Представляю, как она страдала. Именно страдала - ни больше, ни меньше. Ей хотелось легкости - в клубы, на природу, раздолье, сброс адреналина. И нет в ней ничего лишнего или пошлого. Танцует классно. И знает об этом. Сообщила - танцую хорошо. А здесь старый и правильный, нудный и ленивый... Павиан? Нет. Бегемот. Пузик - это она ласково. Терпела. Когда уходила в ночь, не часто, на тот самый карнавал, ее брат говорил, что, наконец, в ее жизни приличный мужчина, заботливый, взрослый, понимающий. Принимает чужих детей и вообще. Возможно, это ее и подкосило. Брата уважала.
Он именно так говорил, поскольку позже, лежа в постели, признавалась в его словах. Она вообще была честная, до определенных пределов. Где ж вы видели кристально честных, да и ни к чему это. Но то, что она не хотела говорить, было не более нескольких процентов. Шрам на спине, надрезы на руке. Я спрашивал, но она оставляла на мое усмотрение - только догадываться. Думаю, брат ломал ее стереотипы. Лечил.
Так это игра или наваждение, некое затмение?
Вопрос, который не отпускает.
Даже время неподвластно тем загадкам. Муть уляжется, вода светлее, но здесь давно все улеглось, а вопросы прежние. Скучные вопросы. Затмение. Почему, как, и было ли хоть что-то настоящее.
Я не знал ее бывших официальных и любовников тем более. Контурно знал. Слышал, безусловно. Она честная. Я же говорил. Для чего знать? Чтобы создать полноценную картину. Мастер по картинам я знатный. Может тогда бы стало понятнее. Есть во мне личная паскудинка, для других именуемая изюминкой. Безупречен в понимании людей, чем горжусь необыкновенно. Разбираться в себеподобных - великий талант. Меня им наградили свыше или просто наградили, без мистики.
Вот, зачем я обманываю себя? И что такое любовь? И где правда - жить с сердечной энергией или без? А когда проходит? Все в жизни проходит - годы переходят в возраст, дети взрослеют, превращаются, даже не знаю в кого превращаются, но уже не в детей, любовь тоже проходит. И что тогда? Смена караула?
А вообще, я люблю разговаривать с самим собой. Идешь по тротуару и не замечаешь, что уже вслух начал и люди косятся. Думают - странный он, этот бурчащий чел с бритой головой, чуть сутулый с грустными глазами побитой собаки.
Ладно, позже разложу все по полочкам. Видно не хватает отдельных элементов. Того самого времени, которое исчезает, стирает острые углы, оставляя воздушные картины. Я ее обязательно дорисую. Должен. Мучает она меня, и не потому, что касается лично. Необходимо понять природу условностей. Почему так и что заставляет делать так. Правильно или неправильно - это не важно. Именно так, а не по другому.
- Зачем ты ребенка кормил консервой?
- Ему пять и я думаю, он взрослый.
- Можно в отношении детей буду думать я?
Первый раз злится. А что я? Это ее дети.
В кухне натянуты шнуры, тазик в тонких руках, жилки проступают. Кажется, такие можно сломать запросто, но они держат груз всей семьи. Убедился не раз. Обманчива эта тонкость.
- Мне помогать не надо, - говорит, - Потому что не знаешь как.
Смешно. Не знаю, как вешать свои трусы и ее майки.
- Нет, не знаешь, - заводится, не сильно с улыбкой.
- Повесил, растянул, разгладил. Тоже мне наука.
Чтобы поняла, глажу ее.
- Нет, не знаешь. Не мешай.
Она никогда не говорит, что должен мужчина. Помыть посуду, принести деньги, сделать бутерброд. Нет, что-то я уж слишком обожествил, раз в неделю говорит, что пыли много на полу и это сигнал. Ее ванна и туалет - святое, особенно унитаз. Для мужика все равно куда ссать, а женщина устроена по-другому. На руках огромные перчатки, в которых на картинках обрезают провода под напряжением и всякие химические бутылочки, волосы скручены в узел, чтобы не мешали. Лишь отдельные пряди лезут в лицо, и она их сдувает.
- Сходишь в туалет? - спрашивает, - Или потом?
Схожу, конечно. Эта процедура дезинфекции не на час.
Выходные, как обычно. Делаем уборку и валяемся. Я у телевизора. Это ее раздражает, но держится. Она тоже валяется, когда кино хорошее или передача с юмором, старается соединиться с моей реальностью. Но обычно сидит за компьютером или идет на кухню заполнять свои сканворды или судоку. Судоку - ее страсть, особенно сложные, с переходом друг на друга, наползающие. Я пробовал. Это когда один, не стыдно почувствовать себя бестолковым. У нее получается. Мозги. Таблицы какие-то пишет в специальной тетрадке и думает, рядом глазированный сырок с ванилью. Медленный сырок.
- Меня шум твоего телевизора раздражает.
Говорит и одновременно целует или дотронется рукой. Неважно куда - спина, голова, твоя рука. И это уже другое. Это сбивает в определении целостности понимания. Раздражена, но гладит, словно трогает цветок одуванчика.
- Он, вроде, наш.
Это про телевизор. Купил его, конечно, я, а старый ютится на кухне. Это тоже обман. Себя, обстоятельств, времени, жизни.
Теория обмана в мелочах. В мелких неправдах. В красивых движениях, словах. Но это не игра. Это образ жизни, который не следует продолжением движений. И может движения вовсе не красивые, а правильные.
Обман даже в том, как она паркуется. Наблюдаю в окно.
Потом приходит в слезах.
- Я езжу, как ты, держу руль левой рукой.
- Все правильно, правая для кулисы.
Впитывает, как губка. Нервничает, переживает - это женское, но впитывает, как мужчина.
Обнимаю.
- Не могла припарковаться. Десять раз пробовала, пока не получилось.
- Ну и что? Все придет с опытом.
Я обманываю ее, она меня. В чем? Неплохо припарковалась, а я говорю театральные слова. Чего мы хотим добиться? Понимания. А смысл в этом понимании? Если через год или два тебе скажут - пока, я устала, мы не подходим друг другу. К чему все это - парковка, кулиса, не корми консервой.
Все условности. И любовь, и жизнь, и среда обитания.
- Дядя, ты дурак.
Говорит тот, кого я старательно угощал сардинами в масле. Я же, как лучше.
По идее взрослый должен быть Макаренко - воспитанный и сдержанный, и я говорю:
- Перестань это делать.
- Дядя - ты дурак, - повторяет он.
- Почему дурак? - на лице напускное безразличие.
- Просто, дурак, и все.
- Никто не называет меня дураком?
Чувствую, что здесь что-то внутреннее, подковерное. Хотя какой подковер у пятилетнего и его сестры, старшей на два года. А может там замешана она? Не думаю. Тогда это идея двух недорослей. И она обидна от того, что есть правда. Разве можно жить с женщиной значительно моложе себя в ее же квартире? Даже они это понимают.
Срываюсь...
Лето, как признак счастья. В выходной пройтись по рынку одно удовольствие - продукты, фрукты - целые стихи, и что-нибудь сладенькое - любит эклеры. На улице солнце, чистый воздух, и голоса птиц. На кухне тоже солнце, и с другой стороны квартиры солнце, оно на обоях, на полу, везде. Только в коридоре обычно. И на душе что-то особенное, когда это только начало дня, и далеко до следующего, и других дней, приносящих будни.
И вдвоем по-семейному, сначала закрываем массивную дверь, четыре пролета лестницы гулкого подъезда, благо рынок через двор, вон за той девятиэтажкой. И детей можно потом на площадку, чтобы видеть из окна и мы одни. Пакеты на столе, разбирать лень, лишь горсть винограда помыть. И двери комнат нараспашку. И она в домашней юбочке, обмахивает краем влажное лицо. И мысли всякие. Притяжение. Рефлексии... Пока не вздрагиваем от: "Мам!", или звонка в дверь.
Осень не приносит ничего. Просто меняется время и погода. А еще, это ожидание зимы.
Сидим в кафе. Тесная забегаловка, но из нее виден наш балкон, окна. Стекла здесь большие, в рост человека и стулья высокие. Когда иду за добавкой, слышу от женщины за стойкой:
- У вас красивая девушка.
- Я знаю и, как бы, девушка - жена.
- Жена!?
Ее удивление вроде неожиданного комплимента. А может, сам плохо выгляжу? Но та, которая "красивая девушка" смотрит через стекло и ждет, чтобы задать очередной неуютный вопрос.
- Что-то не клеится, - говорит.
Молчу, думаю, что же не клеится. Лицо неподвижное, значит, держит в себе. Кладет свою руку на мою. Пальцы холодные, как и сама. Знаю все непростые вопросы и ответы на них. Но нужно ли это сейчас, завтра и вообще. Даже когда расстанемся. Кому нужна правда?
Чувствую, что с ней. Приблизительно, даже ближе к точно. Я умнее и это ее беспокоит. Вижу бесов в глазах напротив. Они пляшут, но молчат.
- Что с тобой происходит?
- Взгрустнулось.
Понимаю ее.
- Тебе бы ботинки на осень.
- Да, - говорит она.
Идем в ближайший магазин. Первый раз выбирает сама, без моих замечаний. Черные, с кантом по верху, без шнурков, на низком ходу. У мужчин похожие.
- Под джинсы?
Кивает.
Что первично - секс или отношения? Это я размышляю перед сном, пока она в ванной. Почему тянет общаться с женщиной. Ведь изначально мы совершенно разные - особенности, предпочтения, интересы. Мужское общение, женское - два разных мира. Или вначале все тот же секс, как первопричина. Секс, который подсознание, а поиск ответов в сознании и обычной логике. Два разных уровня - природа и хомо сапиенс Секс, как продолжение общения, или общение, как работа подсознания.
Она делает это каждый раз перед сном, предварительно плотно прикрыв матовые витражи, под кодовым названием дверь. У нее свои принципы взаимоотношения полов, свой порядок вещей. Я не пытаюсь что-то сломать. Если она считает, что это правильно, зачем зарождать комплексы. Любое сомнение - комплекс. Лучше делать приличное лицо и получать "удовольствие".
Подушки тонкие, одеяло одно, балкон открыт. Носы холодные, но тепло, когда вместе и спать голыми это нечто. Ее ноу-хау.
В метро на нее заглядывают. Может сравнивают и жалеют и эта рука на моем колене, нарочная рука. Словно знак - мое и ничего особенного в этом нет или идите в задницу. Кто еще вот так, с рукой, нагло?
Она никогда ни на кого не смотрит. Тоже принцип. Умная. Обожаю умных женщин. Жаль, очки не носит, пользуется линзами, хотя я ей купил красивые.
- Буду дома читать книжки, - говорит, - Чтобы глаза отдыхали.
Ей идут очки. И вообще, это мой стиль - женщина в очках. Но мои шуточки ее добивают.
- Вроде поправилась, - говорю.
- Ты что?!
Становится на весы.
- Да, поправилась.
Расстраивается. Начинает чертить таблицу.
- Мой стандарт пятьдесят два, а стала пятьдесят три.
И думает, лицо напряженное. Мне смешно. Но знаю, смех добьет.
- На тренажер?
- Да, - говорит обреченно.
Механизм поскрипывает. Она добросовестно исполняет старую программу, что помогла после родов. Вес - трагедия. Для нее. Хочет нравится мужчинам, безусловно, чувствую, хоть и не смотрит на них в моем присутствии. А без меня? Мысли расстраивают. Очередной обман? Маленький липкий обман.
- Ты мне нравишься любая, - говорю.
Она лишь снисходительно улыбается.
- Ты когда начнешь, пузик?
Потом приходит зима. Холодное безмолвие приносит ощущение тревоги, недосказанности и эти короткие дни. Сосет под ложечкой. Эти серые короткие дни, серые машины за окном и голые деревья и снежинки опускающиеся на тушь ресниц, когда идет, надвинув кепи. Да, у нее только ресницы. Остальное не надо. Может сделать что-то такое, особенное?
- Давай сходим в клуб?
- Давай!
Наконец я попал.
- И брата с его подругой возьмем, - говорит она буднично, будто это происходит с нами постоянно.
В десять распиваем бутылку вина, для завода. Потом идем. В это время у нас обычно сеанс ее принципов, но сейчас ночной город, с фонарями и пустынными улицами. Живем в центре, в такси нет необходимости. Десять минут пешком. Брат обитает рядом, через дорогу.
Не мой район и не мой досуг, потому отдан на откуп попутчиков. Они шумные у них праздник. Или будни?
Вначале играем в бильярд. То есть ее брат играет, а я киксую по шарам. Девчонки весело чирикают. Потом они исчезают, а мы продолжаем катать шары. Чушь какая-то спать хочется. Смотрю на часы - полвторого. Как время быстро летит, особенно, когда водка на столике рядом. Бильярд - дерьмо. Зеваю. Потому что не умею.
- А где наши?
- Внизу, в баре.
Лучше бы остался с водкой и шарами.
В общем, все плохо.
Быстро нахожу гардероб, одеваюсь. Бреду домой. И зима противная, под ногами хлюпает, и город противный, пелена в глазах. Слезы? Не-а. Давление, что ли?
Дети спят. Тихонько открываю дверь и забираюсь под одеяло. Одиноко.
Она появляется через час.
- Обиделся.
Делаю вид, что не слышу.
Идет в ванную. Поворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. Вроде легче, пришла. Слава богу. Ревную? Сто процентов ревную. Когда слышны шаги, принимаю прежнюю позу.
- Мы просто говорили за одним столом. Они подсели, и мы просто говорили.
Гладит по спине.
Что в ней такого? Нет, она особенная. Очень особенная. Может зря я так?
Утро всегда доброе. Даже если несколько часов назад плохие мысли. Может потому и придумали - доброе утро! Ночь создана для того, чтобы все тревожное переспать.
Если выходной, нужно соблюдать этику. Дети начинают заглядывать - как там мы. А все бывает не очень прилично, в смысле наготы.
В будни проще, их приходится будить. Они шлепают полусонные сначала в ванную, потом на кухню.
Тридцать лет, двое детей от двух разных мужей. Я очередной, вроде третий. Официальный. Зачем мне это сейчас?
Наша свадьба ей не понравилась. Она даже немного расстроилась. Или много? Вроде все по плану, а уголки губ поигрывают.
Потом понял. Думала - кольцо, банкет, цветы. А мы просто пришли и расписались. Она не алчная, но любит символы и праздники, как любая женщина. А свадьба для них главный знак, хоть в виде уважения. В общем, с этого все и покатилось. Цветы, конечно, были и отметили. Но неправильно. Она не говорила. Знал, что мимо. Садилась рядом, прижималась, как бы жалея, возможно себя. Для меня сама печать есть символ, тест на способность делать поступки. Доказать, что навсегда, в крайнем случае, надолго. У нее глубже и по-другому. Но это уже позже, когда календарь не отмотать.
Как-то она сказала:
- У нас все буднично и обычно.
- А как надо?
К тому времени накопилось что-то внутри, собралось. Знаю, что кризисы преодолимы. Точно знаю, если ты хочешь его преодолеть и есть нечто общее, что связывает, что крепче возникающих, стремительных чувств и неурядиц.
Она ничего не ответила, я ничего не спросил. Она лишь дотронулась до моего плеча, словно прикоснулась к мертвому человеку, дотронулась и сказала:
- Все будет хорошо. Я знаю.
Но не верила.
Женщины про любовь. Они про любовь всегда и в пятнадцать и в шестьдесят, даже когда это не о любви, о выплавке стали, например. Мужчины другие. И про уходи, прошло, женщины первые.
Вечный поиск любви, смена декораций, новые волны, приливы ощущений, вибраций. Может так надо? Может старомодный стиль давно не в тренде? Это когда тянешь свой крест через сорок лет. Человек создан, чтобы любить или выполнять определенную функцию? Это я постараюсь понять позже, если вообще пойму когда-нибудь. Любовь или крест?
Смотрю на нее и думаю - взять ее за плечи, обнять или не тот случай? В таких обстоятельствах это пошло или правильно? Когда сомнения, то дело туго. Сомнения нас уничтожают, а сомнения вслух просто катастрофа.
А может она и ждет этой катастрофы? И скоро ее будут касаться другие руки, а она говорить:
- Не мешай вешать белье, ты делаешь это неправильно.
У нее острые зубы, удивительно красивые и острые, белоснежные. Когда широко улыбается, отражают свет. Кусает мой нос, уши, больше нос. И говорит при этом глупости, типа - пупсик. Ей нравится, когда мужчина страдает, не по настоящему, и когда большой он, обязательно - пупсик. Хохочет. Здесь она побеждает мою логику. А еще, у нее гладильная доска - там юбки, джинсы, колготки, маечки. Для меня стул у изголовья. Личные гардеробные. Мир должен быть поделен между мужчиной и женщиной, даже когда они в одной комнате. В одном кислороде. Может это скоро пройдет? А может не скоро. Черт его знает. Все так условно - ее доска и мой стул.