Сверху, над улицами, мельтешение огней, под ногами триболы. Прогулка, пары горючих жидкостей. Ходы червей в подгнившей мякоти, обложенные камнем со всех сторон. Червям не уйти, руки за спину, харей в капот, кольчатые, молчать. Сверху ворочаются огни, дьявольски мутные, как глаза алкоголика, лейси-блю. Совпадений не бывает; выгуливая свою декадентскую печень, смотри по сторонам, не в точку, откуда совпадение должно появиться, оно ведь не заставит ждать. А под ногами триболы, а пальтишко-то - униформ, унисекс, абстрагировано до саги, капитан гибнет вместе с кораблём. А здесь у нас подготовка к праздникам, трупы ёлок, воткнутые в каждую дырку, флоронекрофилия. Скидывай балласт соединительных ради добавки новых корневищ.

 - Бар в наличии, поднимемся, - говорит без смущения на глаголе, не выпячивая таблицу мер и весов, ровно говорит, "возьмите ваши покупки и сдачу".

 Над улицами крошит породы небес буровая установка INN. Чуть ниже кислотно подёргивает -lia. Очень мало белка в твоём глазу. Кажется, из колодцев скоро выползут дубликаты Сады Абэ, выползут прямо из зрачков, чтобы устроить эрогуро. Ты же проекция, проверка на вшивость, проказа ментальная. Клятву в чистоте помыслов - тогда, наверное, хлопнешься оземь, скинешь облик.

 Но скидываешь, конечно, обувь. В номере темно. Всё повторяется один в один. Всё повторя. Ты же проекция, скажи. Ты же, проехали.

 - Проводка, - втискивает в пальцы ледяной стакан. - С проводкой что-то.

 Пьёт умело. Пока угощал - из нормальной тары, теперь - из горла, привычно пьёт. Запивает, в общем.

 - Хочешь починить? - спрашивает потом. - А меня хочешь, - давится трухой застарелого, - починить? Вот она, деформация: ребро сломано, Адама вынули (уа-уа, привет, Адам), Ева взлетает до инфузории. Инфозории перемещаются осмысленно. Давай, активируй фантазию, циррозник. Достаточно ли выжрал, чтобы трахнуть девочку, мальчика, тумбочку? - цедит в ухо, размазывая по обоям нечто из глубин, из абиссали, где обитают только стиснутые давлением уроды.

 

 Между креслом и кроватью мусорный мешок, разрезанный вдоль. Окна закрыты. Спина дегтярная, прилип. Под ногами триболы. Спокойно, ноги на покрывале, какие триболы, спокойно.

 - Если надо, жене сообщу, - предлагают из духоты с вежливостью царей, от которой собственный пот начинает вонять разложением, - детям.

 - Не надо.

 - Тогда сыграем. Я называю буквы имени. Останови, когда солгу. Вроде шахмат или космических станций: Е-5, К-12.

 - Не помню.

 - Тогда номера.

 - Этот. Этот номер.

 - Уже лучше, - формирует курган из анчоусов на журнальном столе. - Перечисляй достижения, посчитаем.

 - Проказа. Ждёшь под любым фонарём, в любой бутылке. Проказа ты.

 - Проказник, - кадык поршнем идёт вверх и обратно.

 - Что делали?

 - Кто с кем, уточни.

 - Мы с тобой.

 - Не помню. Хотя сценариев много, воплощать в падлу. Но можно, пока трепыхаешься.

 - Остатки в мешке, значит, вынесешь.

 - Антураж, - молчит. - А что, ин вино веритас: действительно похож, раз повёлся, даже голос не смутил.

 - Уматывай отсюда, - слова образуются медленно, вскипают в носоглотке. - И мешок забери.

 - Полегче с изгнаниями, я плоть от плоти твоей.

 - Космические станции, - замедление дикое, сутки успевают истлеть до фильтра, пока вытолкнешь хоть звук, - лучше нарекать "Стеллами".

 

 Легионы в смятении, кавалерия дезориентирована, пацан тащит обратно пустой чехол, некогда вмещавший тебя, пока болид, им вызванный, свирепо воет, рассекая реку. Реку огней над улицей, пары горючих жидкостей, скидывай балласт.