Кинкары видят в темноте. Они могут находить дорогу в сумерках и в ночи, не зажигая факелов, и не боятся путешествовать по глубоким пещерам.
Однако и этот народ по-своему тянется к свету. Искусство создавать светящиеся статуи и настенные украшения берет свое начало в родном мире кинкаров и распространено во всех их царствах.
Владыка Уттаран, живущий под горами, которые кинкары зовут его именем, а люди Мийеса называют просто Северными, предпочитал светящиеся карты. Потолок его тронного зала представлял собой изображение всех его владений, а в личных покоях царя стоял большой стол, по поверхности которого можно было изучить план его столицы. Нити улиц переливались мягким серебром, а названия кварталов и площадей выделялись золотисто-желтым сиянием на темном фоне.
Сидя за этим столом, Уттаран держал в руках прямоугольное черное стекло в простой рамке без украшений и вглядывался в его поверхность. Он уже трижды произнес необходимые Слова и теперь ожидал ответа.
Вскоре на поверхности стекла показалось хмурое лицо кинкара. Он был одет в красную рубашку с золотистой вышивкой, представлявшую собой надпись кинкарскими буквами. Его длинные рыжевато-каштановые волосы были собраны в небрежный хвост, перекинутый через правое плечо.
- Рад видеть тебя, Ви, - Уттаран улыбнулся - или скорее ухмыльнулся.
- А я - не очень, - отозвался его собеседник. - Твоя жена вернулась?
- Нет, она еще у родственников.
- Каких родственников?! - Викантан (а это был именно он) сорвался на крик. - Ты прекрасно знаешь, что ее родители заняты только собой, и у нее нет ни братьев, ни сестер. Она же просто сбежала на острова, провела тебя, как младенца!
- И что с того? - казалось, Уттаран не был удивлен резкостью своего двоюродного брата. - Думаешь, я способен расстаться с жизнью от неразделенной любви к собственной жене?
- Я не об этом. Она слишком много знает. Я не хочу, чтобы Аппамадан, Ратти и ее муженек услышали хотя бы слово о наших делах.
- Не волнуйся. Ей известно гораздо меньше, чем ты думаешь. И уж вряд ли моя дорогая женушка отправится дальше, к самому Кету.
- Я не боюсь Кету, - отрезал Викантан. - Мой безвольный брат способен только сочинять плохие стихи и гладить кошек своей жены. Но ты ведь не для того вызывал меня, чтобы говорить о нем?
- Конечно, нет. Я лишь хотел узнать, когда нам ждать степных гостей.
- Ждать не тебе, а Феррису. И он им не обрадуется. Пока хватит того, что уже делает мой сын. Если у тебя нет новостей, поговорим в другой раз.
- Новости есть. Из того самого храма, где побывал мой чародей.
- Да, я помню, - Викантан вновь нахмурился. - Ты уверен, что его не засекли южане?
- Уверен. Так вот, Феррис вернулся из похода и привез с собой одну интересную женщину. Это дочь царя Страны Солнца, известная в тех краях прорицательница. Ты ведь помнишь, о чем рассказал нам Виварати перед смертью?
- Помню, - Викантан задумался. - По-твоему, речь шла именно о ней?
- Кто знает... Но, согласись, совпадение уж чересчур явное.
- Что ж, если она действительно откроет путь, мы сможем устранить последнюю возможную угрозу. Постарайся разузнать о ней как можно больше.
- Договорились.
- Хорошо. Сейчас мне нужно будет уйти. Постарайся не беспокоить меня до утра.
- Как скажешь.
Уттаран выглядел вполне довольным. Когда стекло в его руках опять почернело, он отложил его в сторону и потянулся за гребнем для волос.
Тиморис, верховный жрец небесного бога Сурги, пребывал в печали. Обычно подобное настроение случалось у него поздними вечерами, когда спадала дневная жара, текущие дела завершались, и храмовые слуги приносили ужин. Тогда и приходили мысли о том, что свой высокий пост он получил в недоброе время.
Когда-то, в дни его молодости, все было иначе. Сурга был самым почитаемым из мийесских богов, а его столичный храм - богатейшим в стране. Цари преподносили ему дары и прислушивались к мнению верховного жреца.
Однако в последние годы правления Ферриса I положение начало меняться. Предшественник Тимориса возгордился сверх меры, и уже невозможно было скрывать его споры с царем.
Впрочем, настоящая беда пришла позже. Феррис II взошел на трон в двадцать один год - достаточно молодым и горячим, но не настолько юным, чтобы позволить жрецам управлять собой. Он благоволил служителям Гунтура, осыпал милостями жриц Булан, в число которых входили его сестры, почитал других богов, но постепенно, шаг за шагом, отнимал у храма Сурги все его привилегии. В последний год царствования его отца истек срок освобождения храмовых земель от уплаты податей. Феррис не стал продлевать его, объяснив это решение нехваткой средств и рабочих рук после эпидемии, которая случилась тогда в центральной части Мийеса. Мнение верховного жреца Сурги по-прежнему звучало порой среди голосов царских советников, но прислушивались к нему все реже. После успешных походов в Нотию и лардийские города, откупившиеся большой данью, великий царь даровал храму Гунтура гораздо больше, нежели святилищу его божественного отца. То же случилось и после недавнего разграбления иноземного храма за Южными горами и прилегающих к нему земель.
Достаточно было собрать все эти факты воедино, чтобы увидеть безрадостную картину пренебрежения. И все же с недавних пор у Тимориса появилась надежда, что Сурга услышал его молитвы, хотя иногда ему казалось, что это лишь плод его воображения, а то и просто случайный сон.
Как бы там ни было, Тиморис продолжал верить, что небесный бог не отвернется от него. Вот и сейчас он направился в центральную комнату святилища, сказав второму жрецу, что собирается закрыть помещение на ночь. Впрочем, это было лишь частью правды.
Когда он остановился перед статуей Сурги, высокого бородатого мужчины в короне и длинной тунике, ему показалось, что изваяние улыбается.
- Дозволь говорить с тобой, создатель света и небес, - тихо произнес Тиморис.
Пару мгновений ничего не происходило, а затем статуя постепенно начала оживать. Появились краски, движения - и вот с постамента шагнул сам Сурга во плоти.
- Рад видеть тебя, Тиморис, - голос бога неба звучал умиротворяюще. - Если хочешь рассказать мне что-нибудь, можешь говорить без утайки. Прежде всего, я хочу знать, счастлив ли ты?
- В самом храме все благополучно, - жрец низко поклонился. - Твоею волей мы не знаем недостатка в пище и воде. Меня тревожит лишь несправедливость, которую допустил великий царь. Сегодня я снова говорил на совете, посвященном кочевникам, что приближаются к нам с севера, но моя речь пропала втуне.
- Вот как, - в голосе Сурги зазвучали суровые ноты. - Что же думает великий царь Феррис о людях, идущих с севера?
- Думает, что идут на нас не только люди, но и неведомые существа с крыльями. Я полагаю, что брат царя способен и сам держать оборону, однако жрец твоего сына советовал выслать войско ему на помощь.
- И что же ответил Феррис?
- Взял немного времени подумать. Возможно, он прибегнет к помощи той чужеземной гадательницы, которая была вывезена в Мийес по его приказу.
- Но откуда он узнал о ней?
- Полагаю, от своих шпионов в той стране. Мой племянник служит во дворце помощником управляющего. Он сказал, что девушку зовут Хинанна, она рождена главной супругой царя Энсоларада и не слишком здорова. Во всяком случае, хромает. Владыка, прости мне мою подозрительность, но я боюсь, как бы эта пророчица не отвратила нашего царя от почитания богов. Если он с ее помощью познает будущее, то может возомнить себя всесильным.
- Это ненадолго, - ответил Сурга. - Не бойся ни плененной девы, ни царской немилости. Скоро равновесие восстановится, и Феррис ответит за то, что мало чтил меня в дни своего правления. Та опасность, что идет с севера, послана ему свыше.
- Но не сметет ли эта буря нас всех? - опасливо спросил Тиморис.
- Сметет лишь тех, кто нарушил заветы богов. Придут воины с рыжими волосами, живущие в ночи, и восстановят порядок. Люди, что имели терпение ждать, будут вознаграждены.
- Благодарю тебя, Владыка, - прошептал жрец.
- В любом случае, не оставляй своего служения. Тебе выпало жить во времена перемен, но не следует падать духом. В знак же моего благословения, - Владыка чуть понизил голос, - прими от меня пока малый, но важный дар. Придет время, и ты поймешь его цену.
Тиморис распростерся на полу перед Сургой, едва дыша. Ослепительное величие верховного бога дозволяло преклоняться перед собой - и только преклоняться, помня свое место.
Когда жрец поднялся на ноги, изваяние Владыки неподвижно стояло на прежнем месте. На полу перед ним лежал кусок черного стекла в оправе из дерева.
Под утро черное зеркало Викантана снова ожило. По его поверхности побежали светло-зеленые волны, и знакомый голос произнес Слова вызова.
Услышав его, Викантан выругался - довольно тихо, но грубо. Он не имел желания разговаривать с братом, однако все же ответил.
- Привет.
Кету выглядел усталым и задумчивым, как обычно. Его лицо считалось, по кинкарским меркам, менее правильным, чем лицо его младшего брата, имея больше сходства с чертами их матери, нежели отца. Он одевался очень просто и никогда не носил больше двух украшений одновременно. Сейчас на старшем из кинкарских царей была черная рубаха, тонкая серебряная цепочка и кольцо-оберег, унаследованное от Виварати.
- Здравствуй, - произнес Викантан.
- Давно не видел тебя, - Кету улыбался вполне миролюбиво, что, впрочем, ничуть не поднимало его в глазах собеседника. - Как твои дела?
- Как обычно. Здесь мало что изменилось, так что можешь не беспокоиться.
- Я хотел кое о чем спросить тебя, - Кету говорил медленно, казалось, будто он нарочно тянет время. - Недавно я получил известие от Ратти. Она сказала, что у нее гостит Даана, и она чем-то настолько встревожена, что боится возвращаться домой. Я пытался связаться с Уттараном, но он не ответил мне. Уж не случилось ли под его горами какой-нибудь беды?
- Насколько мне известно - нет, - Викантан опять выругался, но теперь уже в адрес Уттарана и только мысленно. - Смертные не полезут в подземные города, пока им есть чем заняться на поверхности. А если и залезут слишком глубоко в поисках металлов, то их встретят.
- Но Даана упоминала о том, что среди людей, живущих к северу от гор Уттарана, появился какой-то вождь, сеющий повсюду смерть и разрушения, - Кету чуть приподнял подбородок, глядя куда-то поверх головы брата.
- Повторю тебе еще раз: ни меня, ни Уттарана не заботят дела, далекие от нас. Наш отец завещал всему нашему народу не вмешиваться в чужие ссоры, пока это возможно. Однорогие, живущие к востоку от меня, пока настроены мирно и гостеприимно принимают моих сыновей. Других соседей на суше у меня нет. Что до Уттарана, то он бы попросил помощи, если бы его кто-нибудь беспокоил. Даана чересчур впечатлительна, и лучше бы ей вернуться к мужу.
- Я бы не хотел ее торопить. Возможно, ты прав, но ей стоит прийти к этой мысли самостоятельно.
- Как хочешь. Я не стану вмешиваться в чужой брак.
- Ты, должно быть, снова рассердишься, - мягко произнес Кету, - но я был бы рад, если бы и ты, брат, женился во второй раз.
- Не вижу в этом необходимости. У меня много дел, к тому же уже есть четверо детей от Дхаванти. Они еще очень молоды, и мне пора сосредоточиться на том, чтобы не позволить им совершить какие-нибудь безумные поступки. Ты знаешь, что я не смог удержать их мать.
- Я помню, - в глазах Кету отразилась печаль. - А ведь мы даже не знаем, что именно она видела.
- Что бы ни видела, ей это не понравилось. Есть такие виды магии, которые могут изучать лишь имеющие твердый разум и волю. Дхаванти же попросту сошла с ума, и давай не будем больше вспоминать о ней.
- Извини, - Кету опустил глаза. - Лучше скажи, нет ли у вас пусть малых, но хороших новостей?
- Есть, пожалуй, одна: в этом году мы снова проводим Великие игры.
- Это действительно хорошая новость. Кстати, твои дочери будут выступать?
- Разумеется, - впервые за все время разговора Викантан позволил себе улыбнуться. - Арены скоро будут готовы.
- Тогда могу только пожелать им удачи. Прости, но мне пора идти. До свидания.
- Увидимся, - только и ответил Викантан.
Едва лицо Кету исчезло с поверхности стекла, как правитель самого северного из кинкарских царств сразу отбросил его в сторону, на другой конец постели. Пусть все прошло не так уж плохо - напоминания о судьбе покойной жены раздражали его, даже если говоривший не имел в виду ничего дурного. Кроме того, с каждым прожитым столетием его все больше бесила манера брата говорить.
Как бы там ни было, Викантан нуждался в отдыхе. Пришло время спать. Он потянулся за черным зеркалом, чтобы спрятать его. На миг Викантану почудилось, что в нем отражается лицо Дхаванти, сосредоточенное и печальное. Именно такой он помнил ее в последний год жизни.
Впрочем, видение быстро рассеялось. Викантан положил зеркало в шкатулку, стоявшую на столике в изголовье кровати, и закрыл ее. Теперь ночь действительно можно было считать завершенной.