Чистый асфальт, мягкий ход, разделительная полоса, звук двигателя. Все доведено до автоматизма. Не замечаешь, как выжимается сцепление, мягко втыкаешь передачу, с легкой задержкой. Можешь для баловства подержать на нейтралке. Можно и быстро. Стремительно в секунду. Это, как нравится. Когда тебя кто-то дернул и решение посоревноваться, отомстить возникает само собой, на подсознании. Дорога это нервный клубок. Вроде все спокойно, потом обгоняет машина и оттуда взгляд презрительный и палец у виска, а может "фак" и что-то говорит, но ты понимаешь, слышишь через закрытые стекла, через расстояние между машинами. Ты понимаешь слова, читаешь по губам ты телепат. Потом поворотники, щетки, когда протереть стекло и музыка. Люблю в машине музыку. Особенно Деп Перпл, можно и Назарет - есть у них пару правильных, дорожных тем.
В самом начале сказали - неплох, типа вожу нормально по сравнению с другими. Правильно останавливался у правильных магазинов, где инструктор должен попить, поскольку мучит жажда, уверенно маневрировал во дворе дома, куда надо обязательно попасть шефу.
- На дороге единственная яма и ты ее поймал! Для чего у тебя руль?
Ругался он не часто, но водить научился вовсе не с ним, не на курсах. Все в Германии с ее старыми автомобилями. Школа суровая. Хочешь деньги рискуй. И рисковал, потому что хотел эти самые деньги, и время было дурное, непонятное. Первую пригнал без прав, еще учился. Мокрое все - спина, задница, за руль держался, будто боялся, что кто-то возьмет и вырвет, или сам пытался отодрать.
- Как ты не ушел на Берлин? - переживает головной.
Отстал, а он стоит у обочины и нервно курит. Заметил его.
Позже, подумал, а что бы произошло, если бы ушел не в том направлении? Без языка, прав, с небольшим запасом бензина и денег. Но это позже, а пока нереальность, непонимание толком происходящего. Вечер, ближе к ночи, по дороге пролетают машины, с зажженными огнями, мы у обочины и думаем, вроде об одном, но каждый о своем. Это заметно. Моргает аварийка. Первые километры без инструктора, в узком потоке дорожных ограждений, немцы любят такие, когда ремонт. Просто руки ноют и весь тыл мокрый. И про себя - что смогу. И глаза ведущего: "Смоги, твою мать, смоги, мать твою"!
- Ты молодец, - сказал он.
И я знал, что молодец. И какую ответственность он на себя взял. Но это была цена за прошлое, его теперешняя ответственность. Ничего не бывает просто так.
- Знаешь, что мне хочется?
Мама смотрит задумчиво и слегка растерянно. Делаю вид, что занят дорогой. Она знает мой скверный характер, а я знаю, что копия ее, хотя утверждает - весь в отца.
- Хочу разогнаться и прямо сейчас в столб или дерево, - при этом ерзаю на сиденье, зло ерзаю.
Про столб и дерево это я так, накипело. У мамы особый дар, умеет завести темы, от которых нервы наружу.
- Вот сейчас разгонюсь и привет.
Молчит.
Надо выговориться:
- Ты думаешь, мне нужны советы?
- Мои нужны, - в этом вся мама. Она знает мое позерство и про столб и дорогу, и отступать не намерена.
- Почему? - в вопросе уже нотки мольбы.
- Я твоя мать.
- Но мне уже скоро пятьдесят!
Для нее это не довод. Она очень настырная, самоуверенная, как и я. И про дерево это глупо, но иногда хочется помечтать.
Пытаюсь представить, что чувствует человек за секунды до конца. Когда машину поднимает невероятная сила, рвет на части, вместе с металлом взрывает живую плоть. И вот секунды - раз, два, три... Ты их чувствуешь или пролетаешь мимо, проваливаешься в невиданные картины предстоящего, личного армагеддона. Кричишь? Наверное. Или ругаешься матом? Сколько последних слов дано тебе? И запахи? Какие они, последние запахи? И вкус? Вкус явно другой, незнакомый. Адреналин меняет устоявшиеся акварели. Почему про вкус и запахи? Даже сейчас встречаются странные. Ни от чего, просто возникают во рту. Вкус непонятный, словно металл. Может он, как предупреждение. Оттуда. Из космоса.
Для того чтобы научиться водить нужна своя машина, личная. Если одна на двоих, это неправильно. Сколько людей, столько и машин. Это про тех, кто желает как нужно.
Первый раз попробовал на грузовике. В далеком детстве. Ради шутки. Может оттуда тяга к автомобилям, движению. Мальчишки вообще в запахе бензина, пороха, символах мужественности и уничтожения. Тяга к убийству на подсознании - что находится в жуке, когда наступишь, как кузнечик прыгает без лапок, бабочка без крыльев и надутая соломинкой лягушка - как ей? А еще прыжки с дерева, когда высота в несколько ростов, велосипед без рук, драки. Понимание жизни приходит потом. Ее индивидуальности, даже самой незначительной, еле заметной жизни.
Когда папа купил Жигули, я не пытался ездить. Принцип не брать чужого. Машина, как женщина, твоя женщина. Ревновать ее можно к кому угодно. Это, как поделиться женой, любовницей, только в машинную ревность вписываются все - полы, возрасты, взгляды. Это твое. Передвинутое сиденье, неотрегулированы зеркала, передача на первой, стояночной. Всегда прошу - вторую. Здесь можно и спать, и отдохнуть с друзьями под видом ремонта. Ремонт обязательно, но угостить помощников - святое. Папа не переживал никогда, не давал ему повода. Он берег свою "женщину".
Близкие со мной боятся. Часто перестраиваюсь, стартую, вбиваюсь в щели. Проскакиваю, перегазовывая. Они хотят спокойствия. Не понимают, что спокойствие в резкости и расчете. Дорога, как бильярд с зеркалами по бокам. Направляешь шар в лузу, должен просчитать траектории, и где биток остановится. Точно просчитать. Ошибка здесь не биллиардная, не переход хода. Отвлечения - сигарета, телефон безрассудные. Кроме траекторий должен видеть все, что происходит - само собой спереди, по бокам, в мертвых зонах, сзади. Видеть не только на проезжей части, но на тротуаре, обочине. Вдруг собака. И считать, считать.
Весна. За зиму ты устаешь от дистанции, непонятных путей торможения и с парковкой черт знает что. Все в снегу. Чистый асфальт, как праздник. Окошко открыто и музыка погромче. "Подснежники". Едет навстречу в канареечных "Жигулях". Им уже за двадцать, знаю точно. Но выглядят неплохо, ухожены. Да и нагрузка не та. Огромные очки, голова вытянута, обе руки на руле. Я навстречу, расслаблен, дорога узкая, между домами, во дворах. Он не может не видеть. Так не бывает. Мы чуть не цепляемся крыльями, боковыми зеркалами, прижимаемся, но он не видит. Весь в дороге, в движении. Старый водитель, дачник. Это я расслаблен, полулежу в кресле. Поднимаю руку, щелкаю пальцами, не замечает, проплывает мимо, вытянув шею. Не помогает даже моргание фарами. Зомби. Это беда водителей выходного дня. Для него машина - открытие, всякий раз, будто новая женщина, не в смысле другая, а постоянная любовница, но по выходным. Масло, давление в шинах, бензин, аварийка, аптечка, огнетушитель, леденцы. На узкой дороге делаю разворот в несколько приемов и догоняю "черепаху". Перегораживаю движение. Папа бьет по тормозам. Сначала злится, разводит руками. Не узнает. Потом удивляется. На лице улыбка. Выходит из машины, обнимается. Мы же коллеги, водилы. Он растроган. Ему нравится, что я на колесах, и что вот, две машины рядом и можно сказать что-то придуманное:
- Ты там подбрось мне мешок картошки, или привези краски на дачу, среди недели.
Сам на колесах и дача за сто километров. И вроде чепуха, а все равно время. И районный центр там ближе. А еще мама, которая не отпустит без поесть, которая будет готовиться и ждать. Для нее покормить детей праздник. Как без еды? И, если что-то помочь там, вскопать, накрыть парник, то обязательно перерыв, и через пару часов:
- Ну, может хватит на сегодня, дети устали.
И два по возрасту за пятьдесят и за сто по весу послушно заканчивают работу и идут маленькими мальчиками мыться. Мама сказала. Папа никогда не перечит, хотя не согласен. Это в его глазах. Может отхватить.
- Сейчас свинина дотушится и картошка на подходе, - говорит мама.
А иногда по сотке, тогда ночевать. Прижимаюсь к сетке-забору, упираясь в столб, с огромной лампой, освещающей проезд. Утром на капоте испражнения птиц.
Вождение, как легенда. Зарождается в детстве, ходишь возле чужих машин, смотришь, трогаешь. Потом понажимаешь на педали, крутишь рычаг передач, если повезет. Потом тебе восемнадцать или больше.
Сдать на права модно. Сейчас полный матриархат, даже женщины инструкторы. Как там мужикам с ними? Слабо эстакаду? Потом перчатки, темные очки и машина, лучше внедорожник, пусть маленький, паркетник. Никогда не пользовался очками. Давили виски, неудобно, хотя, ранней осенью, когда солнце перед заходом долго висит у земли и не свернуть с трассы, они очень бы даже не помешали. Но это иногда.
Всю жизнь за рулем. И летом, и осенью, и в морозы, когда солярка парафинится, и снег стеной, и в лед, и на лысой резине, и с непрокачанными тормозами. Бывало.
- Знаешь, пешеходы дураки.
Еду со знакомым забирать тачку из ремонта.
- Машину нужно всегда пропустить, даже если ты сто раз прав, если на зебре или зеленом светофоре. Это техника. А вдруг отказали тормоза, шланг отскочил или наконечник, или что-то еще. Это железо, ему все равно. Ну, сяду я, а ты в ящик.
Соглашаюсь. Это еще один урок, может последний. Ведь дорога - постоянная война, за право быть здесь. Чтобы стать более-менее точным - нужно лет десять, день в день. Ну, почти. И первые уроки - не садись пьяным, с бодуна, показывать во дворах повороты, как стартовать при обгоне на малых лошадях, слышать двигатель, какую передачу любит мотор, и много другого, чтобы в итоге слиться с техникой в единое целое, стать продолжением.
Легенды тоже переходят в прошлое. Всему приходит конец. Сначала ноги подводят, потом - вроде прошли, а ты уже привык пешком, потому что полезно, и машина не нужна. Что это? Сработали страшные истории, которые случились с друзьями в последние годы, а может бензин вышел, выработался, внутри погасло. Нет интереса, азарта, как тридцать лет назад. Тогда с первой машиной, память. Что-то сломалось, ушло. Жизнь такая, вносит коррективы, и ты живешь по правилам настоящего времени. Где любовь спокойнее и все открытия уже совершены, почти все. И удивляться вроде нечему. И это конец, конец легенде. И уже не страшно, главное сказать себе правду. Не врать. Может потому что на горизонте новые легенды, таинственные и неосвоенные. Хорошие легенды, взрослые. Последние.