--
Руфь моя лучшая школьная подруга. Она появилась в нашей школе в 8-ом классе и сразу привлекла меня непохожестью на других. Во-первых, она была взрослее меня по внешнему виду и независимому поведению. Я никогда не видела её в школьной форме. Она всегда была на каблуках, с взрослой стрижкой. В первый раз она встретилась в коридоре в голубом свитере и прямой юбке, потом - в синем шерстяном платье, в тёплое время - в платьях с модной тогда нижней юбкой колоколом.
Во-вторых, она имела женскую фигуру, о которой большинство из девчонок только мечтало: ярко выраженную грудь, тонкую талию, широкие бёдра.
Её манеры не были вызывающими или вульгарными, как бывает в этом возрасте, если человек ищет и не всегда сразу находит пути для самоутверждения. Но её движения были естественны и раскованы.
Ой, что я - во-первых, во-вторых? Главное - её глаза. Их взгляд выделял её из любой толпы. Глаза большие, выразительные, горящие. Думалось, что она негритянка, квартеронка. Кожа светлая, а волосы тёмные, курчавые. Представлялось, что она только что прибыла из Африки или Нового Орлеана.
Не помню, как произошёл наш первый разговор. Но мы обе тогда учились рисовать и договорились вместе пойти на этюды акварелью - лужи изображать. Она жила поблизости, в только что отстроенной четырёхэтажке.
Была весна. Лужи были прекрасны, разнообразны и искрились под ветерком в лучах яркого солнца. Я-то в кружке занималась при доме пионеров, а она училась уже не первый год в Строгановском училище. Она была почти профессионалом. Мне понравились её этюды, интересно было обсуждать с ней публикации в журнале "Юность" - шёл 1962год, оттепель ещё не закончилась. От неё и узнала впервые об этом журнале.
Она читала много стихов наизусть, и современных, и начала века. Особенно хорошо - Блока. Моя семья, состоящая из мамы и бабушки, была равнодушна к Блоку. Мама любила Лермонтова, но больше всего увлекалась научной фантастикой, бабушка - Надсона и мемуары.
На следующий год мы оказались в классе программистов и сидели за одной партой, во втором ряду.
Руфь оказалась не негритянского, а еврейского происхождения. По окончании школы мы поступили в разные технические вузы, стали инженерами и наши пути несколько разошлись, но время от времени встречались. Она вышла замуж на втором курсе, на третьем - родила. Это ещё отдалило меня от неё, но я была знакома и с её мужем, и наблюдала, как один за другим растут трое детей.
Мы бывали друг у друга на днях рождения или просто так. В 1994г Руфь уехала с сыновьями в Израиль, а её замужняя дочь осталась в Москве. Мы писали друг другу письма и перезванивались. Обе стали пенсионерками.
Руфь давно звала меня к себе в гости. Но я пять лет никуда не ездила: мама болела, потом умерла. Прошло два года с её смерти, и я решила - поеду!
Руфь с семьёй жила в маленьком городке между Тель-Авивом и Иерусалимом. Её дочь уже съездила туда и показывала фотографии. Но связывала по рукам кошка Несмеяна. Она сиамская, нервная, сменила шесть хозяев, я у неё седьмая. А тут ещё незадолго до отъезда я не так на неё посмотрела - та по привычке, выработанной у прежних хозяев, хотела вскочить на стол, - и она ушла, пока я вносила в квартиру дыню, последнюю в том сезоне.
Несколько часов я не замечала её отсутствия - занималась своими делами, и думала, что она спит под покрывалом. Часов в десять вечера поняла, что её в квартире нет. Шёл холодный дождь. Я бросилась искать по лестнице, у соседей, во дворе. Заглядывала под каждую машину. Сочувствующие собачницы помогали мне в поисках. Вернулась в полночь несолоно хлебавши. Стала молиться св. Трифону - акафист читать. В первый раз не с начала. Потом сначала. Слёзы капали на текст вместе с потом, покачивало, знобило - как же я буду жить без неё, совсем одна?
Когда прочла во второй раз акафист, было уже около часу ночи, кто-то слегка толкнулся в дверь снаружи. Я распахнула её - сухая Несмеяна, опустив голову, прошла мимо меня на кухню, и принялась жадно есть.
Я схватила её в объятия и залила слезами, шлёпнув раза три. Она всё поняла и замурлыкала в ответ. И вот теперь я подвергаю жизнь единственного члена семьи смертельной опасности.
А меня уже благословил на поездку настоятель храма, в который я стараюсь более-менее регулярно ходить. Всё-таки решила лететь - Руфь обижалась.
Вечером накануне вылета посмотрела "Чёрные дыры - белые пятна" по ТВ и поехала на Павелецкий вокзал.
Ехать не хотелось - была уверена, что Машка не выдержит разлуки. Она сдохнет от тоски по мне и заворота кишок - у неё плохой стул. Правда, за ней будут ухаживать две соседки. Одна из них получила инструкцию на пяти листах, как ухаживать. Но Машка привыкла спать со мной, а спать на моём диване соседка категорически отказалась. Ей нельзя взять кошку к себе - у неё попугай.
Я была уверена, что просплю рейс. Его не объявляют, а надо смотреть на табло. Руфь будет встречать меня в аэропорту Бен-Гурион в полдень. Чтобы попасть туда к этому времени, есть только один рейс - в 8.50 из Домодедова. Пробки на дорогах появляются в Москве как раз в то время, когда надо выезжать на такси, чтобы успеть на регистрацию. Решила приехать в аэропорт с вечера - так многие делают. Правда, если я просплю рейс, то кошка не сдохнет от тоски - ведь я вернусь домой. Мне только останется оправдать свою оплошность тем, что на всё воля Божия, и спокойно жить дальше.
Купила билет на аэроэкспресс, и через 5 минут он отошёл от перрона. Комфорт, народу мало, хотя не бизнес-класс. Сзади сидел мужчина с женой. Он помог мне поднять на полку рюкзак, предназначенный для тёплой одежды, которая на мне была, и начал повторять жене, какой он дурак - забыл дома на столе какой-то документ. Жена: "Отстань. Чего ты хочешь от меня?"
В окне было темно. На улице было 20 градусов мороза, назавтра обещали минус один. Вот и одевайся как хочешь. Надо всю ночь есть белковую пищу, чтобы не заснуть. Я её с собой взяла - целую сумку.
Перрон на схеме в Интернете выглядел закрытым от ветров помещением, но это было не так.
Стойка Трансаэро имела не тот номер, что в Интернете, но молодой человек за ней подсказал по бумажке номера. По табло убедилась, что это верно. По эскалатору поднялась на второй этаж. Села. Прочла вечерние молитвы и главу из Евангелия. Просмотрела карты и записи о святых местах. Делала их лет за десять до вылета. Одну из книг подарила мама.
Спать хотелось ужасно.
3.12.10 К 6час подошла к стойкам регистрации - она должна была начаться в 6.30. Мой рюкзак - негабаритный груз. О смене номера выхода объявили и высветили на табло. Дочитываю Библейский справочник. Женщина с ребёнком не торопится на выход. Эффектный зелёный самолёт s7. Но это не наш. Наш тоже довольно красивый.
Холодный зеленовато-фиолетовый рассвет. Холодный автобус. Хорошая соседка в самолёте - дочь в Иерусалиме замужем за молдаванином. Стюардессы раздали карамельки и газеты.
Сплю. Будят обедать. Двадцать лет не летала и не завтракала в самолёте.
Моё место не у окна. А хотелось бы. Правда, у окна 400 микрорентген в час - самолёты не защищены от радиации. Перед нами под потолком - экран с картой, чтобы знали, где летим.
Кипр. Потеплело. Виден берег внизу. Сели. Пальмы Бен-Гуриона. Негры-уборщики понимающе улыбаются моей восторженной физиономии в иллюминаторе.
Долго идём. Европейский порядок, как и в Домодедово. Паспортный контроль. Адрес Руфи в блокноте - накануне предупредила приятельница, что надо иметь его при себе. Увидев на транспортёре рюкзак, бегу за ним.
Руфь в яркой блузке. Обнимаемся. С ней - сын Лёшка с детьми Самсоном и Деборой. Он строен, приветлив, красив - офицер израильской армии. У него ещё есть дочь Руфина от первого брака. Все его дети красивы общеевропейской красотой. На мой взгляд, ни в его внешности, ни во внешности детей нет ничего еврейского - европейский тип. Он берёт рюкзак и везёт на машине мимо роз и пальм. Тепло. Пахнет садами.
Проволока по обочинам шоссе. Здесь могут бросить камень в автобус. За проволокой маслины. Это маслины арабов. Дома с крышами из красной черепицы - евреев, с другими крышами - арабов.
В машине дала Деборе потихоньку посадочную карамельку - другую нашла позже. Они с братом дерутся. Аккуратно разнимаю, чтобы не мешали Лёшке вести машину.
Памятник-танк у дороги. Они про него ничего не знают. Вероятно, это памятник в честь военных действий 1973г. на Синайском полуострове.
Въезд в город через КПП. Цветущие кусты, безоблачное небо.
Фигуры белых львов у входа соседа. Трёхэтажный узкий домик с садиком. Эффектная полудогесса Мотька у калитки. Объятия с Васькой, мужем Руфи. Вот мой дом, - сказала Руфь с любовью.
При входе в дом справа кактус, у крыльца - лимонные деревья с плодами. С крыльца попадаем на второй этаж. Прихожая с диваном, колокольчиками и звучными бамбуковыми подвесками, окном в сад, лестницами вверх и вниз. На диване - гитары сыновей. Они сочиняют песни, слова и музыку.
Кухня, туалет, кладовка. Лестница вверх ведёт в спальни Лёшки с детьми, Руфи с Васей и гостевую комнату. Там я буду жить эту неделю. Напротив туалет и ванная.
Лестница из прихожей вниз ведёт в залу. Оттуда открывается через большую стеклянную дверь вид на сад.
Там под эвкалиптом и пальмой - белый стол с белыми стульями. Здесь всегда тень. Стол и стулья из пластмассы. Это из кафе, которым когда-то владел Лёша - его обанкротили "друзья". В саду алые цветы, плодоносит лимон.
Три собаки. Сонька старшая. Ей 17 лет. Принёс младший сын Колька. Он дружил с сыном самой рекламируемой тогда производительницы косметики в Израиле Софьей Гершензон. Тот подарил ему щенка. Назвали Сонькой. Рожала 12 раз по пять щенков - перепрыгивала через забор и возвращалась радостная. Руфь всех раздала. Мотька и Зинка - не от Соньки. Мотька - самая красивая и крупная, Зинка - самая умная.
Три кошки. Все с помойки. Одна хромая. Её зовут Зверь. У Соньки в тот момент, когда Зверя принесли с помойки, не было щенков, но появилось молоко, чтобы выкормить Зверя - она тогда была маленьким котёночком. Её привёз Васька, и любовь к нему этой кошки беспредельна.
Разговоры на кухне. Они хотят знать, что я думаю по поводу происходящего в мире. Вася внешне похож на увеличенного тролля - добрые круглые глаза, борода. Не читаю и не выписываю газет с 1991 года - стало хуже с деньгами. Кроме того, не верю СМИ. В разговорах о политике чувствуется некоторый национализм. Но это национализм много страдавшего народа. Не знаю, как к этому относиться.
Когда перед выходом из дома в спешке одевалась потеплее, одела на себя слишком много брюк для тепла и перетянула кишки, а в аэропорту, чтобы не заснуть, съела все белковые продукты, которые принесла. Получилось что-то вроде заворота кишок, но в мягком варианте.
Теперь у меня рези в животе. Обидно, что приходится есть только рис - Руфь много вкусного купила и приготовила. Для меня завели две кастрюли - одна для несолёного несладкого риса, другая для "гадости" - так муж Руфи Валера назвал отвар из гранатов из их сада, который должен мне помочь. Такой вот ужин.
Ещё я предупредила, что у меня герпес: "Я по телефону ещё докладывала, что у меня герпес. К вам приехала шелудивая тётка, а у вас дети!"
Руфь ответила, что с ними ничего не случится.
Я думала, что нет воды в водопроводе - так сказал Лёшка, пока ехали в машине, и пользовалась вместо воды жидким мылом. Оказывается, они имели в виду, что забыли купить воду в бутылках. Вот вроде и по-русски разговариваем.
Руфи очень хочется, чтобы пришли оба сына - она гордится ими. Затеяла для этого шашлык. Он из куриных грудок, маринованных в майонезе. Я пустилась в рассуждения о том, что шашлык должен быть из молодого барашка и замочен в сухом вине. К счастью, никто из хозяев не обиделся.
Когда гриль раскочегарился на полную катушку, погас свет. Пришёл Вася, молниеносно всё починил и поехал на велосипеде ещё за грудками.
На специальной тумбочке при входе на кухню на каждой полке - свой вид фрукта - бананы, апельсины, мандарины, яблоки. Хурма - в холодильнике. Лёшка сообщил мне, что нигде в мире нет такой замечательной хурмы, как в Израиле. Я внутренне возразила, что в Средней Азии я тоже неплохую пробовала. Но хорошо, что промолчала. Действительно, ничего подобного я потом не ела.
Лёшка нашлёпал Самсона. Тот чуть не перевернул на себя включенный электрогриль. Это ангелоподобное на вид существо вечно проказничает, сам не понимая, зачем ему это надо: "Я плохой? Я плохой?", - обращает он к каждому свои голубые распахнутые глаза. Вопрос, который ни один человек разрешить не в силах.
Руфь прижимает к своей большой тёплой груди мужественно перенёсшего наказание любимого внука, напоминающего ей её отца. Она как народная целительница помогала ему родиться, хотя при родах не присутствовала.
Чуть позже, собираясь спать, я слышала пламенный монолог Самсона, обращённый к какому-то молчальнику. Эти молчальником был его отец. Он курил на террасе, а Самсон обнимал его ногу. Нам Лёшка заявил, что мужчину надо наказывать, чтобы он вырос мужественным.
Я молча втянула лицо в окно. Лёшка очень страдает от развода с любимой женщиной. Он нервничает и устал, а ему идти работать в ночь. Не так давно я наблюдала один из подвигов Самсона: он размахивал шампуром с шашлыком перед проигрывателем дивиди с мультиками.
Руфь утверждает, что я плохо одета. Предлагает мне купить здесь одежду. "У тебя вообще есть одежда?" Надо признать, что все члены семьи одеты очень хорошо. Руфь перед выходом из дома пудрит носик. Но дочь Руфи, которая живёт в Москве недалеко от меня, поехала в Израиль именно так: в кроссовках, джинсах, футболке, куртке, свитере.
Перед сном позвонила в Москву соседке, чтобы убедиться, что кошка Несмеяна чувствует себя хорошо.
Разговоры на кухне о нашем девичьем. Руфь читает стихи Марины Дюжевой, киноактрисы:
"Девочкой я б никогда не простила,
Девушкой я бы всегда отомстила.
Женщиной я научилась прощать.
Ну и прекрасно, ну и плевать!"
После ужина неожиданно рассказали друг другу, как умирали наши матери. Вася сидел и тихо ахал.
В Хайфе лесной пожар. телевизоре. Нам всем жалко погорельцев, погибших и уникальные леса.
Кошка вошла в окно с улицы и растянулась на телевизоре.
Смотрим фото из поездки Руфи и Валеры в Америку - родственники пригласили. Они были в Нью-Йорке и Вашингтоне, на Ниагаре. В восторге. И от магазинов тоже.
"Почему вы это всё не покупаете побольше?"
"А мы завтра можем купить".
Мне неловко от того, как меня принимают, и я начинаю мыть посуду. Супруги пытаются меня отвлечь, продолжая рассказывать про Америку.
Надо принять душ, а у меня герпес... Но Руфь настаивает. Она права. Открытое окно. Шорох пальм напоминает звуки дождя.
Дом никогда не запирается, потому что охраняется тремя собаками. Даже тогда, когда дома никого нет, и на ночь. Мой кошелёк паломника с тремя степенями защиты и молитвой, выбитой на нём, лежит на столе в моей комнате с авиационными билетами, загранпаспортом и всеми деньгами.
--
Когда я поздно проснулась утром, весь дом уже не спал.
"Ты уморить меня вздумала!", - Руфь темпераментно, как всё, что она делает, распахивает дверь в мою комнату. Оказывается, у неё астма. Она чуть не задохнулась этой ночью от запаха дёгтя. А я всю жизнь пользуюсь только дегтярным мылом. Астма у Руфи появилась после смерти её матери и болезни Кольки.
"Ты что думаешь, у нас тут блохи, клещи и все животные с глистами?"
Вася ( с первого этажа, сочувственно): "Что случилось?"
Итак, дегтярное мыло убрано до Москвы, хотя Руфь посоветовала выбросить его на помойку.
Звоню соседке. Пытаюсь узнать про кошку. Не дозвонилась.
Гуляем с Руфью в сквере рядом с домом. Всё цветёт. С Руфью здороваются люди, которых она не знает. Может быть, она раздавала им Сонькиных щенков (главное, когда раздаёшь щенков, хорошо одеться). У Руфи больные ноги и позвоночник, она медленно ходит и уже не носит туфли на каблуках.
Вечером приходит подруга Руфи Рита. Даю ей свой e-mail и адрес в Проза.ru, где графоманствую. Угощаемся тортом, любуемся садом, общаемся с родственниками Руфи по скайпу - у тёти, общей для Руфи и американских родственников, сегодня был бы день рождения, но она недавно умерла. Детям полюбились московские шоколадные конфеты. Московские пряники тоже понравились.
Рита несколько раз помогла Руфи в безвыходных ситуациях. Она советует завтра поехать в Тель-Авив и Яффу. Руфь в Яффе, похоже, никогда не была.
Рита рассказывает, что приезжала поэтесса из Москвы и читала в театре свои стихи. Поэтесса видела стихи Лёшки и предложила ему перевести свои стихи на идиш. Он отказался. То ли стихи не понравились, то ли примирительная позиция поэтессы по отношению к арабам.
Я дозвонилась до мужа одной из соседок, которые ухаживают за кошкой. Прибежала, запыхавшись, соседка - с кошкой всё в порядке. До другой соседки дозвониться не удалось.
Гуляли по вечернему городку. Мне сказали, что здесь безопасно гулять даже глубокой ночью, как у нас когда-то. В парке в темноте полно мамаш с детьми, можно позаниматься на тренажёрах бесплатно. Рита рассказывает, что развита благотворительность, особенно в больницах. У неё очень больной муж, он лежачий. Она любит путешествовать и оставляет его на дочь. Недавно прилетела с Кипра.
В городке тихо, нет пьяных. Полно огней. Под горой, на которой расположен город, тоже огни. Но они не жёлтого, а белого цвета. Это поселения арабов. Городок в настоящее время принадлежит к спорным территориям. Но так было не всегда. Когда Руфь покупала дом, так не было.
Мы провожаем Риту до дома. Слышно пение муэдзина. Рита говорит, что рано утром это пение слышно во всём городе. Голос муэдзина молодой, красивый, полный веры. Но что он для жителей городка на горе?
Вернулись и снова ели. Руфь: "Ты там в России голодаешь!"
Блюдо, которым меня угостили, хозяева называют "дежавю" - это их изобретение. Тушёные вместе перец, яблоко, кабачки, помидоры. Ещё кабачковые и яблочные оладьи, мороженое, бананы. Попозже - апельсины. На кухне - большой холодильник. Он привезён из бара, которым когда-то владел Лёшка.
Завтра Руфь разбудит меня в 5час, чтобы ехать на автобусе смотреть Средиземное море в Яффе. Не хочу вставать так рано - ещё не отоспалась после ночного сидения в аэропорту. Я приехала смотреть святыни. Но почему-то не спорю.
Мы сидим за кухонным столом, и Руфь взахлёб излагает мне теорию Ситчина о пришельцах. Она подарит мне его книгу. У меня закрываются глаза.
Снова молюсь коротко, по Серафиму Саровскому. За открытым окном пальма шелестит под ветром и продолжает петь муэдзин. А может, просто араб по радио поёт свою песню.
Я бы лучше лишний раз съездила в Иерусалим или на Синай, на Мёртвое море, но каждый день ездить не могу - уже не тот запал, как пел Высоцкий. Пойду выпью ещё "гадости" на всякий случай.
Городок Руфи находится в Самарии. Он основан в 1985г. До этого была невысокая гора из песчаника, 700м над уровнем моря, среди таких же гор. От городка ведут две дороги на Иерусалим. Что-то говорит мне, что Яффа мне понравится.
5.12.10 В 6час все проснулись, но автобус, из-за которого я не выспалась, ушёл без нас. Позавтракали и легли досыпать. У Руфи поднялось давление. Я не мерила, но в ушах шумело.
Выспались. Лёшка с детьми пошёл в парк гулять. Мы с Руфочкой всё-таки решили ехать в Яффу - погода вот-вот должна была измениться, а пока сияло солнце. Она собрала бутерброды с окороком и заставила меня надеть её лучшую яркую блузку.
Я одевалась там в джинсы и ковбойку, потому что не хотелось тащить с собой ещё и платья. Синтетику я не ношу, а ситцевые платья надо подглаживать. Ещё Руфь дала мне синтетическую длинную юбку, которая совсем не была на пользу моему герпесу. Руфь предложила мне свой карандаш для бровей. Косынка на голове и кроссовки завершали мой образ паломницы.
Принарядившись, пошли на автобус. По дороге говорили о её маме и моей родственнице, с которой у меня непростые отношения. Их надо простить.
Мне было неловко от той щедрости, с которой меня принимала Руфь. "У тебя дети нищие, а ты меня принимаешь, как царицу"
"У меня дети не нищие", - удивилась Руфь.
Доехали до какой-то остановки, и она попросила меня запомнить это место- городок назывался Питах - Тиква или примерно что-то в этом роде, что означало "ворота надежды". Отсюда я должна была отправиться на экскурсии в Иерусалим и Назарет сама - Руфь в эти дни работала.
Она ухаживает за больными стариками на дому. Поёт им песни, которые сочиняют её сыновья. Иногда в разговоре у неё возникает фраза: "У меня бабушка...у меня дедушка..." Сначала я удивлялась количеству её родственников, а потом поняла, что она говорит о своих больных. Несмотря на полноту, больные ноги и позвоночник, Руфь выглядит вполне привлекательно. Она очень добра. Однажды выходила ворону с повреждённым крылом.
Старики иногда пытаются за ней приударить, вызывая ревность жён. Тогда она произносит коронную фразу: "Вы моего мужа видели?!" Действительно, её муж, даже когда молчит и ничего не делает, неповторим. А делает он много и хорошо. Кроме того, он всегда чем-нибудь увлекается. Одно время - дельтапланеризмом.
Ехали мы в Тель-Авив поздновато, так что дальше воспользовались маршруткой. Вышли и отправились по оживлённой улице. Руфь переспросила, не хочу ли я купить себе джинсы. Я отказалась - дома есть, только надо подшить.
Вдруг она махнула рукой вперёд: "Там Средиземное море. Видишь, блестит?" И я увидела блеск в конце улицы.
Перед выходом на пляж мы съели взятые с собой бутерброды и мороженое. Разулись и пошли по песку. Некоторые купались, загорали, но было прохладно. Я вошла в море по щиколотку и вышла. Недалеко от берега плавали яхты, над морем летали рейсовые и спортивные самолёты, вертолёты.
Рита советовала нам берегом добраться до Яффы. Но Руфи нельзя много ходить. Мы дошли до площади, где много храмов разных конфессий, и Руфь взяла такси.
Мы ехали довольно долго мимо древних складов. Они были мрачноваты и загадочны. Вышли на площади с фигурами в исторических костюмах для фотографирования. Там было много кафе, а прямого выхода на берег не было. Обнаружилось, что Руфь забыла фотоаппарат. А мне надо было перемотать и вынуть плёнку, что обычно делаю в мастерской.
На площади были лавки художников. Мы посетили один из магазинчиков. Прямо при входе, справа, была картина маслом, изображавшая старика еврея, скрипача. Видно было, что он виртуоз. Я бы сказала, что он похож на Иегуди Менухина вдохновенным лицом и взглядом, устремлённым в себя, но изображённый старик был дряхлее, хуже одет и, наверно, менее успешен.
В картине чувствовалась скрипичная мелодия, судьба, была тайна и национальная тема звучала. Если бы у меня были деньги, я бы её купила, хотя она была большая. Остальные картины были на порядок слабее, хотя тоже неплохи. Руфи понравились портреты молодой женщины в ярких одеждах. Там также был портрет пианиста. За столом в углу сидел не то хозяин, не то продавец, не то сам художник. Он был красив, с львиной гривой, с умными глазами. Говорил по-русски. Торговал каталогом галереи. Руфь пристала - давай подарю каталог. Я поспешила уйти.
Площадь и вид с неё на море были живописны. Скоро должен был начаться закат.
Пришлось зайти в кафе, чтобы полюбоваться закатом, и заказать одну порцию фисташкового мороженого на двоих. Порция была большая. Я вспомнила, что когда этим летом осуществила мечту детства и побывала в цирке на Цветном бульваре, то уже дома прочла в билете, что тем, кто пришёл в цирк заранее, полагалось бесплатное мороженое. Оно было миндальным. Я его видела. Но нигде не было написано, что его раздают бесплатно. Наоборот, стояла цена - 50руб. Я и так заплатила сумасшедшие деньги за билет и не купила мороженое. Это я рассказала Руфи, когда мы поднялись из-за столика кафе - мне, оказывается, очень не хватало этого миндального мороженого. Порция стоила 35 шекелей.
От столика открывался прекрасный вид на закат над морем. Солнце садилось в тучи. Руфь волновалась, что мои экскурсии будут не совсем удачны, если погода испортится. Я ответила, что в её собственном саду листья лимона сворачиваются в трубочку от засухи и люди молятся о дожде - она сама говорила. Позже выяснилось, что за поливку лимона отвечает Василий.
У входа в кафе что-то пытался поведать нам большой попугай в клетке по имени Коко. Наверно, о том, как он одинок. Правда, его любит хозяин кафе. Так сказала молдаванка Вика, обрадовавшись нам как единственным посетителям, да ещё русскоговорящим. Поговорили о пожаре в Хайфе и его возможной связи с праздником ханука, о том, что поначалу приезжим из бывшего СССР трудно, но потом, как правило, всё образуется. Я восхитилась их жизнестойкостью, и Руфью тоже. Вика: "В такой войне победили, так уж и здесь сможем выстоять".
Была она тщательно одета и причёсана, довольно мила, крашеная блондинка с глубоким вырезом. На площади фотографировались невесты или модели в платьях невест - мы так и не поняли. Девушки были безупречно красивы и платья на них оригинальны и безупречно хороши.
Мы погуляли по каким-то историческим местам, небольшим горкам, соединённым мостами, на одном из которых фотографировалась всё та же невеста. Было боязно за её подол, когда мимо прошли два подвыпивших, но доброжелательных ковбоя. Деревья на холмах были старые, живописные, исторические. Но мы их историй не знали. Потом узнала, что на этом мосту можно загадывать желания.
Я как-то обронила, что наш общий знакомый, одноклассник, любит Яффу. Руфь шла и возмущалась: "Ну что взять с Алика! Что тут может понравиться?"
Закат догорел. Мы шли по улицам арабского квартала - так сказала Руфь. Большая часть магазинов торговала рыбой и уже была закрыта. В открытых рыбу резали и готовили к какой-то обработке. Потоки воды из дверей магазинов, как ни странно, не были зловонны. Они пахли свежей рыбой. Я люблю рыбу.
Руфь взяла такси, и мы немного проехали празднично иллюминированными улицами. По радио в такси звучал задушевный женский голос - популярная певица. Я спросила, как её зовут. Надо скачать по Интернету.
Был праздник - ханука. Везде горели меноры, и в магазинах, и на улицах, большие. Под одной из огромных менор прямо на углу тротуара сидел вполне приличный человек и молился.
Везде продавали праздничные булочки с вареньем. Руфь предлагала, но я была сыта. По улицам ходили мужчины и мальчики в брюках до колен, как у Гулливера, в чёрных шляпах с полями, с тонкими прядями волос, свисающими на висках и со шнурками у пояса.
Мы доехали до центрального автовокзала. При входе охранник проверял у толпы сумки. Снова предложены булочки. Но надо бежать на автобус - он сейчас отходит.
Плывём в праздничной суматохе улиц, затем мимо отдалённых огней вдоль шоссе. Почти у каждого дома в любом населённом пункте на табуретке - зажжённые светильники. На остановках много народу. Некоторые ждут попуток с табличками на груди с названием населённого пункта.
Время от времени проезжаем КПП - одно крупное на шоссе, другие - перед въездами в населённые пункты.
Наконец наш город. Выходим из автобуса. Семья радуется нашему возвращению. Собаки не лают - свои пришли. Ужинаем, обсуждаем прошедший день, снова вспоминаем школьные годы. Руфь опять пересказывает мне основные идеи Ситчина, произведения которого у неё есть почти все, и дарит мне одну из его книг. У меня сами собой закрываются глаза. Завтра можно спать пока не высплюсь - мы никуда не едем.
6.12.10. Ночью пошёл дождь. Никак не могла заснуть - зудели высыпания по всему телу от герпеса - нельзя было мочить их.
После завтрака Лёшка повёз меня менять плёнку в фотоаппарате. У них уже нет плёночных, и они забыли, как это делается. В ТЦ Алеф женщина в фотомагазине спросила, в какой стране мне продали такую плёнку - 12 кадров. Я давно её покупала и забыла, что там их только 12 . Вроде поставила, а что-то не так. Лёшка легче говорит по-английски.
Видели у магазина группу военных, экипированных с иголочки. Куда они? В Сихем. Это там, где убили всех мужчин из-за одной девчонки? Лёшка: "И правильно сделали". У Лёшки иногда проглядывают интонации Руфи, а иногда - Тани, её дочери. Впрочем, они похожи.
Я: "Будешь в Москве - заходи"
Он: "Я к Тане зайду. Даже не представляю ситуации, при которой мы могли бы поругаться настолько, чтобы я не зашёл"
После обеда Лёшка должен везти дочь Дебору на конкурс танцевальных коллективов.