Весенний, такой свежий и прохладный воздух ворвался в лёгкие, когда Фрэнк вышел из Оперы, всё так же сопровождая баронессу под руку с противоположной от Люциана стороны. Их увлекала за собой гомонящая, взбудораженная прекрасной постановкой "Дон Жуана" толпа, и юноша мысленно ликовал - небольшая давка стоила того, ведь даже посмотреть на этих людей, проснувшихся, увлеченно говорящих, было довольно приятно.
Не все разговоры велись о только что закончившейся опере. Кто-то выяснял дальнейшие планы, кто-то приглашал провести остаток вечера в салоне, мужчины сзади даже шептались о походе в бордель, но это, скорее, были исключения.
Опера поразила. Всё-таки австрийские музыканты знали толк в своём деле и показывали высший класс. И это касалось не только восхитительной музыки Моцарта и напряженного сюжета - всё было на совершенно высоком уровне! Декорации, поражающие своей красочностью, реальностью и атмосферой, невероятные костюмы, игра солистов... - ничто из этого не оставило юношу равнодушным. Опера перевернула что-то внутри Фрэнка, он до сих пор не мог унять учащённое сердцебиение и пребывал в ярко-приподнятом состоянии духа. С мягко изогнутых губ не сходила улыбка, и он то и дело перекидывался светящимися счастьем взглядами с Люцианом, ловя те из-за медных волос высокой причёски Шарлотты. Друг выглядел настолько же довольным и проникшимся, как и сам Фрэнк.
- Похоже, это наша карета, мальчики? - кивнула баронесса на подъехавший к порядком затоптанной ковровой дорожке экипаж. - Поторопимся.
Внутри юноша устроился напротив Шарлотты, которая тут же приняла более расслабленную позу, склоняя голову на плечо Люциана. Внутри было темно, свет проникал из-за занавесок очень скудно, поэтому угадывались лишь очертания силуэтов, да редкие всполохи снаружи выхватывали из темноты то губы, то кисть руки, то глаза в обрамлении ресниц.
На какой-то момент времени Фрэнк будто бы выпал из реальности, увлечённый своим приподнятым состоянием и сумраком кареты в странное место внутри сознания. Ему невозможно остро захотелось, чтобы сейчас напротив него в этой неверной полутьме сидел Конард, и он бы говорил, говорил с ним, не переставая, обо всём, что почувствовал и подумал сегодня, спрашивал бы что-то, обсуждал, а возможно, даже спорил. Конард бы улыбался своими четко очерченными, словно острые контуры лесной земляники, губами и снисходительно, немного лениво смотрел на него.
А может, они бы наоборот молчали, перекидываясь взглядами, которые были бы красноречивее любых слов, и редкий свет, проникающий из-за кружева ткани на окошке, подсвечивал бы хоть изредка его яркие, чуть подведённые чёрным, манящие, даже сейчас соблазняющие глаза.
Но Конарда тут не было, он ушёл со своим спутником чуть раньше окончания последнего действия, вызвав во Фрэнке бурю негодующих и гневных эмоций.
Фрэнк выпал из своих мыслей, когда на камне колесо подскочило и экипаж резко подпрыгнул, от чего юноша больно ударился коленом о колено Люциана. Только сейчас он заметил, что они ехали по улице, отчасти заполненной народом с факелами, и этот свет дал хорошо разглядеть напряжённое лицо баронессы, неотрывно обращенное в сторону окна. Люди что-то громко и нестройно выкрикивали, и липкий стыдный ужас поднялся к горлу с самого низа желудка, окутал гортань, с трудом позволяя произносить слова...
- Мадемуазель Шарлотта, - чуть сипя начал Фрэнк, но вскоре совладал с оскоминой и заговорил спокойнее, - я видел Конарда в Опере и в антракте немного говорил с ним. Он передавал вам самые тёплые и лучшие пожелания и сказал, что с нетерпением ждёт встречи и разговора с вами, - юноша не удержался, чтобы не отпустить лёгкую шпильку этой уверенно сжимающей ладонь его друга женщине.
Уголки её губ слегка приподнялись, и она кивнула, как бы принимая вызов и предполагая продолжение речи.
- А ещё он очень просил ехать окольными путями, а не через центр Парижа, как обычно. Сказал, что сейчас очень неспокойно и люди крайне нервно реагируют на одинокие господские кареты, это может оказаться опасным. Простите, я задумался и не сказал об этом раньше.
Женщина, не медля, пару раз громко стукнула в окошечко над головой, которое чуть погодя открылось, показывая нижнюю часть лица их кучера.
- Стефан, сворачивай в ближайший пустой переулок и двигайся в сторону Сены, - чётко проговорила она. - Поедем по набережной. И остерегайся скоплений народа.
- Так будет намного дольше, мадемуазель...
- Я понимаю, Стефан. Выполняй.
Окошечко закрылось, и через некоторое время экипаж лихо свернул в пустой и тёмный переулок, направляясь к набережной. Там всегда дул пронзительный, резкий ветер, разносящий запахи выкинутых на берег водорослей и иногда - тухловатой воды, куда стекали все придорожные канавы. Было прекрасно, что он не чувствовался внутри кареты. А главное - здесь почти не встречалось пешеходов.
Сейчас, укрытая тёмной вуалью позднего вечера, раскрашенная редкими огнями уличных светильников, изящно перетянутая изогнутыми мостами, Сена была чудесна и таинственна. Чёрные воды умело притворялись чистыми и бездонными, и смотреть на это великолепие, покачиваясь на мягком сидении, чуть отодвинув в сторону занавеску, было невероятно увлекательно.
Почти везде вокруг висела тишина, лениво покачиваясь от порывов ветра, и редкие прохожие, если и попадались, были без факелов и не кричали.
Они проехали мимо острова Сен-Луи и Сите, где Фрэнк благоговейно затаил дыхание при виде чёрных готических росчерков собора Нотр-Дам на фоне темнеющего неба. Пересекли Сену по мосту Нёф и, как показалось Фрэнку, взяли курс на выезд из Парижа в сторону пригородов.
Шарлотта о чём-то перешёптывалась с Люцианом, и юноша не решался отвлекать их разговорами, продолжая разглядывать проплывающие мимо достопримечательности. Он не очень хорошо ориентировался в столице, потому что редко бывал тут, и смотреть в окно было довольно интересно. Мешало лишь мерное покачивание и лёгкое утомление, пришедшее на смену эмоциональному возбуждению. Не в силах совладать с тяжелеющими веками, Фрэнк задремал, а потом и вовсе сладко, крепко заснул, уронив голову на грудь.
- Фрэнки, мы приехали, просыпайся, - тихий голос Люциана над ухом и настойчивое сжимание ладони привели юношу в чувство, и он открыл глаза. Зевнув и приняв достойную позу, огляделся. Карета стояла перед поместьем Эйза, совсем рядом с парадным крыльцом. Под крышей, которая состояла из надстроенного балкона и декоративных лестниц, изогнуто спускающихся вниз по обеим его сторонам, висел фонарь с толстой свечой внутри. Он горел всю ночь - в этом доме всегда ждали возвращения своих обитателей.
Шарлотта улыбалась, глядя на него, и это было видно даже при таком скудном освещении.
- Благодарю вас за то, что подарили мне настолько великолепный вечер, мадемуазель, - Фрэнк взял в ладонь кисть женщины и, наклонившись, легко коснулся её губами. - Это было волшебно, и австрийский оперный театр достоин всяческих похвал.
- Я очень рада, что ты решился ехать с нами, Фрэнк.
- Доброй ночи, - он чуть кивнул баронессе и открыл дверцу экипажа.
- Шарлотта, позвольте, я выйду ненадолго. Я не заставлю вас ждать, - Люциан что-то нащупал под своим сидением и, стараясь не показывать, что заметил удивление женщины, выскользнул в ночь вслед за Фрэнком.
Юноша уже подошёл к двери, когда друг окликнул его.
- Люциан? - удивился Фрэнк и невольно посмотрел на карету с распахнутой дверцей, стоящую в десятке шагов.
- Зайдём внутрь, Фрэнки? У меня есть кое-что для тебя.
Пожав плечами, юноша открыл тяжёлую дверь. Было не заперто, а это означало, что Поль ещё не спал, наверняка читая очередную книгу на кухне. На ночь поместье запиралось, и приходилось пользоваться либо чёрным входом с хитрой системой открывания, известной только обитателям дома, либо идти откапывать запасной массивный ключ, спрятанный в вазоне с цветами неподалёку.
Они прошли в холл, и Люциан, не думавший идти дальше, потянул Фрэнка за край полы фрака.
- Я недавно объезжал бордели на предмет поиска новых лиц для балов удовольствий Шарлотты, - начал говорить он обернувшемуся другу. - Долгая история, периодически нам приходится прощаться с кем-то и приглашать новых юношей и девушек. Это очень хорошая подработка, и обычно все с радостью соглашаются участвовать в костюмированных балах с продолжением.
- Ты мне об этом хотел рассказать сейчас, Люциан? - удивлённо улыбнулся заинтересованный Фрэнк.
Друг смутился и, подумав, достал из-под полы накинутого на плечи плаща длинный мешочек чёрного бархата и протянул его Фрэнку. На ощупь внутри была твёрдая коробочка, а сам подарок оказался довольно увесистым, хоть на вид размером был едва больше ладони и намного её уже.
- Что это?
- Подарок, - открыто улыбнулся Люциан, чуть тряхнув светлыми кудрями. Глаза его смотрели так прямо и немного грустно, но подобный взгляд совершенно обычен для друга. - Я увидел это у одной из девушек, с которой мы теперь работаем. Не смог удержаться, почему-то сразу вспомнил о тебе.
- Это её вещь? - ужаснулся Фрэнк, которому совершенно не нравилась даже мысль пользоваться чем-то чужим.
- Нет, что ты, - возмутился друг, тут же ухмыляясь одними губами, не вовлекая в улыбку выражения глаз. - Она просто рассказала немного и объяснила, у кого можно достать подобное. Почему-то раньше мне даже в голову не приходило, что что-то такое можно запросто купить в Париже, просто зайдя в нужную лавку, - Люциан усмехнулся. - Только открывай, когда останешься один у себя, хорошо? Я пойду, - он коснулся пальцев Фрэнка и, тихо развернувшись, направился к двери.
- Доброй ночи, друг мой, - сказал ему в спину Фрэнк.
Тот обернулся у самого выхода и тепло, душевно улыбнулся:
- Доброй, Фрэнки. Спасибо тебе за компанию. Это было чудесно.
Когда дверь за другом закрылась и была заперта на ключ, юноша, горя любопытством, побежал вверх по лестнице. Ему не терпелось узнать, что же подарил ему Люциан, это было так интересно и интригующе! Пробравшись в свою комнату, чуть мрачную и помпезную сейчас, в этом тусклом освещении, Фрэнк подошёл к единственному подсвечнику и развязал тесьму, стягивающую горловину мешочка. Вытащив коробочку, которая также оказалась чёрной, с шершавой картонной поверхностью, он открыл крышку.
Множество самых разных ярких эмоций пронеслись у него на лице. Непонимание, удивление, шок - сменялись на нём резко и быстро. Без слов закрыв коробку, он, раскинув руки, рухнул спиной на мягкую перину кровати, хотя и терпеть не мог делать этого, находясь в одежде "на выход". Отдышавшись и не выпуская подарок из ладони, он позволил себе негромко рассмеяться.
****
Конард вышел к завтраку, опоздав совсем немного. Видимо, он вернулся ночью не слишком поздно, потому что выглядел необычайно живым и, кажется, выспавшимся. Одетый чуть небрежно, но при этом во всё чистое и благоухающее свежестью, он сам был как будто бы только что из пенной ванны. Фрэнк не удивился бы этому, за наставником водилась странная любовь к долгим водным процедурам с утра. Хотя юноша не разделял этой привязанности - ему куда приятнее было расслабляться перед сном, чем разнеживать тело с самого утра.
- Доброго утра, мой мальчик, - сказал он, войдя в малую столовую. Фрэнк уже пил кофе и перекусывал сыром и свежевыпеченным, таким хрустящим и пахучим батоном с маслом.
- Доброе утро, Конард. Выглядите необычайно свежо, - с лёгкой тенью ревности в голосе произнёс юноша.
Наставник только улыбнулся в ответ, присаживаясь на стул с противоположной стороны круглого стола.
- Где Маргарет и Поль?
- Что-то срочно понадобилось сделать в саду, они позавтракали раньше и вышли на улицу. Маргарет просила передать, что есть ещё буженина. Подать?
Ненадолго Конард задумался, но потом, осмотрев стол, на котором красовалась фарфоровая тарелка с нарезанными сырами, тарелочка с маслом да плетёная корзина с круассанами и батоном, всё же кивнул.
- Видимо, я проголодался, так что позавтракаем плотно. Нас ждут великие дела, Фрэнки, - и он обезоруживающе-широко улыбнулся.
Юноша чуть не подавился батоном, но встал и подошёл к небольшому люку в полу, чтобы спуститься в погреб за обещанной бужениной. Она лежала совсем рядом, обмотанная бумагой и чистым льняным полотенцем.
- Как вы добрались вчера? - продолжил беседу наставник, пока Фрэнк длинным ножом нарезал ломти красивого нежирного мяса. - Всё было в порядке, никаких происшествий?
- Да, мы вовремя пустили экипаж в объезд. Я видел людей с факелами, они что-то кричали, и это выглядело пугающе, - Фрэнк отложил нож и понёс блюдо с мясом к столу. - Между прочим, я до сих пор сержусь на вас за то, что вы ничего не говорили мне о ситуации в Париже. То, что я почти не выезжаю из пригорода, не означает, что я не имею право знать. Это же обычная политическая грамотность, неприятно чувствовать себя дураком...
Тон юноши был чуть обиженным, и он сел, смотря на Конарда с лёгким укором, от чего тот тоже посерьёзнел и только махнул рукой в ответ, как бы прекращая эту тему.
- Если ты думаешь, что хоть что-то узнал, мой мальчик, то очень ошибаешься. Это лишь самая поверхность айсберга. Проблема много, много глубже. Она в самой основе нынешней монархии во Франции. Сломленная испытаниями королева, честолюбивый самодур-король, странное, нелогичное распределение казны. Беспорядки и недовольство людей - это именно то, чего стоило ожидать. Только вот к чему подобное халатное отношение приведёт - даже я боюсь загадывать. Надеюсь, как-то уладится, и мы должны этому поспособствовать.
- Я не ослышался? Вы сказали - мы? Значит ли это, что вы собираетесь ввести меня в дела? - живо заинтересовался Фрэнк, не ожидавший такого быстрого развития событий. Ведь по сути, Конард ещё не учил его ничему особенному...
- Ты всё верно понимаешь, Фрэнки. Более того, совершенно недавно мне попала в руки очень важная информация, - и тут юноша, холодея от ужаса, осознал, что по его ноге, медленно поднимаясь от лодыжки к колену, скользит... нога наставника, лишённая туфли?! - Именно она заставила меня пересмотреть свои планы на твоё медленное обучение. Придётся всё схватывать на лету, но ты же способный мальчик?
Лицо Конарда абсолютно не имело ничего общего с происходящим сейчас под столом. Между тем его ступня ненавязчиво поглаживала колено юноши, и тот ненадолго прикрыл глаза, нервно сглатывая.
Хозяин поместья сидел с совершенно обычным видом и усердно намазывал масло на круассан. Фрэнк не знал, что ему делать, и что вообще происходит. Он замер, он еле держал себя в руках, чтобы не пойти мелкой дрожью, потому что нога Конарда медленно, но совершенно неостановимо продвигалась дальше, по внутренней стороне бедра, к самой промежности.
- Налей мне кофе, Фрэнки, - обыденно попросил наставник, выводя юношу из состояния прострации. И в момент, когда тот занёс кофейник над высокой чашечкой, мягко впечатал пальцы ноги в порядком уже возбуждённый от всей этой неоднозначной ситуации пах Фрэнка.
Рука дёрнулась, кофе хлестнул мимо чашки, и некрасивое тёмно-коричневое пятно стало медленно расползаться по чистой льняной скатерти цвета сливок.
- Дьявол! - Фрэнк выругался и вскочил, отставив кофейник. Стул за ним с неприятным скрежетом проехал по деревянному полу и затих.
- Всё в порядке, мой мальчик? - с искренней тревогой и настороженностью поинтересовался Конард, вопросительно глядя в глаза.
"Что происходит? - недоумевал Фрэнк, чувствуя себя неловко под таким честным и совершенно не понимающим проблемы взглядом каре-зелёных глаз. - Что это сейчас было?!"
- Д-да, всё в порядке... Рука дёрнулась, простите, - и он развернулся к тумбам сзади, чтобы найти хоть что-то, чем промокнуть пятно. А ещё, оказавшись спиной к наставнику, он неуловимым движением поправил своё достоинство, вызывающе топорщущееся в бриджах, чтобы не так бросалось в глаза. "О Господи, как же неловко!" - думал он, найдя несколько салфеток и полотенце, суетливо промакивая скатерть, совершенно не замечая, с каким неотрывно-изучающим видом наблюдает за его действиями мужчина.
- Фрэнк... - он не сразу услышал обращение по имени, но потом замер и поднял взгляд на хозяина. Тот выглядел предельно серьёзным и спокойным, и холодный тон мужчины очень хорошо помог произнесённым словам уложиться в голове: - Это был первый урок, мой мальчик. Ты сам видишь, что слишком импульсивен и все твои эмоции сразу отражаются на всём - поведении, действиях, словах, тоне, на всём твоём виде. Это очень и очень плохо в нашем деле, это будет сильно мешать. Хотя лично мне, - и он сладко ухмыльнулся, говоря это, - нравится эта твоя черта. Пожалуйста, старайся как можно лучше контролировать своё лицо, движения и эмоции, иначе рискуешь попасть в неловкую ситуацию и мгновенно потерять господствующее и влияющее в ней положение.
Фрэнк слушал его с широко распахнутыми глазами. Он был пунцовый от осознания того, что говорит наставник. Как же тот провёл его!
- А с другой стороны, - невозмутимо продолжал Конард, надкусывая бутерброд с бужениной и говоря с набитым ртом, как деревенский трудяга, - подумай об обратной стороне этой ситуации. Уверенно делая что-то неожиданное, но с явным эротическим подтекстом, при этом выглядя невозмутимо, ты вводишь объект в заблуждение, лишаешь его ориентиров, он теряет связь с реальностью и начинает метаться, не зная, как ему себя вести. Становится уязвимым. Открывает слабости. А в итоге, всегда можно свести всё к тому, чтобы выглядеть непричастным: "О чём вы? Вам показалось..." - если вдруг потребуется уйти от ответственности.
Фрэнк уже успокоился и вернулся на своё место, продолжая задумчиво пить кофе и откусывать от батона с маслом и сыром. Краснота и смущение неторопливо сходили с его лица, ушей и шеи. Мужчина был прав в каждом слове, нельзя так ярко реагировать даже на что-то неожиданное, сейчас ему было даже стыдно за свою детскую и наивную реакцию...
- Так всё в порядке, Фрэнки? - снова спросил Конард, мягко улыбаясь юноше.
- Да, я всё понял, кажется... Я постараюсь как можно быстрее решить свою проблему, простите меня.
- Ничего, мой мальчик, - услышал он в ответ и поднял потупленный взгляд, просто упиваясь такой нежной и заботливой улыбкой наставника. - Это было довольно мило, правда.
Совершенно сконфуженный, Фрэнк подумал, что нужно как можно скорее заканчивать с завтраком и заняться делами по дому. Тяжелыми, требующими физической силы и выносливости делами, иначе ему будет не отвлечься и потребуется срочно уединяться где-то, чтобы справиться с еще одолевающим низ живота напряжением.
А Конард продолжал завтракать неторопливо, даже напоказ, растягивая и получая удовольствие от каждого кусочка пищи, а ещё больше - от явно нервничающего и возбуждённого мальчика, его мальчика... Он еще не отдавал себе отчёта, но уже любовался и упивался им, хоть это и не отражалось никак на его прекрасном в своём невозмутимом спокойствии лице.
Как же он просмотрел тот момент, когда Фрэнк стал таким желанным, момент, когда он так вытянулся и возмужал? Это волновало и слегка кружило голову. Особенно - всей невозможностью и запретностью их отношений. Табу, нарушение которого ввергнет в пучину боли и проблем, и их будет невозможно решить. Но так, как сейчас, невинно играть с ним... О, сколько удовольствия он получил от этого! Отчасти Конард не торопился заканчивать завтрак ещё и потому, что сам успел проникнуться ситуацией и не хотел вставать прежде, чем Фрэнк выйдет из кухни.
А на краю сознания мужчину терзала подлая, неприятная мысль... Справится ли такой чистый и искренний Фрэнк с отведённой ему ролью? Потянет ли тот план, который начал неспешно вызревать в его без сомнения гениальной голове?
Часть 12.
Весь день Фрэнк старательно исполнял свой утренний план - работал до ломоты в мышцах, до седьмого пота, до мозолей на ладонях прямо под местом, где пальцы соединяются с кистью.
Маргарет посильно помогала ему в этом, сразу увидев нездоровый энтузиазм юноши, который, хоть и не боялся тяжёлой физической и просто выматывающей работы, но сам никогда слишком не стремился к ней. В итоге ему было предложено убрать на улице кучи веток, оставшихся от подрезки розовых кустов, затем он усердно носил воду в дом через чёрную дверь на кухню и наполнял ею огромную деревянную бочку, больше похожую на заснувшего сказочного пузатого гиганта из тех книжек, что читала ему Маргарет давно, в детстве.
После этого Фрэнк почувствовал себя достаточно усталым и отвлёкшимся, чтобы посчитать долг перед женщиной и поместьем выполненным, но не тут-то было. Румяная толстушка, сама ушедшая в дела с головой, не собиралась отпускать его так просто. В конце концов, юноше пришлось подвигать мебель в нескольких комнатах, пока раззадорившаяся уборкой женщина вытирала пыль на полу под ними, и несколько раз залезать на стремянку, чтобы специальным тканевым веничком пройти по хрустальным люстрам, сбивая с них пыль. Когда, в очередной раз забираясь наверх, он почувствовал головокружение и нарастающую темноту в глазах, Фрэнк понял - хватит.
- Маргарет, я больше не могу, - простонал он, вернувшись вниз и буквально обнимая деревянную лестницу с ножками, приваливаясь к ней всем телом.
Женщина заливисто рассмеялась, упирая полные, но при этом очень гармонично смотревшиеся на её теле руки в бока с заткнутой за пояс юбкой, и стала рассматривать обессиленного юношу.
- Сегодня ты побил все рекорды, несносный мальчишка! Я ожидала этих слов ещё час назад, но ты был упёрт в своём желании деятельности, как никогда.
Фрэнк усмехнулся с закрытыми глазами, не выпуская из захвата такую обманчиво-надёжную древесину стремянки. Ему казалось, что он и шага не сделает сейчас без её опоры. Его домашняя рубаха вымокла вдоль позвоночника по спине и красовалась тёмными полукружиями пятен трудового пота под руками. Шея лоснилась, а несколько прядей тёмно-каштановых волос прилипли ко лбу. К слову, Маргарет выглядела не многим лучше, но она хотя бы не тягала тяжести. У Фрэнка ко всему уже начинали ныть мышцы, и лучшее, что можно было придумать сейчас, чтобы облегчить свои ощущения - это принять тёплую, пенную ванну.
Наверное, женщина прочитала его мысли.
- Отлепляйся от стремянки, пылкий покоритель деревянных лестниц, и марш в свою комнату за чистым бельём. Я приготовлю тебе воду, ты славно потрудился сегодня. Только не вздумай лежать долго - я тоже собираюсь искупаться.
Блаженно улыбнувшись от предвкушения тёплых пенных объятий воды, Фрэнк, шатаясь, пошёл к себе, по пути убрав стремянку в незаметное место за портьерой.
****
Как же это приятно! Чтобы почувствовать блаженство от принятия ванны, чтобы ощутить его не только телом, но и всей душой - именно для этого стоит сначала как следует потрудиться.
Фрэнк лежал в белых облаках душистой розовой пены, раскинув руки на фаянсовых бортиках и отбросив голову назад. Впитывая горячие, ласкающие тело прикосновения воды, юноша чувствовал, как натруженные мышцы расслабляются, размякают, как всё меньше и меньше хочется двигаться в такой комфортной среде.
Глубоко вдохнув, он сполз вниз и оказался полностью под водой. Сейчас он ощущал себя этаким маленьким мальчиком, совершенным ребенком, чей труд неожиданно оценили по достоинству и в награду разрешили полакомиться каким-нибудь редким вареньем, что обычно стояло в банке на самой верхней полке шкафа и, хоть и показывало постоянно свой стеклянный бок, было совершенно недоступным.
Внезапно в голове возникла чрезвычайно наглая и прекрасная в своей простоте идея. Вынырнув и отфыркавшись, Фрэнк восстановил дыхание и ухватился за неё, развивая, обдумывая, поворачивая варианты исполнения и так, и этак...
Не зря говорят, что в период сомнений и душевных терзаний, каких-либо раздумий очень полезно поработать руками, а не предаваться унынию - физический труд приводит человека в порядок, а мысли идут своим чередом, зачастую приводя к верному решению. На самом деле так и вышло. Весь день юноша, не прерываясь, размышлял над словами наставника. Над тем, что его реакции слишком импульсивны и открыты, что нужно учиться держать себя в руках. Это было так правильно, и не менее от этого обидно: Фрэнк не ожидал, что учить его будут стандартными методами и не за партой, но к таким подлым приёмам оказался попросту не готов.
И сейчас, разворачиваясь во всей красе, перед ним вырисовывался план, как продемонстрировать умение владеть собой и одновременно с тем преподнести ответную шпильку Конарду. В его затее не было злости или жажды мести. Просто хотелось сделать что-то такое, что выведет, наконец, этого мужчину из так хорошо удававшегося ему спокойствия и безразличия, заставит его хоть как-то отреагировать на происходящее. Всё теперь зависело только от исполнения задумки и артистичности Фрэнка.
Улыбнувшись, юноша ещё раз прокрутил перед внутренним взором все детали спонтанно придуманного представления и вспомнил о том, что Маргарет просила не засиживаться. Вода после него была ещё вполне сносная и тёплая, а мыться друг после друга или после хозяина в поместье было в совершенной норме вещей - не господа какие-нибудь. Быстро вспенив волосы и ополоснув их, он выбрался из ванной, вытерся полотенцем и надел чистые, принесённые из комнаты вещи. Осталось найти Маргарет и попросить её об услуге.
Что может быть странного в том, что он просто намекнёт испечь на завтрак круассаны с заварным кремом?
Случайно поймав в коридоре спешившую наверх, в ванную, раскрасневшуюся женщину, юноша договорился о завтраке. Затем, приведя себя в порядок, с удивлением обнаружил, как за окном стремительно темнеет, а тяжёлые гардины густо-лилового цвета только ускоряют приход очередного весеннего вечера. Сегодня на солнце было очень тепло, и он работал днём в саду в одной рубашке и накинутой по совету Маргарет - "береги спину с юности, Франсуа, а то будешь как Поль - в пятьдесят семь ни на что не годной развалиной" - стёганой жилетке. Он прошёлся по анфиладе переходящих друг в друга комнат, приоткрывая в каждой окна, чтобы весенний воздух, уже слегка остывший к вечеру, начал неспешно проникать внутрь помещений.
До ужина оставалось около получаса, и юноша решил немного почитать - под подушкой его постели были припрятаны рукописные листы с творчеством маркиза Де Сада. Стоит ли говорить, в чьей библиотеке было найдено сие творчество? Люциан сказал, что баронесса не будет против, более того - даже вряд ли заметит, что кто-то брал их читать. И засмущавшийся Фрэнк пообещал вернуть запрещённую и очень редкую литературу на место как можно скорее. Ему было интересно, чьи это строки и почерк - иногда он даже позволял себе фантазировать, что читает оригинал, хотя, конечно, это было не так.
- Франсуа, скорее спускайся ужинать! - приглушённо донеслось снизу от лестницы. Видимо, Маргарет прокричала это очень громко, так как даже прикрытая дверь его спальни не стала помехой её мощному, когда это требовалось, голосу. Юноша зачитался и опять потерял счёт времени. Выходя из комнаты, он оглядел себя в большое, в полный рост, настенное зеркало и, решив, что его вид вполне сносен, спустился в малую столовую.
Все уже были тут, и даже Конард, выглядевший чрезвычайно усталым, сидел за столом, поставив на него локти и сплетя тонкие кисти в замке. Он периодически потирал глаза подушечками больших пальцев, и Фрэнк сразу понял, что он не отрывался от работы с самого утра.
Ещё занимаясь уборкой с Маргарет, они изредка проходили мимо его кабинета, сознательно и не сговариваясь стараясь двигаться как можно тише. Хозяин периодически метался из своей спальни в библиотеку и обратно, и в проёме приоткрытой двери кабинета было видно, как он, сосредоточенный и окруженный различными бумагами и сломанными гусиными перьями, что-то вычерчивает на листах. Он выглядел напряжённо размышляющим, и иногда до них доносились отрывистые слова ругательств, тихо и в сердцах сказанных на итальянском. Конард явно разрабатывал какой-то план, перед очередной крупной авантюрой он всегда несколько дней проводил именно так - раздумывая, черкая какие-то таблицы и выводя возможные варианты комбинаций, комкая один лист и кидая его в угол комнаты, а потом с горящими глазами принимаясь за другой.
Фрэнк однажды видел, как наставник, тихо ругаясь, ползал на коленях в довольно большой куче скомканных листов, разворачивал их, снова комкал, видимо, никак не мог найти нужный и выброшенный по ошибке. И именно такого хозяина было лучше не трогать: и чтобы не раздражать уставшего мужчину ещё больше, и чтобы, не дай Бог, не спугнуть какую-нибудь гениальную идею, вдруг собравшуюся посетить его черноволосую голову.
- Фрэнки, ты приготовил отчёт по поместью? - совершенно неожиданно спросил Конард в конце ужина.
"Господи, отчёт!!!", - внутренне взвыл Фрэнк, в свете многих последних событий совершенно потерявшийся во времени. Он искренне надеялся, что внешне остался достаточно невозмутимым, он хотя бы не подавился чаем - и это уже немало значило.
Три пары глаз устремились на него, одна - выжидающе, и ещё две - сочувствующе. Хозяин сейчас был подобен королевской кобре. Пока ты не делаешь резких движений и не выводишь её из зыбкого, ненадёжного транса - всё в порядке. Но стоит хоть как-то потревожить существо - и сложно предположить, чем это может закончиться. Хотя Фрэнк искренне верил, что вряд ли чем-то хорошим.
Поэтому он легко улыбнулся одними кончиками губ (внутренне его уже била дрожь, потому что он никогда - никогда прежде! - не врал своему наставнику, глядя в глаза с таким невинным видом) и уверенно, очень мягким голосом произнёс:
- Ещё вчера вечером закончил, - и, мысленно перекрестившись и решив идти ва-банк, кинулся в омут с головой: - ознакомитесь сейчас?
Удовлетворённо хмыкнув, мужчина взял ещё одно овсяное печенье и захрустел им.
- Нет, не сегодня. Я слишком устал, а завтра после обеда снова еду в Париж - мне до безумия не хватает некоторой информации, - раздосадованно вздохнул он. - Возможно, мне придётся ночевать во дворце, - "Или где похуже", - не удержался от противной мысли Фрэнк, - но я вернусь как можно быстрее - нет времени медлить. Уже очень скоро я введу тебя в курс дела, и тебе так же нужно будет усиленно поработать, для начала - головой. Поэтому постарайся, чтобы к этому моменту не было никаких посторонних дел, я послушаю твой отчёт сразу же, как вернусь из столицы, будь готов.
Он смотрел на него так серьёзно и испытующе, что юноша был уже на грани лёгкой истерики. "Неужели понял? Неужели я чем-то выдал себя? Или же всё в порядке?". Но вот взгляд болотных глаз как-то обмяк, перестал быть таким острым и пробивающим до самой души, и Фрэнк едва заметно выдохнул, мысленно поздравив себя с первой удачной ложью. Сколько их ещё впереди?
Он согласно кивнул в ответ наставнику, про себя возблагодарив Господа и своего Ангела-хранителя. Он держался, как мог, но уже чувствовал, как предательский румянец, запоздалая плата за обман глаза-в-глаза, начинает медленно подниматься к щекам и ушам. Впереди его ждало несколько бессонных ночей корпения над цифрами, но не сегодня, нет, не сегодня - он слишком много работал и просто мечтал уже оказаться в своей постели...
Постаравшись избежать суетливости, Фрэнк поблагодарил за ужин и пожелал всем доброй ночи. Маргарет отказалась от его помощи в уборке стола, отправив отдыхать. Он с радостью последовал этому совету и поднялся к себе. Едва за ним закрылась дверь, и он оказался в своей комнате, юноша привалился к такой твёрдой и надёжной поверхности, чтобы немного унять дыхание и сердцебиение.
Прав учитель, во всём прав. Пока что его так просто вывести из равновесия, а врать он совершенно не умеет. Надо быть строже к себе, надо стать холоднее и отстранённее - ведь у него это как-то получается? Может, спросить об этом? Возможно, есть какие-то тайные уловки, о которых он по неопытности не знает? Но это всё потом... Сейчас - просто отдохнуть и по возможности - ни о чём не думать.
С упоением зарывшись в перину и скомканную простынь, слегка пахнущую лавандой, он снова вытащил из-под подушки де Сада и продолжил читать, с азартом перескакивая со строчки на строчку.
Очнулся от чтения он только ближе к полуночи. Часы на камине тикали почти неслышно, практически не разбавляя тишину и ночную сонливость, опустившуюся на поместье. Маргарет и Поль вставали очень рано, чуть позже семи утра, Конард тоже наверняка слишком устал, чтобы по привычке бодрствовать после полуночи. Отложив листы и по-кошачьи потянувшись, Фрэнк решил, что самое время приступить к исполнению своего плана. Для этого следовало спуститься на кухню и устроить всё так, как нужно ему.
Он стал неторопливо и задумчиво раздеваться, перебирая, как турецкие чётки, что видел у баронессы, каждую часть плана. Проверял ещё раз всё, что он придумал, размышлял, так ли хорошо и естественно это будет выглядеть, как ему показалось сначала. Он не понял, почему вдруг посмотрел в сторону большого, в полный рост, зеркала на стене. Тёмная рама словно открывала дверь в другой мир - мир робких движущихся бликов от свечей, мир сумрака и белой матовой кожи, мир развязно выпущенной рубахи, острых ключиц, свисающих на лоб прядей волос и обнажённых ног, запутавшихся в спущенных до пола штанах и белье...
На секунду - всего на секунду! - у него перехватило дыхание. Фрэнк подумал о том, что раньше не разглядывал себя обнажённого в зеркале. Видел мельком, но никогда - в таком антураже, ночью, и никогда от этого не сбивалось дыхание... Правая рука помимо воли подцепила край рубахи и, скользя по коже живота, тут же покрывающегося гусиной кожей, потянула её наверх, оголяя тёмные волосы паха, пупок, двигающийся в такт участившемуся дыханию, чуть выступающие под кожей рёбра... Рвано выдохнув и ощутив, как напряглись, будто стянулись в маленькие узелки нервных окончаний его соски, он схватил их пальцами обеих рук, не переставая разглядывать в зеркале реакций своего тела. Было странно наблюдать за тем, как со стороны выглядит накатывающее возбуждение, но определённо - это заводило ещё больше. Он поглаживал коричневатые бусины сосков, пропуская их между пальцами, как обычно любил делать Конард...
"Господи, Конард..." - пронеслось в его голове, и он совершенно потерялся в лавине накативших на его возбуждённое сознание образов и воспоминаний. Все их последние встречи, полные недосказанности и неоднозначности - в ванной, в опере, на кухне... Но даже не это заставляло его плоть дёргаться, наливаясь сильнее. Сама двойственность их отношений, сам мужчина, каким он был с ним на балах и каким - в роли хозяина поместья, сама ситуация, в которой Фрэнк был властителем положения просто потому, что обладал большей информацией - именно это кружило голову сильнее вина, заставляя сердце колотиться внутри как обезумевшее, загнанное в силки животное.
Медленно отходя назад, к тумбе у кровати, он смотрел в зеркало, на то, как его собственные руки бледными змеями скользили по еле видному в сумраке телу. Рубаха уже давно лежала внизу, рядом с бриджами и панталонами, и только ощутив это обнажение кожей всего тела, юноша вдруг невыразимо ярко почувствовал своё одиночество сейчас - одиночество широких плеч, живота, невинность шеи и губ, тоску бёдер и невыносимую муку паха. С его губ сорвался тихий стон...
Конечно, он знал, что делать в подобных ситуациях, но хотелось совершенно не этого. Больше всего он мечтал ворваться сейчас в такую близкую и настолько же недоступную комнату наставника, отправляя всё к чертям, перекрикивая вопли разума. Повиснуть у него на шее, зацеловывая желанные, высохшие от постоянных задумчивых покусываний губы, упиваться его шоком и непониманием... Но нет, это было бы самое последнее, что он мог сделать. Даже страшно предположить, как Конард отреагирует на что-то подобное. Это было именно той границей, которую было невозможно переступить. Табу...
Упершись бёдрами в прикроватную тумбу, он, вздохнув, решился. Иначе - зачем вообще оставлять у себя такой нескромный подарок? Нащупав пальцами выдвижной ящичек, он вытянул его наружу и достал из самого дальнего угла чёрную картонную коробочку. Открыл крышку и нервно отбросил её чуть дальше. Под мерцающим светом свечей в канделябре матово поблёскивал будто ещё спящий в чёрном бархате внутренней обивки розовый цилиндр. Это была невероятно тонкая работа - выточенный из цельного камня очень нежного цвета, испещрённого вкраплениями и прожилками, своими формами предмет определённо напоминал фаллос. Возможно, камень был ониксом, но это было совершенно неважно сейчас - у Фрэнка пересохло горло и участилось и без того сбившееся дыхание. Так бывает, когда вдруг решаешься на что-то запретное, даже грязное, на то, чего никогда не делал раньше - под покровом ночи, когда никто не видит и не слышит, когда нет свидетелей. Решаешься на что-то такое, о чём будешь знать только ты...