|
|
||
| ||
Так примерно представляла себе наш поединок тётушке Серафина, предвкушавшая лёгкую победу. И, хотя вступление осталось за мной, Серафина легко перехватила у меня инициативу. Каждое её движение, изящное и непринуждённое, было движением челнока на ткацком стане мироздания. Каждое её движение - плыла ли она павой или клонилась ивой под ветром - было наполнено глубоким смыслом. И, скупо расходуя свой скромный Дар, не позволяла она себе ни лишнего шага, ни бесполезного взмаха рукой.
Она торопилась, опасаясь, что устанет первой. Торопилась соткать мою смерть. Но я не сдавалась. И реальность корчилась и стонала, разрываемая на части волями такут, не желающих уступать друг другу. Стонала, но пока держалась. И всё же риск разрыва реальности возрастал с каждой секундой нашего противостояния.
- Дрянь! - сквозь зубы процедила Серафина, раздосадованная моим сопротивлением, и, не прерывая танца, вытащила из рукава короткий жезл. Короткий костяной жезл, увенчанный пёстро раскрашенным птичьим черепом, свидетельствовал, что тётушка занялась магией крови всерьёз. До могущества мессира де Тенля, которого, по словам всезнающей Клары, сожгли на костре лет двести назад, Серафине было ещё далеко. Но и в руках слабого оДарённого огненный бич представлял серьёзную опасность. А на таком расстоянии, почти вплотную...
- Дрянь, - повторила Серафина, поднимая руку с жезлом. Красно-зелёная макушка птичьего черепа уставилась на меня, словно дуло пистолета. Я замерла на мгновение, но ожила, припомнив любимую уловку поручика Ферапонтова...
***
Холёные усики, пышные бакенбарды, пальцы, любовно поглаживающие колоду. Короткие, толстые, но проворные пальцы, заработавшие поручику лейб-гвардии Ферапонтову славу игрока, почти не знающего проигрышей.
За карточным столом поручик, не имевший ни гроша за душой, доставал средства, чтобы кутить наравне со своими богатыми товарищами. Однако не кутежи и не благосклонность Фортуны за зелёным сукном составляли настоящую славу Ферапонтова, но звание "бретёра", присваиваемое не волею начальства, но мнением товарищей и света. И хотя де-юре дуэль была делом подсудным, де-факто на неё закрывали глаза. Потому за спиной поручика осталось немало дуэлей, на которых он, ко всеобщему удивлению, не заработал даже царапины. Зато среди противников числилось несколько погибших и немалое число серьёзно пострадавших. И, хотя секунданты каждый раз готовы были поклясться, что ничего предосудительного в действиях Ферапонтова не было, феноменальной везучестью поручика заинтересовалась Тайная Магическая Канцелярия.
Сперва его осторожно проверили на наличие недозволенных амулетов, но так ничего не обнаружили. Вот тогда меня и вызвал к себе светлейший князь Теплов, начальник Тайной Магической Канцелярии. Злые языки говорили, что безродный парнишка заполучил в своё время титул и тёплую должность, согрев на одну ночь постель стареющей императрицы. Так ли это было или нет, но нынешней должностью князь был обязан в первую очередь своему Дару, позволявшему отличать правду от лжи.
- Здесь, сударыня, - сказал князь, - досье на некоего чрезвычайно везучего поручика. Он числится бесталанным, но, я полагаю, слабенький Дар у него всё-таки есть. И это прискорбно, потому что неучтённых оДарённых в войсках Его Величества быть не должно.
Я кивнула. Неучтённый и, следовательно, необученный оДарённый был подобен бомбе, способной взорваться в самый неподходящий момент. Неучтённый оДарённый в лейб-гвардии мог запятнать мундир Тайной Магической Канцелярии.
- Посему сажать поручика под арест мне не хочется, - продолжал князь,- но и шалить далее ему непозволительно. Было бы неплохо, если сыскался бы некий юноша, - тут князь с многозначительно посмотрел на меня,- с твёрдой рукой и метким глазом, который остановил бы поручика.
- Думаю, ваше высокопревосходительство, - также многозначительно улыбнулась я, - такой юноша найдётся.
И уже на следующий день господин Ферапонтов занервничал под моим пристальным взглядом. Занервничал, хотя я вовсе и не собиралась обнаруживать свой интерес в самом начале игры. И Виталион, под иллюзией которого я скрывала своё присутствие в мужском клубе, не отрывал глаз от карт, пока я наблюдала за Ферапонтовым. Такая чувствительность поручика настораживала. Будь поручик бесталанным, как полагали ранее в Магической Канцелярии, он ничего не должен был почувствовать.
Я отвела глаза, чтобы не спугнуть дичь раньше времени, а когда взглянула вновь, то поняла, что подозрения Светлейшего князя были верными. Поручик обладал Даром, но столь слабым, что обнаружить его можно было только во время применения. А уж применял Ферапонтов Дар иллюзии настолько виртуозно, что доказать мошенничество было бы непросто. Даже моего свидетельства под присягой могло оказаться недостаточно, если поручик даст слово чести, что не прибегал к недозволенным способам приобретения выигрыша, хотя в том, что чести у этого господина не было, сомневаться не приходилось. И в том, каким образом он побеждал на дуэлях, тоже.
Размышляя о том, как заставить господина Ферапонтова бросить мне вызов, я, уже не скрывая интереса Виталиона, любовалась движениями ловких пальцев поручика. Но долго любоваться мне не пришлось. Партия закончилась, и поручик поднялся из-за стола. Я поднялась следом, и мы с поручиком "случайно" столкнулись в дверях.
- Однако, милостивый государь, как вы неловки, - почти ласково улыбаясь, сказал Ферапонтов.
- Зато вы, милостивый государь, - негромко парировала я, - чудо как ловки за карточным столом.
- На что вы намекаете, милостивый государь? - с показным удивлением спросил поручик.
- Разве я намекаю? - с таким же деланным удивлением ответила я. - Я прямо говорю, что вы, милостивый государь, передёргивать изволите.
- Извольте взять свои слова назад, сударь, - проговорил, багровея, поручик, - или же вы будете иметь дело со мной!
- Я к вашим услугам, - быстро отвечала я.
Вечером того же дня секундант Ферапонтова, один из верных собутыльников поручика, привёз мне картель - письменный вызов на дуэль. Его немало удивило то, с каким равнодушием Виталион принял вызов. А мне тогда и вправду было всё равно. Боюсь, я даже искала смерти. Желание жить умерло во мне вместе с недоношенным сыном, а привязанность к ближним удерживала меня на Этом свете не слишком крепко.
В таком настроении я и приехала на следующее утро к условленному месту.
Приехала с задержкой минут на десять, выказывая тем самым лёгкое небрежение противнику, но не давая повода для обвинений в трусости или для отмены дуэли. Подъехав, я обнаружила на поляне поручика с секундантом, привезённым им доктором, а также нескольких досужих зевак, явившихся поглазеть на дуэль. Но среди них я заметила полковника Велесова, старого поклонника княгини Марьи Алексеевны, и барона Штоффа, чьи подписи стояли под доносами на Ферапонтова в ТМК, а также пару известных сплетников, при виде которых я мысленно усмехнулась, подумав, что Светлейший князь всерьёз озаботился подбором свидетелей смерти везучего поручика.
Чуть поодаль скучал седоусый кучер на козлах четырёхместной кареты без гербов, в которой - не знаю уж, кто об этом позаботился - предстояло увезти с места поединка мёртвое тело.
- Наконец-то, сударь! - воскликнул поручик. Был он румян и весел весёлостью хищника предвкушающего добрую охоту. Виталион же, напротив, выглядел бледным и взволнованным. Да и меня саму - никогда прежде не доводилось мне убивать человека - навряд ли можно было бы назвать спокойной. Дальнейшее - переговоры секундантов, подбадривающие крики зевак, насмешливые реплики Ферапонтова - прошло мимо меня. Но едва мы с поручиком вышли на исходные позиции, как я взяла себя в руки. И восхитилась: салютуя мне, он ухитрился соорудить слабенькую иллюзию. Не полную иллюзию, а смещение изображения для единственного зрителя. Вот он секрет феноменального везения Ферапонтова! Вот только на этот раз ему не повезло. То, что безотказно действовало против бесталанных противников, было бессильно против Мастера. Я видела поручика именно там, где он находился. Он же и без того целился в иллюзию Виталиона, которую оставалось лишь немного сместить. И пусть это было нечестно, но поручик должен был заплатить за употребление во зло Дара Иллюзии, за всех бесчестно убитых и искалеченных. Заплатить так, чтобы всякий запомнил: везение однажды кончается, и даже самый удачливый бретер однажды получит по заслугам.
Наши выстрелы прозвучали одновременно. Пуля поручика просвистела, вырвав клочок ткани из воротника моей рубашки. Моя пуля попала ему прямо в лоб. И до сих пор мне в кошмарах порою снится окровавленное, удивлённо-обиженное лицо, и звучат в ушах строки безвестного острослова, облетевшие столичные гостиные:
Поручик Ф. известным был кутилой
И на дуэлях дрался без конца.
Но смерть над ним жестоко подшутила:
Он пал от рук безвестного юнца.
***
Мир вашему праху, поручик. И... Потанцуем, тётушка!
Раз! Яркая вспышка - простенькая иллюзия - заставляет Серафину отпрянуть, на мгновение сбившись с ритма, и зажмуриться.
Два! В открывшихся глазах тётушки мелькает недоумение, смешанное с досадой: какая из четырёх танцующих вокруг неё женских фигур настоящая?! Все четыре схожи между собой, как капли воды. И движения их, не повторяющие друг друга, гармонично вплетаются в ткань танца. Долго мне эту иллюзию не удержать, но долго и не надо. Я уже скорее чувствую, чем слышу торопливые шаги на втором этаже.
Три! Жезл смотрит в грудь не мне, а скользнувшей на моё место иллюзии, с которой мы, танцуя, поменялись местами. Ещё шаг, и...
- Заморочить меня вздумала? - взвизгивает Серафина. - Ну уж нет!
Она вскидывает руку и шипит:
- Архт!
Птичий череп становится из красно-зелёного антрацитовым, и жезл, теряя сходство с дешёвой базарной игрушкой, наливается тьмой.
- Тапар!
В крохотных глазницах черепа разгораются багровые огоньки.
- Дха!
Тонкие лучи, вырвавшиеся из глаз черепа наискось хлещут по иллюзии, танцевавшей перед тётушкой. Иллюзия лопается, словно мыльный пузырь, а меня обжигает резкая боль.
- Дха!
От удара огненного бича лопается вторая иллюзия, и мне не удается удержаться от вскрика.
Торжествующая Серафина поворачивается ко мне.
- Ах, вот ты где, негодница, - восклицает она, взмахивая жезлом. - Дха!
Огненный бич взлетает над моей головой. Я, не прерывая танца, делаю пируэт вправо, уходя от удара. И бич лишь задевает мою левую руку. Попади Серафина по мне с первого удара, я осталась бы без руки, да и на втором мне пришлось бы несладко. Но этот третий, последний в жезле, и потому, благодаря ограниченности тётушкиного Дара, относительно слабый. К тому же змеиный браслет, мой верный хранитель, смягчил удар.
Боль, полоснувшая по руке, сильна, но я сразу же набрасываю на себя иллюзию, заглушающую боль. Пусть потом мне придётся дорого заплатить за это, но до этого "потом" нужно ещё дожить. А пока...
Потанцуем, тётушка!
В этот момент Радх с гитарой в руках стоял уже за кулисами, ожидая своего выхода, и лениво обменивался фразами с Тимхом, немолодым томалэ, давно уже проводившим за кулисами куда больше времени, чем на сцене.
- Тимх, будь ласков, - неожиданно для самого себя тоном, не терпящим возражений, сказал Радх, - подмени меня!
Тимх открыл было рот, чтобы возразить, но Радх глянул ему в глаза итот сразу сник.
- Лады, - пробормотал Тимх.
- Держи, - сказал Радх и, сунув в руки распорядителю гитару, которую прежде никому не доверял, бросился к выходу.
Ноги сами несли его к дому, в котором остановилась Тали. Радх не шёл, и даже не бежал, а нёсся сломя голову по улицам. И странное дело, никто из встречных или глазеющих в окно не обращал внимания на бегущего томалэ. Даже скандальная Глафира, которую Радх старался обходить за два квартала, и которая замечала его за три, даже она прошла на этот раз стороной.
Не прошло и десяти минут, как Радх проскочил мимо кучера, дремавшего на козлах кареты Игнатьина, проскользнул в полуоткрытые ворота, заглянул в окно первого этажа и на мгновение замер. Он не заметил ни застывшего в глубине комнаты Павла Алексеевича, ни странно неподвижных поручиков. Внимание его приковали женские фигуры, двигавшиеся в незнакомом танце.
Посреди комнаты танцевала высокая женщина, лицо которой скрыто было птичьей маской. И Радх мог поклясться, что ни одна из таборных плясуний не смогла бы сравниться с ней. Сочетание светлых, почти седых волос, уложенных в высокую причёску, и чёрного платья придавало ей сходство с белоголовым падальщиком, чёрным грифом.
Вот только повадки её были скорее повадками безжалостного охотника - коршуна или канюка. В движениях же её, уверенных и плавных, было что-то притягательное и отталкивающее одновременно. Они завораживали, зачаровывали, и Радх не смог бы оторвать от неё глаз, не кружись вокруг неё Тали. Целых четыре Тали, похожих, как четыре капли воды, нет, как четыре дрожащих на ветру языка пламени, танцевали вокруг Грифонши, как мысленно окрестил незнакомку Радх. И все четыре были ещё прекрасней и обольстительней, если это возможно, чем накануне вечером. И все четыре улыбались такой дерзкой, такой вызывающей улыбкой... Волна желания прокатилась по телу, захлёстывая томалэ, лишая способности думать о чём-либо, кроме потребности вновь обладать горячим гибким телом, услышать прерывистое дыхание и стоны наслаждения...
Но тут Грифонша взмахнула жезлом и из него вырвался длинный тонкий язык пламени, похожий на кнут. Он стегнул по одной из Тали, и та исчезла. Радх выхватил из-за голенища нож, подаренный Тринхом, и сжал его в руке, прикидывая, сможет ли попасть в злодейку, не задев ни одну из Тали. Риск был слишком велик. Пока он колебался, огненный бич взвился над одной из оставшихся Тали. Радх расслышал лёгкий хлопок, с которым она исчезла, и негромкий крик боли, вырвавшийся у другой.
Женщина в маске повернулась к вскрикнувшей, оказавшись спиной к Радху.
- Ах, вот ты где, негодница, - воскликнула она, взмахнув жезлом. И огненный бич вновь взлетел в воздух. Тали рванулась в сторону, но огненный бич задел её руку, оставив там широкую багровую полосу. Тали смертельно побледнела, и дерзкая улыбка на мгновение покинула её лицо, чтобы тут же вернуться обратно.
- Потанцуем, тётушка! - с вызовом воскликнула она.
Её противница отшвырнула в сторону ставший, по всей видимости бесполезным, жезл и извлекла из рукава что-то, чего Радх разглядеть не мог. И тут с самим томалэ произошло нечто непонятное. Он полностью утратил контроль над телом и словно со стороны наблюдал, как начертал в воздухе ножом какой-то знак и воскликнул:
- Оторен!
Окно бесшумно распахнулось, и рука Радха уверенно метнула нож. Дважды перекувырнувшись в воздухе - томалэ никогда прежде не видел, чтобы так метали - нож вонзился в спину Грифонше. Та вскрикнула и рухнула под ноги Тали. И Тали, едва не споткнувшись о неожиданное препятствие, с трудом удержалась на ногах. Но лишь для того, чтобы медленно опуститься на пол.
В этот момент дверь в залу распахнулась, и на пороге появились двое - невзрачная женщина в сером домашнем платье и высокий мужчина в чёрном плаще с капюшоном, скрывавшим лицо. Скорость, с которой мужчина пересёк комнату, бросившись к оседавшей на пол Тали, поразила воображение томалэ. Он никогда прежде не видел, чтобы люди словно перетекали и одного конца комнаты в другую.
Незнакомец подхватил на руки бесчувственное тело Тали, женщина же, в которой Радх по описаниям Тали узнал компаньонку сестры Тали, Клару, неспешно прошествовала к телу Грифонши, на мгновение склонилась над ним, провела рукой над телом и, выпрямившись, сухо сообщила:
- Мертва.
- И ладно. - Отозвался незнакомец. - Но что мы будем делать с ней? - обеспокоенно сказал он, кивком указывая на Тали, которую продолжал держать на руках. - Я шёл сюда драться! А в лекарском искусстве я не силён, страж меня побери.
Радх сам не понял, как очутился в комнате, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние.
- Не стоит поминать всуе стражей, - сурово произнёс он, вновь поразившись собственным словам. - Тем более, когда они уже здесь.
Ни Павел Алексеевич, стоявший в глубине комнаты, ни корнеты, сидевшие за столом, ни даже сидевший на полу рядом с креслом корнет Слепнёв, известный "У томалэ" своим буйным нравом, никто из них не шелохнулся, не моргнул. Все четверо заворожённо смотрели туда, где меньше минуты назад разворачивался поединок такут. Но Клара и незнакомец посмотрели на запрыгнувшего в окно Радха с удивлением.
- Где "здесь"? - ошеломлённо спросил незнакомец.
- Здесь, - не менее ошеломлённо ответил Радх, и в самом деле внезапно разглядевший две фигуры, полупрозрачные, но не менее реальные, чем находившиеся в комнате люди. Одна из этих фигур, чьи распахнутые крылья едва не задевали разговаривавших, склонилась над телом Грифонши. Вторая, со сложенными крыльями и нервно сжатыми кулаками, выжидающе застыла рядом с Тали, которую незнакомец бережно положил на кушетку. Клара занялась Тали, а незнакомец повернулся к Радху.
- И сколько их "здесь"? - требовательно спросил он.
- Двое, - ответил Радх, осознав, наконец, что кто-то другой отвечает его ртом. - Один по делу. Другой - так, любопытствует.
Томалэ охватил ужас. Одержимость! Сколько раз слышал он истории о бедолагах, чьими телами завладели злые духи, а тут... И пусть голос не изменился, и никто не заставляет его скрежетать зубами или извергать пену изо рта, не говоря уже о том, чтобы биться в конвульсиях, но странных слов о стражах вполне достаточно... Перед мысленным взором Радха предстало зловещее видение экзорциста, собирающегося спасать одержимого огнём и водой.
Не зря же незнакомец так внимательно смотрит на томалэ, небрежно держа в руках чёрный жезл, увенчанный золотой змеиной головкой. И "не бойся, парень, прорвёмся" - чужая мысль, промелькнувшая в голове Радха, - нисколько не успокоила, а ещё больше напугала. Что не помешало томалэ тоном учителя, распекающего нерадивого ученика, произнести:
- Так что на вашем месте, сударь, я не делал бы стражам сомнительных предложений.
Незнакомец недоверчиво посмотрел на Радха.
- Может, "здесь" и тёмные стражи гуляют? - спросил он насмешливо, но томалэ почувствовал за насмешкой лёгкую неуверенность. Радх внешне был похож на пророка ещё меньше, чем на одержимого, и стоявший перед ним оДарённый с жезлом наверняка чувствовал полную бесталанность томалэ. И всё же в говорившем устами Радха чувствовалась властность и уверенность, никак не вязавшаяся с внешним обликом томалэ.
- А как же, - ответил он. - Как же ему не гулять в месте без двух минут Прорыва.
- Какого Прорыва? - побледнев спросил незнакомец. Похоже было, что он, в отличие от Радха, хорошо представлял себе, что это такое.
- Локального, - пожал плечами завладевший телом томалэ. - Дамы, танцевавшие здесь перед вашим приходом, почти разодрали ткань реальности. И если бы мадам, - он кивнул на Грифоншу, - успела произнести всего несколько слов и бросить камень призыва, то Прорыв был бы здесь неминуем.
- Какой камень? - быстро спросил незнакомец, переводя взгляд на распростёртое перед ним тело.
- Вон тот, - небрежно ответил говоривший за Радха, указывая на чёрный камушек, лежавший на полу в нескольких шагах. Незнакомец протянул к нему руку, но его остановил резкий вскрик Клары:
- Стойте, Виктор!
Незнакомец с удивлением посмотрел на неё, но руку отдёрнул. Клара же величественно прошествовала через комнату и осторожно взяла камушек носовым платком. Белоснежная ткань мгновенно почернела, но Радх уже не видел этого. Его внимание привлёк светлый Страж, который, едва женщина покинула свой пост, склонился над Тали. Страж начал что-то нашёптывать девушке, а его крылья, только что сложенные, начали раскрываться медленно и осторожно, словно лепестки цветов с первыми лучами солнца.
В два прыжка томалэ оказался у кушетки, и, пройдя сквозь полупрозрачную фигуру, оказался между ней и Тали.
- Нет! - почти прорычал он, осознавая всю бессмысленность слов: со светлыми стражами не спорят. - Нет!
- На! - С той же яростью воскликнул завладевший телом томалэ. - На раата! ["Не твоя!" Перевод с тарского]
- Натали! - проревел он тоном, от которого следовало бы побледнеть мне. Но у меня на это просто не было сил. Я слишком устала от поединка с Серафиной, чтобы тревожиться гневом Алексея.
- Натали!
Я молчала, покорно ожидая перечисления своих грехов, включая путешествие под мужской иллюзией и безумную ночь с Раэртом. Ноуслышаласовсемдругое.
- Натали! Чего ради вы, сударыня, ввязались в поединок с такутой? Почему вы не уехали?!- гневно спросил он.
Я пожала плечами. Вопрос этот, пусть и не так жёстко, задавали мне и Клара, и Аннет. И если им я просто отвечала "так надо", то Алексею нужно было ответить правду. По крайней мере, одну из правд.
Как тут не вспомнить оправдывавшегося перед государем коменданта крепости, не приветствовавшей высочайший кортеж полагавшимся по такому случаю пушечным салютом. В упущении этом не было ничего удивительного, если учесть, что в момент появления кортежа караульный вместо того, чтобы следить за дорогой, следил за дном уже не первой за этот вечер бутылки в компании пушкаря, а рядом с пушкой не было ни ядер, не пороха. Изворотливый комендант начал свой доклад с отсутствия пороха, обрушив таким образом высочайший гнев на голову кригскомиссара по снабжению.
Вот и я не собиралась рассказывать Алексею ни о весёлом безумии свободы, бурлившем в моей крови с первой встречи с Диким Охотником, ни об окрыляющем дыхании принятого вызова, ни о гадании Фатхи. Для моего супруга превыше всего были Честь и Долг. Остальное же существовало постольку поскольку. Потому и говорить с ним я должна была не об эмоциях, а об ответственности.
- Видите ли, в какой-то степени преступления этой дамы - моя вина, - спокойно начала я.
Алексей с недоумением посмотрел на меня. Удивление и мой спокойный тон, как бывало и прежде, приглушили его гнев.
- Я стала свидетельницей одной из попыток заставить завещать ей Дар, возможно, одной из первых попыток...
- Чей Дар? - настороженно спросил Алексей.
И лицо его перечеркнула морщина, появлявшаяся каждый раз, когда в его присутствии упоминали о Даре. Нет, не морщина, лишь тень её промелькнула и исчезла. Кажется, нынешний Алексей больше не страдал свой бездарностью, как страдал ею при жизни. Отец его входил в своё время в пятёрку сильнейших оДарённых империи, у сына же врождённого Дара не оказалось, а отцовский Дар по завещанию перешёл дяде, младшему из братьев отца. Во имя процветания рода Алексей женился на оДарённой, но она умерла в родах, не успев завещать Дар сыну, а врождённого Дара у Андрюши, к великому горю Алексея, не оказалось. Тогда он женился на мне, но и я не оправдала его надежд на оДарённых детей. Наш сын погиб, так и не успев родиться.
- Мой Дар, - ответила я. - Неудачной попытки, надо сказать. На её беду, я узнала ритуал, в который она обманом попыталась меня вовлечь.
- Но откуда, Натали?
- Матушка завещала мне Дар как раз перед тем, как я попала под опеку Серафины.
- Я думал, что у вас врождённый Дар, - снова нахмурился Алексей.
- И врождённый, и завещанный, - призналась я. - Но ведь это уже не имеет значения.
- Теперь не имеет, - мрачно ответил он. - Но в чём тут ваша вина?
- Расскажи я б этом инукторам, её смогли бы остановить раньше. Но я предпочла забыть об этом.
Алексей всё так же мрачно смотрел на меня.
- Да, но, вспомнив, вы, сударыня, тотчас же должны была донести инукторам, - сказал он. - И не вмешиваться более. Чего ради затеяли вы преступный поединок? Как могли вы так бездумно жизнью своей рисковать?!
Я равнодушно пожала плечами.
- А что тут думать? Мне не осталось ради кого жить.
Алексей нахмурился.
- А ради себя? - спросил он. Крылья его вновь взметнули чёрный фонтанчик пыли, мелкие камушки брызнули во все стороны, не способные причинить вреда ни мне, ни светлому Стражу. Здесь, в Предгранье, опасаться следовало другого.
- Бывают обстоятельства, - тихо ответила я, - когда ради себя жить совсем не хочется.
- Не хочется?!!!
В таком гневе я никогда прежде мужа не видела.
- Не хочется, - с горечью вскричал он. - А я хотел! Я хотел жить. И хотел, чтобы вы, сударыня, жили.
Он замолчал, подбирая слова.
- Я из последних сил противился перерождению, - продолжал он, - потому что для перерождения требуется забрать жизнь живого человека. Близкого человека, потому что к нему подобраться проще всего. И чем больше человек думает о ком-то, тем легче войти в его сон.
Я оторвала взгляд от кончиков крыльев и посмотрела в глаза Алексею. И столько боли было в его взгляде, что я не выдержала и вновь отвела глаза, осознав вдруг, чем были кошмары, преследовавшие меня последние полгода, кем были те монстры, в которых во снах превращался мой супруг.
- Он раз за разом отправлял меня в Ваш сон, - произнёс Алексей, - Он сулил, что, забрав вашу жизнь, выпив ваш Дар, я обрету великую силу, стану почти равным Ему.
Мне не нужно было объяснять, кто такой "Он". Впечатления от встречи с дю Тенлем были слишком свежи в моей памяти. И я восхищалась мужеством и стойкостью мужа, больше полугода сопротивлявшегося чудовищной твари.
- Я устоял передо всеми искушениями и выдержал все пытки, которым меня Он подверг, - продолжал князь, - ради того, чтобы вы, сударыня, могли жить, могли творить, рожать детей и завещать Дар своей крови.
"Зато вы, князь, и не потеряли себя, а стали светлым Стражем". Озвучить эту мысль я не рискнула и ответила просто:
- Я уже завещала Дар. Кровной родственнице.
Знакомая морщина снова перечеркнула лоб Алексея, и лицо его стало суровым.
- Ну что ж, сударыня, если ничто больше не держит вас на этом свете и все ваши обязательства выполнены, позвольте проводить вас к вечному покою.
Теперь настала моя очередь бледнеть.
Не то, чтобы мне было жалко тела, где-то бесконечно далеко делавшего последние вздохи, хотя, что уж тут скрывать, я к нему изрядно привязалась за прожитые вместе годы. Не то, чтобы мне было жаль покидать кого-то из ближних. Каждый из них легко переживёт моё отсутствие в своей жизни. Каждый, пожалуй, кроме Радха, с которого за прошедшую ночь так и не удалось снять приворот.
Но я с самого начала готова была заплатить жизнью за победу над тётушкой, хотя, услышав про "вечный покой", вдруг осознала, что между нежеланием жить и желанием умереть есть большая разница.
- Натали, - повторил Алексей, подавая мне руку, словно на великосветском приёме. - Прошу вас сударыня.
Я ещё мгновение помешкала, не торопясь опереться на протянутую руку. Не потому, что на что-то надеялась, просто...
- Натали, вы боитесь? - сурово спросил супруг, недовольный моим промедлением. - Бояться следовало раньше, теперь поздно.
Я кивнула. Бояться было уже поздно. Я отбросила страх - последнее, связывавшее меня с миром живых, - и приняла протянутую руку.
- Ведите, Страж!
И, гордо подняв голову, я шагнула к Грани, не обращая внимания на донесшееся из далёкого далека отчаянное "неееееет".
- Шестнадцать верст Верста - старорусская мера длины, примерно 1067 м в час делаем, - гордо сообщил Арсений.
Поощряемый Аннет, мальчик вывалил на спутниц ворох сведений о плоских рессорах, верстометре, амулетах ровного ходах и прочих новшествах, и усовершенствованиях, позволявшим пассажирам не ощущать даже на такой скорости ухабов и кочек. Покончив с каретой, Арсений перешёл на лошадей и битых полчаса расписывал их стати и достоинства.
Наконец он выдохся и в карете наступила тишина. Аннет попыталась было разговорить свою соседку, госпожу Федоткину, но та ото всех вопросов отделывалась сухими "да" и "нет", не отрывая напряжённого взгляда от Розы, крепко спавшей на противоположном сидении.
Тогда Аннет заговорила сама, столь стремительно перепархивая с одной темы на другую, что Яшка с трудом успевала следить за ней. Многое из того, о чём рассказывала девушка, было непонятным, о чём-то можно было только догадываться... Внезапно щебет Аннет перекрыл зычный голос Андрея, сидевшего на козлах:
- Тпру, залётные!
Что-то клацнуло, скрипнуло, качнулись и мигнули магические светильники, парившие под потолком, и карета остановилась.
- Что случилось, Пётр Андреевич? - сурово спросила госпожа Федоткина у подъехавшего штабс-ротмистра.
- Неворчь, - коротко ответил он. - Аглая Степановна, соблаговолите поспособствовать переправе.
Неворчь! Яшка чуть не подпрыгнула от восторга. Дядюшка Сафл частенько повторял, что настоящим томалэ может считаться только тот, кто повидал мир за Неворчью. И теперь она, Яшка, может считать себя настоящей томалэ.
Но тут же восторг угас от мысли, что настоящей томалэ ей не быть никогда. Вспомнились отблески костра на лице Сафла, утратившего обычное выражение "доброго дядюшки". Смотреть на него было страшно даже Яшке, не говоря уже о Розе, которая, хоть и пыталась хорохориться, утратила свою обычную надменность.
Голос Сафла прозвучал глухо и беспристрастно.
- Темна тропа твоя, Роза. Корысти ради отвела ты на заклание сестру свою, - произнес он.
- Она не сестра мне, - взвизгнула Роза. - Она - чужачка, чужачка...
- Мы разделили с ней хлеб и кров, и благословение Хозяина дорог, - спокойно ответил Сафл. - И наш путь - больше не твой путь.
- Я и без вас проживу! - лицо Розы, до самого конца не верившей в неотвратимость наказания, исказила злая гримаса. - А как вы проживете без денег, что я приносила?
- Благословение Хозяина дорог дороже монет, - твердо ответил Сафл.
- Вы об этом ещё пожалеете, - выкрикнула Роза. Она хотела ещё что-то сказать, но со своего места поднялась Фатха и подошла к танцовщице, протягивая кубок. Яшка знала, что в нем плещется сонное зелье.
- Пей, - приказала старуха.
- Не буду, - заупрямилась Роза и взмахнула рукой, пытаясь выбить кубок из рук старухи.
Но Сафл оказался быстрее. Он перехватил руку девушки, а Фатха посмотрела ей прямо в глаза. И девица покорно выпила зелье, а потом безвольно опустилась на траву.
У Яшки при воспоминании о том вечере на глаза навернулись слёзы. Тогда она ещё не знала, что предстоит навсегда покинуть томалэ, что впереди другая жизнь, другой мир, которому она принадлежит по праву рождения. Но прежде, чем Яшка успела задуматься о том, что в новом мире, том, о котором только что рассказывала Аннет, она будет чувствовать себя вдвойне чужой, госпожа Федоткина внимательно посмотрела на безмятежно спавшую Розу и степенно ответила штабс-ротмистру:
- Отчего же не поспособствовать, Петр Андреевич, коли Луна в силе. Поспособствую, пока, - тут она ещё раз внимательно оглядела Розу, - моя подопечная спит.
- Переправа? - в глазах Аннет вспыхнул огонёк. И штабс-ротмистр поспешил удовлетворить её любопытство:
- Доберись мы сюда засветло, переправились бы через реку на пароме. А сейчас мы воспользуемся помощью Аглаи Степановны, чьего мастерства и силы хватит, чтобы перебросить через Нерочь мост, тонкий, как паутинка, и прочный, как деревянный.
- Паутинный мост?
Совсем уже засыпавший Арсений оживился.
- Госпожа Федоткина, - учтиво сказал он, - я много слышал от батюшки о паутинных мостах. Дозвольте посмотреть, как он строится.
Речь эта сопровождалась таким умоляющим взглядом, что госпожа Федоткина не устояла.
- Хорошо,- сказала она. - Только соблаговолите не отвлекать меня вопросами и восклицаниями.
Несколько минут и десяток обещаний сохранять полную тишину спустя, Яшка вместе с попутчиками стояла на пологом берегу за спиной обозницы. На всякий случай, не сомневаясь в искренности обещаний, но сомневаясь в способности спутников хранить молчание, госпожа Федоткина наложила на себя чары отстранённости. И теперь даже небо, упавшее на землю, не смогло бы отвлечь её от создания моста. Закончив с приготовлениями, она протянула руки, и тончайшая лунная нить, первая нить будущего моста, решительно зазмеилась к противоположному берегу. Следом за ней устремились вторая, третья...
Яшка не могла оторвать глаз от серебристых нитей, сплетавшихся друг с другом, сливавшихся в узенькую полоску, почти перебравшуюся через реку.
Стрекотали в траве цикады, где-то в лесу ухала сова, а люди, затаив дыхание, следили за чудом рождения паутинного моста. Неожиданно от кареты донеслось громкое:
- Куда это ты собралась, красавица?!
Яшка обернулась и увидела Розу, выбравшуюся из кареты. Девочка охнула. Она совсем забыла предупреждение Фатхи о том, что чужие чары могут разорвать тенета сна, опутавшие танцовщицу. И теперь девица, выбравшись из кареты, растеряно оглядывалась по сторонам.
- Вернись в карету, милая. - Вкрадчиво посоветовал с козел Андрей.
- Зачем? Мне и здесь хорошо, - фыркнула Роза.
- А в карете будет ещё лучше, - сказала дюжая служанка, сидевшая рядом с Андреем, и спрыгнула на землю.
Танцовщица попятилась от неё, только для того, чтобы налететь спиной на незаметно подобравшегося улана.
- Попалась, милочка! - воскликнул он, схватив девицу в охапку. Но Роза, извернувшись, полоснула его по руке выхваченным откуда-то из-под юбок ножом. Улан от неожиданности на мгновение ослабил хватку. И этого мгновения хватило, чтобы танцовщица вывернулась и бросилась бежать. Случись это на лесной дороге, Роза нырнула бы в лес с обочины и ускользнула бы от погони. Но здесь, на пологом берегу, бежать было особо некуда: впереди Неворчь, слишком широкая и глубокая, чтобы пытаться её переплыть, позади - обозлённые ранением товарища уланы.
Девица рванулась было к реке, и тут заметила Яшку. Лицо танцовщицы перекосило от злобы.
- Это ты во всем виновата, - крикнула она по-томальски. - Даром тебе это не пройдёт.
И высоко подняв окровавленный нож, Роза воскликнула:
- Лаадат та нур!["Приди и возьми!" Перевод с тарского]
Снедаемый голодом, Жаждущий скитался по Предгранью в тщетной надежде набрести на душу безумца или сновидца. И тут до него донёсся слабый, еле различимый зов. Не теряя времени скользнул он в образовавшийся не Прорыв даже, а Прокол, в который не удалось бы протиснуться кому-то покрупнее. И сразу понял, что ему невероятно повезло. Здесь не было ни пентаграммы, ни защитных рун. Безмозглая смертная не озаботилась даже произнесением заключительной части призыва "на ар охтар"[" не причиняя мне вреда " Перевод с тарского], и потому он волен был сделать с ней что угодно. О, Жаждущий был голоден и легко мог выпить её в один присест. Будь смертная одна, он так бы и поступил. Но здесь ждало настоящее пиршество: кони, люди, включая, к его великой радости, несколько одарённых - настоящее лакомство, способное если и не унять вечный голод, то хотя бы приглушить.
Потому, набросив на них оцепенение, Жаждущий жгучими чёрными каплями стёк с ритуального ножа на сжимавшую его руку.
- Нет, не меня! - взвизгнула смертная. - Возьми иииих.
Но капли уже текли с поднятой руки вниз, обжигая лицо и тело. И от прикосновений Жаждущего плоть чернела и истлевала.
- Нееет, - нечеловеческим голосом кричала жертва, и Жаждущий упивался букетом её страданий, приправленным ужасом остальных смертных.
Увлекшись трапезой, он не заметил, как мальчишка, с трудом преодолевая оцепенение, вытолкнул из себя одно единственное слово: "Папенька!" Зато появления призрачной борзой Жаждущий не пропустил. Сам по себе пёс был ему нестрашен, но вот хозяин пса... С досадой подумав, что с трапезой следует поторопиться, Жаждущий одним глотком осушил то, что оставалось от жертвы.
Крик оборвался. Прошелестела одежда, звякнули о землю монисты. И в наступившей тишине Жаждущий чёрной тучей, почти неразличимой в ночи поплыл к смертным, надеясь выпить хотя бы парочку до появления Охотника.
Странное оцепенение, сковавшие не только члены Яшки, но и все её мысли, с появлением призрачного пса не спало, но ослабело. И Яшка вспомнила как бежала от Охотника, и как надетый на палец перстень с опалом развеял страх, принёс успокоение. Вспомнила, как разглядывала перстень бабушка Фатха, что-то бурча себе под нос.
- Добрый перстенек, - сказала Фатха наконец. - И от дурного сна тебя защитит, и от чёрного колдовства. Носи его, девочка, не снимай.
И Яшка не снимала даже во сне. И не потому, что боялась плохих снов, или страшилась потерять его. Перстень был дорог уже тем, что подарен был красавцем Виталионом. Но Виталион Павлович был не только красив, но благороден и отважен. Никто из завсегдатаев "У томалэ" не мог сравниться с ним ни удалью, ни мудростью. И ни капли Яшка не жалела, что вняла странному сну и признала перед ним долг жизни. Когда-нибудь она сможет доказать Виталиону... Что именно нужно доказать, Яшка ещё не знала, и всё же...
Ей вспомнился разговор в кабинете Виталиона Павловича.
- Твой собственный Дар, - сказал он тогда, - едва пробудился. И тебе нужен наставник, который научит тебя обращаться с ним.
- А сейчас я что-нибудь могу? - спросила с волнением Яшка.
- Сможешь, - ответил, чуть помедлив, Виталион Павлович. - Но ты не умеешь себя контролировать. И, зажигая свечу, ты можешь спалить дом, а пытаясь прихлопнуть комара - убить лошадь. Но главное, что ты - брежатая Брежатый -юридический термин старинно-русского права, обозначающий лицо, коему поручено охранение чего-либо - страж. Твой Дар - защищать Этот Свет от прорвавшихся в него тварей из Предгранья.
Яшка слушала, затаив дыхание, но, услышав про брежатую, вспомнила про Охотника и спросила:
- И как мне воспользоваться Даром?
- Не знаю, - к её разочарованию, пожал плечами Виталион Павлович. - Я не силён в этой области. И надеюсь, что тебе не скоро придётся практиковаться в ней.
Тонкие нити-щупальца протянулись от чёрной кляксы, пожравшей Розу, к призрачной гончей. И Яшка поняла, что времени на воспоминания у неё нет. Всё, что у неё есть, это опаловый перстень и огромное желание уничтожить или хотя бы изгнать страшную тварь.
Девочка по-прежнему не могла пошевелить даже пальцем, и потому потянулась к перстню, мысленно погладив его и сосредоточившись на своём желании. И упала на колени от неожиданно охватившей слабости, когда сноп ярких разноцветных искр рванулся от кольца к чудовищному пришельцу. Пчелиным роем закружили они вокруг него. Забыв о борзой, он принялся беспорядочно размахивать щупальцами, отращивая всё новые и новые. Но искры лишь мельтешили вокруг него, без труда уворачиваясь от твари.
Жаждущий недолго колебался, выбирая между вожделенной добычей и собственной шкурой. И бежал от назойливых искр, каждое прикосновение которых обжигало его нежную субстанцию.
Чёрная клякса исчезла с громким хлопком. Погасли искры. На мгновение воцарилась тишина, которую нарушил громкий голос обозницы.
- Ну, вот и всё, - удовлетворённо сказала она. - Можно ехать.
Госпожа Федоткина сбросила чары отстранённости, и обернулась к спутникам, привычно ожидая восторга зрителей. Но восторга не было. Яшка сидела на траве, закрыв лицо руками, Аннет рыдала в объятиях штабс-ротмистра, а на его висках серебрилась седина, которой не было ещё несколько минут назад.
Я ступала торжественно, пряча за небрежной улыбкой сожаления об Этом свете и смятение, охватывающее при мысли о Том. И мне хотелось, чтобы танец этот под аккомпанимент тишины длился вечно. Алексей, похоже, чувствовал что-то подобное, поскольку вёл меня медленно, очень медленно. И расстояние до Грани не сокращалось ни на шаг.
Внезапно спутник мой насторожился и преобразился. И вёл меня уже не супруг, а Страж, светлый Страж, облачённый в сияние, облечённый властью. В мгновение ока Грань приблизилась, оставалось лишь сделать последний шаг.
Но сделать его помешал возникший перед нами тёмный Страж. Его крылья цвета грозового неба распахнулись, преграждая нам путь.
- Её срок ещё не вышел, Светлый, - холодно сказал пришелец, в котором с большим трудом я узнала Аэрта. Шкуру на его плечах сменил туман Грани, вместо копья в его руке сверкала молния. И в душе моей шевельнулась слабая надежда на возвращение к жизни, вкус к которой я ощутила в последние несколько дней. Шевельнулась и вновь замерла, потому что я не готова была выживать любой ценой. И всё же...
Появление незнакомца и его слова не смутили светлого Стража.
- Это её выбор, - бесстрастно ответил он.
- Ты не в своём праве, Светлый, - сказал Аэрт, и молния в его руках сверкнула ещё ярче. - Ты будешь наказан.
- Я приму любую кару, - гордо ответил Алексей, - но она уйдёт за Грань.
И в его руке вспыхнул огненный палаш.
С детства меня мучал вопрос, кто победит, если тёмный страж сразится со светлым. Но сейчас, когда мне, наконец, представилась возможность получить ответ на этот вопрос, любопытство моё куда-то испарилось. Зато откуда-то пришло знание, что поединок между ними обернется катастрофой. И я встала между стражами.
- Это мой выбор, - сказала я, бестрепетно взглянув в глаза Аэрта, в глаза цвета шторма.
- А как же Радх? - растеряно спросил он. Похоже было, что Охотник был готов силой отбить меня у Светлого стража, но оказался не готов к тому, что вызов ему брошу я.
При упоминании томалэ палаш в руке супруга полыхнул ослепительно. А я лишь пожала плечами,
- Когда я покину Этот свет, - произнесла я, про себя отметив, что произнести вслух "умру" так и не получилось, - чары рассеются и приворот спадёт. Он будет свободен.
- Чары уже спали, - хмуро ответил Аэрт. - Только это не помогло. Осталось то, что крепче чар.
- Это только так кажется, - усмехнулась я. - Через неделю уже Радх забудет обо мне. В крайнем случае, сложит печальную песню. Или две. И забудет.
- Не забудет, - возразил Охотник обиженно, словно это его, а не Радха я сочла легкомысленным и бессердечным.
Я промолчала. Одно дело ночь, полная отчаянного безумия обречённой страсти, последняя ночь жизни ... И совсем другое - тайный роман с непостоянным томалэ, сулящий либо разбитое сердце, либо, если тайное станет явным, бесчестье и позор.
- А Яшка? - спросил Аэрт, правильно истолковав моё молчание.
- О ней позаботятся родители, - ответила я.
- Она признала долг жизни, - произнёс Аэрт тоном, от которого стало не по себе.
- И что с того? - спросила я, скрывая возникшее беспокойство за нарочитым равнодушием.
Пламя палаша немного потускнело, показывая, что Алексей уже понял, о чём идёт речь.
- Если должник не успевает выплатить свой долг до смерти спасителя, он умирает в тот же день, - пояснил Аэрт, в глазах которого уже плескалось торжество победителя.
Должно быть, он ожидал, что я разрыдаюсь над судьбой девочки, за последние несколько дней ставшей мне небезразличной, и уж всяко раздумаю уходить за Грань. Но я не собиралась поддаваться шантажу, пусть даже шантажист полагал себя действующим в моих интересах.
К счастью, в моих руках не было ни палаша, ни молний, ничего, что могло бы выдать эмоции. И потому ничто не выдало охватившей меня ярости, когда я холодно проговорила:
- Печально, что этой юной особе суждено перейти за Грань в столь нежном возрасте, что мне удалось подарить ей всего лишь несколько дней жизни. Но я в ответе лишь за свою судьбу.
Пламя палаша полыхнуло снова, подтверждая моих слов.
- А Дар?
- Что Дар? - не поняла я.
- Он станет выморочным.
Я только усмехнулась. Кого Аэрт хочет запугать? Меня? Светлого стажа? Если бы не своеволие Яшки, отзеркалившей ритуал наследования и назвавшей меня своей наследницей, за Гранью девочку ждало бы не вечное блаженство, а суровая кара. Если бы... Но сослагательное наклонение хорошо для мечтаний и бесплодных сожалений о несбывшемся, на принятие решений оно не влияет.
- Ну что же, - с показным сожалением вздохнул Аэрт, - раз ты, Таливайдена, решила, я не стану тебя удерживать. Вечный покой ждет тебя. - Он сделал паузу и продолжил. - Только простись сперва со Светлым. Он будет развеян за то, что отправил душу за Грань до срока.
Тёмный отступил на шаг, приоткрывая мне дорогу к Грани, но я уже повернулась к Светлому стражу:
- Алексей, это правда?
- Не думайте об этом, Натали, - воскликнул он с такой горячностью, что другого подтверждения мне не требовалось. - Я буду счастлив уйти навсегда, зная, что вы обрели за Гранью вечное блаженство.
- Нет, Алексей, нет, - тихо ответила я. - Я не приму вашу жертву.
- Натали, я приказываю! - с той же горячностью воскликнул он.
Но я покачала головой.
- Вы хотите обречь меня на вечные мучения? - спросила я. - Ведь каждое мгновение вечности я стану терзаться тем, что предоставила вас вашей участи.
- Именно потому, что не в силах обречь вас на вечные мучения, я требую, сударыня, чтобы вы ушли за Грань.
- Почему? Извольте объяснить, сударь, - потребовала я.
- Таливайдена, Светлый пытается сказать, - ответил вместо Алексея Аэрт, - что Предгранье не отпустит душу, которую считает своей.
- Это так, - подтвердил Алексей. - Вы сейчас выбираете не между жизнью и смертью, сударыня. Вы выбираете посмертие: вечное блаженство за Гранью или вечные скитания по Предгранью.
- Разве душа моя принадлежит Предгранью? - спросила я, поворачиваясь так, чтобы видеть обоих стражей одновременно. Палаш в руках Алексея стал тусклым, едва заметным, как и молнии в руках Аэрта. Но если во взгляде Тёмного стража светилось торжество победителя, Светлый по-прежнему надеялся уберечь меня от участи, казавшейся ему хуже смерти.
- Оно накладывает свой отпечаток на душу при каждой встрече, - сказал Алексей. И мне показалось, что говорит он не обо мне, о себе. О себе, потерявшем шанс перейти за Грань и готовом развеяться, но не оставаться в этом страшном месте. Вот только мысль о вечном пребывании в Предгранье не испугала меня так, как пугала она Алексея. Я вспомнила багровый туман, клубившийся в бездне, и бескрайние луга, по которым мы мчались совсем недавно с Аэртом.
- Что ты ещё знаешь о Предгранье, Светлый? - спросил насмешливо Аэрт. - Что ты видел здесь кроме Леса?
Алексей ничего не ответил, но оружие его вновь стало наливаться пламенем, вновь заблистали молнии в руках его противника. И я поспешила отвлечь их внимание на себя:
- Что меня ждёт здесь, - спросила я. - Кем стану я в твоей свите, Аэрт? Борзым псом? Ловчей птицей?
- Нет, - в один голос ответили оба стража. - Нет!
- Твоё место рядом со мной, - воскликнул Аэрт.
- Ваше место, сударыня, рядом со мной, - отозвался Алексей.
При этом на лицах обоих стражей появилось выражение, при взгляде на которое я сделала шаг назад. И другой. И третий.
Выбор, стоявший передо мной, был ясен: не Грань или Предгранье, а Светлый страж или Тёмный.
Но ведь отказ от выбора тоже выбор, подумала я, бросаясь, словно в море со скалы, в явь, к своему безжизненно лежащему телу.
- Тётушка Фатха, помоги, - выпалил он с порога. - Тали...
- Что с ним? - всполошилась Фатха, перепуганная не сколько самим сообщением, сколько выражением лица томалэ.
- Ожог... от огненного бича, - с усилием выдавил из себя Радх, - и полное магическое истощение. Помоги, тётушка, он у самой Грани.
- А Яшка? - спросила Фатха.
- Цела, - выдавил из себя Радх.
- Хвала Хозяину дорог, - сказала старуха.
Она окинула взглядом ряды горшочков с травами, стоявших на полках, как полководец перед боем осматривает свои войска. И, задумавшись лишь на мгновение, принялась распоряжаться.
- Радх, достань мне с верхней полки вон тот, третий справа... теперь вот этот, с нарисованными ягодами...
Пару минут спустя на столе перед Фатхой выстроилась шеренга горшочков и туесков, между которым громоздились связки трав.
- Сушеница болотная, коровяк, - бормотала старуха, складывая в корзинку своё воинство, - чабрец, почки березы, пыльца тополяники...
Наконец, корзина была заполнена и накрыта куском полотна.
- Да поможет нам Хозяин Дорог, - сказала Фатха, тяжело опираясь на палку, чтобы встать.
Радх подскочил, помог ей подняться и подхватил корзинку.
Со всей скоростью, на которую была способна, старуха вышла на улицу и замерла при виде кареты, стоящей перед домом.
- Да поможет нам Хозяин Дорог, - сказал Радх, бережно ведя изумлённую Фатху к карете.
Передав корзинку ошарашенному кучеру, томалэ подхватил старуху на руки и поднял её в карету, не воспользовавшись откидными ступеньками. Затем он забрал корзинку, одним движением скользнул в карету и, захлопнув дверцу, приказал кучеру:
- Трогай, да поживей!
Карета рванулась с места.
За свою долгую жизнь Фатха испытала многое, но барыней в карете ей ездить не довелось. А сейчас ей было не до мягкого бархата сидений и не до дорогих занавесей.
- Рассказывай, - приказала она Радху.
- Это была ловушка, - мрачно сказал он. - Ловушка на ту мразь, что охотилась на Яшку.
- А сама Яшка? - поспешно спросила Фатха.
- Тали тайно отослал её из города вместе со своей сестрой.
- Хорошо, - кивнула Фатха. - И что было дальше? Ловушка сработала?
- Да, - мрачно ответил Радх. - Мразь мертва, а вокруг Тали вьётся Светлый страж.
- А что же дохтур? - немного ревниво спросила Фатха.
- Дохтур, тётушка, тебе в подмётки не годится, - ответил Радх.
- Ой ли, - усмехнулась Фатха. - Отчего ж тогда благородные господа чуть что, зовут дохтура, а не старую томалэ?
- Дохтур только кровь пускать да банки ставить горазд, - ответил Радх. - И язык за зубами держать не умеет.
- Язык, говоришь? - снова усмехнулась Фатха. - У нас с тобой перед Тали, мальчик мой, должок. Мог бы и не говорить.
- Только ничему не удивляйся, тётушка, - предупредил Радх.
- Стара я уже удивляться, - вздохнула Фатха.
И всё же, удивиться ей пришлось. Да и кто бы ни удивился на её месте, обнаружив вместо юноши лежащую на постели молодую женщину.
- Вот оно что, - пробормотала себе под нос Фатха. - Вот она, дама треф.
В спальне царила полутьма, едва разбавляемая светом свечей. Отблески их пламени скользили, переливались по блестящей ткани платья, которое никто не удосужился снять с Тали. Намётанный глаз Фатхи оценил и восковую бледность лица, ещё более бледного на фоне яркой ткани, и истощённость - кожа да кости - тела... Видно было, что Радх не преувеличил, говоря о близости Тали к Грани. И удержать её с этой стороны Грани будет ох как непросто.
Завидев вошедших, сидевшая у изголовья хмурая женщина в сером платье произнесла:
- Ну, наконец-то.
- Как она, мадам Клара? - обеспокоенно спросил Радх.
- Всё также, - ответила она, и Фатха почувствовала безнадёжность, которою говорившая скрывала за спокойно-сдержанным тоном.
Поддерживая Радхом, старуха подошла к кровати и села в изножье. Приняв протянутую томалэ корзину, Фатха извлекла из неё горшочек с мазью. Будь она помоложе, Фатха справилась бы и сама, но теперь пальцы её утратили былую ловкость. И после недолгих колебаний старуха протянула мазь Кларе.
- Это от ожога, сударыня, - сказала она.
Та открыла горшочек, подхватила мазь кончиком пальца, поднесла к глазам, понюхала, растёрла между пальцами и, поджав тонкие губы, вынесла вердикт:
- Это лучше, чем я надеялась найти в этом захолустье.
И, не теряя больше времени на разговоры, занялась обожжённой рукой Тали.
А Фатха тем временем бережно достала из корзинки своё самое большое сокровище - настой сердцецвета. Этот цветок, отыскать который мог только чистый сердцем, ценился даже больше, чем на вес золота, потому что чистых сердец во все времена было немного. У томалэ не хватило бы денег даже на пару лепестков, но, по счастью, этой весной Яшка принесла из леса целую охапку сердцецветов.
Чуть помешкав, Фатха передала флакончик с настоем Радху.
- Одна капля - жизнь, - сказала она, - три - смерть.
Мадам Клара оторвалась от своего занятия и пристально посмотрела на Фатху взглядом, под которым кто-нибудь другой, более впечатлительный, поёжился бы.
- Что это? - спросила она.
Но старуха посмотрела ей в глаза уверенно и спокойно.
- Сердцецвет, сударыня, - сказала томалэ.
Подозрительность во взгляде Клары сменилась уважением, а на её губах мелькнуло тонкое подобие улыбки. Фатха почувствовала, что отчаянье, владевшее прежде женщиной, сменилось робкой надеждой. Сама же старуха надеждой себя не тешила, просто знала, что вернёт с Грани Тали, дважды спасшую Яшку от смерти. Вернёт, чего бы ей это само не стоило.
Радх подошёл к Тали и осторожно капнул на губы заветную каплю, одну единственную.
Прошла томительная минута, другая... Внешне ничего не происходило. Лицо было по-прежнему бледным, а дыхание столь слабым, что казалось, будто бедняжка и вовсе не дышит. Только зеркальце, поднесённое к губам, свидетельствовало, что жизнь по-прежнему теплится в измождённом теле.
Но затем чуть заметно губы Тали дрогнули. Фатха привстала, опершись на палку, и подойдя ближе, склонилась над лежащей. В тишине спальни зазвучал хрипловатый голос старухи, запевшей по-томальски:
- Вернись, Тали, вернись!
Путь ведет нас то вверх, то вниз,
Что нас ждет, угадать нельзя...
Заклинаю тебя, очнись,
Заклинаю, открой глаза.
Вернись, Тали, вернись!
Путь несёт нас, как ветер лист,
И назад повернуть нельзя...
Заклинаю тебя, очнись,
Заклинаю, открой глаза.
Вернись, Тали, вернись!
Шириной то в пядь, то в аршин,
По грязи, по камням, по крови...
Заклинаю тебя, дыши,
Заклинаю, тебя, живи.
Вернись, Тали, вернись!
Длинные ресницы затрепетали, силясь открыться, но и этого было достаточно.
- Тали!
Радх, уступивший было своё место Фатхе, бросился к постели, но был остановлен старой томалэ.
- Тебе здесь больше нечего делать, - обессиленно сказала она. И добавила, вручая ему пару сухих веточек и три широких листа. - Вот, ступай, завари.
Свобода от одного зачастую оборачивается зависимостью от другого. Вот и я, избавившись от стражей, завязла, затерялась в тумане, точнее, в туманном Ничто. Я не знала, куда идти, где прошлое, где будущее. Я... Кто "я"? Наташенька Алтафьева? Княгиня Улитина? Сумасбродная и отчаянная Тали? Пойманная в ловушку Предгранья Таливайдена? Ничто нежно обволакивало меня, заставляя забыть себя, забыться, раствориться в абсолютном покое, стать его частью...
И вдруг откуда-то из далёкого далека до меня донеслось строгое "Вернись, Тали!".
Куда? Зачем? Кто ждёт меня на Этом свете? Но неожиданно меня обожгла мысль, заставившая забыть об абсолютном покое. Тот, кто вызвал тварь, убившую моего мужа и почти уничтожившую его душу, благоденствует на Этом свете. И этого кого-то надо остановить, прежде, чем он, сгубив ещё много душ, сам превратится в тварь вроде дю Тенля.
Я встрепенулась, пытаясь сбросить с себя оцепенение. Объятия тумана утратили свою нежность, становясь омерзительно липкими. Но я уже снова была Тали, радостно принимающей любой вызов, готовой бороться до конца.
"Вернись!"
Объятия Ничто неохотно разомкнулись, расползлись, открывая передо мной тропинку, петляющую среди туманных то ли стен, то ли берегов. Я, не мешкая, ступила на неё.
Идти оказалось неожиданно трудно. Туман дышал мне в затылок, скрывая пройденное, то подступая ближе к тропе, то отступая от неё. А ветер, ветер небытия бил мне в лицо, пытаясь остановить или сбить с пути. И я слабела, чувствуя, что тот самый конец, до которого я готова была бороться, уже близок... Но голос, позвавший меня в путь, снова повторил "Вернись, Тали, вернись!"
И мысль о том, что кто-то ждет меня в яви, придала мне сил. Я улыбнулась хлеставшему в лицо ветру и снова двинулась по тропе, меняющейся теперь с каждым шагом. Она вела меня по острым камням, заставляла продираться сквозь колючую траву, через хляби и болота, через сумеречный лес... И я, стиснув зубы, шла вперед и вперед, туда, куда звал меня голос.
"Вернись, Тали, вернись!"
Я рванулась из последних сил... И оказалась в собственном теле. Ох, лучше бы я так не торопилась. Лучше бы...
Явь встретила меня болью. Иллюзия, которой я заглушила боль во время поединка, рассыпалась, одарив меня таким откатом, что мой крик должен был разнестись по всему Версаново. Вот только сил хватило на чуть слышный стон.
- Потерпи, яхонтовая, - ласково сказала Фатха, поднося к моим губам чашку с противно пахнущим зельем. На вкус оно оказалось ещё отвратнее, и всего через пару мгновений я закачалась на волнах забытья, где не было ни боли, ни желаний, ни надежд. Выныривая на мгновение, я успевала увидеть то склонившуюся надо мной старуху, что-то бормочущую по-томальски, то Клару, чьё осунувшееся лицо в кои-то веки утратило привычную чопорность, то неизвестно откуда взявшуюся Матрёну, которая уже несколько дней как должна была катить вместе с Аннетт и детьми в столицу.
Потом забытье сменилось снами, обычными снами, из которых я почти ничего не запомнила. Кажется, я играла в тумане в прятки со стражами, а потом бросалась в них туманными же снежками. Потом мы все вместе лепили туманную бабу, которая вдруг ожила и превратилась в тётушку Серафину. Тётушка недовольно посмотрела на меня и произнесла строгим голосом:
- Наталья Сергеевна, пора бы Вам и очнуться.
Я открыла глаза и зажмурилась от яркого солнечного света, заливавшего комнату. Потом открыла снова и посмотрела на разбудившую меня Клару. Тень радостного облегчения, скользнувшая по её лицу, исчезла, когда я открыла глаза во второй раз, сменившись привычной невыразительной маской. Мадам Клара, приданная мне не столько в качестве телохранителя, сколько в качестве "от-глупостей-охранителя", возвела умение не привлекать к себе внимание в ранг искусства. И в самом деле, кому интересна чопорная бесцветная компаньонка? А о том, что бесцветность её не природная, а результат кропотливой работы с гримом, мог догадаться только очень внимательный наблюдатель.
Но раз Клара здесь, то самое время выяснить, чем закончился поединок с тётушкой. Последнее, что я помнила, это Серафина, рухнувшая мне под ноги.
- Клара, - попыталась сказать я, но получился лишь чуть слышный шёпот.
- Изволили очнуться, Наталья Сергеевна? - Спросила она голосом далёким от ласкового. - Лежите спокойно. У Вас полное магическое истощение и ожог от огненного бича в придачу.
- Такута? - прошелестела я.
- Мертва, - отрапортовала Клара. - А вы, сударыня, не последовали за Грань вслед за ней только благодаря счастливому стечению обстоятельств. И чего ради ввязались вы в поединок, не дождавшись подмоги? Мы с господином Бенедиктовым подоспели как раз к самому финалу.
- Время, - прошептала я.
- Это вы время тянули? - делано удивилась Клара. - Теперь это так называется?!
Клара многозначительно помолчала, затем продолжила:
- Такута, да ещё балующаяся магий крови, - крайне опасный противник. И речь идёт не о банальном огненном биче, а о вещах куда более серьёзных. Она едва не устроила в доме локальный Прорыв.
Я судорожно вздохнула. Мои знания о магии крови были ограничены, и мне в голову не приходило, что Прорыв можно устроить без длительного ритуала.
- Вам повезло, - продолжала Клара, - потому что под окном очень своевременно оказался некий томалэ, сумевший убить такуту за мгновение до того, как она пустила в ход камень призыва. Кстати, - по её губам скользнула ехидная усмешка, - не могли бы вы, Наталья Сергеевна, пояснить мне, что вышеозначенный томалэ делал под окнами в столь поздний час?
- Не знаю, - честно призналась я.
Обмануть Клару практически невозможно, по крайней мере, не прибегая к иллюзиям. Эта женщина, не обладающая Даром, читает людей по жестам, как открытую книгу. Но в этот раз я действительно не знала. Я не знала, что привело Радха к моему окну, когда я совершенно недвусмысленно запретила ему в тот вечер появляться рядом с домом.
- Странно, - задумчиво произнесла Клара, всем своим видом показывая, что не слишком поверила в моё неведение, - а мне казалось, что, если кто и может пролить свет на его появление, так это вы, Наталья Сергеевна. Но мы ещё вернёмся к этому вопросу, когда вы поправитесь, - пообещала она таким тоном, что мне сразу расхотелось поправляться.
- Лиззи... - неуверенно прошептала я.
- Да, да, конечно, - поспешила согласиться Клара, не пытаясь скрыть ехидцу в голосе,- конечно же молодой человек пришёл справиться о своей названной сестре, понятия не имея, что её уже нет в городе.
Я почувствовала, что краснею, а моя собеседница, насладившись моим смущением, вернулась к разговору.
- Лиззи..., - повторила она задумчиво, на этот раз не пряча за задумчивостью насмешку. - Нет, пока всё-таки Яшка. Ей предстоит приложить немало усилий, чтобы стать Лиззи. Только Мастер Иллюзий мог разглядеть в томальской девочке потерянную княжну.
Клара ещё немного помолчала, надеясь, что я скажу хоть что-нибудь, но той частью приключений Яшки, которые остались ей неизвестны, я делиться не собиралась. Не сейчас, ни потом. И потому нашла в себе силы спросить:
- Где она?
- Уланы проводили их до Беркутово, где передали, как было приказано, людям Загряжского. Вчера взвод под командованием штабс-ротмистра Кваснёва, выполнив поставленную задачу, уже вернулся в Версаново. К счастью, я успела отправить вестник, чтобы они захватили с собой Матрёну.
- Зачем? - прошипела я.
- Затем, что кто-то должен ухаживать за Вами. Вы сбросили с себя иллюзии, а восстанавливать их было некому. Думаю, что пройдёт не одна неделя, а то и не один месяц, прежде чем Вы справитесь с последствиями магического истощения и сможете накладывать иллюзии. Так что, во избежание скандала, местным слугам доверить Вас нельзя, а Фатха сама нуждается в помощи после того, как вытащила Вас от самой Грани. И тут надо сказать о Вашем втором везении. Кто бы мог подумать, что у старухи томалэ может оказаться настойка сердцецвета! И что она пожелает поделиться с чужаком!
- Она что? - еле слышно переспросила я, не веря своим ушам. О сердцецвете ходили легенды, и встречался он реже, чем цветок папоротника, о котором все слышали, но никто не видел.
- Именно так. Больше того, старуха чуть сама не отправилась за Грань, пока вытаскивала Вас.
Я охнула. Теперь уже я в неоплатном долгу перед Фатхой. И пусть только кто-то посмеет при мне сказать, что томалэ примитивный корыстный народец!
А Клара тем временем продолжала:
- И последнее везение. Господин Великий Инуктор, прочитав мой рапорт...
Я тихо хмыкнула. До сего дня я молча гадала, в какое из ведомств шлёт свои донесения наша компаньонка, а она в ответ на мои вопросительные полунамёки делала вид, что не понимает, о чем речь. А тут...
- Прочитав мой рапорт, - подчёркнуто нейтральным тоном произнесла Клара, - вынес мне взыскание за ненадлежащее выполнение обязанностей. Вам выносить взыскание он не стал, поскольку вы сами себя уже достаточно наказали. Поощрение же за дядюшку Луку он обещал выдать вам лично.
Я чуть заметно усмехнулась. Что правда, то правда, наказала я себя изрядно. Вот только вынести мне взыскание дядюшка Андрей никак не может. Это прерогатива моего начальника по Тайной Магической Канцелярии князя Долгопрядного. А поощрение... Интересно, какой из артефактов его обширной коллекции достанется мне на этот раз? Может даже расщедрится на мальцевский - вышедший из рук лучшего артефактора империи?
Но радовалась я рано, поскольку Клара, тут же меня огорошила:
- Но, поскольку вы подвергли свою жизнь риску, а долг по продолжению рода пока не исполнили, дядюшка Андрей уже обратился с прошением к государю. Так что по возвращению в столицу Вас, сударыня, будет ждать высочайший указ о вступлении в брак в течение года.
- В брак с кем? - ошеломлённо прошептала я.
- Не знаю, - равнодушно пожала плечами Клара. - Возможно, вам даже предоставят некоторый выбор. Приедете - узнаете.
Во-первых, в город приехала светская львица, которая должна была "огранить алмаз" в лице дочери городского головы. Дамы заранее предвкушали если и не близкое знакомство, то хотя бы краткий обмен любезностями, из которого для подруг можно было бы состряпать задушевную беседу. Увы, их надеждам не суждено было сбыться, поскольку дама, оказавшаяся то ли беглой преступницей, то ли чернокнижницей, то ли фрежской шпионкой, погибла пежде, чем кто-нибудь успел с ней познакомиться.
Во-вторых, в результате её нападения серьёзно пострадал красавчик Тали. И ручеек любопытных версановок всех возрастов, желающих лично поухаживать за раненым героем, потёк к дому княгини. Увы, и тут дамам не повезло. Никому из них не удалось прорваться мимо бравых корнетов, охранявших раненого. Уланы стояли насмерть, самоотверженно принимая на себя всю заботу и ласку, предназначавшиеся герою, а на все вопросы о случившемся ночью отвечали, что сие есть государственная тайна, которую, несмотря на всё очарование посетительниц разглашать никак не могут. Осыпанные комплиментами дамы покидали дом, почти забыв, ради чего они приходили. Тех же немногих, кто не поддавался на комплименты и продолжал упорствовать, встречала суровая дама в форменной мантии инуктора. И тут уже любопытные спешили выразить свои сожаления и распрощаться.
Потому что, в-третьих, дядюшка Лука, отслуживший инуктором в Версаново почти пять лет, неожиданно был арестован, а на его место временно назначена тётушка Клара, мадам Клара фон Шпецкрихен, прибывшая вместе с господином Задольским под видом компаньонки его сестры. И тут фантазия горожан заработала с утроенной силой: кем же должен был быть молодой Задольский, если его сопровождала инкогнито инуктор первого класса? Был ли он просто пустышкой, ширмой для мадам, или же, наоборот, лицом весьма значительным?
Волна сплетен докатилась и до томальской окраины города, только здесь больше говорили о другом. О том, что ряды постоянных посетителей "У томалэ" редеют. Что господин Игнатьин, щедро приплачивавший за выполнение мелких поручений, то ли под арестом, то ли сошёл с ума, то ли то и другое вместе. Что корнет Слепнёв, просаживавший "У томалэ" всё своё жалование, поклялся во всеуслышание, что ноги его там больше не будет, а корнеты Ртищев и Дымов его поддержали. А ещё говорили, что не видно больше приёмыша старой Фатхи, и исчезновение Яшки-Потеряшки как-то связано с изгнанием Розы.
Утром, едва Радх вышел из дома, к нему тут же, щебеча и хихикая, подлетела стайка Яшкиных подружек.
- Дядюшка Радх! Дядюшка Радх! - загалдели они хором.
- Что, красавицы? - ответил он.
- Дядюшка Радх, ты не знаешь, где Яшка? А то не её, ни бабушки Фатхи нет дома, и никто не знает, где они.
Радх улыбнулся девочкам, но в глазах его не было веселья. Старуха, похоже, не позволила Яшке попрощаться с подружками. И правильно сделала.
- Бабушка Фатха уехала в гости, она вернётся через несколько дней, - ответил он.
- А Яшка? - нетерпеливо спросила бойкая Лойхе, кокетливо поглядывая на Радха.
- Уехала Яшка, - ответил томалэ. - Насовсем уехала.
- Куда? - огорчённо протянула Лойхе.
- Много будете знать, скоро состаритесь, красавицы, - усмехнулся Радх. - А вам прежде, чем стариться, ещё вырасти нужно.
Разочарованные и озадаченные, подружки отправились восвояси. Радх же неспешно пошёл по своим делам, вспоминая о вестнике, заставшем его прошлой ночью врасплох. Тёмно-синий, едва различимый в темноте, он проговаривал слова сухо, по-военному чётко, но Радху казалось, что он слышит звонкий голосок возбуждённо тараторящей Яшки:
- Аглая Степановна посылает этот вестник по моей просьбе к тебе, потому что я молодец. Не хочу пугать бабушку Фатху. Передай ей, что у меня всё хорошо. Меня встретили мама с братом. Мама строгая, а брат Борис пообещал меня баловать. А о Розе бабушка может не беспокоиться, что она что-нибудь натворит, потому что она уже натворила всё, что могла. Мы вышли из кареты, чтобы посмотреть, как Аглая Степановна ткёт лунный мост. И Роза тоже вышла, только не чтобы посмотреть, а чтобы сбежать. Но сбежать у неё не получилось, и тогда она призвала чёрный дождь. Роза хотела, чтобы дождь пролился на нас, но получилось, что сначала дождь пролился на Розу и она растаяла. А потом дождь превратился в страхолюдину, точнее в страхомордину, которая решила закусить нами. Было страшно, но тут я вспомнила, что Тали говорил, что я брежатая. И я как брежнула страхомордину, только искры полетели. Страхомордина испугалась и убежала. А мы уже в Беркутово и завтра поедем дальше. Так что я теперь настоящая томалэ, потому что повидаю мир за Неворчью!
Сам Радх ничего не понял из объяснений Яшки, зато понял тот, Другой, которого томалэ не называл в мыслях по имени, потому что назвать, всё равно, что окликнуть. И Другой пришёл в ярость. Радх понял и разделил его эмоции, когда перед мысленным взором предстала картинка медленно подбирающегося к девочке чудища. И верно сказала ведь, страхомордина.
Рука томалэ сжалась сама собой, словно он сжимал древко невидимого копья. Нет, не он, Другой. Отношения их были странными. Другой являлся в его тело, когда хотел, и уходил так же неожиданно. Иногда вёл себя тихо, просто прислушивался, присматривался. Но иногда завладевал телом, как тогда, когда убил Грифоншу. И Радх жалел не о том, что оглянулся на Охотника вопреки запрету, а лишь о том, что не смог уберечь Тали, что опоздал.
Никогда ещё женщина не занимала в его мыслях столько места.
И вечером, выйдя на сцену, он пел не для зрителей, а для той, которой не было, не могло быть в переполненном зале:
- Перебор гитарных струн,
Голоса былого.
Я любовью нынче юн,
Страстью околдован...
Хоть влюблялся я не раз,
Странствуя по свету,
Но в плену прекрасных глаз
Позабыл об этом.
И теперь, как в первый раз,
Плачу и ликую,
И мечтаю я сейчас
Лишь о поцелуе.
Веселее пой, струна,
Прочь тоску былую.
Ведь нужна мне лишь одна,
Та, о ком пою я...
Перебор гитарных струн,
Голоса былого.
Я любовью нынче юн,
Страстью околдован...
А та, о ком он пел, качалась, он знал это от Другого, на волнах забытья между жизнью и вечностью. И Радх больше всего боялся, что она выберет не тот берег. Гипантий 1
Вообразите себе ученицу, научившуюся наигрывать несколько простеньких пьесок, бросающей вызов маститому музыканту, чьему виртуозному исполнению восторженно рукоплескали самые требовательные слушатели. Всё, что может сделать наглая девица, это c силой барабанить по клавишам, стараясь заглушить соперника.Гипантий 2
Весь день Радх ходил в сладостном тумане, и даже категоричность, с которой Тали запретила появляться следующей ночью, не могла развеять этот туман. Но к вечеру он рассеялся под напором беспокойства, смутного, неясного, похожего на ускользающее воспоминание о чём-то важном. И чем дальше, тем сильнее становилось беспокойство, перерастая в тревогу. И тревога вдруг нахлынула, захлестнула, заставив сердце бешено забиться: "Тали!"Гипантий 3
Кончики длинных белых крыльев, нервно подрагивая, взметали с подобия земли Предгранья фонтанчики чёрной пыли. Лицо обладателя крыльев тоже было бело, но не так, как крылья, а смертельной бледностью человека. И если на другом лице подобную бледность можно было бы приписать страху илинездоровью, бледность на лице князя Алексея Васильевича Улитина была признаком величайшего гнева. И эта особенность сохранилась за ним и после смерти.Гипантий 4
Несмотря на поздний час, большая шестиместная карета неслась по лесной дороге, и колокольчик верстомера каждые несколько минут возвещал об ещё одной версте, отделивший путников от Версаново.Гипантий 5
Помню первый бал - дрожащие колени и гордо поднятая голова, помню и первый полонез в роли хозяйки дома, когда надеждная рука Алексея помогла мне справиться с волнением. И теперь, в нашем последнем полонезе, вёл он меня легко и уверенно. Гипантий 6
Тяжёлая карета господина Игнатьина, примелькавшаяся "У томалэ", на этот раз прогромыхала колёсами мимо трактира и остановилась перед кибиткой старой Фатхи. Радх, сидевший на облучке рядом с кучером одним прыжком слетел на землю и вихрем ворвался в кибитку. Гипантий 7
Решить "в явь" оказалось куда проще, чем сделать. Рванувшись вниз, я тут же оказалась в густом и вязком тумане. Голоса стражей, звавших меня, приказывавших и умолявших вернуться, растаяли, утонули в нём, но я рано обрадовалась обретённой свободе. Гипантий 8
Версаново гудело, захлёбываясь сплетнями. Слыханное ли дело, в городе, где годами ничего не происходит, за неделю произошло сразу столько событий.