Вовка проснулся рывком, сразу. Первая мысль была испуганная - проспал! - но нет, за окном было темно, в доме тихо. Успел, выдохнул про себя Вовка.
Осторожно сползши с кровати, он на цыпочках пробрался в прихожую, задержав дыхание, когда проходил мимо двери родительской комнаты. Не зажигая свет, попытался сдернуть с вешалки куртку, но груда одежды предательски зашуршала, и он облился холодным потом. Нашарил внизу кроссовки, надевать не стал, дрожащими руками медленно отвел защелку замка и вздрогнул, когда в глубине механизма что-то все-таки скрежетнуло. Но в квартире по-прежнему стояла тишина.
Захлопывать дверь Вовка не стал, просто тихо притворил ее за собой. И только на площадке влез наконец босыми ногами в кроссовки.
Теперь надо было подняться на самый верх. Лифт он вызывать не рискнул - старая тряская коробка и днем-то ездила с шумом и грохотом, а теперь наверняка разбудила бы весь дом. Он пошел по лестнице пешком, надеясь, что старшие мальчишки вчера не обманули, и замок на чердачном люке действительно сломан.
Да, так оно и было. Запыхавшийся Вовка постоял немного перед хлипкой сварной из ребристых прутьев вертикальной лесенкой, запрокинул голову, примеряясь, потом решительно полез вверх. Расстояние между ступеньками было велико, вцепляться и подтягиваться приходилось изо всех сил. Распахнуть люк оказалось не так-то просто даже без замка - он был тяжел и крепко сидел в раме. Но Вовка справился.
Вот она, крыша.
Предутренний ветер с размаху ударил его в грудь, сдув остатки домашнего тепла и мгновенно заледенив футболку. Невольно шатнувшись назад, он едва успел ухватиться за косяк. Порыв ветра тут же стих, чтобы спустя еще малость времени ударить с новой силой, но Вовка уже выкарабкался наружу. Крыша была черной, неровной и страшно неуютной. В углублениях, как на старой асфальтовой дорожке, поблескивали лужи - оказывается, ночью прошел дождь. Вовка влез в первую же лужу обеими кроссовками.
Небо над головой уже начало сереть. И в сером этом смутном полумраке он различил крыши соседних домов, верхушки старых тополей, ретрансляционную вышку через два квартала. Где-то там дальше должен быть парк, куда они бегали с большими пацанами - там озеро, но его отсюда, конечно, не видно, какая жалость. Вот если влезть на вышку...
Стуча зубами, он подошел к самому краю крыши.
Ух... Высоко и страшно. Класс какой. Вот пацаны узнают. Не, большие и так сюда лазают, а вот если своим рассказать... Но как же холодно, мамочка!
Светлеет, ага. Во-он где светлеет. Еще немного подождать...
И все-таки он не успел уловить тот самый момент. Солнце показалось из-за неровного горизонта как-то внезапно и сразу, вмиг осветив распахнутое пространство и ударив прямо в зрачки, так что защипало в носу. От антенн пролегли резкие тени. Он непроизвольно отвернулся - и в окнах соседнего дома увидел огненное отражение восхода. А еще он увидел в проеме люка белое лицо матери и услышал ее задушенный вскрик.
Потом было все - и наказание, которое он мужественно стерпел, и долгие дни мучительного жара в постели, потому что он жестоко простудился на этой самой крыше, и заваренный наглухо люк, который слесарям потом все равно пришлось вскрывать автогеном к радости мальчишек. А уже сильно после, когда Вовка вырос и стал художником, он часто рисовал огненный неровный восход - не отпускал его этот сюжет. И у тех, кто смотрел на его картины, возникало безотчетное чувство восторга и тревоги.