Глава 1. Пушкин, Татьяна и другие из Племени Великих
- И что же ты вспомнил, дорогой мой Василий, солнце моё непутёвое? - поинтересовалась учительница, резко открывая журнал. В голове всё перемешалось. - Как, Хабибуллин, раскрывается характер Татьяны в произведении?
Вот влип! Ну почему нельзя спросить что-нибудь попроще: что лучше, например "Sony Playstation 2" или "Sony 3", как пройти новый "Call of Duty" - я бы сразу стал отличником, да что отличником - даже медалисты приходили бы ко мне на консультации, чтобы спросить совета. А тут один геморрой... несправедливо всё это - заставлять учить, пока голова не распухнет!
В классе воцарилась привычная тишина, которая означала, что кто-то попал под экзекуцию Марьи Петровны - не самое позитивное занятие на уроке литературы, это уж точно!
Пока я лихорадочно старался придумать, нет, чего уж там - сочинить ответ, выигрывая драгоценные секунды до звонка, оглядел класс, словно надеясь найти поддержку у кого-нибудь. Куда там...
Кольцо на руке слабо засветилось светло-голубым, словно почувствовав моё напряжение. Но сейчас, увы, оно не могло мне ничем помочь: кольцо было бесполезней растаявшего мороженого, которое уронил на переменке неловкий первоклассник. И я сейчас чувствовал себя этим самым первоклассником, только вместо мороженого был журнал, в котором, я не сомневался, было слишком много пустых клеточек напротив моей фамилии...
Отчаянно оглядывая класс, я остановил взгляд на Марье Петровне, которая уже держала журнал в руках, давая понять, что время тянуть не надо. Затем поднял глаза чуть выше. Над школьной доской красовались портреты мудрецов из Племени Великих Писателей: мрачный Достоевский, задумчивый Толстой, кучерявый Пушкин и остальные, разумеется, не менее великие. Все они смотрели на меня, словно ожидая оригинального ответа. Мне даже показалось, что уголки рта Пушкина чуть тронула ироничная полуулыбка, будто он хотел сказать: "ну что, родной, пообещал выучить, а сам баклуши бил? Вот и выкручивайся теперь!"
- Характер Татьяны? Ну-у, во-первых, значение... - откашлялся, собираясь с мыслями. - Значение Татьяны в литературе сложно понять, поэтому Пушкин первый оценил всю полноту русской женщины.
На секунду в классе воцарилась тишина. Замерли все ребята за партами, даже вертлявый Колька Иванов по кличке Шут. Замерли вечно неугомонные, наглые мухи. Изображения мудрых лиц из Племени Великих Писателей застыли на портретах от изумления - так мне казалось, во всяком случае. Затем все ребята в классе дружно взорвались оглушительным хохотом, словно по команде виртуозного клоуна, который корчил жутко смешные рожи, выглядывая из-за моей спины, когда я пытался ответить на вопрос.
Марья Петровна громко засмеялась, от неожиданности даже выронив на пол мел. Класс наполнился звонким гоготом, который всё усиливался и усиливался. Наверное, даже за дверью был слышен этот смех!
Достоевский посмотрел на меня так грустно, что мне стало не по себе: столько безграничного отчаяния, столько мрачной тоски было в этом взгляде, что по спине у меня поползли трусливые мурашки. Толстой недовольно сдвинул брови, а Пушкин обижено поджал губы, будто раненый до самой глубины души, похлеще пули того самого Дантеса. Даже вечно довольный Гоголь, этот добродушный, как мне казалось, остряк, недовольно наморщил свой длинный нос, словно кто-то внезапно испортил воздух в классе.
А смех не прекращался, отзываясь гулом в моих ушах. Сердце бешено застучало, и я понял, что пропал, ведь это был, судя по тому, каким тоном Марья Петровна назвала моё имя, вопрос жизни и смерти.
"И чего они ржут все?", - подумал я, покрываясь потом. Не хотелось получать вторую двойку за неделю под конец четверти, чтобы окончательно не испортить себе Новогодние каникулы. - "Разве неправильно сказал? Эх, нужно было оригинал полистать - в сокращении и наврать могли, что с них возьмешь...".
Ну не понимал я поэзию! От стихов раскалывалась голова, как такое можно читать вообще? А пересказывать? Наверное, все поэты были лишены чувства юмора, не ходили в кино и в детстве им не давали играть в компьютерные игры, вот они и писали такие нудёвые стихи от депрессухи, когда их закрывали на чердаке, среди пауков, крыс и вонючих клопов - пусть сами учат, раз такие умные...
- Ох, Хабибуллин, чудо моё бестолковое! - Марья Петровна улыбнулась, аккуратно вытерла платочком глаза от слёз. - Ставлю тебе точку в журнал, к следующему уроку выучишь письмо Татьяны, понял?
- Понял! - быстро ответил я, чтобы учительница не передумала. Внутри словно упал тяжёлый камень, на котором было подвешено отчаянно бьющееся сердце. Кольцо на руке заблестело только мне одному заметным, успокоительным светом.
Я выдохнул и посмотрел на Марью Петровну, которая до сих пор ещё улыбалась. Достоевский снова глядел на меня с поверхности портрета, но уже не мрачно, а по-отечески укоризненно. Толстой задумчиво изучал мой дневник, словно проверяя, записал ли я домашнее задание. А Гоголь озорно подмигнул, снова улыбаясь своей лукавой ухмылкой. Даже Пушкин уже не поджимал обижено губы, а как-то немного странно смотрел на меня - в его взгляде было что-то такое, что я внутренне пообещал себе выучить всё от начала до конца!
А кольцо на руке едва заметно вспыхнуло, впитывая лёгкие искорки смеха, которые ещё кружили в классе. Я мог поклясться, что если бы не кольцо, всё вокруг казалось бы серым и скучным, а портреты на стене оставались пустыми изображениями...
Всё-таки круто, что оно попало именно ко мне. Ещё немного и у меня хватило бы на новый прыжок и тогда, клянусь костюмом Человека-паука, даже мудрецы из Племени Великих будут завидовать тому, что случится со мной!