Мусникова Наталья Алексеевна : другие произведения.

Удача в подарок неприятности в комплекте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Если прошлое не приносит радости, самое время начать жизнь с чистого листа. Алексей Корсаров воспользовался этим простым рецептом и переехал, поменяв работу. Кто же знал, что на новом месте ему придётся не только активно использовать талант Зрящего прошлое, но ещё и стать детективом чтобы вычислить душегуба, покушающегося на жизнь барышни из далёкого 1903-го года.
  Мусникова Наталья
  Удача в подарок, неприятности в комплекте
  Пролог
  Резкий звонок, громкий, пробирающий до костей, похожий на гибрид школьного звонка, призывающего на урок, с жужжанием бормашины и рявканьем перфоратора, разорвал тишину неуютной квартиры, которую хозяйственные паучки уже начали старательно оплетать в углах паутиной. Лежащий на диване мужчина недовольно замычал, сделал попытку отмахнуться от надоедливого трезвона, но вместо этого скатился с дивана на пол, отчего моментально проснулся и ёмко, буквально в двух словах, охарактеризовал и телефон, и того, кто пытался дозвониться. Абонент посыла не услышал, а потому продолжал активно навязывать своё общество.
  - Алло? - хрипло выдохнул хозяин квартиры в мобильник, устало растирая помятое после сна, колючее от щетины лицо.
  - Лёша, ты мне друг?
  Голос звонящего был до противного воодушевлённым и искренним, вопрос явно относился к категории риторических, а потому Алексей обречённо вздохнул:
  - Допустим. И что дальше?
  - Лёшка, мне нужна твоя помощь. Мы с Любашей через полчасика подъедем, ты не уходи никуда, хорошо?
  Алексей на миг отвёл мобильник от уха, посмотрел на циферблат на экране и присвистнул: часы показывали двадцать минуть седьмого. Вот интересно, куда можно сбежать в такую рань, если только в круглосуточный магазин, но в такое время и там будут не очень рады посетителю.
  - А до утра никак не потерпеть?
  Этот вопрос тоже относился к категории риторических, Лёша знал, что если его другу что-то приспичило, то такая ерунда, как неурочный час для визита его точно не остановит. Проще заставить свернуть самонаводящуюся ракету, чем Сашу, принявшего какое-то решение.
  - Лёшка, ты чего, уже утро! Между прочим, фашисты войну начали ещё раньше.
  - Они плохо кончили, - пробурчал Алексей, так сладко зевая, что даже челюсть хрустнула. - Ты бы ещё Наполеона вспомнил, который по четыре часа спал.
  На том конце провода помолчали, а потом авторитетно заявили:
  - Нет, четыре часа сна мало, это я тебе как врач заявляю. Кстати, Никита тоже подъедет, так что ставь чайник.
  Телефон захлебнулся короткими гудками. Алексей нажал кнопку отбоя, отложил мобильник, снова потёр лицо, машинально отметив, что нужно обязательно побриться, и поплёлся в ванну. Спать хотелось невероятно, привычная бессонница не давала сомкнуть глаз до трёх ночи, поэтому ранний подъём никак не способствовал хорошему настроению. А впрочем уже год хорошее настроение обходило Алексея стороной, сменившись глухой тоской, подобной боли в ампутированной конечности.
  'Надо бы ванну почистить, совсем жёлтая стала, - вяло подумал Алексей, - Сашка опять бухтеть начнёт, что не дело так опускаться, что нужно стойко держать любой удар судьбы и прочее. Ему бы в советское время пропагандой заниматься, дивный бы глас народа был. Хотя, стоит признать, врач из него тоже хороший'.
  В дверь заколотили в тот самый миг, когда Алексей закончил умываться и направлялся на кухню греть воду. Обещанные другом полчаса ещё не вышли, но пунктуальностью Сашка тоже никогда не страдал, искренне считая, что лучше прийти пораньше и подождать, чем придумывать причины для постоянных опозданий. Вариант приходить вовремя даже не рассматривался как несущественный.
  - Привет, друг, - высокий, широкоплечий, с пышной волнистой шевелюрой тёмно-русого цвета Александр от всей души хлопнул Алексея по плечу, - знакомься, это Любаша, моя девушка. Любаша, это мой лучший друг Алексей Корсаров. Скоро к нам присоединится ещё один мой лучший друг Никита Князев.
  - Как интересно, - пухленькая рыженькая девушка взмахнула пушистыми, явно накладными ресницами и восторженно прижала ручки к груди, - Саша, Алёша и Никита, прямо как в фильме 'Гардемарины'.
  Алексей чуть заметно поморщился. Сравнение с гардемаринами преследовало друзей ещё со школы, с первого класса, когда молоденькая учительница, знакомясь с классом, звонко объявила:
  - Ну надо же, у нас есть Саша Белов, Лёша Корсак и Никита... ах нет, не Оленев, Князев. Настоящие гардемарины!
  Алексей на протяжении одиннадцати лет обучения в кадетском классе тщетно пытался доказать, что он не Корсак, а Корсаров, в четырнадцать лет два раза менял паспорт, потому что паспортистки, как на грех, тоже оказывались поклонницами фильма Светланы Дружининой. Единственной девушкой, которая не искала в Алексее сходства с киношным Лёшей, была Лика, она ещё на первом свидании призналась, что терпеть не могла фильм 'Гардемарины, вперёд!', хотя несколько раз смотрела его в компании восторженно пищащих подруг. Впрочем, Лика всегда и во всём была неповторимой.
  Как всегда при воспоминании о жене на Алексея навалилась глухая тоска. К счастью, в этот раз забиться в угол и спрятаться от всего мира ему не дали, Саша по-хозяйски обошёл квартиру, неодобрительно поцокал языком и вынес вердикт:
  - Диагноз ясен. Налицо полная социальная неустроенность на фоне глубокой психологической травмы. Лёшка, ты когда в последний раз в зеркало на себя смотрел?
  - А чего там разглядывать? - отмахнулся Алексей и под предлогом засвистевшего чайника вышел из комнаты.
  Но от друга оказалось не так-то просто избавиться.
  - Любаша, радость моя, сообрази нам чего-нибудь покушать, мы же ещё не завтракали, - елейным голоском попросил Сашка, посмотрев на свою подружку наивными васильково-синими глазами, - а мы пока с другом покурим на балконе.
  - Я не курю, - огрызнулся Алексей, которого ничуть не радовали душеспасительные беседы с утра пораньше.
  - Рядом постоишь, - Саша взял друга за плечо и непреклонно вытащил на балкон, благо физической силой природа-матушка не обидела.
  На балконе было зябко, а ещё тесно из-за сваленных кое-как коробок, ящиков и тюков с одеждой, разобрать которые у хозяина не был сил, в первую очередь, моральных, да и желания особого тоже.
  - Так нельзя, Лёш.
  Голос Саши прозвучал обволакивающе-мягко и без малейшего намёка на шутку или укор. Друг был абсолютно серьёзен, а такое случалось с ним очень редко, лишь когда трагедия перерастала в катастрофу вселенского масштаба.
  - Миленькая у тебя подружка, - Алексей решил перевести разговор в менее болезненное русло, - женишься на ней?
  - Зачем ограничивать себя одной, когда вокруг так много девушек хороших? - беззаботно фыркнул Саша, но тут же вернулся к прежней серьёзности. - Я говорю: так нельзя, Лёша. Вот уже год как ты гробишь себя. Нет, не так. Гробишь - это активное действие, а ты просто идёшь ко дну, позволяешь отчаянию засасывать тебя всё глубже и глубже. Лёш, ты же не дурак и не слабак, ты прекрасно понимаешь, что...
  - Как там в 'Волкодаве' Марии Семёновой? - Алексей в упор посмотрел на друга холодными тусклыми карими глазами. - А когда заросла тропинка и не будет конца разлуке, вдруг потянет холодом в спину. Для чего? И опустишь руки.
  - Волкодав, между прочим, новый род создал, - не сдавался друг. - И кучу друзей завёл, и дом построил.
  - Друзья у меня и так есть, и дом тоже, - устало отмахнулся Алексей.
  - Жену надо, без женщины мужчина чахнет и хиреет как цветок без солнца.
  Алексей с трудом проглотил колючий клубок:
  - Есть у меня жена, Лика. И никакой другой мне не надо.
  - Анжелика умерла год назад, - жёстко отрубил Александр, крепко стиснув плечи друга, - и тебе с этим пора смириться.
  Алексей тяжело вздохнул:
  - Я знаю, Саш. Просто вчера год был, вот я и сдал, раскис опять. Представляешь, целый год прошёл, наш малыш уже бегал бы вовсю и говорить начал. Или во сколько у них первая речь появляется?
  Александр пожал плечами. Он прекрасно помнил тот промозглый мартовский день, наполненный бесконечной чередой острых аппендицитов, когда во время короткого и от того столь желанного перерыва распахнулась дверь ординаторской, и на пороге появился подтянутый, в изысканном, сшитом на заказ костюме Никита Князев. Коротко кивнув всем собравшимся, Князь, как его звали все, кто был с ним достаточно хорошо знаком, поманил Сашу в коридор.
  - Чего тебе? - недовольно пробухтел Сашка, которого друг оторвал от пышногрудой шатенки-интерна.
  - У Никольской в автобусную остановку врезался джип. Пьяный водитель не справился с управлением, есть пострадавшие, - по-военному коротко сообщил Никита.
  Саша быстро прикинул, чей это участок, и беззаботно пожал плечами:
  - А я при чём? Это не наша территория.
  - На этой остановке была Анжелика. Она из женской консультации возвращалась.
  Сашка нахмурился, пытаясь вспомнить, что его связывает с обладательницей этого красивого имени, а потом громко охнул и уставился на друга:
  - Да иди ты... Это же Лёшкина жена!
  Никита мрачно кивнул.
  - Она жива? Сильно пострадала? Пусть везут к нам, я...
  Князь оборвал друга властным взмахом руки:
  - Она оказалась ближе всего к машине, Саш. Хоронить придётся в закрытом гробу.
  Сашка с трудом сглотнул, беспомощно посмотрел на друга:
  - Как же мы Лёшке-то скажем, он же завтра из командировки приезжает!
  Никита печально вздохнул и развёл руками.
  ***
  Мрачные воспоминания прервала сияющая, чуть смущённая мордашка Любаши, выглянувшей на балкон и прощебетавшей:
  - В дверь позвонили, я не стала вас отвлекать, сама открыла. К вам такой импозантный мужчина пришёл, говорит: он ваш друг.
  - Умняха, - Саша привлёк девушку к себе, звучно поцеловал в висок, - обожаю, когда девчонка не только красивая, но и умная!
  Алексей выразительно поднял бровь, мол, и женись, раз она такая вся из себя расчудесная, но приятель в ответ лишь пожал плечами, безмолвно вопрошая: а зачем? Сашке, счастливому обладателю магии жизни, выражающейся в способности исцелять любые раны, и кипучей, точно лава вулкана, энергии, семейный быт с одной супругой представлялся чем-то вроде пожизненного заключения. Конечно, лучше, чем смертная казнь, но с настоящей свободой всё равно не сравнится. Друзья, довольно быстро определившиеся со своими спутницами жизни, время от времени пытались наставить друга на путь истинный, но особенно не усердствовали, понимая, что насильно милым всё равно не станешь. Как сказал однажды Никита: 'Из комнатной собачонки пограничного пса не сделаешь'.
  - Прошу прощения, если заставил ждать, - Князь с поистине великосветской учтивостью поцеловал зардевшейся Любаше руку и звучно щёлкнул каблуками. - Позвольте представиться, сударыня: Никита Князев. Могу я узнать Ваше имя?
  - Любаша Соловьёва, - прошептала девушка, не отводя восхищённого взгляда от галантного кавалера, каких только в исторических фильмах и видела. - Я... Мы с Александром Фёдоровичем в одной больнице работаем...
  Никита бросил на друга строгий взгляд серо-голубых глаз и чуть заметно покачал головой. Князь не одобрял служебных романов, искренне считая, что они вредят работе больше, чем целый полк обученных диверсантов. Сашка в ответ скосил глаза к переносице и высунул язык.
  - Любаша, - Алексей деликатно коснулся руки девушки, неловко переминавшейся с ноги на ногу и явно чувствующей себя не в своей тарелке, - мне очень неловко просить вас о помощи, но...
  - Да? - девушка с такой надеждой посмотрела на мужчину, словно он пообещал ей персональное долго и счастливо вкупе с балом, принцем и хрустальными башмачками.
  - Побудете хозяюшкой? Я, признаться, не очень сведущ в домоводстве.
  Девушка расплылась в такой счастливой улыбке, что Алексею даже совестно стало, можно подумать, он её не работой загрузил, а бриллиантовый гарнитур подарил!
  - Конечно помогу, - прощебетала Любаша, - вы мне только покажите, где у вас кухня. И да, кулинарные пожелания тоже сразу озвучьте, если вам не трудно.
  - Я всеяден, - Никита хищно сверкнул глазами, продолжая реанимировать в Сашке хоть крупицу совести.
  По мнению Лёши, тут нужен был хороший некромант, а не реаниматолог, потому что если у Саши совесть когда и была, то на сей день она совершенно точно сдохла, но мешать друзьям забавляться он уж точно не собирался. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы двустволку на тебя не наводило.
  - Мои вкусы ты знаешь, - Сашка так выразительно подмигнул девушке, что она покраснела до ушей, мало дым не повалил.
  - Я тоже не капризен в еде, - Алексей вежливо коснулся руки Любаши, - идёмте, я покажу, где у меня кухня.
  Любаша, всё ещё не справившаяся со смущением, потянулась за мужчиной как шнурок за ботинком, покорно и безмолвно. Лёша оставил девушку на пороге кухни, предоставив полную свободу действий и стараясь не смотреть на пятнистую от разного срока давности капель жира раковину, жёлто-коричневую плиту и разводы от кое-как затёртых луж на полу. Домашние хлопоты Алексей всегда считал пустой тратой времени, а после потери супруги и вовсе махнул на квартиру рукой, возвращаясь туда глубоко за полночь, чтобы переночевать.
  - На кухню, на чёрную работу, - трагически возопил Сашка, едва завидев друга, - мою, на этой неделе совершенно точно, любимую отправил, изверг!
  - Лишние уши, как и лишние вопросы, нам не нужны, - Князь крепко сжал висящую на шее серебристую подвеску на длинном чёрном шнуре и резко выдохнул. - Илливайс дей норт.
  Всё вокруг подёрнулось плотной белой пеленой, маскируя друзей иллюзией и скрадывая их голоса. Вздумай Любаша заглянуть в комнату, она увидела бы приятелей, беспечно развалившихся на диване, хотя на самом деле они вышли на балкон.
  - Не люблю я эти твои иллюзии, - поморщился Саша, беззаботно высовываясь с балкона на улицу, - от них всё перед глазами плывёт.
  - Ты на перила-то сильно не опирайся, - заметил Алексей, услышав печальный треск и не сумев с ходу определить, что именно готово сломаться, - я, между прочим, на четвёртом живу, падать высоковато будет.
  - Ничего, Никитка поймает, - беззаботно отмахнулся Саша.
  Князев дёрнул уголком рта:
  - Могу и не успеть.
  - А куда ты денешься, твоя контора не простит, если мага жизни угробишь!
  - Саш-ш-ша, - прошипел Никита и сверкнул глазами, - прекрати! Мы не твои бесценные таланты собрались обсуждать!
  - Кстати, не в обиду будь сказано, чем обязан визитом? - Корсаров внимательно посмотрел на друзей.
  - Во-первых, поддержать, - Сашка положил другу руку на плечо, щедро делясь жизненной силой, - мы помним, что вчера был год, как не стало Лики.
  Алексей благодарно кивнул. Всё-таки приятно, когда друзья делят с тобой не только радости, но и горе, а ещё приятнее, когда они делают это ненавязчиво, без лишней показухи, не красуясь собственным милосердием.
  - А во-вторых, тебе пора возвращаться к жизни, - Никита пристально посмотрел другу в глаза. - Лика умерла, вернуть её ты не сможешь, с этим придётся смириться и отпустить её. Своей тоской ты и ей упокоиться не даёшь, и себя жизни лишаешь.
  Алексей кивнул. Да, Князь всё правильно говорит, давно пора за ум браться, только... Для чего? Зачем? Где та путеводная звезда, чей спасительный свет укажет дорогу в беспросветном мраке отчаяния? О, как завернул, преподавательница по изящной словесности в университете, наверное, обрыдалась бы от умиления!
  - Тебе сейчас нелегко, я знаю, но чем дольше ты страдаешь, тем меньше у тебя остаётся шансов на новую жизнь.
  - Короче, Никитка тебя к себе на службу приглашает, с квартирой новой поможет, - выпалил Сашка, который всегда окольным путям дипломатии и психологии предпочитал армейский марш-бросок.
  Алексей, озадаченно нахмурившись, посмотрел на друзей:
  - А на кой вам экскурсовод? Туристов по конторе водить?
  - Лёш, ты ведь не всегда туристов водил, - мягко заметил Никита, проницательно глядя на друга серо-голубыми, никогда не улыбающимися глазами.
  - Ну да, в армии снайпером был, - Корсаров передёрнул плечами, - только убивать мне не очень нравится, уж извини. Я не палач.
  - Ты следователем был, - напомнил Сашка, - причём толковым.
  - То-то и оно, что был, - вздохнул Алексей.
  У каждого из трёх гардемаринов, как прозвали друзей ещё со школы, был свой уникальный и неповторимый талант, который они вполне успешно использовали в личных и служебных целях. У Сашки в десять лет открылась магия жизни, когда он исцелил сбитую машиной болонку своей соседки, за что получил от девчонки конфету и поцелуй, причём конфете, большущей ириске с вишнёвой начинкой в яркой заграничной упаковке, обрадовался больше, чем слюнявому звонкому чмоканью в щёку. На выпускном в одиннадцатом классе прорезался дар воздушника у Никиты. Парень порывом ветра поднял вверх воздушные шары, в которые выпускники затолкали записки со своими заветными желаниями. Дольше всего не просыпался дар у Лёши, он даже стал подозревать, что начисто лишён магии, пока однажды, во время службы в армии в одной из многих горячих точек, щедро испещривших карту мира, не увидел лёжку вражеского снайпера. Дело было так: он в компании своих друзей был отправлен на проверку тропы, остановился перемотать портянку, скользнул настороженным взглядом по деревьям, растущим невдалеке, и отчётливо увидел снайпера, обустраивающего в сплетении ветвей площадку для стрельбы. Жестом поманил друзей, но они никого не увидели, а проведённая разведка показала, что площадка действительно есть, только пустая, снайпер её покинул. Появился вражеский стрелок через три часа, был немедленно схвачен и доставлен в штаб, где долго и нудно ругался, недоумевая, как его, такого хитрого, смогли вычислить. Алексей и сам рад был бы понять, как, но научного объяснения не было, а паранормальное могло вызвать слишком много вопросов и ненужного любопытства. Поэтому Лёша талант свой старался не выпячивать, предупреждения о заложенных взрывчатках, установленных растяжках и замаскированных снайперских лёжках объясняя удачной разведкой. Командиров такое объяснение вполне устраивало, а друзья всё и так прекрасно знали, а потому вопросов лишних не задавали.
  После войны пути гардемаринов в делах служебных разошлись, каждый выбрал для себя то, что подходило его таланту и совпадало с интересами. Живчик Сашка стал хирургом, хотя во время учёбы друзья не раз опасались, что медицинский талант останется с поклонницами, но без диплома. Никита, чьи предки стояли у истоков НКВД, естественно, продолжил семейное дело. О своей работе он не особенно распространялся даже в кругу друзей, да они, прекрасно помня со времён службы, что такое государственная тайна, лишний раз старались его и не спрашивать. Есть вещи, которые лучше не знать, если хочешь сохранить голову на плечах и документы без отметок о судимости. Алексей же с отличием закончил исторический факультет, но дабы сохранить статус кормильца в лихие годы преобразований, перешёл на службу следователем, юридическое образование получив заочно.
  Личная жизнь друзей разнилась так же, как и их магические таланты и связанные с ними профессии. Никита сделал предложение своей избраннице ещё в десятом классе, и с тех пор Юленька трепетно ждала: сначала совершеннолетия, затем своего ненаглядного из армии, а потом из многочисленных командировок, на которые так щедра государственная служба. И Саша, и Лёша точно знали, что вокруг Князя постоянно роем мотыльков вились красавицы, но для самого Никиты нет и не было никого, кроме его дорогих девочек: жены Юленьки и двух дочурок.
  Алексей женился после армии, познакомившись с невестой на автобусной остановке, когда героически закрыл её от брызг из-под проносившегося мимо автомобиля. Лика оказалась девушкой творческой, вдохновенно занималась музыкой, могла часами рассуждать о Бахе и Бетховене, но к бытовым мелочам была совершенно неприспособлена. И Лёша решительно закрыл собой любимую от серой повседневности, не гнушался домашними делами и даже брал у Юленьки уроки кулинарии. Сашка не скрываясь посмеивался над другом, один раз подарив ему на День рождения фартук, кастрюлю и скалку, набор настоящей домохозяйки, но Корсаров на подначки не обижался. Наоборот, с нетерпением ждал того момента, когда балабол и насмешник полюбит так, что готов будет променять холостяцкую полную соблазнов жизнь на уютное семейное гнёздышко.
  Сашка Белов в силу своего жизнелюбия и бурлящей в крови магии жизни остепениться никак не мог. Каждый раз, с периодичностью примерно раз в два месяца, он влюблялся пылко и страстно, уверяя друзей, что нашёл свою желанную, с которой готов рука об руку пройти весь путь до гробовой доски. Первые заверений пять Лёша и Никита даже верили, потом лишь вздыхали и понимающе переглядывались, мол, понесло Остапа. Каждую свою девушку Сашка знакомил с друзьями, приводил на семейные посиделки-вечеринки, которые придумывала Лика, а приводили в исполнение Юленька и, если оказывались свободными, Лёшка и Никита.
  Год назад дружба гардемаринов подверглась нелёгкому испытанию: возвращавшаяся из женской консультации Лика, успевшая сообщить супругу о том, что он скоро станет отцом, погибла под колёсами врезавшегося в автобусную остановку джипа. Вернувшийся из служебной командировки Лёша выкладывался полностью, но так и не смог призвать водителя-убийцу к закону, уж слишком влиятельные у него оказались родственники. Обозлённый на весь белый свет Корсаров, потерявший не только супругу и малыша, но ещё и веру в торжество закона и справедливости, бросил на стол начальнику удостоверение и заперся дома в глубоком запое, не открывая даже друзьям. Сашка с Никитой в прямом смысле слова взяли друга измором, по очереди дежуря под его дверью в ожидании того момента, когда Лёша выползет на свет божий за очередной порцией возлияния. Только после третьей душеспасительной беседы с Никитой и энергетической подпитки от Сашки Алексей смог худо-бедно встать на ноги и даже устроиться на работу в захолустный краеведческий музей, для трёх сотрудниц которого появление привлекательного мужчины было воистину даром божьим.
  ***
  - Лёша, - Никита положил другу руку на плечо, вырывая из плена воспоминаний, - посмотри на меня.
  Корсаров скривился, словно от зубной боли:
  - Никит, давай без проповедей, ты же всё-таки не священник. И я не объект разработки, которому необходимо промывание мозгов.
  - Да было бы что промывать, - фыркнул Сашка и тут же согнулся пополам от коротких синхронных тычков в грудь и живот от друзей. - Охренели что ли, я же пошутил! И вообще, если вы меня угробите, вся больница предаст вас анафеме.
  Никита выразительно покосился на балагура, тот вскинул руки вверх:
  - Всё понял, ухожу и не отсвечиваю. Секретничайте... девочки.
  - Вот зараза, - пробурчал Алексей, досадуя на то, что друг так быстро ретировался, а значит, очередной душеспасительной беседы не избежать. - Никит, честное слово, мне не так паршиво, чтобы ты тратил на меня своё бесценное красноречие.
  - Отпусти её.
  От неожиданной просьбы Корсаров, уже мысленно настроившийся на длинную нотацию, растерянно заморгал и глупо переспросил:
  - Что?
  - Отпусти её, Лёша. Пока ты изо всех сил цепляешься за прошлое, ты и себе жизни не даёшь, и Лике отринуть всё земное мешаешь. Ты же не хочешь, чтобы она застыла в безвременье, став неупокоенным духом, не имеющим ни физического тела, ни возможности возродиться заново?
  Серо-голубые глаза друга, обычно невозмутимо холодные, похожие на небо студёной зимой, смотрели печально и при этом неумолимо. Лёша пару раз уже замечал такой взгляд у друга, там, на войне, когда Князь смотрел на мечтающих о мирной жизни смертельно раненых бойцов, когда коротко и скупо озвучивал потери за день.
  - Отпусти её, Лёша, - Никита помолчал, чуть сдвинув светлые, еле заметные брови. - Приказать я тебе не могу, это в первую очередь твоя жизнь, тебе и решение принимать, но как друга прошу, отпусти. Не мучь ни её, ни себя. Дай себе жизни, а ей смерти.
  Корсаров опустил голову, и соглашаясь с другом, и одновременно не желая признавать его правоту. Да, прошлым жить нельзя, но, чёрт побери, а что ещё у него есть?! Работа в музее? Да он загнётся не сегодня-завтра на радость таскаемым туда как на каторжные работы детям из летних пришкольных лагерей. Друзья? Но у них своя жизнь, они не смогут стать няньками и сиделками, да Лёша и сам не позволит сюсюкать над собой как над птенчиком со сломанным крылом. Дом? Корсаров огляделся по сторонам и невесело усмехнулся. Нет, дома у него тоже уже нет, это просто квартира, холостяцкая берлога, место для ночлега, не более. Алексей тяжело вздохнул и расправил плечи. Как любит повторять оптимист Сашка, рухнув на самое дно, вы взлетаете вверх. И чем сильнее был удар при падении, тем быстрее и выше будет взлёт. Что ж, пришло время проверить это утверждение на практике.
  - Ты прав, Никита, как всегда прав.
  - Сегодня завершай все дела, а завтра в девять ноль-ноль я жду тебя с паспортом и трудовой у себя в кабинете, - Никита улыбнулся и озорно подмигнул, - если я правильно помню, интересная работа всегда дарила тебе второе дыхание.
  Алексей заинтересованно склонил голову к плечу:
  - И что ты мне предложишь?
  Князь, однако, раскрывать все карты сразу не стал, белозубо усмехнулся и уклончиво повёл плечами:
  - Вот завтра и узнаешь.
  Глава 1. Удача в подарок
  Друзья побыли у Алексея ещё час, по мере сил и способностей ненавязчиво подталкивая его к мысли: пора начинать новую жизнь, хватит цепляться за прошлое. Любаша охотно хлопотала по хозяйству, расцветая от витиеватых похвал Саши и смущённо рдея от редких слов благодарности со стороны Никиты. На Лёшу девушка посматривала с тихим состраданием и всё время норовила ему то кусочек кекса побольше положить, то чай покрепче заварить. Корсаров от такой заботы морщился, чувствуя себя если не полным инвалидом, то как минимум контуженным, а поэтому заявлению Сашки, что им с Любашей пора домой, искренне обрадовался. Никита уходил последним, на прощание крепко пожав руку и пытливо посмотрев на друга пронзительно светлыми глазами.
  - Да не сорвусь я, - пробурчал Алексей, расправляя плечи и машинально потирая щёки, - завтра с утра к тебе. Может скажешь, что за работа?
  Князь отрицательно мотнул головой и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. После гула голосов и басовитого хохота Сашки тишина в квартире показалась болезненно оглушающей, от неё даже в ушах зазвенело. Лёшка устало сгорбился, но тут же отвесил себе мысленный подзатыльник, расправил плечи и строевым шагом промаршировал до овального зеркала в коридоре, подёрнутого тонким слоем пыли. Корсаров постоял немного, а потом смахнул пыль со стекла и заглянул в зеркало. Ну-с, и что оно покажет?
  Из сумрачных (и почему в зазеркалье всегда темнее, чем в реальном мире?) глубин зеркала на Алексея взглянул высокий, худой, пожалуй, даже болезненно тощий, мужчина лет тридцати - тридцати пяти. Тёмные, цвета горького шоколада волосы, давно забывшие о ножницах и даже расчёске, свободно падали на лоб, скрывая широкий, белый от времени рубец у правого виска, словно острой иглой выцарапанные морщины и чуть оттопыривавшиеся уши. Эта лёгкая лопоухость почему-то приводила в полный восторг одноклассниц, которых было не так и много в кадетском классе, набранном по принципу: 'Детки вырастут, станут Родину защищать'.
  Алексей взъерошил волосы, вспоминая, есть ли поблизости от его дома парикмахерская и во сколько она начинает работать, и заприметил на висках лёгкую серебристость. Тут же вспомнил, что Лика очень любила мужскую седину, утверждая, что она как ничто другое подчёркивает мужественность и сексуальность. Как всегда при воспоминании о жене Корсаров ощутил острую тянущую боль в груди, словно там застрял осколок, который время от времени царапает сердце. Следом вспомнилась просьба, почти приказ Никиты не держать Лику, отпустить её, дать ей уйти. До этого тусклые, словно у больной собаки, карие глаза мужчины вспыхнули огнём. Что ж, он дал слово и сдержит его, несмотря ни на что.
  Алексей решительно отвернулся от зеркала и прошёл в спальню, где на тумбочке у кровати в изысканной серебряной рамке, декорированной янтарём, стоял портрет Лики. На фотографии светловолосая с большими василькового цвета глазами девушка улыбалась так ясно и радостно, что от её улыбки даже в самый трудный час становилось легче на душе. Лёша погладил фотографию, привычно ощущая под пальцами нежную девичью кожу, а не холод стекла, и прошептал:
  - Прости...
  Лика продолжала улыбаться, но в её васильковых глазах муж заметил лёгкую печаль и ожидание. Никита прав, ей тоже было непросто, она ждала освобождения, а значит...
  - Я отпускаю тебя, Анжелика, - Алексей сглотнул раздиравший горло колючий ком и твёрдо закончил, - я отпускаю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Прощай...
  Словно бы лёгкий сквознячок скользнул по комнате, взъерошил шутливо волосы надо лбом, как всегда делала Лика, и на миг Корсаров ощутил в своих объятиях супругу. На один миг он снова увидел её: прекрасно-воздушную, наивно-романтичную, искренне не замечающую всех бытовых мелочей в жизни. Анжелика подарила мужу поцелуй, погладила его по щеке и растаяла, смешавшись с чуть золотящейся в лучах солнца пылью. Алексей резко выдохнул, разжал побелевшие от напряжения пальцы и лишь сейчас заметил, что раздавил стекло на фоторамке и полившаяся из порезов кровь испачкала фотографию, безнадёжно и безвозвратно испортив её. Лика ушла, теперь уже точно насовсем, не оставив даже своего изображения.
  Алексей забросил испорченную фотографию в ящик тумбочки и отправился в ванну, на ходу впервые за прошедший год составляя план действий. Итак, нужно переодеться, перекусить, нет, плотно пообедать, хватит с него перекусов на ходу и всухомятку. Нужно обязательно решить вопрос с квартирой, нужно сходить на работу и написать заявление по собственному желанию, что бы ни предложил Никита, ясно одно: обратно в тихий музей Лёша точно не вернётся, хватит сидеть в пыльном углу, пора возвращаться к жизни. Нужно...нужно...нужно... Тысячи планов и намерений роем жадным слепней окружили Корсарова, с непривычки никак не желая успокаиваться и строиться в ровный и чёткий план действий.
  - Да, приятель, совсем ты одичал за этот год, - Лёшка с усмешкой покачал головой, - а ведь в школе Сашка занудой дразнил и утверждал, что ты даже дышишь по расписанию и в заранее назначенное время!
  Алексей опять покачал головой, растерянно огляделся по сторонам и звонко щёлкнул пальцами:
  - Если не знаешь, с чего начать, начни с душа!
  Прохладный душ разогнал назойливые мысли, освежил голову и подарил приятную негу телу. Лёша ожесточённо до красноты натирал себя жёсткой мочалкой, щедро выдавливал себе на голову загустевший от времени шампунь и к концу водных процедур поймал себя на том, что начал что-то негромко насвистывать, как делал всегда перед особо важными моментами. Ну что ж, боевой настрой - самое то для начала новой жизни. Алексей вытер голову полотенцем, метко забросил его в стиральную машину и ничуть не заморачиваясь по поводу собственной наготы прошёл в комнату, постоял пару минут, что-то обдумывая, а затем решительно направился к шкафу с одеждой.
  В этот раз Корсаров выбирал одежду не по принципу, что первым выпало, то и оденем, а тщательно просматривая рубашки и чуть ли не под лупой изучая чистоту колен на брюках. Закончив одеваться, мужчина потратил около получаса на то, чтобы найти в недрах квартиры расчёску, обнаружил её в развале старых газет, протёр, избавляя от налипших клоков пыли и мелкого мусора, и тщательно причесался.
  - Так, теперь, пожалуй, можно и на КПП, - решил Алексей, придирчиво осмотрев себя в зеркало и найдя своё отражение вполне пристойным.
  КПП, контрольно-пропускным пунктом, все жители дома привычно называли обитающую на втором этаже Виталину Геннадьевну, даму неопределённого возраста, всю себя отдавшую святому делу сплетен. Виталина Геннадьевна без всякого преувеличения знала буквально всё обо всех жителях дома: когда и с каким диагнозом родился Петечка из тридцать пятой квартиры, как часто и кого водит к себе Маринка из сорок восьмой, сколько водки выпил Петрович из четырнадцатой, и какой скандал ему устроила Галка из двадцатой, которой он клятвенно пообещал не пить и починить капающий на кухне кран.
  Люди, которые интересуются новостями, смотрят телевизор, листают информационную ленту в Интернете или читают газеты, обитателям же дома восемь по оригинального названия улице Советов в этом необходимости не было, у них был свой бесперебойный источник информации. Своей разветвлённой и многочисленной агентурной сетью Виталина Геннадьевна с лёгкостью могла переплюнуть советскую и германскую разведки накануне Второй мировой войны, а потому если в районе что-то происходило, участковый первым делом отправлялся к этой почтенной даме. Уходил он от неё настолько переполненный сведениями и впечатлениями, что потом обходил восьмой дом стороной ещё месяца два, не меньше.
  Алексей старался избегать всевидящих очей и всеслышащих ушей бдительной соседки, он и раньше не любил сплетен, а уж после смерти Лики и вовсе замкнулся, сведя до минимума связи с внешним миром, но сейчас Виталина Геннадьевна могла оказать бесценную услугу. Кто, как не она, сможет быстро найти покупателя на эту квартиру? Только Никита, но его напрягать по такой ерунде было неловко. Вот Алексей и подготовился тщательно к визиту к соседке, дабы её зоркие (а всё на слабость зрения да слуха жалуется!) глаза не увидели следов отчаяния и запустения, и не разнесла бы она скорбную весть о гибнущем во цвете лет добром молодце дальше по свету.
  'Лишь бы дома была', - запоздало подумал Корсаров, уже стоя перед дверью бдительной соседки и нажимая кнопку звонка.
  Конечно, Виталина Геннадьевна уверяла, что у неё больные ноги, высокое давление, и вообще она инвалид и не сегодня, так завтра всенепременно скончается, но пока если смерть и вспоминала об этой даме, то в кошмарах, после которых испуганно озиралась, поглубже натягивала на голову капюшон и суеверно трижды сплёвывала через левое плечо, стуча по рукоятке косы.
  Дверь открылась после первого же раскатистого 'та-та-а-ам', живо напомнившего Алексею о железнодорожных сигналах, извещающих о скором прибытии поезда. На пороге застыла памятником извечному женскому любопытству хозяйка: невысокая полноватая женщина с яркими, словно фломастером поставленными веснушками и густыми короткими каштановыми волосами, надёжно защищёнными от седины дорогой краской для волос. Дама, которую язык и инстинкт самосохранения не позволяли назвать старухой, близоруко прищурилась и всплеснула пухлыми руками:
  - Ох ты господи, да никак Лёшенька пожаловал! Ой ты ж, касатик горемычный, да как же ты пережил утрату голубки-то своей белокрылой?!
  У Виталины Геннадьевны риторических вопросов не было, а потому Алексей пожал плечами и неловко развёл руками:
  - С трудом.
  Острые, спрятавшиеся в опущенных складчатых веках чёрные глазки быстро обшарили всю мужскую фигуру, тщательно отмечая каждую морщинку, каждый седой волосок, каждую складочку на рубашке и новую проколотую ножом дырочку на ремне, поддерживающем джинсы. За время траура Алексей, и так-то не отличавшийся пышнотелостью, похудел ещё больше, на что обратил внимание лишь готовясь к визиту к соседке, когда ремень затянулся на штанах гораздо дальше старой обшарпанной прорези. Пришлось прорезать новую, пыхтя от усердия и в очередной раз давая себе зарок питаться как следует, чтобы костями на сквозняке не греметь.
  - Да что же мы на пороге-то стоим, - закончив первое, визуальное, обследование всплеснула руками соседка и отступила на шажок в квартиру, бдительно придерживая рукой дверь. - Заходи, Лёшенька, сейчас обедать будем. Чай, изголодался по домашней пище-то? Без жёнки-то, поди, готовить совсем перестал, да и с ней не шибко много сальца нагулял. Не рукастая жёнка-то у тебя была, намаялся ты с ней, прости господи, грех так о покойнице говорить.
  Виталина Геннадьевна набожно перекрестилась, чуть слышно шевеля губами. Алексей скрипнул зубами, но спорить не стал, помня, что спорить с соседкой, что штурмовать хорошо укреплённую крепость небольшим отрядом: времени и сил угробишь уйму, а толку не будет.
  - Проходи, милый, - Виталина Геннадьевна указала Корсарову в сторону небольшой сияющей чистотой кухоньки, - обувь-то можешь не снимать, я пол нонче не мыла. У меня ведь спина так сегодня болит, прям еле с постели встала. И давление опять скачет, мушки чёрные перед глазами летают, еле вижу.
  Алексей посмотрел на крепкую женщину, способную если не коня, то молоденькую лошадку на руках занести в горящую избу, и неопределённо кашлянул. Поддерживать медицинский разговор ему не хотелось, жаловаться соседка любила ничуть не меньше, чем сплетничать, а заставлять себя ждать Корсарову не хотелось. Конечно, друг всё поймёт и не осудит, но всё же врождённая пунктуальность вкупе с развитым в школьные годы чувством такта в один голос утверждали, что времени на пустые разговоры нет. Ни единой минуточки.
  - Виталина Геннадьевна, - Алексей героически попытался вклиниться в пространный рассказ соседки о чёрствых и бездушных медиках со 'скорой', которые отказались в очередной раз, всего восемь раз за ночь и позвонила им, паразитам, выезжать к ней делать укол и мерить давление.
  Перебить Виталину Геннадьевну оказалось невозможно, она уподобилась тетереву по весне и не слышала никого и ничего вокруг, кроме себя. Корсаров обречённо вздохнул, покосился на старые с облупившейся краской ходики и покорно сел на предложенный табурет, помнивший если не первую пятилетку, то разоблачение культа личности точно.
  - Прости, касатик, тебе пока такое не понять, - Виталина Геннадьевна достала из пожелтевшего от времени буфета тарелку и проворно налила в неё густой борщ, щедро шлёпнув сверху полную ложку настоящей деревенской сметаны, - ты, ить, ещё молоденький, у тебя, поди, и голова-то только с похмелья болит.
  Алексей поперхнулся борщом и закашлялся так, что даже слёзы на глазах выступили. Вот ведь, соседушка ненаглядная, всё-то углядит!
  - Горячо? - женщина заботливо стукнула соседа по спине. - А ты не торопись, не торопись, куда тебе спешить-то, тем более что с работы уходить собрался.
  Ложка чуть не выпала из ослабевших пальцев, Алексей успел её перехватить, но суп всё равно выплеснулся, в том числе и на рубашку.
  - Что, ручки дрожат? - Виталина Геннадьевна сочувственно поцокала языком, зорко разглядывая пятно. - Оно и понятно, годины ведь совсем недавно прошли. Рубашечку-то поменять придётся, так ты не переживай, у меня как раз есть одна, сын оставил. Они с невесткой месяц назад приезжали. Ой, Алёшенька, знал бы ты, какая нерадящая у меня невестка! Как говорится, и хотелось бы хуже, да некуда!
  Предчувствуя пространный рассказ о никудышной невестке и всей её никчёмно-неудачливой родне, Алексей поспешно выпалил:
  - Виталина Геннадьевна, я переезжаю, вы мне квартиру продать поможете?
  Женщина так поспешно закрыла рот, что было слышно, как клацнули у неё зубы.
  - А ты куда, касатик, собрался? - в глазах соседки вспыхнуло любопытство инквизитора, случайно обнаружившего в деревне новую ведьму.
  Алексей неопределённо пожал плечами. Выкладывать всё начистоту, чтобы потом все перипетии его личной жизни полоскали на всех углах, он, естественно, не собирался, врать не любил, а полуправду не подготовил.
  - Продать квартиру-то, конечно, можно, - женщина покачала головой, с кряхтеньем поднимаясь со стула, забирая опустевшую тарелку и с горкой наполняя её потушенной с колбасой капустой. - Продать дело нехитрое, вон, Никитишна давеча интересовалась, не продаётся ли в нашем районе квартирка. Петечка-то её, младшенький, девицу привёл, а та такая гонористая, не хочет жить с Никитишной, отдельное жильё подавай!
  Алексей меланхолично подумал, что с острой на язык, во все щели сующей любопытный нос и вечно всем недовольной Никитичной смог бы ужиться только что глухонемой Герасим, да и то не факт. Потом вспомнился поселившийся в квартире после смерти Лики хаос, и щёки опалил стыд. Прежде чем продавать квартиру, её следовало бы хоть немного почистить.
  - Петечка по образованию-то строитель, он своей мадаме квартирку под ключ сделает, - продолжала ворковать Виталина Геннадьевна, деловито гремя чайником и споро выставляя на стол сушки, помнящие ещё строительство Петербурга, - так что покупать готовые хоромы ему резона нет. Ему бы чего-нибудь попроще, чтобы ремонт сделать и вселиться. У тебя-то, поди, ремонта давно не было?
  Алексей кивнул, пытаясь вспомнить, когда проводил освежающий ремонт. Кажется, это было сразу после того, как они с Ликой въехали в квартиру, а это было...
  - Вот и славно, - ничуть не смущаясь немногословности гостя благодушно объявила соседка, - тогда сейчас кушай, чай пей, а потом пойдём квартирку твою смотреть. Я всё сама внимательно рассмотрю и самым обстоятельным образом Петечке перескажу, во всех, как говорится, подробностях.
  'Да кто бы сомневался', - усмехнулся Корсаров, понимая, что не далее, как сегодня вечером весь район будет в курсе его личной жизни во всех бытовых подробностях. Как бы избежать допроса в собственной квартире? Алексей машинально посмотрел на бодро тикающие на стене ходики и виновато улыбнулся:
  - Вы простите, Виталина Геннадьевна, мне бежать пора. Давайте я вам ключ оставлю, вы квартиру без меня посмотрите, хорошо?
  Почувствовав, что жертва ускользает, женщина неодобрительно поджала губы:
  - А если чего пропадёт и ты обо мне плохо думать станешь?
  - Да что вы, - Алексей прижал руку к груди, вовремя прикусив язык и не добавив, что ему не настолько постыла жизнь, чтобы с соседкой отношения портить. - Вот, держите ключ, я дверь на один поворот закрываю.
  Виталина Геннадьевна, по-прежнему неодобрительно поджимая тонкие, выцветшие от времени губы, неохотно приняла обычный светлого металла ключ с двойными бороздками и рельефным краем.
  - Спасибо большое, было очень вкусно, - скороговоркой выпалил Алексей, опять взглянув на часы и прикидывая, какими задворками пробежать, чтобы свести к минимуму опоздание к Никите. Выходило, что придётся бежать Купцовым переулком, не самым благополучным районом города. Ну да ладно, следователя, хоть и бывшего, солидные люди тех мест наверняка помнили, а значит без острой необходимости трогать не станут. А от мелкой шушеры отмахнуться можно, навыки фронтовые тоже плесенью не покрылись за годы мирной жизни.
  'Продам квартиру и начну жизнь с чистого листа, - Алексей спрятал руки в карманы, ветерок был сильным и знобким, хоть в небе и жарило ещё по-летнему горячее солнышко. - Будет новая работа, найду новое жильё, всё будет новым, кроме отражения в зеркале, разумеется'.
  Корсаров усмехнулся и решительно свернул в пахнущий сыростью и отходами даже в самый знойный день переулок, носящий незаслуженно гордое название Купцов. Купцы если когда в такие трущобы и забредали, то точно не по своей воле. И не на трезвую голову. И вряд ли уходили из этих мест в целости и с сохранными кошелями.
  Правила дорожного движения, о которых на главных улицах и проспектах помнили даже карапузы, в этом переулке теряли свою значимость. Машины ездили, как хотели, резкими гудками разгоняя нерасторопных пешеходов, тощих бродячих собак и толстых голубей, которые лениво взмахивали крыльями и с видом снисходительного одолжения отлетали в сторону. В последний момент Алексей успел выдернуть из-под колёс обшарпанной иномарки, из-за многочисленных вмятин и толстого слоя грязи потерявшей свой первоначальный цвет, тощую чумазую девчушку. Водитель с видимым трудом открыл окно и обматерил Лёшу, но девчушка в ответ разразилась такой визгливой площадной бранью, что мужчина, не дослушав до конца один особенно головокружительный оборот, поддал газу и умчался прочь.
  - Козлина, - пигалица сплюнула на землю, воинственно шмыгнула носом и коротко кивнула опешившему от неожиданности Алексею. - Бывай, дядя, да за кошельком присматривай, а то сопрут.
  'О времена, о нравы, - Корсаров покрутил головой, - а ведь на вид этой пигалице нет даже восьми! Правду говорят: беспризорники рано взрослеют'.
  Алексей встряхнулся, отвлекаясь от невесёлых размышлений, прикинул по расположению солнца, который час. Конечно, по часам это сделать было бы гораздо проще, но телефон Лёша оставил дома, а наручных часов он не носил, привыкнув в армии к тому, что запястья всегда должны быть свободны. И пошёл вперёд, уворачиваясь от снующих под ногами детей, собак и выскакивающих из-за угла машин.
  - Эй, красавец, погоди! - Корсарова догнала ещё молодая и стройная цыганка, зазывно блестя большими влажными чёрными глазами. - Не спеши, постой, я тебя зову-зову, а ты никак не слышишь.
  - Гадать не надо, в порчу и проклятия не верю, - отмахнулся Алексей, дёрнув плечом, чтобы смахнуть цепкую девичью руку.
  Но красотка лишь крепче сжала пальцы, прижимаясь к Корсарову упругой грудью, весьма условно прикрытой линялым застиранным платьем:
  - Постой, красавец, не обижу. И гадать не буду, коли хочешь. Постой, не спеши, отблагодарить я тебя хочу.
  - С чего вдруг? - фыркнул Алексей, прикидывая, удастся ли избавиться от приставучей дамочки миром или придётся всё-таки отдирать её от себя силой.
  - Ты сестрёнку мою спас, - жарко выдохнула красотка и поспешно протянула смуглую руку с длинными тонкими пальцами, - вот, возьми на удачу.
  Корсаров покосился на подарок. На первый взгляд это была обычная побрякушка, ничего особенного. Тонкий кожаный шнурок с простой потёртой застёжкой. На шнурке болтается подвеска из натёртого до желтизны металла, стилизованное изображение лисы, обвивающей круглый бело-жёлтый камень. Миленько, конечно, но ведь безделушка наверняка краденая, да и не носит Алексей побрякушек, он же мужчина, а не кокетка.
  - Спасибо, не надо, - Корсаров сделал ещё одну попытку отвязаться от назойливой благодетельницы, но та вцепилась в него голодным клещом:
  - Бери красавец, удачу тебе дарю. Верь мне, нет в моём сердце обмана.
  Алексей вежливо улыбнулся, тщательно формулируя отказ, ведь ещё со времён работы следователем запомнил, что любой знакомый - потенциальный осведомитель, а потому портить отношения с ним глупо. Цыганочка между тем ловко сунула подвеску парню в руку и белозубо улыбнулась:
  - Надень, красавец, удача это твоя. Удачу тебе дарю, верь мне.
  Корсаров недоверчиво фыркнул, но красотка ждать не стала, плеснула юбкой и поспешно затерялась среди хибар. Алексей повертел подвеску, присматриваясь к жёлто-белому камушку и хитрой лисьей мордочке. Хм, что и говорить, миленькая безделушка. Достаточно брутальная, чтобы не зазорно было парню носить, и при этом лёгкая, незаметная. Алексею нравились такие вещи, с характером, со смыслом. Пожав плечами, мол, а почему бы и нет, Корсаров расстегнул замочек, надел подвеску и привычно подёргал, проверяя, крепко ли застегнул и не зацепились ли волосы. Забавная она, цыганочка, ишь, чего придумала, разве можно удачу подарить? Алексей заправил подвеску, чтобы не болталась на виду, и решительно шагнул вперёд, что-то негромко насвистывая себе под нос.
  Глава 2. Неприятности в комплекте
  Истеричное лошадиное ржание, сопровождающееся пронзительным женским визгом и забористой мужской руганью, Корсаров услышал раньше, чем ощутил могучий удар, ринувший его на землю и в прямом смысле слова выбивший дух из тела. Падая на землю и теряя сознание, Алексей даже успел вяло удивиться: откуда взялись лошади, неужели галлюцинации? Но разве они могут быть такими яркими, чтобы даже с запахом? Стойкий запах лошадиного пота, бьющий в нос и напрочь заглушающий все остальные ароматы, был последним, что Алексей успел осознать перед погружением в непроницаемо-тёмную пучину беспамятства.
  В себя Корсаров приходил рывками. Душа, так небрежно вытряхнутая, категорически не желала возвращаться в пульсирующее ста оттенками боли тело, перед глазами мелькали размытые пятна, то складывающиеся в какие-то предметы, то снова теряющие очертания. В горле першило, в ушах гудело, а в голове, похоже, вообще стали сваи заколачивать, видимо, усиливая крепление буйной головушки к телу.
  Алексей попытался пошевелиться, но смог лишь вяло дёрнуться и застонать. Тут же чьи-то руки, мягкие и остро пахнущие лекарствами, с уверенной мягкостью приподняли его голову и прижали к губам что-то прохладное, пролившееся в истомлённый жаждой рот живительной влагой. Корсаров жадно сглотнул кислую, сводящую скулы жидкость и поперхнулся, закашлялся, морщась от боли и слабости.
  - Как он, доктор? - прозвучавший над многострадальной головушкой голосок был приятно приглушён и напоминал прохладный ручеёк, дарящий отдых и снимающий жар.
  - Постепенно приходит в сознание.
  А вот голос доктора был очень даже привычным, Сашка с пациентами тоже так говорил: мягко, но при этом решительно и настойчиво, чтобы даже самый мнительный ипохондрик поверил, что умереть от насморка ему не дадут. И от заусенца тоже. Даже если он воспалится и начнёт болеть.
  Алексей сделал над собой усилие и открыл глаза. Даже от такого простого действия к горлу подкатил противный комок, на лбу выступила испарина, а перед глазами всё поплыло. Корсаров опять застонал, дохлой лягушкой растекаясь по ложу и в благодарность за прохладную тряпку, приложенную к пульсирующей от боли голове, вяло шевельнув ресницами. На большее сил не хватало категорически.
  На большее сил не хватало категорически.
  - Ему сейчас необходим полный покой, позаботьтесь, Елизавета Андреевна, о том, чтобы его никто не беспокоил, - голос доктора был мягко-наставительным, профессиональным до самой последней нотки. - Понимаете, полный покой и никаких волнений. И питьё давайте каждые три часа. Завтра утром я снова зайду.
  Что доктору ответили, Алексей уже не слышал, погрузился в сон, крепкий, без сновидений, приносящий исцеление не только телу, но и душе.
  В следующий раз Корсаров открыл глаза, когда вокруг царила тьма кромешная. Сразу же неприятно кольнуло воспоминание о службе, когда после взрыва из-за контузии Алексей целых полчаса ничего не видел и не слышал, а вокруг кипел отчаянный бой. Если бы не Никита, закрывший друга воздушным щитом, и не Сашка, бросивший все силы на его исцеление, лейтенант Корсаров мог бы вернуться домой скорбным 'грузом двести'.
  Алексей крепко зажмурился, зажал ладонями уши, прогоняя гул взрывов и злой лай автоматных очередей, сопровождающийся яростными воплями и отчаянными криками. Прав, тысячу раз прав был старшина Синицын: война заканчивается на бумагах, но продолжается в сердце каждого, кто пробыл на ней хотя бы день. Мудрый был мужик и солдат настоящий, достойное пополнение Небесному воинству.
  Плеча Алексея коснулась нежная женская рука, вырывая из плена прошлого, возвращая из войны обратно в мирное время. Корсаров дёрнулся, чуть не рухнув на пол, и сдавленно зашипел от боли, молнией прострелившей всю голову.
  - Что с Вами? Вам плохо? - прощебетал девичий голосок с чуть заметным акцентом, растягивающим гласные и смягчающим согласные.
  Алексей неохотно открыл глаза, увидел белеющий в темноте склонившийся над ним тонкий девичий силуэт и не сдержал облегчённого вздоха: плевать на всё, зрение и слух снова с ним, а остальное ерунда, со временем пройдёт. Или отвалится, в любом случае болеть больше точно не будет.
  Девушка между тем скользнула куда-то в сторону, зажурчала вода, а потом незнакомка вернулась и протянула Корсарову непривычно тонкую и лёгкую на ощупь чашку с какой-то жидкостью.
  - Вот, выпейте. Доктор сказал: питьё нужно принимать каждые три часа.
  - И Вы что же, каждые три часа вскакиваете по будильнику, чтобы меня напоить? - Алексей залпом выпил кислое, судорогой сводящее скулы питьё и поморщился, вытирая рот ладонью. - Право слово, не стоит так за меня переживать, бывало и хуже.
  - Простите, сударь, я не совсем Вас понимаю, - девушка склонилась чуть ниже, в бледном свете луны стало заметно скуластое личико и большие тёмные глаза, - полагаю, Вы всё ещё не до конца оправились. Прошу Вас, Вам нужно отдохнуть. С Вашего позволения, я зайду к Вам утром.
  'Прошу Вас, с Вашего позволения, сударь, - хмыкнул Алексей, устраиваясь поудобнее и опять погружаясь в сон, - изъясняется, ей-богу, как героиня 'Унесённых ветром'. Или нашей 'Барышни-крестьянки'. Забавно будет посмотреть на эту чудачку с утра, небось, в кринолине ходит... Хотя в наши малометражки и турнюр-то не каждый влезет, да и высокие причёски за потолок цепляться будут'.
  Утро началось для Корсарова с птичьего пения. Нет, ничего странного в этом, конечно, не было, если на миг забыть о том, что певчие птахи не любят селиться в шумных, многолюдных, загазованным мегаполисах.
  'Прямо как у бабушки в деревне, - с усмешкой подумал Алексей, сладко зевая и с наслаждением потягиваясь, - сейчас заорёт во всё горло соседский петух, и на его вопль откликнется звонким лаем Шарик, признанный чемпион по количеству блох и почётный кошкодав. А затем сладко запахнет свежим хлебом, и баба Нина громогласно начнёт ругаться с молочницей, обвиняя ту в продаже кислого молока'.
  Корсаров ещё раз потянулся и неохотно признал, что пора вставать, лениво открыл глаза, да так и замер, застыл мифическим соляным столпом. Мозг, которому с утра пораньше пришлось решать сразу две архиважные задачи: что было вчера и куда попал сегодня, завис, словно старый завирусованный компьютер, на который попытались скачать новое, суперсовременное приложение.
  Алексей крепко зажмурился, отчаянно потряс головой, благо она уже не болела, и осторожно открыл глаза. Огляделся по сторонам, застонал, рухнул на подушку и невидяще уставился в высокий, украшенный причудливой лепниной потолок. Предположение, что уснул в музее, отлично объясняло изысканную обстановку, правильнее сказать, меблировку покоев, но порождало вполне резонный вопрос: а как в этот музей занесло? В Купцовом переулке отродясь никаких музеев не было, одни ночлежки с притонами, да ещё малины бандитские разной степени секретности.
  В дверь, большую, светлую, из самого настоящего дерева, а не опилок, оклеенных фанерой, деликатно постучали, а затем блестящая массивная ручка аккуратно повернулась, дверь, даже не скрипнув, отворилась, и в комнату заглянула девушка в белом чепчике и простом сером платье, какое носили горничные времён Российской Империи. Поймав взгляд Корсарова, девушка вежливо улыбнулась, присела, окончательно вогнав Алексея в состояние ступора, и вежливо произнесла:
  - Доброе утро, сударь. Доктор Феликс Францевич уже прибыл, прикажете его пригласить? Или Вы желаете сначала умыться?
  - Доктора, - выдавил Алексей, понимая, что сейчас будет рад даже психиатру. Лучше сразу принять возвращающую в реальность таблеточку, чем потом всю жизнь провести в белой комнатке с мягкими стенами.
  Девушка опять присела, прошелестела, что сей же миг всё будет исполнено, и ушла, деликатно прикрыв за собой дверь.
  - Твою ж ма-а-ать, - простонал Алексей, резко садясь на ложе, оказавшемся очень даже симпатичным диванчиком, со всей старательностью застеленным белоснежной накрахмаленной простынью, и отбрасывая прочь лёгкое стёганое одеяло, такое невесомое и тёплое, словно набитое лебяжьим пухом, - кажется, я влип. Знать бы ещё, куда именно.
  За дверью раздалась уверенная твёрдая поступь, и Корсаров поспешно лёг, машинально отметив, что вместо привычной одежды облачён в длинную белую рубаху. Просто 'Тайны дворцовых переворотов', 'дней Александровых прекрасное начало', фильм из цикла 'Династия Романовых'! Знать бы ещё, кому нужен весь этот спектакль, неужели друзья расстарались, чтобы его от хандры отвлечь?
  Дверь открылась, явив невысокого крепкого телосложения мужчину, чью блестящую лысину по краям обрамляли короткие светлые волосы. На мясистом, внушительного размера носу мужчины воинственно поблёскивало, умереть не встать, пенсне, а крупные с чётким синим рисунком вен руки были красными от частого использования не самых качественных обеззараживателей и чуть шелушились.
  'Карболкой он их, что ли, мажет? - удивился Алексей, машинально подмечая всё новые и новые старомодности врача. - И не жалко ему рук, сейчас уже давно в дезинфектанты глицерин добавляют, чтобы кожу не портить'.
  ***
  Алексей. При взгляде на этого старомодного доктора у меня в памяти сами собой всплыли строки детской сказки: 'Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит, приходи к нему лечиться...' Дальше шёл перечень зверей, но я их мог перечислить в произвольном порядке и прозой, детская память решительно не желала фиксировать такие несущественные, с её точки зрения, мелочи.
  Пока я занимался поэзией, врач с достоинством признанного профессионала, чьё мнение является очень близким к истине в последней инстанции, опустился на подставленный горничной (очуметь, какие тонкости при нашей бедности!) стул, сложил руки на чуть выпирающем животе и воззрился на меня небольшими проницательными серыми глазами.
  - Ну-с, сударь, как Ваше самочувствие?
  Сударь? Значит, этот спектакль поддерживает и доктор, стало быть, и от него мне правды не дознаться, будет запираться до последнего. А применять специальные методы дознания, как элегантно называли пытки времён сталинских репрессий, мне никто не даст, да я и сам не буду. Я же не зверь, чтобы тиранить актёров, выбивая из них имя заказчика всего этого исторического фарса. Ну что ж, поддержим игру, благо моих познаний должно хватить, не зря же я всё-таки исторический факультет заканчивал!
  Я вежливо наклонил голову, чуть приподнял уголки губ, обозначая улыбку, и сдержанно ответил:
  - Благодарю Вас, я прекрасно себя чувствую.
  Ну не прекрасно, конечно, но достаточно хорошо для того, чтобы попытаться понять, что за фантасмагория передо мной тут разворачивается.
  Доктор улыбнулся, удовлетворённо потёр руки и вынул из кармана сюртука (да, организаторы шоу явно не скупились на костюмеров) деревянную штуковину, в которой я далеко не сразу опознал стетоскоп. Мать честная, где он откопал этот раритет? Да я такие видел лишь на приезжавшей к нам три месяца назад выставке истории медицины, организованной для поднятия престижа профессии врачей.
  Моё изумление врач понял по-своему, мягко улыбнулся и пояснил:
  - Я должен Вас осмотреть.
  Эм, не понял, а где градусник, прибор для измерения давления и прочие атрибуты чемоданчика 'Скорой помощи'? Нет, Сашка, конечно, тоже ничем не пользуется, ну так он ведь и не простой специалист, а как-никак маг жизни, он руками лечить умеет. А этот светила медицины на мага жизни не тянул, обычный врач, хороший, без сомнения, уважаемый, но не маг точно.
  Доктор заметил моё смятение (наблюдательный, что, без сомнения, очень хорошо для его профессии), повернулся к замершей статуей горничной и приказал:
  - Глафира, позовите Прохора.
  - Слушаюсь, - прошелестела девушка, присела и исчезла так бесшумно, что мне захотелось сказать 'испарилась'.
  Пока неведомый мне Прохор не пришёл, врач очень мягко и деликатно осмотрел мои зрачки, проверил работу рук и ног, со всем почтением прощупал грудь. При этом эскулап всё время спрашивал, сначала вопросы были вполне невинные, о самочувствии, затем меня спросили о том, помню ли я, как попал под экипаж (я отрицательно покачал головой, виновато пожав плечами), а потом и вовсе поинтересовались, какие дела меня привели к дому госпожи Абрамовой. Я вовремя прикусил язык, чтобы не спросить, кто это, и туманно ответил, что причина была, но распространяться о ней я не могу. К счастью, в комнату вошёл рослый широкоплечий парень, по повадкам и облику похожий на лакея, и его появление отвлекло доктора от расспросов. Эскулап кивнул парню и коротко приказал:
  - Прохор, голубчик, помогите барину разоблачиться.
  В каком смысле? Перед глазами промелькнули кадры из любимого с детства фильма 'Подвиг разведчика', в ушах зазвучала торжественно-строгая музыка 'Семнадцати мгновений весны'.
  Лакей почтительно поклонился доктору, потом отвесил поклон мне и произнёс низким, похожим на медвежий рык голосом:
  - Позвольте, барин, рубашечку сниму.
  Тьфу ты, господи, какие мне глупости в голову лезут! Видимо, и правда, сильно приложился. Я послушно поднял руки, помогая стянуть с меня длинную ночную рубашку, из которой вполне можно было скроить две простыни. Ещё и на наволочку ткани бы осталось. Обнажённой кожи коснулся прохладный ветерок, ворвавшийся в открытое окошко, шероховатые, но при этом всё равно очень чуткие, 'зрячие', как называл их Сашка, пальцы доктора пробежались по моей груди, деликатно огибая побелевшие от времени шрамы, памятки войны и службы следователем, когда тоже бывало всякое. Затем меня прослушали раритетным стетоскопом, выточенным из светлого дерева и блестящим от частого использования. Я старательно дышал, по просьбе эскулапа делая глубокие вдохи или же наоборот задерживая дыхание. Когда с обследованием было закончено, доктор кивнул лакею (тот проворно натянул на меня рубашку), поднялся и, одарив меня ещё одной приветливой улыбкой, произнёс:
  - Ну-с, сударь, выздоровление протекает вполне благополучно. Полагаю, через два дня Вы уже сможете покинуть постель.
  Ха, да я это прямо сегодня сделаю, ещё не хватало валяться в кровати, когда тут чёрт знает что происходит! Однако озвучивать свои намерения я не стал, наоборот, вежливо улыбнулся, слегка наклонив голову:
  - Благодарю Вас, доктор.
  Эскулап, как его там называли, Феликс Францевич, кажется, махнул пухлой рукой:
  - Не стоит благодарности, сударь... Кстати, позвольте представиться, Хогман Феликс Францевич, практикующий врач.
  - Корсаров, Алексей Михайлович, - о своей профессии я скромно умолчал, потому что, по большому счёту, говорить было не о чем.
  - Выздоравливайте, Алексей Михайлович, - Феликс Францевич отвесил поклон и удалился, сопровождаемый по-прежнему хранившим молчание лакеем.
  Я не успел облегчённо выдохнуть, как рядом со мной прошелестел голосок горничной, невесть когда и как появившейся в комнате:
  - Прошу прощения, сударь, у Вас будут какие-нибудь распоряжения?
  Как говорится, заметьте, не я это предложил. Я смахнул волосы с лица и решительно кивнул:
  - Будьте любезны мою одежду.
  Всё, спасибо этому дому, пора к другому, родному. Если я хочу понять, что вообще происходит, мне нужно перестать изображать мумию и выползать на свет божий.
  Девушка замялась, нерешительно теребя передник. Не понял, она что, спалила мою одежду? Или украла её?
  - В чём дело, милая?
  Навыки следователя никуда не делись, я по-прежнему прекрасно умел замораживать голосом, особенно молоденьких и наивных девушек.
  - Феликс Францевич сказали...
  Ой, а то я не слышал слов доктора! Как говорят в Одессе: не делайте мне смешно! Я наклонился к девчушке, мягко коснулся её руки и, проникновенно глядя в глаза, настойчиво повторил:
  - Принесите мою одежду.
  Крепость ещё не пала, но уже готова была выбросить белый флаг, а потому я усилил нажим, выдвинув в качестве тяжёлой артиллерии неопровержимые доводы логики:
  - Должен же я поблагодарить хозяев дома за оказанный мне радушный приём.
  Йес-с-с! Горничная лучезарно улыбнулась и тихо, она вообще старалась быть как можно более незаметной и ненавязчивой, прошептала:
  - Елизавета Андреевна с Софьей Витольдовной будут счастливы узнать, что Вы в добром здравии. Вы пока ванну примите, а я тем временем принесу одежду и кликну Прохора, чтобы помог Вам одеться.
  Ванна - дело хорошее, а вот помощь лакея, право слово, лишняя, я, слава богу, в состоянии одеться и самостоятельно. Не барин, чай, хотя, если верить дедушкиным воспоминаниям, какой-то барин в нашем роду отметиться успел, хоть и провёл свою избранницу мимо алтаря. Эх, надо было внимательнее деда слушать, не пришлось бы теперь биографию на пустом месте создавать! Хотя это же розыгрыш, пусть и дорогой, и очень качественно организованный, так что можно не заморачиваться достоверностью собственного происхождения. Какую бы ахинею я ни нёс, мне будут верить безоговорочно.
  Горничная проводила меня в ванную комнату, при виде которой я с трудом сдержал восхищённый свист. Это не конурёнка, в которой ванна, больше похожая на лохань, трётся боками о крошечную раковину, а унитаз скромно жмётся в уголок, становясь частью несущей стены. Это самая настоящая комната, украшенная большой ванной с блестящими бронзовыми краниками, отдельно для горячей, отдельно для холодной воды. От горячей воды поднимался пар, в воздухе витал приятный запах трав.
  - Пожалуйте, барин, - прошелестела горничная, - приятного Вам парочку.
  Девушка исчезла, плотно закрыв за собой дверь, а я сбросил длинную рубашку и замер, с недоверием глядя на белые кальсоны с завязками. А это ещё что за чертовщина?! Нет, для чего нужны эти штаники, я, конечно, знаю, но, простите, боксёры мне привычнее и роднее. Ну, Сашка, приколист, встречу, уши оборву по самую шею!
  Фырча сердитым ёжиком, я сбросил нелепое барахло и погрузился в воду. Господи, хорошо-то как! Ноги, конечно, особо не вытянешь, ростом меня природа не обидела, недаром в школе каланчой дразнили, но это ерунда, дома-то мне в три погибели сворачиваться приходилось. Я огляделся в поисках губки или, ещё лучше, мочалки и опять испытал культурный шок. На изящном, светлого дерева шкафчике с овальным запотевшим зеркалом как на параде выстроились лохматая серая мочалка из, умереть не встать, натурального мочала, кусок розового мыла, какие-то разнокалиберные флакончики из тёмно-коричневого и тёмно-зелёного стекла и светлая коробка, рядом с которой стоял серебряный стаканчик на блюдечке и нечто похожее на помазок. Мама, роди меня обратно, вот только не говорите, что в футляре опасная бритва!
  Любопытство пересилило растёкшуюся по всему телу негу, я подошёл к шкафу и самым тщательным образом изучил все выставленные на нём предметы. Повертел в руках опасную бритву, вспоминая дела, в которых фигурировали перерезанные шеи, содрогнулся и положил потенциальное орудие убийства обратно в футляр. Как говорится, от греха подальше. А побриться-то надо, зарос изрядно, мда...
  В дверь коротко стукнули, я откликнулся, продолжая размышлять, как избавиться от щетины, причём в идеале сохранив в процессе бритья жизнь.
  - Барин, - раздался за дверью голосок горничной, - я Тимофея пригласила, цирюльник он, всех господ в нашем доме пользует. Прикажете подождать?
  Чёрт, помыться-то я толком не успел!
  - Пусть подождёт, - крикнул я служанке и быстро, как в армии, закончил водные процедуры. Эх, не получилось в водичке понежиться, ну да ладно, не последний день на свете живу, успею ещё в ванне поплескаться.
  В кальсонах я сначала, чего греха таить, запутался, зато в углу ванной комнаты обнаружил роскошный халат, в который без зазрения совести облачился. Вот это я понимаю: красиво жить не запретишь!
  Из ванны я вышел посвежевший и полный сил, начисто игнорируя противное головокружение, которое никак не желало меня оставлять. Ерунда, прорвёмся, бывало и хуже, причём я очень хорошо помню, когда и отчего.
  Цирюльник оказался плотным добродушным усачом, который как начал болтать, намыливая мне щёки, так и не умолкал до конца бритья. Я честно попытался вслушаться в то, что мне рассказывали, но постоянно отвлекался, пытаясь вычислить, где установлены видеокамеры. Запись, понятное дело, напрямую идёт Никите, а организатором всей этой фантасмагории выступал, без сомнения, Сашка. Вот уж действительно, с такими друзьями и врагов не надо!
  - Готово, барин, - цирюльник ловко поднёс мне зеркало, прыснул одеколоном из стеклянного флакона, низко поклонился и покинул комнату, а ко мне подошла горничная, трепетно прижимая к груди мужской наряд, и уже знакомый молчун-лакей, призванный, очевидно, для помощи мне в облачении.
  Я успокоился настолько, что даже незнакомая и непривычная для меня одежда, которую принесла мне горничная, меня не смутила. Я всего лишь изучил с интересом элегантную, явно не массового пошива рубашку с высоким жёстким воротником, тёмно-шоколадного цвета брюки с такими чёткими стрелками, что о них можно было порезаться, и просторный пиджак с блестящим песочного цвета жилетом. Я, конечно, не историк моды, но по покрою одежды могу предположить, что передо мной разыгрывают пиесу начала двадцатого века. Года так 1900, в крайнем случае, 1903. Никита с Сашкой на это представление, наверное, кучу денег угрохали, на декорациях явно не скупились! Мне, конечно, очень приятна забота друзей, но розыгрыши я не люблю, да и лицедействовать не умею. Короче, пришла пора сбросить маски. Я решительно поднялся из глубокого кресла, но проклятое головокружение опять напомнило о себе, меня повело, и я чуть не рухнул лицом в пол. Хорошо Прохор подхватил под руку, а то я бы упал лицом прямо в пушистый ковёр.
  - Ой, барин, осторожнее, - горничная вспугнутой бабочкой метнулась ко мне, трепетно прижимая костюм к груди, - может, не станете торопиться, полежите немного? Барыню с барышней я к Вам пригласить могу.
  Угу, конечно, давайте ещё немного поиграем в трупик. Я упрямо тряхнул головой, выпрямился и очень мягким, елейным голосом, от которого покрывались испариной махровые рецидивисты, промурлыкал:
  - А что это ты мне, милая, принесла?
  В ясных серо-голубых глазах горничной отразилось такое недоумение, словно она перестала человеческую речь понимать. Девушка изумлённо посмотрела на бережно прижимаемую к груди одежду, хлопнула ресницами и простодушно, с чуть слышной ноткой сочувствия ответила:
  - Так как же, барин... Платье Ваше принесла, в коем Вы были, когда Вас в дом доставили. Там ещё цилиндра с тростью да саквояж, я его позже, если Вашей милости будет угодно, принесу.
  Ага, одежда, значит, в которой я был. Угу-угу, а я такой наивный, прям даже верю местами. И цилиндр с тростью и саквояжем, полный, так сказать, джентльменский набор. Головной убор с тростью мне даром не нужны, а вот в саквояж было бы любопытно заглянуть, вдруг там какие-нибудь бумаги полезные обнаружатся. В идеале билет на поезд и договор о проведении спектакля.
  Ну что ж, как говорится, играем дальше. Я величественно кивнул горничной, бестрепетно позволяя лакею меня одевать, пардон, облачать:
  - Саквояж принеси.
  - Сей момент, барин, - девушка присела и бесшумно выскользнула из комнаты, оставив меня с молчаливым Прохором, из которого я как ни бился, не смог выдавить ни слова. Может, парень нем от рождения?
  К счастью, горничная оказалась особой проворной и принесла мне саквояж не мешкая, у меня вообще сложилось впечатление, что он прямо за дверью стоял, дожидаясь своего звёздного часа. Я подождал, когда лакей закончит смахивать платяной щёткой несуществующие пылинки на моём пиджаке, а потом властным взмахом выпроводил слуг из комнаты, пообещав, что если мне что-нибудь понадобится, я их всенепременно позову. Копаться в чужих, пусть и по непонятной мне причине признаваемых моими, вещах в присутствии свидетелей мне не хотелось. Как говорил известный убийца Сашка Червень из любимой мной с детства повести 'Зелёный фургон': 'Живой свидетель...', кхм, что-то меня понесло не туда.
  Я натянул перчатки, возблагодарив капризницу моду за то, что в ту эпоху, которую передо мной изображают, их ношение для благородного мужчины обязательно, и открыл саквояж. Ого, вместительный, при желании в него можно запихать немало ценного и полезного! Пока же атрибут мужской моды был до унизительного пустым: большой бумажник, который я отложил в сторону, решив рассмотреть позже, и жидкая стопка документов. Так-с, почитаем, полюбопытствуем.
  Я открыл документ, да так и замер, совершенно неприлично раскрыв рот. Это была не просто бумажка, не чек из магазина или записка на случай вспышки склероза, а самый настоящий паспорт! Причём оформленный, если верить полученным во время учёбы знаниям, по всей форме, с необходимыми печатями и подписями, заполненными от руки образцово-каллиграфическим почерком. Добило меня то, что сей образец документалистики был оформлен на меня! Я ошеломлённо читал и перечитывал ровные строки, гласящие, что податель сего Корсаров Алексей Михайлович, надворный советник, следователь петербургского Его Императорского Величества отделения полиции, тридцати трёх лет от роду, мужескаго полу, далее шло моё подробное описание, так называемый словесный портрет, в котором даже широкий, белый от времени рубец у правого виска отмечался и седина на висках. Что за чертовщина?! Я отложил бумагу, яростно потёр лоб, с неудовольствием заметив, что руки нервно подрагивают. Так, спокойно, старший лейтенант Корсаров, отставить панику! И пусть старлей я уже бывший, привычный, отработанный до безусловности за время армейской службы приказ подействовал безукоризненно. Волнение спряталось, уступив место холодному расчёту и предельной бдительности, как перед выстрелом.
  Я ещё раз внимательно изучил паспорт, проверил бумагу на просвет, послюнил палец, определяя качество чернил, да что там, даже принюхался, пытаясь уловить привычные и знакомые запахи мегаполиса. Документ был безукоризненным с точки зрения юриспруденции и, по мнению историка, относительно новым, его изготовили не позднее, чем неделю назад. Одно из двух: или розыгрышу пытались придать совсем уж невероятную достоверность, или... Я отложил бумагу и прошептал, незряче глядя в окошко, прикрытое лёгкими светлыми гардинами:
  - Или меня действительно занесло в 1900-й год.
  Пару минут я постоял неподвижно, пытаясь примирить разум практика, доверяющий лишь фактам и категорически отрицающий чудеса, со столь диким и нелепым предположением. Путешествие во времени - бред и вымысел фантастов? Без сомнения, только вот за подлинность этого паспорта я готов ручаться головой. Я покрутил головой, разминая шею, и опять потянулся к вытащенным из саквояжа бумагам. Разведчики чаще всего прокалываются на мелочах, вполне возможно, что тщательно подготовив самый главный в жизни каждого гражданина документ - паспорт, шутнички на остальные бумаги внимания уже не обратили. Так, что тут у нас? Я вчитался в знакомые ровные строки, от которых во рту пересохло, а сердце неприятно кольнуло предчувствие неприятностей, скользнул взглядом по размашистой подписи и печати. Если верить тексту, то это отпускное свидетельство, гласящее, что я, весь такой замечательный и заслуженный, нахожусь в бессрочном отпуске. Отличная формулировка, за ней может скрываться всё, что угодно, от ссылки до шпионажа!
  Я досадливо сплюнул и взял в руки железнодорожный билет. Согласно этому образцу министерства путей сообщения, я прибыл из Петербурга (хоть на этом спасибо) в Семиозерск. Я поскрипел извилинами, пытаясь вспомнить, где располагается сей город, но память хранила презрительное молчание пленного партизана. Видимо, городок не пережил потрясений двадцатого века и тихо-мирно исчез с лица земли или был переименован, получив громкое имя какого-нибудь деятеля революции.
  Чтобы окончательно убедиться в том, что меня угораздило провалиться в прошлое, я раскрыл бумажник. Хм, а деньги-то у меня вполне приличные, на зарплату следователям не скупились во все времена. Ну что ж, деньги - отличное оружие, они способны открыть любой замок и развязать любой язык.
  Итак, подведём итоги. Я провалился в прошлое, это, без сомнения, не очень хорошо. Мои документы и одежда в полном порядке и полностью соответствуют началу двадцатого века, что не может не радовать. Деньги у меня есть, оружие... Я вынул из саквояжа револьвер системы наган, взвесил в руке и убрал обратно, тщательно прикрыв бумагами. Оружие у меня тоже есть, причём неплохое, да ещё и наградное, на серебряной пластине выведена дарственная надпись. Нужно узнать, смогу ли я вернуться в привычный мне двадцать первый век, а если обратной дороги нет... Я щелчком захлопнул саквояж и одёрнул пиджак. Что ж, в таком случае, будем обживаться здесь. До русско-японской войны, если верить выданным мне документам, ещё четыре года, до Первой мировой четырнадцать лет, мирное время ещё есть, пусть и немного. Ну, цыганочка-красоточка, что ж ты, паразитка, не сказала, что к подаренной тобой удаче идут комплектом неприятности?!
  Я кликнул горничную и отправился на встречу с хозяевами дома, точнее, если мне память не изменяет, хозяйками.
  Глава 3. Страшное гадание
  Дом Софьи Витольдовны Абрамовой в Семиозерске пользовался заслуженным почётом и уважением. Сама хозяйка, дама сорока пяти лет, ещё довольно привлекательная пышнотелая блондинка с большими выразительными синими глазами, оставшись после смерти сестры и её супруга с маленькой племянницей на руках, вынуждена была взять на себя не только воспитание девицы, но и приведение в порядок весьма расстроенных небрежным ведением дел. Тогда-то и проявилась под маской хрупкой изнеженной барыни стальная хватка и неженская решительность госпожи Абрамовой. За десять лет Софья Витольдовна смогла не только дать племяннице Елизавете блестящее образование, но ещё и укрепить дела хозяйственные, ввести кое-какие новшества в управление усадьбами, наладить торговлю мёдом и пенькой в самом стольном Петербурге. Племянницу, а также многочисленных родственников и прислугу госпожа Абрамова держала, что называется, в ежовых рукавицах, злые языки утверждали, что, мол, потому Софья Витольдовна и замужем не была, что не нашлось мужчины, способного её под себя переломить. Сама же госпожа Абрамова на пересуды и шепотки за своей спиной (а в лицо ей что-либо говорить не насмеливались даже самые буйные головушки) внимания не обращала, будучи уверена в том, что солидный капитал, щедрые пожертвования церкви и близкое знакомство с влиятельными людьми прекрасно оградят от всех бед и напастей. Потому и делала барыня то, что считала нужным либо же просто занимательным, ни единого мига не задумываясь над тем, как её слова и поступки будут восприняты.
  Когда в Семиозерск прибыла великая, как она сама себя именовала, прорицательница и гадалка, способная с помощью карт приоткрывать завесу будущего, Софья Витольдовна сперва брезгливо морщила нос и громогласно рассуждала о шарлатанках, гораздых дурить головы наивным простачкам, а потом и вовсе решила разоблачить обманщицу. Искренне любящая тётушку племянница, а также многочисленная родня, не теряющая надежды хоть немного смягчить суровый нрав госпожи Абрамовой и сделать её источником благосостояния, буквально в ногах у барыни валялись, но умолить её передумать так и не смогли. Хозяйка ласково пошутила с одними, строго прицыкнула на других, велела кучеру Захару запрягать прогулочный возок и отправилась разоблачать мошенницу.
  Жила прорицательница на Привозной улице, что всего в десяти шагах от торговых рядов и наиглавнейших мест города: полицейского управления, служебных апартаментов господина губернатора, больницы, возвышавшейся на холме церкви и кокетливо выглядывающего из-за пышных розовых кустов заведения мадам Клотильды. Софья Витольдовна взглядом неподкупного ревизора осмотрела и дорогу, по коей ехала, и сам дом, невысокий с белёными стенами и добротной крышей, который сдавала вдова купца Пряникова, особа до того любознательная, что её подруженьки знали об обитателях дома всё до последней надобности.
  - Захар, заверни-ка сначала к Марии Ивановне Пряниковой, растрясло меня на этой, прости господи, дороге, отдохнуть надобно.
  Растрясти госпожу Абрамову не смог бы и 'танамид', брошенный прицельно прямо под ноги каким-нибудь террористом, о коих так горазды писать столичные щелкопёры, но за время службы кучер как никто другой успел усвоить, что дольше и лучше живёт тот, кто многое знает, но малое глаголет. А потому лишь низко склонился, коснувшись седой клочковатой бородой груди и явственно (барыня терпеть не могли, коли кто-то мямлет) напевно произнёс:
  - Как пожелаете, барыня.
  - Так и пожелаю, - отрезала Софья Витольдовна, приподнимаясь в возке и орлиным взглядом окидывая окрестности, - чай, не сбежит шарлатанка, а и сбежит, туда и дорога, я по ней плакать не стану.
  Кучер опять низко поклонился, ловко направляя лошадь к знакомому до последнего цветочного куста под окошками дому, на порог которого разноцветным горохом уже высыпали оживлённо галдящие горничные, разной степени чумазости мальчишки и лохматые собачонки, своим звонким лаем усиливающие сумятицу. Последней из дома выскочила пухленькая пожилая дама в наспех накинутой на плечи перекрученной шали и нелепой шляпе с таким количеством цветов, словно это была клумба.
  - Распустила ты дворню, матушка, - недовольно заметила Софья Витольдовна, с помощью кучера покидая возок и грозно цыкая на мальчишек и собак, - такой галдёж, чай, в самом стольном Петербурге слышно.
  Хозяйка взмахнула ручками, словно хотела взлететь, да пышные телеса от земли не смогла оторвать:
  - Так ить гостья желанная пожаловала, как не радоваться?!
  - А этой ораве с моего приезда какая радость? - фыркнула госпожа Абрамова, сердито качнув головой в сторону слуг. - Чего они вопят, словно их нечистая сила за бока щиплет, прости меня господи.
  Женщина набожно перекрестилась. Мария Ивановна испуганно охнула, присела, поспешно сотворила крестное знамение и прошептала, опасливо озираясь по сторонам:
  - Ты бы, матушка, не гневила бога, не поминала нечистую силу.
  - Уж кто бы говорил, - фыркнула Софья Витольдовна, обстоятельно расправляя юбку и стряхивая с груди несуществующие пылинки, - а не ты ли, душа моя, приютила у себя в доме ведьму? Али шарлатанку, что ещё хуже.
  Тонкие блёклые губки Марии Игнатьевны задрожали, бледно-голубые глазки испуганно округлились и налились слезами. Женщина попыталась плотнее закутаться в шаль, вместо этого уронив её на землю, ухватила подругу за руку и горячо зашептала, сбиваясь, всхлипывая и ежеминутно крестясь:
  - Вот тебе крест, Софьюшка, мадам Ковали никакая не ведьма. К ней сам отец Никодим приходил давеча, истинный бог, сама видела!
  - Дожили, - вздохнула госпожа Абрамова, укоризненно качая головой, - уже попы к гадалкам бегать стали. И куда только мир катится? А это всё немка эта сухорёбрая, она заразу принесла в наши земли. Ох, Марьюшка, попомни мои слова: не пройдёт и двадцати лет, как погубит эта немчура хворобная всю державу нашу!
  Мария Ивановна побелела словно первый снег, пошатнулась, с трудом удерживаясь на ногах, прижав трепещущую руку к сердцу и судорожно хватая ртом воздух, точно вытащенная из воды рыба. Ох, и лиха у неё подруженька, от языка её острого нет спасения и самой государыне Императрице Александре Фёдоровне, которую, непонятно уж за что, Софьюшка на дух не переносит, иначе как немкой и не величая.
  - Ты бы, матушка, поостереглась речи столь крамольные молвить, - робко молвила Мария Ивановна, боязливо огляделась и зашептала, - а то как бы не сочли тебя этой, как её... революсьинеркой.
  - Ха, - фыркнула Софья Витольдовна, подбоченилась и по сторонам зыркнула, словно наветника выглядывая.
  Оставшиеся на крыльце горничные поспешно шарахнулись в дом, толкаясь, отвешивая подзатыльники детворе и наступая на лапы собачонкам. Визг, хныканье, гомон опять поднялись такие, что госпожа Абрамова со страдальческой гримасой зажала уши руками, угрюмо пробурчав:
  - Я и говорю: распустила ты слуг. Давно последний раз порку на конюшне устраивала? Поди, опять обжалелась и всё простила?
  Мария Ивановна покраснела, завозила по земле пухлой ножкой, выпирающей, словно тесто из кадушки, из узкого башмачка, а потом всплеснула руками и заполошно воскликнула, опять округляя голубые глазки:
  - Ой ты ж, господи, дорогую гостью да на пороге держу! Ты проходи, Софьюшка, сделай милость, посиди с вдовой бедной несчастной.
  - Нешто тебя разорить успели, - усмехнулась Софья Витольдовна, не глядя сбрасывая с плеч душегрею, без которой из дома даже в самый знойный полдень не выходила, и шляпку. - И кто ж успел, уж не пригретая ли тобой шарлатанка?
  Вдова купца Пряникова опять всплеснула ручками:
  - Да что ты, подруженька, мадам Ковали никакая не шарлатанка, а самая настоящая предсказательница! Она по картам всё наскрозь, вот тебе истинный бог, видит, любую думку разрешит, любую пропажу отыщет.
  - Ну да, а перед этим сама же и спрячет, чтобы искать легче было, - жёстко усмехнулась госпожа Абрамова, вольготно располагаясь на обитом бледным голубым шёлком диванчике. - Ты, Марьюшка, руками-то не маши, чай не мельница, толком сказывай, что за мадама такая, да откуда прибыла, да чего в нашем городе надобно. Чай, в столице за мошенство соли на хвост насыпали, вот она у нас и отсиживается?
  - Да нет же, - чуть не плача воскликнула Мария Ивановна, - настоящая она, я сама проверяла! И ни един раз, смею заметить.
  Софья Витольдовна выразительно приподняла брови, всем своим видом излучая недоверие к подруженькиной проницательности.
  - И отец Никодим мадам тоже спытывал, - обиженно пробурчала купеческая вдова.
  - Отец Никодим и тайными браками не брезгует, - отчеканила госпожа Абрамова, - главное, чтобы молодые на пожертвования не скупились! Ладно, не хлюпай носом, толком сказывай, а выводы я уж сама делать буду.
  Мария Ивановна ещё раз горестно хлюпнула носом, но заметив, как сердито поджались губы дорогой гостьи, испуганно ойкнула, глубоко вдохнула, а потом зачастила, вываливая всё, что успела узнать, услышать либо же просто придумать. Софья Витольдовна слушала не перебивая, задумчиво барабаня по миниатюрному лаковому столику, испуганно прижавшемуся к дивану, какую-то бравурную мелодию. Когда Марьюшка закончила, устало переводя дух и вытирая кружевным платочком обильно выступивший пот, госпожа Абрамова решительно поднялась, пожевала губами и вынесла вердикт, точно судья приговор:
  - Ладно, сама погляжу на эту мадаму. И оплату за проживание потребую, ты-то сама, чай, так и не сподобилась.
  Марья Ивановна слабо пискнула, но подруга на неё уже даже не смотрела, поправляя наброшенную трепещущей служанкой душегрею.
  - А слуг ты, мать моя, всё одно распустила. Ничего, покончу с шарлатанкой, наведу порядок в твоём дому, а то пустят тебя эти прихлебатели по миру, где ты и сгинешь. Мир-от распустёх не любит.
  Дом госпожа Абрамова покинула с видом полководца, поставившего на колени непокорную крепость, и только основательно устроившись в возке и разложив ровными складками юбку, коротко приказала кучеру:
  - Трогай.
  Спрашивать, куда они едут, Захар не стал, помня, что барыня балаболов не любит, а потому рассудив, что изначально направлялась Софья Витольдовна к провидице, повернул лошадку к невысокому дому. Госпожа Абрамова всю дорогу хранила молчание, неприязненно похмыкивая, возок покинула с гордо поднятой головой, кучеру даже взгляда не подарила, коротко приказав ждать на месте, никуда не отлучаясь. Право слово, до чего же убоги жители небольшого городка, словно дети готовы верить любому обманщику и мошеннику! Софья Витольдовна сердито качнула головой и решительно дёрнула за шнурок звонка, гневливо поморщившись столь архаичной вещице.
  Дверь открыла невысокая мышастого вида девица в условно чистом белом переднике и простом чёрном платье до пят. При виде барыни девчонка низко поклонилась и негромким голосом поинтересовалась, что госпоже надобно. И так-то весьма разгневанная Софья Витольдовна рассвирепела окончательно, нахмурилась, глазами блеснула и только открыла рот, чтобы отчитать нерадивую служанку, как скрипнула скрытая в полумраке коридора дверь, щедро пахнув ароматами диковинных благовоний, и глубокое контральто с лёгким иностранным акцентом приказало служанке пропустить даму.
  - Давно бы так, - фыркнула госпожа Абрамова, сбрасывая на руки служанке душегрею и шляпку, - да чаю принеси, от этой проклятой пыли в горле свербит!
  Горничная присела и исчезла, а Софья Витольдовна решительно направилась в гостеприимно распахнутую дверь комнаты, из коей доносился приятный, но несколько тягостный аромат. На пороге покоев, сложив руки на груди, с загадочной полуулыбкой на лице стояла статная женщина в причудливом платье, совместившем в себе пестроту востока с изысканностью последней парижской моды.
  - Добро пожаловать, Софья Витольдовна, - густым волнующим контральто произнесла женщина, легким взмахом руки приглашая посетительницу в покои, - рада Вас видеть в добром здравии.
  - Не тебе, милая, о моём здравии печься, - отрезала госпожа Абрамова, досадуя, что визит не стал неожиданным, и мошенница явно успела к нему приготовиться. Ну что за напасть с этими городками, на одном конце чихнёшь, на другом крепкого здоровья либо скорой смерти пожелают!
  Явная грубость хозяйку не смутила, она лишь чуть повела точёным плечиком, с грацией кошки прошествовала в комнату и расположилась за круглым столом, на котором стоял массивный бронзовый пятирожковый подсвечник, эффектно подсвечивающий хрустальный шар, засаленную колоду карт, чуть дымящуюся длинную тонкую палочку на серебряном блюдце и россыпь каких-то разноцветных камушков.
  'Полный шарлатанский набор', - усмехнулась Софья Витольдовна, вольготно располагаясь в неглубоком гостевом креслице, поставленном напротив хозяйского.
  - О ком спросить желаете? - мадам изящно оперлась на руку, глядя на гостью большими кошачьего разреза тёмными глазами.
  - О тебе, - госпожа Абрамова подалась вперёд, небрежно отодвинув в сторону зеркальце в витиеватой оправе и камушки, - не стыдно тебе людей-то дурить?
  Вместо того чтобы смутиться или разгневаться, женщина запрокинула голову и серебристо рассмеялась. Казалось, она ничуть не боится властной, воинственно настроенной посетительницы.
  Не привыкшая к подобному обращению Софья Витольдовна зло сузила глаза и прошипела, выплёвывая каждое слово, словно ядовитую колючку:
  - А я вот привезу сюда городовых, тогда посмотрим, как ты смеяться станешь. Что, думаешь, на тебя и управы не найдётся, думаешь, всем мужам влиятельным в нашем городе головы закружить сможешь?!
  - Софья Витольдовна, Вы бесподобны, - мадам Ковали смахнула выступившие от смеха слёзы, - Ваша честность и отвага меня искренне восхищают.
  - Ты мне зубы-то не заговаривай, - начала было госпожа Абрамова, но провидица звучно хлопнула в ладоши, и почтенная дама с удивлением, плавно переходящим в бешенство поняла, что не в силах произнести ни слова.
  - Не перебивайте меня, сударыня, это неприлично, - чародейка с насмешливой полуулыбкой понаблюдала за тщетными попытками посетительницы разлепить губы, - и не пытайтесь снять чары, это невозможно.
  Окончательно разгневанная Софья Витольдовна попыталась вскочить или хотя бы схватить подсвечник, но тело категорически не желало подчиняться хозяйке.
  - Ваша отвага меня восхищает, - задумчиво повторила мадам Ковали, - но грубость и упрямство могут и рассердить, а потому Вам придётся меня выслушать, не имея возможности даже шевельнуться.
  Госпожа Абрамова яростно захрипела, красочно представляя, как лично швырнёт проклятую ведьму в костёр.
  - Я Вам ничего плохого не сделаю и ни одной тайны Вашей не открою, - провидица белозубо улыбнулась, нависла над гневно сопящей женщиной и задушевно прошептала, - а их ведь у Вас немало, верно, госпожа Абрамова? Так вот, вреда я Вам не причиню, но и Вы уж будьте так любезны мне жизнь не портить. Надолго я в Вашем городке не задержусь, тесновато тут, но ни во время моего пребывания здесь, ни после я не потерплю от Вас ни одного оскорбительного слова. Вы меня понимаете?
  'Будь ты проклята, ведьма поганая', - читалось во взгляде хрипящей и багровой от напряжения Софьи Витольдовны.
  Мадам тяжело вздохнула, страдальчески поднимая глаза к потолку, потом сердито отбросила за спину завитый локон и опять наклонилась к женщине:
  - Лизонька.
  Имя племянницы, произнесённое так выразительно-небрежно, заставило Софью Витольдовну покрыться холодным потом и затаить дыхание.
  Мадам отпрянула, внимательно глядя на женщину, и удовлетворённо кивнула:
  - Отлично, она Вам дорога. Дабы доказать своё доброе расположение ко всему Вашему семейству, я готова раскрыть Вам нечто очень важное, напрямую касающееся сей барышни. Вы готовы меня выслушать?
  Госпожа Абрамова яростно закивала, далеко не сразу поняв, что может не только шевелиться, но и говорить.
  - Вы действительно думаете, что все эти случайности, происходящие в последнее время с Елизаветой Андреевной всё чаще, всего лишь досадные недоразумения?
  - Кто, - хрипло выдохнула Софья Витольдовна, откашлялась и уже чётче и строже спросила, - кто на неё искушается?
  Мадам изящно взмахнула руками:
  - Этого я Вам сказать не могу, я прорицательница, а не следователь. Моё дело предупредить об опасности и назвать того, кто сможет её предотвратить, а не преступников ловить. Нет-нет, не надо хмуриться и подозревать меня в обмане, я ведь могу и обидеться!
  Госпожа Абрамова фыркнула и непреклонно скрестила руки на груди:
  - Коли Вы и вправду наделены даром предвидения, назовите душегуба.
  Мадам тяжело вздохнула и опять опустилась в кресло:
  - Да поймите же Вы: будущее - оно нигде не записано, человек меняет его каждый миг своими действиями, даже помыслами. Есть лишь ключевые моменты, скажем так, направляющие вехи, которые не в силах изменить никто на этом свете.
  Софья Витольдовна мрачно обдумала сказанное и тяжело посмотрела на прорицательницу, стараясь, чтобы голос не дрожал:
  - Хотите сказать, что покушения на мою Лизаньку одна из таких вех?
  - Да.
  Госпожа Абрамова вздрогнула, закрыла глаза, машинально прижав руку к груди и пытаясь унять разлившуюся внутри боль.
  - На Елизавету Андреевну будут искушаться, это предначертано судьбой.
  Софья Витольдовна тяжело сглотнула, неуклюже оперлась дрожащими руками о стол, пытаясь подняться. Мадам Ковали подскочила к женщине, обняла её за талию, мягко усаживая и шепча:
  - Я сказала, что предначертаны искушения, но не смерть.
  Госпожа Абрамова хрипло вздохнула, чувствуя постыдную слабость во всём теле, и пролепетала, с трудом шевеля языком:
  - Лизаньку... можно спасти?
  - Конечно, - мадам беззаботно пожала плечами, словно у неё спросили имя модистки, пошившей платье, - если Лунный лис и Огненный вепрь будут рядом.
  Софья Витольдовна захлопала глазами, пытаясь понять, кто именно сошёл с ума: она сама, когда решилась на эту авантюру, по-другому не скажешь, или провидица, явно заговаривающаяся. И не пора ли вызывать доктора, а то и следователя? Сей ребус госпожа Абрамова не смогла решить всю дорогу до дома, на расспросы домашних ответила, что гадалка недурна, ночь провела без сна, под утро решив выбросить из головы весь этот непонятный мистический бред.
  'Видимо, окурила меня какой-то гадостью, вот мне и примерещилась вся эта чертовщина, прости меня господи', - решила женщина, под страхом проклятия и отлучения запретив племяннице посещать гадалку. Ещё не хватало, чтобы она и девочке голову задурила своими пророчествами туманными!
  А через три дня после посещения мадам Ковали слуги принесли в дом окровавленного мужчину, попавшего под экипаж нерадивого, возвращавшегося с очередной пирушки с друзьями племянника. Софья Витольдовна хотела было поместить незнакомца в закутке слуг, но тут приметила свисающую с простого кожаного шнура подвеску из натёртого до желтизны металла, стилизованное изображение лисы, обвивающей круглый бело-жёлтый камень, очень похожий на полную луну. В ушах снова зазвучал голос прорицательницы, в нос ударил запах неизвестных благовоний. Неужели это и есть предсказанный Лунный лис?
  - Поместите его в восточную гостевую, - приказала госпожа Абрамова, излишней строгостью пряча накативший липкой волной страх, - да доктора позовите, Феликса Францевича. И живо мне, узнаю, что по углам шушукаетесь вместо того, чтобы приказания исполнять, самолично высеку!
  ***
  Лиза. Своих родителей я почти не помню, тётушка воспитывала меня сызмальства, а потому со всеми своими радостями и бедами я всегда бежала к ней. Меня одну из немногих не пугал тётушкин грозный голос, пронзительный взгляд, подобный карающему мечу господню, повелительные жесты, коим и короли прошлого могли позавидовать. Когда у меня пробудился дар артефактора и заложенное в подаренное подружке колечко пожелание любви и удачи привлекло к ней богатого жениха, тётушка не стала охать и ахать, лишь поджала губы и приказала найти для меня хорошего наставника. Им оказался Василий Петрович, убелённый сединами старец, обладающий таким жизнелюбием, что легко мог бы дать фору молодым. Тётушка сперва при виде моего наставника морщилась и ядовито спрашивала, не скончается ли он во время занятий и не обременит ли тем самым почтенное семейство заботами о похоронах, но потом постепенно оценила и приняла. Даже стала приглашать на званые обеды и чаепития, сначала одного, а потом и с приезжающими к Василию Петровичу родственниками. Сын Василия Петровича, помнится, даже предложение моей тётушке делал, она его благосклонно выслушала, после чего категорично отказала, не снизойдя до каких-либо объяснений. Василий Петрович очень переживал за сына, несколько раз просил тётушку подумать и не рубить с плеча, но добился своими хлопотами лишь того, что ему указали на дверь, прекратив тем самым моё обучение. Дабы я не сильно переживала, тётушка громогласно объявила, что девицу премудрости всякие скорее портят, нежели украшают, и не пристало барышне молодой горбатиться над книгами, лучше жениха искать. Вот так я и познакомилась с Петенькой, каждое лето приезжающим из Петербурга к своему дядюшке с тётушкой, по счастливой случайности оказавшимися нашими соседями и пришедшимися по сердцу моей тётушке. Петенька, зная мою любовь к музыке, старался привезти мне из Петербурга и других городов, где бывал по служебной надобности, ноты с новомодными романсами и вальсами, регулярно посылал букеты и приглашал на прогулки, во время коих трепетно держал за руку. Один раз украдкой даже поцеловал меня, я закраснелась от смущения, руку вырвала и приказала больше так не делать, а потом всю дорогу до дома осуждала себя за излишнюю резкость и перед самыми воротами сама неуклюже клюнула жениха в щёчку, после чего стремительно убежала в дом. Увы, моя эскапада не укрылась от всевидящих очей тётушки, меня сурово отчитали за непозволительное для молодой девицы поведение, после чего на целую неделю закрыли в доме. Когда же я снова смогла выбраться на прогулку, оказалось, что Петенька уехал, оставив мне полное нежности письмо, которое я в процессе чтения неоднократно поливала слезами. К счастью, разлука с женихом, равно как и его опала, оказалась не вечной, Петенька вернулся в Семиозерск, да ещё и рассказал о прибывшей вместе с ним известной в столице прорицательнице. Я страстно возмечтала попасть к сей чудной даме, но тётушка была категорична, иначе как шарлатанкой провидицу не величая. Каково же было моё изумление, когда тётушка решила съездить к провидице, дабы уличить её в мошенстве и предать в руки полиции!
  - Тётушка, - я старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал, - я Вас очень прошу, не ездите. По крайней мере одна, это же может быть опасно!
  - Чепуха, - отчеканила тётя, воинственно раздувая ноздри, - не хватало мне ещё мошенниц всяких бояться! Может, прикажете, сударыня, ещё и собственной тени шарахаться?! Лизавета, запомни: от страхов, подлецов и мошенников нельзя убегать, лучший способ справиться с ними - встретиться лицом к лицу.
  - Петенька мог бы... - предприняла я ещё одну попытку, но тётушка властным взмахом руки заставила меня замолчать.
  - Прекрати, Елизавета. Твой Петенька и от комара-то меня защитить не сможет, паче того, стихами до смерти замучает. И что ты нашла в таком малахольном?
  Я вспыхнула, выпрямилась, стиснула кулачки и отчеканила:
  - Вам не хуже меня известно, тётушка, что Пётр Игнатьевич на хорошем счету на службе, его доблесть, честность и благородство не подлежат сомнению!
  Тётушка звучно крякнула, но спорить далее поостереглась, рукой махнула, буркнула, что влюблённые девицы совсем глупы и слепы, и ушла, а вернулась непривычно бледная и задумчивая, я, грешным делом, даже испугалась, уж не заболела ли, не зачаровала ли её провидица, кто их, этих магов знает!
  - Что с Вами, тётушка?
  Ответа на свой вопрос я так и не добилась, тётушка отмахивалась, вяло ругалась и молчала, что-то сосредоточенно обдумывая. Я уж хотела за доктором посылать, но утром тётушка оказалась прежней, громогласно распекала слуг, довела до заикания и дурноты управляющего, и я поняла, что задумчивость, чем бы она ни была вызвана, пропала безвозвратно. И слава богу!
  Я о визите тётушки к провидице и думать забыла, не до того стало, мы с Петенькой официально обручились, но тут дядюшка Василий Харитонович сшиб экипажем своим человека. Такое, признаюсь, с ним и раньше случалось, дядюшка горазд лихачить, особенно если засидится с друзьями в питейном заведении, правда, раньше тётушка выплачивала пострадавшему откупные, бранила дядюшку и забывала о случившемся, а сейчас как-то задумчиво посмотрела на раненого, побледнела и приказала доставить его в восточную гостевую. Ещё и врача позвала, да не кого-нибудь, а самого Феликса Францевича, пользующего в нашем городе лишь самые уважаемые семейства. И с чего вдруг этому незнакомцу такие почести? Я с любопытством смотрела на бледное худое лицо, взъерошенные тёмные волосы, скрывающие чуть оттопыренные уши, на приличную, явно столичного пошива одежду, испачканную грязью и кровью.
  - Вышли бы Вы, барышня, - пропыхтела горничная Глафира, помогая лакею Прохору разместить пострадавшего. - Скоро доктор прибудет, осматривать станет, одёжу с ранетого снять потребует.
  Я скользнула взглядом по неподвижной фигуре. Господи, а худенький-то какой, как тётушка говорит, в чём только душа держится! Видимо, и так-то хворый, а тут ещё дядюшка с экипажем... Как бы из-за его кончины свадьбу откладывать не пришлось. Я шлёпнула себя по губам, украдкой огляделась по сторонам, поспешно сплюнула три раза через левое плечо, стукнула по деревянному столику и широко перекрестилась:
  - Пронеси, господи!
  К моему искреннему облегчению, после осмотра незнакомца Феликс Францевич вышел из комнаты, потирая руки и насвистывая себе под нос бравурный мотивчик, что неизменно означало: состояние пациента тяжёлое, но бережный уход и расписанное по часам лечение смогут поставить его на ноги. Я горячо возблагодарила небеса за то, что свадьбу не придётся откладывать из-за траура, да и принимать у себя начальника полиции, вынужденного взять на себя обязанности сбежавшего в столицу с молодой любовницей начальника следственного отдела, тоже не придётся. Нет, конечно, Аристарх Владимирович - мужчина весьма видный и образованный, беседовать с ним одно удовольствие, но разница между непринуждённым разговором и допросом всё-таки есть и немалая. Да и дядюшку, Василия Харитоновича, начальник полиции недолюбливает, держится с ним холодно и без лишней надобности в разговоры не вступает. К слову сказать, из всех проживающих в нашем доме родственников Василия Харитоновича особенно недолюбливают, хотя, по-моему, человек он очень даже милый. Ну да, выпить любит, в карты поиграть, к маман заглянуть, но при этом дядюшка Василий охотно рассказывает о магических свойствах камней, разделяет мои увлечения артефактами и не говорит, что должно делать незамужней барышне.
  На следующий день после появления в нашем доме незнакомца тётушка позвала меня к себе, привычно побуравила тяжёлым взглядом, словно всю до донышка просветить пыталась, затем махнула рукой и небрежно спросила:
  - Лиза, ты всё ещё хочешь к прорицательнице сходить?
  Я замерла, боясь спугнуть самое настоящее чудо и одновременно преодолевая накатившую робость. Одно дело мечтать о визите к таинственной и пугающей провидице, прекрасно понимая, что тётушка всё одно не отпустит, и совсем другое узнать, что желание может исполниться. Сразу же начинают одолевать сомнения: а может, не стоит ходить? Отец Никодим, суровый аскетичный старец с фанатичным блеском глубоко запавших глаз, коего на радость всем жителям города перевели в другую епархию, громогласно обличал всех, кто, по его словам, пытается тем либо иным способом приоткрыть завесу дней грядущих, навлекая тем самым на всю державу кары господни. По мнению отца Никодима, даже купленное девицей новое платье могло повлечь всевозможные беды и напасти, ибо погоня за суетой и тленом земным уводит всё дальше и дальше от блаженства небесного, а тут добровольное посещение провидицы! Я зябко передёрнула плечами, пытаясь заглушить загремевший в ушах глас рассерженного старца, обличительно тыкающего в меня сухим скрюченным пальцем.
  - Ну так как, хочешь сходить? - тётушка раздражённо смешала не сошедшийся пасьянс, сердито поджала губы. - Коли одна робеешь, Петра своего малахольного возьми. Толку от него, конечно, никакого, зато и вреда немного.
  Я обиженно вскинулась на защиту любимого, чьё благородство не давало ему вступать в спор с моей пожилой родственницей:
  - Петенька хороший! Он очень...
  Тётушка остановила меня властным взмахом руки:
  - Знаю, знаю, знаю, тысячу раз уже слышала и вашим отношениям не препятствую. Коли он тебе так люб, так и будь с ним счастлива. А коли он дерзнёт тебя обидеть, - тётушка звучно шлёпнула картой, - то дураком и будет... недолго.
  Нет, ну вот каждый раз одно и то же! Я прикусила губу, сдерживая раздражение, а тётушка лениво покосилась на меня через плечо и строго прицыкнула:
  - Ты ещё здесь? Учти, если через четверть часа не соберёшься и не поедешь, я передумаю и никуда не отпущу.
  Я поспешно поцеловала тётушку в морщинистую щёку:
  - Благодарю, тётушка!
  - Иди уже, егоза, - усмехнулась тётя, одаривая меня какой-то непривычно благостной улыбкой, - вольную птицу в клетке не удержишь.
  Я выскочила от тётушки, вихрем пронеслась к себе за шляпкой и накидкой, а когда спешила к выходу, наткнулась на Катюшу, девицу весёлую и любознательную, приходившуюся мне родственницей и проживающую вместе с родителями в нашем с тётушкой доме. Родство у нас с Катюшей было столь запутанным, что мы величали друг друга сестрицами, не в силах разобрать, кто кому и кем приходится и по какой линии родства. Катя мне нравилась, в отличие от также приходящейся мне родственницей Любы, которая держала себя до неприятности чопорно и надменно.
  - Ты куда это, сестрица? - прощебетала Катюша, удерживая меня за талию, чтобы я не упала. - Не к Петеньке ли на свидание? Так я разочарую, он с моим папенькой и прочими родственниками с утра на охоту отбыл.
  Я не стала скрывать огорчения. Ну вот, тётушка в кои-то веки раз отпустила к провидице, а Петруши и рядом нет...
  - Да ты не печалься так, - Катюша участливо заглянула в глаза, - чай не на веки вечные расстались, свидитесь ещё.
  - Только тётушка меня к провидице больше не отпустит, - я принялась стягивать ненужную уже шляпку, - я и так-то не чаяла, что позволит съездить.
  Катюшка всплеснула руками:
  - А она разрешила?
  Я печально кивнула и покаялась:
  - Только мне одной ехать боязно.
  - Тогда поехали вместе.
  Я с пробудившейся надеждой посмотрела на Катюшу. Невысокая, с ладной фигуркой, большими синими глазами и толстой светлой косой Катя очень походила на сказочную царевну. Ту, про которую Пушкин писал: 'А сама-то величава, выступает будто пава'. Правда, как пава Катюшка выступала редко, только перед гостями да старшими родственниками, с ровесниками же очень часто срывалась на быстрый шаг, который тётушка называла козий скок. И ещё сестрица была немного легкомысленна, обещания давала бездумно, подчас и не собираясь их выполнять. Помня об этой вот Катюшкиной особенности, я, на всякий случай, уточнила:
  - А тебе самой-то не боязно?
  Катя азартно сверкнула синими глазами, наклонилась ко мне, прошептала заговорщицки, оглядываясь по сторонам:
  - Да мне страх как интересно, только матушка и слышать об этой прорицательнице не хочет, говорит: всё это глупости и мошенство в чистом виде.
  Ну что ж, если Катюшке тоже интересно, значит, бояться нечего, она со мной всенепременно поедет. А маменьке её я потом всё обстоятельно расскажу, на меня Аглафира Михайловна гневаться не станет.
  Кучер, когда узнал, куда мы ехать изволим, хмыкнул неодобрительно, бороду затеребил, но услышав, что не самовольничаем, а действуем исключительно с позволения барыни, смягчился и прогудел:
  - Ножки-то дохой укройте, застудитесь.
  - Ты что, Захар, лето же на дворе! - рассмеялась Катюшка, одёргивая платье, чтобы ложбинка декольте стала ещё соблазнительнее. - Чай, не в страну вечных льдов отправляемся, а по городу поедем.
  Кучер пожал плечами, не желая спорить то ли из уважения к нашему происхождению, то ли от того, что настоящий мужчина с девицами не спорит, потому что всем известно, как длина волос и ума связаны.
  Горничная прорицательницы оказалась особой ничем не примечательной, да и дом, где чародейка обитала, ничем не отличался от других таких же. Никаких тебе клочьев паутины, тревожно дребезжащих стёкол, невесть откуда берущихся сквозняков и гулко бьющих часов, на кои так падки авторы вошедших в моду готических романов. Мы с Катюшкой переглянулись, с каждым шагом всё больше убеждаясь, что чуда не будет. Видимо, потому тётушка меня и отпустила, что убедилась: никакая это не провидица, а обычная шарлатанка, точно такая же, как полгода назад приезжала.
  На пороге комнаты, из коей тянул сладковатый дымок, нас встретила, сложив руки на груди, с загадочной полуулыбкой на лице статная женщина в причудливом платье, совместившем в себе пестроту востока с изысканностью последней парижской моды.
  - Пусть Катерина сначала войдёт, - завораживающим голосом, от коего мурашки побежали по телу, провозгласила провидица. - С тобой, Елизавета, дольше беседа будет, пусть сестрица тебя не ждёт.
  Катюшка побледнела, враз растеряв всю отвагу и решимость.
  - Ну, что же ты? - поторопила её провидица, пряча в глубине колдовских очей усмешку. - Коли заробела, так и скажи, у меня нюхательных солей нет тебя в чувство приводить, а коли доктора звать придётся, то на утро все в городе узнают, что ты от страха в обморок упала.
  Больше всего на свете Катюшка опасалась пересудов, а потому с трудом сглотнула, покосилась на меня виновато и промямлила:
  - Я, пожалуй, лучше в коляске посижу. Душно тут.
  - Елизавете долго гадать буду, поезжай домой, - повелительно произнесла предсказательница и тут же нарочито равнодушно дёрнула плечом, - а, впрочем, можешь и остаться. С Сергеем Петровичем тогда не свидишься, событие важное оттянешь...
  Катюшка с такой мольбой посмотрела на меня, что я не выдержала, хоть и боязно было одной остаться, а всё равно принялась убеждать сестрицу, что ничего со мной не случится, домой после гадания и пешком доберусь. Катя захлопала в ладоши, звонко чмокнула меня в щёчку и упорхнула быстрее, чем я успела её в ответ обнять.
  - Доброе у тебя сердце, Елизавета, - прорицательница покачала головой, не то одобряя, не то осуждая меня за это, - идём, то, что я скажу, тебе одной слышать надобно. И никому другому моё предсказание пересказывать не смей, иначе беда большая будет.
  Я, затаив дыхание, приготовилась к самому настоящему чуду, но... Нет, говорила прорицательница витиевато, долго, только вот из всего сказанного я поняла лишь, что мне предстоит выбирать между лисой и вепрем, что какая-то тень у меня излишне чёрная, да ещё, что путь к счастию лежит через отречение. Такую-то сумятицу я и в любом балагане на ярмарке смогла бы выслушать! Как бы то ни было, я вежливо поблагодарила прорицательницу, даже попыталась заплатить, но денег она с меня не взяла, видимо, тётушки поостереглась, та мошенниц на дух не переносит. Вечером я рассказала всё, что смогла вспомнить, Катюшке, а наутро всё предсказание выветрилось у меня из головы. Другие дела появились, важнее: Петенька с охоты вернулся, раненый в себя стал приходить, у тётушки прострел случился, не до зверей с тенями стало.
   Глава 4. Кто не спрятался, тот и виноват
   Известие о том, что пострадавший в результате дорожного происшествия пришёл в себя и, более того, возжелал видеть хозяек, взбудоражило всех чад и домочадцев дома госпожи Абрамовой. Правда, Софья Витольдовна мигом призвала всех к порядку, громогласно провозгласив:
  - А что это за кутерьма у нас началась? Глафира, кажись, сказала, что гость возжелал видеть хозяек, вы-то все чего взбаламутились? Али я ослышалась?
  Женщина окинула пренебрежительным взглядом смущённых родственников и перешла на вкрадчивый тон, от коего у собравшихся по спине гусарским галопом пронеслись мурашки, а ладони неприлично повлажнели от пота:
  - А может, кто-то из вас, дамы да господа хорошие, хозяином тут себя возомнил? Так вы не робейте, признайтесь. Отец Игнатий всегда говорит, что покаяние весьма полезно для души заблудшей. Особенно перед встречей с Создателем.
  - Тётушка, - возмутилась Лизонька, до крайности шокированная беспощадными тёткиными речами, - что Вы, право слово, такое говорите?!
  - Правду, - отрезала Софья Витольдовна, припечатав свои слова ударом трости об пол, - и тебе то же советую делать. И вообще, мала ты меня учить!
  - Но, тётушка... - Лиза сделала ещё одну попытку пробудить совесть госпожи Абрамовой, но Софью Витольдовну подобные обряды явно не радовали.
  Женщина опять стукнула тростью, сверкнула глазами и рыкнула так, что дворовый пёс Шарик, самозабвенно вычёсывающий блох, испуганно заскулил и задом уполз в конуру, спрятавшись в ней целиком и даже нос на всякий случай прикрыв.
  - Что тётушка, ну что тётушка?! Да если бы я тебя слушала, то давно бы уже на паперти стояла, твоя же доброта, прости господи, хуже воровства! Я сказала, что мы с тобой вдвоём гостя примем и точка! А будешь спорить, запру в комнате и на неделю сладкого лишу! Много воли взяла, как я погляжу!
  Ровные дуги девичьих бровей упрямо сдвинулись, в зелёных глазах сверкнул опасный непреклонный огонёк, точь-в-точь как у батюшки покойного, тот тоже, коли чего решал, то насмерть, как кремень становился, упокой господь его душу грешную.
  - Я Петеньку позову, - негромким, но при этом очень ясным голосом отчеканила Лиза, - он жених мой, после свадьбы, ты сама говорила, в нашем поместье за хозяина станет, так что ему стоит присутствовать при встрече.
  Тётка посмотрела на вытянувшуюся, словно тетива натянутая, племянницу и устало махнула рукой, понимая, что дальнейший спор ни к чему кроме потери времени не приведёт, а терять что-либо даром Софья Витольдовна не любила:
  - Ладно уж, зови своего жениха. Хоть такой, а всё мужчина на встрече.
  - Позвольте, дражайшая Софья Витольдовна, - Фёдор Витольдович, приходившийся братом госпоже Абрамовой (злые языки утверждали, что не совсем законен братец, потому и не пытается свою долю капитала судом оспаривать), - я полагаю, что...
  - А Вашего мнения, братец, я и раньше не спрашивала, и впредь интересоваться им не намерена, - отрезала Софья Витольдовна и кивнула племяннице, - за Петром послала?
  Лиза кивнула, быстро шепча горничной, что ей следует передать Петру Игнатьевичу. Глафира понятливо кивнула, присела и быстрее ветра вылетела из комнаты, провожаемая неприязненными взглядами родственников мужескаго полу. Да и дамы некоторые тоже были недовольны, но понимая, что открытая неприязнь ничего не даст, прятали раздражение под маской невозмутимости либо же сладкими улыбками. Только вот госпожа Абрамова явно не собиралась обольщаться внешней покорностью родственников, помолчала, сердито постукивая тростью, а потом рыкнула:
  - Чего собрались, словно воронье на пепелище?! Вон с глаз моих, до обеда никого из вас видеть не желаю!
  Многочисленные домочадцы поднялись со своих мест, словно воробьи, вспугнутые брошенным в них озорным мальчишкой камнем, и поспешно покинули комнату. Кто-то изо всех сил старался сохранить полную невозмутимость, кто-то чуть слышно скрипел зубами от злости, кто-то был уязвлён и с трудом сдерживал слёзы, а кто-то даже чуть улыбался. Лизонька заприметила одну такую улыбку и поёжилась, словно оголённых рук коснулся холодный ветерок.
  - Идём в гостиную, негоже заставлять гостя ждать, - проворчала Софья Витольдовна, стоя перед большим зеркалом и критически себя осматривая, - чай, не сосед на рюмочку наливочки пожаловал, а столичный сокол в нашу глушь залетел.
  - И с чего Вы взяли, что гость столичный? - Лизонька вспомнила лицо незнакомца, но ничего изысканного или светского не приметила и пожала плечиками. - По-моему, у нас в городе такие мужчины тоже встречаются. Да и туалеты у нас не хуже шьют.
  - Молодая ещё, - фыркнула тётушка, входя в непривычное для себя фривольное расположение духа, - раз судишь о мужчине по облику да по одёже. Не-е-ет, столичный шик - это не наряд, это... - Софья Витольдовна пошевелила пальцами, подбирая слова, - это флёр, его не подделать. Это как сила, идущая от мужчин, настоящих мужчин, коим хочется беспрекословно подчиниться, позабыв обо всём, даже о законах чести и совести. Батюшка твой, упокой господи его грешную душу, таким был, да... А вот женишок твой слабоват, он ради тебя небо и землю не сокрушит, наоборот, как бы тебе его на своей спине в рай тащить не пришлось.
  - Тётушка, - Лизонька от возмущения даже ногой притопнула, - прекратите! Петенька вполне достойный юноша, я люблю его...
  - Я и говорю: молодая ещё, - отмахнулась госпожа Абрамова, поворачиваясь к племяннице спиной и тем самым пресекая дальнейшие возражения.
  Лиза до самой гостиной, где Софья Витольдовна изъявили желание встретить гостя, буравила тётушке спину укоризненным взглядом, но той было всё словно с гуся вода. Вконец раздосадованная барышня опустилась не на кресло, а за рояль и принялась наигрывать бравурный марш, через музыку выплёскивая раздражение и досаду. Госпожа Абрамова чуть заметно морщилась, но терпела. Право слово, племянница же не делала ничего запретного или неприличного! И вообще, пусть гость увидит, что девица воспитана по всем требованиям света... хотя, право слово, лучше бы Лиза вышивала. И ушам приятнее, да и от рукоделия, в отличие от музыки, проку больше. Маршами-то этими да вальсами прореху на платье не зачинишь.
  - Барыня, к Вам Алексей Михайлович Корсаров, - горничная Настасья, девица сноровистая и пригожая, но при этом, по мнению Софьи Витольдовны, глупая безмерно, как всегда сначала в покои ворвалась и выпалила, а лишь потом присела, испуганно округлила глаза и прошептала. - Тот самый, коего барин Василий Харитонович экипажем сшибли и мало не до смерти убили.
  - Проси, - велела госпожа Абрамова, бросая на племянницу строгий взгляд.
  Настасья метнулась к двери, у самого порога остановилась, отвесила размашистый поклон, чуть не смахнув китайскую вазочку с дорогого столика, вещицы жутко неудобной, но очень модной, а потом распахнула дверь, едва не содрав краску со стены, и выскочила вон.
  - Дура девка, - вздохнула Софья Витольдовна, качая головой, - преданная, исполнительная, но ду-у-ура-а-а.
  Лиза не успела заступиться за горничную, в коридоре раздались тяжёлые уверенные шаги, дверь открылась, впуская в гостиную высокого, худого, пожалуй, даже болезненно тощего, мужчину лет тридцати - тридцати пяти.
  'Экой тощой-то, - с неудовольствием отметила госпожа Абрамова, вставая, вежливо улыбаясь и протягивая гостю руку, - поди, чахоточный. Не помер бы он у меня в доме, потом заново все покои святить придётся'.
  - Дамы, - мужчина галантно взял руку хозяйки, легко коснулся губами кончиков пальцев, - позвольте представиться: Корсаров, Алексей Михайлович.
  - Абрамова я, Софья Витольдовна, - хозяйка плавно повела рукой в сторону с любопытством посматривавшей на гостя барышни, - а это племянница моя, Елизавета Андреевна, прошу любить и жаловать.
  - Доброе утро, Алексей Михайлович, - Лиза с куда более любезной, чем у тётушки, улыбкой протянула Алексею руку. - Как Ваше здоровье?
  - Благодарю Вас, не жалуюсь, - ответил Корсаров, целуя барышне ручку и невольно отмечая мягкость кожи и лёгкий лавандовый аромат. Да, эти нежные ручки явно ничего тяжелее столового ножа и букета цветов не держали, поэтому и мягкие такие. Даже у Лики, всей такой воздушной и неземной, руки были чуть грубее, ведь как ни старался Алексей отгородить жену от суровых будней, жизнь непрестанно вносила свои коррективы. И на желания людей ей было решительно наплевать.
  И опять при воспоминании о супруге в груди больно заныло, словно пуля неловко провернулась, царапнув сердце. А ведь он старался, честно пытался отпустить жену, только что делать, если проклятая память не хочет забывать?!
  - Присаживайтесь, Алексей Михайлович, - Софья Витольдовна решила, что ноги трудить не стоит, день и так хлопотливый предстоит, а потому опустилась в кресло, указав гостю на стул с высокой спинкой подле себя.
  - Благодарю, - мужчина коротко поклонился и беспрекословно занял указанный ему стул, чинно выпрямившись и сцепив руки в замок.
  'Приличное обхождение разумеет, - отметила госпожа Абрамова, не спеша продолжать беседу и внимательно изучая гостя из-под ресниц, - значит, если происхождения и не благородного, то обучения достойного. Держится сдержанно, как и пристало мужчине в незнакомом обществе, да ещё и подле дам. Взглядом, словно волк, по сторонам не рыскает, хотя, вне всякого сомнения, внимательно наблюдает за всем, что в гостиной происходит. И сел эк мудрёно, вдали от дверей да окон, видать, доводилось и добычей в охоте на людей бывать. Ох, матерь божия, какого же гостя твоими молитвами в наш дом занесло! А, впрочем, ежели сумеет он сберечь Лизоньку от душегуба тайного, пусть хоть каторжником беглым будет, мне всё едино'.
  Софья Витольдовна растянула губы в улыбке, взмахнула веером, до этого болтавшимся на руке, и, вежливо приподняв брови, спросила:
  - Не могу не спросить, откуда же Вы в наших краях, Алексей Михайлович?
  Корсаров кашлянул, благословляя небеса за отменную фотографическую память, позволявшую запоминать любую информацию без длительного зазубривания:
  - Из столицы.
  - И по какой же надобности?
  Алексей опустил глаза, вспоминая, что именно было написано в его подорожной. Конкретной цели визита не было, а раз так, стоит действовать по принципу драконов, сиречь обманывать не ложью, а правдой. Алексей Михайлович вздохнул и ровным тоном, коим только завещания зачитывать, произнёс:
  - На службе мне дан отпуск для поправки здоровья после смерти супруги.
  А что, почти не соврал, так, пропустил мелкие, не относящиеся к беседе, детали. То, что прибыл из будущего, например. Тоже, блин, нашлась Алиса Селезнёва!
  Лизонька приглушённо охнула, сконфуженно прикрыв ротик ладошкой. Теперь понятно, почему у Алексея Михайловича в глазах тоска смертная, видимо, любил супругу, не зажила ещё на сердце рана. А тётушка, как на грех, нет бы помолчать да разговор перевести, пуще прежнего заинтересовалась. Ну разве можно такие темы с малознакомым человеком обсуждать?!
  - Значит, Вы вдовец, - госпожа Абрамова взмахнула веером, выдавив короткий трагический вздох, призванный заменить все приличествующие минуте слова соболезнования, кои женщина терпеть не могла. - Позвольте узнать, что стало причиной столь скорбного события?
  'Мадам, а не кажется ли Вам, что это не Вашего ума дело?' - Алексей кашлянул, подавляя рвущуюся с языка отповедь по поводу досужего любопытства и заменяя её на более приличествующее эпохе:
  - Погибла в дорожном происшествии. Сбила карета.
  - О, господи, - пискнула Лизонька, и её большие зелёные глаза заблестели от слёз. - Алексей Михайлович, примите наши самые искренние соболезнования!
  - Благодарю, - Алексей встал, звучно щёлкнул каблуками и только сейчас отметил изумрудную зелень глаз барышни. Как Лика любила петь: 'У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят'. Эта зеленоглазая, впрочем, беды не сулила, пока, по крайней мере.
  Впрочем, излишняя наивность и оптимистичность была наказана тут же. Дверь в гостиную распахнулась, мало не слетев с петель, возмущённая до крайности Софья Витольдовна угрожающе приподнялась в кресле, готовая пустить кровь дерзостному нарушителю спокойствия, но влетевшая, словно камень из пращи, растрёпанная горничная бухнулась перед барыней на колени, обхватила голову руками и завыла так, что все известные плакальщицы дружно замолчали, с нескрываемой завистью глядя на конкурентку. У Алексея от девкиного воя голова разболелась, он с чуть заметной гримасой потёр переносицу, жалея, что проклятый этикет не позволяет по-простому заткнуть уши пальцами.
  - Хватить орать! - рявкнула госпожа Абрамова так, что стёкла в окне испуганно задребезжали. - Сказывай толком, что приключилось?!
  Горничная икнула, размазала по лицу слёзы, звучно бухнула лбом в пол и проскулила, то и дело срываясь на вой, добро, что приглушённый:
  - Горе, матушка благодетельница, пришла беда незваная, нежданная, со сторон тёмных неведомых, господом богом и всеми архангелами проклинаемых...
  - Ты мне тут песнь не заводи, толком говори, - осекла Софья Витольдовна вошедшую во вкус девицу, - чай, не на сцене и не в людской перед холопами рисуешься. Я тебя, дуру, куда отправляла? И где, спрашивается, Пётр Игнатьевич?!
  - Ой, ба-а-арыня-я-я, - словно дождавшись отмашки невидимого суфлёра, взвыла горничная, вцепляясь в волосы и с силой раскачиваясь, - ой, бяда-то какая-я-я!!!
  Лизонька побледнела, хотела было вскочить, да от волнения ноги подкосились, голос и тот подвёл, хотела крикнуть, а получилось лишь прошелестеть чуть слышно:
  - Что с Петенькой? Жив ли?!
  - Чего ему, малахольному, делается, - пробурчала госпожа Абрамова себе под нос, - крышкой гроба и то не уколотить, прости меня, господи, дуру грешную. А ты толком сказывай, что с молодым барином?
  Глафира звучно шмыгнула носом, краем передника протёрла лицо и, переплетая растрепавшуюся косу, выдохнула:
  - Дядюшка Петра Игнатьевича, Прохор Захарович, свою жёнку прирезал.
  Софья Витольдовна с размаху села в кресло, больно ударившись бедром о подлокотник оного и даже не заметив:
  - Ты чего мелешь, дура?!
  Горничная размашисто перекрестилась, опять бухнувшись лбом об пол:
  - Истинную правду, матушка, вот Вам крест. Самолично всё видела и слышала, а чего сама не видала, то Парашка ихняя обсказала.
  - И чего тебе их горничная наплела?
  - Сказала: барыня с утреца к завтраку не вышли...
  - Так Дарья Васильевна никогда к завтраку не выходит, - фыркнула, постепенно успокаиваясь, госпожа Абрамова, - она же за полночь с полюбовниками своими по балам, театрам да прочим паркам-ярмаркам гуляет. Вот же семейство, прости господи, мужу впору скоро потолки разбирать, чтобы рогами развестистыми ни за что не цепляться. Уж сколько раз ему, ироду, говорено, а всё зря. Правду говорят: дурака учить - только портить, а этот дурень и учиться не желает.
  - Тётушка, - Лиза отважно бросилась на защиту чести родственников жениха, но от неё лишь небрежно отмахнулись:
  - Погоди, Лизавета, не до тебя пока. Ты, Глафира, не молчи, дальше рассказывай.
  Горничная облизала пересохшие запылённые губы, таинственно округлила глаза и перешла на трагический шёпот:
  - Так вот, барыня к завтраку не вышла, а барин страсть как хотел с ней о чём-то перемолвиться, а потому...
  - О чём именно хотел поговорить Прохор Захарович со своей супругой? - спросил Алексей и чуть по губам себя с досады не хлопнул. Нет, правду говорят: следователь - это не профессия, а судьба. Чуть речь о преступлении зашла, как тут же все служебные привычки воскресли, словно только этого часа и ждали!
  Девка повернулась к барину, опять размашисто перекрестилась:
  - Не знаю, барин, про то мне не ведомо. И Парашка не знает, барин ей лишь приказал, чтобы она к барыне поднялась да к нему в кабинет её позвала.
  'Значит, разговор планировался серьёзный и для ушей слуг не предназначенный', - машинально отметил Алексей.
  Глафира опять замолчала, тяжело дыша и облизывая губы.
  - Дальше давай, чего замолкла?! - прикрикнула Софья Витольдовна, прихлопнув рукой по подлокотнику, - до ночи нам тебя слушать прикажешь?!
  - Парашка к барыне-то поднялась, в дверь стукнула, а дверь-то и приоткрылась...
  'Дёрни за верёвочку, дверь и откроется', - вспомнились Алексею строки из тихо ненавидимой в детстве сказки 'Красная шапочка', в которой он долго и упорно играл волка, хотя всегда мечтал быть охотником.
  Чутьё следователя обнаружило одну маленькую, нуждающуюся в прояснении деталь, а потому Корсаров опять перебил горничную, спросив:
  - А что, обычно Дарья Васильевна дверь в свои покои запирала?
  Девка просияла, довольная тем, что смогла заинтересовать рассказом столичного гостя, а в некоторых вопросах оказалась даже осведомлённее его, всплеснула руками:
  - А как же, барин, знамо дело, завсегда дверь на замок запирала, на два оборота, как спать отправлялась...
  - Потому что полюбовник к ней через окно ходит, - ввернула госпожа Абрамова. - Об этом у нас в Семиозерске все осведомлены.
  - Тётушка, - Лиза вскочила, разрумянившись от гнева и став удивительно красивой, - постыдились бы при Алексее Михайловиче напраслину на соседей возводить!
  - Мала ещё, мне указывать, что да как делать надобно! - рыкнула на племянницу Софья Витольдовна и тут же, не переводя духа, ринулась на притихшую горничную. - Ну, чего опять замолкла, дура?! Заканчивай уже побасенку свою, а то, чует моё сердце, смерть придёт раньше, чем ты всё обскажешь!
  Глафира поспешно бухнула лбом об пол, перекрестилась и зачастила, словно жить ей осталось минуты три, не более:
  - Так вот, Парашка к барыне стукнулась, а дверь-то и приоткрылась. Параня туды сунулась, ну, в спальню-то, а там темнотишша, страх! Канделябра, что завсегда на столике стоит, погашена, шторы плотно задёрнуты, а барыня-то темноты сызмальства боялась, так-то. Лектричество енто новомодное терпеть не могла, а вот канделябру завсегда на столике держала. И как только глазки ясные открывала, первым делом свечи зажигала и сама, своими руками белыми шторы распахивала.
  - Значит, когда горничная вошла в комнату, свечи не горели, и шторы были плотно задёрнуты, - повторил Алексей, проницательно глядя на горничную.
  Девка под столь пристальным взглядом нервно задёргалась, чувствуя себя без вины виноватой, истово закивала, опять размашисто крестясь:
  - Истинный бог, барин, так оно всё и было! Ни единого словечка я не присочинила.
  - Что это Вы, сударь мой, всё время переспрашиваете да уточняете? - недовольно спросила госпожа Абрамова. - Али со слухом проблемно?
  - Прошу прощения, сударыня, - Алексей чуть виновато улыбнулся, - привычка у меня такая, служебная. Я следователем служил... - Корсаров поперхнулся, вспомнив найденные в саквояже документы, удивительным образом подходящие под складывающиеся обстоятельства, и незлым тихим словом помянув ушлую цыганку, всучившую ему билет в прошлое. - В Санкт-Петербурге.
  Софья Витольдовна побуравила мужчину взглядом, после чего властно хлопнула рукой по подлокотнику:
  - Коли так, сударь мой, может, не сочтёте за труд разобраться, кто Дарью Васильевну сгубил?
  - Так ведь Глафира сказала... - начала было Лизонька, коей было чрезвычайно неприятно впутывать незнакомого человека, да ещё и столичного следователя, в дела сугубо семейные. Петенька-то, чай, такому вмешательству тоже не обрадуется!
  - Глафира пока ничего путного не сказала, до самой сказки так и не дошла, всё присказками тешится, - фыркнула госпожа Абрамова и прицыкнула на горничную. - Значит так, милая, не расскажешь толком, что случилось, на конюшне запорю. Ну?
  Девка сглотнула, глубоко вздохнула, от беды подальше передвинувшись поближе к Лизоньке, и коротко ответила:
  - Когда Парашка в комнату-то вошла да шторы отдёрнула, барыню зарезанную на полу и узрела. А, да, она ещё на крови поскользнулась, во!
  - Кто, барыня зарезанная? - нахмурилась Софья Витольдовна.
  - Да не-е-е, Параня, - Глафира с чувством хорошо исполненного долга шмыгнула носом и преданно посмотрела на хозяек.
  Софья Витольдовна повернулась к гостю столичному и выразительно вздёрнула бровь, мол, ну, как, сударь, берётесь ли за дело? Алексей понял, что отвертеться от службы не получится, дамы, подобные госпоже Абрамовой, отказов не терпели, к цели неслись почище танковой колонны, сметающей всё на своём пути.
  - Сочту за честь оказать Вам любезность, сударыни, - Корсаров отвесил приличествующий моменту поклон и коротко кивнул служанке. - Веди на место... кхм, в дом, где убийство произошло.
  Глафира сначала глазами хлопнула недогадливо, но заприметив недовольную гримасу барыни, поспешно кивнула, истово перекрестилась и бросилась к двери, бормоча и едва не свернув по пути столик:
  - Следуйте за мной, барин, я Вас скорёхонько доведу, тут недалече.
  - А, по-моему, не стоит всё же вмешивать столичного следователя в это дело, - упрямо повторила Лиза, вскинув голову и даже ножкой притопывая, - неправильно это. Наши следователи вполне в состоянии и самостоятельно разобраться.
  - Наши, прости господи, следователи не в состоянии в собственных бумагах разобраться, - презрительно фыркнула Софья Витольдовна по-кошачьи щуря глаза, - куда уж им столь ответственное дело поручать. Нет, конечно, если ты хочешь, чтобы дядюшку Петра али его самого арестовали, тогда конечно...
  - Тётушка!
  - А коли нет, тогда пусть господин столичный за нашими сыскарями присмотрит. Ему не в тягость, им не во вред, делу на пользу. И не надо меня взором палить, я, чай, не горшок глиняный, в обжиге не нуждаюсь.
  ***
  Алексей. Отец любил повторять, что на любую шею непременно отыщется хомут, и вот теперь я на личном опыте убедился в правильности этой пословицы. Нет, я, конечно, и из дома вышел, чтобы найти работу, но, три тысячи чертей, я даже не предполагал, что опять стану следователем, да ещё и в Российской империи! Ну, цыганочка, попадись мне только, я такое аутодафе устрою, вся инквизиция содрогнётся! А с другой стороны, чем я недоволен? Служба мне нравилась, детективы я с детства люблю, да и эпоха последнего русского императора привлекала. Так что получил я всё, о чём ранее мечтал, как говорится, получите и распишитесь, понять бы ещё, что мне теперь со счастием свалившимся делать.
  Горничная не умолкала всю дорогу, вываливая на меня гору информации о покойной, её супруге, их племяннике, всех чадах и домочадцах, включая странниц и побирушек, коих от щедрот своих прикармливала внешне благополучная семья. Сведения, спору нет, весьма полезные, только уж больно их много, в таком изобилии важное смешивается с пустяком, теряется, оборачивается обманкой.
  - Подожди, милая, не спеши, - я вскинул руку, чувствуя, что ещё немного и у меня разыграется самая настоящая мигрень, - я обязательно тебя подробно расспрошу, но чуть позже. Сначала мне нужно увидеть тело и осмотреть место преступления.
  - Вас подождать, барин? - горничная уставилась на меня с собачьей преданностью.
  Да боже упаси, дороги обратно в компании этой болтушки я точно не выдержу!
  - Не стоит, милая, ступай. Когда ты понадобишься, я тебя позову.
  Давай. Иди уже, дай мне немного с мыслями собраться.
  Горничная присела, крутенько повернулась и исчезла так стремительно, что меня обдало ветерком. Вот шустрая, правильно про таких говорят: четыре дырки на одном месте разом вертит! Я покрутил головой, унимая звон в ушах и разминая шею, настраиваясь на служебный лад. Итак, согласно легенде, я следователь из Петербурга, здесь в отпуске по причине... по личной надобности, готов оказать следствию всесильную помощь. Не знаю, как здесь, а в моём времени таких доброхотов 'очень любят', так и норовят при первом же удобном случае за дверь выставить, а то и по страницам 'Камастуры' отправить. Ну да ничего, у меня бумаги серьёзные, с такими за дверь выкинуть не должны. Как-никак столичный следователь.
  - Кто таков?! - окликнул меня внушительного вида городовой, решительно перекрывая дорогу. - По какой надобности?!
  - Следователь Корсаров Алексей Михайлович, - я расправил плечи и окинул городового внимательным взглядом, внушительно добавив, - из Петербурга.
  То, что меня приняли за проверяющего, стало понятно по тому, как стремительно переменился городовой, как почтительно вытянулся и с каким смирением осведомился, кто именно мне надобен. Кстати, хороший вопрос, можно подумать, я всё полицейское руководство знаю!
  - Будь любезен, позови господина полицмейстера, - я покрутил в руках трость, вещицу для меня непривычную и здорово связывающую руки. И без неё никак нельзя, мода, чтоб её!
  - Слушаюсь, Ваше выс-родие, - выпалил городовой и исчез в доме.
  Ну что ж, пока есть время, осмотрим все подступы к дому, надеюсь, бравые стражи закона не все следы затоптали.
  Увы, по земле словно стадо диких мустангов промчалось, всё было затоптано, даже на цветочной клумбе под окном какой-то умник отметился. Так, стоп, а что, если это следы убийцы? Я вскинул голову, прикидывая, из какого окошка могли выпрыгнуть в цветы. Ого, тут второй этаж на уровне нашего третьего, не ниже! Если бы преступник выпрыгивал из окошка, то подошвы ушли бы в землю значительно глубже, след был бы с две фаланги пальца, а тут... Я измерил глубину следа. Фаланга, даже меньше. Следовательно, неизвестный на клумбе стоял спокойно, хоть и долго, след неглубокий, но чёткий. Как пить дать, какой-нибудь городовой в цветы залез! На всякий случай я сравнил размер отпечатка со своим. Хм, а нога-то меньше, даже со скидкой на то, что в начале двадцатого века ноги мужчин тоже были меньше и изящнее. Выходит, тут стояла дама? Я присмотрелся к узору подошвы. Каблук есть, но это не показатель, у тех же городовых и даже слуг обувь тоже с каблуками. На правом следе у края рисунок стёрт, косолапит немного наша незнакомка. Интересно... Пожалуй, стоит следы зарисовать, тем более, что за господином полицмейстером, похоже, в Ярославль побежали. Или Кострому, а то и вообще до самой первопрестольной Москвы.
  Я вытащил из саквояжа листок бумаги, благоразумно засунутый туда вместе с карандашом, и только приступил к рисованию, как за моей спиной раздалось сиплое дыхание, покашливание и робкое:
  - Ваше выс-родие...
  Вот же ж, как обычно, в самый неурочный час! Я прикрыл глаза, подавляя вспышку раздражения, повернулся, сунул городовому лист бумаги и карандаш, коротко приказав:
  - Перерисуй эти следы, они могут пригодиться.
  Краснолицый седоусый атлетического телосложения мужчина в добротном, но отнюдь не щегольском мундире недовольно повёл седой лохматой бровью:
  - Что ж Вы, сударь, так городовыми-то командуете? Не отрекомендовались, бумаг никаких не представили, а уж поди-ка!
  Вот чёрт, увлёкся. Ладно, придётся исправлять промах. Я вежливо поклонился:
  - Корсаров Алексей Михайлович.
  - Да уж знаю, - пробурчал незнакомец, - полковник Ягупов я, Аристарх Дмитриевич, полицмейстер нашего славного Семиозерска. А Вы к нам с проверкой прибыли?
  Угу, так и вспомнишь нетленное: 'К нам едет ревизор'. Нет уж, роль Хлестакова мне никогда не нравилась, будем максимально честны. Я вежливо улыбнулся, даже скорее обозначил улыбку, чуть приподняв уголки губ:
  - Никак нет, я тут в отпуске, если можно так сказать...
  Полицмейстер усмехнулся, даже пальцем шутливо погрозил:
  - И в краткий миг отдыха не оставляете дел служебных? Понимаю, очень хорошо Вас понимаю, Алексей Михайлович, сам такой же.
  - Софья Витольдовна попросила помочь, - я развёл руками, - не мог отказать даме.
  Аристарх Дмитриевич крякнул, провёл ладонью по шее и перешёл на заговорщицкий шёпот, опасливо оглянувшись по сторонам:
  - Право слово, не для пересудов будь сказано, я Софье Витольдовне и сам отказать не смею, чем она частенько и пользуется, мда-с. Весьма решительного нрава сударыня, а Вы ей, простите, кто будете?
  Пришлось уделить ещё пару минут краткому рассказу о том, как меня занесло в дом госпожи Абрамовой. Конечно, история была, что называется, по мотивам, всей правды я, естественно, сообщать не стал, но, самое главное, господин полицмейстер мне поверил и даже позволил помочь следствию. А с другой сторону, что он теряет? На лавры победителя я не претендую, о чём в ходе беседы деликатно намекнул, а в случае провала списать все огрехи на столичного следователя всегда приятно. Мол, не виноватая я, он сам пришёл и всё испортил.
  Убедившись, что я не проверяющий из Петербурга, а лицо частное, пусть и заинтересованное, Аристарх Дмитриевич расплылся в улыбке, крепко пожал мне руку, чуть не расплющив пальцы, и пророкотал весенним громом:
  - Искренне рад знакомству, Алексей Михайлович. Прошу в дом, Вам ведь, наверное, комнату, где убиенную нашли, осмотреть надобно?
  - Совершенно верно, - я вежливо поклонился.
  - Так идёмте, - полковник Ягупов прошёл в дом, не удостоив городового, распахнувшего перед ним дверь, даже кивка.
  Я убедился, что назначенный мной в художники служивый, пыхтя от усердия и даже кончик языка высунув, старательно копирует на листок замеченные мною следы, и направился следом за полковником. Надо бы ещё попросить, чтобы как следует всё вокруг дома осмотрели, да как бы городовые от усердия и дом по брёвнышку не разобрали. Мне-то, конечно, всё равно, но хозяева вряд ли обрадуются, а у них и без того повод для скорби имеется.
  У спальни хозяйки нас встретил ещё один рослый широкоплечий городовой, удивительно похожий на классического былинного богатыря, из тех, что будят проезжего путника ударом палицы и шутки ради меряют на себя обнаруженный на дороге гроб. Ещё и крышкой сверху просят закрыть, мда.
  - Аникеев, в комнату никто не заходил? - строго, пожалуй, даже излишне строго вопросил Аристарх Дмитриевич.
  Городовой вытянулся, став ещё внушительнее, расправил плечи и гаркнул так, что у меня даже в ушах зазвенело:
  - Никак нет, Ваше Высокоблагородие!
  Мне некстати вспомнился Мишка Квакин из зачитанной до дыр в детстве повести 'Тимур и его команда', который на витиеватое обращение заметил, что, мол, могли бы дурака и попроще назвать. Я прикусил щёку изнутри, подавляя неуместную весёлость, мне, между прочим, надо не улыбкой блистать, а проницательностью столичной удивлять. А её, по закону подлости, в нужный момент может и не оказаться.
  - Задержанный где? - продолжил чинить допрос городовому Аристарх Дмитриевич.
  - Как Вы и приказали, Ваше Высокоблагородие, в кабинете под охраной, Васильков с него глаз не спускает.
  - А подозреваемый?
  - В своей комнате, под охраной Орехова.
  Хм, интересная градация, задержанный, я так понимаю, супруг убиенной, а подозреваемый кто же? Уж не племянник ли?
  Господин полковник меж тем удовлетворился ответами и с всевозможным почтением указал на меня, отрекомендовав:
  - Это Корсаров Алексей Михайлович, следователь из Петербурга. Он будет дознание проводить, ему во всём помогать и все его приказы беспрекословно выполнять.
  - Будет сделано, Ваше Высокоблагородие! - рявкнул Аникеев и перевёл на меня полный безграничной собачьей преданности взгляд, от которого мне стало неуютно, словно я верный прихвостень кровожадной барыни Салтыковой, не меньше.
  Я кашлянул, подавляя смущение. Чёрт, ну не привык я к такому, у нас всё гораздо проще, без лишних расшаркиваний и витиеватостей! Да и преданности такой беспрекословной за всю службу никогда не было, коллеги у меня нормальные мужики, могли и посмеяться вместе, а случалось и по батюшке с матушкой посылали. Не стоит перед собой лукавить: нравилось мне следователем работать. По сердцу словно острым ножом полоснули, я опять увидел бледное неподвижное лицо жены и ухмыляющуюся рожу водилы. В ушах снова загнусавил насмешливый голос:
  - Звиняйте, гражданин следователь, на меня у вас ничего нет и быть не может, жёнка ваша пьяная была, сама мне под колёса рухнула, экспертиза это подтвердила.
  На мне тогда разом повисли Сашка с Никитой, ещё из коллег кто-то сзади обхватил, иначе бы я этого козла точно грохнул. И, чёрт побери, до сих пор жалею, что не убил его тогда, одной мразью на земле стало бы меньше!
  Я встряхнулся, словно окаченный водой пёс, и решительно кивнул не смеющему даже шумно дышать в присутствии начальства городовому:
  - Пошли, сначала спальню осмотрим, где убитую нашли.
  - Как прикажете, Ваше Высокоблагородие! - гаубицей ухнул Аникеев и чуть приметно перевёл дыхание, радуясь, что никто и ни в чём не стал его упрекать. - Позвольте, Ваше Высокоблагородие, я Вас провожу.
  Я кивнул, не желая тратить время на спор и пустые разговоры, всё моё внимание было посвящено изучение пола, на коем пестрели разной степени чёткости следы. Вот же служаки, истоптали всё вокруг, а под ногами ведь самый настоящий паркет, ему же цены нет! Пока историк в моей душе громко возмущался столь варварскому обращению с бесценным паркетом, следователь заприметил уже знакомый по цветочной грядке следок. Едва заметный, поверх него чернел след большого грубого, явно служебного образца, сапога. Так-так-так, и что тут у нас? Я наклонился и прищурился, всматриваясь в едва заметный след. Выходит, незнакомая барыня или барышня, чуть косолапящая на правую ногу, заходила в спальню убиенной. Конечно, это может быть и горничная, но что ей в таком случае делать на цветочной грядке? Спору нет, для наблюдения за спальней барыни пост в цветах самый удобный, но зачем, спрашивается, горничной за своей госпожой шпионить? Барин или племянник попросил? Возможно...
  На пороге уже знакомая ножка опять отметилась, в этот раз небольшим кусочком земли, явно упавшим с подошвы. Я бережно прихватил этот кусочек, потёр в пальцах, поднёс к носу. Да, совершенно точно это земля с клумбы, а значит наша незнакомка сначала стояла в цветах, а потом направилась к барыне. И учитывая, что хозяйку дома нашли убитой, можно предположить, что неведомая цветочница что-то видела, а то и приняла активное участие в произошедшем.
  Я повернулся к городовому, бережно пряча кусочек земли в свёрнутый из вытащенной из кармана бумаги фунтик:
  - Соберите всех дам в этом доме: горничных, поварих, всех, кого отыщете, и внимательно осмотрите их обувь. Мне нужна женщина или девица, у коей на подошве будут кусочки вот этой земли, - я протянул городовому пакетик, - а ещё сия особа косолапит немного на правую ногу.
  - Будет сделано, Ваше Высокоблагородие, - в этот раз кричать Аникеев не стал, только вытянулся так, что его запросто можно стало вместо портняжного аршина использовать.
  Я коротко кивнул, отпуская служивого, и вошёл в спальню. Как учит криминалистика, обыск в помещении следует начинать по спирали от входа к центру, дабы следы не затоптать. К моему искреннему облегчению, в спальне слишком сильно городовые натоптать не успели, я заприметил торчащий в витиеватой кованой ножке круглого столика небольшой клочок ткани. Видимо, преступник зацепился и сам не заметил, как повредил одежду. Я поднёс обрывок к глазам, понюхал и недовольно сморщился. Даже если ткань и хранила запах своего хозяина, то из-за царящего в спальне удушающего цветочного аромата всё выветрилось. А жаль, аромат, особенно если он уникален и сделан на заказ, изменить не так-то просто. Лика, например, всегда пахла лилиями, своими любимыми цветами. Лика... Я стиснул зубы, выдохнул и разжал судорожно стиснувшиеся на клочке ткани пальцы. Нет, брат, шалишь, сейчас не время для жалостных воспоминаний, у тебя есть вполне конкретное задание, им и занимайся. И вообще, я обещал отпустить жену, дать ей покой, только вот меня никто не предупредил, что проще будет сердце из груди голой рукой вырвать, чем это обещание исполнить!
  Я бережно положил найденную улику в очередной бумажный фунтик и завершил спираль, добравшись до кровавого пятна недалеко от высокой, похожей на пушистый снежный сугроб кровати. Так, судя по пятну, хозяйку убили именно здесь. Жаль, тело уже убрали, по его положению и застывшему выражению лица можно судить о том, какими были последние минуты жизни женщины. Я присел рядом с пятном на корточки, прикрыл глаза, настраиваясь на те события, что происходили в этой комнате. Если повезёт, даже убийцу увижу, не надо будет слепым котёнком во все углы тыкаться, сосредоточусь лишь на поиске улик.
  Мне и повезло, и не повезло одновременно. С одной стороны, я смог увидеть хозяйку дома, даму весьма обольстительной наружности, прекрасно знающую о том, что она прекрасна и желанна. Хозяйка сначала рассматривала себя в небольшое овальное зеркальце на прикроватном столике, потом, видимо, услышав стук в дверь, поднялась, набросила на себя тонкий дорогого шёлка халат и направилась к выходу. Я смог даже увидеть, как барыня, иначе не назовёшь, распахнула дверь, удивлённо приподняла ровные дуги бровей, дёрнула точёным плечиком и чуть отступила внутрь комнаты, пропуская визитёра. Но на этом видение закончилось, а виски у меня пронзило такой болью, что я рухнул на колени, сжимая голову и кусая губы, чтобы не застонать в голос. Вот чёрт, прав, тысячу раз прав был Никита, когда предупреждал, что не надо блокировать свой дар, запирать его, нужно давать ему возможность выходить. А я, идиот, после смерти Лики видений в свою жизнь не допускал, глушил их погружением в работу, а то и, чего греха таить, алкоголем.
  - Ваше Высокоблагородие, с Вами всё в порядке? - трубный глас городового заставил меня поморщиться. - Можа за дохтуром послать?
  'Я сейчас сам всех пошлю, причём далеко и надолго', - зло пообещал я, но поскольку слабость перед подчинёнными показывать ни в какое время не позволялось, кое-как поднялся на ноги, с силой помассировал пульсирующие болью виски и неубедительно отмахнулся:
  - Ничего страшного, последствия травмы.
  Городовой кашлянул, неловко переступил с ноги на ногу:
  - Ваше приказание выполнено, девок да баб собрали и осмотрели, земли ни у кого на ногах нет. Косолапых тоже не обнаружено.
  Значит незнакомка к обитателям дома не относится, что ж, разумно, будь она прислугой, наверняка смогла бы и более удобное местечко для подглядывания за барыней отыскать. Выходит, в саду стояла чужачка и её, вполне возможно, кто-нибудь заприметил.
  - Опросите слуг, может они видели прошлым вечером, ближе к ночи, в саду незнакомую девицу или женщину, - боль, наконец-то, прошла, вернув мне ясность голоса и даже желание жить. - Да, горничную, нашедшую труп, сюда приведите.
  - Будет сделано, Ваше Высокоблагородие, - Аникеев опять вытянулся во фрунт и вышел, почтительно притворив за собой дверь.
  Дожидаясь горничной, я решил проверить ящики шкафчиков и столиков, в коих вполне могли храниться интересные, для глаз супруга и любопытных слуг не предназначенные, вещи, например, любовная переписка. Что-то мне подсказывает, что убиенная супружеской верностью не страдала, уж больно у неё облик похотливый.
  Ящички прикроватного столика хранили всевозможную дамскую дребедень: разномастные щётки для волос, плоские и объёмные баночки, причудливо украшенные флакончики и ворох ярких лент на все случаи жизни. Круглый столик, любезно подаривший мне клочок ткани, вообще не имел ящичков, зато скрывал небольшой тайничок, коий я смог обнаружить, нажав на выпуклые листики узора на столешнице. К моему искреннему сожалению, тайник содержал в себе лишь какую-то пожелтевшую от времени страницу с непонятным то ли рисунком, то ли чертежом. На всякий случай, я положил листок в саквояж, вполне резонно рассудив, что, если его так тщательно прятали, значит, он содержит в себе нечто большее, чем простые зарисовки или роспись пера. Убрав листок, я продолжил обыск и со всем вниманием осмотрел стоящий в углу комнаты у окна небольшой тёмного дерева секретер. В нём было всего четыре ящичка, причём три открывались свободно и содержали переписанные от руки стихи, выполненные карандашом и чернилами наброски, один неплохой этюд акварелью и две незаконченные вышивки: одну бисером, а другую лентами. Типичный дамский набор, у Лики в шкафчике тоже много было всяких бумажек и вышивок, которые она регулярно начинала, но крайне редко заканчивала, отвлекаясь на что-то новое и интересное.
  Я уже смирился с тем, что ничего интересного, кроме непонятного листка из тайника обнаружить не удастся, поэтому четвёртый ящик решил обыскать так, чисто для проформы и... он оказался закрыт! Я подёргал ящик, но он не поддавался. Точно, не заело, закрыт, а значит, сей ящичек таит в себе что-то для чужих глаз не предусмотренное. Я заглянул в саквояж в наивной надежде, что там найдётся связка отмычек, а во мне, таком благовоспитанном и законопослушном проснутся навыки профессионального взломщика, но увы, Арсен Люпен и другие вошедшие в историю и литературу грабители ничего мне в дар не оставили. С другой стороны, и хорошо, всё равно я отмычками пользоваться не умею, хотя было дело, предлагали научить. Я задумчиво подёргал ящик, понимая, что времени у меня в обрез, скоро придёт горничная, а после её ухода оставаться в комнате резона уже не будет. Я задумчиво покосился на трость, которую небрежно закинул на стол, дабы освободить руки. Хм, насколько я помню, раньше в подобных аксессуарах прятали оружие, а кинжалом отщёлкнуть замок я бы точно смог. Резко покрутив набалдашник вправо-влево я с нескрываемым торжеством понял, что тросточка у меня не простая, а с секретом. Оно и понятно, она же принадлежит не простому светскому щёголю, а следователю! Я начал осторожно выкручивать набалдашник, но тут дверь приоткрылась, в спальню влетела заплаканная девушка, а следом за ней вошёл Аникеев и, вытянувшись во фрунт, громогласно отрапортовал:
  - Ваше Высокоблагородие, горничная Прасковья доставлена!
  - Благодарю, - я коротко кивнул и дабы хоть немного раскрепостить сжавшуюся, точно пружина, девчонку, приказал городовому:
  - Допросите всех обитателей дома, может, они видели кого-то постороннего, или заходил кто-то, молочница там или ещё кто-нибудь.
  - Будет сделано, Ваше Высокоблагородие! - рявкнул Аникеев, звучно щёлкнул каблуками и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
  Прасковья испуганно сглотнула, истово мечтая провалиться сквозь землю и глядя на меня так, словно я был зверем невиданным.
  - Присаживайся, - я кивнул на криволапый мягкий стул без спинки у прикроватного столика, - чего зря ноги трудить, чай за весь день и не присядешь?
  - Истинная правда, барин, - кивнула девушка, опасливо опускаясь на самый краешек стула, - барыня-то покойная, не в укор ей будь сказано, уж больно требовательна была, по три, а то и четыре раза наряды с причёсками меняла, а когда не переодевалась, то мебель велела двигать, али с поручениями по всему городу гоняла.
  О, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста!
  - И куда ты ходила? - вопрос я задал нарочито небрежно, проверено на практике, если свидетель поймёт, что заинтересовал сведениями, он такие сказки начнёт сочинять, Шахерезада обзавидуется.
  Прасковья наморщилась, почесала кончик носа:
  - Значится, так... К Егоровым я ходила, благодарность за обед относила, да ишшо приглашение на бал, да вчерась ещё на прогулку с ентим, как его, пинкиком.
  - Пикником, - машинально поправил я горничную, делая короткую пометку на очередном листке. - А ещё куда?
  - К Софье Витольдовне почитай каждый день с коротенькими записочками, она же нашей барыне, почитай, родня. Племянник нашей Дарьи Васильевны за ейную племянницу сосватан, вот две фамилии слуг с послания и гоняют, словно самим три шага до соседей не дойти!
  Я сочувственно покивал. Опять мимо, в доме госпожи Абрамовой амуры не закрутишь, хозяйка узнает, такое устроит, конец света заурядной неприятностью покажется. Да и с Егоровыми этими ничего крамольного, похоже, нет, хотя проверить, без сомнения, стоит.
  - Ну и к полюбовникам барыни, само собой, бегать приходилось, - Прасковья укоризненно покачала головой, - кажин дён да не по одному разу.
  - Полюбовникам? - я заинтересованно выгнул бровь. Нет, я, конечно, всегда знал, что от слуг, как от простуды, не спрятаться, как не укрывайся, но я даже и предположить не мог, что барская жизнь настолько прозрачная!
  Горничная довольно всплеснула руками:
  - А как же, барин! Дарья Васильевна, упокой господь её грешную душу, дама была эффектная, мужчинам нравилась...
  - А супруг её как к этому относился?
  Прасковья прикусила язык, принялась нервно скручивать фартук на коленях:
  - Дык как... Знамо дело, переживал... Токо Вы не думайте, убить он её не мог, любил шибко. Бывает, поругаются, страсть, ажно до криков и того, что подушки с туфлями засвистят, Прохор Захарович Дарье Васильевне пощёчину даст, проклянёт громогласно всю её родню до десятого колена, поклянётся и носа больше к блуднице вавилонской, прости меня господи, носа не казать, а наутро, а то и ранее, опять плетётся побитым псом. В дверь спальни скребётся, просит пустить, на коленях стоит, плачет, ноги ей целует, а она эдак кривится брезгливо да мысочком туфли его отталкивает. Потом Прохор Захарович непременно в кондитерскую бежит, да в цветочную лавку, ну, и к ювелиру, само собой. Подарков дорогих Дарье Васильевне накупит, золотом её только что не с ног до головы усыплет, она его и простит, допустит до своего тела белого. Барин после подаренной ночи весь день точно пьяный ходит, ни о каких делах даже и не помышляет.
  Я скрипнул зубами. Вот ведь семейка, прости господи! Муж слюнтяй, каких поискать, а жена блудница. И стерва, похоже, иначе так супруга бы не унижала. Вполне возможно, что однажды терпение Прохора Захаровича лопнуло, и он прирезал жену.
  - В день смерти Дарья Васильевна тоже с мужем поссорилась?
  Прасковья опять замялась, затеребила передник, явно жалея барина, но при этом страшась и промолчать. А ну, как кто другой проболтается, и ей придётся на пару с барином кандалами по пути в Сибирь бренчать? Я наклонился, положил девушке руку на плечо и проникновенно произнёс:
  - Прасковья, ты должна сказать всё, что знаешь, ничего не утаивая. Это очень важно, ибо поможет поймать преступника. Ты же хочешь, чтобы душегуб был изобличён?
  Горничная облизнула губы, растерянно плечами пожала:
  - Дык, как не хотеть-то, барин? Знамо, хочу... Только Прохор Захарович Дарью Васильевну не убивал, вот Вам крест, не мог он!
  - Верю, - я обеззаруживающе улыбнулся, едва ли не воркуя, точно голубь по весне. - Я с тобой полностью согласен.
  Прасковья посопела, опасливо косясь на меня из-под пушистых ресниц, потом протяжно вздохнула, поправила совсем было съехавший с головы чепчик и неохтно признала, виновато отводя взгляд:
  - Была ссора. Шибко они друг на друга кричали, ажно нам в людской слышно было. Дарья Васильевна у себя в спальне заперлась, а Прохор Захарович в кабак ушёл, домой заполночь вернулся, его Егор мало не на себе до спальни дотащил. А с утреца барин оклемался малость и сразу велел барыню в кабинет к нему кликать. Я в спальню-то поднялась, стукнула в дверь-то, а она и приоткрылась.
  Дальнейший рассказ в точности повторял то, что поведала Глафира в доме госпожи Абрамовой, только что более кратко, без лишних, как Софья Витольдовна выразилась, песнопений. Я задал ещё пару уточняющих вопросов, выдворил горничную, тем более, что её платье было целым, а значит, клочок ткани оставила не она, и проворно расковырял замок запертого ящика вытащенным из трости кинжалом. В ящике, как и следовало ожидать, была переписка. Я довольно хмыкнул, убрал письма в саквояж и вышел из комнаты, решив побеседовать с безутешным супругом. В коридоре, едва не столкнувшись с Аникеевым, я спросил:
  - А почему Вы решили, что убийца непременно супруг?
  Городовой вытаращил на меня глаза, словно маленькие чертенята, после употребления самогона появляющиеся, стали нагло теребить его за штаны с требованием добавки и мухоморчиков на закусь:
  - Так ведь знамо дело, Ваше Высокоблагородие, его же в спальне убиенной обнаружили. А раз его нашли, он и повинен. Хотя, может, и племянник расстарался, он чуть позже, почитай, сразу за нами, прибежал.
  Обожаю принцип следователей: кто не спрятался, тот и виноват!
  Глава 5. Любовь беспощадная, яду подобная
  Прохор Захарович Васильев собственным примером мог как никто иной доказать, что тем, кому везёт в картах, удача в любви заказана. Господин Васильев был удачлив не только за карточным столом, но и в шахматах, лотерейках и даже ставшей модной забаве под названием биллиард. Он мог с копеечного билетика выиграть сто рублей, а то и более, мог вытянуть самую рисковую партеечку, но видимо именно поэтому любовь, как всем известно, находящаяся не в ладу с фортуной, обходила его стороной. Нет, конечно, Прохор Захарович обет безбрачия никогда не соблюдал, дамским вниманием, как и внешней привлекательностью он обделён не был, но... Ох уж это вечное и бесконечное но, та самая пресловутая ложка дёгтя, способная испортить бочку любого, даже самого сладкого и душистого мёда! Девиц в первую очередь привлекало богатство Прохора Захаровича, его рудничок золотодобывающий на Урале, дающий ежегодно весьма привлекательный доход, его удачливость, особливо по финансовой части. Пригожесть и обходительность всегда шли приятственным дополнением, а начитанность и образованность и вовсе считались чем-то несущественным. Такое равнодушие к порывам души всегда больно ранило господина Васильева, а потому ещё в пору своего юношества он торжественно поклялся жениться лишь на той, кто сумеет оценить его душу беззлобную да сердце нежное. После сей клятвы Прохор Захарович с головой окунулся в мир развлечений, тайных свиданий и ночных приключений, не скупясь на подарки для своих любовниц и раз за разом ускользая от свадебных арканов многочисленных барышень на выданье и их родственников, мечтающих завладеть столь желанным, в прямом смысле слова золотым, супругом и зятем.
  Когда Прохору Захаровичу исполнилось двадцать восемь, возраст уже немалый с точки зрения благородного общества, родственники, а особенно родственницы, стали усиленно намекать, что пора бы уже и остепениться, семью создать на наследников фамилии древней обеспечить. Господин Васильев лишь отмахивался да отшучивался, пока во время охоты случайно не наткнулся на милую барышню, собиравшую грибы. Сцена встречи так походила на памятную для сердца повесть господина Белкина 'Барышню-крестьянку', что Прохор Захарович не смог проехать мимо незнакомки, остановил коня, окликнул девицу, спросил, кто она да откуда. Барышня оказалась особой не из пугливых, представилась Дарьюшкой Куницыной, дочерью купца третьей гильдии Василия Прокофьевича Куницына. Господин Васильев и сам не заметил, как за разговором с красавицей время пролетело, опомнился лишь тогда, когда в лесочке уж темнеть начало. Прохор Захарович Дарюшку до дома довёз, в щёчку на прощание поцеловать захотел, да барышня рассмеялась звонко, пальчиком тонким погрозила, мол, не балуйте, и за дверью скрылась, даже в дом не позвала. А на следующее утро словно бы случайно Дарьюшка опять господину Васильеву встретилась, на ярмарке, у лавки с пряниками медовыми, о коих Прохор Захарович во время той памятной лесной беседы весьма приятственно отзывался. Конечно, господин Васильев барышню пряничком угостил и на карусели покатал, и платочек ей шёлковый подарил, Дарьюшка же в ответ позволила ручку себе поцеловать да до беседки проводить, зеленью причудливо украшенной. В этой беседке барышня своими нежными белыми ручками налила Прохору Захаровичу морса, коий с собой на ярмарку принесла, на случай, если жажда одолеет.
  - Покупной-то с нашим не сравнится, - ворковала барышня, угощая кавалера, - у меня матушка дивный морс готовит, всем на зависть.
  Прохор Захарович сделал большой глоток (после пряничков и правда жажда начала одолевать), покатал кислую прохладную влагу во рту и одобрительно сглотнул. Напиток был чудесным, лёгкую кислоту ягод оттеняла и подчёркивала терпкость трав, господину Васильеву неведомых.
  - Ну как, - выдохнула Дарьюшка, придвигаясь ближе и кокетливо теребя выбившийся из причёски локончик, - вкусно?
  - Вкусно, - выдохнул Прохор Захарович, сграбастал девицу в объятия и припал к её губам жарким ненасытным поцелуем.
  Дарья Васильевна размякла, одной ручкой вроде и отталкивала, а другой к себе привлекала, ещё и взглядом, словно магнитом, тянула к себе, поощряла. Господин Васильев в раж вошёл, обо всём на свете позабыл, к груди девичьей, платьем прикрытой потянулся, в декольте руку запустил, сжал жадно волнующий кровь прохладный холмик, и вот тут-то и прозвучало громом небесным над головой сердитое:
  - Эт-то что тут такое происходит?!
  - Батюшка, - испуганно пискнула Дарья и в сторону шарахнулась, забыв, что рука Прохора Захаровича по-прежнему в декольте обитает.
  Господин Васильев попытался руку вынуть, да зацепился обо что-то, ещё и Дарья извивалась, пытаясь помочь, а на деле лишь только мешая.
  - Дочку мою лапаешь, мерзавец?! - продолжал бушевать господин Куницын, стискивая кулаки и наступая на незадачливого кавалера. - Бесчестишь её?! Да я тебя за это даже на дуэль вызывать не стану, не достоин ты поединка благородного, я тебя палкой в кровь изобью! А тебя, бесстыдница, честь девичью не сохранившую, в монастырь к тётке отправлю, будешь там грехи замаливать, блудодейка!
  - Батюшка, не губите, - взвыла Дарья, бухаясь пред отцом на колени.
  - Всё, я сказал, - отец величественно повернулся, но дочь обхватила его руками за сапог и зарыдала, заголосила, словно на покойника.
  Прохору Захаровичу стало искренне жаль девицу. Право слово, не так уж и велик грех, чтобы за него всю жизнь расплачиваться, дело-то молодое, можно подумать, сам господин Куницын по молодости так не баловался!
  - Василий Прокофьевич, мне кажется, вы слишком суровы, - господин Васильев улыбнулся, стремясь свести всё если и не к шутке, то к чему-то менее трагичному, - Ваша дочь никоим образом честь свою не порушила...
  - Просто не успела, - рыкнул Куницын.
  Прохор Захарович глотнул ещё морса и неожиданно даже для самого себя предложил:
  - А отдайте за меня Вашу дочку? Я давно себе невесту присматриваю, Ваша Дарьюшка по сердцу мне пришлась, я к ней присватаюсь.
  Василий Прокофьевич зыркнул на дочь, поскрёб подбородок, протянул неуверенно:
  - Да не пара мы вам, Вы человек богатый, а у нас капиталишка, почитай, что и нет.
  - Так я ведь не ссуду в банке беру, чтобы на капитал смотреть, - рассмеялся господин Васильев, - для жены что главное? Чтобы глаз радовала, тело тешила, сердце грела, детей рожала да за домом смотрела, а боле от неё ничего и не требуется. Дарьюшка ваша по всем статьям мне подходит, так что, ждите ввечеру сватов.
  Прохор Захарович был уверен, что его предложение воспримут сразу и с радостью, но Василий Прокофьевич замолк, губы поджал, не спеша с ответом.
  - Умоляю, батюшка, благословите, - Дарья молитвенно сложила руки, глядя на отца заплаканными глазами, от коих и камень бы растаял.
  - Очень прошу, - поддержал девушку Прохор.
  - Ладно уж, - вздохнул господин Куницын, - благословляю. Со сватами не мешкайте, ввечеру присылайте, а то во всех торговых рядах вас ославлю как человека непорядочного, с коим дела иметь не следует.
  Прохор Захарович заверил будущего тестюшку, что прибудет ввечеру непременно, на правах жениха поцеловал Дарьюшку и отправился за сватами, думая лишь о том, что пламя, вспыхнувшее в душе после первого поцелуя, не угасает, а лишь сильнее разгорается. В таком вот любовном угаре молодец и сам не заметил, как стал счастливым супругом, на венчании стоял, глаз с невесты не сводя, дожидаясь того блаженного мига, когда сможет в спальне с молодой женой уединиться. Старая тётка Прохора змеёй шипела, что, мол, молодка не так проста, как кажется, опоила она Прошу приворотом любовным, да никто её не слушал, а ежели и слушали, то не верили, если же и верили, то как докажешь-то? Да и поздно уже, венчальные клятвы сказаны, свадьба сыграна, теперь проще умолчать обман, чем выносить его на пересуд широкой публике.
  Семейное счастие продлилось недолго, два месяца после свадьбы всего лишь прошло, как молодая супруга заскучала, возжелала на балах блистать, да мужчинам головы кружить. Прохор Захарович пытался жену образумить, да Дарья его и слушать не желала, от робких замечаний отмахивалась, на упрёки обижалась, а от строгости плакать принималась да попрекать в ответ, мол, не ценит он её, запер в четырёх стенах, словно невольницу, не о том она мечтала, из сурового отчего дома вырываясь. Господин Васильев от слёз жёниных терялся, от укоров в замешательство впадал, а Дарья Васильевна тем прекрасно пользовалась и по-своему всё вершила. С каждым годом Прохор Захарович всё явственнее понимал, что его отношения с супругой совсем неладные, гуляет она от него, не скрываясь почти, нанося тем самым вред немалый не только чести, но и делам, компаньоны на такое отношение глядючи и сами начинают думать, как бы обмануть да вокруг пальца обвести. Головой-то это всё господин Васильев понимал, пытался и до супруги донести, скандалил даже, только толку не было. Едва Дарья Васильевна после бурной ссоры мужа от себя отлучит, в спальне своей закроется, так словно солнце гаснет, и тьма кромешная вокруг разливается. Не может Прохор Захарович ни есть, ни пить, ни спать, ни делами заниматься, об одном лишь думает: как бы расположение жены вернуть. Как-то раз от отчаяния даже в остановившийся за городом табор приехал к цыганке, дабы она помогла сухоту по жене снять, развеяла путы проклятые, его душу с блудницей окаянной спутавшие. Цыганка, морщинистая старуха с пронзительными до мурашек по коже ввалившимися чёрными глазами вынула изо рта глиняную трубку, прямо в лицо Прохору Захаровичу выдохнула клуб горького дыма:
  - Приворот на тебе, красавец, давний, на крови да земле могильный деланный, до смерти твоё сердце к приворожившей привязавший. Пока жива жена твоя, будешь ты без неё чахнуть да сохнуть, и никто тебе не поможет, сколько ты не рвись и не бейся. Только если сама она тебя отпустить захочет, тогда, может, станет тебе полегче, но более никогда и никого ты уже не полюбишь. Сердце твоё у жены под ногами.
  После этого визита господин Васильев с горя в кабак отправился и так укушался, что разуметь себя лишь утром начал, когда глаза кое-как разлепил и понял, что в своей спальне находится. Подняться с кровати не получилось, тело категорически не желало слушаться, а потому Прохор Захарович, не мудрствуя лукаво, перекатился к краю ложа и рухнул вниз, крепко приложившись об пол, хоть и прикрытый ковром с густым ворсом, а всё одно не шибко-то мягкий. Боль помогла привести в относительное союзничество разум и тело, господин Васильев выругался, вспомнив все слова, кои слышал от своих приятелей и поднялся на ноги, даже до кувшина с водой добраться смог, а уж после того, как жажда была утолена, жизнь и вовсе новыми красками заиграла. Прохор Захарович утёр рот ладонью, с наслаждением крякнул и зычно крикнул лакею, что, мол, одеваться пора. Проверенный годами службы молчаливый и исполнительный Егор споро помог барину облачиться, с поклоном выслушал приказ позвать горничную Дарьи Васильевны и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
  Оставшись в одиночестве, господин Васильев прошёлся по комнате, мысленно обдумывая всё, что хотел сказать супруге. Конечно, взывать к совести бесполезно, у Дарьи Васильевна она если когда и была, то на сей момент, бесспорно, уже давно развеялась прахом. Значит, стоит вести беседу в деловом русле, пообещать ей денег, стабильный годовой доход, причём немалый, иначе сделка не состоится. Васильев крякнул досадливо, губами пожевал. Пред собой лукавить смысла не было, денег было жаль, но и собственная свобода и честь, и так-то уже изрядно потрёпанная, стоили немало. Значит, придётся платить и платить много и долго, иначе супруга своим развратом его репутацию так испоганит, что никто из почтенных господ и руки господину Васильеву не подаст, а как, спрашивается, дела тогда вести?
  - Да где там уже эта горничная? - проворчал Прохор Захарович, и тут в дверь, наконец-то, коротко стукнули.
  Господин Васильев одёрнул сюртук, откашлялся и не сразу, как и положено солидному человеку, откликнулся:
  - Входи.
  Горничная Прасковья зашла степенно, поклонилась низко, коснувшись рукой пола и застыла, скромно опустив очи долу. Прохор Захарович опять откашлялся, произнёс строго, скупо роняя каждое слово:
  - Вот что, милая... Хозяйка твоя к завтраку вышла?
  - Нет, барин, - прошелестела Прасковья.
  'И почему я не удивлён, - хмыкнул барин, недовольно поморщившись. - Опять, поди, до полуночи с полюбовником тешилась, с-с-стерва!'
  Господин Васильев с досадой пристукнул каблуком, приказал резко, срывая на девке гнев на госпожу, чего ранее себе никогда не позволял:
  - Ступай к Дарье Васильевне и скажи, что я жду её в кабинете. Разговор у нас с ней серьёзный будет, пусть не мешкает. Ступай!
  Горничная опять поклонилась и поспешно вышла, внутренне готовясь к тому, что после беседы с супругом Дарья Васильевна будет лютовать и придираться к каждой мелочи. Ладно, бог с ней, лишь бы тяжёлыми предметами не швырялась, как в прошлый раз, а то ведь, оборони господь, покалечит, куда потом податься? Если только на паперть, так там и без неё, Парашки, сирых да убогих хватает.
  Дверь в хозяйскую спальню была приоткрыта, хотя горничная точно знала, что барыня завсегда запирается, дабы супруг али слуги её с полюбовниками не застукали. А то был один раз конфузец с девкой, коя ещё до неё, Парани, служила. Сунулась та, бедолага, как-то раз к барыне в неурочный час, да не из любопытства, а исключительно из благих побуждений. Спросить хотела, мол, может, надо чего госпоже на сон грядущий. Стукнулась тихохонько, дабы не напугать, дверь открыла, а там такой разврат творится, что горничная у распахнутой двери к месту приросла, ноги слушаться перестали. А ту ещё, как на грех, барин шёл, ну, и увидел измену горячо любимой супруги во всей, так сказать, красе. Скандал был страшный, Прохор Захарович тогда супругу первый раз по лицу ударил, полюбовника его голышом из окошка выкинул. Дарья Васильевна, впрочем, стыдливо молчать да по углам таиться не стала, криком кричала, такими срамными словами мужа ругая, что даже лампада в красном углу от стыда погасла, еле затеплили потом. И чем же всё закончилось? Барин сутки пред спальней жены на коленях стоял, прощение вымаливая, да потом ещё цельную неделю каждый её каприз выполнял, дабы прощение заслужить, барыня мужу в отместку сразу двух новых любовников завела и вечером запираться стала, а горничную взашей вытолкали из дома и даже имя её упоминать запретили. Конечно, Параня-то от этого скандала только выиграла, её на место уволенной горничной взяли, только стоит ли сейчас лихо будить и в открытую дверь входить? Девок-то, место ищущих, в городе немало.
  Девушка неловко потопталась в коридоре, прислушалась, надеясь, что к барыне заглянет кто-нибудь другой, лучше всего, лакей Ерёма, коий при каждом удобном случае норовил по заду шлёпнуть или в тёмном углу потискать, срамник, прости господи, но вокруг царила какая-то даже немного пугающая тишина. Прасковья размашисто перекрестилась, откашлялась и звонко позвала:
  - Дарья Васильевна, барыня, Вы спите?
  За дверью никто не откликнулся.
  - Дарья Васильевна, Вас барин просит к нему в кабинет пожаловать, - горничная рискнула чуть посунуться в дверь, дабы понять, в каком углу кликать барыню.
  В спальне царила темнота, в первый миг показавшаяся абсолютно непроглядной.
  - Дарья Васильевна? - неуверенно позвала Прасковья, опасливо заходя внутрь и готовясь каждую секунду задать стрекача, словно перепуганный заяц. - Барыня, Вы тут?
  И опять на зов никто не откликнулся, вокруг было темно и тихо. Пожалуй, даже слишком тихо. И уж совершенно точно чрезвычайно темно.
  'Спит', - решила горничная, приободрилась и уверенно прошла к окну, отдёрнула шторы, мягко с чуть слышной укоризной, воркуя:
  - Заспались Вы сегодня, барыня, а барин Вас к себе в кабинет просит.
  Тяжёлые, не пропускающие ни единого лучика света шторы наконец распахнулись, в комнате моментально посветлело, и девушка окончательно успокоилась. Право слово, вот она трусиха, собственной тени испужалась! Уже даже негромко посмеиваясь над собственной робостью, Прасковья повернулась от окна, да так и застыла, широко распахнутыми глазами глядя на лежащую на полу, залитую кровью барыню, чьи красивые черты навеки сковала маска удивления и даже лёгкого пренебрежения.
  - Ба-а-арыня, - ахнула горничная, всплеснула руками, а потом завопила в голос и бросилась из комнаты с такой скоростью, словно за ней по пятам покойница бежала и схватить норовила.
  В панике девушка не заметила лужи крови, поскользнулась, взвизгнула пущу прежнего и в коридор едва не на четвереньках выпала.
  - Ты чего вопишь, труба Иерихонова? - прицыкнул на горничную управляющий, наблюдающий за тем, как проходит уборка в коридоре. - Всех своими криками переполошила! Вон, Прохор Захарович и то прибежал.
  Параська бухнулась господину Васильеву в ноги, обхватила его колени двумя руками завыла - запричитала, обливаясь слезами и покачиваясь из стороны в сторону:
  - Барин, ох, барин, бяда-то какая! Дарью-то Васильевну, голубку-то нашу, зарезали!!!
  Прохор Захарович побелел, сравнявшись по цвету с убиенной супругой, оттолкнул пинком путающуюся в ногах девку и бросился в спальню к супруге, где обхватил, прижал к груди бездыханное тело Дарьи Васильевны и застыл безмолвным воплощением скорби. Он даже не отреагировал, когда пришли городовые, лишь попытался вяло возражать, когда у него попытались тело супруги отобрать.
  - Не положено, - грозно рыкнул городовой, - нечего тут. Увести подозреваемого!
  Прохор Захарович словно окаменел, перестав понимать, что происходит, куда и зачем его ведут. Когда его втолкнули в кресло, он сел, точнее, упал, словно сломанная механическая игрушка, новомодная забава из Англии. Со смертью Дарьи Васильевны жизнь потеряла для Прохора Захаровича всякий смысл.
  ***
  Лиза. Как только Алексей Михайлович ушёл, между мной и тётушкой произошла короткая размолвка, суть коей сводилась к очередной моей безуспешной попытке доказать тётушке, что дела семейные всегда деликатные и посвящать в них людей посторонних, пусть и столичных следователей, весьма неразумно. Тётушка в ответ на мои слова лишь расфыркалась насмешливо да заявила, что мала я ещё её жизни учить, молоко на губах ещё не обсохло. Как же это, право слово, досадно постоянно быть маленькой глупенькой барышней, чья главная забота - это рукоделие да чтение романов! Ах да, ещё посещение балов и прогулки по саду в компании горничной или подруг! А я, между прочим, артефактор, способный в течение получаса изготовить амулет защитный, удар отводящий, или кристалл, изменением цвета предупреждающий о добавленном яде, могу даже приворотный артефакт сделать, пробуждающий не поддающуюся разуму страсть.
  Только вот мои увлечения артефактикой никто в доме не разделяет. Большинство родственников даже и не подозревают о таком моём интересе, тётушка откровенно называет блажью и капризом, на кои так горазды хорошенькие барышни. Даже Петенька, мой жених и будущий супруг, сие увлечение считает милой дамской забавой, пустячком, не более, а ведь мне так хочется быть ему полезной! Кстати, о пользе... Петеньке-то сейчас, надо полагать, совсем тошно: тётушка убита, дядюшка арестован, дом наводнён чужими людьми и ведь далеко не все по делам служебным прибежали, от любопытствующих-то, скорее всего, и продохнуть нельзя!
  Я поспешно метнулась к двери, но на самом пороге была остановлена сердитым тётушкиным окриком:
  - Куда это ты, матушка, собралась, позволь узнать?
  Лукавить я не стала, тётя страх как не любят, когда ей лгут, а правды она всё одно дознается, мне иногда кажется, что она всевидяща, ничего от неё не скроется.
  - К Петеньке пойду, поддержу его в нелёгкий час испытаний.
  - Ну ступай, ступай, жена декабриста, тьфу ты, гадость какая, прости меня господи, - усмехнулась тётушка. - Слёзыньки своему герою утри, подушечку взбей, одеялком укутай да сказку добрую расскажи, а потом сиди, сны дурные отгоняй. Чай, ему без этого не справиться, ить не мужчина, дитё малое!
  - Тётушка! - в этот раз я рассердилась не на шутку, право слово, злоязычие в сей скорбный час совсем не уместно. - Да что же Вы так злы на жениха моего, что он Вам дурного-то сделал?!
  - На тебя роток раскрывает, а сам ничего из себя не представляет, - огрызнулась тётя и властно рукой махнула, все возражения пресекая. - Иди уже, а то огневаюсь, из дома не выпущу, будешь у себя в комнате сидеть, святцы читать да рукодельничать. Может, хоть вышивку месяц назад начатую завершишь сама, а не горничная твоя как обычно.
  Я лишь руками всплеснула огорчённо, но далее с тётушкой спорить поостереглась, у неё слова с делом почти никогда не расходятся, с неё станется меня в комнате запереть, а сейчас мне нужно быть рядом с женихом, поддержать его в скорбный час. Единственное, что я позволила себе, так это ножкой притопнуть и дверью бухнуть, а потом подхватила шляпку с плащиком в прихожей и птицей понеслась к соседям, истово молясь всем святым, коих только вспомнить могла, дабы мне никаких препятствий на пути не чинили.
  К счастью, путь к Васильевым прошёл без задержек, хоть любопытствующих, делающих вид, что у них дела важные в этой части города обнаружились либо же променад предобеденный совершающих, было превеликое множество. Но не успела я обрадоваться, как столкнулась с первым испытанием: городовой, стоящий на крыльце на страже оловянно таращил глаза и пропускать меня в дом не желал.
  - Да поймите же Вы, - я старалась говорить вежливо, как и подобает благовоспитанной барышне, но при этом и настойчиво, дабы мой интерес за простую прихоть скучающей барыньки не сочли, - я невеста Петра Игнатьевича, племянника Прохора Захаровича и мой долг, как невесты, быть рядом с женихом в сей нелёгкий час испытаний, дабы поддержать и ободрить его.
  Городовой посопел, глядя на меня так, словно прикидывал: хватит ему ткани на саван для меня али докупать придётся, потом фуражку форменную сдвинул, затылок почесал, по сторонам огляделся и рукой махнул, шепнул приглушённо:
  - Ладно уж, барышня, коли невеста, так ступайте к жениху. И то правда, тошнёхонько ему сейчас. Шутка ли: дядюшка тётку прирезал в порыве ревности!
  - Может, ещё и не он, чего зря на человека напраслину возводить, - я никак не могла представить всегда такого милого и обходительного Прохора Захаровича в образе душегуба. Да, с Дарьей Васильевной у них последнее время, и правда, отношения не складывались, так что с того, чай, во всех семьях рано или поздно ссоры случаются, а между тем, далеко не все лиходействами их разрешают.
  - Начальство разберётся, - городовой кивнул в сторону дома, уважительно голос понизил, - вон, из самого Петербурга человека прислали. С проверкой, поди.
  Что ж, вполне возможно, что Алексей Михайлович действительно прибыл в наш город с проверкой, причём сугубо тайной, нам-то с тётушкой он совсем о другом вещал. Я мило улыбнулась городовому, вежливо его поблагодарила и поспешно юркнула в дом, пока бравый служитель закона не передумал меня пускать.
  Где располагается комната Петеньки я знала прекрасно, чай, частенько заходила к своему жениху, хоть и наносила визиты неизменно в компании горничной, дабы ничто не угрожало моей чести девичьей. А мужчины, например, визиты наносят без сопровождения слуг, даже в ночную пору могут по улицам в одиночестве гулять и это в их среде не осуждается, а наоборот, считается признаком отваги и всячески поощряется. Барышня же как только стемнеет, должна дома сидеть, и почему такая несправедливость? Я досадливо вздохнула, головой покачала. И ведь не в дремучем Средневековье живём, когда женщину едва ли не к скотине бессловесной приравнивали, в нас на дворе начало нового века, а вот поди ж ты, дамы по-прежнему подневольные, от воли главы семьи зависящие. Исключение составляют лишь вдовы да решительные особы, вроде тётушки, коим законы не писаны, а если писаны, то не читаны, а если читаны, то не поняты, а если поняты, то не так. Иногда мне тоже хочется быть такой воинственной амазонкой, важна для меня свобода, но... Жёсткости не хватает. Тётушка порой так скажет, словно мечом острым рубанёт, а я так не могу. Словом-то ведь искалечить на всю жизнь можно, а раны душевные хоть глазу и не видны, а кровоточат сильно.
  Пока я о силе слов рассуждала, опять на городового натолкнулась, он аккурат у Петенькиной комнате стоял, весь из себя такой суровый, при оружии, я бравых стражей порядка такими видела лишь три года назад, когда Великий Князь на воды приезжал, да в нашем городке останавливался.
  - Не положено, - рыкнул городовой, выпячивая грудь и поудобнее перехватывая винтовку. - Подозреваемый тут содержится, к него никого пускать не велено.
  Что? Да как он посмел моего Петеньку подозреваемым обзывать, как он вообще дерзнул моего ненаглядного в чём бы то ни было обвинять?! Я покраснела, сжала кулачки и глубоко вдохнула, собираясь разразиться гневной отповедью, не хуже тех, до коих моя тётушка такая большая мастерица. И плевать, что благовоспитанные барышни так себя не ведут, на всё плевать!!!
  Крушению моей репутации помешал Алексей Михайлович, с сосредоточенным деловым видом вышедший из комнаты, в коей, как я знала, располагалась спальня Дарьи Васильевны. Увидев меня, господин следователь замедлил шаг, вопросительно покосился на городового, коий вытянулся во фрунт и несколько сконфуженно пробормотал:
  - Вот-с, Ваше Высокоблагородие, барышня до подозреваемого пришла, к нему просится, а я не пускаю!
  Господин Корсаров бросил на меня ещё один взор, вздохнул и коротко приказал:
  - Пропустите.
  Городовой вытянулся ещё сильнее, звучно щёлкнул каблуками:
  - Слушаюсь.
  Потом повернулся ко мне, коротко поклонился, распахнул дверь:
  - Прошу-с.
  - Благодарю, - я, как и пристало благовоспитанной барышне, вежливо кивнула и даже улыбнулась, совсем чуть-чуть приподняв уголки губ.
  - Елизавета Андреевна, - моей руки коснулись сильные чуть шершавые пальцы, заставив меня вздрогнуть от неожиданности и внутренне напрячься, - буквально пара слов, прежде чем мы войдём к Вашему жениху.
  Я повернулась к господину следователю, вопросительно приподняла брови, стараясь скрыть нетерпение. Право слово, какие могут быть разговоры, мне к Петеньке надо!
  - Елизавета Андреевна, - Алексей Михайлович опять коснулся моей руки, привлекая к себе внимание, - Ваше стремление быть с женихом в столь непростой для него час весьма похвально и по-человечески объяснимо...
  - Так может быть, не станем терять время? - я выразительно покосилась на дверь. - Меня жених ждёт, Вас дела служебные, к чему лишние разговоры?
  - Я всего лишь хотел попросить Вас, сударыня, - господин Корсаров заговорил медленнее, тщательно подбирая слова, - проявить благовоспитанность и деликатность, кои, без всякого сомнения, вам свойственны...
  Я не выдержала, вспылила, выдернула руку и строго посмотрела на следователя:
  - Сударь, берегите если не своё, то хотя бы моё время! Скажите яснее, что Вам от меня нужно, не надо петлять, точно заяц по лесу!
  - В допрос Петра Игнатьевича не вмешивайтесь, пожалуйста, - Алексей Михайлович приподнял уголки губ в улыбке, но глаза смотрели строго и требовательно, и этот взгляд походил на воронку в омуте, коя затягивает всё сильнее и не даёт вырваться.
  Я с трудом сглотнула, глубоко вздохнула, ощутив странное жжение в груди. Мамочка милая, так это что же, я, подобно барышне из куртуазного романа, под взором мужчины дыхание затаила?! Господи, стыд-то какой! Я покраснела, резко отвернулась, но отпускать меня просто так господин следователь явно не собирался, ожидая ответа, причём положительного, на свою просьбу. Интересно, он, когда своей супруге предложение руки и сердца делал, также себя вёл? Силы небесные, и о чём я только думаю?!
  Я пожала плечами, мягко, но при этом настойчиво освобождая руку:
  - Разумеется, я не стану вмешиваться в допрос. Просто тихо и скромно посижу в уголке, могу вообще за ширму спрятаться, чтобы Вашу трепетную натуру не смущать!
  Я так быстро закрыла рот, что едва кончик языка не прикусила, но было уже поздно: дерзкие слова вырвались и вернуть их обратно не было никакой возможности. К моему искреннему облегчению, Алексей Михайлович на меня не прогневался, наоборот, в карих глазах сверкнули золотистые искорки-смешинки, от коих лицо мужчины озарилось внутренним светом, став значительно моложе и привлекательнее. Честное слово, я даже засмотрелась, да приметила, как выразительно изогнулась бровь господина следователя, смутилась, пробормотала что-то невразумительное и пошла, током не понимая, куда именно направляюсь.
  - Елизавета Андреевна, - голос Алексея Михайловича звучал столь вежливо, что я безошибочно определила в нём насмешку, - Вы же к своему жениху собирались. Или Вы, подобно доброй самаритянке, решили навестить Прохора Захаровича? Так я Вас разочарую: Вас к нему не пустят.
  Я покраснела так, что у меня даже уши и шея запылали, а на глаза навернулись слёзы. Крутенько повернувшись и чуть не сломав каблук туфельки во время этого пируэта, я бросилась в комнату Петеньки и звучно бухнула дверью. Кажется, выражать возмущение через хлопанье дверьми, скоро войдёт у меня в привычку, а ведь благовоспитанные барышни так себя вести не должны...
  ***
  Алексей. Елизавета Андреевна, кою я сначала даже не заметил в тени её весьма властной и категоричной родственницы, оказалась барышней непростой. Во-первых, проникла на место преступления, хотя никто её не приглашал. Причём пришла девушка без сопровождения, что с точки зрения этикета не есть хорошо. Мне как следователю её визит тоже не шибко понравился, терпеть не могу дилетантов, знающих о расследованиях лишь из романов да сериалов. Такие доморощенные сыщики мнят себя детективами не хуже Шерлока Холмса или Эрюля Пуаро, а на деле оказываются в лучшем случае очередным Лестрейдом. Да, следователю Елизавета Андреевна совершенно точно была не нужна, но как мужчина я её порыв понял и оценил. Лика бы тоже, случись что-то подобное с моими родными, в стороне не осталась и непременно пришла бы поддержать меня, посидела бы рядом, держа за руку. Или обняла бы сзади за плечи, прижавшись всем телом, как делала всегда, когда я приходил домой измочаленный, словно лимон после соковыжималки. Лика... Я опять, в миллиардный раз, не меньше, отчётливо увидел перед собой супругу, её блестящие глаза, вобравшие в себя всю синеву весеннего неба, её золотистые, словно солнечные лучи, волосы, её стройную фигуру, которой не нужны были никакие диеты. Лика, девочка моя родная, прости, что не смог тебя сохранить...
  Я стиснул зубы, до побелевших костяшек сжал кулаки. Проклятие, да сколько же можно в самом деле! Не вспоминать, забыть, не сметь ворошить прошлое! Усилием воли я загнал образ жены в самый потаённый уголок сердца и вернулся к размышлениям о Елизавете Андреевне. Итак, во-первых, она проникла на место преступления, показав тем самым свою самоотверженность и импульсивность. Во-вторых, барышня оказалась дерзка на язык и при этом стыдлива. Как она покраснела, когда я её за руку взял, словно ничего подобного с ней ранее не происходило! А ведь жених имеется, коий, надо полагать, суженую свою под ручку прогуливал, а то и целовал украдкой. Предположение о том, что Елизавета Андреевна целовалась с женихом как-то неприятно оцарапало. Конечно, Софья Витольдовна свою племянницу в обиду не даст, но всё-таки как бы не стала Елизавета Андреевна очередной невинной обманутой девицей, попавшей в сети соблазна и не сумевшей из них выпутаться. Помню, был в моей практике брачный аферист, умудрившийся официально вступить в брак с четырьмя девицами. Причём все его жёны были свято убеждены, что он им верен и любит только их и никого более, а этот аферист попался лишь благодаря пятой потенциальной супруге, патологически ревнивой, а потому маниакально подозрительной.
  Я фыркнул, словно окаченный водой кот, головой мотнул. Право слово, что это за неуместная ностальгия меня одолела? Подумаешь, у девицы, кою я изначально тихоней посчитал, характер обнаружился, так что с того? Главное, чтобы она под ногами у меня не путалась и следствие вести не мешала, а всё остальное меня совершенно не касается. Мне эта Елизавета Андреевна никто, знакомая, не более, так что, хватит о ней думать. Я вздохнул глубоко, разум проясняя, плечи расправил и в комнату к Петру Игнатьевичу, коего городовой назвал, подозреваемому, направился, решительно запретив себе уделять хоть какое-либо внимание, кроме служебного, одной зеленоглазой особе, невесть чем и почему царапнувшей душу.
  Глава 6. Слишком много подозреваемых
  Пётр Игнатьевич, коему удивительно шло домашнее сокращение Петенька, с детских лет грезил о воинской службе. Его манили не лихие пирушки, не яркий мундир, придающий своему владельцу особую привлекательность в глазах дам, а сражения, походы, защита Отечества и, чего пред собой греха таить, возможность совершить подвиг. Слушая матушкины рассказы об отце, герое войны, сгинувшем на поле брани, Петенька неизменно представлял и себя в дыму и копоти битвы, поднимающим в атаку солдат. Повзрослев, Пётр Игнатьевич пытался узнать у матушки, во время какой войны сгинул батюшка, но госпожа Васильева покрывалась нежным румянцем, начинала лихорадочно обмахиваться и жаловаться на духоту, а разговор неизменно переводила на другую тему. Конечно, Петенька подозревал, что что-то не так или с самим батюшкой, или с его подвигами военными, но созданная матушкой легенда была столь прекрасна, что у Петра Игнатьевича в прямом смысле слова рука не поднималась разрушить этот воздушный замок. И вообще, кому нужна правда, если она не несёт ничего возвышенного и прекрасного? Родственники Петеньки, его тётушка, Дарья Васильевна, а паче того дядюшка, Прохор Захарович, приходившийся братом его горячо любимой матушки, над сказкой об отце герое посмеивались, но оспаривать не пытались. Прохор Захарович по началу ещё пытался рассказывать племяннику о страсти, коя вспыхивает в сердце подчас вопреки доводам разума, да Пётр Игнатьевич и слушать ничего не желал. Малым уши закрывал и истерику закатывал, а став старше, при первой же попытке развеять легенду о герое, жёстко отрубил, что никакой клеветы на покойного родителя не допустит и ежели дядюшка ссоры не ищет, то пусть своё особое мнение при себе и держит. Прохор Захарович тогда племянника дураком назвал, но боле ничего не рассказывал, только морщился, ежели разговор на скользкую тему сворачивал да вздыхал тяжко. Тётушка же, Дарья Васильевна, и вовсе жизнью племянника не интересовалась, заботясь лишь о том, чтобы как можно дольше красоту сохранить, да как можно больше кавалеров обольстить. Петенька пытался объяснить тётушке, что её вольное, если не сказать хуже, развратное поведение бросает тень на всю семью, что совершенно недопустимо, ведь он, Пётр, ухаживает за девицей благовоспитанной, но Дарья Васильевна лишь отмахивалась и презрительно бросала сквозь зубы:
  - Молод ты меня учить. Молоко ещё на губах не обсохло, племянничек.
  За день до гибели тётушки между ней и племянником состоялся очень неприятный разговор, Пётр Игнатьевич даже голос на Дарью Васильевну повысил, чего ранее никогда себе не позволял. Причина была очень существенная: тётушка посмела приготовленный для Лизоньки подарок, ожерелье с бриллиантами, матушкой Петеньке для его избранницы завещанное, себе забрать. Пётр Игнатьевич, естественно, возмутился и потребовал вернуть украшение, но Дарья Васильевна рассмеялась презрительно и сказала, что скучная провинциальная девица, ничего из себя не представляющая и пресная, словно постная лепёшка, таких камней не достойна. Пренебрежение к себе Петенька снёс бы безропотно, чай привык уже к оному, но терпеть оскорбления, сыплющиеся на невесту, терпеть не собирался. Пётр Игнатьевич повысил голос, потом и вовсе закричал на тётушку, требуя вернуть ожерелье и принести Елизавете Андреевне извинения, причём непременно в письменном виде, но Дарья Васильевна повела точёным плечиком, созерцание коего вызывала обильное слюнотечение у мужчин, зло усмехнулась, а потом и вовсе скрутила кукиш и сунула его под нос опешившему племяннику:
  - Вот тебе. Большего ни ты, ни мышь твоя серая не достойны.
  - Да что б Вы подавились этим украшением, - рявкнул взбешённый Пётр Игнатьевич, вылетая из комнаты с такой скоростью, что подслушивающая служанка не успела отскочить и получила весьма весомо дверью в лоб.
  В миг бешеной ярости Петенька от всей души проклял тётку, пожелав ей смерти. И вот, его желание исполнилось и теперь предстояло доказать, что он, Пётр Игнатьевич Васильев, хоть и жаждал гибели своей родственнице, к гибели её непричастен. Или всё-таки причастен, ведь ночь убийства он не помнит совершенно?
  Петенька прошёл по комнате, с силой сжимая и массируя виски, дабы вернуть себе хоть смутное воспоминание о том, что он делал в вечер убийства, но добился лишь головной боли. Матушка Петра Игнатьевича, дама болезненная и романтическая, страдала страшными мигренями, возникающими при любом, даже самом малом и незначительном напряжении. Сам Петенька, тоже не богатырского здоровья и телосложения, головные боли научился терпеть, дабы не прослыть среди своих товарищей хлюпиком, непрестанно благодаря небо за то, что хотя бы таких приступов, на целый день, а то и более, укладывающих в постель, у него нет.
  Дверь в комнату приоткрылась, Пётр Игнатьевич моментально отнял руки от висков и выпрямился, дабы ничем не выдать собственной слабости и уязвимости, но, к счастию и изумлению, вошёл не следователь или городовой, а Лизонька.
  - Лиза, - ахнул Петенька, отказываясь верить своим глазам и невольно подозревая, что у него на фоне усталости и потрясений начались видения, - ты как тут оказалась?!
  Барышня беззаботно улыбнулась, словно они встретились во время прогулки в парке, кондитерской или же на званом вечере:
  - Я как услышала, что произошло, сразу же к тебе бросилась.
  - И тётушка тебя отпустила? - пролепетал юноша слабым голосом, испытывая страстное желание присесть, дабы ослабшие ноги не подвели и не подогнулись.
  Елизавета Андреевна плечиками пожала, прядь волос затеребила, прощебетала, точно птичка певчая, никаких невзгод не ведающая:
  - Сначала гневалась, потом как поняла, что я не отступлюсь, успокоилась.
  - А городовые-то как тебя пропустили?!
  Лиза досадливо поджала губки. Право слово, она пришла утешить жениха, а он ей допросы, точно следователь чинит, ровно и не рад вовсе её появлению! Алексей Михайлович, например, никаких излишних вопросов не задавал, сразу приказал городовому пропустить. Потом, конечно, просил в следствие не вмешиваться, так с другой стороны оно и понятно, мужчины, даже самых прогрессивных взглядов, не любят, когда дамы в их дела вмешиваются, а жаль. Порой дамские-то суждения куда острее да точнее мужских оказываются.
  Петенька меж тем в волнении подскочил к невесте, трепетно сжал её руки, нежно коснулся губами тонких пальчиков, выдохнул в смятении:
  - Лизонька, ты только подумай, какую пищу для пересудов дала досужим сплетникам города своим опрометчивым визитом! Среди бела дня пришла к молодому мужчине, да ещё и без сопровождения!
  - Петенька, - Елизавета Андреевна раздосадовано выдернула руки, - право слово, сейчас не время для глупостей! Скоро придёт следователь...
  Алексей, стоящий на пороге и с интересом наблюдающий за сценой размолвки влюблённых, как говорил Жванецкий, целиком взятой из жизни голубей, решил, что пришло время заявить о своём присутствии. Конечно, можно было бы ещё полюбоваться сей невинной пасторалью, но дела служебные отлагательств не терпят:
  - Прошу прощения, что вмешиваюсь, но мне нужно задать Петру Игнатьевичу несколько вопросов.
  Наблюдательная Елизавета безошибочно определила в голосе следователя насмешку, а взволнованный Петенька ничего не приметил, принахмурился, бросил коротко и озабоченно, резкими движениями поправляя пиджак:
  - Слушаю Вас, господин...
  - Следователь Корсаров, Алексей Михайлович, - Алексей коротко поклонился, даже каблуками щёлкнул, как обучали на занятиях по этикету в кадетском классе.
  - Васильев, Пётр Игнатьевич, - Петенька протянул руку для приветственного рукопожатия, и Лиза невольно отметила, что кисть жениха слабее и не столь выразительная, как у Алексея Михайловича. Господи, да что это на неё нашло, право слово, она же любит Петеньку, так почему заглядывается на постороннего мужчину?!
  Барышня раздражённо хмыкнула, чем заслужила иронично-удивлённый взгляд от следователя. А вот Петенька опять ничего не приметил, несколько нервно предложил Алексею Михайловичу присесть, потом хлопнул себя ладонью по лбу, повернулся к невесте, убедился, что она за столь короткий срок никуда не исчезла, и смущённо спросил:
  - Полагаю, Елизавете Андреевне будет лучше оставить нас?
  Лиза поджала губы, удерживаясь от резкого замечания, кое благовоспитанной барышне совсем не пристало. Да что это с Петенькой, подменили его что ли?! Почему он на фоне невозмутимого, излучающего силу и власть, следователя мокрым курёнком выглядит? Почему суетится, точно старая дева, у коей на постой солдаты остановились? Тьфу ты, господи, нахваталась от дядюшки скабрезностей, добро, что хоть вслух их не брякнула. Так всё-таки, что происходит с Петенькой, последствия душевного потрясения дают о себе знать? Так ведь он же военный, неужели их не учат всегда и в любой ситуации лицо держать? Вот Алексей Михайлович, например... Девушка чуть в голос не завизжала, опять соскользнув в своих раздумьях на следователя. А ведь зарекалась о нём думать, она же невеста, у них с Петей зимой свадьба будет! Только что же делать, коли взгляд самой собой останавливается на подтянутой фигуре господина Корсарова, а от его мимолётной улыбки и глубокого бархатистого голоса сердце в груди совершает странный кульбит, точь-в-точь как в прочитанном недавно романе?! Елизавета Андреевна головой тряхнула и забилась в уголок у окна, специально выбрав место потемнее да понезаметней, дабы разобраться в мыслях и призвать к порядку расшалившиеся чувства. О чём Петенька с господином следователем беседу вёл, барышня и не слушала, честное слово, не до него пока, с собой бы разобраться!
  Алексей Михайлович убедился, что невеста в дела следствия вмешиваться не станет, облегчённо вздохнул, всё-таки девицы влюблённые, что ракеты со сбившимся прицелом, никогда заранее не предугадаешь, куда полетит и где рванёт и всё своё внимание сосредоточил на Петре Игнатьевиче. Петенька тоже успел взять себя в руки и вполне достойно, без лишней суетливости, предложил следователю присесть.
  - Благодарю, - Алексей покосился на широкий подоконник, эх, вот на чём посидеть бы, но, держа лицо, опустился в кресло, одуряюще пахнущее настоящей кожей.
  Пётр опустился в другое кресло и замер в нём с такой идеально ровной спиной, словно кол проглотил и теперь лишний раз шевельнуться боится:
  - Итак, чем могу Вам помочь?
  'Ремонт сделаете, а то квартира у меня совсем обшарпанная стала? - мысленно съехидничал следователь. - Хотя Вы, сударь, наверное, ничего тяжелее оружия парадного и в руках-то не держали. Мда, а ведь мирной жизни немного осталось...'
  Корсаров кашлянул, тряхнул головой, настраиваясь на служебный лад, и деловито уточнил, глядя на продолжающего изображать каменный столп Петеньку:
  - Полагаю, Вы уже в курсе, что Ваша тётушка убита?
  Пётр Игнатьевич побледнел, по лицу скользнула гримаса боли:
  - Предположу, что об этом болтает уже весь город, у нас быстро разносятся слухи.
  'А чем ещё заниматься жителям маленького провинциального городка, - вздохнул Алексей, невольно вспомнив своих соседок, для коих сбор и многократное обсуждение сплетен было смыслом жизни, - если обитатели крупных городов в эпоху Интернета и то таким развлечением не брезгуют?'
  Петенька, устыдившись собственной слабости, виновато улыбнулся:
  - Простите, не о слухах сейчас думать надо... Да, я знаю, что тётушка убита, мне Василий сообщил, мой слуга.
  'Фу-ты, ну-ты, какие мы изнеженные, слуги у нас, скажите-ка!' - дало о себе знать пролетарское происхождение и советское воспитание, заставившее Алексея Михайловича нахмуриться и прикусить губу.
  Да, у этого мальчика с детства были слуги, которые ходили за ним гурьбой, спасая от сквозняков и сдувая пылинки, а Лёшка до школы большую часть времени проводил с друзьями на улице, и что с того?! У этого Петеньки тоже есть шанс, причём очень даже неплохой, стать героем и оставить своё имя на страницах истории... Хотя нет, история, как раз, его имя не сохранит, слишком большие потери были за две войны и одну революцию, чтобы трепетно помнить о каждом погибшем. А если Петру Игнатьевичу хватит сообразительности эмигрировать, то его внуки, скорее всего, даже по-русски говорить не будут. И всё равно, не стоит считать Петеньку трусом и хлюпиком, не стоит, как любила говорить Лика, судить о мелодии по первым, исполненным учеником нотам, всё ещё может сто раз измениться, и минорный полонез превратиться в мажорный вальс. Только вот интуиция и что-то ещё, тёмное и неизведанное, вылезающее из глубины души, в один голос кричали, что Пётр Игнатьевич не сможет сделать самого главного: стать опорой Елизавете Андреевне в грядущей смуте. Он и от покушений-то её сберечь не сможет, так и будет горестно на могиле рыдать!
  Алексей потряс головой, гадая, что за бред приходит ему в голову. Какие покушения, да в доме Софьи Витольдовны и дышат-то, поди, по расписанию и исключительно с позволения хозяйки! И вообще, какая ему, гостю из будущего, разница, что станет с этой Лизой, он же её и не знает толком! И знать, по большому счёту, не хочет. Ему надо найти способ вернуться в своё время, надо найти убийцу Петиной тётки, а о безопасности Елизаветы Андреевны пусть думает жених.
  Пётр Игнатьевич сдавленно кашлянул, пытаясь привлечь к себе внимание следователя и развеять тишину, становящуюся всё более гнетущей. Что это, право слово, с этим господином Корсаровым, он словно спит с открытыми глазами или же грезит наяву, подобно посетителям опиумных курилен или же провидцам. А может, это безумец? Нет, не похоже, в самом начале беседы Алексей Михайлович держал себя вполне достойно, в полном соответствии со своим положением. Духовидец? Да нет, глупости это всё и мошенство, никаких призраков не существует! Петенька сдавленно застонал и хлопнул себя ладонью по лбу. Какой же он всё-таки болван, как он мог забыть, что Алексей Михайлович попал под экипаж, Лизонька же об этом рассказывала! Именно последствиями травмы и объясняются странности в поведении господина следователя. Окончательно успокоившись, Пётр Игнатьевич звучно откашлялся, дабы привлечь к себе внимание следователя, и глядя прямо в карие с золотыми искорками на дне глаза, спросил:
  - Алексей Михайлович, не желаете ли чаю?
  'Я бы от коньячка не отказался, или ещё чего-нибудь горячительного, мозги прочищающего, но пить на работе - дурной тон и в наше время', - вздохнул Алексей и решительно покачал головой:
  - Нет, благодарю Вас. Расскажите лучше о своей тётушке.
  Глаза Петеньки вспыхнули неподдельным восхищением:
  - О, Дарья Васильевна полностью заслуживала тех хвалебных од, что ей посвящали, она была просто очаровательна... Когда хотела таковой казаться.
  Алексей выразительно приподнял бровь:
  - Значит, очаровательной она была не всегда?
  Пётр Игнатьевич замялся, на тщательно выбритых щеках проступил лёгкий, совсем девичий, румянец, тонкие пальцы затеребили цепочку часов:
  - Понимаете, тётушка была женщиной...
  - Искренне рад, что всё-таки не мужчиной, - с глубокомысленным видом поддакнул Алексей, даже голосом не выдав скрытой в словах издёвки.
  Прячущаяся в уголке Лиза чуть слышно хихикнула, но Петенька опять ничего не заметил. Он вообще был простодушен и всё принимал за чистую монету, отчего и был объектом непрестанных розыгрышей со стороны своих друзей и сослуживцев.
  - Так вот, тётушка был женщиной, настоящей женщиной, Вы меня понимаете?
  Корсаров кисло улыбнулся, вспомнив слова Сашки: 'настоящая женщина - это или картинка с рекламного плаката или законченная стерва, с которой невыносимо в жизни, но божественно в постели'.
  - И как женщине, тётушке не были чужды ревность и... прочие чувства, - промямлил Пётр Игнатьевич, из коего сие признание выпило все соки.
  - И к кому же ревновала Дарья Васильевна? И главное, кого?
  Петенька опять затеребил цепочку, отвёл глаза в сторону, но натолкнулся на горящий любопытством взгляд Лизы и смущённо потупился:
  - Понимаете, Алексей Михайлович, тётушка очень гордилась своей привлекательностью и... была строга, подчас даже излишне строга, к другим миловидным девушкам... упрекая их в легкомыслии и фривольном поведении...
  'Сама, значит, ни в чём себе не отказывала, а других называла гулящими, - Алексей понимающе кивнул, - знакомый приём, перекладывать собственную вину на чужие плечи. Причём чем симпатичнее девушка, тем сильнее ей доставалась от покойной'.
  Следователь покосился на сидящую в уголке девушку и прошептал чуть слышно:
  - Елизавету Андреевну Дарья Васильевна тоже осуждала?
  Петенька метнул на Алексея Михайловича затравленный взгляд, затем посмотрел на прислушивающуюся к разговору Лизу и горячо, излишне горячо и громко, чтобы это было правдой, выпалил:
  - Да что Вы, разумеется, нет! Тётушке очень нравилась Лизонька, она целиком и полностью одобряла мой выбор!
   ***
  Алексей. Я смотрел на сидящего напротив меня мальчика и понимал две простые, как табуретка из школьной мастерской, вещи: во-первых, покойная Дарья Васильевна была той ещё стервой. А во-вторых, этот Петенька искренне любит свою невесту и сделает всё для её защиты, даже на убийство может пойти. Итак, отправить госпожу Васильевну на встречу с Создателем могли: супруг, доведённый до белого каления её изменами, племянник, рвущийся спасти невесту от злых сплетен, любовник или любовники из ревности или опять-таки в припадке ярости. Ещё и неведомая пока косолапка, вполне возможно, невеста или даже супруга одного из воздыхателей, тоже могла избавиться от соперницы. Способ, конечно, более мужской, дамы предпочитают решать вопрос меньшей кровью, только доведённая до самых бездн отчаяния женщина хватает первое, что под руку попадёт, случаи бывали. Да, что и говорить, подозреваемых не просто много, а очень много, впору устраивать жеребьёвку через соломинки, кто короткую вытянет, того и убийцей назначать. Мда, вот он, профессиональный цинизм, а я-то наивно полагал, что мне он не свойственен.
  Я ещё немного попытал Петра Игнатьевича, используя технику холодного душа, когда в ходе беседы резко меняется тема, или всплывают новые, неприятные для собеседника, факты. Мальчик пыхтел, краснел, сопел, угрожающе хмурил брови, становясь в этот миг удивительно похожим на капризничающего малыша, но ничем путным так и не разродился. Ни факты, для следствия полезные, не вспомнил, ни иронию мою, кою я скрывать и не пытался, распознавать так и не научился. Господи, да что только Елизавета Андреевна нашла в этом пупсике, ему же не за девушками ухаживать, а в солдатики играть и деревянную лошадку за собой на верёвочке таскать! Так, стоп, мне нет ни малейшего дела ни до Петра Игнатьевича, ни до его невесты. И мне глубоко безразлично, что он ей не пара, и если Елизавета Андреевна станет супругой Петеньки, то будет тащить его на своих хрупких плечах до конца своих дней!
  Я сердито хмыкнул, резко попрощался с Петром Игнатьевичем и вышел, звучно бухнув дверью и тут же укорив себя за столь глупое проявление раздражения. Как маленький, честное слово! Радоваться надо, что жених Елизаветы Андреевны к убийству тётушки непричастный, не способен он на преступление, только вот подспудно гложет раздражение и даже зависть. У этого мальчика есть невеста, которая любит его и готова следовать за ним хоть на край земли, а моей Лики больше нет и никогда не будет. И наш с ней малыш никогда не появится на свет, не откроет глаза, так и оставшись крохотным комочком, коему не суждено стать человеком. Ну почему, почему всё сложилось именно так?! Зачем нужно было дарить мне любовь, только для того, чтобы потом отобрать, решительно и жестоко? За что?!
  Виски словно стальным обручем сжало, я сдавленно застонал, недобрым словом помянув наехавшую на меня карету. Руки бы этому кучеру оторвать по самую шею! И спички горелые на их место вставить.
  - Алексей Михайлович, подождите!
  Звонкий голосок Елизаветы Андреевны показался мне омерзительнее перфоратора в три часа ночи. Господи, а ей-то от меня что нужно, квохтала бы со своим Петенькой, а ко мне бы не лезла, мне сейчас не до дамских капризов.
  - Алексей Михайлович, - моей руки коснулись нежные девичьи пальчики.
  Я остановился и, выразительно приподняв брови, повернулся к раскрасневшейся и чуть запыхавшейся барышне:
  - Слушаю Вас, сударыня.
  Вместо того, чтобы чётко и внятно сказать, что ей вообще от меня нужно, Елизавета Андреевна поступила как стопроцентная барышня: залилась краской и потеряла дар речи. Вот уж нашла время скромницу изображать! Я терпеливо подождал десять секунд, двадцать, минуту, но девушка продолжала молчать, посматривая на меня из-под густых ресниц и изредка бесшумно шевеля губами. Тоже мне, Джульетта на балконе: 'губами шевелит, а слов не слышно'! Только я не Ромео, готовый часами созерцать любимый облик, в сём спектакле мне выпала роль статиста, не более.
  - Сударыня, - я мягко, дабы не оскорбить трепетную барышню, снял её пальчики со своего рукава, - прошу меня простить, но мне нужно идти. Дела служебные не терпят отлагательств, а потому, если Вам нечего мне сообщить...
  - Петенька не повинен в смерти тётушки, - выпалила Елизавета Андреевна и снова залилась жаркой мучительной краской.
  Кто о чём, а Лиза всё о Пете. Можно подумать, я в чём-то её ненаглядного обвинял. Да он муху на стекле раздавить и то не сможет, как его вообще в армию взяли такого, нежного! Не удивительно, что белогвардейцы проиграли, с такими Петеньками в отрядах у них вообще не было шансов против решительно настроенных красноармейцев.
  - Сударыня, - я вежливо приподнял уголки губ в успокаивающей улыбке, - Вы перенервничали, извести о гибели Дарьи Васильевны Вас потрясло...
  - Перестаньте говорить со мной как с нервической барышней, коя при малейшем беспокойстве сознание теряет, - неожиданно вспылила Елизавета Андреевна. - Я всего лишь хотела спросить, если Вы уверены в невиновности Петеньки, то почему гневаетесь на него? За что?
  Ого! А эта барыня не устаёт меня удивлять! В голове всплыл услышанный от Сашки анекдот: 'С непредсказуемой женщиной не соскучишься, никогда не знаешь, чего от неё ждать: бездомного котёнка, безудержного секса или цианида в борще'. Надеюсь, травить меня Елизавета Андреевна не захочет, но лучше, пожалуй, в конфронтацию с ней не вступать, а то мало ли, что она может учудить, с её-то страстностью. Я с новым пробудившимся интересом, посмотрел на стоящую рядом со мной девушку, отметив, что она очень даже мила и аппетитна. Невинна, разумеется, но лично мне это даже нравится... Так стоп, Алексей Михайлович, что-то Вас совсем не в ту сторону заносит, Вы ещё слюной капать начните на непорочную девочку, лет на десять младше, тоже мне, Гумберт Гумберт из 'Лолиты'! Елизавета Андреевна очаровательна, спору нет, но она, цитируя классика: 'другому отдана и будет век ему верна'. И помимо этого, барышня слишком хороша для короткой интрижки, а что-то больше и серьёзнее ты ей предложить не сможешь, ведь твоё сердце без остатка отдано Лике.
  Я вздохнул, отодвинулся от Елизаветы Андреевны и ровным тоном, словно речь шла о предметах совершенно незанимательных, произнёс:
  - Уверяю Вас, сударыня, вы заблуждаетесь, я не гневаюсь на Вашего жениха. А теперь прошу меня простить, мне нужно идти.
  Я звучно щёлкнул каблуками, коротко поклонился и решительно оставил соблазнительную сирену за бортом, на всех парусах направляясь к безутешному вдовцу. Интересно, он действительно оплакивает потерю супруги или не может поверить свалившемуся на него счастью?
  У двери в покои Прохора Захаровича стоял даже не один городовой, а два, причём оба настоящие богатыри: высокие, широкоплечие, способные голыми руками из медведя-шатуна коврик сделать. При моём появлении добры молодцы вытянулись ещё больше, буквально пожирая меня глазами и всем своим видом демонстрируя готовность исполнить любой мой каприз. Я коротко кивнул служивым и спросил больше для завязывания беседы, чем получения ответа:
  - Хозяин дома, Прохор Захарович, у себя?
  - Так точно, Ваш Выс-родие, - бодро отрапортовал один из городовых. - Оторван от тела супруги и доставлен в свои покои, где и ожидает допроса.
  - В каком смысле, оторван? - моё воспитанное на голливудских ужастиках воображение мигом нарисовало омерзительную картину, щедро залитую кровью.
  - В самом прямом, - отозвался второй городовой, отличающийся от первого курносым носом и светло-карими глазами, которые так и подмывало назвать шалыми, - мы когда к убиенной-то вошли, он тамотки прямо на полу сидел и жену, тело её значится, к груди прижимал. Вроде как выл ещё, но енто не точно, врать не буду, не прислушивался. Мы, ясное дело, его от убиенной уводить, а он вырывается, рычит, скалится, с губ слюна капает, а глаза, вот вам крест, алым полыхают. По всему видать, вомпер он, крови свежей захотелось, вот жёнку и прирезал.
  'А вдоль дороги - мёртвые с косами стоят. И тишина...' - само собой всплыло в памяти, я даже увидел кадр из до сих пор любимого фильма 'Неуловимые мстители'.
  - Вы бы, Ваше Высокоблагородие, один-то не входили, - опасливо прошептал впечатлённый рассказом напарника городовой и поспешно перекрестился, - батюшку бы подождали, мы за ним, только прикажите, сей же миг пошлём.
  - Какого батюшку? - я нахмурился и потёр висок в тщетной попытке ослабить головную боль. - У Прохора Захаровича...
  Фразу я не закончил, пусть и с опозданием, но сообразив, что речь идёт о священнике. Чёрт, я же в начале двадцатого века, в эту пору церковь играла весьма значительную роль в жизни общества! Без благословения попа, считай, ни одно дело не начинали, а я чуть не ляпнул про родителей хозяина дома, явив тем самым свою религиозную несостоятельность. Вот же блин, выкручивайся теперь, городовые-то даже рты приоткрыли, чтобы ни единого слова не пропустить. А потом всенепременно другим нашу беседу в красках перескажут, а учитывая их фантазию буйную...
  Я кашлянул, расправил плечи, на фоне двух богатырей чувствуя себя самым настоящим доходягой и уверенно, дабы даже тени сомнения не возникло, произнёс:
  - Я укрепил себя молитвой, а потому вампиры и прочие проявления нечистой силы мне не страшны. А по поводу вызова священника - это не нам решать, а хозяевам. По совести, после случившегося, дом всенепременно освятить надо, дабы упокоить душу убиенной и вернуть благость под крышу сию.
  О, как завернул, даже самому понравилось! Городовые те и вовсе мало не прослезились и размашисто перекрестились, причём так синхронно, словно годами репетировали. Разумеется, более мне никто препятствовать не посмел, наоборот, передо мной едва ли не с поясным поклоном дверь распахнули и шепотками восхищёнными провожали, словно я в открытый космос отправлялся. Честное слово, я даже забеспокоился, на миг подумав, что сказки про вампира могут оказаться не такими уж и волшебными. Чем чёрт не шутит, мало ли безумцев на белом свете? Но одного взгляда на поникшего, словно сдувшийся воздушный шарик, мужчину, сломанной марионеткой сидящего в кресле, было достаточно, чтобы понять: никакой он не кровожадный убийца, просто у него в один миг рухнул весь мир. И он теперь не знает, как, да и стоит ли вообще, жить дальше.
  Прохор Захарович поднял на меня тусклые, как у больной собаки глаза, вяло шевельнулся, пытаясь встать, но движения даже не закончил, опять сникнув и погрузившись в апатию. После смерти Лики, точнее, того позорного суда, когда я не смог призвать к закону водителя-убийцу, я тоже вот так неподвижно застывал на одном месте, словно игрушка с разряженной батарейкой, а потом не мог вспомнить, куда и зачем направлялся. Если бы не помощь друзей, наверное, не выкарабкался бы.
  Я вздохнул, подхватил стул (тяжёлый, зараза!), поставил его рядом с креслом господина Васильева и, не дожидаясь приглашения, сел. Прохору Захаровичу сейчас явно не до демонстрации хороших манер, так что излишняя самостоятельность с моей стороны в данный момент никого не шокирует.
  Прохор Захарович на моё самоуправство не отреагировал вообще никак, так и продолжал сидеть, незряче глядя в пол, словно там, внизу, был спрятан самогонный аппарат или проходил футбольный матч, где наша команда, в кои-то веки раз, выигрывала.
  - Господин Васильев, - я решительно тряхнул мужчину за плечо, привлекая к себе внимание и заодно выводя его из ступора, - господин Васильев, Вы меня слышите?
  Врачи ещё советуют таких вот пациентов водой обливать или по щекам бить, но как-то мне не очень хочется с подобных методов беседу начинать. Воспитание, опять же, не позволяет руки распускать, пусть и во имя пользы дела.
  Прохор Захарович глубоко вздохнул, как человек, пробуждающийся от дурного сна, с силой потёр глаза, расправил плечи и если и не бодрым, то по крайней мере вполне звучным голосом, произнёс:
  - Прошу прощения, после смерти жены я немного не в себе.
  Ещё бы! У меня Лики уже год как нет, а всё равно по временам так тоска сердце сжимает, что хоть волком вой. Зря говорят, что время лечит, оно лишь притупляет боль и загоняет её глубоко внутрь, словно осколок, который вытащить из тела не получается.
  Я горько улыбнулся, сочувственно положил руку на плечо господину Васильеву:
  - Не стоит извиняться, я Вас прекрасно понимаю.
  Прохор Захарович недоверчиво покачал головой, прошептал чуть слышно:
  - Откуда? Вы слишком молоды, чтобы успеть кого-то потерять.
  Угу, только беде на возраст наплевать, она ко всем приходит, причём в самый неурочный час, как в песне поётся: 'когда её совсем не ждёшь'.
  - Год назад моя супруга погибла в дорожном происшествии, - я опять, в который уже раз, увидел бледное неподвижное лицо Лики, её ещё плоский животик, в котором навеки застыла маленькая жизнь.
  - О, - впервые за всё время моего пребывания в комнате у господина Васильева прорезались эмоции: смущение, смятение, сострадание, - прошу прощения, я не знал.
  Я взмахнул рукой, отметая слова соболезнования, кои вместо того, чтобы утишить боль, растравляли её почище царской водки. Ладно, хватит лирики, пора переходить к практике, пока клиент опять не закуклился, погрузившись в пучину отчаяния и скорби. По себе помню, такие вот моменты просветления первое время траура длятся очень недолго.
  - Прохор Захарович, расскажите, где Вы были, начиная со вчерашнего вечера, скажем, - я мысленно прикинул интересующий меня промежуток времени, - с четырёх часов.
  - Забыли добавить, и кто это может подтвердить, - грустно усмехнулся господин Васильев и покачал головой. - Я не убивал Дашу, она была смыслом всей моей жизни... Хоть я никогда и не любил её по-настоящему.
  Э-э-э, простите, кто-нибудь что-нибудь понял? Лично я - нет.
  Господин Васильев заметил моё удивление, опять горько улыбнулся и сказало просто, словно речь шла о вещах обыденных и никоим образом не занимательных:
  - Приворожила она меня. Ещё в тот самый первый раз, когда морсом своим проклятым угостила. И потом как рыбку в сетях любовных держала, вырваться не давала, хотя и не любила меня никогда, так, использовала как кошель.
  Видимо, привычная служебная бесстрастная маска, к которой я после смерти Лики особенно привык, на миг дала сбой, потому что Прохор Захарович вдруг заговорил горячо и сбивчиво, то переходя почти на крик, то скатываясь до еле слышного шёпота.
  - Я знаю, это звучит глупо, какие привороты, какая любовная магия в нашем просвещённом времени, но клянусь Вам всем святым, что это чистая правда. Я и сам не верил, долго не верил, упрямо закрывал глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать ничего подозрительного... Упрямо отрицал очевидное, даже когда Дарья сама мне всё во время очередной ссоры рассказала, причём не в сердцах, знаете, как бывает, когда супруги ссорятся и возникает непреодолимое желание ударить побольнее, нет, она сказала спокойно, явно наслаждаясь своей сатанинской идеей и её дьявольским воплощением. - господин Васильев выдохнул, сник, закрыл лицо руками:
  - Я её тогда впервые ударил, прямо по лицу со всей силы, не сдержался, понимаете?
  Я кивнул. Расчётливая и циничная особа и святого может довести до белого каления, сколько раз приходилось на службе с подобным сталкиваться.
  - Я ей губу разбил, а Дарья кровь промокнула платком, плечиками точёными повела, посмотрела на меня словно кошка дикая и прошипела, что, мол, на коленях приползу пощаду вымаливать, а она ещё подумает, с любовниками посоветуется, прощать или нет.
  Вот су...дарыня! Конечно, мне, как следователю, должно сохранять спокойствие и объективность, но, блин, как же это порой непросто бывает!
  - И что было дальше? - невозмутимости моего тона мог позавидовать потопивший 'Титаник' айсберг, майор Коротков, обучавший новобранцев всему, в том числе и умению сдерживать чувства и игнорировать боль, хороший мужик, закрывший собой солдата первогодку во время одной жёсткой ночной схватки, одобрительно вскинул вверх большой палец.
  Прохор Захарович улыбнулся одной половиной рта, устало уронил руки на колени:
  - Что дальше... Я из дома ушёл, напился, потом в дом терпимости отправился. Выбрал там девку, что на мою жену похожа, думал, выпущу пар с ней, а сам, - господин Васильев вяло махнул рукой, - не смог ничего. Как та малышка не старалась, ничего у меня не вышло. Я ей заплатил за труды, сам спать завалился, а среди ночи меня словно ножами раскалёнными пилить стали, так домой к жене потянуло, прямо хоть криком кричи. Я и вертелся, и за водой девку гонял, и окно распахивал, чтобы меня ветром свежим обдувало, ничего не помогает. Под утро, до рассвета час, может, полтора оставалось, я плюнул на всё и домой отправился. И Вы не поверите, с каждым шагом мне всё лучше и лучше становилось, а как к супруге поднялся, так такое вожделение на меня накатило, какого я с роду не испытывал. Дёрнулся я в спальню к Дарье, а она, паскуда такая, дверь заперла и не открывает. Что я тогда не делал, чтобы она меня до тела своего желанного допустила! И на коленях на виду у слуг стоял, и прощения вымаливал, и денег посулил, и полный карт-бланш на измены дал... Ай, да что говорить, - господин Васильев зло махнул рукой, резко отвернулся, ощетинился весь. - приворожила она меня, змея подколодная, сурдце иссушила, душу в полон взяла.
  - И поэтому Вы её убили? - я не спрашивал, а скорее, по привычке, утверждал общеизвестный факт.
  Прохор Захарович так и затрясся весь в приступе беззвучного истерического смеха, от коего веяло не весельем, а безумием:
  - Я её убил? Я? Да, причина у меня была, только вот возможности не было. Ударить я её мог, но потом у меня за тот удар такая боль во всём теле появлялась, что хоть криком кричи. Если бы я её убил, то так бы сразу замертво рядом с ней и рухнул... хотя, быть может, это было бы и к лучшему. Уж лучше разом отмучиться, чем деревом с выдранными корнями сохнуть. Я же без неё ни есть, ни пить, ни спать не могу, цветов и тех не вижу, звуков не слышу, всё вокруг серое, блеклое и бесшумное.
  Да, такое состояние мне очень хорошо знакомо, я сам такой после смерти Лики был, хоть она меня и не присушивала специально. Даже Сашкина магия жизни спасала слабо, хотя он меня и подпитывал регулярно, особенно первые полгода.
  Я кашлянул, усилием воли прогоняя болезненные воспоминания и стараясь эмоционально отстраниться от сидящего рядом со мной мужчины. Чисто по-человечески его можно и понять, даже если он и прирезал свою жену, но фокус в том, что я не просто сосед, зашедший поддержать безутешного вдовца, а следователь. И моя задача не разделить горечь утраты, а найти убийцу и привлечь его к закону, даже если этим преступником окажется Прохор Захарович.
  - Господин Васильев, кто мог желать смерти Вашей супруги?
  Прохор Захарович заторможено моргнул, пожал плечами, усмехнулся горько:
  - Да кто угодно. Дарья обожала соблазнять мужчин, особенно женатых, а потом безжалостно бросала надоевших любовников.
  Ну просто золотая женщина, ангел во плоти! Дивно, что она так долго протянула.
  Я вспомнил о таинственной косолапке из цветника и спросил наудачу, не особенно надеясь на успех:
  - А дама, чуть косолапящая на правую ногу, к Вашей супруге заходила?
  Прохор Захарович нахмурился, вспоминая, потом спросил:
  - Это Алеся что ли? Та, что артефакты делает да зелья всякие магические?
  Оп-па, вот так поворот с зимы на весну! Я заинтересованно приподнял брови:
  - А Вы с этой дамой хорошо знакомы?
  Господин Васильев скривился, точно ведро лимонов разом проглотил и устало махнул рукой, опять впадая в апатию:
  - Да какое там... Дарья меня со своими гостями не знакомила, да я и сам, от греха подальше, старался лишний раз без предупреждения к ней не заходить. Чтобы поводов для ревности было меньше, надеюсь, Вы меня понимаете.
  Я сочувственно покивал. Прохор Захарович поднялся, спотыкающейся походкой доплёлся до буфета, плеснул себе коньяка и вопросительно покосился на меня. Я отрицательно покачал головой. Конечно, был соблазн отведать настоящего коньяка, а не ту бурду, что продают в магазинах двадцать первого века, но пить на работе дурной тон, да и голова мне нужна ясная, винными парами не замутнённая. Господин Васильев одним махом осушил рюмку, крякнул, плеснул ещё, но пить, к моему искреннему облегчению, не стал, вернулся в кресло.
  - Так вот, - Прохор Захарович сделал небольшой глоток, задумчиво покачал рюмку, любуясь игрой света в тёмно-коричневой, почти чёрной, жидкости, - как-то раз я вернулся домой в неурочный час и не в самом, - мужчина замялся, опять сделал глоток, - скажем так, благоприятном расположении духа. Решил, в который уже раз, окончательно порвать с Дарьей, стал подниматься к ней и на лестнице толкнул девицу, она спускалась. Довольно сильно толканул я её, она пошатнулась и чуть вниз не ринулась, я едва подхватить успел. Естественно, извинился, помог спуститься вниз, налил вина, дабы она успокоилась и на ногах твёрже держалась, ну, и разговорились, само собой. Девица назвалась Алесей, ну, а кто она такая в нашем городе все знают, особа-то весьма примечательная! Почитай, в каждом доме к ней за помощью обращаются, хворь там прогнать, любовь возвернуть или же артефакт какой на удачу сделать. Она всем помогает, никому не отказывает и денег за свои труды много не берёт, мол, алчность для её дара губительна. Я-то, конечно, в её чародейства не верю, но на мошенницу она тоже не похожа, на мой взгляд, так, блаженненькая, на головушку обиженная.
  Господин Васильев осушил рюмку и со стуком поставил её на стол, закрыл ладонями лицо, сдавленно застонал, раскачиваясь, словно болванчик:
  - Господи, да за что же мне мука такая? Даша, Дарья, Дашенька, любушка моя ненаглядная, змея ты подколодная, всю душу из меня вынула, сердце высосала, смерти не дала, да и жизни лишила!
  Я понял, что спрашивать о чём-либо ещё бесполезно, мужчина с головой ушёл в печаль, плавно переходящую в истерику, пока тихую. Что ж, я его не осуждаю, сам таким был еле-еле выкарабкался, да и то порой такая тоска накатывает, хоть волком вой. Ладно, Прохор Захарович, помнится, сказал, что Алесю эту все знают, а значит, где живёт сия особа можно и у слуг, в крайнем случае же можно и городовых к поискам привлечь. Чай, не иголка в стоге сена, отыщется.
  Я попрощался, так и не услышав ответа, и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь и приказав стоящему на страже городовому не спускать с господина Васильева глаз и ни на миг не оставлять в одиночестве. Не потому, что считал безутешного вдовца убийцей, а для того, чтобы он с тоски и печали в петлю не полез. Или стреляться не начал.
   Продолжение истории можно прочитать здесь: https://noa-lit.ru/udacha_v_podarok_nepriyatnosti_v_komplekte.html
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"