Аннотация: История четвертая (заключительная), в которой открываются все тайны и заключаются браки
- Сережа, а ты в русалок веришь? - спросила Маша, оторвав глаза от компьютера.
Маша была крупная, но красивая девушка - 100 кг живой русской красоты и стати. Косы светло-русые, румянец - кровь с молоком, глаза голубые, как у новорожденного младенца, а ресницы длинные, густые, чернющие.
Сережа, её бывший жених, а ныне хороший друг, был, напротив, долговяз, черняв и в очках.
- Какие русалки, Машенька? - рассеяно пробормотал свежеиспеченный кандидат естественных наук. - Выдумаешь тоже... Есть!
Умная машина, наконец, выдала генетический анализ страшной находки - одного из двух тел, мужского и женского, найденных в болотистой заводи речки Смородины. Некогда там и вовсе было болото, но когда лес вокруг частично вырубили, широкую раньше речку пустили по другому руслу, а на прежнем месте, где были заливные луга, построили колхоз. Колхоз простоял недолго, потому что творилась там всякая чертовщина - мужики пропадали, бабы пропадали, рождались только одни девочки, даже у скота домашнего - сплошь особи женского пола. Поговаривали, что в лесном озере, откуда брала начало речка Смородина, водятся русалки, водяные, черти и прочая дребедень. Словом, этакий Бермудский треугольник рязанского разлива. Ученые и впрямь выявили какие-то геомагнитные аномалии, и часы у них в некоторых местах неправильно ходили, и приборы все ерунду показывали. Однако думалось и работалось здесь, на речке, необычайно плодотворно, и на все сложные вопросы находились простые ответы. А уж как гладко и красиво излагались мысли на бумаге! И еще один парадокс - не уживались здесь недобрые, испорченные люди. Кто без вести пропадал, кто в ужасе уезжал, бормоча молитвы против нечистой силы.
Как-то так повелось, что сначала один ученый муж отстроил себе здесь дачку, потом приятеля зазвал, тот своим знакомым рассказал... А поскольку работалось тут привольно, большинство отдыхающих постепенно поднимались по карьерной лестнице и места эти не забыли. Это еще в те времена было, когда наука нежно оберегалась и всячески поощрялась, и у руля держались люди честные, умные и ответственные, коим на Смородине был рай земной. Выстроили на берегу Чертова озера базу отдыха для ученого люда, а на самой речке, в овражке среди лесов, где некогда болото было, несколько современнейших (по тем временам, конечно) зданий с уникальной аппаратурой. Конечно, обнесенных забором, с охраной и на карте местности не обозначенный. И назвали НИИ паранормальных явлений. А местные его называли просто "Парадокс". А работало в НИИ чуть больше ста человек постоянно проживающих, да все время вертелось под ногами полсотни гостей, за ответами приехавших. Проживали все, естественно, на базе отдыха Сосновый Бор.
Несколько лет назад сверхсекретный объект едва не засветился в прессе, когда два сбежавших из зоны заключенных в Чертовом озере утонули. Еле-еле дело замяли. Стыдно сказать - доктора наук, академики под покровом темноты двух утопленников в грузовике на другое озеро перевозили и затапливали обратно. Не потому, что такой объект секретный. Просто внимание прессы к чудесному озеру представлялось невыносимым. И милиция, и следователь местный, что дело расследовал, всеми силами ученым в этом помогли.
Для местных речка Смородина - вообще святое место. Сюда девки бегают, кто счастья личного просить, кто деток, кто мужнего вразумления. И как только проникают на охраняемую территорию - Бог весть. Сама-то речка невелика - от озера до Волги, а волшебные места и того меньше - километра три длинной.
Местные, кстати, поговаривали, что в войну здесь целые полки немецкие терялись, что, к сожалению, теперь подтверждалось фактами. Черные копатели большой могильник разрыли - не меньше двухсот тел. И это только начало. Копателей, понятно, шугнули - нечего им тут делать, да и сами они место проклятым теперь считают. Из десятка только трое вернулись домой, остальные утопли. В речке Смородине, где глубина весной, в половодье, максимум метра три, а в июле так и вовсе проплешины, ага.
А недавно в болотце, где росли чудные водяные лилии, где Ольга Дмитриевна Миронова, жена директора НИИ, брошку с брильянтом утопила (подарок американских коллег в благодарность за подсказанную гениальную идею по поводу излечения рака, за которую они на Нобелевскую премию метили), вместо брошки два тела выловили. Вполне прилично сохранившиеся благодаря болотным газам.
Не то, чтобы после могильника это была сенсационная находка, но в воздухе запахло романтической историей. А в НИИ все люди сплошь чувствительные и счастливые в браке работали (другие не задерживались), и находку немедленно принялись исследовать с небывалым энтузиазмом.
Только Маша, старшая дочка директора Миронова, как-то настойчиво советовала тела не тревожить и на место возвратить, но после скандала с её свадьбой и всеобщего неописуемого счастья, когда сестра директора, тетя Соня из Одессы, наконец-то покинула НИИ, на Машу внимания не обратили.
Вот теперь компьютер, на удивление отработавший без сбоев, выдал результат генетического анализа. Мужчина был немцем в возрасте от 35 до 40 лет, а женщина - да и не женщина вовсе, а девочка совсем - лет 16-18 (не более 20, это однозначно) с явными признаками семитского происхождения. Странная пара - чистокровный ариец, судя по обрывкам мундира, офицер, и молодая еврейка. Кто кого убил, по останкам было не ясно. Следователь Жуков, что из деревни Малые валуны (к слову сказать, ни Больших, ни каких либо иных валунов в окрестностях не было), утверждал, что девушка умертвила офицера, воспользовавшись своей молодостью и красотой, а её утопили немцы в отместку. Сергей, напротив, считал, что немец девушку снасильничал и убил, за что его русские утопили, предварительно к телу привязав. Дескать, не таковы русские люди, чтобы девиц немцам подкладывать. Однозначно было только одно - тела были вместе связаны, накрепко, так что после шестидесяти с гаком лет с огромным трудом разделились. Сергей и следователь Жуков крепко поругались, выясняя правду, но не потому, что это было так уж важно, а потому, что оба ухаживали за Машей.
Жуков, кстати, по такому поводу не поленился съездить в ближайший город Н. (заодно и родителей навестил), покопаться в музейном архиве и разыскал интереснейший документ про то, что в военкомате были призваны семнадцать выпускниц местной средней школы, две из которых могли быть еврейками. Роза Матвеевна Бирфельд, дочь директора школы, и Марьямь Иосифовна Грекова, единственная дочь хирурга Грекова, который в войну спас множество жизней, дошел до Берлина с армией и получил немало наград. Звезду героя ему не дали ввиду происхождения, но все равно в музее знаменитому земляку был посвящен целый стенд. Одиннадцать из семнадцати девочек домой не вернулись (как и 146 мальчиков из того же города), и в их число вошли обе еврейки. Тел их найдено не было. Внук Иосифа Грекова, кстати, и по сей день проживал в городе Н., где работал главврачом в единственной на город больнице.
Единственное, что смущало Жукова, так это то, что по его теории выходило, что одна из двух дочерей уважаемых людей оказалась как-то связана с немецким офицером, что говорило отнюдь не в пользу девушки. Да и мыслимое ли это дело, чтобы хорошая, домашняя девочка закрутила связь с противником! Разве что по прямому приказу, но поверить в это свинство Жуков не мог, хотя давно уже не идеализировал русского человека.
По всему выходило, что прав был все же Сергей Ольшанский, но, тем не менее, Жуков наведался к доктору Грекову и уговорил его на анализ ДНК.
И Сергею с Машей осталось только нажать кнопочку на компьютере и, по крайней мере, часть правды станет известно. Впрочем, вся техника НИИ работала своеобразно, и могла выдать совершенно непредсказуемый результат. Иногда эти результаты были настолько гениальны, что это многократно окупало все те загубленные, испорченные, уничтоженные исследования и даже неоднократные случаи пропажи всех данных на всех жестких дисках компьютеров "Парадокса".
Однако сегодняшний день особенных сюрпризов не принес, и результат Машу нисколько не удивил.
Доктор Греков, без всякого сомнения (с вероятностью 99.6%) являлся родственником найденной девушки.
Что делать с этой информацией, Маша не знала. В одном она была уверена - что русалками становятся только те, кто в воде умер, а значит, Марьямь была все же утоплена немцами, привязанная к мертвому офицеру. А еще Маша знала, что она не сумасшедшая, и русалки существуют. Хотя их не видели ни Жуков, ни Сергей, ни отец - она специально проверяла. А вот Машина мама, Ольга Дмитриевна Миронова, по секрету дочке рассказала, что брошку она оттого обронила, что в глубине болотца она разглядела маленькую девушку с белыми волосами. Лучшая подруга Маши, Татьяна Лебедева, дочка профессора Корейчука, часто гостившая в Сосновом Бору, которой она о русалках рассказала, в свою очередь расплакалась и Маше поведала невероятную историю, с ней когда-то приключившуюся. История эта была крайне неприятная, но русалок Таня видела тоже. Таня теперь жила в большом городе Ярославле, далеко и от Смородины, и от Чертова озера, нисколько об этом не жалела и на малую родину не рвалась. Впрочем, муж её, Игорь, был военным, семья уже меняла место жительства два раза, и куда занесет Таню, Игоря и маленькую Алёну в будущем, никто сказать не мог.
Больше всего Машу тревожило, что теперь с Марьямь-русалкой случится непоправимое, и она отправилась на речку Смородину. Сергей же, разобиженный тем, что Маша встала на сторону Жукова, намеревался последнему отомстить, тем более что утаил от следствия жетон найденного офицера. Он хотел через интернет разыскать потомков покойного.
Марьямь Маша не увидела, и вообще русалок не встретила, а потому решила проверить рассказы парня, привозившего ученым овощи, про то, что на Чертовом озере по ночам кто-то хохочет и похабные частушки распевает с акцентом.
Страшно, конечно, одной туда идти. Ночи нынче темные, холодные, не лето на дворе. Сергея о помощи просить Маше страх как не хотелось, не так поймет. Пришлось Володе Жукову звонить.
Володя Жуков раньше следователем в Н. работал, а теперь в Малые валуны участковым перебрался. Говорят, с начальством конфликт вышел из-за утерянного табельного оружия, вот и психанул парень. Зато сейчас сам себе начальник, один на всю деревню. Его с уважением по-прежнему зовут "товарищ следователь Жуков", а он только смеется.
И вот сидят они (Маша и Володя) в кустах как два дурака и ждут, засмеется ли русалка. Холодно, на палой листве иней, земля промерзла.
Засмеялось, захохотало озеро, будто колокольчик зазвенел. Красивый смех и очень женственный.
У меня в саду шпионы
Оборвали все пионы
И насрали в сапоги!
Сталин прав - кругом враги!
Володька не выдержал, засмеялся, да и Маша прыснула от неожиданности. Голос узнала. Вышла на берег, крикнула:
- Алёнка!
Молчание. И смех стих.
- Эй, Алёнка, дело есть!
Не отзывается.
- Аленка, я тебе планшетник подарю!
- Модель какая? - деловито спросила Алёнка, тут же вынырнув из воды. Вышла на берег, отряхнулась. На улице минус три, а она голая.
- Не холодно?
- Неа, мы, русалки, хладнокровные существа. Вот потрогай!
Белое Алёнкино плечо мокрое и холодное.
- Алён, а Галла где? А Марьямь?
- Где-где, - ворчит Алёна, не отрывая глаз от экрана планшета. - Спят они. Это мы с Брижит развлекаемся по ночам. Брижит - это хохотунья.
- Маш, ты нормальная вообще? - спрашивает Володя с любопытством. - Сама с собой разговариваешь...
- Не видит, - обрадовалась Алёна. - Обалдеть! Остались еще мужики, которые русалок не видят!
Маше уже объясняли, что русалок те мужчины видят, что погулять любят. Для которых верность и любовь - неведомые понятия.
- А давай я его поцелую! - предложила Алёна. - Он тогда увидит! Не против?
Маша была очень даже против, что изрядно удивило её саму. Оказывается, она и сама бы его поцеловала! Но говорить об этом похабнице Алёнке не стоит, у неё язык острый. Разрешила.
Так Володя где стоял, там и сел. Только глазами хлопает. А Маша в расстройстве. Алёна - самая красивая из трех русалок. Волосы рыжие, глаза зеленые, как листва, фигура - закачаешься...
- Звала-то чего?
- Марьямь выловили.
- Что значит, выловили? - пошатнулась Алёна.
Маша быстро объяснила.
- Я её три дня не видела, - испуганно прошептала русалка. - А ну как она исчезла? Побежали скорее к речке. Хотя нет, я щас Галку кликну. Вы медленно бегаете.
Через бесконечно долгих полчаса (кажется, Маша и Володя уже три раза туда и обратно сбегали бы) появилась заспанная Галла. Галлу тоже Владимир не увидел...
- Странно, - сказала Галла. - Что тело вынули, это я знала. Значит, точно Марьямь? Ну да, она рассказывала...
- Что рассказывала? - жадно спросил Володя. - Кто кого убил?
- Марьямь немца ночью зарезала, - охотно пояснила болтушка Галла. - А её немцы к нему привязали да в воду скинули.
- Ага! - радостно вскричал Владимир, но тут же помрачнел. - А что она у немцев делала?
- Её послали немцев соблазнять, - просветила Галла. - Сказали, еврейку не жалко... А она его любила, этого фрица.
Участковый насупился. Ему было очень горько за дочку хирурга Грекова и за советских солдат.
- А вообще-то Марьямь в последнее время сама не своя, - грустно сказала Галла. - Все тоскует, вздыхает. Говорит, что время её истекает...
- Если истекает, то терять ей уже нечего, - решительно сказал Володя. - Вот придут данные из Германии, там и вызовем её на очную ставку.
- Из Герма-а-а-ании? - заинтересованно оторвалась от планшетника Алёна. - А из Украины можете новости узнать? А то тут интернета нету. Одни игрушки.
Володя достал блокнот и старательно записал данные о семье Алёны, пока русалка подсвечивала ему экраном гаджета. Словно невзначай, девушка прижалась щекой к его плечу, выставила красивую грудь, эффектно откинула волосы.
Зараза!
Володя, как и любой мужик, на грудь посмотрел с интересом, плечо не убрал, прикосновения мужественно терпел, однако на обратном пути неоднократно возмутился бесстыдству рыжеволосой русалки, сказал, что предпочитает блондинок и вообще "она холодная, аж через куртку плечо заледенело". Маша вздохнула с облегчением и вспомнила о маленьких пирожках с капустой и яблоками, которые участковый сильно хвалил. Надо напечь.
Вместо информации из Германии прибыла фрау фон Гольдцман - внучка без вести пропавшего в суровой России лейтенанта Максимилиана фон Гольдцмана. Это была красивая, молодая еще, ухоженная женщина в брючном костюме, отлично говорящая по-русски - всю свою жизнь она посвятила розыскам деда. На руках у неё было разрешение о вывозе тела на родину.
- Вы понимаете, мой дед никогда не поддерживал фашистов, - волнуясь, рассказывала она Маше и Сергею. - Он любил Германию, любил свою страну, он был офицером и обязан был подчиниться приказу! Кроме того, в Германии остались его жена и малолетний сын. Конечно, брак моих дедушки и бабушки был неудачным, любви между ними не было, но он все равно не мог ими пожертвовать, вы же понимаете!
Говорила ли она правду или врала - кто знает. Не будет же она рассказывать, что её дед - убежденный фашист. Все они теперь, много лет спустя, были образцовыми патриотами и ненавидели фашизм. Что не помешало им во время войны пачками уничтожать женщин, детей и стариков.
Услышав про предполагаемый роман деда и молодой еврейки, мадам Гольдцман поморщилась, но не стала отрицать. Зато она привезла довоенные фотографии деда и его семьи, и фотографию своего старшего брата, до странности похожего на деда. Даже звали его так же - Макс.
Как ни пыталась Маша выпросить на денек фотографии, предполагая показать их Марьямь - мадам Гольдцман заупрямилась. Для неё это были семейные сокровища. Пришлось вести её на речку, сговорившись заранее с Галлой. Туда же пришел и Жуков - с найденными фотографиями Марьямь - в белом платье, с отцом - хирургом и матерью - учительницей музыки.
Марьямь сначала наотрез отказалась показываться, и Маша долго её уговаривала. Марьямь была в глубокой депрессии.
Фрау Гольдцман явно считала Машу буйной сумасшедшей, однако присутствие "полиции" её успокаивало. Наконец, при упоминании выдающихся заслуг хирурга Грекова, русалка показалась на поверхности.
Маша была ей очень благодарна за то, что русалка была не голой, а в свадебном платье, хоть и мокром и порядком потрепанном. Маша сразу узнала свой наряд, но благоразумно промолчала.
Мадам Гольдцман, увидев показавшуюся из воды младую еврейку-утопленницу в белом подвенечном платье, предположительно утопленную её дорогим дедом, бухнулась в обморок. Маша тут же завладела её драгоценным альбомом, не потрудившись привести немецкую гостью в чувство.
- Да, это Макс, - наконец, спокойно сказала Марьямь. - Он мне говорил, что у него есть жена и сын. А это... он настоящий?
Она не отрываясь смотрела на фото Макса-младшего.
- Да, это внук твоего лейтенанта, - сказала Маша.
Марьямь вздохнула и отдала фото.
- Я помню тот день, - улыбнулась она черно-белому семейному снимку. - Мне было 15. А Миша тогда скандалил и не хотел фотографироваться, и поэтому мама плакала и отец тоже переживал. Ну, ему было только четыре года, и он умел добиваться своего. Я рада, что у него все сложилось хорошо.
Действительно, Мария и Михаил Грековы, перебравшиеся из Н. в Малые валуны, спокойно дожили до конца войны. Деревню вообще немцы не тронули - то ли благодаря человеколюбию лейтенанта Гольдца, отвечавшего за этот район, то ли благодаря волшебным свойствам местности. В конце концов, ни один немец отсюда живым не ушел. Иосиф Греков тоже вернулся домой, но прожил недолго - сказались застуженные легкие.
- Бедная мама, - вздохнула Марьямь. - Хорошо, что она не узнала про мою смерть. Она так хотела, чтобы я была счастлива... Я ведь даже не попрощалась с ней...
У Марьямь задрожали губы.
- Плакать уже поздно, - раздался сзади Маши холодный голос. - Слёзы горю не помощник, так у вас говорят? Надо думайт, что ваша мама гордилась вами. Меня зовут Ариадна, и я горжусь знакомством с вами. Вы храбрый девушка, вы сделали то, что должны были сделать.
Немка поправила кокетливый беретик, заправила за уши короткие русые локоны и протянула русалке руку.
Марьямь с интересом посмотрела на Ариадну и вкрадчиво сказала:
- А ведь при иных обстоятельствах я могла бы стать вашей бабушкой.
- А вот это вряд ли, - широко и недобро улыбнулась немка. - Если б не война, вы бы даже не встретились, а если даже вы оба не умерли, у вас не было бы будущего.
- Отчего же, - пожала плечами русалка. - Он мог бы остаться в России.
- И бросить жену и сына? Это несколько подпортило бы его карму, вы не находить?
Русалка рассмеялась, запрокинув голову.
- Возможно, ты права, дорогая моя Ариадна, - усмехнулась она. - Все возможно. Жаль, что даже нечистой силе не дано повернуть время вспять.
- Ну какая же вы нечистая сила? - удивилась немка. - Вы же в реке живете. Вполне себе чистая.
Марьямь хихикнула.
- А что это ты, Ариадна, в своем солидном возрасте не замужем? - неожиданно спросила русалка. - Сколько тебе, 36? 37?
- Тридцать четыре, - поджала губы немка. - В нашей семье женятся поздно.
- Пффф! А детей рожать когда?
- Никогда, - отрезала покрасневшая немка. - Не нужны мне дети.
- Ага, - кивнула русалка. - Вам нужно тело покойного дедушки. Круть.
Немка вздернулась, собрала фотографии, распрямила плечи и деревянной походкой удалилась. Жуков с укоризной поглядел на Марьямь, покачал головой и побежал за Ариадной.
- Гляди, упустишь парня, - поддразнила Машу Марьямь. - Вон он как за немкой побежал.
- Ничего, не уйдет, - рассеяно ответила Маша. - Ну и сучка же ты, Марьянка. Фотку отдай, ты все равно сохранить не сможешь.
Марьямь насупилась и вытащила из-под подола мокрую фотографию Максимилиана младшего.
- Чего ты на неё накинулась?
- Потому что она дура, - зло ответила Марьямь. - Живая, здоровая, не старая, а какие-то трупы ищет. А я вот уже ничего не могу, ничего!
Марьямь развернулась и исчезла в темной воде, только пятки сверкнули. С хвостом было бы эффектнее.
Маша пожала круглыми плечами и медленно побрела по берегу. Ой права русалка, права во всем! Нужно жить, пока живешь, пока не стало слишком поздно. А на что она тратит свою жизнь? На бесплодные переживания по поводу лишнего веса? На кандидатскую диссертацию? На тренажерный зал?
- Маааш, ты чего, плачешь? - подошел к ней Володя. - Из-за русалки? Ты не переживай, она же не живая. Она же фольклорный элемент, чудо мироздания.
- Володь, она ведь права, - тихо сказала Маша. - Она-то умерла, а мы живые. А жизнь не ценим. Вот Ариадна всю свою жизнь искала деда, а ей уже тридцать четыре.
- А мне тридцать один, - невпопад сказал Володя. - И я счастлив. Знаешь, я жил одно время в Череповце, повышал квалификацию. Ни за что не поеду больше в большой город. В Валунах я чувствую себя на своем месте, дома. Это так клево. А ты где чувствуешь себя дома, Маш?
- Нигде, - хмуро ответила Маша. - У меня нет дома. Надо было мне становиться русалкой.
- Эээ, дорогая, да ты от своей подружки зеленой тоской заразилась, - засмеялся Жуков. - Я знаю верное средство от неё - зеленого змия.
- Никакого самогона, - весело ответил Жуков. - Исключительно французское шампанское. Мне доктор Греков подарил, да. За Марьямь. Будем праздновать.
- Что праздновать-то?
- Как что? - остановился Володя. - Мою помолвку.
- С кем? - ошарашено спросила Маша. - С немкой что ли?
- Ты, Машенька, совсем глупая, - ласково ответил Володя. - Какая нафиг немка? С тобой, конечно.
- Здрасьте приехали! - покачала головой Маша, стараясь не расплыться в улыбке. - Я разве согласие давала?
- А я разве спрашивал? - страшно удивился Жуков. - Я тебя перед фактом ставлю. Завтра в Н. поедем и распишемся, а то знаю я тебя... Платье, гости, тетя Соня из Одессы, а сама в кусты. Так что переживем без гостей и тети Сони. А платье у тебя есть.
- Нету, - поцокала языком Маша. - Я его Марьяне подарила.
- А! Это она в твоем платье была? Че-то оно не больно...
- Дурак, - засмеялась и заплакала Маша одновременно. - Красивое было платье...
- Главное, что против ЗАГСа возражений нет, - пробормотал тихонько Володя. - А платье - да и хрен с ним. Элементарно, Ватсон, тактический маневр.
***
Ариадна Гольдцман пребывала в глубокой депрессии - русалочья зеленая тоска оказалась крайне заразной.
Права утопшая еврейка, ой права! Всю свою жизнь Ариадна посвятила поискам деда, нашла и возвратила на родину множество тел соотечественников, за что на родине удостоилась неоднократных похвал и добилась некоторой известности. То, что дед тоже, наконец-то нашелся, было для неё триумфом. То, что его зарезала какая-то молодая еврейка, и вообще сам факт наличия этой девицы больно задел Ариадну, привыкшую думать о деде, как о герое-мученике. Ей казалось, что дед, взявший жену по настоянию родителей (этот факт в семье не скрывался), жил монахом и посвятил жизнь службе. А тут мало что еврейка, да еще - нимфетка. Радужный образ святого предка пошел трещинами, а заодно и жизнь самой мадам Гольдцман. Во-первых, цель жизни достигнута. Тело деда найдено. Что делать дальше, Ариадна решительно не представляла. Во-вторых, русалки. Рациональная немка была глубоко верующим человеком и к нечистой силе относилась настороженно, однако отрицать увиденное своими глазами она не могла. И в-третьих, ей ужасно не хотелось обратно в Германию, где её ждала слава, всеобщее внимание и недописанная монография. Ей хотелось, о ужас! - написать любовный роман про некоего немецкого офицера, а еще ей отчаянно захотелось ребенка. Но не немецкого упитанного малыша в комбинезончике - такое дети ей были противны, а такого, как здесь, в Н. - чумазого, вихрастого, с ободранными коленками, на кривом велосипеде...
- А вы, тетенька, к кому? - с интересом спросило вихрастое чудо с невероятно голубыми глазами, оторвавшись на минуту от велосипеда.
- Я к доктору Грекову, - ответила Ариадна. - А тебе не холодно?
На дворе был октябрь, сама Ариадна была в пальто и в перчатках, а мальчик лет десяти на вид, был в рваных джинсах и футболке.
- Нормально, я закаленный, - гордо ответил мальчик. - Папа в магазин ушел, скоро придет.
- У тебя колесо восьмерка, - сказала Ариадна, выросшая со старшим братом.
- Знаю, - ответил мальчик. - Я один не смогу, тут прижать нужно.
В общем, когда доктор Греков, возвратившись из магазина с хлебом, картошкой, сосисками, тремя упаковками сока, ведром майонеза, пакетом молока, макаронами и сметаной, у подъезда его дома сидела на колесе молодая женщина интеллигентного вида, а его сын методично стучал по тому же колесу молотком. Светлое пальто женщины аккуратно лежало на скамейке. Рядом с пальто сидело местно информбюро - три пенсионерки, и с подозрением смотрели на даму.
- Слышь, Марк Михайлович, к тебе гостья из Германии, - просветили его бабуськи. - Ты, небось, к немцам переезжать решил? Али в Израиль передумал ехать?
Ариадна, увидев симпатичного мужчину с темными глазами и седыми висками, тут же прикинула, что её Фольцваген можно будет оставлять у подъезда - бабушки присмотрят, а вообще во дворе стоит смастерить детскую площадку... Бабушки ей уже поведали основные моменты биографии доктора Грекова - вдовца 47 лет с двумя детьми - девочкой 16 лет и мальчиком 11. Собственно говоря, уже тот факт, что мужчина сам воспитывал детей, сам отводил их в садик, а потом в школу (мать Саши умерла при родах), и работал врачом (Ариадна восхищалась врачами), уже заставил немку наполовину влюбиться в Марка Михайловича.
Вечером, после армянского коньяка и украинского вина, когда Марк Михайлович пошел провожать гостью на автобусную остановку, Ариадна была уже влюблена окончательно и бесповоротно...
Забегая несколько вперед, скажем, что дочка доктора Грекова София, мгновенно определила для себя перспективу обучения в Германии (а она мечтала стать акушером-гинекологом после того как её мать сгубило заражение крови после родов), и сговорившись с братом, провела осадную кампанию, как это могут женщины, пусть даже совсем юные. Лейтенант Максимилиан Гольдцман был похоронен в России рядом с Марьямь Грековой, а на семейном кладбище в Германии появилась лишь памятная табличка. Сама же Ариадна осталась сначала в Сосновом Бору на зиму - писать роман, а потом и вовсе переехала в Н., став Ариадной Гольдцман-Грековой. Роман имел бурный успех как в Германии, так и в России, Марк Греков был одобрен родителями, приехавшими уговаривать вернуться блудную дочку, София усиленно учила немецкий язык, Саша получил от новоприобретенных бабушки и дедушки велосипед, а местная больница - современный томограф. Все были счастливы.
***
Счастливы были все, кроме Максимилиана Гольдцмана младшего. В его личной жизни не наблюдалось никаких перемен. Любовь всей его жизни, Евгения Клюге, в очередной раз вышла замуж, ясное дело, не за Макса, и в очередной раз скоропостижно развелась.
Дочь немецкого еврея и русской эмигрантки, Евгения была умопомрачительно красива. Высокая, стройная, с горящими глазами, стремительными движениями, вызывающими нарядами, она была актрисой в местном театре.
Макс смотрел из зала, как она целует своего мужа по сцене, как она широкими шагами, заламывая руки, мечется по маленькому пятачку свободного пространства, как летает за ней её белый шелковый шарф, и видел то, чего не видел больше никто - Евгения сегодня на грани. Еще немного, и она сорвется. В глазах её сверкали отнюдь не софиты, а не пролитые слёзы.
Ему хотелось встать, и выйти, и уехать прочь, но он знал, что сегодня она будет искать глазами его машину. Знал, что Евгения будет рыдать на его плече, пить дрянное вино, курить вонючие сигареты и жаловаться на жизнь. Так было первые три раза, и так будет сегодня.
Макс поднялся, скомкал программку и решительно вышел из зала. Он не видел, как Евгения проводила его глазами, как сбилась на мгновение её речь. Ему захотелось сломить систему. Театр стоял на берегу реки, и Макс спустился по закованной в бетон набережной прямо к воде. Даже с берега было понятно, что вода ледяная. От неё веяло морозом, тьмой и потусторонним страхом.
Мужчина сжал кулаки в карманах пальто, переводя дыхание. На мгновение ему захотелось сигануть с моста в эту черную воду и больше ни о чем не думать, но это было глупо и трусливо, и он только металлически рассмеялся.
- А он ничего, твой Макс, - раздался женский голос.
Макс растерянно огляделся, но никого не увидел.
- Совсем такой же, - тихо сказал другой голос. - Если бы не одежда, я б не отличила.
- У тебя губа не дура, - похвалила первая девушка.
Голос был красивый, глубокий, с хрипотцой - так говорят великие актрисы. Подруги Евгении?
- Кто здесь? - спросил Макс. - Это не смешная шутка.
Неожиданно он сообразил, что говорит по-русски, и озадаченно замолчал.
Русский он выучил за компанию с сестрой, и еще потому, что Евгения была наполовину русской. Однако подруги Евгении по-русски говорить никак не могли. Ариадна на кой-то черт осталась в России зимовать, и из её письма Максу показалось, что у неё роман. Так что это однозначно не её происки.
- Ты уверена, что тебе нужен этот фашист? - поинтересовался первый голос. - Какой-то он мутный.
- Он не фашист! - возмутился 2-й голос.
- Я не фашист! - возмутился Макс.
- Ты сама меня сюда заставляла плыть.
Плыть?
Макс из всех сил вглядывался в темную воду и все же так и не понял, откуда появилась девушка. Нет, он не заорал от страха. Впрочем, в этом не было его заслуги. Просто он онемел. Девушка не была так уж похожа на утопленницу. Она не была ни распухшей, ни синей, и в её глазах светился ум и легкая насмешка. Она была весьма красива - с длинными, по колено, черными вьющимися волосами, большими темными глазами и приятной улыбкой. Вторая (обладательница соблазнительного голоса) была рыжеволосой, зеленоглазой и не менее голой, чем первая.
- Я Марьямь, - представилась брюнетка. - Здравствуй, Макс.
- Эээ... - выдавил из себя Макс. - Ммм...
- Очень информативно, - похвалила его рыжая.
- Мы русалки.
- Не утопленницы? - осторожно спросил мужчина, лихорадочно вспоминая, когда он в последний раз был у психиатра.
- Конечно, утопленницы, - радостно подтвердила рыжая. - А ты как думал?
- Э, да я спятил, - удовлетворенно произнес по-немецки Макс. - Супер.
- Не уверена, - так же по-немецки ответила чернявая русалка. - Мне кажется, ты нормальный. Пока.
Максу очень захотелось заорать и бросится прочь, но в глубине души все еще теплилась мысль, что это розыгрыш.
Тем временем брюнетка вышла из воды. Она оказалась невысокой, Максу по грудь. Ледяные пальцы коснулись его щеки, скользнули по шее.
- Сейчас утопит, - с ужасом подумал Макс.
Русалка обвила руками его плечи, непостижимым образом дотянулась губами до его губ.
Макс зажмурился и поцеловал русалку. Губы её были горячими и жаркими, и целовалась она очень искусно. У мужчины даже голова закружилась. Очнулся он от крика рыжей, стоя по колено в воде. Рыжая оттащила от него брюнетку и с силой ударила его по щеке.
- Эй! - возмущенно воскликнул Макс. - Она же сама просила!
- Живой! - выдохнула рыжая русалка и набросилась на подругу. - Ты совсем рехнулась? Ты его чуть не утопила! Тебе мертвый мужик нужен или живой?
Марьямь стояла, кусая губы. По щекам её струились слезы.
- Почему? - спросила она. - Ну почему?
- Потому что это не тот Макс, дура! Твой Макс умер! Его похоронили!
Мозги Максимилиана младшего, наконец, со скрипом встали на место. Он вспомнил про еврейскую девушку с красивым именем, найденную рядом с дедом. Он упал на колени прямо в ледяную воду.
- Прости! - склонил он голову. - Прости. Прости мою страну. Прости мою семью. Мой дед виноват перед тобой. Он не может извиниться, но я могу. Прости.
Он поймал руку девушки и поцеловал её.
- Псих, - с удовлетворением констатировала рыжая. - Полный псих.
Макс не зря играл Гамлета в школе.
- Прекрасная! - воскликнул он. - Почти меня своей любовью! Мы ввек будем вместе, даже если для этого требуется жить в болоте и питаться лягушками! Я хотя и не большой любитель французской кухни, но ради твоей улыбки готов на все.
Русалка вырвала у него руку с растерянным видом.
- Это не он! - с отчаянием воскликнула она.
- Это не я, - согласился Макс, поднимаясь с колен. - Но ты ведь должна была в этом убедиться?
Рыжая беззвучно похлопала в ладоши за спиной у подруги. Марьямь склонила голову, с любопытством разглядывая Макса, а потом протянула ему руку.
- Мы ведь можем стать друзьями?
- Сочту за честь, - церемонно склонил голову Макс. - Но при одном условии.
- Каком?
- Можно я еще раз тебя поцелую? Только не топи меня. Так как ты меня еще никто не целовал.
- А меня? - ревниво сказала рыжая русалка.
- И тебя, - легко согласился Макс. - По-моему, это круто - поцеловаться с русалками.
Евгения стояла возле его машины, кутаясь в меховое манто, невыносимо грустная и прекрасная. Взглянув на полупьяного и насквозь мокрого Макса с идиотской улыбкой на лице, она тревожно закусила губу. Интуиция ей подсказывала, что у него было жаркое любовное свидание, в то время как она разрывала душу на спектакле.
- Женька! - радостно заявил Макс, обхватив её за плечи. - Быть или не быть, вот в чем вопрос!
- Ты пьян, Макс, - растеряно сказала Евгения.
- Ни капельки! - гордо ответил Макс. - Хочешь, дыхну? Я пьян исключительно от любви к тебе, прекрасная дама! Ну и немного выдохся, конечно. Так что машину вести тебе.
Евгения усадила Макса в машину и повезла его домой, морща лоб от его поведения. Странно, но плакать ей совсем расхотелось. Еще больше её удивляло, что Макс в таком состоянии ей ужасно нравился. К тому же у него оказался чудесный голос, хоть его выбор песен был несколько странен. Он исполнил несколько русских романсов, "Хава нагила", германский гимн, а потом затянул "Катюшу". Евгения тихонько подпевала, посмеиваясь.
Утром Макс проснулся в своей кровати. Евгения сладко спала рядом. Макс прекрасно помнил, что между ними ничего не было, но разбудил женщину и заявил, что она безнадежно скомпрометирована, и ей придется выйти за него замуж. Евгения посмотрела на него хищным взглядом и сказала, что не считает себя скомпрометированной, и ему придется сначала исправить ситуацию, а уже потом разговаривать о женитьбе...
***
В пруду противно крякали утки и гоготали жирные лебеди. По берегу бегали упитанные немецкие дети и их бонны.