразие. Мария Тимофеевна вспомнила, сколько сил потратила в своё время, чтобы Анечка перестала видеть духов и раздражённо вздохнула. Подумать только, годами Анне внушали, что никаких призраков не существует, а Пётр Иванович приехал и в сутки, даже меньше, всё прахом пустил! Шалапут, как есть шалапут! Мария Тимофеевна сердито взбила волосы у виска, старясь не смотреть на вызвавшего гнев родственника.
  Пётр Иванович хоть раздражение невестки и приметил, да выяснять его причину не стал, тем более, что явление то по сути было привычным. Едва коляска остановилась у дома пригласил Гришу и Катю на речку, пообещав показать крупных, с ладонь, не меньше, стрекоз. Дети восторженно захлопали, но Мария Тимофеевна строго нахмурилась:
  - Сначала переодеться нужно, чаю испить, а уж потом на речку пойдёте. И не одни, само собой.
  Катюшка широко распахнула серо-голубые глаза, опушённые длинными, завивающимися кверху ресницами:
  - Так мы и не одни, с нами дедушка Петя будет.
  С точки зрения Марии Тимофеевны Пётр Иванович не только не был взрослым, но по поступкам своим не дотягивал даже до Катюши, не то, что до Гриши, но ссориться женщине не хотелось, а потому она похлопала девочку по щеке и мягко повторила:
  - После чая и не только с дедушкой Петей, но и Витей.
  Виктор Иванович, который хотел в кабинете поразбирать бумаги, посмотрел на жену укоризненно, но натолкнулся на неприступный, точно стены крепости взор и лишь вздохнул. Спорить с любимой амазонкой было бессмысленно, хоть Мария Тимофеевна и не желала это признать, но упрямство Анна унаследовала именно от неё.
  Гриша и Катя с трудом принуждали себя сидеть за столом. Расплавленное солнечное золото, заливающее столовую, манило на улицу, лёгкий шаловливый ветерок, напоённый цветочными ароматами, шевелил волосы и остужал горящие от нетерпения щёки, ноги сами собой дёргались, словно уже бежали по тропинке к реке. Гриша быстро выпил чашку чая, проглотил, толком не разжёвывая, печенье, приятно щекочущее язык терпкой горечью корицы и аккуратно, точь-в-точь как папа, сложил салфетку и вышел из-за стола, коротко поклонившись:
  - Благодарю за угощение, всё очень вкусно.
  Мария Тимофеевна умиленно улыбнулась, Пётр Иванович пригасил улыбку глотком чая, а Варвара Петровна ласково предложила:
  - Может, ещё чаю налить?
  Гриша отрицательно замотал головой, отчего чёрные кудряшки упали на голубые, как у мамы, глаза:
  - Нет, я пойду собираться.
  - Меня подожди, - скуксилась Катенька, досадуя на печенье, которое никак не хотело уменьшаться. Ещё и чашка с чаем словно бездонная, никак не пустеет!
  Гриша наморщил нос, с тоской глянул в окно:
  - А ты долго?
  Катя почти с ненавистью взглянула на чашку, которая даже до половины не опустела. Какая, право, досада, что она маленькая, вон, брат уже всё, а ей пыхти тут над этой посудиной! Катенька насупилась, а потом расцвела улыбкой, коя появляясь на губах Анны Викторовны непременно заставляла Якова Платоновича насторожиться в ожидании какой-нибудь каверзы: прогулки по кладбищу в одиночестве, посещения куафёра-отравителя или ещё чего-нибудь такого же, небезопасного. Лёгким и как бы случайным движением руки Катюша опрокинула чашку, чай щедрой волной выплеснулся на блюдце, скатерть и немножко на дорожное платьице, последнего было искренне жаль, но на что не пойдёшь ради речки. Девочка поспешно вскочила из-за стола, прижала салфетку к растекающейся луже и выпалила:
  - Простите, бабушка Маша, я не хотела!
  - Ты не обожглась? - Мария Тимофеевна подхватила девочку на руки, с досадой покачала головой. - Срочно переодеваться!
  Катя чмокнула бабулю в щёку и громко топая побежала переодеваться, радуясь тому, что её проказа удалась. Вот папа бы, например, нипочём на эту уловку не клюнул, с него сталось бы и чашку в полёте подхватить и не дать ей упасть, а бабушка - она доверчивая, и это здорово.
  К искреннему огорчению Гриши и Кати, сразу на речку их не отпустили, сначала пришлось переодеваться, затем ждать, пока переоденется и соберётся нянюшка, а дедушки выслушают кучу наставлений от бабушки, и лишь затем истомившихся детей выпустили на улицу. Счастливый, словно выпущенный на прогулку щенок, Гриша восторженно завопил и, подпрыгнув, крутанулся в воздухе, даже на руки встав. Катя честно попыталась повторить сей кульбит за братом, но была перехвачена бдительной нянюшкой.
  - Я тоже хочу, - надула губки Катенька, - почему мне нельзя? Я тоже умею на руках ходить!
  Нянюшка Марина поджала губки, строго глядя на капризулю. Женщина лучше всех из присутствующих знала, что малышка ничуть не лукавит, утверждая, что не хуже брата умеет ходить на руках. Анна Викторовна и Яков Платонович, обожающие своих детей, не делили забавы на мальчишечьи и девчоночьи, у Катюши даже горячо любимые штанишки были, сменить которые на платьица она соглашалась лишь по просьбе папы или мамы, причём стребовав с родителей поцелуй и сказку на ночь. Гриша, незыблемо убеждённый в родительской любви, сестрёнку не ревновал, относясь к ней со снисходительной нежностью. В иерархии же сердечной Катиной симпатии к представителям мужеского полу брат стабильно занимал второе место, после папы и перед дедушками, к коим девочка была привязана в равной степени сильно.
  Речка Калиновка, широкая и полноводная, по весне непременно, невзирая на все меры предосторожности, разливавшаяся и подтапливавшая склады купца Филимонова. Геннадий Павлович каждую весну ярился, сыпал проклятиями и грозил к неведомой коврюжьей матери осушить проклятую реку, никак не затоплявшую склады его конкурента, купца Егорова. Грозная и бушующая в период ледохода и три недели после оного Калиновка к концу мая - началу июня становилась смирной, точно почуявшая опытного наездника лошадь (или, как говорили записные острословы, познавшая мужчину девица), а к середине июля и вовсе превращалась в сонную и сильно мелела, так что хозяева небольших пароходиков вынуждены были товары доставлять на лодках, а потом на спинах, подчас и собственных, втаскивать на высокий песчаный берег, недобрым словом поминая тех, вежливо говоря, нехороших людей, кои убили городского голову Кулагина, собиравшегося, но по причине скоропостижной кончины так и не сделавшего нормальной пристани. Новый городской голова, озабоченный обустройством дорог и налаживанием уличного освещения (злые языки утверждали, что столь пристальный интерес к дорогам и освещению появился после того, как прибывший из Петербурга с проверкой полковник Варфоломеев завяз по потёмкам в грязи едва ли не перед самим полицейским управлением) на жалобы купцов не реагировал, строго заявив, что у него не сто рук, и он сам будет определять, что первоочерёдно, а что нет. Впрочем, детей и пасущиеся на берегу влюблённые парочки отсутствие достойной пристани ничуть не смущало, им речное приволье и так было мило.
  Едва лишь дом Мироновых, а следовательно и Мария Тимофеевна, бдительно выглядывающая из окна, скрылись из виду, Гриша расстегнул рубашку и нагнулся стянуть башмаки, но был перехвачен не теряющей бдительности Мариной.
  - Я читал, что ходить босиком полезно, - пробурчал Гриша, - генералиссимус Суворов, например...
  Нянюшка погрозила пальцем, прошептала негромко:
  - У Александра Васильевича не было меньшой сестрицы, во всём ему подражающей. Мне же Катеньку не унять будет, если Вы до пляжа разоблачаться начнёте.
  Гриша тяжело вздохнул, но тут же позабыл о своих печалях, заприметив своего приятеля, Ульяшина Витю, чей отец заслуженно считался лучшим дактиллоскопистом Затонска.
  - Ви-и-итька-а-а!!! - завопил Гриша и бросился к другу, подпрыгивая на бегу и размахивая руками.
  Виктор обернулся и разразился не менее оглушительным воплем:
  - Гри-и-ишка-а-а!!!
  Мальчишки ринулись навстречу, словно два магнита, обнялись, изо всех сил лупя друг друга по спине, а затем разошлись, придирчиво осматривая приятеля, оценивая, кто сильнее вырос да шибче загорел. В плане роста выиграл, вне всякого сомнения, Гриша, пошедший в своего папеньку, а вот загар был ярче у Вити. Оно и понятно, солнце Затонск куда как сильнее Петербурга жалует, да и Михаил Иванович, Витин отец, смугл и черняв, щедро передав сии качества всем своим сыновьям. Злоязыкие кумушки промеж себя давно окрестили Витю Цыганёнком, а Грише дав неблагозвучное прозвище Циркуль за тонкокостность и длинный рост.
  - Ты чего, на лето приехал? - завершив церемонию приветствия спросил Витя, отставляя в сторонку глиняный жбан с квасом.
  - Ага, - Гриша кивнул и мотнул головой в стороны сестрёнки, - с Катей.
  - А родители что же?
  - Служба, - тяжело вздохнул, помрачнев, Гриша и насупился.
  - Служба, - эхом отозвался Виктор и тряхнул жбаном, - я вот папане квас несу, мамынька наказала, чтоб, значится, ему не так жарко было.
  Мальчуганы синхронно вздохнули и замолкли. Они оба знали, что такое дела служебные, как они беспощадны и могут в единый миг разрушить все самые тщательно лелеемые планы. Зато и время, проведённое с отцами, ценили безмерно, каждую такую счастливую минуточку бережно храня в глубинах сердца и хвастаясь приятелю: "А вот мы... А вот у меня..." Гриша ещё раз вздохнул, запирая печальные думы, дабы не омрачать ими счастливые минуты встречи с другом и предложил:
  - Давай я тебе Кате представлю. Она выросла, пятый уже.
  Витя по привычке хотел вытереть нос рукавом, но устыдился своего такого неблагородного поведения, прогудел шмелём:
  - Давай.
  Катя, увидев направляющихся к ней мальчишек, поспешно одёрнула платьице и заправила за ушки длинные чёрные вьющиеся крупными кольцами волосы. В свои неполные пять лет девочка была кокеткой из кокеток, инстинктивно чувствуя свою власть над мальчиками. С каждым годом всё сильнее Яков отмечал в дочери черты любимой сестры и заранее с сочувствием думал о тех несчастных, коим суждено запутаться в тенётах страсти к этой обворожительной малышке.
  Гриша, сосредоточенно хмурясь и пытаясь вспомнить как должна проходить церемония представления, подвёл друга к сестре и коротко отрекомендовал:
  - Кать, ты ведь помнишь моего друга Витю?
  Катя очаровательно улыбнулась, напомнив Виктору и Петру Аннушку, и пропищала, вытягивая вперёд, как взрослая, ручку:
  - Очень приятно.
  Виктор отчаянно покраснел, засопел, точно у него в груди на полную мощь заработали кузнечные меха и осторожно взял маленькую девичью ручку, показавшуюся ему особенно тонкой и нежной:
  - Драссти.
  Катя кокетливо хлопнула ресницами, но тут же восторженно завопила, увидев большую яркую бабочку. С официозом, вызывающих у взрослых улыбки и приглушённые смешки, было покончено, дети гурьбой бросились за бабочкой, оставив глиняный жбан терпеливо дожидаться в густой траве.
  - Пожалуй, отнесу Михаилу Ивановичу квас, - Пётр Иванович кивнул на жбан, - а то как бы не влетело Виктору за неисполненное поручение.
  Виктор согласно кивнул:
  - А мы к реке пойдём, там тебя и подождём.
  К тому моменту, как Пётр Иванович вернулся, Катя и два её верных рыцаря не только догнали бабочку, но и вволю насладились красой её крылышек, после чего, получив разрешение взрослых, погрузились в воду. Мальчики поднимали тучи брызг, красуясь один перед одним, а Катенька мирно плюхалась у самого берега, заливисто смеясь всякий раз, как волна ласковой кошкой накатывала на ноги. Няня Марина бдительно присматривала за своими воспитанниками, особенно беспокоясь о Грише, который, позабыв про обещание, уже поплыл на глубину. Виктор Иванович, прекрасно зная коварный нрав Калиновки, решительно окликнул мальчишек, тоном, не терпящим возражений приказав им вернуться на берег. Спорить ни Гриша, ни его приятель не стали, покорно выскочив на берег и тут же покрывшись гусиной кожей от лёгкого ветерка. Только тут Витя вспомнил о маменькином поручении и оставленном жбане, охнул, схватился за голову, пытаясь вспомнить, где именно бросил квас, который давно уже следовало отнести отцу.
  - Да отнёс я его, не переживай, - Пётр Иванович хлопнул мальчугана по спине, - пойдём к нам чай с малиновым вареньем пить.
  Виктор глубоко вздохнул и прикусил губу. Маменька сказала, чтобы сын только квас отнёс и сразу же домой возвращался, но как устоять перед малиновым вареньем, да ещё и от Марии Тимофеевны, которая своими заготовками по всему городу славится?! Соблазн и сам-то по себе был большой, а тут ещё и Катя масла в огонь подлила, взяв за руку и в прямом смысле слова потребовав:
  - Пошли, я хочу, чтобы ты со мной за столом сидел.
  Витя взглянул в эти восхитительные серо-голубые глаза и просто не смог отказать, как не мог противостоять обаянию Анны Викторовны Михаил Иванович, да что там, сам Яков Платонович, чья суровость у затонского купечества стала притчей во языцех.
  - Я... Мне... - мальчик сглотнул, чувствуя на своей руке тонкие прохладные пальчики, чуть липкие и шершавые от налипшего на ручки песка, - мне у маменьки спроситься нужно.
  - Я с тобой пойду, - с готовностью предложил Гриша.
  Витя посмотрел на своего друга с искренней благодарностью, он знал, что сыну Якова Платоновича маменька нипочём не откажет, уж очень сильно она уважала господина Штольмана. Как, впрочем, и сам Михаил Иванович, и Антон Андреевич Коробейников и даже Николай Васильевич Трегубов, чьего громкого резкого голоса Витя слегка побаивался. Получив разрешение у мамы Виктора, а также выслушав неизбежное напоминание о правилах приличия: не шуметь, взрослым не докучать, сильно не пачкаться, штаны не драть, по деревьям и заборам не ползать, далеко от дома Мироновых не уходить и вернуться до ужина, мальчики восторженно выбросили всё услышанное из головы и предались заманчивым летним забавам. Катюшка во всех играх принимала участие и даже требовала, чтобы мальчишки ей не поддавались. И Гриша, и Витя клятвенно заверяли девочку, что у них и в мыслях не было ей уступать, она сама молодец, Катя недоверчиво хмыкала и тут же расплывалась в такой счастливой улыбке, что и в новой забаве непременно оказывалась победительницей. Мальчики просто не могли допустить, чтобы их маленькая принцесса чем-либо огорчилась, ведь они её верные рыцари! Когда вышедшая на крыльцо Прасковья позвала детей ужинать, Витя понял, что пора домой, а взглянув на покрытые пылью штаны и подранную на локте рубашку (зацепился о сухую ветку, демонстрируя собственную ловкость на качелях) и вовсе огорчился. Из всех маменькиных наставлений он не нарушил лишь одного: не докучал, по крайней мере очень на это надеялся, взрослым. Мария Тимофеевна со свойственной ей решимостью велела Марине умыть, переодеть и накормить Виктора, игнорируя его робкие возражения, после чего сама отвела мальчика домой, где два часа провела в приятной беседе с госпожой Ульяшиной, с удовольствием обсуждая превратности службы, лишающей законного отдыха дорогих людей.
  ***
  Утренние поезда, прибывающие на небольшие станции, непременно встречает наполненная птичьим щебетом тишина, напоённая одуряющим запахом трав и разбавляемая смачными зевками станционных смотрителей и носильщиков, коротавших ночь за игрой в карты или неспешными разговорами о житье-бытье. Пассажиров по утрам мало, чаще всего это те, кого принудили отправиться в путь дела служебные, семейные пары предпочитают приезжать на дневных поездах, а влюблённые выбирают вечерние, тяготея к прогулкам под луной и длительным прощаниям на радость всех комаров в округе.
  Пара, вышедшая из вагона на тихой и сонной станции Затонска интереса не вызвала, да и то сказать на целебные воды, почитай, каждый день пребывают в отчаянной попытке догнать уходящую молодость или вернуть порушенной распутной столичной жизнью здоровье. Впрочем, приехавшие и не стремились привлечь к себе внимания. Высокий широкоплечий мужчина благородной, но всё ж таки не военной выправки, окликнул носильщика и приказал тому кликнуть извозчика и отнести в пролётку вещи, пару шляпных картонок да два сундука. Затянутая в модное светлое летнее платье дама и вовсе оглядывалась по сторонам, целиком и полностью поручившись заботам своего кавалера. Что-то знакомое в чертах приехавших помстилось извозчику Еремею, но лезть с вопросами он не любил, а потому насупился и запыхтел, соображая, где мог видеть эту пару. А может, показалось? Мужчина оглянулся через плечо, на восторженную словно маленькая девочка на прогулке, даму, осматривающегося с какой-то странной полуулыбкой кавалера и озадаченно поскрёб затылок. Пёс их, этих приезжих, разберёт, каждый второй знакомым блазнится.
  Пока Анна с восторгом находила знакомые и с не меньшей радостью отмечая незнакомые дома и лавки, сияя солнечной улыбкой и только что в ладоши от счастия не хлопая, Яков (а вы ведь, конечно, догадались, что это были именно они) погрузился в воспоминания о таком далёком теперь 1888 годе. Тогда он тоже прибыл в Затонск утренним поездом, вышел на пустой перрон, с тоской глядя на облинявшее здание провинциального вокзала. Столичный сыщик, подававший большие надежды, чиновник по особым поручениям от тихого и сонного Затонска ничего хорошего не ждал, впрочем, от жизни тоже. Полученная на дуэли рана ныла, припекаемая жарким, несмотря на ранний час, солнцем, пыль лезла в нос и глаза, разбитое предательством сердце оставалось равнодушно к провинциальным красотам, а в ушах гудели, заглушая звонкое птичье пение, холодные, чуточку презрительные слова Нины Аркадьевны, сказанные в момент прощания. Всё казалось чужим, жалким, невзрачным, раздражающе-наивным и даже откровенно глупым. Извозчичья кляча, казалось, падёт прямо в оглоблях, гостиничка выглядела неуклюжей и грязной, дороги... Впрочем, по поводу оных сложно было сказать что-либо хвалебное даже в стольном Петербурге. Яков Платонович испытывал глубокое, не сильно и скрываемое презрение к самому себе и, как следствие, ко всему окружающему. И тут солнечным зайчиком ворвалась в его жизнь голубоглазая барышня на колёсиках, чуть не сбила с ног и извинилась на неловком французском. Штольман улыбнулся этим сокровенным, тщательно хранимым в сердце воспоминаниям, с нежностью посмотрел на жену, привлёк её к себе, шепнул на ушко:
  - Спасибо.
  Ясные голубые глаза Аннушки широко распахнулись, на личике проступило такое восхитительное детское изумление, что Яков не сдержался, поцеловал жену в щёку, жарко выдохнул:
  - Люблю тебя.
  Аннушка, махнув рукой на правила приличия, обхватила лицо мужа ладошками, пытливо заглянула в глаза, уловив в их глубине отголоски прошлой боли, обиды и тоски.
  - Что с тобой, Яшенька?
  Штольман поцеловал каждую ладошку жены, а затем чмокнул её в задорный чуть курносый носик:
  - Вспомнил, как первый раз в Затонск приехал.
  Анна уютно прижалась спиной к груди мужа, мечтательно вздохнула, тоже погружаясь в воспоминания, будоражащие кровь, томительные, а подчас тяжкие и горестные, заставлявшие сердце замирать и обливаться кровью. Впрочем, сейчас, спустя годы, даже ссора после убийства инженера Буссе, даже ревность к госпоже Нежинской, даже обидные недомолвки потеряли болезненность и приобрели определённую прелесть.
  - Ой, а помнишь, мы здесь ехали, когда я тебе показывала место, где трость господина Мазаева нашла, - Аннушка озорно улыбнулась, махнула рукой в сторону укрытой зеленью дорожки.
  - Ты была на своих забавных колёсиках и никак не хотела перебираться ко мне в экипаж, - теперь молчать уже не было смысла, и Яков признался, - а мне очень хотелось, чтобы ты села рядом со мной.
  Анна пытливо посмотрела на мужа, порозовела от смущения и спросила дрогнувшим от волнения голосом:
  - Правда?
  - Правда, - совершенно серьёзно ответил Яков, крепко обнимая жену.
  Анна Викторовна примолкла, наслаждаясь теплом и силой мужа, а сидящий на козлах извозчик разочарованно крякнул, ему признания влюблённой парочки были интересны, он не отказался бы и ещё послушать. Но увы, мечтания Еремея не оправдались, коляска уже подъехала к тихому и сонному дому адвоката Мироновых. Мужчина легко спрыгнул на землю, подал руку своей спутнице, и вот тут-то в голове извозчика словно рычаг какой сдвинулся. Еремей громко охнул, всплеснул руками и даже присел от неожиданности, не веря своим глазам:
  - Да это же, никак, Анна Викторовна с Яковом Платоновичем пожаловали! Батюшки-святы, а и я не признал сразу, старый дурак! Ить доводилось видаться, я Вас, Анна Викторовна, пару раз возил. Вы как, насовсем вернулись али родителей навестить?
  - В отпуск, - с гордостью ответила Аннушка.
  Извозчик, даже мысли даже не допускавший, что почтенная барыня может заниматься чем-либо, кроме детишек да домашних хлопот, одобрительно улыбнулся Якову Платоновичу:
  - Добро. Самое оно летом отпуск взять да вывезти супругу к родителям в наш тихий городок. Молодой жене в душном городе-то, чай, в стенах дома совсем тошнёхонько. Ну, прощевайте, Анна Викторовна, Яков Платонович, всегда рад буду вас отвезти, куда лишь прикажете.
  Анна чуть приметно поморщилась, всё-таки Затонск город страшно консервативный, его жители никак не привыкнут к тому, что женщина способна на нечто большее, чем демонстрация изящных манер на балах, ведение домашнего хозяйства и воспитание детей. Хорошо, что Яша... Анна Викторовна вспомнила, сколько раз господин Штольман пытался отстранить её от расследований, как недоверчиво относился к поступавшим от неё сведениям и не утерпела, укоризненно покосилась на мужа. А тот, кто бы мог подумать, озорно подмигнул, ещё и язык показал, точь-в-точь как мальчишка хулиганистый. Что только отпуск с людьми делает! Анна хихикнула и направилась к дому, где бдительная Прасковья уже заприметила подъехавший экипаж и побежала оповещать об этом Марию Тимофеевну и Виктора Ивановича.
  - Аннушка с Яковом приехали! - Мария Тимофеевна от восторга выскочила из дома в одном платье, даже платок не прихватила на плечи набросить.
  Добро, Виктор Иванович, никогда не забывающий о том, какая жена мерзлячка, догнал супругу и бережно укутал, одновременно тепло приветствуя дочь и зятя. Восторженные возгласы, объятия, звонкий щебет дам, напоминающий мужчинам птичье пение, переместились в дом, где Прасковья уже успела накрыть на стол и поставить специально испечённые вечером пирожки. Мария Тимофеевна хотела попенять дочери, что она никак не желает бросать свои неподобающие замужней даме увлечения, да благоразумно решила не портить сладостный миг встречи упрёками, вместо этого выдав приятное известие:
  - Ты не поверишь, кого мы встретили на перроне, когда вчера ходили Гришу с Катей встречать!
  Аннушка с любопытством посмотрела на мать, Мария Тимофеевна же, словно не замечая горящего нетерпением взора дочери, взяла чашку и стала неторопливо размешивать в чае ложечку прошлогоднего варенья.
  - Мама, - укоризненно протянула Анна, только что не подпрыгивая на стуле от нетерпения и одновременно умоляюще глядя на отца, прекрасно зная, что он сдастся и всё расскажет быстрее.
  Виктор Иванович паузу затягивать не стал, усмехнулся, ласково, как в детстве, гладя дочь по волосам:
  - Надин Головцеву.
  - Только она теперь Топоркова, - перебила супруга Мария Тимофеевна и с лёгкой ноткой мечтательности добавила, у Надин такой замечательный супруг, он так её любит! Наденька с ним прямо расцвела вся!
  Анна захлопала в ладоши:
  - Чудесно, я так за неё рада!
  Яков Платонович, привычно наблюдавший не только за супругой, но и всеми остальными, заметил, как помрачнел Виктор Иванович и озадаченно нахмурился. Что это, ревность? Так Мария Тимофеевна своего мужа обожает, он для неё свет в окошке, так было, есть и будет во веки веков. Угрызения совести за то, что дела служебные много времени отнимают? А почему именно сейчас? Дел у адвоката Миронова всегда немеряно было, жители Затонска обожают судиться да рядиться, постоянно выкидывая что-нибудь эдакое, что без помощи опытного юриста враз и не решить. От гипотез Штольман, опять-таки привычно, перешёл к фактам, прямо спросив у Виктора Ивановича:
  - Вам неприятен господин Топорков? Вы его в чём-то подозреваете?
  Миронов поморщился досадливо. Как и Яков, он не любил строить предположения без веских оснований, не очень доверяя интуиции, хотя и прислушиваясь к ней:
  - Да подозревать-то его вроде как и не в чем, человек он весьма обаятельный, дамы от него вообще в полной аффектации.
  Яков Платонович не отводил от тестя внимательных серых, словно утренний туман, глаз. Виктор Иванович головой качнул:
  - Не знаю, Яков. Фёдор Михайлович ничем, ни словом, ни делом, не дал повода усомниться в своей искренности и благородстве, а меж тем, - адвокат помолчал, подбирая слова, но потом решил сказать, как есть, - мне бы очень не хотелось принимать его в нашем доме.
  Яков задумчиво отпил уже успевшего остыть чаю, покачал чашку в ладони, глядя на плавающие на дне чаинки.
  - А что Вам о нём известно?
  Миронов с досадой развёл руками:
  - Да немногое. Живут они в Москве, он вроде как купец, чем торгует и какой гильдии не скажу, не знаю.
  - Купец, - повторил Яков, - живёт в Москве, угу.
  Серые глаза хищно сощурились, сыщик перебирал московских знакомцев, способных собрать, а затем и толково передать сведения о господине Топоркове. Идеальным вариантом был, без сомнения, брат Карл, но для того лето - самая жаркая пора в банке, господа спешили набрать кредитов, дабы в полном финансовом блеске появиться на курортах и, возможно, улучшить своё положение за счёт выгодных свадеб и благостных знакомств. Помимо привычной ажитации должна была ещё приехать проверка, присланная по жалобе конкурента, тщетно пытавшегося изжить Карла Платоновича Штольмана с финансовой арены. Да, беспокоить брата в столь непростой момент было бы не очень хорошо, но и обращаться к кому-то другому за помощью смерти подобно. Карл так до конца и не простил, что не к нему обратился Яков за помощью, когда крупно проигрался пану Гроховскому, значит, придётся потревожить родственника. Злить Карла Платоновича ещё больше совершенно точно не стоило, ибо чревато.
  - А телеграф работает?
  Мария Тимофеевна руками всплеснула, глядя на Якова со смесью сострадания и осуждения:
  - Господи, Яков Платонович, да неужели опять какие дела служебные появились? Вы же в отпуске!
  Яков обезоруживающе улыбнулся, зная, как сие оружие действует на дам семейства Мироновых (сколько раз на Аннушке любимой проверено!):
  - Брату обещал отписать, что добрались благополучно.
  Анна удивлённо посмотрела на мужа, но спрашивать ничего не стала, потянулась сладко.
  - И то правда, отдохните с дороги, комнаты вам уж давно готовы. Катя с Гришей там же, где и в прошлый год, справа от вас, - Мария Тимофеевна умиротворённо улыбнулась и тайком перекрестила дочку и её мужа.
  Нет, не зря всё-таки Анна за Якова вышла, с каждым годом всё краше становится, а как у неё глаза сияют, когда на мужа смотрит! И Штольман, словно новобрачный, с жены глаз не сводит, каждый жест ловит и всё прикоснуться норовит, как бы случайно. С князем-то бы такого точно не было, да и с Шумским тоже. Если только с Лёшей Елагиным, хотя...нет, Лёша тоже не вариант, Яков Платонович его, определённо, лучше.
  Катя с Гришей спали, когда родители осторожно заглянули к ним в комнату, поправили сбившиеся во сне одеяльца и мягко отвели упавшие на лицо влажные от пота пряди волос. Намаявшийся за день Григорий от лёгкого поцелуя в щёку лишь вздохнул и улыбнулся во сне, а Катюшка распахнула сонные глазки и цепко, точно крохотная обезьянка, обхватила папу руками за шею, уютно устроив головку у него на плече и пролепетав:
  - А кто сильнее: дракон или акула?
  Яков удивлённо вскинул брови, честно подумал, привычно укачивая дочурку и негромко ответил:
  - Дракон.
  Увы, кратким ответом девчушка ограничиваться не собиралась, явив свойственную роду Штольман дотошность:
  - А почему?
  В тёмной и тёплой детской, с витающими в воздухе сладкими цветочными ароматами совершенно не хотелось вдаваться в детали зоологии, тем более, что драконы существа исключительно мифические, но Яков прекрасно знал, что Катюшка просто так не угомонится:
  - Дракон огнедышащий, умеет летать, у него очень прочная чешуя, он может жить как в воде, так и на суше, а акула она обитает только в воде.
  Катя внимательно выслушала объяснение отца и глубоко удовлетворённо вздохнула:
  - Это хорошо, значит, ты его победишь.
  Пришёл черёд Якову Платоновичу проявлять упорство:
  - Кого, его?
  - Акулу, с которым нас бабушка вчера познакомила, - успокоившись, малышка потеряла интерес к разговору, сладко зевнула и уже через миг крепко спала, по-прежнему цепко обнимая папу за шею, успев напоследок пробормотать невразумительное, - он ещё дельфином прикидывается.
  Яков вопросительно посмотрел на Анну, но та лишь растерянно пожала плечами, талант дочери очень часто и её ставил в тупик. Штольман благоразумно решил всё узнать от Кати утром, благо, малышка, в отличие от него самого, никогда ни о чём не молчала, выпаливая всё, чем были заняты её мысли. Уложив дочку и тщательно подоткнув одеяло, Анна и Яков покинули детскую и отправились в свою комнату, заботливо подготовленную к их визиту Марией Тимофеевной. Спать не хотелось, но час был всё-таки ранний, а потому Анна решила проявить благоразумие, повернулась к мужу и прошептала чуть слышно:
  - Отдохнём немного?
  Яков улыбнулся той самой завораживающей соблазнительной улыбкой, от которой у Анны Викторовны перехватывало дыхание, мысли путались, а колени начинали подгибаться:
  - У меня есть предложение получше.
  Пуговка на светло-сером дорожном платье Анны расстегнулась словно бы сама собой, за ней ещё одна и ещё. Не разрывая магнетический контакт глаз, Яков медленно привлёк жену к себе, не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, поцеловал. Анна хрипло вздохнула, обхватила мужа за плечи, скользя руками по сюртуку, а ведь так хотелось коснуться обжигающе-горячей кожи! Сюртук отлетел в угол, за ним последовал жилет, платье стекло по телу Анны и расплескалось у её ног, словно морская пена, из которой рождалась богиня любви и красоты. Яков на краткий, показавшийся обоим вечностью, миг отстранился, сдёрнул покрывало с кровати и стянул рубашку. Анна положила ладонь на шрам, оставшийся после памятной дуэли, приведший чиновника по особым поручениям сыскного отделения департамента полиции в тихий провинциальный Затонск. Сейчас, по прошествии стольких лет, шрам побелел и окончательно зарубцевался, не беспокоя Якова Платоновича даже в непогоду. Яков подхватил руку Анны и принялся нежно целовать каждый пальчик, постепенно поднимаясь всё выше. И опять, как в первые месяцы знакомства, слова пропали, исчезли, потеряв весь смысл. Осталось лишь одно дыхание на двоих, синхронный стук сердца и глаза, шепчущие о любви. Анна припала к мужу, поцеловала его шрам, прижалась щекой к плечу, выдохнула чуть слышно:
  - Яша...
  Яков подхватил жену, бережно уложил на прохладные, пахнущие лавандой простыни, осыпал поцелуями лицо, шею, плечи. Анна была его звездой, ангелом-хранителем, солнечным зайчиком, жизнью и сердцем. В нелёгкий час испытаний, когда Уваков объявил на Штольмана настоящую охоту, Анна отдала себя Якову всю, без остатка, связав воедино их сердца и судьбы. И отныне, какие бы бури не проносились над головой упрямого и принципиального следователя, он твёрдо знал: есть тихая гавань, где его любят и ждут, где в него верят безусловно и примут любым. И сам Штольман не колеблясь ни на миг отдал Анне Викторовне своё сердце, готовый беречь и защищать своего ангела-хранителя, пусть и ценой собственной жизни. Записные циники, очевидно, не сильно-то счастливые в супружестве и не познавшие истинных чувств, утверждали, что через три года семейной жизни любовь к жене становится привычкой, а посещение её спальни становится подобным приходу почтового курьерского поезда: чётко по расписанию и остановка не более, чем на полчаса. Для Анны и Якова каждая ночь любви была словно сразу после венчания, когда все беды и напасти минули, оставив лишь так любимое романистами "Долго и счастливо". Тишину комнаты разорвал тихий приглушённый вскрик, хриплое, идущее из глубины сердца:
  - Я люблю тебя.
  Утомлённая Анна задремала, прижавшись к мужу, а Яков смотрел на спящую жену, вспоминая каждый миг их встреч, совместные расследования, прогулки, даже разрывы, кажущиеся окончательными, но всё равно приводящие к примирению, потому как единое целое не может жить порознь, он гибнет, ощущая собственную разбитость. Штольман и сам не заметил, как заснул, видя во сне обворожительную голубоглазую барышню, едва не сбившую его с ног и ставшую бесценной частью его жизни, засиявшей после памятной встречи новыми красками.
  ***
  Катюшка проснулась, словно её что-то подкинуло изнутри, широко распахнутыми глазами уставилась в потолок, удовлетворённо улыбнулась, поняв, что они уже у бабушки Маши и тут же вспомнила ещё одну потрясающую новость, не поделиться коей с братом было бы, как говорил дедушка Витя, безобразием чистой воды. Услышав первый раз это высказывание, малышка пристала к папе с вопросом, бывает ли безобразие грязной воды и не отлипала до тех пор, пока Яков не сказал ей, что безобразие грязной воды - это подлость и мерзость, то, что очень тяжело понять и ещё труднее простить. Пожалуй, утаить прыгающую на языке новость было бы именно подлостью, а потому Катя спнула одеяло, колобком скатилась с кровати и принялась тормошить брата. Гриша, не большой любитель ранних побудок, мычал, фырчал, дрыгал ногой и пытался укрыться от сестры под одеялом, но настырная Катюшка не отставала. Девчушка смогла вытащить из-под головы брата подушку, но Грише удалось-таки юркнуть в уютную норку из одеяла и затаиться там. Катя досадливо прикусила губку, гадая, не пора ли пускать в ход оружие массового поражения, то есть слёзы, но потом посмотрела на подушку, качнула её в руке, примеряясь к весу и шваркнула со всей силы по кому из одеяла. Уже пробудившийся Гриша стиснул зубы, как молитву повторяя, что девчонок обижать нельзя, особенно если очень сильно хочется, и мстительно не вылезая. Катя опять шмякнула подушкой по брату, а потом завопила, срываясь на визг:
  - Вставай, давай, мама с папой приехали!
  Нет и не было никогда новости слаще для детского сердца, чем известие о приезде родителей. Гриша подпрыгнул, точно на него ведро холодной воды выплеснули, запутался в одеяле и чуть не рухнул на пол, Катюшка засмеялась, прикрывая рот рукой. Брат, восстанавливая пошатнувшуюся репутацию, строго глянул на сестрёнку, точно скопировав папин взгляд, но Катерина Яковлевна была неуязвима для оных методов воздействия, точно зная, что папочка её любит и никогда не обидит. Брат тоже, как бы он не надувался и не пытался казаться грозным и даже злым. Гриша добавил к строгости взора сердитое сопение, но сестрёнка сунула ему подушку и бросилась к двери, на ходу приказав:
  - Пошли, первые пожелаем им доброго утра!
  Катюшка точно знала: в зависимости от того, кто первым пожелает доброго утра, такой денёк и будет у родителей. Если первыми прибегут они с Гришей, значит, день пройдёт в хлопотах, но закончится благополучно, коли горничная вперёд успеет, значит весь день родителей не увидишь, а если, не дай бог, посыльный какой приспеет, тогда папочка вообще может по делам служебным отбыть, а то и мамочка вместе с ним уедет. Гриша поспешно бросился за сестрой, но не потому, что верил в её приметку, а потому, что знал: в спальню родителей, в папин кабинет или в мамину комнату без стука заходить не стоит, а то вдруг, они заняты? Духи, например, шибко не любили, когда кто-то прерывал их общение с медиумом, могли и обидеться, в отместку обдав холодом, а то и уронив что-нибудь. Увы, Катюшка такой ерундой, как разрешение войти, никогда не интересовалась, будучи свято уверена, что её все и всегда ждут, а как же иначе? Нянюшка Марина порой в отчаяние приходила, а папа неизменно смеялся и утверждал, что Катя нравом пошла в Елизавету Платоновну. Шутил, наверное, Гриша всегда считал тётю Лизу самой обаятельной и привлекательной, после мамы и сестрёнки, разумеется.
  - Катя, подожди, - уже у самого порога родительской комнаты брату удалось ухватить сестру за руку, - стучаться надо, нельзя так просто вламываться, это неприлично.
  Катя вздохнула, закатывая серо-голубые глаза:
  - Ну, ты прямо как бабушка Маша или нянюшка Марина! Ладно, чего уж там, стучись.
  После первого же стука дверь распахнулась, явив детям горячо любимых родителей.
  - Папа!!! - завопила Катя, с ловкостью дельфинчика запрыгивая Якову на руки и крепко обнимая его, а то, вдруг, кто-то отнять захочет?!
  Гриша вопить от восторга не стал, не маленький всё-таки, седьмой год уже, да и настоящий мужчина должен быть сдержан в проявлении чувств, но так крепко обнял маму, что Анна безошибочно поняла, как сильно ждал её сынишка. Катюшка восторженно попыхтела папе на ухо, чмокнула его в щёку, а затем совершенно серьёзно выпалила:
  - Теперь мой черёд маму обнимать, а тебе, - девочка вздохнула, делая огромное одолжение и исключительно во имя справедливости, - папа достаётся.
  Родители, которых поделили, даже не поинтересовавшись их мнением, не выдержали и рассмеялись.
  - А после завтрака на речку пойдём, ну? - Катя пытливо смотрела на родителей, цепко держа маму за руку.
  - Только после завтрака, - согласился Яков и тут же добавил, заметив, как хитро сверкнули глаза детей, - и, чур, за столом не капризничать.
  Гриша и Катя вздохнули, отдавая должное проницательности отца. И всё равно, хорошо, что они с мамой приехали, сразу и солнце ярче засияло, и дом словно ожил. А ещё бабушка Маша вместе с бабушкой Варей непременно в честь приезда родителей что-нибудь вкусненькое приготовят, дедушка Петя фокусы показывать будет, дедушка Витя не станет долго в кабинете засиживаться. Да, определённо, просто великолепно, что родители так быстро приехали!
  Завтрак прошёл в тёплом семейном кругу, Виктор Иванович на время позабыл о купеческих тяжбах, Мария Тимофеевна тоже сдержалась и не стала выговаривать Анне о подобающем и неподобающем для почтенной семейной дамы поведении. В конце концов, о чём ещё может мечтать мать, как не о счастлии любимой дочери, а сомневаться в том, что Аннушка вполне благополучна не приходится, вон, как сияют у неё глаза, как она вьюном льнёт к своему мужу, да и тот так и светится весь. Увидел бы кто из знакомцев сурового следователя, поди, и не признал бы. Пётр Иванович, по просьбе Гриши и Катюши, коим никогда не надоедало слушать эту историю, опять пустился в рассказ о том, как однажды к нему за помощью обратилась прелестная перепуганная дама, покой которой был бесцеремонно нарушен призраком князя Разумовского, возжаждавшем обрести бессмертие в сыне.
  - И ты нашёл его сына, - Катя так увлеклась повествованием, что даже локти на стол положила, уперев подбородок в кулачки, но услышав неодобрительное покашливание Марии Тимофеевны села прилично, хотя слушать так захватывающую историю было в сотни раз менее увлекательно.
  - Не глупи, ты прекрасно знаешь, что дедушка Петя просто прогнал злого духа, - возразил Гриша, стараясь, как и папа, следовать фактам и не предаваться глупым фантазиям.
  Серо-голубые глаза Катюшки наполнились слезами, пухлые губки обиженно дрогнули. Малышка шмыгнула носом и трясущимся, словно заячий хвост, голосом протянула:
  - А давай, в этот раз ты его нашёл, а? Он был заколдован, а вы его расколдовали, ну?
  - Ещё скажи принцесса поцеловала, и он из лягушонка превратился в человека, - Гриша, не скрывая собственного скепсиса фыркнул и выпалил точь-в-точь как отец, с тем же особым ударением на у, - всё это чушь.
  Григория Яковлевич в сей момент так оказался похож на папеньку, что Анна не удержалась от звонкого смешка, вспомнив, как отчаянно пыталась загнать господина Штольмана в больницу, опасаясь, что полученный им удар от кулачного бойца Никиты Белова был сметнем. Яков ответно улыбнулся жене, взглядом благодаря её за по-детски наивную заботу, от коей он, за время добровольного отлучения от собственных родных, успел отвыкнуть. Виктор Иванович посмотрел на жену, без слов говоря, что все её опасения были напрасны, увлечение дочери столичным следователем оказалось не пустой интрижкой, приносящей слёзы и бесчестье, а переросло в крепкую взаимную любовь, освящённую браком и появлением детей. Мария Тимофеевна непримиримо поджала губки, даже сейчас считая действия Анны излишне опрометчивыми и недостойными приличной барышни. Пётр Иванович чуть слышно вздохнул, довольный тем, что удалось соскользнуть с весьма щекотливой темы наследника Разумовского, но Катюшка, унаследовавшая упорство от обоих родителей, твёрдо помнила, что они обсуждали, на чём остановились и желая довести разговор до конца, разумеется, приятственного ей.
  - Так ты его нашёл, да? - Катя пытливо воззрилась на дедушку, и под её внимательным взглядом Пётр Иванович опять невольно ощутил себя допрашиваемым, как в день обнаружения тела госпожи Кулешовой.
  Миронов кашлянул, поправил шейный платок, невольно покосился на Якова Платоновича и решился выбрать из двух зол меньшее.
  - Увы, Катрин, это оказалось невозможно.
  - Я же говорил, - ввернул Гриша, довольный тем, что справедливость восторжествовала, и история не подверглась искажению.
  Катя моментально показала брату язык, Гриша, воспользовавшись тем, что сидел близко и тянуться далеко не пришлось, дёрнул сестрицу за косу. Катюшка вознамерилась дать сдачу, но негромкое и ровное: "Выгоню" от отца заставило девочку отказаться от первоначальных планов. Малышка прекрасно знала, что отец слов на ветер не бросает и обещания всегда исполняет. Катя тяжело вздохнула, досадуя, что и в этот раз чуда не произошло и, признавая собственное поражение, протянула:
  - Ладно, досказывай историю.
  Пётр Иванович облегчённо выдохнул, отпил кофею, жалея, что в присутствии детей Мария Тимофеевна не поставила на стол даже самой слабенькой наливочки, не говоря уж про коньяк, который сейчас был бы весьма кстати и пустился в пространный рассказ о том, как благодарная Варвара Петровна любезно согласилась прогуляться с ним. За первой прогулкой последовала вторая, затем третья, а затем как-то неожиданно даже для самого себя Пётр Иванович понял, что уже не может обходиться без этой дамы, такой заботливой и понимающей, принимающей его со всеми достоинствами и недостатками. Дабы не сказать, что количество последних существенно превышает все допустимые приличиями нормы, Мария Тимофеевна налила себе ещё чаю. Самое главное ведь, что? Что Петруша любит Вареньку, счастлив с ней, а она, уж не понятно за какие заслуги, любит его, считая едва ли не самым лучшим мужчиной на свете.
  - Зимой я просил руки Варвары Петровны, и она любезно приняла моё предложение, - Пётр Иванович поцеловал руку жены, - подарив мне тем самым великое счастие.
  - Ну и слава богу, - Мария Тимофеевна ласково улыбнулась Варваре, в глубине души упрямо считая её мученицей, взвалившей на плечи нелёгкий крест жизни с шалапутом Петей.
  Дослушав историю, Катя выразительно под столом толкнула брата ножкой, намекая, что посиделки пора заканчивать, а то так и весь день сиднем просидишь и на речке не побываешь. Гриша намёк понял, поспешно вскочил, за угощение поблагодарил и выжидательно воззрился на родителей, мол, мы были вполне себе паиньками, пора и вам обещание по поводу реки сдержать. Яков и Анна испытывать терпение своих ангелочков не стали, тоже из-за стола встали и отправились переодеваться для прогулки. Катя с Гришей синхронно взвизгнули и вприпрыжку, словно резвые козлята, бросились к дому. Нет, какое всё же счастие, что родители так скоро приехали, с ними в тысячу раз интереснее, чем без них!
  К небольшому удивлению детей, поход на реку начался с посещения телеграфа, впрочем, против такого лёгкого изменения маршрута возражений не было, Катюша и Гриша благоговели перед механизмами, для них наслаждением было уже просто рядом с ними постоять. Служащий телеграфного отделения, Прокопий Максимыч, искренне обрадованный появлением почтенной публики, любезно принял телеграмму Якова Платоновича и даже, о, чудо из чудес, провёл для Гриши с Катей небольшую экскурсию, позволив им прикоснуться к загадочной машине. Стоит ли удивляться тому, что всю дорогу до реки Гриша с Катей только и говорили, что о телеграфе и тех перспективах (слово не очень понятное, но особенно любимое Прокопием Максимычем, а потому легко запомнившееся), что он открывает для сообщения с иными городами.
  Речка Калиновка, славящаяся своим довольно непредсказуемым нравом, была признанным местом отдыха для жителей Затонска. Романтические парочки неизменно паслись на крутых берегах, отдавая особое предпочтение крутому обрыву, с коего обезумевшая от ревности госпожа Громова сбросила труп госпожи Кулешовой. В среде юных барышень считалось, что дух несчастной Татьяны Семёновны помогает в амурных делах, особливо, если просить её о помощи, стоя на том самом обрыве или сидя на скамейке, на которой госпожа Кулешова встретила свой конец. Семейные пары с чадами и домочадцами предпочитали отдыхать на песчаном пляже, специально обустроенном для достойного отдыха и купания. Каждый год городской голова, чьё семейство тоже очень любило отдых на воде, обновлял специальные ширмы, в коих дамы могли переодеться для купания, лежаки и даже зонты от солнца, дабы модницы не испортили благородную бледность лица плебейским загаром. Те же, кто имел потребность поразмыслить о бренности бытия, помечтать или же просто хотел освежить голову, гуляли по мосту. В Затонске считалось дурным тоном приставать с разговорами к гуляющим по мосту, для бесед стоило фланировать по берегу или спуститься на пляж.
  Ранним утром на Калиновом мосту вообще никого, кроме одинокой девичьей фигурки не было, впрочем, пляж тоже пустовал из-за довольно прохладного ветра, так и норовящего насыпать песку в глаза осмелившимся бросить ему вызов. Впрочем, семейство Штольман не пасовало и перед большими трудностями, а потому порывов ветра ничуть не испугалось. Гриша и Катя с восторженными возгласами бросились к реке, Яков заботливо застелил лежак прихваченным из дома пледом, чтобы Анне было удобнее.
  - Хорошо тут, - мечтательно вздохнула Аннушка и тут же вздрогнула, схватила мужа за руку, - смотри!
  Девушка на мосту, видимо, заприметив что-то любопытное, подошла к перилам и облокотилась на них, слегка подавшись вперёд и тут же с пронзительным воплем полетела в воду, вместе с обломками неожиданно подломившихся перил. Анна вскочила на ноги, прижав ладонь к губам. Выросшая в Затонске Анна Викторовна прекрасно знала, что именно под мостом находился опасный омут с воронкой, выбраться из которой было очень трудно. Яков бросился к реке, на ходу сбрасывая сюртук и жилет, прыгнул в воду, ожегшую кожу холодом и сильными гребками поплыл к тонущей, чья потемневшая от воды голова мелькала меж барашков волн. Бороться с течением неизвестная даже не пробовала, как и уцепиться за плавающие вокруг деревяшки, нелепо взмахивая руками и лишь сильнее с каждым рывком погружаясь в воду. Штольману оставалось всего каких-то два гребка, когда девица окончательно ушла под воду. Яков сдавленно выругался, глубоко вдохнул и нырнул. В мутной воде, которую едва освещал льющийся сверху солнечный свет, всё казалось призрачно-размытым, но Яков Платонович заметил безвольную девичью фигуру, затягиваемую воронкой омута. Грудь следователя сдавило, изо рта вырвались пузырьки воздуха, устремляясь к поверхности. Яков прекрасно понимал, что, если он не вытащит утопленницу сейчас, потом этого уже совершенно точно не сделает, а потому нырнул глубже, перехватил железной рукой девичий стан и рванул наверх к столь желанному воздуху и солнцу, к Анне, которая, вне всякого сомнения, ждёт его на берегу (даст бог, благоразумия хватит в воду самой не соваться). Коварный омут не желал расставаться с такой близкой добычей, ледяными щупальцами обвивая ноги, спасаемая девица каменным мешком лежала на плече. Грудь горела от нехватки воздуха, Яков мысленно зарычал, рванулся изо всех сил и вырвался-таки из воды. Жадно полной грудью вдохнул, закашлялся до тошноты, чуть не выпустив из рук бездыханную девицу.
  - Яша! - раздался полный отчаяния крик Анны, стоящей по грудь в воде, и этот зов придал новых сил.
  Штольман поудобнее перехватил девицу и поплыл к жене, которая, хвала всем святым, не пыталась двинуться ему навстречу, но и на берег тоже не уходила. Гриша и Катя стояли у самой воды, кусая губы и испуганно глядя на родителей. Когда Яков Платонович выбрался на берег, сын с дочкой бросились к нему и прижались изо всех сил, не замечая того, как вода холодными ручейками стекает по их нарядам, холодя кожу. Штольман поцеловал Катю и Гришу в тёплые курчавые макушки, а затем осторожно уложил спасённую девицу на песок.
  - Она утопла, да? - боязливо прошептала Катюшка.
  - Не дышит, - вздохнул Гриша и крепко взял сестрёнку за руку.
  - Сейчас мы это поправим.
  Если бы не шебутной нрав Елизаветы Платоновны и её просто-таки фантастическая способность находить приключения на ровном месте, возможно, Яков Платонович и не знал бы, как спасать утопленников, или знания его в сём вопросе носили бы исключительно теоретический характер. Благодаря же неусыпным стараниям любимой сестры Штольман прекрасно знал, что и как нужно делать, потому как доводилось. Яков быстро ослабил платье на груди дамы, шнуровку корсета пришлось рвануть, ну да это ерунда, не те обстоятельства, чтобы по поводу наряда печалиться, а затем повернул спасаемую лицом вниз и с силой ударил ладонью по спине. Из рта дамы фонтаном хлынула вода, женщина отчаянно закашлялась, судорожно хватая ртом воздух, словно вытащенная из воды рыба.
  - Ожила, - Катюшка звонко засмеялась, хлопая в ладоши, - мама, мама, смотри, белочка ожила!
  Спасённой было ещё слишком плохо, чтобы хотя бы осмыслить происходящее вокруг, а Штольман машинально отметил, что характеристика дочери имеет резон, недоутопленница была удивительно веснушчатой, словно специально загорала не иначе, как с ситечком на лице. Анна сердобольно склонилась к спасённой даме и тут же удивлённо ахнула, широко распахнув голубые глаза:
  - Наденька?!
  - Кха-кха-кхАннушка, - прошелестела дама, слабо улыбаясь и делая вялую попытку подняться, - а мы... вчера... твоих родителей на вокзале... видели... они встречали...
  - Точно, белочка вчера с акулой на вокзале была, - с готовностью подтвердила Катюшка и тут же надула губы, - бабушка Маша ещё хотела, чтобы мы с ним здоровались.
  Яков на эти слова дочери только вздохнул. Конечно, стоило бы сделать замечание, всё-таки не гораздо людей с животными сравнивать, но, во-первых, на нотации сейчас нет ни сил, ни желания, а во-вторых, сравнения дочурки оказываются удивительно точными. Потому господин Штольман только плечами передёрнул (в мокрой одежде на ветру зябковато) и попросил детей:
  - Гриша, Катя, принесите мой жилет и сюртук, пожалуйста.
  - Сейчас, пап, - сын мячиком подпрыгнул на месте и бросился за одеждой.
  - Подожди меня, я с тобой! - завопила Катя, яростно пыхтя и семеня короткими толстенькими ножками, которые катастрофически никуда не успевали. Что это за наказание, право слово, скорей бы вырасти!
  Яков усмехнулся, покачал головой и отправился за пледом, в который укутал спасённую даму. Анне Викторовне, тоже изрядно промокшей, досталась одежда мужа, а ещё горячий поцелуй.
  - А как же ты, Яша? - Анна с тревогой прижала ладошки к мокрой насквозь ставшей прозрачной рубашке Штольмана. - Тебе же холодно.
  Яков Платонович обхватил ладонями лицо жены, мягко поцеловал её в губы и выдохнул, щекоча дыханием кожу:
  - Меня любовь греет.
  Наденька, ставшая невольной свидетельницей нежности, для посторонних глаз не предназначенной, мечтательно вздохнула и тут же опять отчаянно раскашлялась, обратив тем самым на себя внимание.
  Анна охнула, бросилась к подруге:
  - Тебе срочно нужно домой, ты же простудиться можешь!
  - Прости, - Наденька делала отчаянную попытку встать, но ослабевшие ноги не держали, - так глупо получилось...
  Штольман подхватил охнувшую от смущения даму на руки, вопросительно изогнул бровь.
  - Что?! - прошелестела Наденька, чувствуя себя героиней готического романа, не меньше.
  - Куда нести говорите, - в голосе Штольмана скрежетнула насмешка, для него чувства спасённой дамы тайной не остались и одобрения однозначно не вызвали. Для него во всём свете существовала лишь одна романтическая барышня, коей он готов был прощать даже чтение под одеялом (случалось и такое, ловили на, так сказать, месте преступления).
  Надежда отчаянно покраснела, опять раскашлялась и сдавленно сообщила, что они с мужем снимают дом у вдовы Бобрыкиной в Липовом тупике, что справа от Веселовской улицы. Яков согласно кивнул, хотел было предложить Анне вернуться с детьми домой, но поймал непреклонный взор жены и понял, что спорить бесполезно. Анна Викторовна опять, в который уже раз, вознамерена вмешаться в дела следствия, и, чёрт побери, у следствия нет ни сил, ни желания противостоять её намерениям.
  - И как же так вышло, что Вы оказались одна в столь ранний час, да ещё и на мосту?
  Надин слабо улыбнулась. Если бы не чудесное, иначе не скажешь, спасение, если бы не шагающая рядом подруга детства, если бы не двое очаровательных детишек, бабочками порхающие вокруг, она нипочём бы не сказала то, что камнем лежало на сердце вот уже несколько месяцев.
  - Понимаете... - Наденька кашлянула, потёрла безжалостно саднящий от воды нос, я каждый день прихожу на этот мост.
  Бровь Штольмана сардонически изогнулась, придав ему сходство с Мефистофелем, коего Надежда видела на премьере оперы "Фауст".
  - А зачем Вы каждый день ходили на мост?
  Надин отчаянно покраснела, судорожно вцепилась в руку идущей рядом Анны, зашептала с лихорадочной поспешностью:
  - Понимаете, это сложно объяснить... Я никому не говорила, ведь это сущий бред... Вы меня понимаете?
  - Пока не очень, - не стал лукавить Яков Платонович, с сожалением понимая, что спокойный отдых в Затонске только что сделал ручкой и скрылся в неизвестном направлении. Мрак, у них же с Аннушкой отпуск!
  - Мне кажется, что я словно в каком-то чаду нахожусь, дурмане каком-то. Вы поймите, я люблю своего мужа, я вышла замуж сама, никто меня не принуждал, он тоже меня любит, я знаю это, у нас всё прекрасно, - Надин сглотнула, откашлялась, - у нас всё замечательно.
  - Так это же хорошо, - Анна улыбнулась подруге, но Надин виновато отвела взгляд, ответила едва ли не равнодушно:
  - Да, хорошо...
  - Давайте вернёмся к вопросу, что Вы делали на мосту, - предложил Штольман.
  В завихрениях дамской логики он уже давно отчаялся разобраться, хотя опыт общения с прекрасным полом имелся вполне себе обширный, одна сестра с её многочисленными подругами и несравненная Аннушка с дочуркой чего стоят!
  Надежда смущённо затеребила плед:
  - Понимаете, я на мост каждый день прихожу, там так хорошо, спокойно, никто с разговорами не пристаёт. Я там... - дама смутилась, выдавила чуть слышно, - думаю.
  "Да, прав, тысячу раз прав Платон, когда говорит, что самое страшное - это молчание женщины, она тогда думать начинает, а разгребать последствия её размышлений приходится нам, мужчинам", - Штольман вздохнул, поудобнее перехватил Надежду:
  - И о чём же Вы думаете?
  - Да вот, пытаюсь понять, что же со мной происходит, - Надин криво улыбнулась. - Понимаете, днём всё замечательно, я порхаю на крыльях любви, уж простите за эту пошлую метафору, а ночью просыпаюсь в слезах в полном осознании совершённой непоправимой ошибки и до рассвета не могу заснуть. И самое удивительное знаете, что? Я ночью своего мужа даже видеть не могу, меня в прямом смысле слова передёргивает от его присутствия, у нас даже спальни с ним отдельные, понимаете? Но я же люблю его, и он меня тоже любит.
  Анна озадаченно прикусила губу. Она точно знала, что ей, например, плохо не с Яшей, а без него, и время суток на её отношение к мужу никак не влияет. Что же происходит с Наденькой? Супруги Штольман выразительно переглянулись, что-то явно было не так гладко в семейной жизни Надин, как ей хотелось бы думать.
  - Мы должны помочь, - одними губами прошептала Анна, и Яков согласно кивнул. Конечно, помощь госпоже Топорковой несколько меняла планы на лето, но не бросать же даму в беде! Тем более, что Аннушка уже всё решила, а это значит, что нужно непременно присматривать за голубоглазым ангелком, дабы она не влипла в очередную неприятность.
  - Вот мы и пришли, - Надежда с гордостью указала на небольшой домик, чьи стены до самых окон были густо увиты хмелем, - здесь мы с Феденькой и живём.
  Яков осторожно опустил Надин на землю, госпожа Топоркова покачнулась, но устояла, смущённо полыхая румянцем и рассыпаясь в многочисленных благодарностях. Пока происходил неизбежный в таких случаях обмен любезностей, дверь в дом распахнулась, явив высокого осанистого мужчину самого благообразного вида. При виде мокрой, закутанной в плед госпожи Топорковой мужчина охнул, побледнел и бросился с крыльца:
  - Наденька! Господи, что случилось?!
  Голос у мужчины оказался под стать внешности: густой, басовитый, точно сытое жужжание шмеля. Вообще весь облик незнакомца внушал доверие, располагал, но Якову Платоновичу неизменно чудилась какая-то нарочитость в манерах, интонациях, жестах. Всё было бы словно многократно отрепетировано, доведено до совершенства путём длительных тренировок. А ещё что-то в манерах и даже интонациях неуловимо напоминало Кирилла Владимировича Разумовского, что, согласитесь, тоже симпатии не добавляло. Пока госпожа Топоркова сбивчиво объясняла своему мужу, а это оказался именно он, что произошло, Штольман пытался найти разумное объяснение своей неприязни. Логика растерянно отмалчивалась, а вот интуиция вопила, что нужно хватать в охапку Аннушку и детей и бежать от этого господина как можно быстрее и дальше.
  - Да что же мы на улице-то стоим, прошу в дом, - пророкотал господин Топорков, внимательно глядя на Штольмана и Анну.
  Занявшая выжидательную позицию у папы за спиной Катюшка страдальчески засопела, крепко держащий сестру за руку Гриша тоже неодобрительно нахохлился. К счастью, родители проявили благоразумие и от приглашения отказались, сославшись на то, что промокли и устали.
  - Мария Тимофеевна нас сегодня на обед пригласила, - Фёдор Михайлович поймал руку Анны, прижал к губам, обворожительно улыбаясь, - надеюсь, Вы не возражаете?
  На Анну нахлынула странная слабость, видимо, дали знать усталость и страх за Яшу, он ведь чуть не утонул, спасая Наденьку. Чтобы как можно скорее избавиться от господина Топоркова, Анна Викторовна кивнула и едва ли не привалилась к груди мужа.
  - Всего доброго, увидимся за обедом.
  Убийственная вежливость Якова Платоновича вынудила Фёдора Михайловича вежливо улыбнуться и вернуться в дом, бережно уводя и Надин, словно позабывшую в присутствии мужа обо всех своих страхах и сомнениях.
  - Ты чего, Аннушка? - Штольман с тревогой всмотрелся в бледное осунувшееся личико жены.
  Анна слабо вздохнула, щёчки её порозовели, глазам вернулся прежний блеск, даже улыбка заиграла:
  - Я очень испугалась за тебя, Яшенька. Я люблю тебя.
  Яков прижал жену к себе, прошептал в ушко:
  - Я тоже тебя люблю.
  - А нас? - ревниво влезла Катюшка, с коей после ухода Фёдора Михайловича всю робость как ветром сдуло.
  Штольман и Анна обняли весело завизжавших детей:
  - И вас, конечно, как же иначе.
  Вопреки ожиданиям Анны, Яков предложил до того, как вернуться домой, снова сходить к реке, где поднялся на мост (Аннушке пришлось едва ли не силой удерживать сына и дочку, дабы они не бросились следом за папой) и самым тщательным образом изучил обломки перил. Вниз спустился уже не отец почтенного семейства, наслаждающийся отпуском, а суровый следователь, от чьего зоркого глаза не укроется ни один преступник. Гриша и Катя такую перемену в отце уловили, до самого дома вели себя смирно, за то потом бросились к сидящему на веранде дедушке Пете, громко вопя ему о происшествии на реке.
  - Господи, Annett, Яков вы целы? - Пётр Иванович с тревогой смотрел на племянницу и её мужа.
  - Дядюшка, всё в порядке, не переживай, - горячо заверила Анна и повернулась к супругу. - Ну, что ты нашёл на мосту?
  - Ничего, - Штольман покачал головой, а увидев, как Анна Викторовна разочарованно нахохлилась, добавил, - ничего, кроме подпиленных и расшатанных перил. Падение не было случайным.
  ***
  Яков Платонович не отказался бы подробнее сообщить о результатах своих изысканий, но тут из дома вышла в компании верной Прасковьи Мария Тимофеевна, громко ахнула, всплеснула руками, едва не уронив внушительных размеров корзину (дамы направлялись на рынок, дабы как следует закупиться к обеду) и тоном, не терпящим возражений, приказала:
  - Переодеваться. Немедленно.
  Штольман, согласный терпеть заботу исключительно от Анны (любимой можно совершенно всё) и сестры (от неё всё равно не отвяжешься), вздохнул и губы сжал, удерживаясь от колкостей. Анна подхватила мужа под руку, обезоруживающе улыбнулась матушке и прощебетала:
  - Конечно, матушка, не переживайте.
  Катя с Гришей переглянулись и решили отвлечь бабушку на себя, дабы она не стала задавать неприятные вопросы и ужасаться от полученных ответов. Честное слово, некоторые взрослые такие смешные, сначала сами спрашивают, чего им знать недолжно, а потом волнуются и пустырник чашками пьют, а то и вовсе кричать начинают!
  - Бабушка Маша, а ты пряник принесёшь? - Катюша похлопала глазами и солнечно улыбнулась, прекрасно зная, что устоять против её обаяния может только папа, да и то не всегда.
  - Два, с яблочным вареньем, - встрял Гриша, прикрывая отход родителей в дом.
  Катя презрительно наморщила нос:
  - Фу, лучше со смородиной.
  Гриша покосился на Петра Ивановича, который махнул рукой, продолжай, мол, Мария Тимофеевна ещё не отвлеклась.
  - Нет, с яблоком вкуснее.
  Катюшка выразительно закатила глаза, вздёрнула, как папа, бровь:
  - Да с чего вкуснее-то? Смородина она такая кисленькая, такая вкусная, а яблоко варёное на клей похоже, не вкусное.
  - То-то ты клейстер для гирлянд сжевала, - не преминул заметить Гриша, кося глазом на дедушку.
  Пётр Иванович одобрительно кивнул и с видом ценителя на премьере нового спектакля развалился в кресле. Мария Тимофеевна, услышав о съеденном клейстере, побледнела, опять взмахнула руками, выронив-таки несчастную корзину и обхватила Катю с Гришей за плечи:
  - Катюша клейстер ела?
  Малышка гордо кивнула головой, а Гриша пренебрежительно плечом дёрнул, с полным осознанием собственного превосходства глядя на сестру:
  - Давно, в два года ещё. И не весь, а так, попробовала.
  - Господи, - охнула Мария Тимофеевна, прижимая ладонь к груди.
  - Бабушка Маша, так это давно было, - Катя погладила госпожу Миронову по руке, наивно глазами похлопала, - а Вы что, клейстер никогда не кушали? И мама разве его не пробовала?
  Мария Тимофеевна поджала губы, чтобы не сказать, что поведение Анны всегда очень сильно выходило за рамки приличий, всё-таки не дело это, ругать мать в присутствии детей. Это подрывает авторитет к родительнице, хотя что может быть хуже, чем служба в полицейском управлении и разговоры с духами?! Гриша озадаченно покачал головой:
  - Странно, а папа говорил, что все малыши вечно всё в рот тянут.
  - Они так мир изучают, - поддакнула Катя.
  Мария Тимофеевна глубоко вздохнула, чувствуя своё абсолютное педагогическое бессилие, а потому решила перевести беседу в более безопасное русло. Обняв по очереди внуков и поцеловав их, госпожа Миронова пообещала:
  - Обязательно принесу вам пряников. Будьте умницами.
  Дети с готовностью закивали, скорчив мордочки сущих ангелочков, а когда Мария Тимофеевна ушла, Катюша толкнула брата локтем в бок и прошипела на ухо, встав на носочки, дабы дотянуться:
  - В следующий раз про тебя рассказывать будем.
  - Ага, - Гриша помолчал, выбирая проступок попроще, - можешь сказать, что я у папы трость грыз.
  Серо-голубые глаза сестрёнки вспыхнули таким восхищением, что брат почувствовал себя самым настоящим героем. Катя посопела немного, а потом потянула Гришу за рукав, привлекая внимание:
  - А давай, мы трость у папы возьмём...
  - Не получится, - оборвал, даже не дослушав задумку брат, огорчённо шмыгнув носом, - папа не даст.
  - А мы тихонечко.
  - Ха, - хмыкнул Гриша, - да от нашего папы разве что укроется? Он же на сто вёрст вперёд видит и на триста вглубь.
  Катюша печально вздохнула, признавая собственное поражение. Трость Якова Платоновича, а точнее, скрытый в ней клинок, были объектом вожделения для его детей, а потому господин Штольман старался не выпускать опасный предмет из виду. Он точно знал, что у Кати с Гришей хватит и сообразительности, и сил вывернуть клинок из трости, а значит, лучше не будить лиха, пока спит тихо.
  Вздохнув и посетовав на упрямство родителей, Катя и Гриша взявшись за руки направились к себе в комнату, но уже в коридоре девочка резко передумала и свернула к дедушке Вите, так обложившегося бумагами в кабинете, словно пытался спрятаться от посетителей. Невзирая на занятость дедушки (взрослые вечно всякой ерундой себя озадачивают), Катюшка залезла к нему на колени, обняла и со счастливым вздохом положила голову на плечо. Гриша, который помнил о том, что он взрослый мужчина, отвлекать деда не хотел, но когда Виктор Иванович его позвал, влетел в кабинет и нырнул к деду на грудь, чуть потеснив Катю.
  - Как на речку сходили?
  Разморённая теплом и уютом Катюша чуть было не вывалила всё, как есть, но Гриша быстро толкнул сестрёнку и ответил сдержанно:
  - Хорошо сходили, только не купались, вода холодная.
  - Угу, у папы аж губы посинели, когда он тётеньку из воды доставал, - ляпнула Катюша и тут же шлёпнула себя ладошкой по губам, - ой...
  - Болтушка, - укорил Гриша.
  Виктор Иванович нахмурился и устроил внукам форменный допрос, не хуже, чем папенька. Узнав о происшествии на мосту, Виктор Иванович безотлагательно направился к дочери, дабы удостовериться, что с ней и её супругом всё благополучно.
  Счастливо миновав матушкиных нотаций и оказавшись в своей комнате, Анна зябко обхватила себя руками за плечи, в тщетной попытке удержать дрожь.
  - Замёрзла? - Яков притянул жену к себе, обнял, щедро делясь силой и убаюкивающим теплом.
  Аня вскинула на мужа большие, блестящие от непролитых слёз глаза:
  - Я очень испугалась за тебя, Яша.
  - Не стоит, - прошептал Яков, нежно целуя жену и одновременно расстёгивая ряд мелких пуговок на её платье, - всё будет хорошо.
  Анна судорожно всхлипнула, запрокидывая голову и прикрывая глаза. С приглушённым шлепком упало на пол платье, Штольман подхватил с кровати одеяло и тщательно закутал в него супругу.
  - Яша! - возмутилась Анна Викторовна, укоризненно сверкнув глазами.
  Яков приподнял голову супруги за подбородок, опалил поцелуем губы:
  - Нам нужно переодеться.
  - Ваше благоразумие, Яков Платонович, делает Вам честь.
  Глаза Штольмана опасно блеснули, в голосе зазвучала обольстительная хрипотца, от которой сердце Анны сладко замирало:
  - Моё благоразумие непрестанно подвергается соблазну.
  Увы, суровая проза жизни решительно вмешалась в романтику семейного счастия стуком в дверь и голосом Виктора Ивановича:
  - Анна, Яков, можно к вам?
  - Минуту!
  Анна залилась ярким смущённым румянцем, вскочила, чуть не уронив одеяло.
  - Не волнуйся, - Штольман поцеловал жену, быстро натянул на себя сухую одежду и помог Анне со множеством мелких пуговиц на платье.
  - И почему дамские туалеты такие неудобные? - Аннушка сердито дёрнула за шнуровку. - Ведь это же немыслимо, столько кружавчиков и пуговичек!
  - Ещё скажи, как Катюшка, в штанишках удобнее, - поддел жену Яков.
  Анна звонко рассмеялась и крикнула:
  - Входи, пап.
  Дверь распахнулась, и в комнату проворным мячиком влетела Катюшка, за ней Гриша и лишь после Виктор Иванович. Катя моментально прыгнула на руки к папе, повозилась, устраиваясь поудобнее и громко благостно вздохнула. Жизнь, определённо, удалась, и тысячу раз глупец тот, кто станет утверждать обратное. Гриша, огорчённый тем, что отец уже занят, покосился на взрослых и присел на краешек стола, точно воробей на ветку и стал внимательно прислушиваться к разговору взрослых.
  - Яков, а ты уверен, что перила нарочно сломали? - Виктор Иванович всегда перепроверял любую поступающую к нему информацию, потому и считался одним из лучших адвокатов не только в Затонске, но и соседнем Зареченске.
  Штольман коротко кивнул:
  - Уверен. Перила специально расшатали, да ещё и подпилили. Падение госпожи Топорковой не было случайным.
  - Господи, - Анна взволнованно прижала ладонь к груди, - нужно немедленно сообщить в полицию.
  - Связать покушение конкретно с Надин Топорковой не получится, - Виктор Иванович вздохнул, по адвокатской привычке заложил руки за спину, как делал всегда во время процессов. - Она вполне могла оказаться случайной жертвой, мало ли, кто имеет привычку прогуливаться по мосту.
  - Согласен. Но оповестить о происшествии полицию всё-таки стоит, - Яков решительно подхватил жилет. - Сейчас схожу.
  - Я с тобой! - выпалила Анна и тут же поморщилась, услышав голос матери, зовущей её.
  - Что-то мне подсказывает, Аннушка, - Виктор Иванович привлёк дочь к себе, поцеловал в висок, - что у Машеньки на тебя иные планы.
  Штольман осторожно опустил недовольно засопевшую дочку на пол, поцеловал жену:
  - Не волнуйся, я быстро.
  Более всего Анне Викторовне хотелось последовать за супругом, но вместо этого пришлось спуститься вниз к Марии Тимофеевне, выслушивать её привычную, со временем ничуть не изменившуюся воркотню о том, что прилично делать замужней даме, а что нет и помогать готовить праздничный обед, на который было приглашено семейство Топорковых.
  - Мам, а ты знакома с супругом Наденьки?
  Мария Тимофеевна расплылась в благостной улыбке:
  - Мы виделись с ним на вокзале, такой обходительный мужчина и так пылко любит свою жену.
  Анна помолчала, старательно раскладывая столовые приборы, а потом не утерпела и задала новый вопрос:
  - А тебе не показался он... странным?
  - Странным? - брови Марии Тимофеевны взлетели вверх, точно птицы. - Анна, боже мой, ну что за глупости! Вечно тебе то духи, то ещё непонятно что мерещится! Господин Топорков милейший человек, очень умный и обходительный и, кстати, Надин к своим делам купеческим не пускает, потому как нечего даме интересоваться мужскими делами, а паче того...
  - Мама! - Анна страдальчески поморщилась.
  Участие Анны Викторовны в расследованиях было вечным краеугольным камнем в отношениях матери и дочери. Мария Тимофеевна страстно мечтала видеть дочку почтенной матроной, ничем, кроме ведения дома и воспитания детей не интересующейся, но Аннушке такая жизнь была не по вкусу. К счастью, Яков полностью разделял взгляды жены, от помощи никогда не отказывался и если чего и просил, то лишь быть осторожнее. Впрочем, Анна просила его о том же самом.
  Мария Тимофеевна сердито поджала губы, но потом решила, что ссориться с недавно приехавшей дочерью глупо и поспешила сменить гнев на милость. Бог с ней, видимо, времена действительно меняются безвозвратно, лишь бы дочка была счастлива. За полчаса до обеда Мария Тимофеевна с Анной отправились переодеваться. Матушка огорчалась, что не успела вызвать куафёра на дом, а саму Анну Викторовну печалило отсутствие супруга, коий как ушёл в управление, так ещё и не возвращался. Видимо, господин полицмейстер решил воспользоваться счастливым случаем и озадачить бывшего подчинённого новыми заковыристыми делами. А она, вместо того, чтобы быть с Яковом, наряды выбирает! Анна мстительно потянула из шкафа платье в мелкую бледно-лиловую полоску, чьё декольте украшал кокетливый бантик. Мария Тимофеевна это платье не любила, уверяя, что дочь в нём похожа на легкомысленную кокетку, сама Анна тоже не сильно жаловала, но сейчас захотелось надеть именно его и никакое другое.
  - И правильно, пусть господин Топорков думает, что ты пустоголовая кокетка, - тётка Катерина появившись из воздуха вальяжно опустилась прямо на стол, ещё и ногу на ногу закинула.
  - Катерина, - устало вздохнула бабушка Ангелина, сама прекрасно понимая всю тщетность воззваний к мятежной родственнице.
  - Что?! - окаченной водой кошкой фыркнула Катерина. - Или скажете, что лучше будет, если сей господин сразу поймёт, что перед ним умная дама, да ещё и сильный медиум? Как вы, почтеннейшие, думаете, сколько после этого проживёт наша дражайшая Анна Викторовна?
  - Может, лучше зелёное выбрать? - осторожно предложила Марта Васильевна. - Оно очень симпатичное.
  - Угу, господин Пушкин "Барышня-крестьянка". К сему наряду лапоточки нужны и корзинка всенепременно.
  - Лучший наряд для любой дамы - это то, чем наградила её природа, - философски заметил Иван Афанасьевич, салютуя Анне рюмкой коньяка, до коего был превеликим охотником ещё при жизни.
  Катерина всплеснула руками, с неприкрытым восхищением и издёвкой глядя на мужчину:
  - Гольём советуешь пойти?! Даже и не сомневаюсь, такое облачение произведёт полный фурор!
  - Хватит, - бабушка Ангелина властно пристукнула рукой, отчего подпрыгнула стоящая на столе чернильница, - замолчали все и успокоились. Анна сама выберет наряд... надеюсь всё же достойный двух наших славных родов.
  Анна сверкнула глазами (мало ей маменькиных нотаций, теперь ещё и призрачные родственники опекать вздумали) и вытянула светло-зелёное. Пусть, пусть она будет простушкой, барышней-крестьянкой, как её обозвала тётка, главное - обмануть Фёдора Михайловича.
  Приглашённые гости явились с долженствующим по правилам хорошего тона опозданием на десять минут. Господин Топорков с самыми высокопарными выражениями, заставившими голову Виктора Ивановича опять подозрительно зачесаться в предчувствии развесистых рогов, вручил зардевшейся Марии Тимофеевне букет цветов. Рдеющая щеками от смущения Наденька, непрестанно озирающаяся по сторонам в поисках Анны, передала госпоже Мироновой яркую коробку конфект.
  - Прошу, гости дорогие, проходите, - Мария Тимофеевна приглашающе взмахнула рукой. - С моим супругом, Виктором Ивановичем, его братом с супругой вы уже знакомы.
  - Добро пожаловать, - приветливо улыбнулась Варвара Петровна, испытывающая к гостю одновременно расположение и недоверие. Казалось бы, очаровательный мужчина, обаятелен и вежлив, но хочется отчего-то держаться от него в стороне, как от зловонного болота.
  - А где же Аннушка? - курносый веснушчатый носик Надин обиженно дрогнул, как у попавшего в силки кролика.
  Услышать ответ на сей вопрос Мария Тимофеевна и сама бы не отказалась, мало того, что Яков Платонович всё ещё не возвернулся, так и Анна вниз не спустилась, а ведь давно должна уж платье переменить да сойти к гостям. Гриша с Катей тоже не идут, хотя это и не так уж плохо, если вспомнить их не самое благостное поведение на вокзале.
  - Annett скоро будет, - Пётр Иванович привычно отвлёк внимание с племянницы, наверняка вершащей очередную шалость, на свою персону.
  Мария Тимофеевна метнула выразительный взгляд на никак не желающего остепениться родственника, но распекать его в присутствии гостей не стала. А тут ещё, словно специально дожидаясь, когда её позовут, вниз спустилась Анна Викторовна в светло-зелёном платье самого что ни на есть простого кроя. Мария Тимофеевна при виде такового наряда дочери чуть в голос не застонала. Это же надо было такое выбрать, да сие платье Анну превращает в сельскую простушку, никогда не только не бывавшую, но даже не слышавшей о стольном Петербурге!
  - Аннушка! - Наденька всплеснула руками, метнулась к подруге, крепко обняла её и запищала, точно сказочная мышка-норушка. - Да как же я рада тебя видеть, спасительница моя!
  Мария Тимофеевна удивлённо приподняла брови, косясь на мужа и деверя, которые изумлёнными ничуть не выглядели.
  - Спасительница?
  Фёдор Михайлович очаровательно улыбнулся, поцеловал госпоже Мироновой руку, самым обворожительным образом пояснив:
  - Ваша несравненная дочь вместе с супругом избавили меня от скорбной участи вдовца.
  - Да неужели? - ахнула Мария Тимофеевна, выразительно глядя на Анну и всем своим обликом утверждая неизбежность неприятного разговора л правилах безопасности, приличествующей благовоспитанной особе.
  К искреннему облегчению Анны Викторовны, именно в столь напряжённый момент вернулся Яков Платонович, приветливо поздоровался с Виктором Ивановичем, его супругой, повернулся, чтобы приветствовать Петра Ивановича и Варвару Петровну, да так и замер, глядя на господина Топоркова. Тот тоже с интересом присматривался к мужчине, знакомство с коим сложно было назвать даже шапочным. А учитывая, что именно сей господин спас от неминуемой гибели Надин, относится к нему невнимательно совершенно точно не стоило. Петру Ивановичу, наделённому богатым воображением, два мужчины, стоящие друг напротив друга, напомнили волка и вышедшего ему наперерез волкодава. Оба зверя крупные, сильные, вышедшие победителями из страшных схваток, а потому не спешащих рычать и скалить зубы, но готовые, если придётся, защищаться до последней капли крови.
  Анна уловила повисшее в воздухе напряжение, подхватила мужа под руку и беззаботно, как того требовал облик сельской простушки, прощебетала, глядя на матушку:
  - Полагаю, обед уже подан?
  Мария Тимофеевна величественно повела рукой:
  - Прошу к столу.
  - Позвольте, я Вас провожу, - Фёдор Михайлович, довольный тем, что появилась возможность под благовидным предлогом прекратить безмолвный поединок с сероглазым супругом Анны Викторовны.
  Мария Тимофеевна кокетливо улыбнулась:
  - Благодарю.
  Виктор Иванович подхватил под руку Наденьку Топоркову, смущённо полыхнувшую румянцем так, как это умеют лишь расцелованные солнцем барышни, до самых кончиков ушей.
  То ли специально, то ли случайно, но за столом Яков Платонович и Фёдор Михайлович оказались друг напротив друга. Воспользовавшись возникшей во время раздачи закусок паузы, господин Топорков мягко пророкотал, глядя на Штольмана:
  - Так получилось, что нас ещё не представили...
  - Штольман Яков Платонович.
  Голос господина следователя веял холодом, точно ледяная гора, Виктору же Ивановичу отчётливо вспомнился поединок с поручиком Садковским, даже звон поймавшего клинок клинка помстился. Фёдор Михайлович озадаченно нахмурился:
  - Позвольте спросить, Штольман Карл Платонович Вам не родственником ли будет?
  - Брат, - коротко отозвался Штольман, словно атаку отразил и тут же нанёс ответный удар. - А Вы с ним знакомы?
  Господин Топорков улыбнулся, пусть и несколько принуждённо:
  - В банке Карла Платоновича хранятся мои капиталы.
  "Учтём", - мысленно пообещал Яков Платонович, похвалив себя за то, что именно Карлу отправил запрос о Топоркове.
  Пётр Иванович, чьё любопытство никогда не знало угомону и неоднократно приводило к многочисленным бедствиям, завёл вроде бы непринуждённый разговор, целью коего было узнать, как можно больше о Фёдоре Михайловиче. Увы, господин Топорков не спешил откровенничать, совместные усилия братьев Мироновых и господина Штольмана помогли прояснить лишь факт двойного вдовства Фёдора Михайловича.
  - И что же случилось с Вашими супругами? - Анна наивно похлопала глазами, своим образом провинциальной простушки вызывая удивление у отца и укоризну со стороны матушки.
  - Увы, - Фёдор Михайлович трагически вздохнул, скорбно заломив брови, - моя первая супруга простыла на балу, а вторая умерла от сердечного приступа.
  - Трагическая история, - саркастически заметил Яков Платонович, удостоившись огненного взора со стороны Марии Тимофеевны, Наденьки и даже Варвары Петровны.
  Аннушка под столом положила ручку на бедро мужа. Намерения у Анны Викторовны были самые что ни на есть наилучшие, успокоить мужа, а то уж больно он на господина Топоркова рычит, только вот привели они отнюдь не в горние хрустальные выси, где царит умиротворение и всепрощение. Яков Платонович действительно отвлёкся от Фёдора Михайловича, пусть и на краткий миг, а всё же целиком и полностью сосредоточившись на нежной ручке и её прелестной обладательнице, покорившей сердце и душу неприступного следователя.
  - Какое счастье, что твой супруг, Аннушка, меня спас, - прощебетала Надин, возвращая Штольмана с небес радужных на землю грешную, - даже представить жутко, что могло бы произойти. А помнишь, Annett, как ты меня в гимназии спасла, когда меня по ошибке в пустом классе заперли? У меня тогда ещё припадок случился, доктора сказали от этой, - Наденька покрутила ладошкой, вспоминая, - клаустрофобии.
  Яков Платонович, неприметно наблюдавший за Фёдором Михайловичем, отметил, как хищно сверкнули глаза господина Топоркова и поспешил перевести разговор, но Наденьку отвлечь оказалось непросто. Движимая исключительно благими намерениями госпожа Топоркова красочно описывала, как задыхалась в запертом классе, как её грудь и голову словно стискивали незримые обручи.
  - Аннушка, чтой-то мне припоминается, что Надин в детстве потолковей была, - тётка Катерина цинично поморщилась, так уютно устраиваясь за столом, что Анну потянуло предложить ей чашечку чая. - Эта дурёха своими руками с азартом, да ещё и распевая в голос, копает себе могилу.
  - Так знамо дело, - Иван Афанасьевич оценивающе посмотрел на накрытый стол и разочарованно поморщился, не обнаружив не только коньяка, но даже слабой наливочки, - барышня - она либо красивая, либо умная, третьего... - родственник закашлялся, опасливо поглядывая на нахмурившуюся Анну и приторно улыбающуюся тётку Катерину.
  - Продолжай, соколик, не молчи, - почти пропела Катерина, похлопывая веером по ладони, - так какие барышни-то бывают?
  Иван Афанасьевич смущённо крякнул. Он, конечно, призрак, а значит, убить его нельзя, но это же не значит, что никто даже не попытается причинить вред! Особенно эта ведьма, Катерина, с неё станется и тройным морским узлом завязать, чистый бес, не иначе, как по ошибке родившийся в девичьем теле. Слава богу, Аннушка другая, помягче всё же, хотя порой и в ней просыпаются черты Катерины.
  - Так какие барышни-то бывают? - веер в руках тётки Катерины затрещал, согнувшись дугой.
  - Умницы и красавицы, - рыкнул, признавая поражение Иван Афанасьевич, - да ещё вроде тебя, безг... кхм, боевитые.
  Мария Тимофеевна с неудовольствием заметила, что дочь застывшим взглядом смотрит куда-то, словно духов видит, и сердито поджала губы, бросив укоризненный взгляд на Петра Ивановича. Это ведь он, шалопут, вбил Анне в голову все эти спиритические бредни! Мария Тимофеевна досадливо фыркнула, прошептала негромко и внушительно:
  - Анна.
  - Аннушка, отомри, - тётка Катерина неспешно растворялась в солнечных лучах, - а то твоя матушка скоро громы и молнии метать начнёт, аки туча грозовая.
  Анна Викторовна вздохнула, с вежливой улыбкой повернулась к матери, всем своим видом демонстрируя полнейшую невинность:
  - Да, матушка?
  Мария Тимофеевна укоризненно покачала головой, но дочь демонстрировала прямо-таки ангельскую кротость и послушание, Катюшка, когда ей что-то нужно было, точь-в-точь также себя вела. Кстати, а дети-то где? Госпожа Миронова обернулась к детскому столику, но там было пусто. Это ещё что за новости?!
  - Катя с Гришей устали после прогулки, гости могут их ещё больше взбудоражить, - прощебетала Анна.
  Яков Платонович скептически приподнял бровь. Катюшкиной душевной крепостью можно было смело выбивать самые крепкие замковые ворота, да и Гриша отнюдь не был божьим одуванчиком, способным потерять покой от визита гостей. Другое дело, что детям обворожительнейший Фёдор Михайлович ни капли не понравился, а потому видеть его они не пожелали. Впрочем, самому Штольману господин Топорков тоже не пришёлся по душе, другое дело, что взрослому от нежеланного приёма сбежать труднее.
  Фёдор Михайлович излучал обаяние, Мария Тимофеевна с Варварой Петровной тихо млели, слушая его бархатистый, таким только серенады под балконом распевать, бас. Наденька не сводила с мужа влюблённых глаз, а вот оба брата Мироновы и Яков Платонович всё сильнее хмурились, невольно вспоминая кто волчий капкан, кто пана Гроховского, а кто и марсельского убийцу с игривым прозвищем Шалунишка. Анне Викторовне общение с господином Топорковым тоже особой приятности не доставляло, всякий раз, как гость обращал на неё внимание, к горлу дамы подкатывал комок тошноты, перед глазами всё начинало расплываться, как после зелья куафёра Мишеля. Как назло, Фёдор Михайлович никак не желал оставлять Анну в покое, то прося её рассказать что-нибудь из гимназического прошлого, то благодаря за спасение Надин, то интересуясь, когда они с супругом смогут нанести ответный визит вежливости. В конце концов Анна не выдержала, встала из-за стола:
  - Прошу прощения, я устала.
  - Анна! - Мария Тимофеевна досадливо покачала головой. Ну никакого сладу с этой девчонкой, замужество её ничуть не исправило!
  - Я провожу, - Яков подхватил жену под руку и бережно вывел из столовой, скрывая беспокойство за привычной суровостью, коей, впрочем, уже мало кого мог обмануть.
  Виктор Иванович с братом посмотрели вслед вышедшим едва ли не с завистью, им так просто улизнуть от гостей Мария Тимофеевна точно не даст. Если только под предлогом проведать Анну? Пётр Иванович покосился на родственницу и тоскливо вздохнул. Нет, такой предлог тоже не сработает, а жаль, тем более, что вид у Аннушки, когда она выходила, действительно был болезненным.
  К счастью, стоило лишь Анне Викторовне покинуть столовую, как она моментально почувствовала себя лучше.
  - Как ты, Аня?
  Аней Яков называл жену редко, лишь в пору сильного душевного смятения, а потому Аннушка особенно ценила это милое обращение. Из-за угла высунулась насупленная мордочка Катюшки. Девчушка огляделась по сторонам, увидела родителей и, восторженно пискнув, бросилась к ним, в этот раз с размаха обняв маму за ноги, а папу предоставив брату. По справедливости, с коей в семействе Штольман принято было считаться с ранних лет. Гриша на руки к отцу проситься не стал, не маленький всё-таки уже, но крепко-крепко обнял, впитывая дарящую покой и уверенность силу. Мальчик, пусть и неохотно, но признавал, что в присутствии гостя ему не по себе, а Катюшка и вовсе откровенно заявляла, что боится акулы. Маленькая ещё, что с неё возьмёшь.
  - Акула ушла? - пропыхтела Катя в мамино платье.
  Из груди Анны помимо воли вырвался тяжёлый вздох:
  - Нет ещё.
  Губки дочки обиженно затряслись, носик наморщился. Как же так, почему папа, такой большой и сильный, не прогонит эту противную акулу?! Он же дракон, а драконы сильнее, он сам говорил! В дверь постучали, Прасковья, обсуждающая с нянюшкой рецепт крыжовенного варенья, поспешно открыла. На пороге стоял, деловито пошмыгивая курносым носом и время от времени по-мушиному потирая ногу о ногу, мальчишка-курьер с телеграфа. Увидев новую, ещё не обстрелянную чарами, жертву обаяния, Катя моментально высвободилась из маминых объятий, подошла к мальчику и воззрилась на него, прикусив кончик указательного пальца и чуть склонив к плечу кудрявую голову. Курьер поспешно вытер рукавом нос, выпятил грудь и солидным баском, так и норовящим сорваться на детский дискант, протянул:
  - Яков Платонович, Вам ответ на Вашу телеграмму в Москву. Извольте получить и расписаться.
  - А как тебя зовут? - Катя склонила голову к другому плечу, позволил тщательно уложенным кудряшка красиво перекатиться по спинке.
  Мальчишка, не ожидавший встретить такую нимфу, засопел, растерянно помаргивая. В присутствии девчонок он терялся, чувствуя себя неуклюжим и не очень-то сообразительным, хотя на телеграфе его хвалили. Катя подождала ответа, а потом вынесла вердикт:
  - Ты мне нравишься. Люблю ёжиков.
  Причём тут ёжики, курьер не понял, отчаянно покраснел и пискнул, яростно полыхая ушами:
  - Тимоха я.
  - Яблочко будешь, Тимоша? - Катя с видом прародительницы Евы вытащила из передничка яблоко и протянула мальчику.
  Тот зачарованно взял, не смея надкусить дивный плод, подаренный юной прелестницей. Яков, вышедший буквально на пару минут за пером, вернувшись обнаружил курьера полностью деморализованным и начисто позабывшим о цели визита.
  "Ох уж эти женщины, - усмехнулся Штольман, вспоминая с лёгкой полуулыбкой, как часто сам вот так вот плавился под небесно-голубым взором Анны, забывая о делах, да что там, едва ли не дар речи теряя, - великой властью над нами наделены".
  Гриша смотрел на Тимоху с нескрываемым сожалением, мягкий деспотизм сестрёнки он знал на собственном опыте, Анна и нянюшка старательно зажимали рот рукой, чтобы не рассмеяться.
  - Итак, где ответ на телеграмму? - Штольман поймал растерянный взгляд мальчишки и пояснил. - Ты сказал, что принёс мне ответ на мою телеграмму в Москву.
  - Сказал, - авторитетно подтвердила Катя, - я сама слышала.
  Спорить с таким авторитетом Тимоха ни за что бы не насмелился, а потому поспешно засунул руку за пазуху и вынул тщательно сложенную бумагу, разгладил чуть подрагивающими от волнения (девочка же смотрит!) руками и подал с поклоном:
  - Вот-с, извольте. В получении распишитесь.
  Штольман поставил решительный росчерк и забрал ставший необходимым ответ. Тимоха горестно вздохнул, понимая, что дело сделано, а раз так, то и оставаться в доме господина адвоката Миронова больше нет повода, и тут Катя решительно взяла его за руку:
  - Ты до которого часа на службе?
  Вопрос часто задавался папе, а потому малышка очень хорошо запомнила мудрёную фразу и без труда воспроизводила. Тимоха озадаченно хлопнул глазами, но потом солидно выпятил вперёд то, что при сытой и безбедной жизни лет так через ...дцать могло стать брюшком:
  - Ныноче да пяти, зато завтрема выходной.
  Девчушка захлопала в ладоши:
  - Чудно! Значит, приходи завтра к нам, вместе гулять будем. Придёшь?
  Даже если бы прямо сейчас разверзлись тверди небесные и из них вылез Люцифер, требуя, чтобы Тимофей забыл кудрявую девочку, мальчика это не остановило бы. Тимоха кивнул, пылко поклялся:
  - Приду! Богом клянусь, приду!
  Счастливый курьер вылетел за дверь, Гриша тяжко вздохнул и пошёл выцарапывать на гребешке ещё одну царапину, счёт сестрицыным победам, а то потом, коза такая, вырастет и не поверит, что ещё малявкой головы мальчикам кружила. Катя, довольная тем, что обзавелась новым другом, бросилась было к родителям, но услышала голоса из столовой (вроде как на веранду собрались выходить), посмурнела и шмыгнула к себе, верная нянюшка отправилась следом. Яков развернул присланный ответ, пробежал глазами, нахмурился, перечитал ещё раз, внимательнее, задерживаясь на каждой строке.
  - Плохие вести? - Анна с тревогой смотрела на мужа, честно стараясь не читать из-за его плеча (знала, что Яков этого не любит).
  Штольман притянул жену к себе, протянул ей бумагу:
  - Вот, прочти.
  На первый взгляд в ответе Карла Платоновича ничего подозрительного не было. Выписка со счёта господина Топоркова, кою посторонним-то лицам видеть и не следовало бы, да брат родной посторонним ведь быть не может, краткая справка о двух предыдущих жёнах и буквально пара строк о самом Фёдоре Михайловиче. На первый, самый скользящий взгляд, всё было очень даже недурственно, только Карл Платонович прекрасно знал, что Яков поверхностным осмотром никогда не ограничивается. Вот, например, невинная фраза: "Первая супруга после бала почувствовала недомогание и скончалась, прохворав три дни", сопровождалось упоминанием того, что за месяц до трагедии госпожа Топоркова отписала своему обожаемому супругу всё своё состояние, а было оно немалым, пятьдесят тысяч. Да ещё как бы случайно делалась упоминание на историйку некоей Кристины, Анне Викторовне неведомой.
  - А что за Кристина? - Аннушка честно старалась, чтобы в вопросе не проскользнуло даже тени ревности, но судя по тому, как дрогнули уголки губ мужа, скрыть чувства полностью не удалось.
  Штольман поцеловал жену в озорной завиток на виске, щекотнул шёпотом кожу, прогоняя всех демонов ревности, кои насмелились вылезти на белый свет:
  - Ляпидевская. Муж отравил её из ревности прямо на балу, подсыпав яд в мороженое.
  - Какой ужас, - Анна зябко передёрнула плечами. Хоть Анна Викторовна и была спиритом, служащим в полицейском управлении стольного Петербурга, а всё же к смерти, особенно такой вот подлой, заугольной, от руки любимого, привыкнуть не могла. Да и не хотела, если по совести говорить.
  - И как вы изобличили преступника?
  - Сам пришёл, - Яков погладил жену по рукам, снимая напряжение, - не смог жить без любимой, видеться она ему стала всюду.
  Аннушка вздохнула.
  - Не, с господином Топорковым такой номер не пройдёт, - хмыкнула тётка Катерина, задумчиво почёсывая щёку, - он, коли покойников видеть станет, не в полицию побежит, а в лечебницу.
  Анна укоризненно посмотрела на тётку, намекая, что её присутствие несколько необязательно в данный, такой исключительно семейный момент и продолжила чтение. О второй супруге Фёдора Михайловича карл Платонович написал, что та принимала ванну, когда с ней приключился сердечный приступ. И опять скользнула вроде бы непримечательная фраза, что-то вроде: "Ну, ты же помнишь, как это бывает, Яша". Анна ткнула пальчиком в зацепившую строку и вопросительно посмотрела на мужа. Штольман нахмурился, сей момент он вспоминать не любил, но на что не пойдёшь во имя обожаемой супруги!
  Елизавете Платоновне Штольман, по единодушному мнению её братьев, следовало бы родиться мальчишкой, уж больно пытливый ум и непоседливая натура была у неё. В детстве Лизхен быстро перешла от сказок и сентиментальных романов к книгам детективным и готическим, питая особое пристрастие к литературе, связанной с делами следственными. В одной из таких книг барышня и прочла об интересном способе утопления: ни о чём не подозревающая жертва ложится в ванну, а преступник садится подле её ног, какое-то время занимает невинным разговором, а затем резко хватает за щиколотки и тянет под воду. Следов сопротивления на теле при сём душегубстве не остаётся, жертва погибает чаще от сердечного приступа, чем от утопления. Лизонька, натура деятельная, поведала о прочитанном братьям, те заспорили, утверждая, что следы душегубства всё одно должны остаться. Дошло до того, что решено было провести следственный эксперимент, а жертву и утопителя выбирали с помощью жребия. Погружаться в воду выпало Якову, он беспрекословно (на что только не пойдёшь ради истины) лёг в ванну, а Платон, коему предстояло изобразить душегуба, резко рванул за ноги. От совсем уж непоправимого братьев спасло провидение, не иначе. Платон Карлович приметил, что сыны о чём-то энергично шепчутся и решил проверить, какую именно шкоду затевает юное поколение семейства Штольман. Отец успел вытащить Якова из воды и откачать, попутно, словно чудное многорукое индийское божество, ещё и надавав подзатыльников остальным отпрыскам. Попало даже Лизхен, хотя вообще ей, как девчонке, многое сходило с рук. Прибывший доктор накапал Марте Васильевне успокоительных капель, Якову горькой, словно из гнилых овощей сваренной, микстуры, Платону Карловичу коньяка и приказал хоть привязать, а удержать отпрыска в постели пять дён, дабы сердечная мышца, претерпевшая серьёзную нагрузку, окончательно не надорвалась. Эти пять дней в жизни Якова были самыми длинными, хотя именно они избавили его от строгого батюшкиного выговора, закончившегося переносом всех следственных книг в рабочий кабинет и расстановкой отпрысков по углам. С тех пор Яков недолюбливал постельный режим (а доктора просто обожали его прописывать при любых, даже самых лёгких недомоганиях, не говоря уж про серьёзные травмы и ранения) и к идеям барышень относился с изрядной долей скепсиса, в чём Аннушка успела на собственном опыте убедиться.
  - Милый мой, - Анна погладила мужа по щеке, внутренне ужасаясь тому, что могла вообще его не встретить, не узнать.
  - Зато мы точно убедились, что следы всё же остаются, - Штольман смущённо улыбнулся, - чуть приметные, на ногах, если специально не искать, нипочём не увидишь.
  - А у госпожи Топорковой их не искали...
  - Именно. Аннушка, не хочу тебя волновать, но... Надин богатая особа?
  Анна прикусила губу. В гимназии вопросы состояния волновали мало, разговоры о удачных сделках и прочем, приносящем выгоду, казались непонятными и пролетали мимо ушей, но разница в тканях и фасонах форменных платьиц всё же была заметна. Да и экипажи, как и их отсутствие, тоже не ускользали от остроглазых девиц.
  - Отец Наденьки был очень богатым купцом первой гильдии, наряды для дочери привозил из Парижа и Лондона.
  - Был?
  Анна коротко кивнула:
  - Да, он умер в декабре 1889 от удара, тогда много всего произошло...
  Аннушка прикусила губу, воспоминание об исчезновении Штольмана обухом ударило по сердцу, выжигая слёзы из глаз. И пусть все беды растворились в прошлом, Яков не только вернулся, но и стал супругом, каждый день с коим дарит бесконечную радость, а боль от тех памятных дней не угасает, просто в благостные дни прячется в самых потаённых глубинах души, точно змея под камнем.
  - Я люблю тебя, Яшенька, - Анна порывисто прижалась к мужу, обняла его, трепетно заглядывая в глаза блестящими от слёз голубыми глазами, - не исчезай больше.
  - Никогда не исчезну, - хрипло прошептал Яков, - я люблю тебя, Аня...
  Супруги Штольман отвлеклись, а потому и не приметили, как лютой звериной злобой сверкнули глаза вышедшего в этот момент из столовой Фёдора Михайловича, как в зверином оскале блеснули зубы.
  - Может, ещё погостите? - Мария Тимофеевна была весьма рада новому знакомству, не понимая, почему супруг, зять, да и деверь тоже отнеслись к нему так холодно, даже, пожалуй, враждебно.
  - Не могу, милейшая Мария Тимофеевна, - пророкотал господин Топорков, целуя даме ручку, - дела-с. Должен отбыть из Затонске нынче же вечером.
  - А ты мне ничего не говорил, - протянула Наденька, надувая губки.
  Фёдор Михайлович виновато улыбнулся:
  - Прости, родная, захлопотался, сказать не успел.
  Анна и Яков, старательно держащиеся в тени коридора, словно боящиеся оказаться застуканными подростки, переглянулись, вспомнив о клаустрофобии госпожи Топорковой. Ох, не к добру господин Топорков вознамерился уехать, как бы он, пользуясь тем, что его якобы не было дома, не попытался в очередной раз овдоветь.
  - Может, Наденьке остаться у нас? - прошептала Анна на ухо мужу.
  Тот подумал немного, просчитывая варианты и покачал головой, шепнул в ответ:
  - С поличным поймать надёжнее.
  На прощание с Марией Тимофеевной у семейства Топорковых ушло ещё добрых пятнадцать минут, Анна как раз успела шепнуть дядюшке, чтобы прикрыл их с Яковом пред маменькой.
  - Не могу не спросить, Annett, что именно вы задумали? - Пётр Иванович, чьё настроение существенно улучшили скорое освобождение от слащавого до тошнотворной приторности Фёдора Михайловича и переданная сердобольной Прасковьей рюмочка вишнёвой наливочки, с любопытством посмотрел на Анну.
  Аннушка смутилась, затеребила кудряшку у виска:
  - Да так, прогуляться хотим.
  Пётр Иванович недоверчиво хмыкнул, однако же милостиво согласился прикрыть непоседу племянницу и её супруга, тоже того ещё сборщика шишек на буйную голову.
  Яков Платонович и Анна, стараясь ступать как можно тише, направились следом за четой Топорковых, радуясь тому, что те до Мироновых добирались пешком, решив прогуляться по хорошей погоде. Фёдор Михайлович ничем своих коварных намерений, буде таковые имелись, не проявлял, наоборот, всячески демонстрировал любовь и внимание то нежно приобнимая супругу за плечики, то подхватывая под ручку, при обходе высохшей лужи, коими, стоит отметить, дорога весьма обильна была. Глядя на такую заботу Анна даже начала сомневаться, не поторопились ли они записать господина Топоркова в душегубы. Какой ему резон в вечерних сумерках да без свидетелей нежность с любовью демонстрировать?
  - Да затем, что Наденька барышня сообразительная, её постоянно обольщать надо, иначе начнёт примечать несуразное, а паче того вопросы нехорошие задавать, - объяснила бабушка, недовольно покачивая головой. - А вы бы не ходили одни-то, небезопасно сие.
  Анна недовольно поморщилась. Малой ей матушкиных непрестанных наставлений, так ещё и призрачные родственники всё время норовят вмешаться, добро, что в основном с полезными сведениями, хотя и на советы не скупятся. Яков духов не видел и даже не ощущал их присутствия, но Аннушка порой дивилась, как точно его умозаключения совпадают с тем, что говорят призраки. Вот и сейчас Штольман посмотрел на освещённые золотистым светом окна небольшого домика Михаила Ивановича Ульяшина и остановился:
  - Ульяшина надо позвать, мы же всё-таки в отпуске, задерживать Топоркова не имеем права.
  Анна посмотрела на удаляющееся семейство Топорковых:
  - А как же Наденька? Может, мне дальше пойти, а...
  - Нет, ты останешься, а я пойду за ними.
  Хоть и не больно-то хотелось, да пришлось подчиниться, долго судить да рядить времени не было, от каждой краткой секундочки жизнь подруженьки зависела.
  ***
  Безмятежно-восторженное настроение Надин было подобно июльскому небу, единственным облачком печали на коем была скорая разлука с любимым мужем. По дороге к дому госпожа Топоркова всё допытывалась, какие такие спешные дела призывают его уехать, ведь утречком даже полсловечка ни о чём таком не обмолвился. Фёдор Михайлович отшучивался, ловко переводил разговор, но жена не отставала, проявляя не свойственную ей ранее настойчивость.
  "Вот привязалась, - думал господин Топорков, алчно проводя взором один особо ладный камушек, коим можно было бы размозжить голову жене, - ну да ничего, потерплю, теперь уж немного осталось. Главное, чтобы никаких следов не осталось, чтобы даже если догадается кто, всё одно ничего доказать не смог".
  Внезапно Фёдору Михайловичу показалось, что за ним кто-то наблюдает. Мужчина остановился, напряжённо всматриваясь в призрачно-серые сумерки, ловко скрадывающие окружающие предметы, прислушался, даже рот приоткрыл от усердия, но ничего не услышал. Помстилось, видимо.
  - Что с тобой, Феденька? - Надин с тревогой посмотрела на мужа. - Плохо стало, может, доктора позвать?
  Господин Топорков тряхнул головой и прибавил шагу. Жена всплеснула руками, бросилась следом то и дело срываясь на бег, точно собачонка, которую злой мальчишка волочит за собой на верёвке.
  - Да отвяжись ты! - рыкнул Фёдор Михайлович, но тут же, увидев в глазах Наденьки слёзы, перешёл на обволакивающее ворчание. - Право слово, Надин, ну что ты так суетишься? Спешу я потому, что на поезд опоздать страшусь, говорил же, что уезжаю.
  - Возьми меня с собой! - взмолилась Надин.
  Топорков не сдержался, глянул насмешливо, благо, сгущающиеся сумерки сие скрыли и ещё пуще прибавил шаг. Фёдор Михайлович уже давно решил, как именно избавится от жены, а потому, оказавшись дома, от помощи в предотъездных сборах отказываться не стал. Пусть хлопочет, хоть самому с вещами возиться не надо. Дорожный чемодан всхлипывающая Наденька собрала быстро, остановилась перед мужем, собачонкой заглядывая в лицо. Фёдор Иванович резко притянул к себе пискнувшую от неожиданности жену, смял губы поцелуем и властно кивнул, ничуть не сомневаясь, что приказ будет выполнен:
  - Пойдём.
  Надин покорно отправилась за мужем, не спрашивая, куда он её зовёт. Фёдор Михайлович привёл супругу к небольшому чуланчику, в котором хранились старые вещи и решительно распахнул дверь:
  - Где-то здесь фонарь дорожный должен быть.
  Наденька осторожно заглянула в чуланчик, и тут же мощный толчок в спину швырнул её в чулан, а дверь за спиной хлопнула, отсекая от внешнего мира. Безжалостно лязгнул засов.
  - Фёдя? - Надин шагнула к выходу, нашарила ручку, дёрнула, но дверь не шелохнулась. - Федя, Феденька, что ты делаешь? Открой меня!
  - Не открою, - донёсся приглушённый дверью голос мужа, - ты мне сама подсказала, как от тебя избавиться можно.
  Наденька сжала холодными от страха руками виски, простонала жалобно, точно вышвырнутый на улицу котёнок:
  - Не понимаю...
  - Дура потому что, - хохотнул Топорков, - подруженька твоя посообразительнее будет, а всё же мне не чета. И муженёк её как бы глазищами не сверкал, а ничего доказать не сможет. Желаю тебе сдохнуть в страшных муках, ненаглядная!
  Грудь Надин кольцом стянул ледяной панический ужас, несчастная вскрикнула, забилась о дверь, словно пойманная в клетку птичка, затем заметалась по чуланчику, вопя во всё горло и непрестанно спотыкаясь о рухлядь. Тьма становилась всё гуще, всё плотнее, мешая дышать, парализуя волю, отнимая разум. Довольный Фёдор Михайлович со звериным наслаждением прислушался к стонам жены, а затем подхватил чемодан и насвистывая беззаботный мотивчик направился к выходу.
  - Стоять, - прозвучал в полумраке холодный приказ.
  Топорков оскалился, всматриваясь в сумрак и досадуя, что в целях конспирации света не зажигал. Кого ещё черти принесли так некстати?! Бесшумно прошипев сквозь зубы проклятие, Фёдор Михайлович скользнул в тёмный угол, вынуждая преследователя шагнуть ближе и попасть в полосу лунного света. Так-с, и кто это не званный, нежданный пожаловал? В призрачном лунном свете показался Штольман, уверенно сжимающий в руке револьвер. Ну конечно, можно было и не спрашивать! Топорков опять оскалился, напрягся и бросил в Якова Платоновича чемодан, а сам быстрее перепуганного зайца бросился к выходу. Шанс спастись был, пока проклятый фараон (ха-ха, думал, он не признает петербургского сыщика, о коем каждая третья газета пишет, словно больше не о ком) опомнится, если повезёт, его вообще знатно чемоданом пришибёт, пока в погоню пустится, пока других ищеек на уши поднимет он, Фёдор Михайлович, по новым выправленным документам уж уедет из этого проклятого городишка. Не зря, видит бог, не зря он документы-то новые заказал, как чуял, зверь травленый, что пригодятся! Радужные мечты господина Топоркова были прерваны грубым, едва из сустава не выдернувшим руку, рывком. Фёдор Михайлович взревел от смеси боли, неожиданности и отчаянного нутряного осознания того, что всё кончено, больше ему не убежать.
  - Тише, голубь, тише, не брыкайся, - прогудел над ухом негромкий голос, - от меня не убежишь.
  Не убежишь?! Но это же не значит, что не стоит даже пытаться! Топорков рванулся, зарычал от мутной, волной поднимающейся и затапливающей разум ярости, но неизвестный держал цепко, так скрутил, что даже дышать тяжко.
  - Ульяшин, взяли его?
  Голос Штольмана заставил Фёдора Михайловича скривиться, с ненавистью прошипеть проклятие, досадуя, что словом нельзя убить.
  - А как же, Ваше выс-родие, - с ноткой гордости отозвался тот, что держал Топоркова, - от меня ему не уйти.
  Вспыхнувший свет больно ударил по глазам, заставил отвернуться и зажмуриться, а когда Топорков открыл глаза и проморгался, увидел Надин, доверчиво льнущую к Анне Викторовне. При виде супруга Наденька выпрямилась, мягко, но весьма решительно отстранилась от подруги и, шагнув к Топоркову пристально посмотрела ему в глаза, выдохнув короткое и полное сердечной боли:
  - За что?
  В глазах Фёдора Михайловича плеснул пламень диавольский, лицо исказилось от лютой злобы, побелевшие губы выплюнули:
  - Не-на-ви-жу.
  Надин слабо улыбнулась, стянула с пальца обручальное кольцо, подержала его немного в кулачке, словно прощаясь, а затем бросила в лицо мужу, прошептав:
  - А я тебя любила...
  Плавно развернувшись и слабым взмахом руки отказавшись от помощи подруги, Наденька величественно прошла в свою комнату и только там, крепко закрыв за собой дверь, рухнула на кровать, кусая подушку, чтобы заглушить рвущие сердце рыдания. Мужа она действительно любила.
  ***
  - Какой ужас, какой ужас, - причитала за завтраком Мария Тимофеевна, прижимая платок к губам, - а ведь казался таким приличным человеком, таким обаятельным!
  Пётр Иванович опустил взгляд в тарелку, старательно пережёвывая блинчик, дабы не ляпнуть, что лично ему Фёдор Михайлович никогда не нравился. Виктор, который вполне мог сказать то же самое, молча обнял жену, успокаивая и ободряя.
  - Так ведь и совсем можно веры в людей лишиться, - покачала головой Варвара Петровна.
  Мария Тимофеевна звучно хлопнула ладошкой по столу, строго взглянула на дочь, с самым наикротчайшим видом сидящую подле супруга:
  - Всё, больше никаких расследований. В конце концов, у вас отпуск!
  - Да, мамочка, - прощебетала Аннушка, глядя взором спустившегося с небес ангела.
  Братья Мироновы недоверчиво хмыкнули, Яков Платонович закашлялся, скрывая усмешку, а Гриша протянул папе телеграмму:
  - Пап, вот, у тебя из кармана выпало.
  Мария Тимофеевна безмолвно возвела очи к небу, вопрошая, за что ей такие тяжкие испытания. Ну неужели, Якова Платоновича, а значит и Анну, уже в Петербург призывают?! К счастью, телеграмма оказалась не от Варфоломеева из Петербурга, а от Михаила Платоновича из Кисловодска и была краткой, но весьма содержательной: "Приезжай всей семьёй. Открытие нового корпуса. Должны быть, иначе обижусь". Обижался самый добродушный брат семейства Штольман редко, но надолго, а потому портить с ним отношения было чревато. Яков посмотрел на Анну, подмигнул едва ли не пузырящейся от любопытства Катюшке, встрепал смоляные кудри Гриши и спросил всех собравшихся за столом:
  - Едем в Кисловодск? Михаил очень ждёт.
  - Увы, мы с Варенькой званы в Москву, - Пётр Иванович мечтательно прикрыл глаза, - собирается общество спиритов...
  - Петя, - укоризненно выдохнула Мария Тимофеевна, - ты опять?
  - Петенька очень хороший спирит, - Варенька с обожанием посмотрела на мужа, - он меня спас!
  Гриша с Катюшкой насупились, переглянулись, и мальчик чуть приметно мотнул головой, мол, дерзай, сестрёнка. Катя сложила губки бантиком, взмахнула ресницами и пропищала нежным голосочком:
  - Бабушка Маша, дедушка Витя, но вы же с нами поедете, правда?
  Малышкино обаяние было посильнее даже чар господина Топоркова, поскольку шло от чистого сердца и тёмных умыслов в себе не таило. Первым сдался Виктор Иванович, руками развёл:
  - Только если мешать не станем.
  - И никаких расследований, - строго добавила Мария Тимофеевна.
  Яков и Анна ответили разом, словно специально репетировали:
  - Конечно, мы же в отпуске.
  Мария Тимофеевна только выдохнула привычное:
  - Свежо предание.
  Глава 4. Убийственная ненависть, вечная любовь
  Если вы, милостивые судари и сударыни, в летнюю пору пресытились прелестями жизни в провинции, или возжелали насладиться изысканным обществом, да ещё и с пользой для здоровья, то вам непременно следует отправиться на воды. Что предпочесть, решайте сами, общество, по сути, что в необъятной нашей Российской Империи, что заграницей одинаковое, но коли жаждет сердце Ваше встреч романтических, взоров опаляющих, речей страстных, коли во сне вам слышится звон шпор, то лучше Кисловодска и быть ничего не может. Публика в сём городе удовлетворит любой, даже самый капризный вкус, на источниках можно встретить измождённых чахоточных барышень, томно чахнущих у фонтанов или же фланирующих под ручку по залам. Боже упаси Вас подходить к сим особам, если Вы не обладаете родословной, длинной не менее Днепра, роскошной каретой и туалетом от лучших парижских мастеров, Вы рискуете получить столь холодный приём, коий долго потом не забудете. Для амурных дел более подойдут девицы, прогуливающиеся парочками или группками по паркам и аллеям, задорно постреливающие глазками в сторону прохожих, особенно одиноких, а при виде военных и вовсе уподобляющихся певчим птицам с дивных островов. Также на водах Вы непременно встретите почтенные семейства в окружении чадов и домочадцев, отцы шествуют неспешно и подчас даже вальяжно, об руку с ними выступают матери, непрестанно посматривающие краем глаза за отпрысками, кои хоть внешне и выглядят сущими ангелочками, а так и норовят то в грязи извазякаться, то в траве поваляться, а то и вовсе столкнуться с кем-нибудь. Разумеется, в Кисловодске Вам не избежать бряцания шпор и огненных глаз военных, которые свято убеждены, что мундир, полыхающие на солнце аксельбанты и прикреплённое к бедру оружие отворяют любые сердца. Такая уверенность, вкупе с присущей всем, наделённым властью, внутренней силой и неизбывной военной лихостью становятся настоящей грозой для сердечек юных восторженных барышень, а также дам, истомлённых супружеством и мечтающих о страстной, воспетой во французских романах, любви. Стоит ли удивляться тому, что время от времени общество Кисловодска с удовольствием обсуждает то трагическую историю несчастной барышни, соблазнённой и брошенной, то дуэль меж двух офицеров, не поделивших какую-нибудь роковую красавицу. Одним словом, что бы Вы ни искали в период наслаждения летним теплом и негой, в Кисловодске, вне всякого сомнения, Вы обнаружите желаемое без труда.
  Михаил Платонович Штольман, считавшийся в Кисловодске и его окрестностях лучшим доктором, по долгу службы повидал всякого. Лечились у него и нежные барышни от разбитого сердца, и нервические дамы от припадков, а подчас доводилось и пули из дуэлянтов доставать, официальным законам да предписаниям вопреки, но об этом, сами понимаете, господин доктор старался особенно не распространяться. Новый корпус лечебницы, равно как и приезд братца Якова, был обещан уже давно, да то средств достаточно не находилось, то документы не соответствовали, то место никак не находилось, хотя всё уже давно было согласовано, проверено и подписано. Яков же Платонович тоже не спешил насладиться прелестями Кисловодска, каждый раз находя весьма убедительно объяснение своей невозможности нанести родственный визит. Михаил прекрасно понимал, что на самом деле удерживают брата отнюдь не дела, а, во-первых, острая неприязнь ко всему с лечением связанному (постельный режим Яков терпеть не мог, каждый раз приходилось чуть ли не целую кампанию по принудительному лечению разрабатывать). Во-вторых, Михаил Платонович часто самолично врачевал своего братца, штопал рану, оставленную дуэлью с князем Разумовским (было бы из-за кого стреляться, честное слово!), да и прочие следы непростой службы, а потому очень многое мог рассказать. Анна же Викторовна, супруга Якова, обладала удивительной способностью выманивать из собеседника всё, что ей было интересно, а о своём муже она хотела знать буквально всё (и про дуэль тоже, ох, уж это неистребимое женское любопытство!). Вот Яков Платонович и держал свою любознательную жёнушку как можно дальше от бесценного источника информации, вспоминая о том, что многая знания неизбежно несут многие скорби и в первую очередь для того, кто сии знания скрывал. Однако, когда долгожданный корпус таки построили и назначили дату открытия, Михаил Платонович решил всенепременно выманить брата к себе. В конце концов, даже самый лучший следователь Петербурга, а в том, что Якову подходит сей цветастый эпитет Михаил даже не сомневался, нуждается в отдыхе!
  К некоему даже удивлению господина доктора Яков Платонович отказывать в родственном визите не стал, наоборот, прислал телеграмму, что всенепременно приедет, да ещё и всем семейством, включая детей и тестя с тёщей.
  - Сонечка, это всё-таки случилось! - Михаил подхватил жену на руки, закружил, звучно поцеловал в щёку. - Он едет!
  Софья насмешливо приподняла брови:
  - И чем ты его заманил? Посулил подключить к проверке гостиницы господина Протасова?
  Михаил от такого предположения жены даже руками замахал:
  - Да боже упаси, его же тогда вообще не увидишь! Тем более, к Протасову и так проверяющий приехал, если верить госпоже Рябининой, аж из самого Петербурга.
  - Анфиса Олеговна редко ошибается, - Софья принахмурилась, головой покачала. - неужели слухи о беспорядках в гостинице основаны не только на зависти конкурентов?
  Михаил опять поцеловал жену:
  - Честно говоря, мне всё равно. Дела в гостинице к нам отношения не имеют, там и без нас разберутся.
  Софья передёрнула плечами, зябко поёжилась, кутаясь в платок, призналась с тяжким вздохом:
  - Маятно мне что-то, Мишенька. Сердце беду чует.
  Михаил, привыкший доверять интуиции жены, моментально насторожился, посуровел:
  - Беду в нашей фамилии?
  - Нет, но нас она тоже коснётся.
  Михаил Платонович задумался, прижал жену к себе, целуя в тёплую макушку, пахнущую лавандой и, совсем немного, лекарствами. Софья прикрыла глаза, убеждая себя, что интуиция - явление суть слишком недоказуемое, а потому слепо верить ей глупо. Только вот что прикажете делать, коли сердце так и заходится от беспокойства?!
  "Анне непременно обо всём поведаю, - решила женщина, - она с духами поговорит, авось и узнаем, откуда ветер буйный дует".
  Воспоминание об Анне Викторовне принесло успокоение, прогнало ноющее, словно больной зуб, предчувствие беды. Вот уж права матушка, говорившая, что ничего нет хуже, чем ждать и догонять!
  - Всё будет хорошо, - Михаил поцеловал жену в щёку, - я обо всём позабочусь, не переживай.
  Софья благодарно улыбнулась. И пусть супруг её не был героем в блестящей броне, не бряцал шпорами и не гонялся за коварными преступниками, очищая мир от зла, для неё он был самым лучшим. И обещания Михаил выполнял неукоснительно, а раз так, то всё непременно будет хорошо, они со всем справятся.
  ***
  Мария Тимофеевна была абсолютно счастлива, да и было из-за чего: дочка со всем своим семейством рядом, Виктор взял отпуск, а значит, эти блаженные дни никто не будет спозаранку ломиться в дом со слёзной мольбой помочь в одном весьма деликатном деле. А тут ещё и Кисловодск встретил яркой зеленью, одуряющими ароматами, на кои так щедро лето, жарой, разбавляемой иногда порывами свежего ветра с гор, пробуждающим в душе что-то такое волнующее.
  - Катя, смотри, - Гриша, восторженно озиравшийся по сторонам, толкнул сестру в бок.
  Катюшка сдвинула на затылок новую соломенную шляпку (как у мамы, а потому особенно любимую, хоть и не очень-то удобную) и пронзительно завизжала, со всех ног бросаясь к встречающим:
  - Дядя Миша! Тётя Соня!
  Михаил невольно крякнул, когда крепкое девичье тельце бухнулось в него с силой ядра небольшой пушечки, подхватил малышку на руки:
  - Ух ты, как ты выросла!
  - Мне уже пять, - Катя вздохнула, вспомнив, что обманывать нехорошо и неохотно добавила, - ну, почти.
  - Красавица, - Софья поправила так и норовящую свалиться на глаза девочки шляпку, - вся в маму.
  - И папу тоже, - Катюшка хотела позвать брата, но тут же отвлеклась, широко распахнутыми глазами глядя на офицера в самой настоящей бурке.
  Восторженная девочка тут же решила, что это и есть тот самый легендарный Затонский оборотень, а рядом с ним непременно идёт его девушка, Василина. Катюшка вздохнула, проследила зачаровавшую её пару взглядом до поворота и тут же заприметила мужчину с длинной белой бородой, похожего на зимнего духа из подаренной папой сказки.
  - Ты чего притихла Катюша? - Анна озабоченно посмотрела на дочурку, обычно непоседливую, как вода в лесном ручейке. - Устала?
  - Ма-а-ам, смотри, - Катя ткнула пальцем в даму в роскошном бледно-голубом туалете, с тонкой отливающей серебром вуалью, - ледяная дева.
  - А вон там горец, - благоговейно выдохнул Гриша, - ух, какой у него кинжал!
  Катя посмотрела на черноглазого черноусого мужчину, на поясе которого висел в золочёных ножнах кинжал, и пренебрежительно дёрнула плечиком. С точки зрения малышки этот горный кот никакого интереса не представлял, да и клинок у него самый обычный, висит на виду, ничем не прикрыт. То ли дело лезвие в папиной трости... Яков Платонович, поймав хищный взгляд дочери, строго нахмурился, трость переложил в другую руку, от греха подальше. Анна сей манёвр мужа заметила и улыбку таить не стала, даже хихикнула негромко, озорно блеснув голубыми глазами, в сиянии коих плавилось сахарным сиропом сердце сурового следователя.
  - Вы подлец! - прерывистый от возмущения голос привлёк внимание всех, входящих и выходящих на перрон.
  Михаил Платонович нахмурился, неодобрительно поджал губы и поспешно потянул приехавших в сторону экипажа:
  - Идёмте.
  - Да-да, не стоит задерживаться, - подхватила Мария Тимофеевна, не терпящая скандалов (если только не сама она их устраивала).
  Яков Платонович и Виктор Иванович, наоборот, замедлились, посматривая в ту сторону, откуда долетели гневные слова. Они оба прекрасно знали, что подобные фразы не растворяются в воздухе, а сгущаются, уподобляясь грозовым тучам, кои разражаются дуэлью.
  - Вы подлец, - с прежним пылом, но уже тише повторил стройный черноглазый брюнет, военная выправка которого была заметна даже в модном штатском платье.
  Рыжеволосый крепкого телосложения мужчина в тёмно-синем костюме, к которому, по всей очевидности, были обращены оскорбительные слова, пренебрежительно усмехнулся:
  - А Вы глупец, неудивительно, что известная нам особа предпочла меня.
  Брюнет вспыхнул, словно фитиль от огня, весь так и вскинулся, сжимая кулаки, стоящие поодаль друзья поспешили к нему, дабы предотвратить совсем уж безобразную сцену.
  - Олег Дмитриевич, право слово, уйдите, видите же, не в себе он! - крикнул один из друзей.
  Рыжеволосый господин зло дёрнул уголком губ:
  - Пусть водички попьёт, коли нервы слабые. Прощайте, господа!
  Олег Дмитриевич ушёл, посмеиваясь и негромко напевая какой-то фривольный мотивчик. Брюнет зарычал, рванулся было за ним, но был остановлен друзьями.
  - Угомонись, Аркадий, - увещевал приятеля тот, который уже взывал к благоразумию Олега Дмитриевича, - долго ли до беды!
  - Я убью его! - выдохнул Аркадий, стискивая кулаки и так сверкая чёрными глазищами, что будь у него хоть капля волшебной силы, от обидчика осталась бы лишь жалкая горстка пепла. - Богом клянусь, я убью этого мерзавца!
  - Не думал, что когда-нибудь скажу это, но, по-моему, Олег Дмитриевич прав, тебе действительно надо нервы подлечить, - прогудел белый, похожий на ожившего снеговика мужчина. - Экая горячка, право слово.
  - И было бы из-за кого! - подхватил другой.
  - Не смей так говорить о ней! - так и взвился от слов приятеля Аркадий, а наблюдавший за ним Штольман невольно поморщился, вспомнив, как сам с тем же с пылом безумца готов был защищать от любого дурного слова госпожу Нежинскую.
  Боже, каким же слепым глупцом он был, как долго не замечал холодной расчётливости фрейлины, её интриг, дурных связей, заговоров и готовности идти и по головам, если они приведут к желанной цели. Только встретив Анну, такую искреннюю в каждом своём порыве, с его глаз стала спадать ядовитая пелена, нежные чувства, коих он и сам признавать не хотел, брали власть над чёрной страстью и привычкой. Яков улыбнулся жене, с материнским состраданием взирающего на горячего юношу. Да, Аннушка никогда не станет сталкивать поклонников лбами, как не станет и избавляться от одного любовника руками другого. Она самый настоящий ангел, его ангел-хранитель.
  - Надеюсь, дуэли не будет, - Анна прижалась к плечу Якова.
  Штольман помолчал, успокаивающе поглаживая ручку жены:
  - Полагаю, ты права. Слова сказанные в пылу ссоры редко переходят во что-то серьёзное. Друзья юноши настроены миролюбиво.
  Виктор Иванович согласно кивнул. Коли вызова сразу не последовало, то со временем вероятность дуэли становится всё меньше, редко кто готов годами ждать, дабы потребовать удовлетворение. Пожалуй, Садковский был единственным в своём роде, кто возжаждал сатисфакции спустя десять лет.
  Мария Тимофеевна, которая после поединка мужа с однополчанином весьма болезненно относилась к дуэлям (а ведь Яков Платонович тоже из-за дуэли в Затонске оказался!) резко обернулась, окликнула нетерпеливо:
  - Вы идёте?
  Грозовые интонации в голосе не предполагали отрицательного ответа, Аркадий с товарищами скрылся из виду, а потому можно было оставить увиденное в прошлом и не испытывать более терпение госпожи Мироновой. Виктор Иванович поцеловал жену в щёку:
  - Конечно, дорогая.
  Вечер прибывшие провели в делах приятственных, наслаждаясь тишиной и покоем: Анну матушка утащила прогуляться по модным магазейнам, дети с интересом осваивали специально созданную в новом корпусе игровую комнату, а Яков Платонович с Виктором Ивановичем погрузились в хитросплетения шахматных баталий. Отпускная благость и умиротворение осеняли прибывшее на отдых семейство, только подчас тревожно вздыхала Софья, да Анне ни с того ни с сего привиделся странный сон, впрочем, быстро испарившийся из памяти, стоило лишь крепче прижаться к мужу, опустив голову ему на грудь.
  ***
  Утро, вопреки чаяниям Марии Тимофеевны, надеявшейся, что, хотя бы до Кисловодска дела служебные не дотянутся своими липкими щупальцами и не помешают Виктору и Якову Платоновичу, а также Анне, которой уж давно следовало бы научиться вести себя как благовоспитанной особе, насладиться покоем. Только-только все спустились завтракать, как вошла горничная Танечка и сообщила, что Виктора Ивановича спрашивает молодая барышня.
  - Какая ещё барышня? - нахмурилась Мария Тимофеевна, в коей поднял голову аспид ревности.
  Виктор Иванович в длительные философствования пускаться не стал, салфетку сложил аккуратно, горничной коротко кивнул:
  - Зови сюда, коли спрашивает.
  Танечка кивнула и вышла, чтобы через пару минут (Мария Тимофеевна не успела даже побуравить мужа сердитым взором) вернуться в компании обворожительной барышни. Пышные с рыжеватым отливом кудри девушки в беспорядке падали на грудь и спину девушки, большие карие глаза, опушённые длинными ресницами, влажно блестели, кончик точёного горделиво вздёрнутого носика покраснел от слёз. Наряд у барышни, несмотря на ранее утро, был вечерний, помятый, местами попятнанный грязью, что ещё больше подчёркивало смятение мыслей и чувств, обуревающих посетительницу. Мужчины, приветствуя девушку, поднялись со своих мест, но девушка вряд ли заметила в столовой кого-нибудь, кроме Виктора Ивановича. С приглушённым вскриком барышня метнулась к господину Миронову и рухнула ему в ноги, выпалив одно короткое, полное неизбывной душевной боли:
  - Помогите!
  - Господи! - Мария Тимофеевна прижала руку к губам, ревность сменилась в её душе состраданием к несчастной.
  Виктор Иванович поднял девушку, усадил на придвинутый Яковом Платоновичем стул. Барышня казалась господину Миронову смутно знакомой, но вот где он её видел и при каких обстоятельствах, почтенный адвокат вспомнить не мог.
  - Вот, выпейте, - Анна протянула девушке стакан воды.
  Барышня приняла стакан, но руки её так тряслись, что вода выплёскивалась, заливая подбородок, шею и пятная платье, пришлось Анне самой напоить посетительницу. Не без труда сделав пару глотков, девушка судорожно вздохнула и чуть более связно произнесла:
  - Помогите, Виктор Иванович, Вы моя единственная надежда.
  Виктор Иванович опустился на стул напротив девушки, ободряюще улыбнулся ей, по-отечески мягко похлопав по руке:
  - Я слушаю Вас, госпожа...
  Девушка издала судорожный полувсхлип-полустон:
  - Ягодина, Наина Дмитриевна. Я дочь Дмитрия Ильича Ягодина, полгода назад Вы помогали моему папеньке в оформлении бумаг на вступление в наследство нашей тётушки, госпожи Погодиной, помните? Один раз я приходила к Вам вместе с батюшкой.
  Виктор Иванович опустил глаза, вспоминая. Госпожа Погодина на весь Затонск славилась своим дурным нравом, злые языки утверждали, что так долго Анфиса Борисовна живёт потому, что ни ангелам на небе, ни даже чертям в аду не нужна, уж больно зловредная да склочная. Завещание госпожа Погодина переписывала едва ли не по три раза в день, причём единственным адвокатом, которому она доверяла, был Виктор Иванович. Самому Миронову такое предпочтение ничуть не льстило, но вредная старуха никого, кроме себя не слышала и слышать не желала. Когда в Затонск прибыл Ягодин Дмитрий Ильич адвокаты было решили, что наконец-то найден идеальный наследник: богатый, солидный, со всех сторон положительный мужчина, да и Анфиса Дмитриевна приняла его милостиво. Тишь да гладь продолжалась ровно три дня, на четвёртые сутки между родственниками произошла размолвка, и госпожа Погодина прислала к Миронову спешно прибыть, дабы переписать завещание. Опять. Кончилось всё тем, что Анфиса Борисовна умерла прямо в разгар празднования собственных именин, отменив предыдущее завещание, но так и не написав нового. Сын, который уже потирал руки в предвкушении крупного состояния, оказался наследником недостойным, потому как Александр Францевич доказал, что смерть госпожи Погодиной была вызвана синильной кислотой, а горничная Наташка поведала, что своими собственными глазами видела, как сын насыпал что-то в бокал маменьки. Так на Ягодин Дмитрий Ильич внезапно, в первую очередь для самого себя, оказался наследником и вынужден был не только вступить во владения, но и входить во все дела почившей тётушки, что без помощи опытного адвоката было бы весьма затруднительно. Один раз господин Ягодин действительно приходил с дочерью, сказав, что после адвоката поедет с дочерью по торговым рядам.
  - Что случилось, Наина Дмитриевна? - меж бровей Виктора Ивановича залегла глубокая морщина. - Что-то с Вашим батюшкой?
  Барышня отрицательно покачала головой, судорожно комкая в руке истерзанный платочек. Анна мягко обняла девушку за плечи, успокаивая и ободряя, эта ласка придала Наине Дмитриевне сил, барышня глубоко вздохнула и сухим от тщательно сдерживаемых слёз голосом произнесла:
  - Аркадия Максимовича Разумихина обвиняют, - девушка судорожно втянула носом воздух, - в убийстве.
  Названное барышней имя Виктору Ивановичу, равно как и его супруге с дочерью, знакомо не было, лишь Яков Платонович насторожился, словно почуявшая добычу гончая, и поинтересовался:
  - Прошу меня простить, сударыня, но кем Вам приходится господин Разумихин, что Вы принимаете в его судьбе столь живое участие?
  Наина Дмитриевна отчаянно покраснела, на миг отвела взгляд, а затем вскинула голову, горделиво расправила плечи и отчеканила:
  - Я люблю его.
  "Ну вот, началось, - промелькнуло в голове Марии Тимофеевны, - не успели приехать, как опять убийство, следствие, девицы рыдающие. Эх, ну что же за жизнь-то такая!"
  По тому, как вспыхнули голубые глаза Анны, матушка безошибочно определила, что дочка равнодушно мимо чужих девичьих слёз не пройдёт, непременно помочь попытается, да и Яков Платонович тоже подобрался весь, посуровел, а значит, вместо отдыха следствие проводить станет. Ещё и Витю наверняка подключат, а он только-только в отпуск вышел.
  "Вот и отдохнули на водах, - Мария Тимофеевна огорчённо глотнула кофе, - всего и прошёл в покое и благости один денёк".
  Штольман на душевные терзания тёщи внимания не обратил, к дознанию приступил. Нахмурился, вчерашний день вспоминая, уточнил строго, дабы отбить у влюблённой барышни желание лукавить и ненаглядного своего выгораживать:
  - У Вашего возлюбленного вчера произошла ссора.
  Наина Дмитриевна кивнула:
  - Да, с Олегом Дмитриевичем Костолецким.
  - Ссора была из-за Вас?
  - Это к делу не относится, - резко выпалила барышня, отворачиваясь.
  Следователь и адвокат переглянулись, кивнули чуть приметно друг другу. Нет, не из-за этой дамы два господина готовы были прилюдно в глотки друг другу вцепиться, не эта прелестница стала яблоком раздора.
  - И в убийстве кого же обвиняют Аркадия Максимовича? - Виктор Иванович пришёл на помощь смущённой девушке, мягко продолжив беседу, пока Якову Платоновичу не пришло в голову поинтересоваться, знала ли Наина Дмитриевна о той, второй.
  Румянец гнева и смущения, полыхавший на личике барышни, сменился смертельной бледностью, по щёчке побежала слезинка.
  - Аркадия Максимовича обвиняют в убийстве Олега Дмитриевича. Моя горничная рассказывала, - девушка судорожно всхлипнула, с трудом сделала глоток воды, - господина Костолецкого зарезали кинжалом Аркадия, на рукояти выгравировано его имя.
  Бровь Штольмана скептически изогнулась, в серых глазах сверкнула сталь, весь облик посуровел, уподобившись не знающему пощады мечу правосудия, занесённому над повинной головой:
  - Вот как? И на основании чего Вы, позвольте узнать, решили, что Аркадий Максимович не виновен?
  Наина Дмитриевна выпрямилась, строго посмотрела на Штольмана:
  - Он не мог убить, потому что всю ночь провёл со мной.
  ***
  Мария Тимофеевна скандализованно прижала ладонь к губам. Для неё, воспитанной в строгости, подобные откровения были абсолютно неприемлемыми, а вот Анна, вот оно, дурное дядюшкино влияние, выслушала признание Наины Дмитриевны вполне себе спокойно. Даже ручку ободряюще пожала, улыбнулась так ласково и пообещала:
  - Не волнуйтесь, мы непременно дознаемся до правды в этом деле.
  "МЫ?!" - мелькнуло в серых, словно холодный океан глазах Штольмана.
  Анна мило улыбнулась мужу, ресничками похлопала, прекрасно зная, что отстранять её от расследования Яков не станет, так как отлично понимает, что коли уж супруга любимая (ах, звучит-то как, любимая, нет слова на всём белом свете слаще!) пообещала кому помочь, то и замки с решётками не остановят. Остаётся лишь одно: присмотреть, дабы в порыве милосердия Аннушка в большие неприятности не вписалась, да душегуб изобличаемый на неё не искусился.
  - Расскажите всё, что знаете об убитом, - тоном, не терпящим возражений, приказал Штольман, помня, что чем больше Анне знает о вызываемом духе, тем быстрее он является. И пусть сам господин следователь существование призраков допускал с большой натяжкой, зато жене своей верил безоговорочно и не упускал возможности оказать ей любую помощь в её спиритических сеансах.
  Наина Дмитриевна судорожно вздохнула, допила воду и отставила пустой стакан на столик, подальше от дрожащих от волнения рук:
  - Право слово, знаю я не так и много.
  - И тем не менее.
  Виктор Иванович, успевший мысленно отнести барышню и её кавалера к своим подопечным, нахмурился от такого давления представителем полиции на свидетеля, но от комментариев воздержался. Пока, по крайней мере. Строгость - она ведь как соль либо сахар, в разумных пределах вкус блюд оттеняет, а уж коли переборщить, то всё испорчено невозвратно станет. Яков Платонович следователь опытный, знает, что и как делать, а уж коли увлечётся безмерно, тут и можно будет адвокату вмешаться. Тем более, что и Наина Дмитриевна от настойчивости господина Штольмана не раскисла, а наоборот, собралась платочек терзать перестала и поведала всё, что знала об убитом.
  Олег Дмитриевич Костолецкий, хоть и создавал впечатление франта и сибарита, меж тем служил проверяющим и среди московских деловых людей слыл человеком въедливым и дотошным до крайности. Правда, ходили слухи, что золотой ручеёк существенно сбавляет служебный пыл, но сама Наина Дмитриевна данные слухи считала ничем иным, как попыткой опорочить господина проверяющего, не более. Чаще всего Олегу Дмитриевичу поручалось проверять гостиницы, могли направить и купцов потрясти, если на какого-либо человека торгового сильно жаловаться начинали. В Кисловодск господин Костолецкий прибыл за неделю до семейства Мироновых-Штольман, направленный проверять гостиницу, в коей, опять-таки по слухам, случались пропажи ценных вещей постояльцев и ещё что-то нелицеприятное, о чём в присутствии дам никто даже говорить не насмеливался.
  "Не иначе, бордель неофициальный", - решил Яков Платонович, за годы службы успевший повидать очень многое.
  - Больше я ничего не знаю, - Наина Дмитриевна виновато улыбнулась, - я с Олегом Дмитриевичем была мало знакома, так, встречались пару раз на танцах и званых вечерах.
  - А Ваш возлюбленный знал его лучше?
  Вопрос был выстрелом мимоходом, но реакция на него оказалась чрезвычайно бурной. Наина Дмитриевна вспыхнула, подскочила, словно у неё под стулом геенна огненная разверзлась и дрожа от возмущения обрушилась на Штольмана:
  - Ваши намёки крайне оскорбительны, Аркадий Максимович не убивал!
  Яков Платонович вздохнул, мысленно посетовав на влюблённых девиц, коим чувства заменяют разум, и терпеливо, словно с капризничающей Катюшкой разговаривал, объяснил:
  - Я ни в чём не обвиняю Ваше возлюбленного, всего лишь проясняю обстоятельства дела. Аркадий Максимович был знаком с господином Костолецким?
  В Наине Дмитриевне словно сломалось что-то, взгляд потух, хрупкие плечики поникли, точно от невыносимой тяжести:
  - Да, был...
  Штольман прикусил губу, дабы не поинтересоваться именем той дамы, коя, скорее всего, и служила яблоком раздора двух мужчин. В конце концов, барышня не виновата, что её угораздило в такой романтический переплёт угодить. Да и соперница вполне может оказаться за бортом, искренняя всепрощающая любовь часто одолевает тёмные страсти. Яков невольно покосился на супругу. Ревновала ли она его? Да, и сильно. Как тогда вспыхнула вся и из коляски выскочила, когда они от вдовы городского головы ехали, а ведь он тогда даже и не думал о Нежинской, иными помыслами голова была занята. Что же касается сердца, то имей Анна Викторовна возможность заглянуть в оное, не было бы у неё повода для сомнений и ревности, потому как себя бы там увидела. Яков Платонович головой качнул, поняв, что мысли от дел служебных ускользнули весьма далеко, благо Виктор Иванович беседу продолжил, пытаясь мягко и весьма деликатно узнать у Наины Дмитриевны при каких обстоятельствах познакомились господа Костолецкий и Разумихин. Барышня краснела, бледнела, в лоскутки порвала несчастный платочек, но так ничего путного сказать и не смогла. Какой вывод из этого следует? Правильно, познакомились господа у дамы, к коей оба испытывали интерес, в связи с чем и ссорились непрестанно. То-то во время того памятного столкновения упоминалась особа, бросившая Разумихина ради Костолецкого. Значит, нужно узнать эту famme fatale и обстоятельно с ней побеседовать, дабы узнать то, о чём милейшая Наина Дмитриевна умалчивает из скромности либо же по неведению.
  Аннушка, внимательно прислушивающаяся к разговору, пришла к схожему с выводом Якова Платоновича заключению, ото всей души пожалев несчастную Наину Дмитриевну. Шутка ли, любимого мужчину в убийстве обвиняют, страх-то какой, не дай бог никому подобного пережить! Анна вспомнила, как Штольмана обвиняли в убийстве князя Разумовского, как преследовали, травили, словно дикого зверя, вынуждая скрываться, спасая не только доброе имя, но самою жизнь. Смертельная тоска закралась в сердце, на глаза помимо воли навернулись слёзы. Яков словно уловив тревогу жены, обнял её, прижал к себе, поцеловал в пушистую макушку, успокаивая, согревая и оберегая. Анна прикрыла глаза, позволяя теплу и покою окончательно развеять демонов прошлого, прогнать холод из сердца, успокоить душу.
  - Кхм-кхм, - тётка Катерина, кою сентиментальной даже самый большой романтик нипочём не назвал бы, выразительно появилась пред лицом Анны Викторовны, уперев руки в бока и даже ножкой притопывая, - мне, конечно, всё равно, можно и не делать ничего, барышня поревёт да забудет, в крайнем случае, одна на всю жизнь останется, наплевать.
  - Иду, - вздохнула Аннушка, неохотно отстраняясь и коротко шепнув вопросительно приподнявшему бровь Якову:
  - Попробую вызвать дух господина Костолецкого.
  Уход Анны Викторовны послужил словно бы сигналом для всех остальных. Яков Платонович с немного успокоившейся Наиной Дмитриевной направились в полицейское управление, в надежде пообщаться с арестованным. Виктор Иванович виновато поцеловал жену, прошептал: "Ну, ты же понимаешь, Маша" и тоже вышел. Сердитая чрезвычайно Мария Тимофеевна позвала внучат и отправилась с ними на прогулку, досадуя на то, что служба никак не желает оставлять в покое не только зятя, но ещё и мужа. Ещё и Анна, душа неугомонная, никак не желает вести себя сообразно своему положению. Нет, что бы там не говорили, это новаторы да просветители, а в прежние времена гораздо спокойнее жилось. И дамы не бегали по закоулкам сомнительным с городовыми, а чинно дома сидели и детей растили, вот!
  Анна недовольство маменьки хоть и приметила, да обращать внимания на него не стала. Право слово, ну нельзя же требовать от современной дамы, чтобы она и носу из родного дома не высовывала, в конце-то концов, двадцатый век уж наступил! В Европе, вон, вообще дамы в штанах начинают щеголять и пахитоски курить.
  - Ты тоже попробуй, - Иван Афанасьевич оценивающе прищурил один глаз, - весьма эффектно будешь смотреться.
  - Угу, только хоронить будут в гробу закрытом, потому как маменька твоя тебя непременно прахом развеет, - хмыкнула Катерина, вольготно раскидываясь на кровати и с наслаждением потягиваясь.
  Бабушка страдальчески поморщилась, в очередной раз напоминая себе, что коли уж при жизни не могла на непутёвую бунтарку воздействовать, после смерти сие и вовсе немыслимо и дабы не огорчать себя, вопросила:
  - Кого, Аннушка, вызывать намерена?
  - Олега Дмитриевича Костолецкого, - Анна прикрыла глаза, настраиваясь на общение с духом убитого.
  Призрачные родственники по сторонам заозирались, но покойный Олег Дмитриевич явно не спешил явиться пред светлые очи Анны Викторовны. Вместо него появился высокий и стройный черноглазый офицер в гусарском мундире, на груди украшенном алой розой.
  - Прошу прощения, сударыня, что дерзнул явиться без зова, но обстоятельства таковы... - офицер заметил Катерину и замер, часто изумлённо моргая, - Катя?!
  Катерина вздрогнула, отпрянула, словно в неё кипятком плеснули, выдохнула трясущимися губами:
  - Алёша...
  Катерина всегда отличалась норовистостью, словно горячая лошадь, никогда не знавшая узды. Барышня с трудом и то только во имя родителей, коих всё-таки любила, втискивала себя в рамки приличий, но острый язычок, равно как и пылкое сердце, жили своей жизнью, не признавая никаких законов, кроме чести и совести. Стоит ли удивляться тому, что влюбилась Катерина так же, как и жила, не слушая советов, не ища выгоды, повинуясь лишь своему сердцу. Избранником своевольной девицы стал молодой офицер, прибывший в их края для восстановления здоровья после ранения. Всем Алексей Михайлович был и хорош, и пригож, только вот беда, имелась у него молодая супруга да сынишка махонький, недавно совсем на свет появившийся и тем самым чуть мать родную в сыру землю не вогнавший. Молодой офицер женился по воле родительской, особенно нежных чувств к жене не питал, равно как и она к нему, но узы брака священны и нерушимы. Катерина встретила Алексея Михайловича на званом вечере и влюбилась страстно, впрочем, молодой офицер общества эмансипированной барышни тоже не чурался. Интересно ему с ней было, в душе пробуждались порывы юности, не прибитые годами службы и скукой супружества. К чести молодого мужчины стоит сказать, что соблазнить девицу он не пытался, даже голову кружить намерения не имел, прекрасно понимая, что сия роза расцвела не для него, он сам человек женатый, а потому для амуров с их убийственными стрелами недоступный. Приняв, пусть и не без усилия, подобное решение, Алексей Михайлович неизменно держался с Катериной как старший друг, на большее не претендуя и честно стараясь девицу не ревновать, впрочем, для ревности барышня поводов ни малейших не давала, её острый язычок только избранные могли выдержать. Катерина и раньше-то не была ласкова к кавалерам, а после встречи с молодым офицером и вовсе посуровела, чисто гюрза азиатская стала, один особливо ранимый молодец после беседы с ней едва в петлю не полез. Долго ходить вокруг да около не было в характере барышни, а потому, определившись с собственными чувствами, Катерина прямо заявила Алексею, что любит его, но прекрасно понимает, что человек он женатый, вдобавок ко всему сынишка у него недавно народился, а потому на честные отношения не претендует, согласна и на роль полюбовницы. Офицер от подобных откровений из уст молодой барышни опешил, не враз нашёлся, что, а главное, как сказать, потому и ответ произнёс в тоне нравоучительном и даже морализаторском. Хотел-то как лучше, объяснить, что не гораздо девице молодой жизнь ломать, что будет в её судьбе достойный мужчина, коего она всенепременно полюбит и пойдёт под венец, да Катерина-то не доводов с наставлениями услышать хотела. Поучений бесполезных ей и дома хватало, не для того она собственную гордость со стыдливостью попирала, чтобы такую вот отповедь услышать. Барышня вспылила, расхохоталась в лицо Алексею Михайловичу предерзко, дабы слёзы наворачивающиеся скрыть и выпалила, что всё сказанное - лишь злой розыгрыш, не более и вообще, она скоро замуж выходит. Алексей, коему тоже несладко было, потому как разум с сердцем каждый миг бились насмерть, тоже вспылил, пожелал барышне счастливой семейной жизни, на каблуках крутенько повернулся и ушёл, даже не оглянувшись. После ссоры оставаться в одном городе влюблённым стало совершенно невозможно, а потому Алексей Михайлович подал прошение о возвращении в полк. Перед отъездом офицер пришёл к Катерине проститься, та, обозлённая до невозможности воцарившейся в доме из-за подготовки к постылой свадьбе суматохой, приняла его холодно, а в конце краткой беседы и вовсе заявила, чтобы более Алексей Михайлович её никогда ни живым, ни мёртвым не беспокоил. Мол, сам от неё отказался, так нечего более и лезть. Офицер каблуками щёлкнул, повернулся так, что на полу аж борозды от шпор остались и ушёл, дабы более никогда не возвращаться. За день до собственной свадьбы Катерина узнала, что Алексей погиб, добровольно вызвавшись в опасную разведку, обернувшуюся столкновением с черкесами. Известие о гибели возлюбленного барышня выслушала с каменным лицом, не проронив не слезинки, под венец пошла твёрдым шагом, только вот супруг молодой после первой же брачной ночи сбежал, заявив, что с ведьмой только чёрт ужиться может. Жена Алексея Михайловича, рыдавшая на похоронах мужа так, что даже водой отливать пришлось, повторно вышла замуж сразу же по истечении срока траура, а Катерина, так более никогда и не плакавшая, словно окаменевшая изнутри, до конца своих дней ни на одного мужчину более ласково не смотрела, заявив родственникам, что раз её любимый мужчина погиб, значит, она вдова и намерена таковой и остаться.
  Катерина, обладавшая способностями к спиритизму, кои потом и Аннушке передались, пыталась вызвать дух Алексея, но тот, помня о её просьбе не беспокоить, на зов не являлся. И вот теперь...
  - Алёша, - сдавленно прохрипела Катерина и тут же моментально вспыхнула, словно пук соломы, - какого чёрта ты явился?! - Дама помолчала немного, подавляя подступившие к горлу рыдания и рявкнула так, что Иван Афанасьевич даже коньяк пролил. - Какого дьявола ты раньше не приходил?!
  Алексей выдержал пламенный взор любимой:
  - Ты сама сказала, чтобы я тебя не беспокоил.
  Тётка хищно сощурилась, став в этот миг до того похожей на ведьму из сказки, что даже бабушка в стороночку отодвинулась и перекрестилась:
  - А сейчас на кой явился? Что, бессмертие под угрозой, вот и объявился?
  В синих глазах мужчины полыхнули молнии, под кожей заиграли желваки:
  - Катерина, какого чёрта? Я не приходил, потому что ты сама не хотела меня видеть...
  - Хотела!!! - завопила Катерина, смахивая бегущую по щеке слезинку. - Я кажин дён не по одному разу тебя, идиота, звала, но ты же весь такой гордый, семейный... Ненавижу!!!
  Тётка вспыхнула чёрным огнём горькой обиды и исчезла, оставив после себя облако зловонного дыма, Алексей, немного помешкав, тоже исчез. Ошеломлённые взрывом страстей призрачные родственники растерянно переглянулись, смущённо отводя взгляд и пожимая плечами. Иван Афанасьевич философски осушил рюмку коньяка, назидательно поднял указательный палец:
  - Истинно рекут: всё зло от женщин.
  - Чего? - выразительно упёрла руки в бока бабушка.
  Проверять на собственном опыте можно ли убить призрака Иван Афанасьевич не стал, бочком-бочком отодвинулся поближе к Аннушке:
  - Я говорю, дух вызываемый так и не явился, паразит.
  - Значит, есть, что скрывать, - Платон Карлович задумчиво постучал указательным пальцем по подбородку, став в этот миг очень похож на Якова Платоновича. - Я бы советовал Вам, Анна Викторовна, прогуляться до места преступления. И лучше всего с Яковом, на всякий случай.
  Анна, которую сейчас больше беспокоила собственная колючая, но всё равно любимая и, как оказалось, глубоко несчастная тётка Катерина, послушно кивнула. Помочь тётушке и её возлюбленному мало чем можно, а вот оправдать кавалера Наины Дмитриевны надо непременно, дабы не множить печали и скорби на свете.
  ***
  Пока Анна Викторовна узнавала сердечные тайны призраков, её батюшка, Виктор Иванович, предавался серьёзным размышлениям о пользе силовых методов дознания в следствии. Конечно ему, человеку гуманному, стоящему на страже справедливости, кою так горазды попирать, не в укор зятю будь сказано, господа из полицейского управления, ближе и понятнее было милосердное отношение даже к оступившимся. Только вот что прикажете делать, если хорошего отношения подзащитный не только не понимает, но даже наоборот, отталкивает?! Оно понятно, если бы следователь допрос вёл, тогда действительно есть резон лишний раз промолчать, но пред адвокатом-то таиться, какой резон? Виктор Иванович даже специально ещё до того, как к задержанному прийти, предложил Якову Платоновичу разделиться, мол, следователю лучше сразу на место преступления отправиться, а он, адвокат, пока с Аркадием Максимовичем побеседует. Штольман согласился, оно и понятно, задержанный-то из камеры никуда не денется, а вот следы могут и затоптать по недоразумению или излишнему усердию, что ещё хуже. Пред Аркадием Максимовичем Виктор Иванович таиться не стал, сразу сказал, что он адвокат, намерен представлять интересы господина Разумихина по просьбе некоей известной Аркадию Максимовичу особе. Услышав про особу, господин Разумихин оживился, спросил, как здоровье данной особы, не притесняют ли её. Миронов от столь трепетной заботы даже умилился, порадовался за Наину Дмитриевну, только вот благодушное настроение господина адвоката довольно скоро сменилось сперва досадой, а затем и тщательно скрываемым раздражением. Получив уверение в том, что дама вполне благополучна, хоть и сильно тревожится об его, господине Разумихине, участи, Аркадий Максимович заявил, что смерти господина Костолецкого рад безмерно, потому как тот подлец первостатейный и недостойный человек. Согласитесь, для человека, обвиняемого в убийстве, сие утверждение более, чем опрометчивое, поскольку может считаться едва ли не прямым признанием в совершённом преступлении. Конечно, Аркадий Максимович горячо заверил Виктора Ивановича в собственной невиновности, но скажите, благородные дамы и почтеннейшие господа, много ли вы встречали преступников, кои совершив злодеяние, спешат в нём покаяться? Господин Миронов таковых тоже встречал в своей адвокатской деятельности чрезвычайно мало, а потому верить на слово Аркадию Максимовичу не спешил, спросил деликатно, где, а главное, с кем господин Разумихин провёл вечер и ночь. Аркадий вспыхнул, очами сверкнул, словно языческий славянский бог Перун, отличавшийся гневливостью и способностью испепелить на месте прогневавшего его и заявил, что обсуждать подобное с кем бы то ни было, даже с адвокатом, не намерен. Был с дамой, а кто она, где живёт и прочее он нипочём не сообщит, потому как не хочет сию особу компрометировать. Виктор Иванович вздохнул глубоко, раздражение подавляя, крякнул и мягко, дабы успокоить излишне вспыльчивого господина Разумихина, спросил:
  - Вы были с госпожой Ягодиной?
  На красивом лице Аркадия Максимовича отразилось такое изумление, словно к нему весь сонм святых с небес снизошёл:
  - С чего Вы это взяли?
  Виктор Иванович с воистину христианским терпением напомнил себе, что клиент, тем более попав под следствие, может отличаться некоторой недогадливостью, особливо если матушка-природа острым умом и сообразительностью наделить его забыла, сочтя вполне достаточным пригожего лица и отменной стати.
  - Наина Дмитриевна сама призналась в том.
  - Она лжёт, - опять засверкал чёрными очами господин Разумихин, даже с колченого табурета вскочив, - я не был у неё, в том готов поклясться пред святой иконой!
  "Повезло Аннушке с мужем, - с теплотой и даже некоей отеческой гордостью подумал господин Миронов, - Яков Платонович - человек благоразумный, даже в критической ситуации думает головой, а не другой частью тела, располагающейся гораздо ниже, мда-с".
  Господин адвокат глубоко вздохнул, кивнул на табурет:
  - Присаживайтесь и постарайтесь успокоиться, криком да гневом мы ничего не добьёмся.
  - Я не был у Наины Дмитриевны, - пробурчал Аркадий Максимович, неохотно опускаясь на жёсткий табурет, занозистый даже на вид.
  - И где же Вы были?
  Господин Разумихин вскинул подбородок, опять очами сверкнул:
  - А это Вас не касается!
  Вот тут-то Виктор Иванович и подумал о том, что силовые методы дознания подчас очень даже недурственны. Николай Васильевич, когда Анну похитили, не церемонился с задержанным поляком и, видит бог, правильно делал! Иные хорошего обращения и не понимают.
  - Аркадий Максимович, - в голосе господина адвоката прорезалась сталь, - я спрашиваю отнюдь не из пустого любопытства...
  Господин Разумихин опять вскочил, злосчастный табурет не выдержал такого безобразного отношения к своему более чем почтенному возрасту и с грохотом рухнул, одна ножка отлетела и ударилась в стену.
  - Виктор Иванович, - прерывающимся от волнения голосом выпалил Аркадий Максимович, - я сказал, что провёл ночь с дамой, а дальнейшие расспросы считаю не только неуместными, но даже оскорбительными по отношению к данной особе!
  "А может, его из колыбели роняли? - господин Миронов машинально пощипывал бородку, что являлось признаком тщательно подавляемого раздражения. - Раз десять, не менее. У Гриши, несмотря на его юный возраст разумения и то больше, чем у сего господина".
  Адвокат предпринял ещё одну попытку достучаться до своего подзащитного, во имя справедливости и исполнения обещания, неосторожно данного Наине Дмитриевне.
  - Аркадий Максимович, уверяю Вас, что даме, которую Вы не хотите называть, никакого беспокойство причинено не будет...
  - Ха! - фыркнул господин Разумихин, непреклонно скрещивая руки на груди и отворачиваясь.
  - Она должна всего лишь подтвердить Ваши слова, - Виктор Иванович и сам удивлялся неиссякаемому источнику своего терпения, не иначе, Аннушка с Петенькой своими многочисленными фортебрасами закалили, - поймите, пока Ваши слова всего лишь ветер, а обвинение против Вас выдвинуто весьма серьёзное.
  - Если она сама не придёт к следователю и ничего не захочет рассказать, я тоже буду молчать, - отчеканил Аркадий Максимович.
  Господин Миронов глубоко вздохнул, коротко поклонился и вышел из камеры, дабы не обагрять своих рук кровью. Последнее дело калечить своего подзащитного, хоть он и напрашивается на хорошую взбучку.
  Покинув душную, несмотря на то, что относилась к категории дворянских, а потому выгодно отличавшуюся от других размерами и какой-никакой меблировкой камеру, в коей вместо грубо сколоченных нар была узкая кровать с тощим тюфяком, жидкой подушкой и жёстким солдатским одеялом, а также стоял неуклюжий стол и колченогий табурет, теперь уже на трёх ножках, Виктор Иванович направился на место преступления. Мешать проведению следствия господин адвокат никоим образом не собирался, просто ему очень хотелось пообщаться с благоразумным человеком, Штольманом, разумеется, дабы не разувериться в мудрости молодых мужчин. Но в гостинице адвокату сообщили, что Яков Платонович был да отбыл, а куда и зачем, то неведомо, пришлось Виктору Ивановичу, весьма недовольному пустыми хлопотами, вернуться домой.
  Настроение Якова Платоновича тоже оставляло желать лучшего. На месте преступления, небольшом комфортабельном номере в известной в городе гостинице, следов не было никаких. Номер блистал чистотой и порядком и был полностью готов к приёму жильцов.
  - Это что такое? - прошипел Штрольман, окинув молниеносным взором царящее вокруг благолепие и переводя ледяной взор на румяную пышечку в платье горничной.
  Девица смутилась, затеребила передник.
  - Так как же, барин, хозяин сказал, сыскные ушли, можно прибирать...
  - Хозяин сказал?!
  Голос Якова Платоновича смело можно было разливать в стеклянные флаконы как смертельное снадобье, способное изничтожить всё живое в десятках вёрст окрест. Горничная окончательно утратила румянец щёк, покрылась испариной и размашисто перекрестилась:
  - Вот Вам крест, барин, хозяин сказал. А я не виновата, мне что сказали, то я и сделала, вот Вам крест!
  Девица ещё раз перекрестилась, гадая, успеет ли дочитать отходную молитву или её вот прямо сейчас зашибёт этот страшный господин со стальными воистину змеиными очами. Штольман поджал губы, стиснул трость так, что даже дерево затрещало и приказал коротко:
  - Веди к хозяину.
  От облегчения, что, кажется, пронесло тучу мороком, девушка едва не обмочилась, так заспешила, что аж в ногах запуталась, чуть по лестнице головой вниз не полетела:
  - Сюда, барин, сюда, пожалуйте.
  Хозяин гостиницы, господин Рижский, лечил потрясение старым проверенным способом: коньяком. При виде нежданного посетителя, дерзнувшего вторгнуться в кабинет, рыжеватые брови Ильи Ивановича вопросительно приподнялись, но тем господин Рижский и ограничился, спросил хладнокровно:
  - Чем обязан?
  - Штольман Яков Платонович...
  - Вот как? - Илья Иванович отставил рюмку, вежливо улыбнулся. - Вы, случайно, не родственником будете нашему почтенному доктору, Штольману Михаилу Платоновичу?
  - Это мой брат, - Яков Платонович вознамерился продолжить разговор о том безобразии, что учинили в номере, но у господина Рижского явно были свои планы.
  Хозяин гостиницы всплеснул руками, широко улыбнулся и застрекотал так, что вставить хоть слово в бурный поток его речи было чрезвычайно затруднительно:
  - Рад, очень рад, смею заметить, у Вас великолепный родственник, такой замечательный доктор, я знаете, если у меня кто-то заболевает, непременно к нему обращаюсь. Да что же Вы стоите, Вы присаживайтесь. Глашка, чаю! А может, чего покрепче изволите? Вот-с, коньячок вполне недурственный, если поставщику верить, из самого Парижа.
  Иван Ильич всем своим видом демонстрировал радость от столь приятного, пусть и неожиданного знакомства, но господин Штольман давно уже на собственном не всегда приятном опыте усвоил смысл пословицы: "На языке медок, под язычком ледок", а потому строго потребовал, даже не дожидаясь, когда почтенный хозяин примолкнуть изволит (а делать этого он и не собирался):
  - Почему номер, в котором господина Костолецкого убили, полностью прибран?
  Господин Рижский хлопнул водянисто-голубыми глазами, заискивающе улыбнулся:
  - Так господин полицмейстер позволили.
  Яков Платонович выразительно вздёрнул бровь. Иван Ильич поёрзал в кресле, чувствуя себя мышкой, имевшей глупость принять спящего кота за сдохшего, пухлыми ручками развёл, глядя на Штольмана с видом святой невинности, к коей только нимба не хватало:
  - Я у Прокопия Кондратьевича спросил, мол, можно ли номер прибрать, сами понимаете, сезон сейчас горячий, кажин дён гости прибывают, цельному номеру простаивать невесть сколько накладно...
  - И? - поторопил хозяина гостиницы Яков Платонович.
  "Да что б ты провалился, проклятый", - мысленно окрысился господин Рижский, внешне сохраняя прежнюю елейную благость:
  - Прокопий Кондратьевич сказал, что преступник пойман, улики все собраны, а потому сохранять кавардак в номере более нет надобности...
  - А большой кавардак был? - с ноткой сочувствия спросил Штольман.
  Хозяин гостиницы предпочёл вопроса не услышать, ручками всплеснул, запричитал, заохал:
  - Срам-то какой в моём почтенном заведении...
  - О Вашей гостиницы разные слухи ходят, - небрежно заметил Яков Платонович, отметив для себя, что о кавардаке в номере следует горничную поподробнее расспросить, раз хозяин молчит.
  - Лгут!!! - так и вскинулся от нелицеприятного намёка почтенный хозяин гостиницы. - Сие наглая клевета завистников!
  Штольман вежливо улыбнулся, коротко кивнул, прощаясь:
  - Я тоже так думаю. Всего доброго.
  По выходе от сладостного до тошноты господина Рижского Яков Платонович поймал спешащую куда-то со стопкой свежих полотенец стройную, точно берёзка, черноглазую горничную.
  - Что угодно, барин? - с готовностью вопросила девушка, бросая на следователя из-под длинных ресниц огненные взгляды.
  - А скажи-ка мне, милая, большой ли кавардак был в комнате убитого господина Костолецкого?
  Горничная надула пухлые губки, плечиком точёным повела:
  - Да я, барин, не ведаю...
  - А если так? - в руке Штольмана как по волшебству появилась монетка.
  Черноглазая прелестница носик наморщила:
  - Боязно мне, хозяин наш страсть не любит, как с чужими о делах гостиничных болтают.
  Монетку сменила бумажка, быстро исчезнувшая в проворных пальчиках горничной. Девушка оправила юбку, заодно спрятав деньги, огляделась по сторонам и поманила следователя в тёмный закуток, нещадно вонявший кислой капустой.
  - Кладовая тут у нас, - шёпотом пояснила горничная, - коли кто подслушать захочет, так скрипучий пол выдаст, - девушка прислушалась, опять юбку одёрнула и торопливо зашептала:
  - Хозяин наш страсть не любит, как о делах в гостинице болтают, коли прознает, выгнать может, а то и прибьёт.
  - Есть что скрывать?
  Девушка выпрямилась, взглянула строго, даже сурово:
  - А вот про то барин не скажу, как не пытайте. Вы-то придёте да уйдёте, а мне тут жить.
  - Я могу защитить.
  - Ха, - фыркнула горничная, - вон, Олег Дмитриевич, царствие ему небесное, тоже много чего обещал, Зинка, дура, на его посулы клюнула, а толку? И его зарезали, и сама сгинула. Так что, нет уж, барин, я собой рисковать не стану, у меня братишка с сестрёнкой малые на руках, мамка хворая да бабка старая, мне помирать ну никак нельзя, они же все тогда сгинут, кто их, коли меня не станет, содержать-то будет? Ведь не Вы же в самом деле.
  Штольман почувствовал себя охотничьим псом, погнавшимся за лисой да натолкнувшимся на медведя-шатуна.
  - Что же ты, милая, в полицию-то не пойдёшь?
  - Потому что жить хочу, барин, - огрызнулась горничная. - И вообще, Вы мне заплатили за то, чтобы я Вам о номере рассказала, так и нечего о другом спрашивать. Бардак у Олега Дмитриевича был знатный, всё перевёрнуто, в кровать словно ядро попало, ящики все выпотрошены, их содержимое на полу валяется, бумаги переворошены, чернила пролились, с кровью смешались.
  - Искали, значит, что-то, - отметил для себя Яков Платонович.
  - Знамо дело, - горничная опять прислушалась, перекрестилась и шепнула лихорадочно, - тетр... - девушка так поспешно захлопнула рот, что зубы отчётливо клацнули, в сторону отпрянула, - не знаю я ничего, барин.
  - Пойдём со мной, - Штольман взял девицу за руку, но та вырвалась, в сторону отпрянула, головой исступленно замотала:
  - Никуда не пойду, Вас Христом-богом прошу не вмешиваться, а то и сами сгинете, и меня погубите. Прощевайте, барин, а разговора сего меж нами не было, не было и весь сказ.
  Горничная, точно испуганная лань, сбежала, нахмуренный Яков Платонович вышел из гостиницы. На улице оглянулся по сторонам, пробежал взглядом по окнам гостиницы, помстилось, в одном из окошек занавеска шевельнулась, затем махнул рукой, подзывая городового и приказал править в полицейское управление. Только на следующий день Штольман узнает, что нужно было хоть силком, да вытаскивать черноглазую горничную из богом проклятой гостиницы. Успокоенная отъездом странного, задающего страшные вопросы господина, а паче того тем, что господин Рижский ничего о беседе с сим господином не узнал, девушка приступила к выполнению своих обязанностей. Весь день пролетел в хлопотах, а вечером Илья Иванович выдал жалованье и любезно разрешил уйти со службы пораньше, дабы побольше с родными побыть. Обрадованная горничная вернулась домой, а через полчаса в крошечную избушку вломились грабители, проломившие хворой матери и старой бабке череп, зарезавшие маленьких мальчика и девочку и избивших, а после задушивших черноглазую горничную. Умирая, девушка думала о том, что не стоило ей таиться пред незнакомцем со стального отлива глазами, конец-то всё равно один, а так хоть чуточку бы погубителям отомстила.
  ***
  В полицейском управлении Якова Платоновича, как и в гостинице, приняли весьма радушно. Господин полицмейстер, Иванихин Прокопий Кондратьевич, пригласил в свой кабинет, велел чаю подать, закурить предложил, об отдыхе спросил да впечатлениях о городе. Штольман от чая с сигарами отказался, беседу лёгкую поддержал, да в ходе оной между делом и поинтересовался ходом расследования убийства господина Костолецкого.
  - Не могу не спросить, Яков Платонович, Вам-то до сего какой интерес? - добродушно, но с неприятным огоньком в глазах поинтересовался господин полицмейстер.
  Штольман лучезарно улыбнулся:
  - Знакомец мой, в столице встречались, вот и интересуюсь.
  Если бы Олег Дмитриевич сей разговор мог услышать, он бы сильно удивился сим словам, поскольку господина Штольмана знал исключительно по заметкам в: "Петербургских ведомостях", впрочем, Яков Платонович вообще не знал о существовании господина Костолецкого до своего приезда в Кисловодск. Но, согласитесь, не стоит обременять собеседника такими тонкостями, способными помешать приятной беседе.
  Прокопий Кондратьевич посмурнел, языком огорчённо зацокал, головой удручённо покачал:
  - Примите мои искренние соболезнования, Яков Платонович. Но скорбь Вашу могу утешить: преступник изобличён и арестован.
  - Аркадий Максимович в убийстве не признаётся, - продолжая выдерживать тон светской болтовни (благодарность князю Разумовскому да Нине Аркадьевне, в разговорах с ними оттачивалось умение мысли таить) заметил Штольман.
  Полицмейстер потянулся, разминая могучие плечи:
  - Так любой злодей запирается, да со временем всё одно сознаётся.
  Яков Платонович посмотрел на крепкие кулачищи Прокопия Кондратьевича, коим больше бы подошли рукавицы разнорабочего, а не лайковые белые перчатки, вспомнил Николая Васильевича во время допроса задержанного поляка и сухо уточнил:
  - Особые методы дознания?
  - А что с ними, нянькаться, что ли? - волком оскалился полицмейстер. - У нас не Петербург, перчаточки порой и запачкать приходится.
  - А Если господин Разумихин действительно невиновен?
  Прокопий Кондратьевич медленно, упираясь ладонями в стол, поднялся, давая приезжему столичному следователю возможность по достоинству оценить всю силу и мощь правосудия в Кисловодске:
  - Яков Платонович, Вы же в отпуске? Вот и отдыхайте, наслаждайтесь видами, пейте воды, а в наши дела не лезьте, мы и сами справимся. Отдыхайте, господин Штольман, семейству своему привет да поклон передавайте, у Вас ведь, кажется, двое детишек малых? Пригляд за ними потребен, детки шустрые, мало ли, что с ними приключиться может.
  Серые глаза Якова Платоновича сверкнули выхваченным из ножен клинком, в голосе звякнула сталь:
  - Не беспокойтесь, пригляжу. И за детьми тоже.
  Штольман вышел, с трудом подавив мальчишеское желание грохнуть дверью, а вот Прокопий Кондратьевич скромничать не стал, запустил стаканом в стену и рявкнул, прибежавшему на шум городовому:
  - Водки неси! И за господином Рижским человека пошли, живо!
  Иван Ильич ждать себя не заставил прибыл скоро и сразу же заперся с Прокопием Кондратьевичем. О чём они беседовали никто не знал, только поутру соседи нашли убитыми всё семейство черноглазой горничной, да начисто выгорел номер, в котором зарезали Олега Дмитриевича. По официальной версии, из-за оставленного на ночь непогашенного светильника, от которого загорелись шторы, а потом и всё остальное.
  ***
  Михаил Платонович Штольман слыл в своей семье самым добродушным и мягким по характеру, но сейчас ему страшно хотелось метать громы и молнии, которые более пристали вспыльчивому меньшому братцу Платону. Вот уж правду говорят, бойтесь своих желаний, они могут и исполниться! Выманил брата-следователя к себе в гости, думал, отдохнёт по-человечески, на бодрящем горном воздухе да полезных минеральных источниках, а что вышло? Что получилось, спрашивается? А вышло то, что Яков Платонович вляпался в очередное расследование, да ещё какое, масштабное, люди в нём столь серьёзные задействованы, что даже и не знаешь, откуда помощи ждать! И влип братец любимый не один, а всем своим семейством, включая даже его, Михаила, с супругой и детьми. А как всё задумано-то было! Михаил Платонович алчно покосился на стену, но бодать её головой не стал, всё-таки в комнате дамы, не поймут.
  - Мне сказали, что в Кисловодске телеграф сломан, - Яков строго посмотрел на брата.
  - Для тебя сломан, - фыркнул Михаил, - чтобы ты с Петербургом не связался и помощь не позвал. Господи, Бяшка, ты хоть понимаешь, во что вляпался?!
  Яков Платонович посмотрел на брата так, что тот моментально ощутил всю скоротечность бытия и тяжесть любящей родственной длани, которая в любой момент могла опуститься на шею или затылок. Когда отпрыски семейства Штольман летом выезжали в деревню, у ворот дачного домика, снимаемого их семьёй на лето, приезжих неизменно встречал драчливый удивительно упрямый баран, не улепётывающий даже от голодного волка. Звали барана Бяшка, был он кудряв и чёрен и единственный, кто мог подойти к нему, не рискуя получить круто завитыми рогами в бок, был Яша. Их так и звали, Яша с Бяшей, а после одной крупной ссоры Лизхен в сердцах назвала брата Бяшкой. Прозвище сохранилось, но в отличие от Сухарика упоминалось редко, только когда сходство с круторогим бараном становилось излишне очевидным. Вот как сейчас.
  - Я хотел сказать, что дело очень рискованное, - Михаил Платонович отошёл подальше от брата и невольно потёр шею, ноющую так, словно действительно оплеуху поймала. - Нужно хотя бы детей увезти.
  - И женщин, - согласно кивнул Яков.
  - Я никуда не поеду! - так и вскинулась Аннушка, которая, разумеется, тоже была допущена к вечернему обсуждению событий прошедшего дня.
  - Кто бы сомневался, - проворчал Виктор Иванович.
  Яков Платонович задумчиво побарабанил пальцами по столу. Аня, само собой, никуда не уедет, единственный способ выслать её из Кисловодска - связать и отправить в грузовом вагоне, так и то развяжется и сбежит, а то и частное расследование затеет. Значит, Аню нужно оставить, но сделать так, чтобы её никто не нашёл, ведь если станет известно о её спиритическом таланте, на неё начнётся самая настоящая охота! Нет, нужно убедить Аню уехать, рисковать нельзя. Анна Викторовна без труда угадав ход мыслей супруга, скользнула к нему, обняла сзади за плечи и прошептала в самое ушко, щекоча дыханием кожу:
  - Я никуда не поеду, Яшенька, и не мечтай.
  - Это ради твоей же... - начал Штольман, но жена властно прижала пальчики к его губам:
  - И не говори мне о безопасности. Моя безопасность - это ты и только ты, пока мы вместе, ничего с нами не случится. И вообще, кто без меня станет с духами беседовать?!
  Яков повернулся, усадил жену на колени, спрятал лицо в пушистых, пахнущих ночной фиалкой волосах, вздохнул, в очередной раз познавая великую семейную мудрость: муж глава семьи, но правит всё одно жена, потому как муж голова, а жена шея, куда повернёт, туда голова и смотрит.
  - Я люблю тебя, Аня.
  Тонкие пальчики Аннушки скользнули по лицу мужа, стирая морщинки усталости, сметая тревоги, разгоняя чёрные тучи, омрачающие чело:
  - А я тебя, Яшенька.
  - Кхм-кхм, - Михаил Платонович, для коего видеть всегда сдержанного, словно в броню закованного брата таким вот расслабленным и нежным было непривычно и даже неловко, вроде как за самым сокровенным подсматриваешь, засунул руки в карманы и отошёл к окну, - так что мы решим? Что делать будем?
  - Мария Тимофеевна с Софьей и детьми вернутся в Затонск, Виктор Иванович, а Вы...
  - Я от своего подзащитного никуда не уеду, тут останусь, - Виктор Иванович проказливо улыбнулся, - я адвокат господина Разумихина, официальный защитник его интересов.
  Михаил хлопнул в ладоши:
  - Отлично! Значит, Софья с Марией Тимофеевной и детьми сегодня же ночным поездом отбывают домой, Яков и Анна Викторовна официально тоже уезжают, переходя на полулегальное положение, тебе же не привыкать, да, братец? А Виктор Иванович остаётся здесь официальным защитником Аркадия Максимовича. Ну что, вперёд, на подвиги и приключения!
  На том военный совет в семействе Мироновых-Штольман и завершился. А утром весь город обсуждал несвоевременность отъезда столичного следователя с семьёй. Служба его призвала так негораздо, ить в гостинице-то опять неладное произошло: номер дотла выгорел, да на окраине ограбление кровавое произошло, целое семейство подчистую изничтожили. Ох, беда, не иначе, грядёт конец света!
  ***
  В связи с тем, что пришлось спешно собирать детей, а потом провожать их вместе с маменькой на ночной поезд (добро, папенька сумел найти внятное и не шибко пугающее объяснение для Марии Тимофеевны, успокоившее её на первое время, хотя все прекрасно понимали, что по возвращении в Затонск Виктора Ивановича будет ждать допрос с таким пристрастием, что даже служители средневековой инквизиции обзавидуются) спать Анна с Яковом отправились уже под утро. Мало было вывезти детей и Марию Тимофеевну, нужно было создать видимость и собственного отъезда, а это, милостивые судари и сударыни, ох, как непросто. Пришлось сесть в поезд, проехать до первой станции, там сойти, снять номер в сомнительной ночлежке, которую чаще всего сдают не по дням, а по часам, и клопы на кровати в которой столь упитаны и наглы, что при появлении людей не убегают, а наоборот, сползаются к подушкам, среди грязевых отложений которых можно, вне всякого сомнения, найти и пепел Помпей, и пыль погибших империй. В номере Анна с Яковом переоделись, превратившись из столичного добропорядочного семейства самого что ни на есть достойного происхождения в невзрачную мещанскую, гордящуюся своей нищетой и презирающую честный труд, парочку. После непродолжительного препирательства Яков ещё и бороду прикрепил, окончательно превратившись в мазурика, встреча с коим в тёмном переулке не сулила ничего хорошего. Анна же подложила под одежду переданные Софьей скатанки, придавшие сохранившей девичью стройность фигурке бабью размытость и громоздкость. Повертевшись перед мутноватым треснутым зеркалом, Аннушка с удовольствием констатировала, что теперь их и родные не сразу признают.
  - Как бы нас в таком виде не отказались в телегу подсадить, - Яков почесал подбородок, нещадно зудящий из-за бороды.
  - В самом худшем случае пешком пойдём, - заявила Анна и, окинув мужа долгим пристальным взглядом, констатировала, - ты сейчас просто вылитый Кудеяр.
  Штольман хмыкнул, одновременно польщённо и скептически. Конечно, когда тебя с разбойником сравнивают, это не очень хорошо, но тот факт, что ты нравишься супруге в любом обличье, без сомнения, греет душу.
  Вопреки опасениям Якова Платоновича первый же встретившийся им на тракте возница, крепкий коренастый мужик, заросший волосами так, что даже глаза не враз можно было обнаружить, на просьбу подвезти флегматично кивнул и мотнул головой на телегу, садитесь, мол. Видимо, вознице не хватало собеседников, поскольку едва Анна и Яков опустились на шаткое скрипучее дно телеги, чисто символически припорошённое грязной соломой, возница вытянул кнутом по спине двух тощих с репьями хвостов кляч и заговорил гнусавым монотонным голосом, под который совершенно невозможно было заснуть. Стоит ли удивляться тому, что в Кисловодск Штольманы добрались совершенно измотанными, а пока пробирались до домика, в коем надлежало обитать, ещё и промокли до нитки под дождём, зарядившим ещё с вечера. Опустившись в кровать, Анна не сдержала стона блаженства, уснула, кажется, прежде, чем голова подушки коснулась. Только вот наслаждаться крепким и здоровым сном в ту ночь Анне Викторовне не довелось, едва она погрузилась в мир сновидений, как перед ней появилась черноглазая стройная девушка в костюме горничной. Аннушка вздохнула тяжело, поморщилась чуть приметно, досадуя, что дух явился так некстати, поспать не дал. Посетительница говорить не спешила, судорожно хватаясь за горло, на котором проступали уродливые сине-багровые пятна.
  - Ну, чего молчишь-то? - сварливо поторопила горничную тётка Катерина, впервые после памятной встречи с красавцем военным представая перед Анной Викторовной, - раз пришла, говори, чего уж теперь рыбку-то безголосую изображать.
  Горничная судорожно вздохнула, опять помассировала избитыми в кровь пальцами раздавленную шею и просипела:
  - Тетрадь... серая...
  Анна нахмурилась, вопросительно посмотрела на тётку, но та лишь плечами передёрнула, мол, причуды младых девиц мне неведомы.
  - Осмелюсь предположить, сударыни, - подал голос, появляясь с изысканным поклоном, Алексей Михайлович, - что девушка имеет в виду тетрадь, кою искали в номере убиенного Олега Дмитриевича.
  Тётка Катерина так и вспыхнула вся, по лицу, сменяя друг друга, промчались боль, гнев, презрение, нежность, смятение и любовь, приметить кою было весьма мудрёно:
  - Ты-то здесь что забыл?
  Алексей глубоко вздохнул, поймал Катерину за руку и крепко сжал, дабы норовистая дама не вздумала освободиться:
  - Мне нужно тебе многое сказать, Катя.
  - И слышать не хочу! - по девчачьи порывисто выпалила Катерина, делая отчаянные попытки высвободить руку.
  Алексей Михайлович коротко поклонился Анне Викторовне, прося у неё прощения за сцену, коей происходить на публике не стоило бы, после чего сильным рывком привлёк к себе Катерину и впился ей в губы жёстким поцелуем, точно клеймо ставящем. Расплата за подобное своеволие не заставила себя долго ждать, едва Алексей отстранился, Катерина отвесила ему звонкую пощёчину, ещё и каблучком с размаху на ногу наступила. Офицер охнул, но бесценную добычу из рук не выпустил, наоборот, притиснул к себе крепче, зашептал горячо, проникновенно:
  - Я люблю тебя, Катя.
  - Другую дуру ищи, - пропыхтела Катерина, яростно выдираясь из цепких рук мужчины, - а тебе не верю. Коли бы любил, не бросил бы.
  - А что мне было делать?! - возопил Алексей, коему острый дамский локоток угодил прямо в бок. - Я был женат, у меня подрастал сын, что я мог тебе предложить, бесчестный блуд и позорное клеймо байстрюков для наших детей?! Катя, ты достойна большего!
  - А что я получила?! - прошипела взбешённая Катерина, силясь лягнуть своего пленителя. - Сводящее с ума одиночество и отчаяние! Ты даже после смерти ко мне не приходил!
  Анна шагнула было вперёд, дабы прекратить творящееся безобразие, но бабушка властным взмахом руки остановила её:
  - Оставь их. Поругаются как следует, зато наконец-то всё выяснят до конца. Пора бы уж им объясниться-то.
  Анна послушно остановилась, со смесью смущения (подслушивать некрасиво) и любопытства (страх как интересно о тётушке Катерине узнать) глядя на призрачную пару, в коей жизни хватило бы на три, а то и поболее, десятка живых.
  - Я не хотел портить тебе жизнь, Катя, - руки Алексея бессильно упали плетьми вдоль тела, - по совести, я должен был уехать уже после первой нашей встречи, но у меня не хватило сил. Глупец, я уверял себя, что то, что я испытываю к тебе всего лишь светлая дружба, невинная платоническая симпатия, не более.
  - А то не так, - фыркнула Катерина, не спеша, впрочем, убегать, хотя её уже и не держали.
  - Нет, не так, - в голосе офицера звякнула сталь, - с самой первой нашей встречи я полюбил тебя, Катя, и именно поэтому всеми силами сдерживал себя. Я хотел, чтобы ты встретила достойного мужчину, вышла за него замуж, чтобы у тебя была крепкая и любящая семья...
  Катерина так круто повернулась на каблучках, что юбки раздулись колоколом, а затем опали вниз, плотно облепляя стройные ноги:
  - А ты бы отдал меня другому?
  Алексей побледнел, лицо исказила смертная мука, но голос, хоть и ставший глуше, сохранил прежнюю твёрдость:
  - Я и так тебя отдал... потому и уехал.
  - Потому и пулю поймал? - тётка Катерина всегда была прозорливой.
  Алексей в изнеможении откинулся к стене, коротко усмехнулся:
  - Именно. Я не мог жить с тобой, но и без тебе свою жизнь не мыслил. Я так надеялся, что ты будешь счастлива...
  Катерина надула щёки, с шумом выдохнула. Она могла разразиться градом обвинений и попрёков и, возможно, будь они оба живы, так и сделала бы, но какой резон лукавить, став призраком?
  - Я могла быть счастливой, но предпочла одиночество и траур по тебе. Не знаю, насколько это было правильно, - тоненькие ручейки слёз побежали по щекам Катерины, голос задрожал, - только повторись всё опять, я бы сделала точно так же. Мне нужен только ты, я люблю тебя, Алёшенька.
  Анна всхлипнула, смахивая бегущие по щекам слёзы, бабушка тоже как-то излишне поспешно отвернулась, пряча глаза. Алексей Михайлович шагнул к своей ненаглядной, прижал к груди, поцелуями осушая слёзы на её щеках. В комнате повисла тишина, прерываемая приглушённым шмыганием и посапыванием. Каждая дама думала о своей любви, подчас гораздо более наполненной шипами, нежели лепестками роз. Катерина привычно взяла себя в руки первой, чуть отстранилась, пристально глядя Алексею в глаза:
  А скажи-ка мне, сокол ясный, чего это ты спустя столько времени явился? И аккурат после того, как Наина Дмитриевна прибежала просить за своего ненаглядного?
  Алексей смущённо кашлянул, попробовал было отстраниться, да проще было из медвежьего капкана выдраться, чем от ответа Катерине увильнуть. Делать нечего, пришлось каяться.
  - Аркадий мой потомок, последний представитель рода. Я не мог оставаться безучастным к его судьбе, ведь если он погибнет...
  - Ты тоже исчезнешь, - пролепетала Катерина, прижимая руку к губам и с трудом удерживаясь от протяжного вопля попавшего в смертельную ловушку зверя.
  Алексей тяжело вздохнул, виновато развёл руками. Если род пресекался, исчезали и духи предков, ведь они существуют до тех пор, пока хоть одна живая душа помнит о них. Коли Аркадия осудят, его жизнь будет искалечена безвозвратно, а то и вовсе прервётся, учитывая, как вольно в Кисловодске с законом обращаются, значит, Алексей Михайлович тоже сгинет и в этот раз уже без возможности вернуться или хоть издалека наблюдать за своей ненаглядной Катериной.
  - Ну уж нет, - отчеканила Катерина так сверкнув глазами, что неосторожно появившийся Иван Афанасьевич даже протрезвел, - ты меня любишь?!
  Вопрос адресовался одному Алексею, но все призрачные родственники, постепенно подтягивавшиеся к полупрозрачным Ромео и Джульетте провинциального разлива, поспешили заверить Катерину в своих самых нежных и глубоких чувствах. Алексей Михайлович, разумеется, тоже кивнул утвердительно, даже укорил малость:
  - Сказывал ведь уже.
  - И замуж возьмёшь?! - продолжала допрос Катерина.
  - Катя! - возмутилась бабушка, глубоко шокированная таким грубым нарушением правил хорошего тона, но тётка лишь отмахнулась от призрачной родственницы.
  Иван Афанасьевич мотал головой и руками, пытаясь отговорить офицера от скоропалительного шага под семейный хомут, но Алексей Михайлович намёков даже не заметил, кивнул твёрдо:
  - Возьму. И более никому не отдам.
  - Ой, дура-а-ак, - простонал Иван Афанасьевич, а бабушка сердито проворчала:
  - Можно подумать, Катьку мильёен кувалеров из рук в руки рвут.
  - Отлично, - Катерина резко кивнула экзорцисту, - обвенчайте нас, батюшка.
  - Вообще-то, у меня другие...- попытался было объяснить мужчина, но заметив, как полыхнули глаза невесты, быстро понял всю скоротечность призрачного существования и покладисто кивнул, - вставайте рядом.
  Спустя целую жизнь и более десятка лет призрачного существования Катерина и Алексей исполнили свою давнюю тайную мечту: обвенчались. Завершив поцелуй новобрачных, влюблённые вздохнули и сверкнули глазами:
  - А теперь восстановим поруганную справедливость, злодеям от нас не укрыться!
  Черноглазая горничная подарила Катерине и Алексею ласковую улыбку и исчезла. Душа невинно убиенной девицы обрела покой, ведь она поверила, что её погубители не избегут заслуженной кары.
  ***
  Если вам, милостивые судари и сударыни, любезно будет спросить у встреченных на улице прохожих, какое время суток самое хлопотливое, то ответы сильно будут зависеть от того положения в обществе, кое занимает пытуемый вами. Бряцяющие шпорами гуляки, чьи огненные взоры и лихо закрученные гусарские усы разбили множество девичьих сердец, непременно ответят вам, что самая хлопотная пора - это ночь, так как нужно успеть и на балах покружиться и с очередной прелестницей в будуаре уединиться, да ещё и вовремя отступить, дабы не попасть под гнев увенчанного развесистыми рогами мужа, жениха, а подчас и любовника. Бледные, словно лишь вчера выпущенные из темницы на свободу, романтические барышни, самозабвенно чахнущие над страданиями очередного Вертера, Ромео либо же Тристана, прошелестят, ежеминутно вздыхая, точно душа их вот-вот готова покинуть бренное тело, что нет ничего сладостнее хрустальных сумерек вечера, когда умирающий день шлёт последний привет, а заходящее солнце проливает золото и кровь, подобно тирану, чья злая воля препятствует влюблённым обрести счастие. Коли вам, милостивые господа и дамы, в ходе ваших изысканий посчастливится остановить господина, служащего в каком-либо заведении, то он, торопливо глотая слова и ежеминутно нервно посматривая на часы выпалит, что самая хлопотливая пора - это, вне всякого сомнения день, когда подчас создаётся впечатление, что ты понадобился всем и сразу, начальство пеняет за бездействие, а посетители топочут ногами и брюзжат, сетуя на то, что их никто не желает принять и выслушать. А поди, выслушай-ка всех, когда их в коридоре подчас собирается до пяти человек, а начальство отправляет тебя писать рапорты али нанести визит или же ещё какую спешную и срочную работу выдумает, по смыслу яйца выеденного не стоящую, но отнимающую пропасть времени. Служащий, милостивые господа и дамы, непременно убежит от вас, сославшись на занятость и острую нехватку времени, в спешке может даже не проститься, но вы уж не гневайтесь на него, войдите в положение и переключите своё внимание на люд дворовый. Степенный, основательно заросший бородой дворник, метла коего выглядит подчас не только продолжением, но и опорой бренного тела, сплёвывая сквозь зубы и невероятным образом раскатывая все гласные в словах сообщит, что хлопотливее утра ничего нет и быть не может. Шутка ли, до того, как баре проснуться, надо и двор вымести, и дорожки песком посыпать, и кошек-собак приблудных покормить, и с молочницей поругаться, а то она, зараза злоязыкая, молоко водой разбавлять стала едва ли не прямо в барском дворе, и с водовозом парой слов перекинуться. А коли повезёт, то ещё и со знакомцами раскланяться, али господину какому помочь кого сыскать, получив всенепременно за труды пятачок, коий следует пропить опять-таки до пробуждения барина, а паче того барыни, потому как её чувствительный носик к вину зело нетерпим.
  Об одном прошу вас, любознательные сударыни и стремящиеся познать всё вокруг судари, не подходите с вашим вопросом к служащим полицейского управления от городовых и агентов до следователя, прокурора и даже начальника включительно. Коли уж вы имели смелость остановить, скажем, следователя и спросить, какая пора в сутках самая хлопотливая, то в ответ страж закона и порядка посмотрит на вас покрасневшими от недосыпа глазами, потрёт оставленную дурой-пулей али лютым ножом рану, вздохнёт тихонько и скажет, что у них на службе хлопоты не днями, а месяцами измеряются. И когда вы, изрядно пристыженные, сдавленно пробормотав извинения направитесь далее, вас вежливо остановят и в свой черёд подвергнут допросу, в ходе коего вы можете из простого мимопроходящего перейти в разряд ценных свидетелей, а то и, коли шибко не повезёт, подозреваемых. А посему, ещё раз убедительно прошу вас, милейшие дамы и господа, к стражам порядка с глупостями не подходить, дабы и их не отвлекать и самим себе жизнь не осложнять. Однако, отвлеклось наше повествование изрядно, пора ему уже вернуться к славному семейству Штольманов и Виктору Ивановичу Миронову, оставленных нами в Кисловодске в весьма тревожных обстоятельствах, кои не будет преувеличением и смертельно опасными назвать.
  После исчезновения духа черноглазой горничной, Анна Викторовна, изрядно растроганная всем открывшимся ей, полагала, что более до утра не заснёт, даже хотела с кровати встать, да призрачная родня стеной нерушимой встала.
  - Куда это ты, Аннушка, собралась? - бабушка строго прищурилась, руки в бока уткнула.
  - Тебе, Анна, непременно надо выспаться, - Иван Афанасьевич залпом осушил рюмку коньяку, одобрительно крякнул, - на свежую-то голову и мысли умные приходят.
  - Ты-то почём знаешь? - фыркнула Катерина, чей острый язык и венчание не смягчило. - У тебя ни первого, ни второго от роду, да до сего году ни дня не бывало.
  Иван Афанасьевич вздохнул тягостно с видом великомученика, посмотрел на Алексея Михайловича, но тот заступаться за свежеиспечённого родственника, равно как и осаживать молодую жену не спешил, бабушку поддержал:
  - Почивать ложитесь, Анна Викторовна. Утро вечера мудренее.
  Анна хотела было сказать, что спать совершенно не хочет, да слова приготовленные зевок сладкий смазал. Аннушка уютно свернулась под боком супруга, и сама не заметила, как уснула крепко да сладко, убаюканная исходящим от Якова теплом и ровным стуком его, такого смелого и нежного, сердца.
  Анна и Яков в эту ночь крепко спали, набираясь сил, а вот Михаилу Платоновичу было не до сна, требовалось решить ряд срочных и спешных дел. В первую очередь позвал он к себе трёх молодых помощников самой невзрачной наружности и объяснил, что кровь из носу нужно всенепременно добраться до Петербурга или, в крайнем случае, телеграфа, да так, чтобы в Кисловодске о том никто, кроме них четверых, не знал. Помощники слаженно кивнули, не задавая лишних вопросов, проворно спрятали скатанные тонкой трубочкой бумажки, написанные тем непередаваемым образом, коий обыватели называю не иначе, как врачебной криптограммой. Конечно, Михаил Платонович мог писать и очень тонко и красиво, каллиграфия входила в обязательный пункт домашнего воспитания семейства Штольман, но, когда нужно было сведения скрыть, неизменно писал по врачебному неразборчиво, дабы только посвящённые прочитать могли. Вот и эти коротенькие записульки казались следами перепившего колченогого воробья, который сначала грохнулся в чернильницу, а потом пошёл бродить по бумаге. Ну да, как уже сообщалось, посвящённые без труда написанное разбирали, а иным текст сих посланий знать и не требовалось.
  Михаил Платонович с супругой благословили помощников, проводили их взглядом из окна и, собрав необходимое, отправились в самые тёмные и глухие закоулки Кисловодска. По официальной версии, на медицинский осмотр обитателей трущоб, а помимо этого ещё и для сбора сведений, могущих оказать неоценимую помощь в деле об убийстве господина Костолецкого. Помощники меж тем разделились, один направился на вокзал, другой решил покинуть город пешком, а третий направился к своему приятелю, черкесу, горячей голове, готовому для друга своего небо и землю перевернуть. Не зря, совсем не зря Михаил Платонович трёх человек с одним заданием отправил, прекрасно понимал, что дело опасное, не все могут вернуться (а коли совсем не повезёт, то и вовсе никто пределов города не покинет), ведь после убийства проверяющего гостиницу ввели строгие меры, дабы даже шепоток о том, что творится в Кисловодске, не достиг столицы. Тот помощник, что купил билет до Петербурга, был задушен на вокзале, где ждал поезда, пешехода зарезали случайные (случайные ли?) бродяги, и лишь тот, кто доверился другу, смог выбраться из Кисловодска и добраться до телеграфной станции, где спешно послал два сообщения в Петербург, одно лично господину Варфоломееву, а второе, и пусть это не покажется вам странным, Юлии Романовне. Михаил Платонович прекрасно знал подругу детства своей сестры и был свято убеждён, что пока медленно, с усилиями, раскачивается маятник закона, княгинюшка уже поднимет на уши не только весь многочисленный род Штольманов, но и всех своих знакомцев, чем существенно увеличит шансы на благополучный исход всего дела.
  Юлия Романовна ожиданий не обманула. Будучи разбужена среди ночи взволнованной горничной, передавшей ей короткую телеграмму, гласившую: "Штормовое предупреждение", княгиня покинула тёплую постель и развила бурную деятельность. И вот уже смял в кулаке спешную телеграмму, кусая губы, дабы удержаться от ругательств Карл Платонович, полыхнули адским огнём глаза Елизаветы Платоновны, с силой шарахнул кулаком по столу Вильгельм, обычно добродушно-сдержанный, протяжно присвистнул Платон Платонович, с досадой подумавший, что звание бедокура более пристало не ему, а такому суховатому и благоразумному Яшеньке, который каждый раз не просто вляпается в беду, а так, что брызги грязной истории по всей империи полетят. "Штормовое предупреждение" означало, что действовать надо незамедлительно, единым фронтом, а потому дела служебные, хлопоты суетные отлетели в сторону, осыпались, словно листья сухие, обнажив то единственное, ради чего стоило жить - единство семьи, крепость любящих сердец, гонящих по венам родную кровь.
  Едва дождавшись утра, Юлия Романовна направилась лично к полковнику Варфоломееву, дабы узнать подробности очередной передряги, в центре коей оказался Яков. Господин полковник и рад был бы отмолчаться, да супротив обаяния и напора Юленьки и полчища ордынские оказались бы бессильны. Выяснив все детали, княгиня любезно поблагодарила Матвея Васильевича, после чего направилась на телеграф и отправила ряд весьма обстоятельных телеграмм, затем направилась было домой, да передумала, опять вернулась на телеграф и велела послать ещё ряд спешных и срочных сообщений. Друзей и помощников много ведь не бывает, верно?
  Меж тем в Кисловодске события раскручивались подобно взбесившемуся маятнику. Едва серая хмарь, возвещавшая конец ночи, сменилась нежными красками блистающего свежестью утра, как полицмейстеру Иванихину принесли обнаруженные у убитых агентов записки. Прокопий Кондратьевич брезгливо повертел грязные замусоленные, местами запятнанные кровью бумажки, хмыкнул:
  - И что это?
  - Не могу знать! - лихо вытянулся полицейский, коего в городе уже давно прозвали заплечных дел мастером. - А токо нашли мы их у тех, кто город пытался покинуть, - мужчина выкатил и без того большие блёкло-голубые глаза, выдохнул сиплым шёпотом, - тайно.
  - Тайно, значит, - прошипел полицмейстер, стискивая бумажки в кулаке, - доктора сюда, живо! Пусть он это тайнопись разбирает.
  Почтенный старый доктор Иван Ильич успел повидать на свете немало и до глубоких седин дожил благодаря исключительному умению вовремя смолчать. Вот и сейчас, без труда определив почерк Михаила Платоновича, доктор пожевал впавшими губами и с лёгкой ноткой досады промолвил:
  - И чего ради меня призвали?
  - Что это?! - Прокопий Кондратьевич мало не под нос доктору сунул записки.
  - Рецептус это, - Иван Ильич попеременно ткнул пальцем в записки, - сие на почечный отвар, а это на порошки печёночные. Право слово, господин полицмейстер, с такой-то глупостью могли меня и не отвлекать от дел, у меня ведь приём скоро, пациенты ждут.
  - Подождут, - проворчал господин Иванихин и рявкнул. - Доктора Незнамова сюда, живо!
  Увы, живо найти доктора Незнамова не получилось, тот был у роженицы, а к тому моменту, как освободился и самолично направился в полицейское управление, уже все врачи в городе знали, что и как нужно отвечать на вопрос о двух грязных бумажках, одна из которых была замарана кровью. Конечно, в медицинской среде случалось всякое, но в одном все лечители Кисловодска были едины: коли уж в деле замешан кто-то из их среды, нужно умереть, но своего не выдать. Прокопий Кондратьевич ярился, грозился, мало стол кулаком не прошиб, но все доктора в один голос твердили, что записки эти не более, чем рецепты, один на почечный отвар, другой на печёночные порошки.
  - И что это у Вас, господин полицмейстер, за интерес такой к сим записулькам? - с почтительностью, опасно балансирующей на грани насмешки осведомился Михаил Платонович, также вызванные в полицейское управление. - Али потребность в лечении есть? Так Вы только скажите, я самолично и обследование проведу...
  Прокопий Кондратьевич грохнул кулаком по столу так, что мало ножка не обломилась, а по столешнице трещина пролегла.
  - Молчать, когда Вас не спрашивают! Говорите, где Ваш родственник?!
  - Так молчать или говорить? - усмехнулся Михаил и не давая полицмейстеру взорваться от гнева, продолжил:
  - Вы меня на крик-то не берите, при Вашем телосложении излишний гнев смертельно опасен, апоплексический удар случиться может, это я Вам как врач официально заявляю.
  - Братец Ваш где? - прошипел Иванихин, люто жалея, что не может испепелить взглядом.
  Михаил Платонович удивлённо пожал плечами:
  - Так всем семейством уехал.
  - Что ж так скоропостижно? - ядовито поинтересовался Прокопий Кондратьевич.
  Насмешка пролетела мимо цели, господин доктор вздохнул глубоко, руками огорчённо развёл:
  - Дела служебные призвали. Вам ли сего, Прокопий Кондратьевич, не знать?
  Полицмейстер зубами заскрипел, да тронуть Штольмана не посмел, прекрасно понимая, что коли чего с Михаилом Платоновичем случится, братец его, Яков Платонович, всенепременно в город обратно вернётся, если вообще покидал пределы Кисловодска. Конечно, вокзальные служащие бьют себя пяткой в грудь, утверждая, что столичный следователь с дамами и детьми в вагон сел и отбыл, но с этого же чёрта хитрого станется и на ближайшей станции с поезда сойти да обратно возвернуться. Ещё и вместе с жёнкой своей, чтобы было, кому ночью постель греть. А если поверить на миг, что жена его ведьма и с духами беседовать может, то становилось на душе так тошно, что впору в петлю лезть. Ну, да это дело нехитрое, завсегда успеется, лучше выгрызть зубами и клыками счастие да богачество себе.
  После допроса Михаил Платонович вернулся в клинику, прошёл к себе в кабинет и постоял немного у негасимой лампады пред иконой Богородицы, шепча молитвы за упокой души честных христианских душ Алексея Ягодина и Георгия Демидова, кои своей верностью делу и мученической кончиной вне всякого сомнения заслужили вход в Царствие Небесное.
  Пока господин полицмейстер силился постичь тайну обнаруженных посланий, Виктор Иванович пытался попасть к своему подзащитному.
  - Ныноча не положено, - гудел огромный, словно вставший на задние лапы медведь, городовой, тесня господина адвоката внушительного размера животом.
  Но от Миронова отмахнуться было не так-то просто.
  - На каком основании меня не пускают к моему подзащитному?
  Городовой вздохнул, досадуя, что нельзя этому настырному субъекту смазать по-простому по физиономии, проворчал:
  - Енто Вам господин полицмейстер лучше объяснит.
  Виктор Иванович коротко кивнул и направился к Прокопию Кондратьевичу, коему и без настырного адвоката было, чем заняться. У господина Миронова была очень ответственная и, чего уж тут лукавить, смертельно опасная задача: ни единым вздохом не преступая закона, устроить волнение, дабы привлечь к делу несчастного Аркадия Максимовича влияние общественности. Сей операций, если пройдёт она удовлетворительно, достичь можно было разом две цели: во-первых, отвлечь внимание господина полицмейстера и его присных от поиска серой тетради, в коей хранились изобличающие преступников записи, а во-вторых, активизировать людей честных, к подлости и душегубству непричастных. Конечно, весьма риск, что строптивому адвокату попытаются свернуть шею, но Виктор Иванович прекрасно помнил, что риск - дело благородное, а яичницу, как известно, не приготовить, не разбив яиц. И вообще, он себя уважать перестанет, коли дочка с зятем будут собой рисковать, а он станет по-за спинами отсиживаться, вот!
  Закалённый столкновениями с редактором "Затонского телеграфа", господин Миронов прекрасно понимал, что и как нужно делать, партию свою разыгрывал осторожно, без лишнего фанатизма, дабы и себя под удар не подставить, и злодеям передышки не дать. От господина полицмейстера, получив уверения, что арестованному недужится, а потому адвокату к нему нельзя, дабы заразу не подцепить, Виктор Иванович направился прямиком в газету, оттуда в ресторан, затем в клуб, затем на званый вечер. Упрекнуть господина адвоката в том, что он выдаёт тайны следствия было совершенно невозможно, только вот по городу поползли слухи о страшных оборотнях, прикрывающихся личинами честных людей. А, впрочем, Миронов-то тут причём, слухи они, как известно, в воздухе витают.
  ***
  Пока папенька и Михаил со своими коллегами занимались отвлечением внимания, Анна и яков все силы направили на поиск таинственной серой тетради, из-за которой, скорее всего, и началась вся эта свистопляска. Яков Платонович резонно предположил, что искомая вещь хранится у дамы, коя в равной мере дарила внимание и Олегу Дмитриевичу, и Аркадию Максимовичу, из-за чего и случился памятный конфликт, ставшей, если можно так выразиться, спусковым крючком для всей истории. Предположение, спору нет, резонное, только вот как сыскать сию особу? Арестант, дай ему бог здоровья, а адвокату терпения, молчит, точно воды в рот набрал, а сама прелестница не спешит заявлять о своём существовании. Оно и понятно, учитывая, что стало с черноглазой горничной, только вот поискам барышни не способствует.
  - Ничего, Аннушка, мы сей момент Олега Дмитриевича тебе притащим, - тётке Катерине следовало бы родиться мужчиной, уж больно ей нравились силовые методы решения проблем. - Он как миленький нам всё расскажет, ничего не утаит.
  - Прошлый раз он даже не явился, - досадливо заметила Аннушка.
  Тётка потрепала Анну Викторовну по плечику:
  - Так прошлый раз у меня сил столько не было. А нынче я счастлива, любима, для меня нет ничего не возможного.
  - Спасайся, кто может, - прошептал Иван Афанасьевич. Хватаясь за голову и отодвигаясь в тень. - Теперь от неё и вовсе никакого спасу не будет, и раньше-то змея была, а теперь цельный Змей Горыныч.
  Алексей Михайлович "заботливо" встряхнул призрачного родственника, предупредил сладким голосом, от коего Ивана Афанасьевича мороз продрал по коже:
  - Попрошу Вас впредь моей жены не оскорблять, дабы мне не пришлось выражать Вам своё неудовольствие.
  Иван Афанасьевич гулко сглотнул и меленько закивал, сбивчиво уверяя всех в своих самых тёплых отношениях к Катерине.
  - Мой герой, - мечтательно вздохнула Катерина и тут же ножкой притопнула, очами сверкнула. - Олег Дмитриевич, явись сюда незамедлительно!
  Дух покойного господина Костолецкого страх как не хотел появляться, его всего так и корчило от злобы и ненависти, но как правильно сказала тётка, сил противостоять воле замужней дамы, окрылённой любовью и счастием, у него не было.
  - Смотри скорее да запоминай крепче, другого раза не будет, - подтолкнула Анну в бок бабушка, - а мы его подержим, чтобы не ускользнул.
  Перед взором Анны Викторовны вспыхивали и тут же гасли, сменяя друг друга в бешеном калейдоскопе видения. Вот Олег Дмитриевич о чём-то шепчется с доверчиво льнущей к нему девушкой, из одежды на которой, вот стыд и срам, только передничек и наколка горничной в волосах. Вот господин Костолецкий что-то лихорадочно записывает в пухлую серую тетрадь, а вот он передаёт тетрадь кареглазой рыжеволосой девице, чьё одеяние, а паче того, манеры не оставляют ни малейшей иллюзии в том, чем именно особа привыкла зарабатывать себе на жизнь. Удивительно даже, как это Аркадий Максимович мог предпочесть скромной и искренне любящей Наине Дмитриевне такую развратную особу!
  Когда видения пропали, Анна судорожно вздохнула, прижимая руки к груди и пытаясь преодолеть сковавший всё тело страшный холод, результат общения с рассерженным духом. Яков обнял жену, согревая и утешая, давая возможность хоть немного опомниться, вернуться в мир живых.
  - Я видела её, - Аннушка счастливо улыбнулась, чмокнула мужа в щёку, - у нас получилось, Яша!
  - Мне нравится это у нас, - хмыкнула тётка Катерина, - твой супруг, моя милая, просто прирождённый спирит!
  - Котёнок ты мой царапучий, - Алексей привлёк жену к себе, страстно шепнул прямо в ушко, - напомни, я говорил, что я люблю тебя?
  Катерина кокетливо хихикнула, взмахнула ресницами, точно бабочка крыльями:
  - Пока нет, но у тебя есть шанс исправить это упущение.
  Иван Афанасьевич страдальчески поморщился и поспешно увёл влюблённых голубков, дабы они не мешали Анне и Якову вести следствие.
  Впрочем, остановить Анну Викторовну сейчас смог бы только её супруг, но у того и мысли столь крамольной не возникало, наоборот, Яков внимательно наблюдал за тем, как жена быстро рисует на подхваченном со стола листе портрет девицы.
  - Вот, - Аннушка протянула законченный рисунок мужу, - это она.
  Штольман повертел рисунок в руках, запоминая:
  - Найти такую даму труда не составит, у неё очень выдающаяся внешность.
  Слова следователя оправдались быстро. Третий опрошенный уличный мальчишка, получивший от переодетого извозчиком Якова Платоновича за труды монетку, охотно поведал, что нарисованная - Дунька Болотникова, ранее служившая в заведении, да потом выгнанная маман за кражу и пробавлявшаяся тем, что поступала на содержание к богатым мужчинам. Не гнушалась Евдокия и такими шалостями, как кража, клевета и шантаж, искренне считая, что деньги не пахнут, и солидный капитал непременно строится на лжи, подлости да обмане, иначе никак. Жила предприимчивая барышня в небольшом кособоком домишке, дабы не привлекать внимания к своим сбережениям и официально числилась, вот это оказалось для Штольмана новостью, горничной в проклятой гостинице, о чём хозяин оной в разговоре со следователем "позабыл" упомянуть. Впрочем, стоит отметить, что его о слугах и не спрашивали, а зря.
  Найти домик Евдокии Болотниковой труда не составило, но едва шагнув в грязный, заросший сорной травой и заваленный мусором дворик Яков Платонович ощутил холодок опасности.
  - Аня, останься здесь и хорошенько спрячься, - прошептал Штольман и ничуть не удивился, услышав в ответ:
  - Нет, Яшенька, я с тобой пойду.
  Терять время на споры было неблагоразумно, потому следователь, пробурчав себе под нос, больше для успокоения души, что-то про упрямых девиц, осторожно вошёл в дом, заботливо придержав дверь для идущей следом Анны Викторовны. Стоило только шагнуть внутрь домишки, как в нос тут же ударил сладковато-металлический запах крови, который ни с чем нельзя было спутать. Растерзанное, со следами пыток, тело Евдокии было обнаружено в тёмной крохотной комнатушке, забрызганной кровью и хранящей следы страшного кавардака. Яков взмахом руки велел жене оставаться на месте, а сам плавным кошачьим шагом двинулся вдоль стены, внимательно осматривая место преступления. Удача, до этого не слишком-то баловавшая следователя, подарила-таки скупую улыбку: у сломанного колченогого стола был обнаружен чёткий след, судя по размеру, мужской. Штольман осторожно достал из кармана сложенный портрет Евдокии, перевернул его чистой стороной к кровяному следу, подождал, пока кровь пропитает бумагу, затем поднял и заботливо промокнул валяющимся у самой ноги пресс-папье, после чего аккуратно убрал в саквояж. Конечно, испачканную кровью обувь преступник может и выкинуть, но размер ноги никуда не исчезнет, а это пусть и слабая, но всё же улика.
  Анна с интересом наблюдала за мужем, когда перед ней возник дух Евдокии. Сказать что-либо убитая не могла, зато властно протянула руку в угол комнаты. Повинуясь воле духа, Аннушка осторожно подошла к указанному углу, присела на корточки и потянула за громоздкий деревянный плинтус, выглядевший совершенно несокрушимым. К искреннему облегчению Анны Викторовны, плинтус со страшным скрежетом и скрипом поддался, обнажив пыльный тайник, в коем обнаружилась искомая тетрадь. Анна успела лишь открыть свою находку и прочитать пару фраз, когда дух Евдокии ощутимо толкнул её в плечо, требовательно указывая в окно.
  - Уходить нужно немедленно, - возникший прямо перед носом Анны Платон Карлович с тревогой смотрел на увлёкшегося поиском улик сына, - преступники возвращаются.
  Анна поспешно вскочила, выдохнула свистящим от тревоги шёпотом:
  - Нам нужно уходить.
  Яков выглянул в окно и крепко сжал губы, удерживаясь от ругательств. Увлёкся, как мальчишка, забыл об опасности, а ведь он не только за себя, ещё и за Аннушку головой отвечает!
  - Быстрее, Аня, уходим, - Штольман потянул жену за руку, потом и вовсе на руки подхватил, чтобы меньше следов оставлять.
  Следователю с супругой повезло: они успели выбраться со двора прежде, чем пять закутанных в плащи фигуры подошли, непрестанно озираясь и прислушиваясь, к калитке. Увы, везение было недолгим, Яков и Анна не прошли и десяти шагов, как из домишки долетел жуткий вопль:
  - Здесь кто-то был!
  - Догнать! - раздался звериный рёв, в коем Штольман без труда узнал голос господина полицмейстера. - Догнать и вернуть, живыми или мёртвыми, но лучше живыми!
  Анна зажала ладошкой рот, удерживаясь от испуганного крика, прятаться было совершенно негде, с двух сторон дорога упиралась в дома, назад поворачивать смерти подобно, а впереди ни малейшего дерева или же спасительного поворота. И прохожих-то нет, лишь одна дама навстречу идёт, а какой с дамы толк против пяти здоровых мужчин? Её пришибут и не заметят, словно муху какую. Однако, путница убираться прочь, слыша страшные вопли, не спешила, подошла поближе, всмотрелась Штольману в лицо, после чего коротко кивнула:
  - Идёмте за мной.
  Спорить было не с руки, за спиной отчётливо слышались топот и пыхтение преследователей. Яков и Анна быстро последовали за незнакомкой, приведшей их к входу в дом терпимости.
  "В борделе, да ещё и с женой, мне скрываться пока не доводилось", - усмехнулся Яков Платонович, силясь вспомнить кажущуюся неуловимо-знакомой неожиданную спасительницу.
  Дама откровенничать не спешила, да и момент всё ещё был неподходящим. Быстро проведя Штольмана с женой по скрипучей лестнице, спасительница ввела их в небольшой зал, где сидели в ожидании клиентов девицы. При появлении маман прелестницы оживились, с нескрываемым интересом поглядывая на Анну, а паче того, Якова Платоновича.
  - Слушайте внимательно, повторять не буду, - властным, не терпящим возражений тоном, приказала дама, - этих двоих нужно укрыть так, чтобы даже самый тщательный обыск не обнаружил. А если кто язык станет распускать, лично этим самым языком удавлю, ясно?
  Девицы резко побледнели и дружно закивали, видимо, у них была возможность убедиться в том, что маман слов на ветер не бросает. Когда преследователи вломились в бордель, там царили тишь да благодать. Сияющая профессиональной улыбкой маман выплыла навстречу господину полицмейстеру и его людям, цокая языком выслушала весть о преследовании кровожадных убийц, ставших причиной страшных событий, потрясших город и милостиво позволила провести обыск. Девицы, пока ещё не обретшие клиентов, а потому коротающие время в небольшом зале, с готовностью согласились помочь следствию, одна самая бойкая даже предложила господину полицмейстеру лично обыскать её, а то вдруг душегубы прячутся в юбках? Прокопий Кондратьевич волком зыркнул на нахалку, но бить её остерёгся, девочка была из дорогих, а ссориться с маман, часто любезно позволяющей наслаждаться прелестницами в кредит, в планы бравого полицмейстера не входило. Обыск ничего не дал, хотя пирующем в одном из самых дорогих номеров гусарам настроение попортил, вояки позволили себе ряд нелицеприятных высказываний в адрес полиции, поддержанные визгливыми смешками девиц.
  Злой как чёрт Прокопий Кондратьевич покинул публичный дом, как на грех, на выходе нарвавшись на господина редактора, не преминувшего заметить, что вместо того, чтобы развлекаться, стражам порядка следовало бы заняться раскрытием преступлений, наводнивших город. Господин полицмейстер рявкнул на пронырливого писаку, но тот в ответ лишь глазами сверкнул, заявив, что его влиятельные покровители столь мерзопакостного отношения не потерпят. Пришлось цедить извинения через стиснутые от ненависти зубы, да хоть как-то отвести душу в мощной оплеухе нерасторопным помощникам. А вернувшись в кабинет осушить подряд три рюмки коньяку в тщетной попытке заглушить настойчивое нутряное понимание того, что земля под ногами начинает гореть, а бежать-то уже некуда. Тетрадь не найдена, в городе всё сильнее поднимается буча, которая, того и гляди выплеснется за пределы Кисловоска. Эх, так-тудак да разэдак, а как всё задумано было! Наверное, стоило всё-таки не скопидомничать и заплатить этому проклятому мальчишке-проверяющему, когда он огласил результаты проверки гостиницы, а не убивать его. Чёрт пожри всё вокруг, неужели это конец?!
  Когда полицейские ушли, маман размашисто перекрестилась и кивнула девицам:
  - Всё, выпускайте.
  Яков и Анна покинули ловко сделанный тайник, с наслаждением вдыхая приторно-сладкий дурманный воздух кабинета маман.
  - Присаживайтесь, - женщина кивнула на уютный обитый пошлым розового цвета шёлком диванчик, налила вина, протянула два бокала Штольману и его жене, небрежно глотнула из своего, - они больше не вернутся, можете не волноваться.
  Анна благодарно улыбнулась:
  - Вы спасли нас.
  - Всего лишь вернула долг жизни. Вы ведь, наверное, Яков Платонович, не помните ту перепуганную полуодетую девчушку, удирающую от допившегося до безумия клиента?
  Штольман пригубил вина:
  - Отчего же? Помню.
  - Это была я, - дама рассеянно улыбнулась, погружаясь в туман воспоминаний, - в тот раз Вы спасли мне жизнь. А сегодня я вернула долг. Скажите, Вы уже отправили гонцов с просьбой о помощи?
  Штольман медленно кивнул.
  - Отлично, в таком случае, зная Ваше семейство, уже к вечеру можно ожидать подкрепления, а до тех пор, прошу Вас с упругой быть моими гостями. И учтите, - дама с обворожительной улыбкой погрозила пальчиком, - отказа я не приму.
  Что ещё рассказать? На следующее утро в Кисловодск спешно и срочно прибыл полковник Варфоломеев, коему Яков Платонович передал обнаруженную в тайнике тетрадь, хранившей изобличение преступлений хозяина гостиницы, господина полицмейстера, а также иных приближённых к ним людей. Прокопий Кондратьевич застрелился, его подчинённые спешили вымазать друг друга в грязи, гостиница была закрыта, её хозяина судили и приговорили по совокупности преступлений к смертной казни. Аркадия Максимовича, разумеется, оправдали и отпустили на свободу, у самого выхода из тюрьмы его встретила сияющая от счастия Наина Дмитриевна. Михаил Платонович исполнил свою давнюю мечту: собрал всех братьев и сестрёнку под одной крышей. Господин Варфоломеев в очередной раз дал себе клятву найти и подарить неугомонному Якову Платоновичу Штольману энциклопедию, коя подробно бы описывала, чем нужно и должно заниматься в отпуске (посещение мест преступлений в список доступных в отдыхе развлечений однозначно не входит!).
  Закончить сию повесть мне хотелось бы маленьким семейным эпизодом, некоей почти соломоновой мудростью. Маленькая Катюшка уже засыпала, когда в её очаровательную головку вкрался один животрепещущий вопрос, коий совершенно не терпел отлагательств.
  - Гриша, - затормошила Катюшка брата, - ну, Гри-и-иш.
  - Чего тебе? - проворчал Гриша, понимая, что поспать ему всё равно уже не дадут.
  - А чем отпуск от службы отличается, если мама с папой всё равно одним и тем же занимаются?
  Гриша посопел, почесал затылок и честно ответил:
  - На службе они за расследования жалованье получают, а в отпуске за интерес и справедливость стараются.
  Катюшка кивнула, вздохнула благостно и уснула. На сём предлагаю, милостивые судари и сударыни, славное семейство древнего рода Штольман оставить, пока Екатерине Яковлевне ещё какая гениальная мысль в голову не пришла, лишив её брата заслуженного отдыха. Конец.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"