С каждыми сутками светало всё раньше: ходи себе спокойно, вычисляй площадь комнат, не натыкаясь на предметы, ничего не роняя сослепу, хоть в половину третьего ходи, различай на востоке солянку облаков, которые обещают что-то, обещают, рано или поздно истаивая в алкагесте небес. Они катастрофически бесплодны, зато регулярно усеивают шипами молний гербарий горизонта, и горят там далеко деревья, а здесь свидетели этому лишь чёрная пыль на подоконниках, лишь тонкий флёр с пепелищ.
Сезон-душитель, Эк, глубина континента, чего ты хочешь, кроме как дышать старыми обоями и такими же точно примесями в дыму со смежной веранды. Чего ты хочешь, кроме как слушать шаркающие шаги Зора, без росчерков, шпаги и плаща, просто Зора, ещё одной жертвы межсуточных колебаний времени.
Стабильно в полночь Зор начинает ворочаться за стенкой, затем ковыряет оную, - Эку кажется, сосед значительно продвинулся, скоро они смогут не только переслушиваться, но и переглядываться, - извлекает из лексикона таинственные идиомы лучших лет, шлёпает на кухню, гулко запивает кеторол, тащится на воздух, проклинает воздух, уговаривает воздух, мирится с воздухом. Завтра поедет к жене рассказывать об успехе сыновей, чьих следов здешние улицы не помнят. Жена, конечно, промолчит; Зор возьмётся утверждать, будто накануне она ему снилась, вынужденные слушатели покивают в знак сочувствия.
А облака снова запитываются от незримых аккумуляторов. Кровли темны по краям, густо-фиолетовы далее, лиловы в центре. Эк, нащупав рядом очки, следует на веранду ходульно, подобно лунатику, продевает пальцы в петли плюща, ранее обвивавшего дом, как шнурки в люверсы. Эк высвобождает пальцы с целью снять очки, затем возвращает на места то и другое.
Эк не хочет бинокль. Он хочет крикнуть: "Пошли!", причём без уверенности, изгнание имеет в виду или согласие. Его гнетёт тишина, абсолютно не совместимая с теми, кто её произвёл. Цапли, фиксирует он, полчища цапель расселись крышами. Не галдя по примеру иных птиц (хотя когда над кварталами летал хоть завалящий голубь), лишь осторожно переступая с лапы на лапу. Белые цапли, известь небес, известие ли.
Днём стало понятно: остатки гнилого пруда или здание бассейна, например, гостей совершенно не интересуют. Не интересуют также добывание пищи, коммуникация, отряды пацанов, штурмующих высоту. Изредка, впрочем, стаи поднимались и, размяв крылья в кругах над лысинами скверов, занимали прежние позиции. Нескольких удалось изловить, ибо к факту поимки цапли были равнодушны. Результатами исследования "задержанных", однако, социум озадачился: особи здоровы, сообщали из лаборатории, насколько вообще способны блистать здоровьем птицы, но мы свяжемся со столичными и зарубежными коллегами, уведомляли из лаборатории.
Итак, листву привычно скручивало, горизонт привычно жёг письма, флуоресцентные чернила в них потрескивали, сетуя на адресата. Из большой обыденности сыпались малые, из малых - микронные. Но деталь с цаплями выпадала из данной системы, вызывая у Эка странное желание: отправиться к источнику молний, спросить, доколе.
Демонстрируя чудеса баланса, птицы, меж тем, дремали поблизости, и Эку чудился их коллективный бессодержательный укор. Веранда соседа вырастила треногу с подзорной трубой; теперь новоиспечённый Френкленд таращился в сумерки, поминутно восклицая: "Во дают!" Чего ему давали, оставалось загадкой.
- От греха подальше, - завидев Эка у подъезда, объяснил Зор про свой допотопный фиат.
- На самое солнце переставил.
- Обгадят, - возмутился Зор. - Прочитал, на деревьях гнёзда делают. Под деревья лучше не ставить.
- Вряд ли им гнёзда понадобятся, - вступила Кеда, вечно выпрыгивающая из замысловатых точек пространства, из-за сваленных в кучу шин, допустим.
Ладно, обувь всё-таки при ней, значит, порядок. В платье, не в костюме оленя, не в гриме Санта Муэрте по городу скачет. Сегодня, заметил Эк мимоходом, Кеда отличалась особой прелестью; случайный турист (хотя когда в окрестностях наблюдали туриста) мог бы счесть её просто инди: разводы грязи на ткани превращены в слейпниров by Cro-Magnon, жуки, до сих пор сучащие конечностями, сойдут за бусы, а плакат взывает всего-то к "необходимости восстановления космопортов Наска". За прошлый плакат Кеду изымали на пятнадцать суток, поэтому Эк сомневался в её причастности к сонму блаженных.
- Они же брак, - просветила та, оборвав ему рассуждения. - Нет, действительно думаете, они у нас транзитом? Игрит положено зимовать на Шри-Ланке или в Малайзии. Мы на пути их миграции образовались по ошибке. У нас водоёмов нет, болот нет, зачем им к нам.
- Логично, - согласился Зор.
- Вполне, - согласился Эк за компанию.
Кеда потопталась среди велосипедов во дворе и на удивление разумно оседлала женский, с низкой рамой. Догнали, задействовав Зорову развалюху, любительницу глохнуть на каждом светофоре.
- Ты куда? - Эк опустил стекло.
- Туда, - сосредоточенно вращая рулём, от чего велик бросало из стороны в сторону, откликнулась Кеда, - на Отшиб.
- Прыгай давай, - предложил Зор.
После поворота на посёлок дорога окончательно утратила чувство совести: то ухала в рытвины, ранее служившие лужами, встряхивая до кишок, то лезла на пригорки двинутым альпинистом. Часто шарабан приходилось толкать, и скоро взмыленные Эк с Зором в голос материли Кеду, её заскоки, собственное легкомыслие.
Прибыв на место, идиллически безмолвное для вечерней поры, заглянули к Зорову родственнику, но родственник, оставив на решётке гриля до углей сожжённую рыбу, запропастился куда-то. И не он один. Двери, открытые настежь, хлопали на сквозняках, собаки в праздной меланхолии болтались туда-сюда, майоликой в кронах и вклейками меж участков напоминало о себе поле рапса.
- А где все? - Зор, изучив ближайший отрезок запустения, вернулся ни с чем.
Эк качнул головой:
- Инструменты побросали...
Рухнув рядом кучей пёстрого тряпья, Кеда воткнула в волосы перо, изобразила клич индейца, согнала комара, расчесала голень до крови.
- Возвращаться надо, - подытожил Зор. - Тут ночевать нельзя.
Эк понял, чего на самом деле он боится, но поскольку Кеда повернула к ним лицо, узрел нечто страшнее страха.
- Вот если бы зажить, тогда бы зажило.
Глаза Кеды - пара фантастических осмысленностей. Эк силился прочесть, откуда она родом, отсюда или нет.
- Вот если останешься, выберем любое, с окнами от пола до потолка, без штор, с видом на сад богатый красками, - Кеда помедлила в ожидании.
- Возвращаться надо, - Зор хлопнул Эка по плечу.
- Ты ведь знаешь, что там.
Зора дёрнуло, он поискал телефон, набрал сына.
- Впотьмах паршиво вижу, - сделал попытку зацепить.
- Ну прости, - махнул Эк.
Скоро фиат скрылся за воротами, увенчанными звездой-реликтом. Кеда обхватила себя руками, покачиваясь вперёд-назад.
- Кто пишет на небе, кто жжёт деревья, - слетало с её языка, - кто ждёт, когда явишься и спросишь, почему он пишет и почему жжёт, и почему мы застыли в этой тлеющей макулатуре, как мухи в янтаре, и почему ты собрался туда, считая, что я соберусь тоже. Нет, нет, нет. Оставь меня в покое. Нет, нет, нет.
Удаляясь, Эк ещё долго слышал "нет-нет-нет", цикл за циклом. Так стучали поезда, нет-нет-нет, постоянно отрицая возможности и цели, так рассекала пергамент далей размашистая подпись бога. Эк решил: пойдёт и спросит. Пойдёт - да-да-да - и спросит.
Тонконогая игрит, взмыв из ниоткуда, сопровождала его, а потом исчезла в шелестящих ивах.