***
о семи мостах
логическая задача
разрешается бомбардировкой
древних церквей
английским воздушным флотом
сорок четвертого августа
двадцать четвертого душной ночью
любовь моя видишь причалы пришли в запустение
в церкви твоей разорившийся балаган
и дырява крыша и кладка желтого кирпича щербата
и беспризорна и о тебе все молится молчаливый
куст шиповника над оливковыми речными волнами
а мы с тобой беседуем по ночам посмеиваясь
над вечным ты мертвая и я смертный
каждый день каждый день
каждый раз каждый день
динь дон динь дили день
жестяным хвостом поводит
джазовая русалка телефон
черный с длинным шнуром
внезапен как башенные
часы со спутниковой наводкой
точность вежливость вдовых
кайзеров луиза причалы
пришли в запустение
кладка желтого кирпича
щербата деревца тополей
и берез пробиваются и цветет
розовый куст над оливковым маслом
ленивой реки что давно не ласкает лодки
и парусники с амбициями и с грузом
корпуса медных компасов вышли
но игра продолжается Ханза всего превыше
была есть будет пока есть товар в европе
пока в воображении вертятся деньги
королева наше дело хлопок и шелк
не бумагой мы властвуем не приказом
мы сошли в темноту с экрана
чтобы больше не возвращаться
мы больше
и с т о р и и
ф и л о с о ф и и
л и т е р а т у р ы
но мы не медиумическая истерия
а в домах королева
все так же не спят ночами
на французский манер
наслушавшись соловьев комаров лягушек
в нашем городе носят зонты и шляпы
и за солнцем ездят на побережье
они счастливы королева
поперек ничего не скажешь
причала желтый кирпич щербат
жизнь прошла начинай сначала
шиповник роза
речная вода в реке
вечность невдалеке
***
если ты смотришь в стену значит должны быть тени
тени мыслимого на побелке сущего как рисунок
хрустким углем юго-восточный ветер приносит холод
в кармане карма летняя терпение пыли и нелюбовь к полетам
голые коленки трогательны как освещенные янтарем окна
чужая жизнь в теплых артериолах соблазнительна но
недоступна можешь коснуться ее и почувствовать отчуждение
можешь коснуться асфальта и помолиться Изиде можешь
нежить набухшие веки ложным холодом терпкого лимонного льда
согревая чуткие пальцы заблудившиеся в каштанах ее волос
***
время проращивает деревья
из свинца и осколков стали
пулевые дыры вода залижет
и что было пойдет как прежде
наша память благодарнее и короче
вздоха тощенького еврея
подхваченного зюйд-вестом
на остзейском песке весною
растрелянного ненароком
и в песок ушедшего телом
как отдельная атлантида
на съедение геродотам
королева это наших с тобой рук дело
королева пока ты была в отъезде
я здесь присматривал за порядком
падения дождевых капель
***
я знаю как приходит фашизм
просто как ночь приходит
утишать тощую боль утешать
существующих несуществованием
чтобы пресною стала соль
чтобы поить жаждущих жаждой
чтобы жадно глотать живых
адовой карфагенской пастью
чтобы строить на руинах
чтобы рожать мычащее мясо
чтобы немое мясо заговорило
для этого должен прийти фашизм
чтобы мертвые убивали живых
должен прийти фашизм
я вижу как он подбирается к моим ногам
мутный как ломаная мартовского прибоя
липкая тварь ложный свет черный свет
гибельное спасение пар над ретортой
круглый и мягкий как карцинома
иррациональная речь безъязыкого
юродивый одетый в лохмотья денди
королева на своем плече этим утром
я чувствую холод его дыхания
***
в аквинарии пусто
в пустоте крещение принимают
призраки призраков
и бродят в пространстве
замкнутом медной крышей
Альбрехт
хей разве звездное небо вместо жести
не лучше не лучше того что мы строим
строим на руинах
строим на костях
разве английские летчики
не лучшие богословы
звездное небо
звездное небо
вместо крыш
хей Альбрехт
нестерпима приличий ложь
и по по ликам
пусть хлещет дождь
***
я стоял на перроне глядя на поезд
навсегда на восток ушедший
навсегда ведь если он и вернется
то другим и не будет прежним
я снежинки считал и взвешивал
на ладони и глаза от усталости заболели
я потер глаза и заплакал
я открыл глаза и увидел
от человечества всего и осталось
что на память фотофортификация
пустых фотомыслей кому только?
и стыдно собой гордиться
наблюдателю полураспада мира
я пожалуй поставлю свечку
за помин души генерала Ляша
за последний осенний транспорт
из настоящего данной смерти
в будущее прошлой жизни
в бытование новых царственных трупов
гальванизируемых разинутой толпой
Боже Йезус Мария как медленно
от Пилау пасмурного бетона
отваливает последний транспорт
помяну каштаны и сосны Шарлоттенбурга
помяну предметы остзейского обихода
песочный шорох в глазницах черепа
расстрелянного еврея белые хризантемы
счастья новорожденные кружева
ирисы марципаны табак коляски
коричневые ботинки трамваи вермут
зонты реки шпили бронзовые торшеры
цветы и листья кувшинок
скульптуры морских леопардов
фарфор венозный кирпич соборов
журавлиный рассветный танец
и любовные песни серых неясытей
приглушенные иначе невыносимой
для человеческого сердца
нежностью мхов Целау
Королева, храни журавлей - это все,
что у нас осталось.
***
вот бетон в котором
люди содержат реки
и песок который ползет по дну
ты скажешь мы белые человеки
я улыбнусь отходя ко сну
днесь ломаем черствую рифму
соборных мифов русалочий джаз
больше не согревает нас
восемнадцать тридцать
Том сутулится неприлично
откуда мода на твид? говорящий
Том и патина и бетон
и мы с тобой - вымерший вид
***
Офелия настойчиво шуршит
конфетным фантиком сухой воды
под прегельским мостом юг-север
сенная лихорадка наше будущее
сулящее расходы скулящее подставив
брюхо ночи не приходи не приходи
не делай больно забытому привычному
касанью губ прозрачной кожи глазам
лишенным глаз твоих не делай больно
они ослепли без твоих ослепших глаз
на тополиный пух мы ставим против ста
под прегельским мостом зима-дожди-зима
***
а вспомни скверные сырые сигареты
австрийские смешные пачки Johnny
как джинсовые с медной кнопкой
немецкий кофе был октябрь и солнце
ты говорила о волшебных облаках
о том что в городе осеннем
не может ничего случиться с нами
кроме счастья
***
свеча и пыль и тени улыбнутся
всего лишь тонкими губами
озябших снов летящих к югу
над войнами оседлых человеков
кому пространство мера притяженья
к родному пепелищу
***
королева носят жесть
твои жестянщики кроют
твои кровли кровельщики
твои как во сне наощупь
королева носят беременные
в животах будущие смерти
носят вороны проволоку
в клювах укрепляют гнезда
и в парках вороны говорят
что думают только им
королева мы с тобой
оставили это право
мы опаздываем королева
хлодный ливень
мы с тобой королева
едва знакомы
мы бежим от чужих ошибок
и не плачем над мнимыми
числами рождения или смерти
над любовью несовершенных
грибов мы с тобой королева
уже не значим не значимся
королева
***
ворон вороне:
сколько лет
я вижу ты носишь
это серое платье
душа в перьях
навылет птица
кто захочет
твоих объятий?
ворона ворону:
столько лет
как видишь я ношу
это серое платье
а искать объятий
не к птичьей стати
***
Камни. Взгляды. Неподвижность и беглость.
Живые. Как соприкасаются души? Неопытные.
Искушенные в делах любви. Ангелы.
Говорящие птицы. Камни и взгляды.
Неподвижность и беглость. Неопытные.
Соприкасаются души. Не искушенные ангелами.
Любят по-птичьи на крышах. Камни.
И взгляды. Любят по-птичьи в перьях.
Неискушенные. Ангелы.
***
шквал холоден и внезапен
собирается дождь и липкие чуткие уши
вертящихся на оси тополиных листьев
приветствуют проплывающие беременные облака
королева становится невыносимо пыльно
твой город превращается во взвешенное
движимое зюйд-вестом каменное ничто
которым больно дышать
ложащееся по старой памяти
на объедки архитектуры
королева мои письма сгорели
в Валленродской библиотеке
в августе сорок четвертого
королева меня убивали тысячи раз
и снова я пишу к тебе так словно мы живые
словно мы научились
разрешать земные дела улыбкой
2001-2002