Людмила Васильевна, Люсенька, говорила и не могла остановиться. Во рту ее, с полустертой помадой, державшейся только по контуру верхней губы, исчезал торт.
Она доедала второй кусок, хотя ей было нельзя - врачи однозначно сказали, что если она продолжит питаться так, как питается, то неминуемы проблемы с лишним весом, сахаром, давлением, сердечко начнет пошаливать, но Людмила Васильевна отмахивалась.
Что они понимают.
Она ела торт, и делилась мудростью с дочерью.
- Мне скоро на пенсию, - говорила она. - Поеду жить на дачу. Только дачу надо перестроить, а то там жить невозможно.
- Мам, ты чего? - спросила дочь Марина. - В пятьдесят пять на свалку собралась? Молодая же ещё. Это не возраст для женщины.
- Ой, да что ты понимаешь, - вздохнула Людмила Васильевна. Не возраст для женщины - двадцать. В двадцать пять она уже перестарок. Так было, так всегда будет. В голове ее мысль оформилась мгновенно, и Люсенька привычно тут же ее озвучила:
- Замуж тебе надо, Мариша. Карьерку поднять, и детей завести. Дети, ты не представляешь, они так стимулируют личностное развитии, это же нет времени в депрессняк впадать, и столько всего...
Марина отключилась. Личностное развитие мамы Люси, может, таким ей и казалось - теперь, по прошествии многих лет, но Марина хорошо помнила и про кровопийц, и про уродов мелких, и про я на вас уродов всю жизнь положила, помнила скандалы мамы с папой.
Мама Люся говорила о стабильности, об уверенности в завтрашнем дне - Марина вспоминала, что было, когда папа в 98-м потерял работу. Он пришел тогда домой слишком рано, и они сели на кухне, и мама сначала кричала, потом плакала, потом снова кричала. У Марины тогда только-только начинался подростковый возраст, и хотелось красивых платьев и первой косметики, а брат Шура должен был пойти в школу, и к школе нужна была форма, и школа была хорошая, а за хорошую школу нужно было платить.
Мама Люся не знала, как теперь они будут это делать.
Марина думала, что если бы их не было у папы с мамой, кто-нибудь бы обязательно сказал "Пф, ну и хрен с ним. Зато отоспишься, а там че новое найдем". Если бы их не было.
Папа, Марина знала, лелеял тайную мечту поехать на южные моря и хоть раз выйти с рыбаками утром. Чтобы потом гордо, с видом завоевателя, принести Люське пойманную рыбу - естественно, самую большую и красивую. Мама говорила, что детям вредно яркое и злое южное солнце, и надо отдыхать на даче. На той самой даче, где Людмила Васильевна каждый год высаживала будущий урожай, и тряслась над ним так, как никогда не тряслась над мужем, например. Марина отлично видела все эти забеги с укрой-открой плёнку, полей, да не так, а этак, удобри смесью говна и праха в пропорции средневекового алхимика, спляши с бубном под луной, обрежь-подвяжи-отвяжи-собери-положи на газетку, а потом - господи, да что делать с этой кучей полузрелых-полугнилых помидоров?
Их было четверо, но даже вчетвером съесть это было невозможно.
Так вот, Марина хорошо представляла это, но не представляла, как мама делает папе минет. Хотя, ну, должна же она была, так ведь?..
По субботам мама убиралась и гладила папе рубашки на неделю. Она уставала, ворчала, что неделя прошла зря, а этот коз-зел опять копается в гараже. Папа в гараже разговаривал с мужиками, смотрел по переносному батарейчатому телевизорчику футбол, а потом, когда все расходились по домам, в тайне разглядывал проспекты туров на Байкал, зная, что никогда туда не поедет. Потому что Люся не отпустит, и вообще, надо бы деньги отложить на перестройку дачи. Или на свадьбу Марише. Или на будущих внуков.
Папа Миша сколько угодно мог говорить, что от пятидесяти тысяч у них не убудет, а воспоминания останутся на всю жизнь, но рациональная Люся говорила, что надо смотреть в будущее, и вкладываться в него. А вот внуки подрастут, тогда и заживем.