На стол подали кутью. Немножко рисовой каши с изюмом и несколько влажных сухариков. Не знаю как у кого, но у меня эти траурные традиции вызывают чувство отвращения и даже тошноты. Смотришь на странную закуску, вроде все обычное - каша, сухофрукт, белый хлеб, но начинаешь думать о покойнике, церковных обрядах, святой воде и прочих малоприятных вещах, от которых даже аппетитная еда, расставленная на столе вызывает временное чувство брезгливости. Делаешь вид, что ковыряешь рис вилкой, выбираешь поменьше, без изюма, осторожно поглядывая по сторонам, не замечают ли твое неправильное отношение к поминальным традициям. Опасения напрасны, люди заняты своими проблемами или делают вид, что заняты. Лишь немногие съедают это ритуальное блюдо до конца. Некоторые с удивительным усердием. Интересно, о чем они думают в эти минуты? Я успокаиваюсь и отправляю в рот немножко риса, затем быстро прикладываюсь к стакану с заранее приготовленной сладкой водой. Это напоминает прием левомицетина, который, если тут же не запить, превращается в нечто непроглатываемое. Чувствую, как неприятие траурного продукта растворяется в морсе и наконец, звучит голос ведущего:
- Давайте помянем усопшего.
После удручающей кутьи за столом оживление. Мелькают руки разливающие водку. "Вам вино?" - слышен голос услужливого джентльмена. "Пожалуй, да". Дамы немного кокетничают. Раздается осторожный оркестр рюмочек, столовых приборов, сверкающих чистотой тарелок. На белоснежный фарфор, совершив короткий перелет, приземляются котлеты, кусочки селедки с большими луковыми кольцами, отварной картофель, салаты, нарезная колбаса.
Стол большой, растянут аж на две комнаты. Даже в третьей есть отдельный столик, за которым тоже тесно. Приглашенные пока еще скорбно-притихшие.
- Вы все знаете Андрея Степановича. Он прожил трудную, но интересную жизнь. Как говорят - построил дом, посадил дерево, вырастил сына. В войну он трудился на заводе и помогал фронту, поскольку, возраст не позволял быть на передовой. После окончил институт, помогал в восстановлении нашего города, работал на высоких должностях, начинал с рядового экономиста. Андрей Степанович был хорошим товарищем, заботливым семьянином и просто добрым и уважаемым человеком. Таким он и останется в нашей памяти. Давайте помянем его общим вставанием.
Голос ведущего слышен хорошо, в нем соответствующие интонации. Последние слова звучат сигналом. Раздается резкий звук отодвигаемых табуреток и стульев. Только наша длинная лавка не хочет никак отодвигаться, упирается. Приходиться стоять на полусогнутых ногах. Неудобно, но не до театральных сцен, надеюсь это в первый и последний раз.
Нет, я не знал Андрея Степановича. Никогда не видел, не разговаривал и даже случайно не пересекался. Не знали о его существовании и сидящие рядом мои товарищи по работе. Мы вообще бы никогда не узнали о нем, если бы в самом начале дня нас не собрал высокий начальник и тихим, но безапелляционно голосом не произнес:
- Так, хлопцы, умер бывший руководитель нашего управления. Вы его не знаете, но мне довелось с ним немало поработать, - в его голосе слышны нотки сочувствия, будто он на себя примеряет недорогой черный костюм, бумажные туфли и предстоящую церемонию, - Значит так, нужно помочь - гроб, венки, кладбище. Ну, вы все знаете, не в первый раз. Через час придет автобус. Все, свободны.
Похороны, чужие. Мы к этому относились с пониманием и умеренным цинизмом. С одной стороны смерть человека, хоть и незнакомого, всегда неприятное событие, а с другой - уважительная причина не просиживать на работе штаны, да еще возможность выпить и закусить. Когда тебе чуть за двадцать, то грустить и горевать нет времени, о смерти думаешь, как о чем-то достаточно отдаленном и вполне естественном, а вот выпить и хорошо покушать, это молодому организму даже полезно.
Нашей траурной бригаде не один год. Я даже помню самые первые похороны, на которых прошло боевое крещение. Умер один из бывших замминистра. Для большей убедительности нагнали много народа, раздали траурные повязки. Ответственные лица заготовили цветистые речи. Когда гроб стоял на постаменте возле вырытой ямы, начальник отдела кадров, которому доверили роль ведущего, скорбным, почти дрожащим голосом произнес:
- А сейчас прощальное слово имеет заместитель начальника главного управления Бондарчук Иван Афанасьевич.
И все бы ничего, вот только готовившего речь фактурного номенклатурщика звали Николай Петрович, а Бондарчук Иван Афанасьевич в этот момент тихо покоился в гробу.
Все на мгновение замерли, а у Валеры, из нашей похоронной бригады, даже выпала изо рта сигарета.
- Ну, сейчас покойничек выдаст, - саркастически произнес он сплевывая прогорклую слюну.
Совершенно новый пиджак начальника отдела кадров был пошит не по размеру, с явным расчетом на вырост не только в высоту, но и в ширину. Это мы поняли, когда допустивший оговорку человек чуть не выпрыгнув из него. Придерживая огромные очки неуверенной рукой, озираясь на забронзовевшие министерские фигуры, быстро поправил себя:
- Извините, Николай Петрович.
Все облегченно вздохнули, а Валера, закуривая новую сигарету, хмуро произнес:
- Жаль.
После этого похороны пошли, как по маслу...
- Давайте еще раз помянем усопшего.
Голос ведущего так же тверд и нацелен настроить скорбную церемонию на путь ответственного мероприятия.
Вторая догоняет первую и на душе становится теплее. Приглашенные пытаются негромко разговаривать друг с другом. В основном темы кулинарные. А вы не пробовали этот салат? Передайте, пожалуйста тарелочку с маслинами. Котлетку? Вам котлетку? Нет, нет, спасибо, я только что съела. Что вы сказали? Ах, да, печально.
Приятную трапезу достаточно неожиданно прерывает наш негласный бригадир, поднимаясь с наполненной рюмкой:
- Можно мне несколько слов, хотя первыми должны как бы близкие родственники?
В его голосе лишь слабые нотки напускной нерешительности, в остальном руководящий напор, а правильная внешность, заставляют даже самых отдаленных присутствующих оглянуться и замолчать.
Юрка у нас такой. Он старше нас и уже понимает вкус чиновничьих игр, важность вовремя сказанных слов.
Ведущий, чувствуя вялую ораторскую активность, дает отмашку нашему второразрядному столу.
- Я не знал Андрея Степановича, мне, к сожалению не пришлось с ним работать, но сегодня, общаясь с близкими усопшего, слушая замечательные слова, о трудовых и жизненных свершениях покойного, я хочу присоединиться к общей скорби и почтить память глубокоуважаемого Андрея Степановича общим вставанием. Пусть земля ему будет пухом.
Опять шум отодвигаемых стульев и табуреток. Злосчастная скамейка снова впивается в ноги.
Юрка молодец. Ему под сорок, коммунист, держится без лишней бутафории. Он душой ближе к нам, чем к этим, перезревшим министерским раритетам. Умный, воспитанный, даже награды за бальные танцы имеет. А один раз на спор продержал на шуфельной лопате одного из наших сотрудников, секунд десять, типа Баба-Яга отправляет Ивана-дурака в печку. Крепкий парень. А как он орудует веником в бане! Это надо видеть. Такие далеко идут.
Юрка всегда организовывает похоронные процессии. Это как данность. Мы не против, не против и скорбящие родственники. Когда кто-то берет на себя инициативу многие только рады. Он же логически достоверный, справедливый и безоговорочный авторитет.
- Так, ты пойдешь спереди, а вы более высокие сзади. Подъезд узкий, пятый этаж. Четверо на перехват снизу. Заносим гроб над перилами, а там подхватываем. Двое несут крышку, один крест. Девчонки, разобрали венки.
Юра распределяет роли, руководя и второй условной бригадой, пришедшей для подстраховки с работы одного из родственников в нерешительности жмущихся в сторонке.
- По двору будем нести?
Это он обращается к кому-то из близких покойного.
- Думаю, круг надо сделать, человек уважаемый. Тем более оркестр.
- Так, товарищи, делаем круг по двору, гроб тяжелый двое постоянно на подхвате.
Когда начинается суета с выносом тела, незадействованные люди уступают дорогу, прижимаются к стенкам или пытаются проскочить вперед. Сначала венки, потом крест, за ним крышка и потом самое трудное.
- Так, ставь гроб на плечо, а то руки быстро устанут. Не наклонять, не наклонять! Почему не перевязали тело?
Юра руководит двинувшейся процессией. В этот раз, когда собрались для инструктажа все участвующие в самом тяжком, он сразу заявил, что потянул спину и в этот раз может помочь лишь как организатор. "Да и натаскался я уже гробов", - добавляет он авторитетно.
- Аккуратнее... Перехватываем... Так... Ну? Ты почему не перескочил? Ставим гроб на перила, отдыхаем.
Минута тишины. Тяжелые дыхания.
- Все, пошли. Так хорошо. Меняемся. Ну, кто так несет? Ты же не впишешься в разворот. Пусти.
Несмотря на "боли" в спине и имевшую место категоричность, Юра подхватывает гроб и показывает как надо.
Когда мы идем по двору под звуки траурного марша, он вместе с нами, с непокрытой головой и суровым лицом проносит гроб. Творческий человек не терпит ремесленничества и халтуры в любом деле...
После пятой рюмки за столом разброд и шатания. Ведущий пытается что-то говорить, но на него уже мало обращают внимание. У сидящих рядом появляются свои темы и свои тосты. Сначала это тактичное воспоминания об усопшем.
- Вы знаете, он раньше жил возле рынка, когда там еще ничего не было. Он такой чудесный сад посадил, который уничтожил все комариное болото. Сейчас там такая красота.
Ну, думаю, какого же это размера был сад, если высушил целое болото и создал необычайную красоту, но для очередной рюмки эти слова годятся. Некоторые в запале чокаются и со словом: "Ой", что-то несколько секунд анализируют, а затем быстро опрокидывают стопку, закрывая моральную оказию.
Через пару часов только самые близкие будут понимать причину, почему здесь собрались люди. Остальных захлестнут разговоры о работе, о планах на будущее, о личных неурядицах и прочей житейской чепухе.
Мы не ждем наступления этого времени, мы уходим раньше, по сигналу нашего "главного". Нам еще нужно в спокойной обстановке, скинувшись по паре рублей, накатить беленькой, поговорить о своих проблемах и вовремя вернуться домой, чтобы на вопрос жены: "Где был, почему пьяный?", коротко, но важно отрезать: "Похороны сотрудника". Алиби безупречное.