Санта-Лючия
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Молодой и талантливый паренек из Одессы встречается с Энрико Карузо. Карузо восхищается голосом юноши и приглашает его к себе в Италию. Но жизнь преподносит сюрпризы...
|
Санта-Лючия
Санта-Лючия - предместье Неаполя.
Здесь 27 марта 1873 года родился
великий итальянский певец
Энрико Карузо
Молдаванка - предместье Одессы...
Памяти моего отчима Васильева Михаила Павловича
Эту историю мне рассказал отец, а он узнал обо всем этом от старого скрипача одесского оперного театра - Битмана Осипа Давидовича, которому она досталась по наследству от Давида Осиповича, поведанного ему, в свою очередь, очевидцем и участником всех событий - Осипом Давидовичем - скрипачом портового кабака. От деда к внуку и от него через отца к сыну. То есть, пять человек по цепочке передавали из уст в уста драму, происходившую в начале прошлого века в России, Италии и в Америке и на мне все, до этого момента, остановилось. Логика подсказывала, что я должен рассказать сыну, а он, как сам решит. Но я сделаю по-другому: запишу в виде повести, и пусть мой наследник и многие другие узнают об удивительных людях, достойных чтобы их знали и помнили.
***
Совсем недавно Одесса, как впрочем, и вся Россия, переступила в новый двадцатый век. Не отстал от времени и Одесский порт. Деревянные причалы его еще помнили парусные суда предшествующего столетия, но сегодня к ним были привязаны швартовыми канатами пароходы. Красивая картина, а если посмотреть чуть выше, то можно заметить здание оперы и золотые купола собора, услышать ни с чем несравнимые звуки южного города и песню:
Плывут туманы над волной,
Покрытой бирюзой.
Стоит вдали за синевой
Наш город молодой...
Он с песнею встречает
И песней провожает.
Одесса - мама, милый город мой...
Это поет молодой паренек Павел Бойченко - учетчик бригады грузчиков, которая разгружает баржу и главный герой рассказа.
Карандаш, которым он отмечает ходки, сейчас исполняет роль дирижерской палочки. Он взмахивает ею, и хор грузчиков дружно подхватывает:
Эх, Одесса - жемчужина у моря,
Эх, Одесса, ты знала много горя,
Эх, Одесса, ты мой любимый край...
Немного не в унисон басит Сеня Гай, вожак артели:
Живи, Одесса, не унывай...
Работа подходит к концу и Семен, сбрасывая с плеча мешок и, повернувшись к грузчикам, объявляет:
- Шабаш! В кабак, ребята, за расчетом.
Вся ватага оживляется и дружно направляется к воротам порта. Весело идут, как, будто не было изнурительного дня, а Павел запевает:
На свете есть такой народ,
Он лучше всех живет,
Всегда играет и поет -
Веселый тот народ.
Попробуйте, спросите,
Вам скажут одесситы:
- такими уж нас мама родила, - басит Сеня Гай.
И все вместе:
Эх, Одесса, - не город, а невеста,
Эх, Одесса, - нет в мире лучше места.
Эх, Одесса, ты мой любимый край.
Живи, Одесса, и процветай.
***
По традиции, заведенной еще дедами, расчет за трудовой день происходил в портовом кабаке, который располагался совсем недалеко и был местом "культурного" общения всего морского люда самого низшего сословия. Но Одесса особенный город и такого рода заведения у нее необыкновенные и эта необычность определялась не только тем, что там пили, ели и общались на своем уникальном одесском языке, но всеохватывающей любовью к музыке и песням. Здесь же играл маленький оркестр и исполнял, как следовало бы ожидать, не надрывную мелодию одесских окраин, а "Полонез Огинского". Плакала и тосковала скрипка в руках старого скрипача Осипа Битмана. Но когда вся ватага весело и шумно ввалилась в
полуподвал, тонущий в сизых клубах табачного дыма, скрипач прервал мелодию и, увидев Павла, улыбнулся ему:
- Здравствуй, мой мальчик. Вы уже закончили работу?
- Здравствуйте, Осип Давыдович. Да, сейчас расчет.
- Так я приготовил тебе царский подарок, - Битман положил скрипку на пианино и достал из футляра, сложенную наподобие театральной программы, газету:
-Читай. Будешь иметь удовольствие.
- " После весьма успешных гастролей в городах: Санкт-Петербург, Москва, Рига, Киев, - прочитал Павел, - к нам в Одессу приехал молодой, но уже всемирно известный итальянский певец Энрико
Карузо. Сегодня в городском театре господин Карузо даст концерт..."
- Да, чтоб я так жил! - Павел бросился обнимать старого скрипача.
- Тихо, тихо, мой мальчик, пожалей мои старые кости. Но я должен тебя огорчить: билетов уже..., - но не успел закончить фразу, как к ним подошел Гай:
- Гуляем, Паша,- протягивая ему деньги, пробасил подошедший Сеня но, заметив огорченное лицо юноши, встревожено спросил:
- Чем дело, Паша?
- Эх, Сенечка, - ответил за Павла Битман, - Мы имеем в городе знаменитость и не имеем, как ее послушать! Все билеты у перекупщиков.
- А кто это?
- "Король" теноров - Карузо!
- Билеты будут! Это говорит вам Сеня. Но сначала, Паша, одну песню для души! Я сегодня гуляю! Человек! - Сеня громко крикнул буфетчику, - Накрыть стол!
Глаза Павла загорелись надеждой:
- Хорошо, я спою. Что хочешь?
- Мою любимую. Ша, люди! - прогремел Сеня в зал, перекрывая шум, - Паша будет петь! - и направился к столику.
Осип Давыдович взял скрипку, подождал, пока Павел откашляется, повернулся к музыкантам, взмахнул смычком, и над притихшим залом полилась грустная мелодия о несчастной любви ямщика:
Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силенку...
Сеня налил стакан водки, опрокинул его в себя и, подперев голову руками, стал тихо шевелить губами в такт песни, которую чистым и красивым голосом исполнял Павел:
- Любил я в то время девчонку...
Да, это был голос первоклассного природного тенора.
- Куда ни поеду, куда ни пойду,
А к ней забегу на минутку...
Зал заворожен, и только пьяненький матрос за соседним с Гаем столиком попытался встать, но тяжелая рука Сени пригвоздила его к стулу.
- А сердце болит и болит у меня,
Как будто с ней век не видался...
- плывет над залом.
Матросик, с пьяным упорством, вознамерился было что-то сказать, но
Гай оборвал его:
- Ша, жлоб! Не мешай людям слушать! Закрой пасть, а то я помогу тебе это сделать, - огромный кулак Семена закрыл ему почти все лицо и пьянчужка испуганно затих.
Под снегом же, братцы, лежала она,
Закрылися карие очи.
Налейте скорее стакан мне вина,
Рассказывать больше, нет мочи!
Любимая песня растрогала Гая до слез, а матросик, увидев это, со страдальческим лицом что-то стал нашептывать ему на ухо.
- Пошел вон, болван! - взбесился Сеня и тот, подхватив штаны, стрелой вылетел в дверь.
***
Оперный театр Одессы, построенный, вернее перестроенный в 1887 году и являющийся первым по красоте в Европе (так говорят одесситы), сегодня переживал третье рождение: на его подмостках давал концерт великий итальянский певец Энрико Карузо. Во все времена, как сегодня, так и в те далекие годы, на такие представления билеты раскупались мгновенно, поэтому в кассах их, понятно, не было. Но перекупщики имеют их и торгуют по взвинченным ценам. Вот и одного из них в канотье и модном костюме окружила толпа студентов, но узнав, сколько это стоит, они разочарованно отошли от него и, сбившись в кружок, стали подсчитывать деньги. Более богатые граждане, скрепя сердце, постепенно покупают возможность послушать итальянского тенора.
Все бы так и было, но тут к спекулянту подошли посетители кабачка во главе с Сеней Гаем.
- Ты меня знаешь, - ласково пробасил Сеня, положив ему руку на плечо.
- Сенечка, да кто же вас не знает, - заюлило "канотье".
- Ну, так вот, мы хотим слушать Карузо, - широким жестом Сеня показал на всю компанию.
- Сенечка, у меня только двадцать.
- Беру все, - Сеня и, забрав у перекупщика билеты, сунул ему в руки кредитки и, сделав шаг в сторону, он на мгновение остановился и, подумав, отрывал от пачки один билет, подал его широким жестом растерянному перекупщику:
- Это тебе от нас, презент.
Ошалевший перекупщик, растерянно посмотрел то на кредитки, то на билет и, глубокомысленно хмыкнув, сказал:
- Мне это надо, иметь бульён?
- Вот, пожалуйста, нам восемь, - протягивая смятые кредитки и мелочь, скороговоркой выдохнул подбежавший студент.
- Поздно, господа, фирма лопнула. Иду оплакивать убытки, - перекупщик, лихо, сунув двумя пальцами билет в нагрудный карман и, помахивая тросточкой, двинулся, виляя кормой, к театру...
***
Разношерстная публика Одессы, попавшая в тот вечер на Карузо, очарована его изумительным пением. После каждой песни зал взрывался аплодисментами, и особенно неистовствовала галерка, на которой расположилась вместе со студентами и рабочей молодежью, компания Семена Гая. Его огромные ладони бухали как литавры, а рядом с ним через кресло, с горящими глазами, как заколдованный, молча, сидел Павел (читатель должен понять, что творилось в душе юноши). А старый скрипач, отлучившийся куда-то, вернулся на свое место.
- Вот, достал, - усаживаясь и запыхавшись, сказал он.
- Что? - не поворачиваясь, как во сне, спросил Павел.
- Клавир. Я за него отдал последнюю фамильную ценность,- скрипач, показал на жилет, где раньше была цепочка. А в это время на сцену вышел конферансье и объявил:
- Неаполитанская песня Санта-Лючия!
Зал замер, и оркестр начал играть вступление.
- Послушайте, папаша, что такое Санта-Лючия? - пробасил у него над ухом Сеня.
- Санта-Лючия в Неаполе, это то, что Молдаванка в Одессе.
- Ага, понял, Молдаванка.
А со сцены, то, замирая где-то на трагических нотах, то звеня, звучал голос певца и зал слушал, затаив дыхание.
- Санта-Лючия, Санта-Лючия, - песня заполнила своды зала, сердца и души одесситов...
***
Отец, рассказывая мне эту историю, говорил, что хочет не только написать ее, но и озвучить голосом этого удивительного одесского самородка. Но он не понимал как это сделать. Сегодня, разбирая архивы отца, я натолкнулся на одну ссылку, которая вела в Чикаго, где...
Впрочем, я забегаю далеко вперед и если начну вводить вас в курс дела прямо сейчас, то вы и закончите читать, а это не входит в мои планы. Сохраним интригу.
Тогда же, после концерта великого Энрико Карузо, жители ночной Одессы и, особенно Молдаванки, могли своим ушами слышать другой, не менее красивый голос своего земляка Павла Бойченко. И они это делали.
Под песню Санта-Лючия вся бригада грузчиков добралась до дома Павла.
- Санта-Лючия, Санта-Лючия, - допел Павел, а Сеня Гай, умиляясь, своим басом, произнес:
- Похоже, чтоб мне провалиться, похоже.
- Перестань драть горло, босяк! Может, ты мне скажешь, который час? - тоже громко и тоже басом, но не понятно к сыну или к Сене, обратилась мадам Бойченко.
- Послушайте, мама, мы были в опере и имели там слушать Карузо, - с восторгом попытался объяснить свое настроение Павел.
- Добрые люди, посмотрите на этого психа? Он не имеет, что кушать, но хочет слушать какую-то оперу и какого-то Крузо?
- Карузо, Энрико Карузо, мама! Это великий певец...
- Нет, вы посмотрите на этого босяка, - мадам Бойченко, с возмущением приступила к воспитанию сына, но не смогла закончить фразу, которую лично мне, дослушать, очень бы хотелось. Но Сеня Гай сказал:
- Ша! - а старый скрипач продолжил:
- Эх, мадам, вы до слез должны быть счастливы. Ваш мальчик не босяк, ваш мальчик понимает искусство. Настоящее искусство, мадам.
- Ах, господин Битман, вы играете на всех свадьбах, вы пиликаете целый день в кабачке и до сих пор вы не Попуда* и даже не Маразли*.
- Это верно, мадам, денег у меня меньше, чем у Асвадурова*, но в них ли счастье? А я счастлив, мадам, я нужен людям. Моя скрипка утешает их в горе. Она веселит их сердца в праздники.
- У вашего сына голос. Это я вам говорю, - вмешался Сеня.
- Да, мадам. У вашего сына талант. Вы обязательно должны показать его господину Карузо, пока он в Одессе.
- Ах, не морочьте голову. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Вы обязательно должны показать его, мадам, - компания стала расходиться по домам, и ночной город стал переходить от начальной дремоты к крепкому сну. Именно к такому, которым могут спать только одесситы. А сны им снились на родном южном выговоре с юмором и исключительно цветные: в черно-белом изображении сны бывают в других городах. Замечено, что даже приезжие в первую же ночь начинали просматривать цветные сны, выговор и юмор появлялись после третьей ночи.
***
Я бывал в Одессе и очень рад этому обстоятельству, потому, что когда я писал эти строки, то очень образно представлял себя стоящим на Дерибасовской и наблюдающим за рослой и пестро одетой женщиной, которая проходила мимо меня. За ней в клетчатом поношенном пиджаке и шляпе-канотье, я видел Павла.
Около гостиницы "Пассаж" мама и сын остановились и внимательно начинали осматривать осанистого швейцара, который, как бдительный страж охранял покой постояльцев, проходящих сквозь вертящуюся дверь. Скучно ему было, дверь сама вертится и чаевые уплывают мимо него с каждым вошедшим или вышедшим посетителем. Поэтому, вопрос мадам Бойченко:
- Будьте настолько любезны, сказать, у вас тут не проживает иностранный певец господин Карузо? - был воспринят с интересом и надеждой.
- Никак нет, не проживает, - после некоторой паузы, сообразив, что ничего не получит, важно изрек швейцар и потом сварливым тоном добавил, - И что это все ищут господина Карузо? Можно подумать, что в Одессе нет хороших певцов. Чем хуже наш Ковалевский? Или Фредолини? С ума все посходили от этого Карузо!
- Мне по другому делу, совсем по другому. По особому.
- Пусть по-другому, но Карузо у нас не проживает, мадам!
Разочаровано, но все, же вежливо, мадам Бойченко и Павел попрощались со швейцаром и пошли дальше.
Около гостиницы "ИмпериалЪ" повторилась та же сцена с коротким диалогом и прощанием со швейцаром.
Страж дверей гостиницы "Франция" развел руками.
У "Лондонской" было молчаливое - нет, показанное головой.
- Не у вас ли, господин швейцар, проживает господин Карузо? - без всякой надежды спросила Бойченко швейцара гостиницы "Бристоль"
- Господин Карузо? Допустим, проживает. А зачем он вам нужен? Передать букет цветов или коробку халвы? Так я могу вас огорчить. Мадам, ему наплевать на ваши цветы и вашу халву. Он миллионер! - швейцар, многозначительно поднял палец.
- Что вы такое говорите, господин швейцар! - всплеснула руками мадам Бойченко. - Я имею к нему серьезное дело. У меня сын! Видите его? У него богатый голос, чтоб я не сошла с этого места!
- Что же вы хотите от господина Карузо?
- Ничего особенного. Я хочу, чтобы он послушал моего Пашку и сказал: это голос или так себе?
- А-а, понимаю. Но вам лучше обратиться к нашим. Мало ли их у нас?
- Уже обращались! Одни говорят, что с таким голосом можно заработать мильён, другие - с таким голосом надо торговать мороженым на большом фонтане или газетами на Дерибасовской. А я хочу знать правду.
- Хм, - многозначительно издал швейцар и я, стоящий рядом и наблюдающий за ними, мысленно, понятно, это услышал, - Я вам устрою свидание с господином Карузо. Говорю, значит, устрою. Вы поняли, мадам? Но ваше "спасибо" мне не нужно.
- Я понимаю, - мадам Бойченко посмотрела в мою сторону и, не увидев меня, пошарила в измятом парчовом редикюльчике, достала несколько серебряных монет и сунула их в руку швейцара.
***
Я сравнил размеры чаевых для швейцаров того времени и нынешних дней и пришел к неожиданному выводу: тогда работать было в три раза выгодней. Поэтому очень хорошо понимаю блюстителя входа в гостиницу "Бристоль", открывшего двери мадам Бойченко и ее сыну, одновременно, при этом, вежливо поклонившегося.
В вестибюле было прохладно и уютно. Консольные часы с шипом, только что пробили три четверти одиннадцатого, и этот звук заставил вздрогнуть нашу парочку, скромно расположившуюся на диванчике в стиле "третьей волны русского рококо" и одновременно посмотреть в сторону входной двери. Однако ухо швейцара осталось неподвижным или правильнее сказать: он ухом не повел.
Часовая стрелка, следуя за минутной, ровно в двенадцать догнала ее и, в этот момент, с первым ударом, на широкой лестнице появилось двое: стройный молодой человек и приземистый брюнет. Весело болтая и темпераментно жестикулируя, они проследовали в кафе. Швейцар, проводив их взглядом, вернул его, взгляд, в сторону мадам Бойченко и многозначительно кивнул ей.
Мадам резко вскочила, потянула сына за руку, да так, что чуть не оторвала рукав единственного и пасхального пиджака.
- Стойте, мама, не торопитесь быстро, пусть сядут за столик, - Павел немного погасил неуемный темперамент любящей родительницы.
В это же время, в кафе, уже знакомая нам парочка - Энрико Карузо и его аккомпаниатор Ранелли, выбрали столик в углу зала и приступили к обсуждению меню, смешно произнося название русских блюд.
Павел робко приблизился к ним:
- Пардон, мосье, я очень извиняюсь, - смущенно и почему-то на смеси русских и французских слов, обратился он к Карузо.
Тот поднял голову и, увидев умоляющую улыбку юноши, доброжелательно улыбнулся ему в ответ.
- Я очень извиняюсь, - продолжал твердить Павел.
Карузо, посмотрев на своего товарища, который недоуменно пожал плечами, развел руками, как бы показывая:
- Мол, извините, не понимаю.
Все бы и закончилось взаимным непониманием, если бы из-за соседнего столика не поднялся моряк в белом кителе, не подошел к ним и, поздоровавшись на чистейшем итальянском, не предложил свои услуги.
- Вот, спасибо, господин капитан, - обрадовалась мамаша, - Дай вам бог здоровья. А то просто беда с этими иностранцами, - сказал она так, как будто каждый день общалась с ними.
- Говорите, я переведу, - моряк присел за стол, следуя приглашению. Мать и сын сесть не решились и продолжали скромно стоять рядом.
- Что ж, говорите, чего вы от них хотите.
- Я привела к господину Карузо своего сына. Вот он стоит. Он у меня, понимаете, поет и поет, верьте мне, совсем не плохо. Если бы вы слыхали, господин капитан, как он поет...
- Короче, чего вы от него хотите?
- Я хочу, передайте ему, чтобы он послушал моего Пашку и честно сказал: у него голос или босяцкий крик? Я хочу знать?
Все то же самое, но на итальянском языке, голосом моряка, услышали Карузо и Ранелли.
Немного пошептавшись с Ранелли и смеясь, Карузо что-то сказал капитану.
- Сеньор артист согласен послушать вашего сына, - перевел тот, - Он предлагает спеть сейчас, тут же.
Мадам Бойченко изумленно посмотрела на сына.
- Ты слышишь, Паша, он хочет, что бы ты спел тут же, на месте.
Они какие-то сумасшедшие, эти итальянцы, ей-богу!
- Ну что ж, могу здесь, мне все равно. Что ему спеть?
- Что хочешь, то и пой! Спой "Эх, Одесса - жемчужина у моря" или "На Молдаванке музыка играла"...
- С ума ты сошла! Великому певцу петь про Молдаванку! Я знаю, что петь!
Павел откашлялся, как настоящий певец, выставил вперед левую ногу, откинул голову и запел: "Вернись в Сорренто".
Вот, именно, на этом месте, я предлагаю вам закрыть глаза и послушать великолепное пение Павла Бойченко. Затем представить себе ощущения, которые испытали люди, находившиеся в зале. Для полноты картины, я перенесу вас в нынешние дни на конкурс домохозяек, проходивший в Шотландии. Помните, непримечательную Сьюзен Бойль, которая привела в восторг жюри с первого момента, как только они услышали ее пение.
Так было и тогда.
Первыми пришли в себя оркестранты и, сначала, робко, а потом увереннее они подхватили мелодию этой замечательной песни.
Брови у Ранелли поползли вверх, а когда голос Павла начинал звенеть на высоких нотах, то и Карузо не смог скрыть своего восторга.