Герцогу было тяжело. Душно, жарко и невыносимо тягостно. Скучно... Нет, скучно ему не было. Выслушивать одного просителя за другим, с утра до вечера - не соскучишься. Если уж люди дошли со своими бедами и тяготами до престола, не миновав по дороге всех положенных принципалов, то, значит, дело действительно серьезное. А потому будь добр, исполняй свои обязанности со всем надлежащим вниманием. Это придворные видели тебя всяким: и почерневшим от горя, и побелевшим от ярости, и с тоски зеленым. Но вот те, кто стоит, прижавшись к стене, судорожно вытягивая шею, - а вдруг забудут? - многие из них видят тебя, герцог в первый и последний раз. И о своем визите ко двору рассказывать будут до смертного часа. Так что от тебя зависит, кем ты в памяти людской останешься, - милостивым и благосклонным правителем или высокомерным брюзгой на троне. Ты все это уже слышал-переслышал: разводы и коммерческие споры, жалобы на жестокость мужей и обвинения в измене жен, просьбы о признании незаконных детей и возведении в дворянство... Что там еще? Кто следующий?
- Благородная Антилаюта, вдова лесса Игрима просит предоставить право ей и ее детям пользоваться бенифициями погибшего супруга до совершеннолетия сына.
"Странно, такие дела обычно решаются без особых сложностей", - подумал герцог, принимая свиток с прошением из рук невысокой, чуть полноватой женщины.
- Как погиб ваш муж, лессайа?
- В Степном походе, государь.
- Почему ваша просьба не была рассмотрена на месте?
- Она была рассмотрена, государь, но благородный лесс Медет выразил сожаление, что не в его компетенции принимать подобные решения.
Герцог вскинул бровь:
- Почему? Согласно статуту о наследовании земельное владение остается в пользовании семьи до достижения старшим из сыновей возраста совершеннолетия или до замужества последней из дочерей.
- Дело в том, государь, - женщина чуть отвела глаза, - что мой муж не был рыцарем и не приносил вассальную присягу. Земля, с которой он получал доход - это всего лишь плата за выполняемую им службу, не более. По крайней мере, мне разъяснили именно так.
Герцог немного подумал.
- Что ж, будем надеяться, что сын ваш войдет в возраст и своей службой короне возместит нам некоторое отступление от буквы закона.
- Государь, - она больше не отводила взгляд, но каким он стал напряженным! - Мой сын не сможет служить. Он ходит, только опираясь на костыли.
- И давно?
- С детства.
- А другие дети?
- Моей дочери шестнадцать лет. - Последовал краткий ответ.
- Да, пожалуй, Медет был прав, - это действительно, не в его компетенции. Мы рассмотрим вашу просьбу.
Все, окончен длинный, утомительный день. Можно сбросить парадное облачение и хлебнув вина, пройтись босыми ногами по полу. Можно опуститься в широкое кресло у камина и бездумно смотреть на вечную пляску огненных язычков. А потом пододвинуть поближе маленький столик, заваленный бумагами и приниматься за дела. Пальцы коснулись тугого свитка Антилаюты. Герцог чуть улыбнулся. Какая приятная женщина. Редкие просители держаться с подобным достоинством. Вот только ее ходатайство, как ни жаль, придется все же отклонить. Казна не может позволить расходовать средства без надежды на возмещение. Но посмотрим, посмотрим, может, что-то сделать удастся.
Герцог развернул документы, пробежал глазами по строчкам, затем вчитался внимательнее:
- Северные ветры! - изумленно присвистнул он. Да, действительно, редкая женщина. Прошение не содержало слезных жалоб на тяжкую жизнь, чего, можно было ожидать от вдовы с дочкой на выданье и сыном-калекой. Нет, на темно-желтой гербовой бумаге четко и подробно излагался порядок выплат за оказанную короной помощь. Игриму помимо казенного поместья принадлежали паи в медных рудниках. Несколько лет назад покойный лесс вложил в их разработку немалые средства. Прибыль ожидалась через 3-4 года самое меньшее, но какая! С этих денег вдова и собиралась расплачиваться за помощь. А она была нужна, поскольку ни юноша до совершеннолетия, ни женщины, вне зависимости от возраста и положения, изъять деньги не могли. Герцог хмыкнул. Если бы сыну очаровательной и практичной Антилаюты не оставалось еще семь лет до вступления в права наследства, за подобную сделку двумя руками ухватился любой уважающий себя ростовщик. А так ... так есть возможность познакомиться со вдовой поближе.
Антилаюта вяло ковыряла вилкой. Ни рыба, ни мясо. Может, в море что выловили, не поймешь. Там, на северо-западе, моря не было. Была степь. Степь, куда за рыцарским званием отправился ее муж и не вернулся. Герцог не отказал напрямую. Маленькая, призрачная надежда еще оставалась. За себя она не особенно беспокоилась. Вдове путь в монастырь или к родственникам. Монастырь предпочтительнее. О дочери уже написала жене двоюродного брата мужа, что служил по таможенному делу. Та согласилась принять дальнюю, но все же родню. И очень осторожно, но недвусмысленно намекнула в ответном письме, что предпочтительнее прислать девушку одну. А вот сын... Как ему прожить эти годы? От невеселых мыслей Антилаюту отвлек взрыв хохота за соседним столом, сопроводивший последнюю фразу рассказчика:
- ... и тогда герцог говорит так некстати вернувшемуся мужу: "Благородный лесс, ваша супруга оказала мне поистине незабываемое гостеприимство!"
- А я вот какую историю слышал, - отсмеявшись, подхватил его сосед, - одному знатному и богатому лессу показалось, что не так он знатен и богат, как хотелось бы. И потому пригласил он нашего герцога к себе в гости, угостил на славу и вина не пожалел. А когда удалился герцог в свою спальню, то обнаружил, что главное угощение ждет его там. Радушный хозяин, зная о любви своего гостя к прекрасному полу, не поскупился предложить свою дочь. Но сколько бы герцог ни выпил за столом, смекнул, что одной ночью дело не окончится. Позвал к себе щедрого отца и сказал: "Любезность ваша не ведает границ, от коей откажется лишь невежа. Но надо бы вам знать, благородный лесс, что дал я слово более не жениться, поскольку есть у меня наследники и оба бастарды. Не хочу, чтобы их права передались младенцу, из которого еще не известно, вырастет ли что-либо путное".
- И что лесс?
- Как что? Утерся, вестимо. - Под новый раскат хохота закончил говоривший.
- Да, - протянул седоусый из той же компании, - было у герцога двое сыновей, а остался один. Но супротив брата он, что пристяжная против кровного скакуна.
- Не скажи, Авам и сам по себе кое-чего стоит.
- Да кто ж спорит, только до Дакэ ему... - седоусый, недоговорив, махнул рукой и встал, держа полную чашу, - Выпьем же за павших при Кочечуме и за рыцаря Дакэ в особицу, да примут их предки.
Антилаюте стало грустно. Историю эту знали от мала до велика. Как старший сын и наследник герцога, горячо возражавший против самого Степного похода, пожертвовал собой и своим отрядом, прикрывая бесславное отступление. Дакэ погиб как герой, и о нем поют менестрели. А иных павших будто и не было.
Она поднялась из-за стола, но остановилась, услышав, как кто-то спрашивает у трактирщика, где найти вдову лесса Игрима.
- Это я. Что вам нужно?
Высокий мужчина с вышитой короной на плаще обернулся и с поклоном ответил:
- Герцог просит лессайю посетить его, дабы выяснить все обстоятельства дела, о коем ходатайствовала благородная госпожа.
Почему-то Антилаюта ждала, что встреча состоится в уже знакомом большом зале. Однако герцог приял просительницу в своих покоях. Мягкий ковер, огромный стол, высокие, до самого потолка полки с книгами и свитками. Большие, уютные кресла у камина, одно из которых герцог, ответив на ее поклон, пригласил занять:
- Присаживайтесь, лессайа. У меня возникло несколько вопросов по поводу вашего дела.
- Прошу простить, государь, неужели я недостаточно ясно изложила в прошении...
- Нет, - герцог остановил ее жестом, - Ваши предложения вполне понятны, гарантии возмещения расходов более чем приемлемы. Жаль, конечно, что обстоятельства так сложились. Законы, - он пожал плечами, - часто несовершенны, но это законы. Меня интересует другое: как получилось, что ваш супруг был столь непредусмотрителен?
- Государь, - Антилаюта постаралась говорить спокойно и рассудительно, - мой муж был возведен в дворянское достоинство за заслуги перед короной на гражданском поприще. Однако рыцарское звание, необходимое чтобы закрепить дворянство и поместье за потомками, дается только за боевую доблесть.
- И он отправился в степь, - задумчиво заключил герцог. - Как он погиб?
- Сопровождал обоз, наткнулись на засаду кочевников, - вдова перевела дыхание. - Так нам сообщили те... - она запнулась, - те, кто нашел... - спазм перехватил горло, - через двое суток.
- Его опознали?
- Да.
- Хорошо. Простите, лессайа, - спохватился он, - я имел ввиду, хорошо, что ошибка исключена, не более.
- Да, я понимаю.
- Вернемся к вашим детям. - Герцог вновь взял деловой тон. - Как вы намерены устроить их жизнь?
- Дочь по окончании монастырской школы отправится к одной из дальних родственниц и, будем надеяться, выйдет замуж. Ее приданного вполне достаточно, чтобы рассчитывать на хорошую партию. Мы не имеем права его трогать, поэтому и не включили в...
- Понятно. - Он вновь остановил ее жестом. - А сын?
- Государь, - Антилаюта смотрела своему собеседнику в глаза, - ради сына я и прошу. Получив право распоряжаться своим имуществом, он не пропадет, но до этого надо дожить.
- Вы так уверены в своем сыне? Сколько ему? Пятнадцать?
- Да, государь, ему пятнадцать. Последние годы он постоянно был рядом с отцом. Мальчик не может нормально ходить, но голова у него светлая. Эти документы, - Антилаюта кивнула на свиток, - составил он.
- Вот как? Да, такой действительно, не пропадет. - Герцог задумался. - Что ж, я посмотрю, что можно для вас сделать, - и поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена.
"Хороша, северные ветры, как хороша! Какое самообладание! Смотрит, не отводя взгляда. Глаза - серые, глубокие, теплые, волосы пепельные. У нее выбилась прядь из-под вдовьего покрывала, а она и не заметила, говорила о сыне. Что же с мальчишкой случилось? М-м-м... Вот и тема для следующей встречи...".
Антилаюта поднялась к себе в комнату и устало опустилась на кровать. Разговор с герцогом измотал ее до крайности. Но надежда возросла стократно. Какой все-таки Анжер молодец. Надо будет сегодня же написать ему. Или пока рано? Герцог не сказал "да", но был так внимателен. Неужели то, что о нем болтают по углам, правда? Мужчина он, конечно, очень... и тут Антилаюта увидела себя в маленьком зеркале. Растрепавшаяся прическа, круги под глазами, далеко не новое платье, сама не первой молодости. Не по лошади седло! А как занесло - заглядываться на красавцев, да еще в короне.
- Простите, что вновь беспокою вас, - герцог поднялся из-за стола, проводил к уже знакомым креслам, - но мне хотелось бы поговорить с вами о вашем сыне.
- Государь, ваше внимание - большая честь для меня.
- Я подумал вчера, уже после вашего ухода, что если юноша обладает столь выдающимися способностями, то самое место ему на государственной службе.
- Государь, но...
- Вот именно. И потому, прошу извинить мою нескромность, что с ним случилось?
Герцог смотрел столь участливо, столь понимающе, что Антилаюта решилась.
- Вы знаете, что первым ребенком у нас была дочь. Второго мы не ждали так скоро, но...
Герцог кивнул:
- Понимаю. Так получилось.
- Да. Когда знахари сказали, что будет мальчик, муж очень обрадовался, и я вместе с ним. Мы были так счастливы, что попросту отмахнулись от предостережения - одна из ведуний нагадала ему возможную тяжелую болезнь. Ребенок родился крепеньким, и мы совсем успокоились. Не обратили внимания, что ножки он держит вместе, не раскладывает, как это маленькие делают, вы знаете, наверное...
- Увы, не знаю. - Произнес герцог ровным голосом. Слишком ровным, внимательно глядя на падающий за окном снег.
- Простите, - смешалась Антилаюта, сообразив, что своих сыновей во младенчестве герцог, скорее всего, не видел. Погибшего старшего не видел точно.
- Ничего, продолжайте.
- Он рано начал сидеть, ползать, но не вставал. Тогда-то мы и забеспокоились. Оказалось - поздно. Оказалось, это с рождения. - Она изо всех сил старалась сдержать слезы, или, хотя бы не дрожать подбородком. Теплая и сильная рука накрыла ее судорожно сжатые пальцы:
- Поплачьте. Если вам будет легче - поплачьте.
И неожиданно для самой себя вдова разрыдалась, уткнувшись в рукав мужчины, которого видела третий раз в жизни.
"Поплачь, милая. Это тяжело. Я знаю, очень тяжело, когда не можешь помочь собственному ребенку. Поплачь. Ты умная и сильная женщина, но кто сказал, что умные и сильные не плачут?"
"Успокойся! Возьми себя в руки и успокойся! Хватит хлюпать носом, что герцог подумает! Стыд какой..."
- Простите мою слабость, государь. - Антилаюта не знала, куда деть глаза.
Герцог ободряюще улыбнулся:
- Ничего. Все-таки, что уже умеет ваш сын? Чему может научиться?
- Анжер? Знает счет, способен свести доходы с расходами, осведомлен в законах. Но вряд ли может потягаться с выпускниками Квадриума или Тривиума.
- Да, в его возрасте туда только поступают. Иногда. - Подчеркнуто сожалеюще покивал головой герцог. Они вместе рассмеялись.
- Государь, я мать, и я горжусь своими детьми. Но мой сын никогда не сядет верхом...
- Есть кареты и носилки - отмахнулся ее собеседник.
- ... ему не танцевать на балах...
- Есть вещи и поинтереснее.
- ... он не будет драться на дуэлях...
- Вам спокойнее!
- ... и не сможет стать рыцарем, как и его отец.
- Да. - Герцог задумался, - с этим что-то надо делать. Такие люди как ваш муж и ваш сын способны принести больше пользы короне, чем иные рыцари. Но не имеют возможности достичь положения, соответствующего их заслугам. С этим что-то надо делать, - медленно повторил он и, подойдя к окну, коснулся маленьких, вплавленных в свинцовый переплет, стекол.
- Знаете, - сказал он после некоторого молчания. - Кажется, я кое-что придумал. Нет, это касается только вашего сына, - предупредил он немой вопрос Антилаюты, - государственные вопросы требуют куда более долгих размышлений. Что если Анжер - ведь его так зовут - немного поучится у... Скажем, у одного чересчур умного человека. Он хорошо известен в торговых кругах, что, может весьма пригодиться вашему сыну в дальнейшем. И еще, - герцог повернулся к окну спиной - этот человека многое имел и многое потерял. Не по своей вине. У него нет одного глаза, почти не действуют левая нога и рука. Вы понимаете?
- Да, государь. - Тихо отвечала Антилаюта.
"Да, я понимаю. Пусть мальчик увидит, что есть люди, которым в жизни пришлось куда горше и солонее, но достало сил не мириться с судьбой. И почему-то мне кажется, что дело не только в моем сыне. Кто же больше нуждается в опоре - Анжер или этот человек, что так вам небезразличен?"
"Ты удивительная женщина, моя милая. Ты все поняла правильно. И боль мою, и мою вину. Он мне не ответит, даже читать не станет. А вот Ави... Ему я напишу сегодня же".
Потом они говорили о дочери, и герцог предложил перевести ее в другую школу, на самом юге, на побережье, объяснив, что брат и сестра смогут чаще видеться. А если Анжер освоится на новом месте, может и Сенгуле не придется идти приживалкой к дальним родственникам. Потом герцог расспрашивал о ее родне. Потом о родне мужа. Потом о причинах, по которым никто из них не был назначен опекуном. Потом... Долгий это был разговор. Они становились все ближе друг другу, и все сложнее становилось обращаться к этому человеку, такому живому, внимательному, ироничному с безликим "Государь". Антилаюта понимала, что эта встреча последняя. И только память сохранит большие, уютные кресла у камина, бокалы легкого вина, слегка подогретого, чтоб отойти от пронизывающего ветра на улице, удивительную легкость задушевной беседы и тепло сближающего молчания.
Она шла от герцога знакомыми коридорами, когда из бокового прохода вынырнула серая тень:
- Не соблаговолит ли благородная лессайа уделить несколько минут?
Высокий мужчина, тот самый, что принес первое приглашение от герцога.
- Я рада выслушать вас, лесс...
Он будто не заметил многозначительной паузы и не спешил представиться:
- Прошу простить, моя госпожа за вторжение в столь тонкие и, я бы даже сказал, интимные сферы, но не удивляет ли вас внимание герцога?
- Простите?
- Тысячу раз приношу извинения, но неужели вы не видите, что государь намеренно медлит с окончательным решением вашего дела?
Женщина онемела. Какое низкое сводничество! А вкрадчивый голос не унимался:
- Герцог очарован вами, лессайа. Подарите ему капельку вашей благосклонности, и завтра же бумаги будут подписаны. Это не слишком большая жертва за благополучие ваших детей, не так ли?
- Оставьте меня! - Она бросилась прочь.
"Нет, герцог не мог! Не тот человек, чтобы... Чтобы что? Чтобы истребовать плату за оказанное благодеяние? А ты уверена? Сколько ты слышала о его похождениях? Все ли можно списать на досужие выдумки, на пустую болтовню?" И вспомнились косые взгляды, смешочки за спиной. Она решительно открыла двери трактира и ступила в тишину трапезной. Люди за столиками прервали свои беседы, уставившись на нее как на чудо морское. В полном молчании прошла она к лестнице, ведущей в спальные комнаты, и тут тишину разбил громкий шепот:
- А что, думаешь, герцог раз за разом зовет ее разговоры разговаривать?
Резко повернулась, наткнулась на угодливый взгляд изогнувшегося в поклоне трактирщика, и почти бегом поднялась по лестнице.
"Ну, лессайа, - спросила она себя, оставшись одна, - истинное богатство благородной госпожи - честь, где ты умудрилась ее потерять? А впрочем, - женщина жестко усмехнулась своему отражению, - терять-то тебе теперь нечего. Герцог получит, что хочет, но не раньше, чем получу свое я"
- Лессайа, какая приятная неожиданность, я не ждал вас так рано. - Герцог помог гостье освободиться от плаща и едва не отпрянул, потрясенно уставившись на призывно-открытый лиф:
- Что это значит?
- Это значит, государь, что я хотела бы, наконец, получить ответ на свое прошение.
Прищуренные серо-зеленые глаза подернулись ледком брезгливого интереса:
- Как далеко вы готовы зайти? - Полюбопытствовал он. - Оденьтесь, сударыня. Я не беру взяток, тем более натурой. Ваши бумаги подписаны позавчера. Возвращайтесь к детям, надеюсь, им не придется краснеть за свою мать.
Дрожащими руками Антилаюта подобрала плащ. Поделом ей, так все испортить, так оскорбить человека...
- Прощайте, государь.
Почти не разбирая дороги от закипающих слез, она двинулась к выходу и тут же на что-то налетела.
- Да что с вами сегодня? - Сильная рука подхватила, не дала упасть.
- Все в порядке, государь. Я... пойду.
- Ну, нет, никуда вы не пойдете, пока не объяснитесь. - Герцог буквально швырнул женщину в кресло. - Признавайтесь, кто вас надоумил?
- Я сама так решила, - Антилаюта попыталась вздернуть голову, но нависающий над ней мужчина только рассмеялся:
- Не сомневаюсь! Я спрашиваю, кто вам внушил подобную гадость? Кто?
- Я...
- Нет! Не ты. Тебе самой это и в голову не пришло бы. Кто?!
- Высокий, темноволосый, шрам над бровью, вот здесь...
Герцог выругался сквозь зубы, хватил кулаком по бедру:
- Придушу мерзавца. Так все испохабить! - Он опустился рядом с креслом на колени, обхватил мокрое от слез лицо своими ладонями, - ты прости, милая, за то, что усомнился в тебе хоть ненадолго. Я ведь... - герцог махнул рукой, - не хотел спешить. Надеялся, что ты сама придешь ко мне...
- Я пришла, - эхом отозвалась Антилаюта.
- Расплачиваться? - Он покачал головой, поднимаясь. - Не надо.
- Государь...
- Меня зовут Тонгул.
- Одного не понимаю.
- М-м? - Герцог расслаблено перевернулся на спину.
- Какая ему в том корысть?
Герцог тихо рассмеялся, провел ладонью по рассыпавшимся пепельным волосам:
- Все-таки ты удивительная женщина. Умница, а не понимаешь таких простых вещей.
- Не понимаю.
- Предположим, все пошло, как он предполагал, и рядом со мной появился человек, обязанный ему. Власти поганцу захотелось, влияния, положения. - Герцог нехорошо прищурился. - Положение я ему обеспечу, а на власть только издали глядеть будет, локти сгрызая. Переведу-ка я голубчика в геральдическую службу. С повышением переведу, пусть потешится напоследок.
- Государь...
- Меня зовут Тонгул. Кажется, я уже говорил тебе.
Он приходил каждый вечер, но никогда не оставался до утра. Ласково целовал засыпающую женщину и тихо уходил к себе. Антилаюту это беспокоило куда больше, чем шепотки за спиной. Несколько раз она просила его остаться, но герцог все сводил к шуткам, мол, храпит по ночам, да еще ретивые подданные имеют обыкновение в самое неподходящее время беспокоить своего сюзерена. Так что прости, милая, и до завтра. Женским чутьем она понимала, что-то не так. День шел за днем, неделя за неделей. Дети переехали на юг. Матери очень хотелось их увидеть, но на встречу здесь, во дворце она не отважилась. Не знала, как объяснить почти взрослым сыну и дочери свое новое положение. Да и захотят ли слушать?
Дочь писала веселые письма. Поначалу переживала разлуку с прежними подружками, но быстро освоилась на новом месте. Письма Анжера были странными. Эст Тегульдет, к которому молодого человека отправили на выучку, поначалу испугал парнишку чуть не до икоты. Однако желчный одноглазый хромец с отсохшей левой рукой оказался хорошим учителем. Анжер и восхищался им, и побаивался, и жалел. И уж совершенно не понимал, что делает в доме достопочтенного эста молодой веселый рыцарь Авам.
- Интересное совпадение, молодого лесса зовут так же как твоего младшего, - сказала как-то Антилаюта, желая проверить возникшее у нее подозрение.
- Это не совпадение.- Герцог ответил, как обрезал.
Дни шли за днями. Зима подходила к концу.
Тонгул устал до плывущих перед глазами кругов. Молча ввалился он к Антилаюте, молча бухнулся в кресло и аж застонал от удовольствия, почувствовав, как легли на плечи прохладные ладони:
- Тяжело?
- Не то слово. - Герцог закрыл глаза, с наслаждением пригубив большую кружку ароматного взвара с пряностями. - Бестолковый день. Суетливый какой-то. Нет, милая, - он ловко подхватил женщину и посадил к себе на колени, - где меня еще так встретят?
- Ну, конечно, - Антилаюта понимающе качнула головой - никому-то вы, государь не нужны, и во всем дворце ни единой живой души не найдется...
- Ш-ш... - Тонгул прижал палец к ее губам, - государь нужен всем, ветры их сдуй! Всем что-то нужно от государя, а вот интересно, если я сейчас корону повешу на гвоздик, да и пойду себе вот так, босиком по улице, признает ли кто сиятельного герцога?
- Пятки застудишь, холодно. - Антилаюта продолжала разминать его плечи, - что на тебя сегодня нашло?
- Не знаю. Устал, наверное. Пойдем поближе к огню.
И он вытянулся на толстой шкуре у самого камина. Антилаюта устроилась рядом.
- Вот интересно, - сказала она, - перебирая густой мех, - если есть камин, то должна быть и шкура, причем обязательно медвежья.
- А что, хорошо ведь. - Тонгул устроился поудобнее, - тепло и мягко.
- Сам добыл?
- Нет. Это Дакэ. - Герцог резко сел и продолжал, глядя на огонь, - Три года назад он приехал по какому-то делу сюда, в столицу. Как всегда его приняли с распростертыми объятиями, кто-то предложил устроить в честь дорогого гостя охоту. Их не было несколько дней, вернулись поздним вечером. - Тонгул потянулся за кочергой, пошевелил прогоравшие дрова, лицо расчертили резкие тени. - Снег, гомон, факела шипят и чадят больше, чем светят, на санях - огромная медвежья туша. Я не знал, кто завалил зверюгу, подошел, похлопал по боку. Сказал, что от такого трофея и сам бы не отказался. Он пил вино и над чем-то смеялся с молодыми рыцарями. Услышал, сказал: "Забирай, мне не жалко", и ушел, отхлебывая из горлышка.
Герцог сам потянулся за бутылкой, но она перехватила руку:
- Не надо. Иди ко мне.
Так возле камина они и уснули. Пробежали последний раз голубоватые огоньки, последний раз пыхнули темно-оранжевым остывающие угли и запорошились седой золой.
Из сна Антилаюту выдернул странный звук.
- Тонгул?
Герцог не отвечал. Он страшно, дико скрипел зубами, запутавшись в безысходной жути сновидений.
- Тонгул, проснись!
Она тряхнула мужчину за плечо, пытаясь разбудить, но тот только отмахнулся, мучительно застонал:
- Да-а-кэ-э...
- Проснись, Тонгу!
Не в силах вырвать дорого ей человека из страшного сна, Антилаюта в отчаянии схватила откупоренную бутылку вина и вылила ее на герцога. Тот затих. Прервалось свистящее дыхание, медленно дрогнули веки.
- Опять? - глухо произнес он. Сел, спрятал лицо в ладонях.
- Тонгу, что с тобой?
Он только молча помотал головой. Потом провел руками, стирая следы кошмара, глубоко вздохнул:
- Ничего, милая. Все уже кончилось. Ты прости меня, но так иногда бывает.
- Иногда?
Он коротко кивнул.
- Ты из-за этого никогда не оставался?
- Да. - Герцог понемногу приходил в себя. - Мой постельничий знает, как с этим бороться. Ты, я вижу, - он кивнул на полупустую бутылку, - тоже нашла способ.
Медленно, тяжело поднялся.
- Я пойду.
- Подожди, - она схватила за руку, - это часто случается?
Герцог молча одевался. Но Антилаюта догадалась сама:
- Каждую ночь? У тебя это каждую ночь?
- Да!
- Бедный мой, - она тихо прижалась всем телом, крепко обвила руками, - не надо никуда уходить.
Он все-таки ушел. Ушел уже под утро, когда Антилаюта, всю ночь просыпавшаяся при малейшем его шевелении, наконец провалилась в глубокий как омут сон. А вечером тихо открыл дверь, неслышно подошел к женщине, читавшей у окна:
- Здравствуй.
- Здравствуй, - встрепенулась Антилаюта. Надо же, весь день ждала-ждала и проворонила. - Как ты?
- Нормально, - он присел на широкий подоконник. - Я уже привык. Сильно тебя напугал?
- Очень.
- Хорошая ты женщина, Тила, - вздохнул герцог, - и как такую умницу угораздило связаться с неудачником.
- Неудачником? - Антилаюта не верила своим ушам. За время своего правления этот человек существенно расширил пределы государства, ни разу не допустил голода, очистил южное побережье от пиратов, даже в пресловутом Степном походе добился цели - безопасности северо-западных территорий.
- Может это и чересчур сильно сказано, - Тонгул слегка пожал плечами, - только... Давай я все расскажу по порядку, не возражаешь?
Он прошелся по комнате, взял перо, повертел его в руках, положил на место. Переложил на столе несколько свитков. Потом подошел к соседнему окну и, глядя на пустой заснеженный двор, начал:
- Перед моим рождением родители, как это положено по обычаю, спросили у предков о моей судьбе. И получили такой хороший ответ, что даже не поверили, решили переспросить. Результат оказался прежним. Дословно я его не знаю, сама знаешь, - не положено. Но примерно мне это предсказание передали. Для наследника короны в правду - лучше не надо. Все у него будет, надо только выбирать правильно, тогда и упущенное вернется. Выбирать нас учат с пеленок. Только вот знать бы, что такое правильно. Мои родители, люди очень рассудительные, нисколько не сомневались, что правильно, значит, исходя из государственных интересов. Так меня и учили всю жизнь. Первый серьезный промах вышел, когда мне было семнадцать лет. Я полюбил девушку. Компания юнцов с ветром в голове, решили приударить за хорошенькой эйстой. Она так нас отбрила, что до сих пор вспоминать неловко. Конечно, я такого не потерпел. Поспорил, что добьюсь взаимности и добился. Только сам увяз по уши. Она никогда бы не пошла на... - герцог запнулся, - на близкие отношения с наследником короны, пришлось изобразить собственного конюшего. Она искренне верила, что станет моей женой, я уже был готов пойти к родителям и все рассказать. Но отец вызвал меня сам. Вызвал, чтобы я поставил подпись под договором с соседним государством, который скреплялся династическим браком. Я не стал возражать. Этот союз действительно был важен для нас. Среди множества пунктов договор включал взаимные обязательства по очистке южных морей от пиратов, они тогда совсем распоясались, почти парализовали торговлю. Я не стал возражать против брака, а отец не стал возражать против моей связи. Я собирался все ей рассказать при первой же встрече, успокоить, уверить в своей любви. Но встречи не состоялось. Она увидела меня при объявлении договора, - пошла в толпе горожан на площадь и... - он грустно усмехнулся - и все поняла. Мне передали письмо, в котором она обращалась ко мне как к наследнику престола, просила не искать ее. Я искал и нашел. К тому времени она родила от меня ребенка. Но ее отец не разрешил увидеться ни с ней, ни с сыном. Я был страшно зол. Как же, сиятельному принцу отказал от дома какой-то эст! Знать бы мне, что это был за человек, может все пошло бы по-другому. А может, и нет. Скорее всего, нет.
Герцог прижался лбом к холодному стеклу и продолжал:
- Моя жена оказалась милой и славной женщиной. К сожалению, она так и не смогла стать матерью. После очередного выкидыша знахари в голос заявили, что следующая попытка, скорее всего, окончится смертью. Но она все-таки рискнула. И в этом моя вина. Я уже давно искал утешения на стороне. Так появился Ави. Жена узнала о нем, увидела замечательного двухлетнего мальчугана и решилась. На третьем месяце открылось кровотечение, которое так и не смогли остановить. Договор превратился в пустую бумажку еще раньше. На ее родине произошел переворот, к власти пришла другая династия, которой было наплевать на все прежние обязательства. Они тоже долго не усидели, но это к делу не относится. А того мальчика назвали Алдакэлом. Дакэ.
- Дакэ... - Эхом откликнулась Антилаюта.
- Дакэ. Моя радость и моя боль. Гордость и непреходящий стыд. О нем слагают баллады, о нем поют менестрели. Но моей заслуги в этом нет. Я бросил его. Дед, тот самый выгнавший меня эст, позаботился о его воспитании. Сделал таким, каким его знают все. Он, а не я. Я увидел собственного сына, первенца, только через семнадцать лет, когда посвящал в рыцари.
Герцог прикрыл глаза.
- Тогда шла война на западе. У нас попытались отобрать горные области. Да, да, те самые, где находятся твои медные рудники. Мы знали, что нападение вот-вот случится. Не знали только где. Нападать самим было не с руки по целому ряду причин, в основном, политических. Атака пошла через Серое ущелье. Там, на заставе служил Дакэ. За два года до этого, после смерти матери, он поругался с дедом и, уйдя из дому, прибился к наемникам. Потом судьба забросила его в эту маленькую крепость. Командир отправил парня предупредить основные силы, зная, что до нашего прихода им не выстоять. Дакэ успел. Мы пришли как раз, когда последние из защитников собирались обрушить склон и полностью перегородить проход. Это было заранее подготовлено, на крайний случай. Мой сын всегда был умным мальчиком, и все понял. Он еще не отошел от потрясения, когда мне взбрело в голову тут же, среди остывающих тел его друзей посвятить юного героя в рыцари.
Герцог снова прикрыл глаза. Он воочию увидел шатающегося от изнеможения парнишку, которого поставили перед ним исходящие завистью оруженосцы. Услышал свой торжественный голос: "Назови свое имя, храбрый юноша!". И утонул в яростном сиянии зеленых глаз.
- Я будто в зеркало посмотрелся. А он... он хорошо знал, кто его отец, и не хотел иметь с со мной ничего общего. Все, что поют менестрели о нашей трогательной встрече, - вранье. Он бы развернулся и ушел, но это выглядело бы дезертирством. Потом мы в клочья разнесли захватчиков и не только не отдали свое, но и чужое прихватили. Правда, пока не все, что хотелось бы.
С Дакэ нас чуть примирил Ави. - Тонгул пожал плечами, - знаешь, бывает так, что родные братья грызутся хуже собак. Эти, хоть и сводные, - ничего подобного. Ави ходил за ним хвостиком, у мальчишки появился старший брат, да еще какой! А Дакэ сорвался во все тяжкие. Вокруг него собралась кучка молодых, титулованных дворян, которые быстро познакомили провинциала со всеми интересными местами столицы. Я устал разбирать жалобы на их поведение, но терпел. Терпел до тех пор, пока в одном из скандалов не оказался замешан младший. Аваму было пятнадцать лет! Тогда я решил выставить Дакэ на границу. Думал, пусть хлебнет настоящего дела, перебесится, вернется другим человеком. Глупец, - герцог сжал зубы, - мог бы понять, что "настоящего" в его жизни хватало с избытком. Дакэ не возражал, быстро собрался, уехал на северо-запад, прихватив с собой друзей и брата. Столица вздохнула спокойно. А я тихо лез на стенки, времена были немирные, степняки тревожили постоянно. Да ты об этом знаешь лучше меня.
- Знаю, - кивнула Антилаюта.
- Дакэ так и не вернулся. Собрал в отряд таких же как он незаконных отпрысков родовитых семейств. Полторы сотни молодых рыцарей стали опорой всего северо-запада. Он покинул степи только один раз, по моей просьбе. - Герцог скривил губы, - и я имел горькую возможность еще раз удостовериться, как ошибся, когда отказался от его матери. Мы вновь взялись за пиратов, разработали блестящий план, я показал его сыну. Как он хохотал! Успокоившись, объяснил, что ничего у нас не получится. Что все побережье будет смеяться, наблюдая, как кошка гоняется за собственным хвостом. Дакэ сам был юнгой на пиратском корабле, - дед отправил расширять кругозор... Что так смотришь, я же говорил, человек был тот еще, сам начинал с морского разбоя. Я вспылил, поинтересовался, сможет ли он сделать лучше. Дакэ смог. Он прошелся по тем, кому пираты сдавали добычу. Кого-то купил, на кого-то надавил авторитетом деда, кого-то просто запугал. И все. Пиратствовать стало невыгодно. Мой флот добивал уже остатки, самых упрямых. Дакэ вернулся в степь. А потом был Степной поход. Узнав о нем, Дакэ пришел в ярость. Он примчался в столицу, загоняя коней без всякой жалости. Таким я своего сына еще не видел. Он кричал на меня, орал, что я пустил мерину под хвост двухлетний труд всех бастардов. Оказывается, он уже давно искал союза со степью. Понимаешь, Тила, не войны, а союза! И он нашел его. Почти нашел. Но тут вмешался я. Мне так нужна была безопасность северо-запада, и я ее получил. Но какой ценой, милая, какой ценой! - Герцог закрыл лицо руками, а когда отнял их, застывшие черты не выражали ничего, словно посмертная маска, голос был сух и бесстрастен. - Нашей целью было отбросить кочевников подальше в степь, обезопасив земледельческие поселения, не так давно возникшие в том краю. Казалось, все было продумано: направления ударов, расположение лагерей, движение обозов. Только вот никто и не подумал о том, как отреагируют на наше вторжение степняки. Еще бы, сколько раз мы гнали их в степь после набегов! Но гнали-то мы их от себя домой, а теперь вознамерились сами прийти в гости. Дакэ знал, что в ответ поднимется вся степь. Он сумел удержать в стороне только несколько каматских родов, в старшем из которых у него был джанхэ - побратим. Прочие каматы, а с ними и урхи, и пеоты пропустили нас поглубже в степь, а потом... То что было потом, я вижу каждую ночь, в подробностях. Горящая степь и стрелы со всех сторон. Перекопанные колодцы. Всадники, налетающие с разных сторон и пропадающие в белесой мути. Мы отступали. Хуже всех пришлось тяжелой пехоте, она отстала. Каматы атаковали их на марше и растворялись. Дакэ пошел на выручку. Туда он ушел по землям своего джанхэ, обратно - через Кочечум.
Все знают, что они остановили каматов у брода, все знают, что сто пятьдесят молодых рыцарей сложили там свои головы. Что своей гибелью они оплатили мир со степью. Кочевники более всего уважают мужество воина, и потому договор был заключен над еще непрогоревшим погребальным костром.
- Ты... видел?
- Да. - Герцог клекочущее рассмеялся. - Я бросил все и поскакал туда, словно одержимый, надеясь на чудо. И чудом было то, что младший, Авам, все же остался жив. Смешно и глупо просить у судьбы большего. Теперь за северо-запад я могу не беспокоиться. И мой преемник, кем бы он ни был, тоже. При условии кровного родства, разумеется.
- Почему?
- Ты не знаешь? Ты родилась там, и ты не знаешь? А впрочем, понятно. Только Дакэ интересовался такими вещами. Он мне потом объяснил, что означал этот странный обряд, когда военные вожди окропляли своей кровью угли костра. Они смешивали свою кровь с кровью павших героев - не важно, что бывших врагов. Так что теперь я и мои потомки в родстве со степью. А с родственниками не воюют. Их защищают.
- Погоди, - то ли герцог оговорился, то ли она ослышалась, - Дакэ тебе объяснил? Но как, ведь он был уже... - охнув, она зажала ладонью рот, сраженная страшной догадкой. - Он жив?
Тонгул невесело усмехнулся:
- Проболтался все-таки. Так мучительно решал, говорить или нет, и вот, пожалуйста. Да, Тила, мой сын жив. Нет рыцаря Дакэ. - Он устало опустился в кресло и, откинув голову, продолжал. - Когда все кончилось, и каматы поклялись землей и небом, водой и огнем в неприкосновенности наших рубежей, ко мне подошла очень старая женщина с совершенно непроизносимым именем...
- Эмбэчимнэ.
- Ты знаешь?
- О ней все там знают. Я даже хотела ехать искать ее, просить за Анжера. Муж отговорил. Где сыскать в степи одинокую старуху.
- Да... Эмбэчимнэ просто взяла меня за руку и отвела, - он сжался в мучительном воспоминании, - отвела туда, где лежал мой сын. То, что от него осталось. Она сказала, что починить тело может. Не очень хорошо, но может. Только вот Дакэ утратил... не знаю, как назвать, - желание жить или волю к жизни, или... - герцог махнул рукой, - эта искорка угасала, по ее словам раздуть костер мог только тот, кто уже однажды это сделал, тот, кто дал жизнь в обмен на жизни своих еще нерожденных детей. Для степняков это невозможный выбор, - отказаться от многочисленного потомства ради одного. Для меня и выбора-то никакого не было.
- И где он теперь?
Тонгул посмотрел на нее внимательно и печально:
- Неужели ты еще не поняла, к кому я послал твоего сына?
- Хромой, сухорукий, одноглазый - это Дакэ?
- Да, это Дакэ. - С невыразимой горечью откликнулся герцог. - Мой сын, красавец, первый рыцарь из-за меня превратился в скрюченного урода. Тила, я готов платить по своим счетам, но почему вынужден расплачиваться он?
- Тонгу, - Антилаюта тронула его за плечо, - получается, что твое предсказание исполнилось: ты - герцог, ты выбирал правильно и получил, что хотел.
- Но цена, какая страшная цена... Восходящая луна облила мягким светом два силуэта у стрельчатого окна - мужчину, ищущего утешения, и прильнувшую к нему женщину.