Догнал, почему Хармс ненавидел старух. Догнал, но чувств его не разделил. Он их просто ненавидел, я же ищу ответ на вопрос: почему безграмотные бабульки так бесконечно долго живут?
Приехал на малую родину доведенного в тридцатые энкаведистами до потери разума Виктора Козловского. И кто единственно помнящий его как поэта? Соседка, девяностолетняя безграмотная старуха.
"Ох, и любил до войны Витька в клубе выступать! - ошарашила, но на достигнутом не успокоилась и почти с молодым задорам выдала:
Юных дзён нявыпiтае шчасце
Узнiме бунт стрывожанай душы.
Беларусь не будзе больш бадзяцца, -
Залатым убраннем прашуршыць.
Как сейчас помню его черную пышную чуть волнующуюся от легкого ветерка шевелюру".
Да-с... Вот тебе и безграмотная.
Посетил в Скворцах, что под Дзержинском, дом (вернее, то, что от него осталось) прозаика от Бога (так говорил о нем Максим Горецкий) Лукаша Калюги. И кто рассказал, как Лукаш бегал здесь по лесам-лугам? Записывал стародавние песни, слова и обороты народного языка? Божье создание со сморщенным лицом-гармошкой и телом восьмилетнего ребенка, укрытом застиранным до дыр и бесцветья то ли платьем, то ли халатом.
Записал на диктофон воспоминания матери погибшего в войну неисправимого нацдема (его на прочность инквизиторы испытывали теми же методами, что и некогда еретика Джорждано Бруно), с мастерством и точностью Бунина описывавшую внешности Вацлава Ивановского и Кастуся Езавитова. С нетерпением прилетел домой, перевел все с ленты в компьютер. Чуть дождавшись утра, помчался подписывать то, что вышло. И получил не подпись, а - неровный крестик в нижнем правом углу последней страницы...
Перечитал написанное и подумал: неправильно, сдается, ставлю вопрос. Нужно выяснять, не почему, а где? Где найти ту безграмотную старуху, которая рассказала бы, как провел детство расстрелянный в двадцать восемь лет во внутренней тюрьме НКВД мой дядя, белорусский поэт Валерий Моряков?