Увидел его в углу коридора, сомнительно освещенного из полукруглого окошечка кассы. Запах пыли и ветхий запах бумаг (подобных мергельным пластам) останавливал кровотечение времени. Дверь, ведущая наружу из коридора, закрывалась неплотно. Из щели сквозило тополиным июнем после дождя. Очередь молчала. Некому никому не о чем было сказать. Он вышел за дверь, на миг пропустив в тинную зелень коридорного пространства мягкий шелест листвы. Верно, он зажмурился от удивления, отчасти, - от очевидности света.
Он жил в разрушенном парке забытом людьми. Над темным озером. Там бродили лохматые псы, и ночами ныли коты. Стволы каштанов и лип заросли у земли плющом. Дым из печных труб, когда в домах по соседству топили котелки, ложился на ветви грустно и холодно. Жил в заброшенном черными дроздами гнезде. Там, в кустарнике, я чувствую спокойствие в отъединении от вашего мира, по крайней мере, от той его части, в которой я не нуждаюсь. - Говорил он после. Зябко было ему зимой и осенью, случалось, дождь заливал его ветхое жилье, а ветер пронизывал птичью постройку насквозь. Спал он свернувшись калачиком, согревая руки между коленей, и чутко слушал сквозь сны, как ветер путается в кронах.
Мы познакомились в ноябре. Я шел через парк, чтобы сократить расстояние, опаздывал на лекцию, спешил и вряд ли заметил бы его на дорожке, если бы не моя неаккуратность: уронил незажженную сигарету. Я нагнулся поднять ее, мгновенно размокшую, - зачем? Или он спросил меня: зачем? Он попросил закурить. Потом он вытянул одну "Монтекристо" из протянутой пачки, вежливо поблагодарил меня, однако, не стал прикуривать. Держал ее в руке. Чуть наклонив голову, посмотрел на меня. - Иногда мне бывает одиноко здесь, и Вам - тоже. Когда я понадоблюсь... Простите, минутку. К нему подошла галка, он говорил с ней с минуту, не знаю о чем. Он обернулся. - Я хотел бы еще встретиться с Вами, как-нибудь после, если Вы захотите, и когда у Вас будет время. А потом он спросил. - Вы видели странников?
- Нет, никогда, они, наверное, обходят город.
- Рано утром они прошли через парк, видимо, чтобы выйти к кольцевой дороге и дальше. Жаль, у меня они не задержались. В городе они почти не бывают, разве что молча проходят сквозь. Это потеря для всех.
- Простите, не думал, что для Вас важно, чем и как живут в городе.
- Отчасти я душа его, и это мне небезразлично.
- Видите ли, я тороплюсь на лекцию, простите, но мне бы хотелось еще раз встретиться в Вами. И... не требуется ли Вам какая-нибудь помощь?
- Я всегда здесь, очень редко отлучаюсь, просто подождите, и я приду. А помощь, нет, благодарю, пока не требуется.
Мы познакомились, я встречался с ним нечасто, правда. В декабре я отдал ему свою старую шляпу. Холодная сырость пронзительна, и затрепанный серый фетр пришелся кстати. Шляпа была уложена с наклоном на бок между ветками кустарника невысоко над землей, а поля ее подогнуты наподобие крыши. Получилось тепло, хотя немного похоже на компромисс. Привыклось и стало необходимостью ощущать ночью спиной тепло фетровой стены, отдалявшей и смягчающей грустные трубы зимнего ветра.
А потом, по прошествии времени, когда пожелтели даже ветки омелы на тополях, прошли осенние, начались какие-то иные дожди - мы расстались, о чем я узнал, впрочем, с опозданием да и то совершенно случайно. В последний раз я увидел его в углу коридора, сомнительно освещенного из полукруглого окошечка кассы за несколько секунд до того, как он навсегда вышел за дверь, на миг пропустив в тинную зелень коридорного пространства мягкий шелест листвы. Верно, он зажмурился от удивления, отчасти - от очевидности света.