Месье Жаккард Русто изнемогал всё утро, пока длилась исповедь, и всё последующее время воскресной службы, в которое буквально прожигал похотливым взглядом макушку тёмно-каштановых волос, то и дело мелькавшую в отдалении на первых рядах среди различных макушек таких же послушников. Но этот не был "таким же", о нет! Неземное существо с изящностью и непорочностью ангела отвечало ему, он мог бы поклясться, и то, что эти знаки внимания были такими смущёнными и неявными, лишь распаляло его воображение и мутило рассудок. О, как он желал его! Он не мог работать, и субботнее исчезновение юноши выбило его из колеи, напугало до полусмерти - он так боялся потерять своего ангела из виду, упустить...
Месье Жаккард всё решил буквально в эту бессонную ночь. Он сказал себе, что если сегодня юноша волею судьбы окажется в аббатстве, он похитит его. Кандидатура как нельзя удачна: родителей нет, а опекуну он словно кость в горле. В монастыре, конечно, поднимется переполох, но ненадолго - мало ли молодых послушников сбегало то и дело от суровой жизни в стенах аббатства навстречу случайным заработкам и молоденьким служанкам ближайших поместий? Тем более, лето уже на подходе - самое прекрасное время для того, чтобы ринуться куда глаза глядят из этого душного, пыльного, давящего строгостью и правилами места.
Жаккард сидел в нескольких рядах от своего ангела и не мог отвести глаз, то и дело перебирая пальцами кружева своих манжет, или изредка суча ногами от волнения. Спина его время от времени покрывалась налётом холодного, липкого пота, когда он думал о том, как будет объяснять своему лакею, что это за безвольное тело юноши в его руках. И хотя тот не был приучен задавать лишних вопросов, всё же мужчина решался на подобное преступление впервые и волновался до безумия. Раньше он никогда не заходил дальше обычных наблюдений или ласк, если всё происходило в борделе.
Но нынче он буквально помешался - старое сердце колотилось в нездоровом ритме, а ладони потели. Он чувствовал лёгкое предвкушающее возбуждение даже сейчас, когда просто представлял, как буквально посадит этого ангела на цепь и будет истязать до тех пор, пока не уймёт жаркий, дьявольский огонь внутри груди, опаляющий его чресла. Представлял, с какой нежностью будет после залечивать его раны, до тех пор, пока желание истязать не проснётся вновь. О, он уже считал себя одержимым. Одержимым ангелом, если такое вообще возможно.
Он боялся, что скончается в скором времени, если не выполнит столь ясных повелений своего тела, рьяно поддерживаемых острым ещё умом. План был безупречен и готов к исполнению. Оставалось дождаться окончания проповеди и усыпить бдительность юноши ажурными и бессодержательными схоластическими* рассуждениями.
Аббат говорил долго и невозможно медленно. Каждая фраза проповеди этого совсем нестарого ещё мужчины растягивалась для месье Русто на драгоценные десятки минут, которые он мог бы уже быть в очаровательном обществе Луи де Перуа, этого невероятного юноши с бледной нежнейшей кожей и лёгким румянцем на широких, таких нефранцузских скулах. Жаккард изнывал от бессилия, осознавая, что ничем не может поторопить этот нудный поток слов, и тешил себя лишь тем, что проповедью богослужение оканчивалось, и после неё следовала общая обеденная трапеза.
Ловя взглядом точёное ушко юноши и белую, такую стремительную линию шеи, мужчина считал удары сердца, чтобы хоть как-то удерживать себя в адекватном состоянии. Сосед по скамье, полный немолодой месье, и его супруга уже некоторое время подозрительно косились на него, но тому было плевать. Что значат такие мелочи по сравнению с невероятным блаженством и удовлетворением, что сулило общество скованного по рукам и ногам юного ангела во плоти?
Он задумался настолько, что успел пропустить окончание проповеди, и лишь неприязненное: "Не могли бы вы нас пропустить, месье?" - заставило его очнуться от своих сладостных мыслей. Тут же вскочив, Жаккард начал голодно рыскать взглядом по суетливой, гомонящей толпе, обмирая от леденящего страха упустить свою жертву. И, теряя последнюю надежду с весёлой толпой послушников, спешащих выйти из собора, вдруг ощутил мягкое похлопывание по плечу сзади:
- Месье? Месье Жак? Как же я рад вас видеть! Я боялся, что вы больше не посетите это место, и мне не с кем будет поговорить обо... - юноша будто слегка смутился, - обо всём. Возможно, это прозвучит глупо, но я скучал по вашему обществу.
Что он делал, о, что делал этот юный стервец! Он и предположить не мог, какое взрывное действие производили на мужчину эти смущённые, чуть неловкие слова. Всё сильнее алеющий румянец заливал нежную кожу скул, кончики небольших ушей уже были ярко-пунцовые, и Луи то и дело прятал взгляд под тёмными, густыми ресницами и покусывал губы, заставляя месье Русто нервно, несыто сглатывать. Едва дождавшись, когда из собора выйдет последний человек, мужчина повёл своего спутника к дальнему ряду лавок около кабинок, где ранним утром каялись в своих грехах все желающие.
Присев, они завели вполне светскую беседу, и юноша не преминул высказаться полно и долго о своих мыслях после проповеди отца-настоятеля.
- Вы знаете, месье Жак... Такому молодому и неопытному в жизненных делах человеку, как я, тяжело понять, что значит "отказаться от мирского во имя духовного, отказаться от телесного на благо духа". Каждое утро тело моё горит огнём, заставляя предаваться совсем не смиренным мыслям, и я ничего не могу поделать с этим - это будто выше меня, - юноша пугливо, но всё же чуть придвинулся к мужчине, подаваясь всем телом и заглядывая в глаза своими, затуманенными и просящими. Его голос почти сходил на шёпот, он волновал, и мужчина сжимал и разжимал кулаки на своих коленях, перебарывая необузданное желание схватить Луи прямо сейчас. Но нет... Ещё немного времени, пока все уйдут внутрь хозяйственных помещений для трапезы. Иначе их могут услышать.
- О чём именно ты говоришь, мой мальчик? - наконец, разлепил сухие губы Русто, не рискуя смотреть слишком долго в эти манящие дурманом чайного цвета глаза. - Расскажи мне больше, возможно, я сумею помочь.
- Простите, но, - юноша зашептал, наклоняясь ближе, - именно вы причина моих метаний. В тот раз, когда вы прикоснулись ко мне, с моим телом будто случилось что-то. Я испугался и оттолкнул вас тогда, но... Никогда прежде я не чувствовал себя так... странно, - закончил тот и вдруг, чуть раздвинув колени и откинув верхнюю полу рясы, оставив лишь тонкую ткань подрясника, провёл рукой по паху, очерчивая своё возбуждение, вздрагивая от движения своей же руки и испуская еле слышный стон. - Что со мной, месье Жак? Я болен? Одержим?
Мужчина замер на мгновение, не веря своим глазам. Перед взором всё поплыло, заволоклось разноцветной дымчатой пеленой. В висках застучало слишком громко, выбивая из головы последние остатки здравого смысла. Возбуждение было столь сильным, что уже причиняло болезненные ощущения, и мужчина вдруг ярко осознал: он схватит его. Схватит прямо сейчас и сделает своим. Прямо под сводом собора, Господня дома, пред Его очами, с молчаливого, безропотного разрешения...
Рука сама потянулась к юноше и сомкнулась на его паху. Тот лишь придвинулся ещё ближе, ощутимо дрожа, и подался навстречу прикосновению, закрывая глаза и запрокидывая голову.
Ощущение действительности толчком покинуло месье Русто, и он, словно скидывая овечью шкуру и голодным волком хватая ближайшую овцу из стада, с рыком приник к белой, нежной шее, почти впиваясь в неё и превращаясь в совершенного безумца от желанного солоноватого вкуса на губах. Юноша громко и резко вскрикнул, заваливаясь на лавку под весом неожиданно тяжёлого тела. Где-то негромко хлопнула дверь, но сорвавшийся мужчина не обратил на этот звук ни малейшего внимания. Ледяные объятия жилистых сильных рук сковывали юношу, не позволяя пошевелиться, пока Русто покрывал шею, ключицы, побелевшее испуганное лицо с широко распахнутыми глазами мокрыми, розоватыми от сукровицы поцелуями.
- Что?! Нет! Остановитесь, месье Жак... Что вы делаете?! - в панике воскликнул послушник, и это было последнее, что он смог произнести. Жёсткая, не терпящая возражений ладонь сдавила губы и челюсти, едва позволяя дышать, и в этот момент Луи де Перуа понял, что шутки закончились. Он забился, затрясся в бессильных попытках освободиться от мужчины, чем заслужил лишь сильный, хлёсткий, до горечи неожиданный удар по лицу. Голова мотнулась, язык ощутил вкус сочащейся внутрь крови.
- Молчи, дьяволёнок, - зло зашептал мужчина, безумно вращая налитыми кровью глазами, тут же с силой зажимая рот юноше снова. Его сухие, узловатые пальцы размазывали алое по прекрасному лицу, и от этого оно казалось ему лишь ещё прекраснее. Невыносимо, до дрожи. - Будешь хорошим мальчиком - оставлю тебя в сознании, - рычаще шептал мужчина, вязко проводя по скуле длинным языком, слизывая слёзы и кровь. - Но если будешь и дальше дёргаться и кричать - на этот случай у меня в кармане платок, от которого ты потеряешь сознание на время, достаточное, чтобы закончить здесь и закинуть твоё тело в мой экипаж. Тебя спасает лишь то, что сопротивляющиеся в меру мальчики заводят меня куда больше бездыханного мешка подо мной. Усёк?! - прикрикнул он, обрушивая на лицо юноши ещё один неожиданный в своей жестокости удар. Голова Луи мотнулась и в глазах потемнело. "Скорее, скорее, молю вас..." - билась единственная фраза, что засела в его голове, хотя сознание уже целиком было сковано страхом. "Поторопитесь, прошу..." - скулил он безмолвно, ощущая, как ткань подрясника разрывается, а нижние панталоны стягивают до самых колен. Нога мужчины, грубо заставляющая развести ноги, и ещё один сильный удар по лицу почти обрушили сознание в черноту небытия, как вдруг дверь хлопнула, и послышался многочисленный топот и голоса.
- Что здесь происходит?! Во имя Господа, месье Русто! Объяснитесь! - громовой голос аббата, отца-настоятеля монастыря показался Гласом Небесным перепуганному, ничего не видящему заплаканными глазами Фрэнку. "Успел... Слава Господу, он успел..." - думал он, ещё не веря, но уже отпуская своё скованное страхом сознание и заходясь глубокими, совершенно искренними рыданиями. Ледяные, мешающие дышать объятия исчезли, как и кислое, до ужаса тошнотворное дыхание. От бессилия мальчик чуть не упал на пол, но чьи-то руки заботливо подхватили его, подтягивая бельё, поправляя подрясник и рясу, неторопливо ставя на ноги, поддерживая с обеих сторон. Фрэнк ничего не соображал и плохо понимал, кто рядом с ним и что произошло с месье Жаккардом, он просто не мог больше присутствовать в этой реальности, теряясь в дрожи и совершенно не разбирая дорогу перед собой. Ему что-то говорили, кто-то сочувственно гладил по спине, но эти голоса не были тем голосом, который он мечтал услышать больше всего сейчас.
Наконец, он понял, что его довели до его же кельи и неторопливо, но настойчиво уложили на жёсткую кровать-лавку.
- Луи, - произнесли над ухом голосом старшего брата Аресия, - отдохни немного, приди в себя. Через время к тебе зайдут, чтобы проводить к отцу-настоятелю. Он должен поговорить с тобой, чтобы ты рассказал всё, что только можно. Этого... господина арестуют, мы уже отправили за независимыми приставами. То, что этот... подонок хотел сотворить с тобой в доме Господнем, не поддаётся никаким смягчающим обстоятельствам. Уверен, его ждёт темница и общественный суд. Отдыхай, брат Луи, - дверь тихо скрипнула, и Фрэнк закрыл глаза, смахивая последние капли слёз и призывая себя успокоиться.
****
В груди Конарда колотились сразу несколько сердец, когда он, обряженный послушником и подобающе загримированный, летел со всех ног в сторону обеденных зал. Впервые он истово молился Богу о том, чтобы успеть, потому что не ожидал, что старый извращенец Русто совершенно сорвётся с цепи. Мужчина почти запаниковал, увидев знакомую пелену бешенства в его глазах. Он так сильно проклинал себя за то, что согласился дать добро на участие Фрэнка в этом деле, и так искренне просил у Господа защиты для него, что, возможно, был услышан, потому как иначе столь удачное столкновение с самим аббатом и его приближёнными ничем не объяснишь.
- Отец-настоятель! В главном соборе происходит неладное! Я проходил мимо и случайно услышал, как внутри кричат! А когда заглянул... Господь Всемогущий и святая Дева-Мария, скорее! Иначе произойдёт нечто страшное! - он частил, задыхался, но говорил как можно понятнее и увереннее, вкладывая в свои слова все навыки убеждения людей.
Непонимающе переглянувшись, вся процессия направилась в сторону главного собора и через недолгие мгновения уже заходила внутрь через небольшую алтарную дверь. По тому, как налились кровью глаза аббата и как все отцы, что были рядом с ним, двинулись к последним рядам скамей, откуда слышались сдавленные всхлипы и обрывки зло кинутых фраз, Конард понял, что происходящее не оставят без должного внимания. Со страхом, прячась за спинами и круглыми животами монахов, он подходил всё ближе, не переставая молиться и опасаясь самого худшего - что он, всё-таки, не успел. Открывшаяся картина под громовое восклицание отца-настоятеля вынула из него всю душу, порвала мелкими клочками и раскидала над его головой: его мальчик, его любимый, нежный ангел был распят под телом Русто, точно агнец. Такое чистое, красивое лицо сейчас всё было в разводах крови и слёз, а на шее красными глубокими отметинами зубов зиял укус. Глаза юноши не могли сфокусироваться ни на чём, он дрожал от пережитого ужаса, и мужчина зло, с силой, до крови прикусил кончик своего языка, безмолвно взвыв: специально, чтобы хоть как-то уравновесить душевную боль физической. Конард был готов рассыпаться в проклятиях и рвать на себе волосы, пока не понял вдруг, что Русто не успел натворить непоправимого. Русто не успел, не успел...
Мужчину, вяло сопротивляющегося и несущего околесицу, крепко держали под локти пара широкоплечих монахов, что, видно, работали в кузнице. Фрэнку, его любимому, ласковому Фрэнку помогли подняться другие братья. Тот не видел ничего вокруг, судя по выражению лица, и сердце Конарда в который раз облилось кипящей кровью сожаления.
- Ты... - кто-то тронул его за рукав рясы. Конард обернулся. Это оказался приближённый человек аббата. - Беги на конюшню. Пусть отправят кого-нибудь со срочным донесением в Париж. Донесение следующего содержания: "Чрезвычайная ситуация. Преступление против Бога и веры. Волею аббата доставить судебных приставов в аббатство Сен-Дени. Срочно".
Ошалело закивав и изобразив всяческое понимание, Конард тоскливо кинул последний взгляд на своего мальчика и бегом вылетел из-под сводов собора. Он не мог себе позволить остаться рядом с Фрэнком сейчас, хотя и хотел этого больше всего на свете. Больше, чем жить и дышать.
Отточенным лезвием гильотины над ним висели обязанности: он должен был закончить начатое и выкрасть все бумаги, касающиеся пребывания юноши с именем Луи де Перуа в аббатстве из кабинета отца-настоятеля. Они вдвоём подняли шум, разворошили этот улей. Ославили знаменитого политика, вскрыв самые грязные, самые тайные его пристрастия. А теперь пора убираться, пора, пока прибывшие независимые приставы не копнули чуть глубже, чем нужно. Свидетелей преступления более чем достаточно, и не так уж и важно, что за человек находился в это время под тяжестью грязного, несдержанного извращенца Русто. Вздохнув и на миг закрыв глаза, посылая мысленно тепло и нежность своему ученику, мужчина накинул капюшон рясы и скрылся в тёмных, сырых коридорах помещений внутреннего двора.
****
Экипаж неторопливо следовал по заданному маршруту, лишь иногда чуть сильнее вздрагивая от камня или ухаба, попавшегося под колесо. Внутри сидели двое, тесно прижавшись друг к другу, обвивая тела друг друга руками. Мужчина в простом костюме для верховой езды с чуть надменным обычно, но будто оттаявшим сейчас лицом с закрытыми глазами прижимал к себе юношу в разорванной рясе. Тот, прячась в своих раскиданных по плечам волосах, баюкал голову на уверенном мужском плече, всё ещё изредка всхлипывая и судорожно вздыхая. Своими пальцами он так цепко впивался в ткань сюртука, будто зарёкся хоть когда-нибудь отпускать его. Он мечтал целую вечность провести на этих коленях, возвращая былую свою уверенность и веру в людей.
- Я боялся, что вы не успеете, - тихо, сдавленно сказал он, наконец, выдохнув в шею своему спасителю. - Если бы вы знали, - судорожно всхлипнул он, и горячая слеза снова скатилась по его умытому, но до сих пор опухшему и саднящему от ударов лицу.
- Господи, мальчик мой, - зашептал мужчина, и вторая рука его, не удерживающая такого желанного веса на своих коленях, мягко прошлась по спине юноши, пока не зарылась пальцами в растрёпанные длинные волосы, - прошу, перестань мучить себя. Не рви моё сердце, я сам едва не умер, увидев тебя таким... Я бы не простил себе, если бы произошло что-то большее... И так всего произошедшего - слишком много для такого светлого, чистого человека, мой милый, мой нежный Фрэнки. Я так проклинаю себя... Со всей яростью, до глубины души! Ненавижу за свой вчерашний порыв. Я будто увидел себя со стороны: безрассудное, сумасшедшее животное с пеной у рта, ослеплённое одним единственным желанием - властвовать над тобой. Сминать, подавлять... Меня до сих пор мутит, едва я вспоминаю, что натворил вчера утром и то, что увидел сегодня, что чуть не допустил непоправимое...
Рука сжалась на затылке Фрэнка, заставляя того ещё сильнее приникнуть к чуть напряжённому, но такому родному и желанному телу мужчины. Юноша даже позволил себе едва заметно улыбнуться, чуть касаясь горячей шеи губами.
- Не корите себя, прошу... Я знал, на что иду, и предполагал такое развитие событий. Предполагал, но не был к нему готов, всё же. И в этом моя слабость. Мне стыдно, и я до сих пор не могу забыть своего страха перед тем, что могло произойти. Не знаю, оправился ли бы я от подобного...
- Это тяжело, - неожиданно тихо и грустно произнёс наставник, горько вздыхая. Он будто вспомнил о чём-то, тщательно забытом, и вдруг... Вдруг Фрэнк понял, что наверняка, совершенно точно у Конарда был подобный горький опыт насилия... А может, даже и не один, ведь у Конарда, в отличие от него, разнеженного мальчика, не было наставника за спиной, что хотел бы всей душой защитить его. Почувствовав себя таким никчёмным и бесполезным, Фрэнк лишь сильнее зарылся носом в шею, горько коря себя за излишнюю восприимчивость.
- Когда вы появились в моей келье, я думал, что это сон, - прошептал он, млея под мягкими поглаживающими движениями пальцев в своих волосах. - Я тогда только вернулся после беседы с настоятелем и ещё не отошёл от повторно воскрешённых эмоций. Мне было так страшно, я едва ли стоял на ногах... Но вы забрали меня оттуда, и мне уже совершенно всё равно... Простите мне моё малодушие и нытьё, Конард. Я честно стыжусь этой своей стороны. Вы слишком сильно опекаете и оберегаете меня от всего, поэтому мой панцирь слишком мягок. Но я благодарен вам всем сердцем, что вы со мной. До сих пор со мной. Что не отвернулись от меня после всего...
- Что... что ты несёшь? - рука в волосах замерла, а шёпот мужчины казался обескураженно-напряжённым. - Отвернуться? Оставить тебя?! Ты понимаешь, что я сходил с ума от понимания того, что могу потерять тебя? Навсегда? Если бы он увёз тебя куда-то, если бы убил? О, Господи, да этот ублюдок мог сделать всё что угодно, ты видел его глаза? Он же сумасшедший! Ты сорвал с него маску и оголил всё то, чем он является на самом деле. Когда я, прорабатывая наш план, представлял, что его грязные руки коснутся твоего нежного тела... - Конард тихо, но так искренне взвыл, что Фрэнк вздрогнул. Мужчина сильнее притянул его к себе, когда голос зазвучал снова. - Я истерзал себя, исполосовал своими же ногтями, потому что не мог ночами думать об этом спокойно. Ты не видел, да это и не важно, но... Просто ты не понимаешь ещё, мой сладкий, мой невероятный мальчик, степень моей личной одержимости тобой. Ещё вчера я и сам не понимал до конца, но сегодня, после всего... Господи... - он будто задыхался, шумно втягивая носом воздух: - Люблю тебя, Фрэнки... Люблю... Ты мой, люблю тебя... Ti amo... - продолжил шептать мужчина уже на итальянском, судорожно, неразборчиво, слепо скользя руками по спине сидящего на его коленях юноши, влажно, требовательно утыкаясь губами в мягкость его здорового плеча и шеи.
По телу Фрэнка прошла сладкая судорога, смывая накопившуюся усталость. Услышав столь заветные, совершенно нежданные сейчас слова, все его нервы оголились, проросли из тела, точно побеги молодой весенней травы. Возбуждение затопило всё нутро, гулко толкнувшись в голову, стирая все мысли, затуманивая взгляд. Он хотел быть с Конардом сейчас так сильно, что почти физическая боль разрывала сердце, разбрызгивая его разноцветным конфетти монпансье**.
Отстранившись, поймав чуть виноватый, но столь горячий взгляд Конарда, наклонился ближе и встретился с влажными, обкусанными губами. Внутренности словно перетряхнуло от нежности этого кроткого поцелуя. Кроткого до тех пор, пока мужчина, вздрогнув, не впился в его губы, даря самый жаркий, страстный, необузданный поцелуй в жизни Фрэнка. Юноша вцепился в волосы наставника, заставляя, принуждая быть более настойчивым, лишая всякой возможности отстраниться. Губу и щёку саднило от этих ласк, но боль была нужной, сладчайшей, напоминающей о том, что происходящее - не сон и не ночная фантазия. Кажется, в экипаже стало слишком жарко, пот тёк по позвоночнику и вискам, и юноша вздрагивал от этого ощущения. Мужчина ласкал изнутри влажным, безумно горячим языком, скользя руками по телу, но вдруг остановился и, вздрогнув, оторвался от тёмно-алых зацелованных губ.
- Нет, Фрэнки, мальчик мой... нам надо остановиться сейчас. Ты весь изранен, а я... Я словно животное, схожу с ума, уплываю от одного взгляда на тебя такого. Теряю всякий рассудок, сам превращаюсь в старика-извращенца... Это... ужасно, - Конард рвано дышал, его взгляд был потерянным, а слова вылетали точно помимо воли: его руки до сих пор сжимали юношу в своих объятиях.
И Фрэнк улыбнулся. Это было время заявить о себе. Заявить о том, что и он тоже имеет волю и желания. И сейчас его воля была в том, чтобы оказаться так близко к Конарду, как только можно. В том, чтобы забыть всю грязь, смыв её потоком любви.
- В старика-извращенца? - с вызовом, тихо повторил он и вдруг, настойчиво оттолкнувшись, отстранился от мужчины и сел на противоположный диванчик. Наслаждаясь обескураженным взглядом Конарда, медленно развёл колени и убрал мешающиеся полы порванной рясы, бесстыдно представая во всей обнажённой, развратной красе. Конард пожирал его глазами и часто, поверхностно дышал. Юноша упивался своей властью и ролью, когда его рука, секунду назад такая безвольная, вдруг изящным жестом легла на твёрдую вздыбленную плоть. Танец пальцев был нетороплив и так невероятен, что мужчина напротив не мог оторвать взгляда, еле слышно постанывая и смаргивая от накопившегося напряжения. Он кусал свои тонкие губы, не в силах пошевелиться.
Удовольствие Фрэнка нарастало с каждым движением руки и реакцией наставника. Между пальцев давно было слишком горячо и влажно, и юноша, откидывая голову назад, не стесняясь, застонал.
- М-м... Конард... - томно, прерывисто зашептал он. - Всегда... Всегда, когда я делаю это... Мои мысли только о вас, о том, как вы касаетесь меня, ласкаете, как ваши губы скользят по шее, а рука перехватывает мо... - юноша вздрогнул, вдруг осознав, что мужчина уже стоит перед ним на коленях, близко, так близко, что чувствуется это сладкое дурманящее дыхание. - И я чувствую, что могу излиться в любой момент, когда думаю обо всём этом, - сдавленным шёпотом всё же завершил Фрэнк, когда настойчиво-голодные губы Конарда, наконец, встретились с его напряжённо изогнутой шеей, нежно касаясь места укуса, а горячая умелая ладонь перехватила движения, вытесняя пальцы хозяина.
И Фрэнк стонет от этого не сравнимого ни с какими фантазиями ощущения. И вздрагивая, растекается сладким, тягучим мёдом после каждого настойчивого поцелуя, судорожно обнимая плечи и спину мужчины. И его шея, ключицы и грудь горят огнём под этими нехитрыми ласками, в то время как рука мужчины делает всё так неуловимо-мастерски, совсем по-другому, то приближая юношу к пику блаженства, то вновь чуть откидывая назад, задирая горизонт ещё выше. И Фрэнк почти боится того, насколько сладко будет падать с подобной высоты.
Но когда губы Конарда вдруг встречаются с чувствительной ушной раковиной, а язык нежно и горячо толкается внутрь, Фрэнк всё же не выдерживает, неистово, судорожно изливаясь в танцующую руку, ощущая тепло и на своём животе, и на обнажённых бёдрах. Он падает, падает, но полёт настолько медлен, сладок и не страшен, что губы растягиваются в удовлетворённо-обессиленной улыбке, и юноша чувствует, как тело перестаёт слушаться, и он буквально обмякает в сильных, надёжных, таких любимых руках. Тёплое, заботливое прикосновение губ к виску заставляет его улыбнуться.
- Ты... невероятен, мой мальчик, ангел мой... - шепчет Конард, поглаживая его по волосам. - Такой юный и до безумия горячий... Но быть настолько чувствительным... О, просто представь, кем я буду чувствовать себя, каждый раз получая почти бездыханное тело любовника в своей постели? - шутливо спрашивает мужчина, и Фрэнк обессиленно, беззвучно смеётся, на самом деле осознавая то, насколько он беспомощен сейчас. Он почти не чувствует ног и не может заставить своё тело хоть немного двигаться. - Возможно, твоя юность и гиперчувствительность - это не такое уж и благо для нас? - вдруг подводит итог наставник, чем заслуживает укоряющее бодание лбом в плечо. На большее Фрэнк просто не способен сейчас. - Иди ко мне, - и Конард, ловко притягивая съезжающего вбок юношу к себе на колени, удобно располагается прямо на ковре, на полу экипажа. Укладывая голову Фрэнка себе на плечо, сам облокачивается на закрытую дверцу. Совсем скоро они должны приехать домой, в поместье... Им стоит как следует отдохнуть после слишком тяжёлого дня.
Конард ловко вытаскивает из нагрудного кармана тонкий батистовый платок со своими инициалами и неторопливо, очень изящно обтирает свою испачканную руку. Фрэнк завороженно, с лёгкой полуулыбкой наблюдает за происходящим из-под приопущенных ресниц. Пальцы Конарда в сумраке экипажа кажутся чудными резными статуэтками из слоновой кости. Юноша удивляется только тогда, когда мужчина, закончив, начинает очень аккуратно, даже бережно складывать платок, возвращая его на место в нагрудном кармане. Ажурный краешек вызывающе торчит, словно пытается что-то сказать окружающему миру.
- Оставлю это здесь, - томным шёпотом произносит Конард, едва касаясь уха Фрэнка, лишь только его пальцы заканчивают с платком. - Пускай останется на память. Не так часто в моих руках исходят соком столь чудные цветы...
И Фрэнк, вдруг в мгновение ока превращаясь обратно в скромного и послушного ученика, смущается жутко, закрывает глаза и прячет вспыхнувшее румянцем лицо и улыбку на груди мужчины. И он думает о том, что, кажется, несмотря ни на что, совершенно счастлив здесь и сейчас.
_______________________________________________
*схоластика - по общему своему характеру схоластика представляет религиозную философию не в смысле свободной спекуляции в области вопросов религиозно-нравственного характера, а в смысле применения философских понятий и приёмов мышления к церковному вероучению.
**монпансье - разноцветные леденцы для рассасывания. Сладость.
Часть 26.
Пробуждения... Утренние мгновения, когда сознание возвращается в тело, и ты неторопливо, а порой - наоборот, рывком начинаешь чувствовать, понимать, осознавать. Когда внешний мир вдруг обрушивается на тебя, стирая сладость сна, или наоборот - как сегодня - нежно, ласково принимает в свои объятия. Эти моменты всегда были особенно важны для Фрэнка, как моменты пограничные, особые. Когда грань между ничем и чем-то ещё не так явна, и можно упиваться сладким запахом и теплом любимых объятий, не предаваясь мыслям и рассуждениям.
Его разбудил мягкий поцелуй в висок, но юноша ещё долго нежился, не открывая глаз. Потому что чудо, которое сейчас творилось вокруг него, до сих пор казалось ему слишком хрупким, а возможно, вообще ночным мороком, обманом рассудка. Но такая знакомая, тёплая рука уже зарылась в его волосы, а сухость любимых губ дарила короткие, ни к чему не обязывающие поцелуи щекам, векам и даже кончику носа.
- Просыпайся, соня, - прошептал голос наставника над ухом, и Фрэнк широко улыбнулся. - Мы заснули, как были, и это просто возмутительно. При свете дня твой вид повергает меня в шок.
Голос наставника звучал шутливо, но возвращающаяся память напомнила юноше о вчерашнем, и он всё же смутился, вспомнив, насколько грязен, и что на нём сейчас разодранная ненавистная ряса. Неспешно разлепив глаза, он тут же встретился со взглядом мужчины. Фрэнк мечтал в эту секунду только об одном. И мечты его были очень просты и вдохновенны. Они были о том, чтобы каждое утро его начиналось со встречи с этими болотного цвета глазами, в которых пляшут игривые смешинки.
- Доброе утро, Конард, - произнёс он, наконец.
- Доброе, мой мальчик.
Они лежали довольно близко на кровати в комнате наставника, куда и рухнули вчера без сил, едва вернувшись в поместье. Уже давно юноша не спал столь глубоким, совершенно тёмным сном. Не так он мечтал провести первую ночь в постели любимого мужчины, но всё было к лучшему. Слова Конарда накрепко засели внутри его сердца, и он мог поклясться перед распятием: теперь ничто не помешает им быть друг с другом. И он точно не позволит Конарду пойти на попятную. После вчерашнего... Нет. Маски сброшены, и Фрэнк видел для них обоих только одну ясную дорогу - вперёд. Ему оставалось надеяться лишь на то, что наставник также примет всё произошедшее и будет всецело способствовать этому.
И Фрэнк точно знал, что теперь-то не будет сдерживаться в проявлениях своих эмоций. Ему нечего стыдиться и не от кого прятаться. Его чувства - это, пожалуй, лучшее и самое ценное, что вообще есть в нём.
И он мягко ухватился за светлую блузу, притягивая мужчину чуть ближе, и сначала робко, а затем всё свободнее и жарче начал касаться губами губ, пока не слился с Конардом в томном, разжигающем огонь поцелуе.
- Ангел мой, - прошептал мужчина, отрываясь от Фрэнка, - нам нужно привести себя в порядок и спуститься к завтраку. Не знаю, как ты, а я жутко голоден. И Марго уже стучала. А может, даже заходила, так что жди понимающих взглядов и розовых улыбающихся щёк.
Фрэнк знал, что наставник прав, но цеплялся за него до последнего, пока тот, мягко проведя ладонью по щеке мальчика, всё же не высвободился и не встал со смятой нерасправленной постели.
Наскоро умывшись и обтерев всё тело над тазом в своей комнате, юноша переоделся и, кинув оценивающий взгляд в зеркало, посчитал себя в полной боевой готовности.
Внизу уже слышались оживлённые разговоры, Маргарет что-то говорила, то и дело переходя на восхищённые возгласы. Сам Конард время от времени смеялся, заставляя улыбаться и юношу, спускающегося по лестнице. Иногда слышались заинтересованные фразы Луизы, и Фрэнк радовался ещё больше, внезапно осознавая, насколько же он соскучился по таким родным, любимым всей душой людям.
- Доброго утра всем, - вежливо сказал он, в то время как крошка Луиза вскочила со своего места и, подпрыгнув, буквально повисла у него на шее с тихим визгом.
- Доброе утро, Франсуа! - мягко поприветствовала его Маргарет. - Лулу, детка, ну же, отпусти дядюшку Франсуа, ты же его задушишь! Посмотри, какой он стал худенький и бледный, его нужно срочно накормить.
Конард наблюдал за их вознёй с мягкой полуулыбкой, то и дело бродившей по его лицу и опускавшейся на губы, казалось бы, совершенно внезапно. И только одному Фрэнку понятные быстрые взгляды из-под тени ресниц говорили юноше, что между ними всё совершенно переменилось.
Отчуждённый, холодный наставник канул в Лету, и даже поза его теперь была более расслабленной, домашней, а лицо буквально источало спокойствие и удовольствие от всего происходящего. Как лесной кот, пребывающий в сонной сытости и покое. Фрэнк улыбнулся, усаживая Луизу на место рядом с собой. Девочка тут же принялась намазывать свежий круассан маслом, чтобы чуть позже положить на него сыр и протянуть всё это сооружение "исхудавшему и побледневшему" юноше. Маргарет и Конард хором прыснули, а Поль тихо усмехнулся в седые бакенбарды.
Этот нехитрый завтрак оказался для Фрэнка одним из самых тёплых и солнечных, он буквально согревал его теплом родных глаз и спокойным, ровным жаром семейного очага.
- Фрэнки, прошу, пойдём со мной в сад, я покажу тебе, как прекрасны стали розы, что мы с тобой подстригали! Никогда не думала, что видеть, как меняются от твоей заботы растения - интересно!
Горящие глаза девочки заставляли юношу улыбаться и ерошить светлые кудряшки. Конечно, он пойдёт с ней, у него совершенно точно нет права отказаться.
- Наблюдать, как от твоей заботы меняются люди, не менее интересно, моя милая, - вдруг сказала ей Маргарет, разливающая по кружкам кому - чай, кому - кофе. И после этого почему-то красноречиво перевела взгляд на Фрэнка, а затем на Конарда.
Юноша, заметив пристальный взгляд наставника, тут же спрятанный за маленькой чашечкой кофе, отчего-то смутился и опустил глаза. Маргарет хрипловато, но от души рассмеялась, хлопнув в ладоши: - Ах, что за чудная весна нынче! Так солнечно, так тепло, просто грех не прогулять весь день по такой погоде. Так что доедайте поскорее и все вон из дома! Я хочу устроить грандиозное проветривание и стирку. Кого увижу до обеда - заставлю мне помогать!
Угроза возымела действие, и, едва завтрак закончился, поместье опустело. Поль отправился проверить конюшню и проследить за наёмными работниками, что трудились в саду. А сам хозяин, за компанию с Фрэнком и Луизой, пошёл смотреть на пышные, похорошевшие розовые кусты. Можно было лишь предполагать, как прекрасны они будут через месяц-другой, когда усеятся множеством бутонов, а чуть позже - нежными благоуханными цветами всех оттенков, от снежно-белого до червонно-алого.
Неугомонная малышка заставила их принять участие в игре в салочки, и, сняв домашние безрукавки, все втроём со смехом и детскими визгами носились по поляне, пока без сил не упали на резную деревянную скамеечку напротив фонтана. Спины мужчин щекотали колючие ветки зелёных зарослей живого лабиринта, и они же дарили ажурную тень, спасая от не по-весеннему жаркого солнца.
Откинувшись чуть назад, Конард и Фрэнк сидели, тяжело дыша и восстанавливая дыхание, в то время как Луиза ёрзала между ними, пытаясь устроиться поудобнее.
- Ну почему вы так быстро устаёте? - капризно спросила она, наконец, замирая. - Вы ведь совсем ещё не старый, месье Конард, а Фрэнк так вообще мальчишка! Давайте поиграем ещё!
- Дай нам отдышаться, детка, - со смешком ответил ей наставник. - Я, конечно, не стар, но уже и не так юн, чтобы бегать за такими резвыми горными козочками. - Он неожиданно нагнулся, что-то вытаскивая из-под скамьи. - Посмотри-ка, что это у меня тут?
Девочка любопытно уставилась на небольшой сундучок в руках мужчины. Фрэнк только улыбался, наблюдая за происходящим из-под подрагивающих ресниц.
- Здесь я держу хлебные сухари для уток в моём пруду. Только тс-с, не проговорись Маргарет. А то она всегда недоумевала, куда пропадают недоеденные круассаны и куски хлеба. - Девочка улыбнулась и кивнула, протягивая маленькие ручки к сундучку.
- Можно, я схожу, покормлю уток? Никогда раньше не делала этого...
- Только если позволишь нам с Фрэнком ещё немного отдохнуть тут.
- Так уж и быть, - уморительно сморщила носик Луиза. Её лазурные глаза блестели радостью предвкушения чего-то нового, интересного. - Старые дядюшки! - подразнилась она, уже идя по тропинке к пруду. Со скамьи, где они все вместе отдыхали, была видна часть берега и небольшая стайка уток, бойко плывущая навстречу девочке.
Какое-то время двое мужчин продолжали сидеть неподвижно, пока Конард вдруг мягко не пододвинулся, требовательно обнимая плечи юноши рядом с собой.
- Ваш план коварен, - улыбаясь, сказал ему Фрэнк, открывая глаза и поворачивая голову к наставнику.
- Просто хочу хотя бы минуту провести наедине, - прошептал мужчина, прежде чем его лицо начало склоняться всё ближе.
И Фрэнк, неожиданно повинуясь глупому детскому порыву, вдруг вскочил и, широко улыбаясь ошарашенному взгляду Конарда, скрылся в переплетениях лабиринта.
- Если вы хотите чего-то особенного, вам придётся догнать меня, - весело прокричал юноша, забираясь всё дальше.
А наставник, неожиданно легко рассмеявшись, какое-то время просто сидел, закрыв глаза и улыбаясь ощущению голубого, такого нежного неба над их головами. Неужели он всё же чем-то заслужил этот благостный отдых своей израненной душе?
Побыв так совсем недолго, он рывком вскочил со скамьи и отправился навстречу своей судьбе:
- Ну, держись, мальчишка! Никто не знает этот лабиринт лучше меня!
Фрэнк был очень тих и осторожен, но в какой-то момент совершенно перестал понимать, в какой части зелёных зарослей он находится и где же Конард. Выглянув из-за угла и никого там не обнаружив, он попятился, чтобы немного передохнуть, как вдруг на его руках и груди сомкнулись обжигающим кольцом чужие руки. Вздрогнув, то ли от прикосновения, то ли от жаркого шёпота в самое ухо: "Попался", - он закрыл глаза и, ощущая своё учащённо бьющееся сердце, откинул голову назад, открываясь поймавшему его мужчине. Тут же влажный, такой горячий язык неторопливо заскользил по краешку его уха, а потом губы Конарда нежно впились в изогнутую шею.
- Ох, - выдохнул юноша, теряясь в сладостных, таких ещё непривычных ощущениях. - Конард... Луиза скоро...
- Тише. Она ещё занята, и можешь мне не верить, но эту минуту я не отдам никому. Сейчас я поймал тебя. Ты - мой, - тихо проговорил мужчина, возвращаясь к ласкам шеи, и юноша поплыл, дыша всё судорожнее, ослаб, повисая на сильных руках, ощущая обжигающие мазки языка и лёгкие, острые прикосновения зубов. Конард был так близко, что Фрэнк плавился от слишком высокой температуры его упругого, сильного тела, растекался по нему растопленным мёдом, сливочным маслом, и ничего не мог с собой поделать. Так хорошо и сладко, так долгожданно... Разве можно отказаться от подобного?
- Люблю вас, - опьянённо шептал он, когда руки мужчины настойчиво разворачивали его лицом к себе, когда уже знакомые, но всё же настолько ещё чужие, непривычно мягкие сейчас губы впивались в него собственническим поцелуем.
- Я знаю, душа моя... - шептал Конард в ответ, лишь ненадолго прерываясь. - Ti amo, il mio ragazzo*...
Они бы провели так очень много времени, если бы не зов малышки Луизы, явно потерявшей их из виду. Смущённо улыбаясь, еле оторвались друг от друга и, оставляя на ходу быстрые, короткие поцелуи на любимых губах, они пошли к выходу из зарослей лабиринта, судорожно поправляя расхристанные блузы и ставшие слегка узкими домашние штаны. Они были счастливы и мечтали только о том, чтобы это их счастье длилось хоть немного дольше. И сложно было понять, что выдавало их сильнее: светящиеся огнём чувства глаза или влажные, покрасневшие, зацелованные губы.
Вечером того же дня Конард увёл Фрэнка на другой берег пруда. В руках мужчины была тяжёлая плетёная корзина, то и дело позвякивающая, а юноша нёс тёплое одеяло. Он был в неведении задумки наставника, просто исполняя волю, но когда мужчина расстелил сложенное одеяло на траве и откинул полотенце с корзины, приглашая присесть рядом с ним, теплота разошлась по всему телу Фрэнка. Это так походило на тайное свидание влюблённых, что даже мурашки пробежали по спине от какой-то нереальности всего происходящего. Однако мужчина казался совершенно спокойным и уверенным в своих действиях, и это же чувство медленно, но верно передавалось его спутнику.
- Чего ты боишься? Я не съем тебя, - с лёгкой улыбкой сказал Конард, открывая чуть пыльную бутылку красного вина, и Фрэнк, опомнившись, опустился на одеяло рядом. - Я очень хотел отметить завершение этого серьёзного и не слишком приятного для нас дела должным образом. И мне показалось, что сегодняшний вечер - лучшее время для этого. Как ты считаешь?
- Закат поразителен... - прошептал Фрэнк, вглядываясь в разливы золотисто-розовых красок на глади пруда. Изредка ровную поверхность нарушали стрелы от утиных заплывов, но вода быстро успокаивалась, снова превращаясь в прекрасное зеркало для вечернего, такого волшебного неба. Солнце уже скрылось за кронами деревьев парка, но его прощальные лучи целовали облака, лениво плывущие наверху, и те, смущаясь, розово рдели и светились золотом счастья от этих ласк.
- Закат красив, - в тон ему ответил Конард, справившись с пробкой. - Но поразительный тут ты, а не он, - закончил мужчина, наклонившись ближе и почти коснувшись скулы Фрэнка кончиком носа. Юноша глубоко вдохнул, стараясь привыкнуть к новому, такому откровенному наставнику, и всё же сладкая дрожь прошлась по его натянутым нервам.
- Вы заставляете меня смущаться, когда говорите подобные вещи. Я совершенно не считаю себя поразительным.
Конард негромко рассмеялся, протягивая юноше простой стеклянный бокал, заполненный до половины.
- На самом деле, это не важно, Фрэнк. Важно то, что я так считаю. И совершенно не кривлю душой при этом. Выпьем? Слава Богу, что эта эпопея закончилась. Как бы то ни было, мы сделали всё, что могли. А ты сделал даже больше, мой мальчик.
Стекло низко звякнуло, соприкоснувшись боками, и оба мужчины, позволив содержимому немного потанцевать внутри, молча пригубили тёмно-красное вино.
Было что-то в этом сочетании цветов: в смазанной палитре на глади пруда, в мерцающих огнях окон поместья вдалеке, в ленивых облаках, дико закрученных на небе, рубиновых отблесках вина в бокалах, бликах неозвученных слов и чувств, то и дело мелькающих на дне болотных и чайных глаз. Что-то, от чего сердце, вдруг сладко замирая, в следующее мгновение уже неслось вперёд, будто спеша за горизонт вслед торопливо скрывающемуся солнцу.
Лёгкий ветерок волновал их чуть растрепавшиеся волосы, и становилось зябко. Конард пододвинулся чуть ближе и обнял начинающего дрожать юношу.
- Просто хочу сказать тебе, что... тебе больше не нужно ничего мне доказывать. Ты превосходно справился со всем, возможно, даже лучше меня. И я очень горжусь таким учеником, как ты, - негромко проговорил он. Мужчина считал, именно ради этих слов всё и затевалось.
- Я... Начистоту, я очень рад, что всё закончилось. Правда, я и представить не могу, к чему наш свершившийся план в итоге приведёт, и если честно, даже думать не хочу сейчас об этом. Я могу сказать только, что теперь ещё больше уважаю вас и преклоняюсь. Если это, конечно, возможно, - смутившись, улыбнулся Фрэнк. - Никогда не считал ваше занятие лёгким, но после всего...
- Тише, мой мальчик. Всё уже давно позади. Мы сделали всё, что было в наших силах. Теперь мы можем лишь просто жить и быть наблюдателями со стороны. Помнишь время, когда ты был совсем маленьким мальчишкой на улицах Парижа? - лукаво улыбнувшись, спросил он. Юноша ответил заинтересованным кивком. - Не знаю, почему я заметил именно тебя. Ведь на улицах этого распутного города постоянно бегали десятки оборванных ребят. Хотя, если вспомнить, не то, чтобы я обратил на тебя внимание специально. Наверное, нас свела судьба. Но когда я поймал тебя за руку, и ты поднял на меня свои голодные глаза, полные ужаса, я уже понял, что никуда не отпущу тебя.
- Всё было в твоих глазах, Фрэнки. Даже тогда, а сейчас - много больше, и это сводит меня с ума, - улыбнувшись и мечтательно засмотревшись на гладь пруда перед ним, ответил Конард. - Горячее желание жить. Не обречённость и смирение со всем происходящим с тобой, что то и дело я видел в глазах других детей. Они уже сломались, и я уверен: многих из них давно нет в живых. Прогнувшись, они потеряли всякую возможность сопротивляться. Но ты... Ты горел. Ненавистью, страхом, злобой, желанием убегать, желанием жить. Вырывать из лап судьбы всё, что только можно. Я буквально видел в твоих детских глазах целый вихрь мыслей и планов, что пронеслись в твоей голове за считанные секунды, пока я держал тебя за пойманную в своём кармане руку. И это покорило меня. Уже тогда. Иногда мне кажется, что мне не хватает этого качества, душа моя. - Он нежно, но настойчиво притянул юношу ещё ближе, заставляя его положить голову себе на плечо. - Я живу так, как живу, потому, что не хочу прогибаться. Не хочу быть сломанным, как те дети... Я люблю сам диктовать свои условия, мне, наверное, нравится манипулировать людьми... Но... горю ли я при этом самой жизнью так, как ты? Желаю ли я радоваться каждому дню, наслаждаться происходящим? Порой я просто забываю, зачем вообще всё это...
И Фрэнк, не выдержав, взял погрустневшее лицо в свои ладони, провёл по каждой линии чуткими пальцами, пытаясь разгладить набежавшие морщинки. Улыбнувшись, решил всё же сказать то немногое, но явное, что давно вертелось на языке:
- Я научу вас снова радоваться жизни.
****
Наконец, было найдено время для вечерних чтений друг другу и игры в шахматы, в которой мужчины доминировали с попеременным успехом. Из комнат часто доносился смех и приподнято-возбуждённые голоса, и Маргарет только тепло улыбалась, проходя мимо, ломая голову над тем, чем бы еще занять Луизу, чтобы дать этим двоим время побыть наедине. После обеда Конард и Фрэнк часто засиживались в малой гостиной за роялем, играя концерты Моцарта в четыре руки. Девочка обычно присутствовала при музицировании и слушала очень внимательно. Она сама также умела играть, и порой они исполняли с Фрэнком небольшие фортепианные дивертисменты, заставляя Конарда покачивать в такт ногой и улыбаться. В приятной, такой тёплой и спокойной атмосфере прошло несколько дней, прежде чем Конард решил, что пора наведаться в Париж с отчётом для королевы.
Он даже корил себя за то, что не сделал этого раньше, но при этом осознавал, что просто не хотел покидать эту спокойную, тёплую, наполненную нежностью атмосферу своего дома, чтобы снова окунуться в проблемы страны и короны. Невозможно странно было осознавать, насколько он успел вынырнуть из этого болота всего за несколько дней рядом с Фрэнком. И хотя между ними ещё не произошло ничего, о чём он порой так страстно мечтал, даже без этого... Даже так всё было до невозможности прекрасно. Он был влюблён до дна души, и это было взаимно. Мир окрашивался совершенно невероятными цветами, можно ли хотеть чего-то большего?