Хороший парень, скромный и спокойный. Лишь рост выше среднего и вид внушительный, как у мужчины.
- Как там моя работает? - интересуется.
- Нормально.
Сыновья в одном классе, а до этого в одном детском саду. В общем, подпольный, родительский сходняк.
Она - его племянница, симпатичная девчонка. Глуповата и много ошибок, когда пишет. Но гордится, что помощник бухгалтера. Не главного, по зарплате.
- Справляется?
- Что дают, с тем, конечно.
Собеседник не курит, не выпивает, в отличие от меня. Нет, тоже не курю, но наливаю иногда рюмочку.
- Водку еще завезти? - интересуюсь.
- Пока есть.
- Трудно идет?
- Дороговато. Привыкли к дешевой. Зачем здесь качество.
У него ларек возле нашего универмага. Сам бывший торгаш, жена тоже. Важная дамочка. С ней не общаемся, даже не здороваемся.
- Спасибо, что мою устроил. А то болталась без дела.
- Да, ладно. Может бухгалтером станет.
- Задумалась. Пошла на курсы. Трудное сейчас время.
Улыбается.
- А когда оно легкое? - говорю.
Вот такой, большой, улыбчивый человек.
- Твой теннисом еще занимается?
Это про его сына.
- А как же, будущий чемпион.
- Не надоело?
- Пока нет. Хожу с ним на тренировки. Говорят перспективный.
- Пит Сампрас?
- Пока нет. Но, надеюсь.
Шутка нравится. Дети всегда надежда. Комплекс нереализованных желаний.
- Пока выигрывает турниры в своем возрасте. Старается.
- А мой только в компьютере.
- Мой тоже.
- Ну и нагрузочки у вас,- говорю, - Тренировки, компьютер. А учеба?
- Ты же, сказал - Пит Сампрас.
Смеется.
- А сам чего племянницу не устроил? К себе, или куда в торговлю?
- Жена против.
- А ты?
- А я нет. Сейчас просто никто. Я никто.
Его история, так, в общих чертах, рассказана раньше. Чувствую, хочет дальше. Интересно? И да, и нет. Не люблю чужих историй, но то, как ломаются ребра крупных акул - да. Представляю зубочистку между указательным и средним пальцами. Большим нажал и две половинки. Он не зубочистка, он больше. Крупный человек. И история его не зубочистка.
- Сидел в американке год. Ты же знаешь?
Откровения начинаются с самого главного, потом детали, факты. Факты серьезнее деталей. Про американку не новость.
- Этот...
Тычет пальцем вверх.
- Сам приходил...
Намекает.
Потом продолжает:
- Допрашивал. Тогда главным антикоррупционером числился. Очки набирал, и ступеньки по трупам выстраивал...
Прерывается.
- О, наконец, пришла.
Это он своей продавщице.
- Я записал, что продано.
Машет рукой, мол - пошли. Выходим на площадку перед универмагом. Снег. Медленные пушинки. Обувь слегка скользит.
- Сижу там, в американке, месяцев шесть уже или меньше. Предупредили - придет. Типа - готовиться. Ну и вопросы разные, когда зашел - что, зачем, почему, кто главный. Вроде, крутой следак. Ты же знаешь нашего. Помело. На предшественника намекал, по будущим выборам. Материал нужен. Но мы уже все рассказали. Только читаем и спим. И ждем, что будет.
Улыбается.
- Ты же в торговле работал? - говорю.
Это для сращивания эпизодов. Разомкнутых предложений.
- Да, директором универсама.
- Чего ушел?
- Ушел, ушел. Дело появилось
Не хочет говорить и не надо. Лезть в душу не мое.
- Пошли в кафе, - говорит, - Мороженное съедим.
- Зимой?
- Оно теплое. Веселее, чем на улице.
Мороженное на самом деле не холодное. Из автомата в металлических подставках.
- Зимой лучше водка, - говорю.
- Не пью. Завязал после того.
Заказываю.
Водка, мороженое ложечкой. Потом водка и снова мороженое. Первый раз так закусываю.
- Почему из универсама ушел?
Это он сам с собой. Задумался.
Пропущенный вопрос и ответ к нему. Это как проба вина перед заказом. Видел в кино.
- Позвали ушлые люди директором в маленький магазин. Незаметный такой. Знаешь частный сектор на "шариках"?
- Примерно. Он большой, частник.
- Там. Между проспектом и озером. Еще автобус семидесятка ходит.
Семидесятку знаю. И маршрут представляю. Есть там незаметный магазин.
- Возле развязки в виде неправильной площадки? - спрашиваю.
- Да. И ушлые люди вовсе не чужие. Хорошие друзья. Проверенные. Оборотов чепуха. Какие обороты в одноэтажной деревяшке. Там дома послевоенные, обложенные кирпичом. Людей по пальцам. Тишина.
Молчу. Слова лишние. Зачем подталкивать откровения.
- Водку гоняли фурами. В магазинах дефицит, разгар перестройки, а мы фурами. В Россию. Товарчик премьера, под которого претендент рыл. Ну, ты знаешь. Много водки. От магазина. Тот, лишь ширма.
Опять пальцем в потолок тычет.
- Нас уже вели. Это потом, в американке узнал. Копали под главного. Не из наших, конечно. Под самого главного. Кланы работали. Мы пешки.
Забывает про мороженное.
- Тает, - говорю.
- Черт с ним. Взяли всех сразу и в американку. И допросы, и бумаг куча.
- От тюрьмы и от сумы.
Какой еще трафарет нужно сказать не прошедшему через эту топку?
- Ну, да.
Пустые слова не раздражают. Может и обижается на жизнь, но не громко. Так, чтобы другие не слышали.
- Год отсидел. Повезло.
Даже не знаю, хорошо это или плохо год? С точки зрения масштабов. И в чем повезло? Но он продолжает:
- Умер один из наших. Прямо там, в американке. Через семь месяцев. Инфаркт. Не выдержал. Ну, мы на него и стали валить, мол, главный, мол, все он, мы не знали, а когда поняли все, было поздно.
Переживает за того, с инфарктом.
- Думаю, простит. Ему уже все равно. А нас выручил. Спасибо ему. Если можно так сказать. Загремели бы, на полную. Дали по семь лет с конфискацией. Ну, мы там подмазали, в суде, сам понимаешь. В общем, семь лет с отсрочкой. Выпустили. Работать официально не могу. Платить этому государству не буду. Вот и держу ларек, то есть жена. На ней все.
Смеется. Но как-то неестественно. Так происходит когда грустно, когда много вопросов, на которые нет ответа.
- Как бы сам виноват.
- Ну, да. Но платить глупо. Тем более этот инициировал, нашу посадку, самый главный. Они все там воруют, но находят стрелочников.
Про стрелочников понятно. Закрываю глаза, возникают силуэты в оранжевых жилетках и промасленных робах. Идут вдоль рельс, смотрят. Молоточком - тук, тук.
- А что тот премьер?
- Живой. Не знаешь, что ли?!
Удивляется.
- Пишет мемуары.
Не плачется. Принимает все, как есть. Прошлое не вернешь, можно лишь препарировать, с тем, кто свой и готов слушать. А если вернуть? Точно не пошел бы в ту ловушку. Громкие имена, гарантии неприкосновенности. Они до поры до времени. Ну и заработок, конечно. Это тоже работа - гонять премьерские фуры. Кто-то должен гонять эти фуры. А потом быть услышанным. Без сочувствия, просто услышанным, как книгу в середине раскрыть. Все хотят быть услышанными, только круг слушателей разный. А если бы все проскочило? Не было бы этого ларька, продавщицы в толстом спортивном костюме, с перекурами на улице. Мир был бы другим.
- Надоели облавы судебных приставов, - говорит, - Тогда всю мебель и электронику по соседям. Хорошо, что есть свои люди, предупреждают. Но это не часто, раз - два в год. Вот так и живу.
На улице темно, зима. Скоро новый год и люди торопятся сделать покупки.