Несколько следующих после разговора с Жиббо недель Клементина металась в сомнениях. От любви к ненависти, от счастья к бесконечному, сжирающему все ее силы, страху. Не раз засыпала, уткнувшись лицом в мокрую от пролитых слез подушку. Не раз мечтала о том, чтобы случилось нечто, - она боялась давать этому "нечто" название, - что освободило бы ее от ребенка, что рос в ней.
Жиббо качала укоризненно головой. Отец Жозеф временами брал ее за руку, приводил в часовню. Она молилась истово, до изнеможения.
Ничто не приносило ей успокоения.
Днями она держалась. Выступала горделиво, держала голову высоко, говорила немного, но значительно. Старалась выглядеть спокойной.
Во второй половине дня уходила из замка. Шла к Жиббо. Пробиралась по мерзлым тропинкам, открывала скрипучую дверь, усаживалась посреди дома на покрытую волчьей шкурой деревянную колоду. Если хозяйки не было - ждала. Та приходила, готовила отвары, поила ими Клементину. Выслушивала ее. Не прерывала, когда, не выдерживая внутреннего напряжения, Клементина возвышала голос.
И в тот день, измученная, Клементина не удержала слез.
- Как ты не понимаешь?! - кричала она Жиббо. - Как не понимаешь?! Как жить мне теперь с чувством вины! Как вынести то, что мой ребенок из-за меня станет изгоем! Будет бесконечно подвергаться незаслуженным унижениям! Он...
- Она.
- Что?
- Не он - она, - повторила Жиббо, наливая в кружку очередную порцию успокаивающего отвара. - Пей.
- Какая разница? - устало качнула головой Клементина. - Он... Она... должна была быть счастлива, любима, окружена любимыми людьми. А вместо этого...
- Почему ты думаешь, что будет по-другому?
Клементина замерла, обхватив ладонями кружку. Грела руки. Собиралась с силами.
- Ты не понимаешь... - обреченно прошептала.
- Это ты не понимаешь, детка. Чья любовь нужна ребенку больше, чем любовь матери? Не будешь любить ее ты - не будет любить никто. Сумеешь найти в себе силы - все сложится как надо.
Жиббо говорила и видела, что речи ее не доходят до разума молодой женщины. Понимала, но продолжала говорить. Надеялась, что прорастут, когда придет время, слова, дадут нужные всходы.
Так и случилось.
Однажды, спускаясь поутру в нижний зал, как на стену, натолкнулась Клементина на стыдливо-презрительный взгляд, которым окинул де Ларош ее растущий живот. Не сумел скрыть, не успел опустить глаза.
Ни увещевания отца Жозефа, ни успокоительные отвары Жиббо, ни спокойная деловитость Терезы, ни нежность Пюльшери не оказывали на нее такого воздействия, как этот, брошенный вскользь, взгляд.
Гнев, родившийся в этот момент в ее душе, стал тем самым противовесом, которого не хватало Клементине, чтобы почувствовать свою силу. Гнев и презрение - за ханжеское малодушие, проявленное молодым мужчиной.
Вот тут и всплыло откуда-то из глубин, растеклось по ее сердцу, затопило всю ее целиком горячее чувство любви к маленькому, растущему в ней, с каждым днем толкающемуся все сильнее, комочку.
"Не будешь любить ее ты - не будет любить никто", - услышала снова.
"Кто, кроме меня?.." - подумала.
С этого момента все переменилось. Страхи еще, случалось, терзали ее по ночам. Но она больше не сомневалась, что будет любить девочку сильнее, чем все прочие матери на свете - за себя, за несуществующего отца, за всех тех, кто, как и Ансельм де Ларош, будут считать ее незаконнорожденную дочь недостойной любви и сочувствия.
Жестокие сны по-прежнему являли ей то образ смуглолицего мужчины, с нежностью и желанием глядящего на нее, то суровое, отчужденное лицо мужа. Она просыпалась, плакала тихо, вспоминая уютные объятия, в которых ей было так тепло и спокойно.
"Нет ничего глупее этих воспоминаний, - думала Клементина днями, когда восставшее из-за горизонта солнце прогоняло ночные кошмары. - Нельзя награждать людей вымышленными добродетелями".
Но с некоторых пор она стала признавать, что в большинстве случаев предпочла бы холодной учтивости Филиппа необузданную страстность и резкость Одижо. Все, что угодно, только не упрятанное за вежливость безразличие.
Клементина готовилась к приезду мужа. Боялась. Говорила себе, что этого не избежать, и все равно боялась. Успокаивалась сказанным когда-то Филиппом: "Наш брак - фикция".
Он был так сердит в тот раз.
- Оставьте меня, сударыня! - кричал. - Оставьте! И не смейте меня упрекать. У вас нет на это права. Наш брак - фикция. Вы желали вернуться во Францию - я дал вам такую возможность. Все прочие мои дела вас не касаются.
Клементина приняла это к сведению и никогда больше не упрекала Филиппа за разгульную жизнь. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы он злоупотреблял ее терпением. Две-три короткие интрижки, о которых она знала, не слишком отягощали ее сердце.
- Считайте наш брак деловым соглашением, - сказал тогда Филипп.
С того дня она старалась думать об их супружестве именно так.
И теперь, вспоминая об этом, надеялась, что все так или иначе обойдется.
Когда за окном раздался шум, и Клементина подошла к окну, она готова была увидеть Филиппа.
Взглянула вниз. Почувствовала, как отхлынувшая было от сердца кровь, вдруг вскипела, потекла по венам с бешеной скоростью, застучала в висках. У нее запылали уши.
Первую фигуру она узнала сразу. Второй всадник показался ей знакомым, но кто он и где она могла его видеть - Клементина припомнить не могла. Да и не старалась особенно.
Обретя способность дышать, отошла от окна, села на краешек кровати, закрыла лицо ладонями.
Она не может... не хочет его видеть.
Разве не достаточно ей отчужденной вежливости двух ее несменяемых охранителей - де Лароша и де Бриссака? Однажды, несколько месяцев назад, они оба, будто сговорившись, словно надоевшее платье, сменили свою пылкую влюбленность на безупречную вежливость - самую совершенную из форм пренебрежения. Для Клементины эти перемены оказались мучительны. И она, не имея возможности окончательно оградить себя от ставшего неприятным для обеих сторон общения, свела его к минимуму. Выходила из комнаты только тогда, когда это было необходимо. Заговаривала с ними только в том случае, если обойтись без этого не могла.
Но что может заставить ее сейчас встретиться еще и с этим человеком? Что может заставить ее терпеть еще и его презрение?
Клементина вспомнила его улыбку, взгляд, насмешливый излом бровей. Замотала головой, когда Тереза только вошла в комнату.
- Нет, я не хочу его видеть.
- Госпожа, - Тереза подошла к ней близко, присела, заглянула в лицо. - Госпожа, господин Мориньер просит вас принять его. Говорит, что привез вам письмо от графа де Грасьен. И там еще какой-то господин... Вам нужно выйти к гостям.
Клементина схватила Терезу за руку, хотела как будто что-то сказать. Потом выпустила руку, поднялась.
- Хорошо. Подай мне накидку.
Та, подумала она, хоть немного скроет ее полноту.
Набросила на плечи. Потом дернула плечом, зло сбросила накидку на пол.
Она пойдет так. Незачем стыдливо прикрывать то, что все равно не окажется незамеченным.
Взглянула на себя в зеркало. Лицо ее пылало. Она попыталась улыбнуться, хоть как-то смягчить выражение глаз. Ничего не получалось. Прекратив бесплодные попытки, Клементина вышла из своей комнаты.
Внизу, в зале, собрались почти все обитатели замка. Даже Аннет с Бертиль примчались с кухни, чтобы поздороваться с гостями. Нечего говорить, что и Пюльшери, которая передвигалась все с большим трудом, тоже вышла, покряхтывая, в зал, и теперь с любовью и нежностью вглядывалась в лицо Мориньера - из худощавого, бедового мальчишки превратившегося в такого большого и сильного мужчину.
Спускаясь, Клементина слышала, как Пюльшери жаловалась на промозглую, неустойчивую погоду, из-за которой ее старые кости болят пуще прежнего. А Мориньер, она видела, держал старуху за руку, слегка поглаживая морщинистые, искривленные болезнью пальцы.
Когда Клементина вошла в зал, Мориньер с гостем шагнули в ее сторону, готовясь приветствовать ее поклоном.
Она обвела беглым взглядом собравшихся. Еле справилась с охватившей ее яростью, заметив, с каким небрежно-безразличным видом выстроились у стены Ларош с Бриссаком. Держались с демонстративной холодностью. Не сводили взглядов с нее и гостей, при этом тихо, не глядя друг на друга, о чем-то переговаривались между собой.
Заметил это и Мориньер. О причинах долго гадать ему не пришлось.
Увидев Клементину, он на секунду замер. Только брови взлетели вверх, выдавая его короткое замешательство.
Затем склонился перед ней, безразлично скользнув взглядом по ее располневшей фигуре. Едва заметно улыбнулся, отметив ее нарочито выпяченный живот и агрессивно сжатые губы. Представил своего попутчика.
- Это Жак Обрэ - мой друг и верный помощник, - сказал.
Клементина, взглянув на незнакомца, вспомнила: это именно его видела она в воротах замка накануне той ее несчастливой поездки домой. Тогда он показался ей более низким и коренастым. Теперь же она видела, что он лишь немногим ниже Мориньера. И в лице его, несмотря на резкость черт, было что-то детское. Он глядел на нее открыто и тепло.
- Вы много времени проводите на море, господин Обрэ? - спросила она, сама не зная почему.
Мориньер с новым ее знакомцем с удивлением переглянулись.
- Да, мадам, - ответил Обрэ. - Большую часть моей жизни.
- Я давно не видела моря, - сказала она тихо. - Иногда оно мне снится.
Подошла ближе, пригласила гостей присесть к камину.
Жак Обрэ незамедлительно последовал ее приглашению. Опустился в кресло, протянул к огню руки.
Мориньер же задержался:
- Я привез вам письмо, сударыня, - сказал.
Подавая ей бумагу, коснулся ледяных, слегка дрожащих пальцев.
Он видел, каких сил ей сейчас стоило внешнее спокойствие, и оценил это.
- У вас есть, что передать мне на словах, господин де Мориньер?
Он на мгновение задержался с ответом. Размышлял.
- Нет, графиня, это все, - ответил, наконец.
Клементина заметила паузу. Но не придала ей значения.
- Вы ведь останетесь на ночь, господа? - спросила, не отводя взгляда от его лица.
- Если позволите, - ответил без улыбки. - Нас с господином Обрэ ждет долгий путь.
Она кивнула. Взглянула на Мари и Терезу. Те поняли, бросились наверх.
- Располагайтесь, господа. Присядьте к огню, господин де Мориньер, - сказала. - Ужин скоро подадут. А мне позвольте удалиться. Мне не терпится прочесть письмо, что вы привезли.
Она повернулась и царственной походкой вышла из зала. Мориньер насмешливо оглядел потерявшие вдруг всякий лоск фигуры охраняющих замок мужчин.
"Судя по вашим физиономиям, дорогие мои, - он неторопливо обшарил их взглядом, - ни один из вас не является отцом ожидаемого младенца.
И, уж совершенно непонятно почему, он испытал от этого облегчение.
*
Обитатели замка потихоньку разошлись по своим делам.
Аннет с девушками-помощницами вернулась на кухню - с ужином опаздывать было нельзя. Ларош с Бриссаком отправились на ежевечерний обход замка. Ушла в свою комнату и Пюльшери.
В последнее время на нее все меньше возлагалось домашних забот. Единственное, что Пюльшери по-прежнему делала ежеутренне - приносила кружку молока госпоже, чтобы та выпила ее, не поднимаясь с постели. Клементина пыталась протестовать, но Пюльшери была непреклонна.
Заходил Перье. Заглянул "на огонек" отец Жозеф - перекинулся парой слов с гостями и отправился опять к себе.
В замке снова стало тихо.
- Что-то не так, монсеньор? - спросил Жак Обрэ, глядя на уставившегося в огонь Мориньера.
Тот сидел в кресле неподвижно уже с четверть часа.
- Все в порядке, Жак, - ответил Мориньер ровно. - Все в порядке. Сегодня отдохнем. Завтра до полудня отправимся дальше.
Поднялся. Наткнулся взглядом на лежащее на краю каминной доски огниво. Взял его, повертел, положил обратно.
- Отдыхай. Я сейчас вернусь.
Прошел по коридору, свернул в крыло, где жила прислуга. Постучал. Услышав приглашение, толкнул дверь.
- Заходи, сынок, - встретил его старушечий голос. - Я знала, что ты заглянешь ко мне.
Он прошел в комнату. Сел на табурет.
- Рассказывай, - повелел.
*
Слушал, не перебивал.
Только однажды, когда Пюльшери сказала:
- Он, конечно, совсем не соперник нашему господину. Попроще. Манеры не те. Наш граф - настоящий мужчина. Серьезный, уверенный. Хозяин. А тот - совсем мальчик. Горячий, несдержанный. Но искренний, да. Искренний и открытый.
Усмехнулся:
- Искренний и открытый? А ты говоришь - не соперник...
Поднялся. Сделал шаг к двери. Пюльшери засеменила за ним. Ухватила за рукав, удерживая:
- Ты не осуждай ее, сынок, - сказала. - Не осуждай. Не все, что выглядит аморально, таким является.
Он положил ладонь на руку старухи.
- Мораль, приличие... - все это слова не из моего лексикона, няня. Доброй ночи.