- Да, но это выматывает. Двести километров сюда, двести обратно. И здесь целый день.
- Но раньше всегда.
- Тогда было...
- Что было?
- Оно и сейчас есть. Но тогда, как тебе сказать?
Она права. И мог бы, но что-то нашло. Вначале на нее, я лишь следствие ее настроений. Тех, что преследуют месяц или больше.
- Много работы, - говорю, - Завтра начинаем новую модель. Хочется с самого утра, пораньше.
- Я понимаю.
Понимает. А в голосе - иди к черту. И я понимаю, только говорить становится все труднее. Внутри комок обид и злости на эту обиду. Первые упреки с той стороны, первые за три года. Так всегда происходит, с ерунды. Но дело не во мне. Дело в ней. Она первая начала этот сыр-бор. Только не говорит до конца, типа: накипело, достало. Можно отпустить ситуацию, пройти мимо с улыбкой. Время исправит. А может от меня пошло, только не замечаю? Нет, она. Я взрослее, это проходил. Где, на каком этапе началась пробуксовка? Бью на периоды, моменты, движения, чтобы добраться до сути. На лице кислая улыбка.
- Я тебя люблю, - говорю, и слышу минор.
Язык еле поворачивается, произнося звуки. Словно через мясорубку. Для меня все, как и раньше, не больше, не меньше. Больше уж некуда, а меньше - это не мое. Только что-то происходит между пунктами А и Б. Что-то совсем на пустом месте и это тяготит. Может и ее, только я перестал понимать - идем вперед, топчемся или уже чуть развернулись, незаметно. Пока только головы - она в сторону, я на ботинки. И спросить страшно. Она не говорит про любовь. Больше слушает. Она вообще редко говорит это, лишь подходит с несчастным лицом и гладит мужскую голову. Словно жалеет себя во мне. Все равно приятно. Вроде ответа.
- Все будет хорошо, - говорю.
- Я знаю.
Вру. Ради чего? Чтобы наступило такое же завтра. С сомнениями, но без решений. Но подпускать эту мысль трудно, и ее голос звучит неубедительно. Как и мой.
И она врет.
Сколько нужно прожить в счастье? Это уже потом, когда положил трубку. И надо заснуть, чтобы ночь пролетела стремительно или приснилось что-нибудь, пусть даже кошмар. Чтобы мысли другие. И утром на работу. Быстрее. Там все забывается. Там время летит стрелой и мысли сухие, без сантиментов. Я ей как-то сказал, тогда, в самом начале, что работа и есть моя жена. Она помнит. Все помнит. Только молчит. Ревнует к зданиям и заборам? Думаю, что-то другое. Гораздо хуже, неприятнее. Ревность - это любовь, а здесь нечто иное, особенное. То есть ничего.
Целый день кручусь - то в цех, то с мастерами - на повышенных, устаю. По дороге туда, когда в машине, тянет позвонить, но внутренний стопор охраняет - игра в "кто - кого". А что она? Мне больше надо?
Обратно покупаю продукты. Люблю готовить. Жареная картошка, куриный бульон. Пока занят, забываюсь. Нарочно. Потом кушаю и оттаиваю. И она уже пришла, по настенным часам, что рядом и что внутри, переоделась. Выпила кофе с чем-то сладким. Я много вкусностей оставил в холодильнике. Так и сказал: "Будешь кушать, вспоминай". Вспоминает? Сомневаюсь. Позвонила бы. А так, начинаю сам.
- Привет, - говорю.
- Привет.
- Отдохнула?
- Да.
- Покушала?
- Да.
Все со вздохом.
- Как день прошел?
- Как обычно.
Мы давно так не разговаривали. Чтобы на расстоянии и ни о чем. Уже не помню, как начинали, тогда, вначале. Кажется, дышал громко, слова трудные, но такие радостные, глубинные. Тот же привет с другой интонацией. Что поменялось в тембре? Вроде мягко, без нажима, но радость потеряла окраску, превратилась в подгоревший сухарь или палку. Без призыва и сердцебиения. Внутренняя дрожь, когда набирал ее первый раз. Сейчас другое. Неуверенность в том, что после. Руки - сито, с ускользающей водой.
- Я долго думал над твоими словами, - говорю.
- По поводу?
- Я про эсэмэски. Да, они хороши. Заработался. Нужно исправиться.
Голос игривый. Но обоим грустно.
Оправдание - элемент утраченного, дорога в никуда. Это можно, когда прожили много лет, когда обзавелись тылами, в виде детей, имущества - дом, дача, машина. Впрочем, машина нет. Это личное. Вторая жена, а может хуже - преданная. Тогда на весах более существенные аргументы и оправдание проходит, как альтернатива неизвестности. А здесь? Связывает? Только чувства, без которых люди спокойно обходятся.
Что вспомнить? А самое лучшее.
Я как мальчишка в сорок два. Разница с ней в пятнадцать. И расстояние в двести тоже. Тогда прятался в разрушенной комнате возле рабочего туалета, чтобы говорить дрожащим голосом и предательски краснеть. И осторожное - люблю, от которого неуютно. Стыдное, странное, будто вывеска в поликлинике - гинекологический кабинет.
Уже позже:
- А ты будешь меня любить беременной?
- Конечно.
- Но ты же говорил, что тебе не нравятся беременные?
- Чужие, одно, а ты, другое.
Все равно не верит. Чувствую. Вижу, хоть далеко.
- Я тебя люблю всегда и во всем. Больной и здоровой, в макияже и после.
Выглядит отлично, безупречная фигура, без натяжек. Белье стильное с определенным вкусом. Даже хотели купить панталоны. Так, чтобы прикольнуться. Тогда ей сказал:
- Ты и в панталонах будешь замечательная.
И она, хохоча:
- Купи.
Хотела, чтобы сделал сам. Пошел в магазин, в женский отдел, где стыдно, и выбрал ей панталоны. Однотонные или в букашки, какие. Трусы, кружевные, куда бы ни шло. Завидовали бы. А это?
- Представляешь, как буду в них дефилировать?
Задирает халат, обнажает обнаженное, показывает, как будет ходить - поднимает острые коленки, оттягивает стопу, шею гусыней. Подыгрываю:
"На морском песочке
Я Марусю встретил.
В розовых чулочках.
Талия в корсете".
Танцует...
Она в магазин что-то купить. Вечером придет подруга. Любимые пирожные. Бутылочка вина. Шоколадку для маленькой девочки. Будут вдвоем.
Это не ошибка. Это цикл такой. Три года - первый кризис. Но не верит. Слишком прагматичная, чтобы принимать простые истины. Но, все же. Почему?
Не понимает, хорошо ей или плохо. Второй раз замужем. Первый - молодой, бездельник, пустота. А этот взрослый, солидный, свое дело. И любит за это, дело. Что мужчина. Но стал какой-то сухой. Обнимает ритуально, как элемент раздевания в коридоре. Туфли, куртка, обнял или чуть по-другому - обнял, потом туфли. А она же на цыпочках, к нему. И тот первый раз, когда шел от вокзала, и они искали друг друга глазами, пытаясь совместить придуманное с реальностью, оно не исчезло. И внутри что-то проваливалось, тогда, от волнения. А потом, возвращался в дом, и долго стояли в коридоре, обнявшись, и он запускал руку в ее волосы, а она жалась, пытаясь забраться под куртку, пахнущую кожей, работой и будущим.
Когда последний раз дарил цветы? Просто так, без праздника. Не дорогие. Один, маленький одуванчик, что во дворе. Сорвал и принес. А она бы записку в карман и он утром или на работе узнал, что любим. Все так просто.
Подруга успокаивает. Веселая, размахивает руками при разговоре. Разведена, так проще. Хозяйка слушает гостью в пол уха. Делиться накатившим неправильно, просто, вспоминают старое, хохочут. Малышка поела, играет на полу с принесенными кубиками. Вино расслабляет и успокаивает. И мир растворяется.
Потом убирает со стола и садится читать. Он не звонит. Наверняка, занят по работе. Когда попадает не вовремя, чувствует струну в голосе, хотя произносит мягкие слова и от этого оторопь, еще обиднее. Вроде школьницы на уроке. С ровесниками проще, а с ним бывает неуютно. Всегда правильный и прав. И говорит в компании уверенно, больше всех. И ответы у него на все вопросы. Скучно это. У нее тоже свое мнение, но потом оказывается ошибочным, что хуже, в компании ее же друзей. И это неправильно. Неправильно, и все. Можно и промолчать. А почему ее неправильное? Почему правда, только у него? И в постели перед сном, он расскажет так, с уверенностью, те самые слова, которые обижали, как колдовство, что снова веришь, без оглядки и засыпаешь обнявшись.
В цеху опять запороли. Растираю лоб. Настраиваюсь - тише, тише. Начну мягко, а потом понесется. После отговорок с той стороны. Вчера все обсудили, пошагово, с мастерами и рабочими. Что и как. Запустить серию круто, но что-то внутри неспокойно, рвется. И это не про работу.
А еще уйти надо раньше. Именно сегодня. Обещал родителям. Здесь, неразбериха. Там неразбериха. И мысли - фрагментами обо всем.
Трудная полоса. Плохо. Нервный. Так нельзя.
Старый двор. Появляюсь редко. Как и в своей квартире, особенно после исчезновения, в другой мир. Папа сомневается. Не верит в превращения, в случай. Он за любовь до гроба с одной единственной, пусть через драки и скандалы. Атеист с заповедями.
Деревья выросли, стали другими, клумба, что заботились соседи, в бурьян. Так бывает, когда жизнь проходит.
У отца глаза подернутые пеленой, голубые, как у сиамского кота. Время меняет контрастность. Не характер.
- Ну, как ты, сынок? - говорит.
Он всегда говорит это. Может мир и состоит из дежурных фраз, когда даже между близкими необитаемый остров.
- Отстань со своим.
Это мама наводит порядок. У мамы фразы не дежурные. Острые, словно нож. До сжатых зубов.
- Как у тебя с ней?
- Все нормально, мам.
- Кушай, сынок, - вставляет папа.
- Как живете, мирно? - продолжает мама, не обращая внимания на сторонние реплики.
- Все нормально, успокойся.
- Вот и хорошо, поживи хоть сколько, нормально, не так как мы.
Голубые глаза, что рядом, приобретают жесткость, и пристальный взгляд перископом следит за врагом. В этом доме так давно, сколько помню.
У папы свое мнение, но он молчит. Тоже скрипит зубами.
- Пойду курить, - говорит.
Вдруг понимаю, что мама - это я, а папа - она, моя, что далеко. И мир закономерен и цикличен. Наследственные рудименты.
- Как работа? - продолжает мама.
- Нормально.
Но я уже не слышу. Про здоровье, про шарфы и про обязательную шапку зимой, про - не гони по дороге. Ничего не слышу.
Родители будут жить вечно, и я еще успею все узнать. Все, все...
Тысячи правильных слов в голове. Готовил. Всю дорогу. Но их делю на порции и выжидаю для атаки, чтобы ошарашить, опрокинуть утопить в красках. Успел окунуться в прошлое. Справился. Это аксиома. И пусть больше не сомневается.
- Как прошел день?
- Нормально, хочу тебя видеть.
- Уже скоро.
- Сегодня была подруга...
... - Выпили.
- Выпили.
- Ну, да, выпили...
Те слова, что собирал за рулем, строил в предложения, выветриваются, исчезают, будто кто-то пометил текст и нажал "del". Странный я. Может я и есть причина? Выпила, ну и что. Разве мы в компаниях не позволяем себе? Но подруга, вино. Не скучала, не вспоминала, не почувствовала и опять звоню сам. Даже вино не размягчило.
- Был у родителей.
- Как они?
- Нормально.
- Передал привет?
- Да.
Ничего не передавал. Не успел. Спешил сюда, остаться в тишине и сказать главное.
- Ты уже будешь спать? - говорит.
- Да. Завтра приеду. Надо быть свежим в дороге. И на работе запороли, но, вроде исправил. Все будет хорошо.
- Я рада.
- Целую.
- Спокойной ночи.
Что опять не так? Как сломать глупость, упрямство, обоих. Раздвинуть тяжелые шторы, где яркий свет. Ее потерять нельзя. Нельзя и все. Она из сказок, прочитанных в детстве, из фильмов, что смотрел по нескольку раз, фантазий, приходящих мальчишке перед сном. Она именно такая. Случай. Один на тысячу.
От переживаний забираюсь под одеяло с головой, и сон исчезает. Раз, два, три... Не знаю, где закончится счет.
На работу с тяжелым сердцем. Всю ночь кошмары. Вода маленькими глотками. Большие будят. Потом снова в кошмары. Устал. От всего. От полосы, что подошла.
Это пройдет. Главное, скорее. Ночь - день, ночь - день. Просто прожить без вытягивания себя из себя.
Смотрю образцы. Обсуждаем. Получилось.
- Молодцы, - говорю, - На деньги заработали.
Вздыхают. Деньги интимная вещь, вроде секса. Вслух говорить про это осторожно, чтобы не спугнуть, а лишить, как переспать с чужой женой.
Говорят негромко, курят. Интересно, хороший я или не очень? Да и черт с ними.
Теперь обратно, туда, где она. Весь на иголках. Был бы сверхзвуковой истребитель, чтобы за десять минут - разогрел и вдавил. А так - музыку погромче и песни положительные. Музыка должна держать ритм колес и надежду.
Двести километров двухполосной магистрали. В дороге мысли особенные, острые, тягостные. И быстрее, увидеть, объяснить, обнять, как тогда, вначале, и долго говорить перед сном, укрывшись одним одеялом. Чтобы розы наполняли комнату сырым ароматом. Я знаю, что будет так. Будет. И у мамы будет частица счастья, ее детей - на своем крест с голубыми глазами. Это нужно всем, ради всех.
Опять волнуюсь, поднимаясь по ступенькам. И букет роз с капельками влаги на листьях. Они жертва, чтобы нам было хорошо. Они умрут на столе, в стеклянной вазе. Но это потом, когда придет тепло следующих дней.