Сегодня мы едем праздновать новый год на старом месте. Это место в лесу недалеко от дачного посёлка. Едем с Севой, моим мужем. Он - мужчина лет восьмидесяти, высокий, симпатичный, похожий на медведя и кота. Ходит с двумя палками - двадцать лет назад повредил тазобедренный сустав. Это для тех, кто не следит за моим творчеством.
Мы вместе 28 лет, из них 21 год мы ходим в то место в лесу, когда не отправляемся в более дальние поездки. В электричке традиционно Сева угощает меня мороженым. Дожидаемся маршрутки, доезжаем до остановки, выходим, и мороженое с неизменным удовольствием доедаем. Углубляемся в дубраву на окраине посёлка.
Чуть дальше от посёлка тропа обрастает густой крапивой, сочной даже осенью. Недалеко от тропы дачники зачем-то выбрасывают рассаду неплохих цветов. Перед нашим лагерем ответвляется дорога, богатая ежевикой и лужами. Ну, это всё летом, конечно. Здесь я прячу тележку с вещами, чтобы не оставлять следов на снегу. Перетаскиваю их к хозблоку в рюкзаке. Хозблок - это наша избушка.
Дальше тупик, но вправо отходит тропа. На этом распутье мы летом иногда загораем. Здесь Сева однажды посадил топинамбур. Но поскольку мы, как правило, летом здесь не бываем, топинамбур не дождался поливки и исчез.
Вот и хозблок открылся. Это не побоюсь этого слова жилище, имеющее полиэтиленовые стены, натянутые на четыре сосны и прочную брезентовую крышу. Дверь из плотной ткани завязана на верёвочку, чтобы знать, был ли кто-нибудь до нас. Слева - кормушка для птиц, справа - табличка с надписью: "Приют курсантов саперного училища. Мин почти нет".
Я называла новый хозблок Версалем и космическим кораблём.
Внутри - железная печка, широкая лежанка, стол на дубовых ножках, на столе кое-какая посуда. Стены около печки покрыты фольгой, чтобы не уходило тепло. Пол в противопожарных целях покрыт металлическими листами и присыпан песком. У стола - ящик с песком.
Под потолком - осиное гнездо в углу и верёвки, чтобы сушить одежду, если приходим в дождь. Как же хорошо здесь в дождь, метель, мороз, когда печка уже горит!
Под кроватью - ящик с ёлочными украшениями и шлёпанцами.
На дровяном складе( под крышей, со стенами) спрятаны кастрюля, сковорода и скатерть. На лежанке два спальных мешка на случай сильных морозов.
Наряжаю две елки. У старого хозблока, который сгорел 10 лет назад, стояла небольшая ёлка для украшения на Новый год. Теперь она просто царица. Эти две ей в подмётки не годятся, зато для них хватает новогодних игрушек. Хватало. Мы хранили их в хозблоке вместе с шлёпанцами, спальными мешками и всякой мелочью. Игрушки были 60-ых годов. Космонавты, кукуруза, чебурашка...
С помощью приставной лестницы достаю с крыши дровяного склада кастрюлю разогревать пирожки. Стол, конечно, не сияет хрусталём и фарфором, но меню вполне праздничное. Кофе сварилось. Сева машинально размешивает его в обеих кружках.
Костёр рвётся из ограничивающей рамки. Сева зажигает бенгальские огни. Пьём шампанское за то, что прожили ещё один год назло буржуям, за новые интересные маршруты.
Наслаждаемся бутербродами с красной икрой. Вылизываем обёртку из-под масла. Несколько лет назад из хозблока выбежала мышь и без боязни уставилась на нас. Мы тогда не стали вылизывать обёртку, даже кусочек масла там оставили. Она повернулась к нам спиной, и даже хвостик её дрожал от удовольствия.
Мыши считали себя хозяевами хозблока. Мы видели их следы и на столе, и на кровати. Это не нравилось Севе, и он купил мышеловку. У нас тогда уже украли печку, но ещё не сожгли хозблок. Я спросила Севу: "Ну и как, поймал кого-нибудь?" Он не захотел говорить. Похоже, ему было неловко и жаль. Он любит животных. Рассказывал с сочувствием, как ремонтировал что-то на птицефабрике и видел, в каких условиях живут куры.
Они находятся в клетках в страшной тесноте и потому агрессивны. Чтобы они не дрались, им дают транквилизаторы. Чтобы росли быстрее - гормоны. Чтобы не болели - антибиотики. Они стоят на конвейере и переступают ногами - это всё их движение изо дня в день. Он назвал это куриным Освенцимом. Вообще Сева добрый. Он всегда помнит, что в Африке каждую минуту умирает от голода ребёнок.
Весной или в дождливое лето мы брали воду из огромной лужи на опушке. Там было много головастиков. Наверно, я принесла одного в воде и оставила в ёмкости под краем крыши, чтобы накапала вода. Головастик начал расти. Нас долго не было, а когда приехали, увидели, что лягушонок не смог выбраться из ёмкости и погиб от голода. Он пытался выпрыгнуть и не смог. После этого я всегда оставляла в воде ветку, чтобы лягушки могли выбраться из воды.
Через десять лет этот бесконечно любимый хозблок сожгли. Но до этого украли печку, и мы пару лет пили кофе, сваренное на костре рядом с хозблоком, а в нём прятались от дождя.
В тот день, когда мы обнаружили пожарище, Сева пошёл вперёд, а я собирала рюкзак для первого перетаскивания. Когда я подошла, Сева стоял ко мне спиной и молча ковырял палкой пепелище. Он никогда при мне не плакал и не стонал, только иногда во сне.
Когда сожгли хозблок, мы скрывались от дождя и снега под тентом, натянутым над костром и столом. На столе икра и шампанское. Это в праздники. В обычные дни он приносил "заначки" - в банках из-под пива сделана завинчивающиеся крышки и заложена чечевица с оливковым маслом и соусом карри. В межсезонье на запах карри со всего леса слетались и сползались насекомые. Ещё брали финики. Костёр был такой, что около него можно было спать после обеда. Мы так и делали, на столе спали - рано вставали.
Иногда я приходила позже и по другой тропе, прочищенной Севой после пожара в лесу, подходила через малинник к хозблоку: "Сево?" "О-го!"- доносилось из хозблока.
Прочищенной дорогой Севы воспользовались квадрациклисты. Это было неприятно. Сева говорил: "Мы никого не ждём"
Животных вокруг хозблока особых не было.
Сева утверждал, что та мышь, которую мы угощали на новый год, не попалась в мышеловку. Хотелось бы верить.
Ещё когда у нас был первый хозблок, Сева показал мне нору лисы. Зимой её легче найти. Снег вокруг входа подтаял. Второй вход чуть подальше.
Леса сжимаются, зверью некуда деваться. По улицам уже ходят лисы - сама видела. Однажды мы сидели в новом хозблоке, когда ещё печку не украли, вдруг послышался свист, крик, стрельба. Это гнали нашу лису. Мальчишками командовал мужчина. Он крикнул: "Не стреляйте пока", - увидев наше сооружение.
Промчались. Бедная лисонька. Больше она к норе не приходила.
Однажды встретили охотников в белых костюмах. У одного карман был запачкан кровью. Он вытащил и показал нам маленького зайчишку.
Ну, ещё осы под потолком. Сева использовал их вместо собаки, "чтобы стерегли и лаяли". Думаю, они погибали зимой из-за жарко натопленной печки.
Уходим мы после празднования нового года в темноте - покидать обжитое место не хочется. Долго вспоминаем, что надо взять на новое место, где просто костровая площадка.
На обратном пути проходим по дачному участку. На краю леса качели, беседка с большим столом и освещением, шашлычница. Всё уютно, гостеприимно. Я качаюсь на качелях и смотрю в небо на кроны берёз, когда заснеженных, когда золотистых, когда нежно-зелёных. Всегда ложкой дёгтя в ложке мёда лаяла на нас собака. Она изводила Севу, и он предлагал уйти раньше времени - мы шли к маршрутке. Другие собаки не лаяли, только рычала за воротами одной из дач московская сторожевая.
Сюда в прошлом году нас привезли квадрациклисты, муж и жена, когда Севе было плохо. Они довезли нас до шоссе, и я поймала такси. Но это только однажды, а на новый год всё было замечательно. Дожидаясь маршрутки, доедаем шоколадные конфеты.
Плывём на маршрутке мимо лесов, мимо праздничных огней, по мостам. Иногда в сильный мороз, дожидаясь поезда, грелись в магазине, поедая мороженое.
Но мы всё равно иногда возвращались сюда, хотя Сева добросовестно искал другое место уже не для жилища, а для костровой площадки.
И вообще Севе было грустно смотреть на пепелище, и он вскоре нашёл другое место в лесу и поставил там стол под тентом и заготовил дрова.
2 Старый год на новом месте
Сева отправился пораньше из-за больной ноги. Вот отпечатки его палок на снегу. Заснеженные ёлки сверкают под ярким солнцем. Весной здесь сияли белизной и привлекали ароматом яблони вдоль дороги. Пересекаю ЛЭП - кусты калины порядком объедены мной и птицами, но кое-где из-под снега горят ягоды.
Огромная незамерзающая лужа у столбика с номерами. Поворот к костровой площадке легко прозевать, но тогда можно добраться по канаве, которую пересевает дорога. Тележка разгружается, и содержимое постепенно переносится в рюкзаке, чтобы не оставлять следов. Тащу рюкзак мимо царственной ели, которая упала ещё до нашего прихода. Она до сих пор жива благодаря земле на мощных корнях. На шишках и стволе - смоляные слёзы. Шишки с аппетитом поедаются птицами.
Когда Сева пришёл сюда в первый раз, он встретил предыдущего хозяина площадки. Это был старик. Он жаловался на здоровье и ложился на операцию. Плачущая ёлка, больной старик... Не слишком весёлое место. Но Сева его выбрал, и старик ему это место передал.
"Се-во?"
"О-го"!
Костёр горит. На столе шампанское и икра. Римский пирог, эклеры, салаты, его любимые пирожки с луком и яйцами, бенгальские огни...
Вот и пёс Ронни прибежал, улыбается, из вежливости неохотно ест юбилейное печенье. Он вообще улыбчив и умён. Когда я в первый раз увидела его на станции, у платформы, то подумала, что это собака Наташа. Даже не заметила, что у него нет наташиной пуговицы на ухе. Он понял мою ошибку и только что не смеялся во весь рот.
Мы жжём бенгальские огни и вспоминаем прошедший год. Любуемся медленно падающим снегом - каждая снежинка танцует сама по себе.
За спиной у нас козлы для дров. Дров мало, после заготовки берёзового сока надо напилить ещё сухих упавших стволов.
В прошлом году он сделал ступеньки для спуска к колодцу с водой из канавы, перила, бутылку повесил. Колодцем можно назвать условно, просто углубление в канаве, но ступеньки с перилами выглядят живописно.
Если сидеть за столом, то справа тоже березняк. По весне он был весь увешан нашими бутылками с трубочками. Всё было продумано до мелочей. Мы варили кофе на соке и тащили сок домой. Сева постепенно научился не травмировать берёзы и после сбора сока затыкал отверстия.
В том же березняке я рыла землю для домашних цветов.
Вон под тем упавшим деревом - газовая плитка, а под другим - драгоценная трофейная лопата. Однажды он её потерял и просил меня: "Ищи, как хлеб ищут".
Я насыпаю семечки в кормушку. Пируя, поём песни. Туристские, в основном, и просто популярные: "Я по свету немало хаживал", "Мы встретимся снова в 4-ом вагоне и ты улыбнёшься: "Привет, старина!"", "Каховка", "Три танкиста".
Подремав, читаю газеты и рисую его портрет карандашом. Пока не получается.