Навроцкая Мария Иосифовна : другие произведения.

Победители мертвы

Солнце еще высоко. -- сказал моряк. -- сегодня мы успеем в полной мере насладиться новой правдой.

Он сидел на самой верхушке холма и пристально следил за движениями ветра. Мы с Анной не сомневались в том, что он видит колебания воздуха. Он же Моряк - значит, должен быть частью природы. Перед ним стояла соломенная корзинка с земляникой. То и дело он подносил ягоды к своим темным, сухим губам и глотал их быстрым, счастливым движением, словно боясь потерять.

Тогда мы еще не верили в удачу. В то, что больше не будет пыли и горечи, смутных планов, заведомо обреченных на провал, суматошных вечеринок, проносившихся в тумане галлонов спиртного, мимолетных друзей, мимолетных ночей. Наша жизнь была разнообразной - и бурной, и тусклой, но всегда неизменно зыбкой. Имея молодость, таланты, интеллект и яростную энергию, мы были лишены самого главного - уверенности. Жуткое чувство. Мы просыпались с рассветом и бежали в новый день, не думая, потому что время действовать; засыпали, не думая, из-за желания уснуть; продирали глаза на выходных, не думая - разве возможно в похмельном замутнении мозга?! Мы могли, и у нас было много времени... мы просто боялись потеряться навсегда в своих размышлениях. На самом деле, все уже предопределено - просто неситесь, дети, по склону жизни, чтобы только пятки горели!

И на страх не оставалось времени -- мы закрашивали даже намеки на смятение новыми и яркими развлечениями, одаряя себя фиктивными эмоциями. И даже в самые, казалось бы, принципиальные моменты оставалась маленькая скрепочка в подсознании, все же в глубине души мы признавали нелепость происходящего.

Поначалу я думал, что у других не так: только я один был послан по ошибке не в тот мир и обречен жить по его правилам - правилам горького абсурда. Бездарное кино, записки сумасшедшего, пьяный сон - таким был мой мир, таким был наш мир. Я с жадностью неунывающего стоика искал человека, способного возмутиться и расхохотаться со мной в унисон. Но видел лишь лица - серые, ржаные, мучнисто - приземленные. Мне хотелось кричать и бить себя в живот только для того, чтобы прочитать печать настоящей жизни на одном из этих лиц.

Я был избранным, сторонним наблюдателем из иного мира, посланным в недра Матрицы. Только я не нашел своих и скитался среди безликих персонажей, оставаясь вечным чужаком. Меня снедало самое жаркое и ледяное одиночество.

Иногда приходило отчуждение. Было настолько индифферентно, что это даже угнетало. Я мог часами бродить по улицам и равнодушно усмехаться собственному глупому положению. Я все так же заглядывал в пустые лица, но уже не ожесточался, видя немое отрицание, а становился еще более спокойным.

Отрешенность сменялась яростью. Я мечтал о фонтане настоящих страстей и ждал его настолько долго, что даже успел состариться. Безусловно, по венам текла еще свежая кровь, но в душе я был стариком, потерявшим сякую надежду и стимулы к деятельности.

Я решительно не понимал, как можно ловить звезды, широко раскрыв рот и быть одержимым чем-то, имея столь огромный формат информации, впитываемый всеми клеточками тела.

Конечно, я не опускал рук. Я силился научиться жить по правилам и иметь интерес. Но меня мучило равнодушие наперевес с воинствующим желанием по-настоящему чувствовать. Они бы извели меня, и я стал бы самым низким из людей, но я встретил Моряка...

Моряк кушал землянику, а я сидела рядом с Митей. И, клянусь, больше ничего не хотела. Солнце освещало нашу долину так ярко, что перед глазами запрыгали красные чертики. Я закрыла глаза и положила голову ему на плечо - тихо и осторожно, чтобы ни в коем случае не причинить неудобства. Он еще совсем ребенок - смешной, застенчивый. Как мило он вздрогнул, когда я взяла его за руку. Но тут же улыбнулся мне так, как будто стыдился своего смущения и в то же время радовался ему. Мне всегда казалось, что от него пахнет родниковой водой. Однажды я сказала об этом моряку. Он посмотрел на меня внимательно, словно заинтересовался моим наблюдением, но ответил невразумительно: Не только водой, Анечка. И тут же забыл об этом странном фрагменте. И теперь от него так же, как тогда, пахнет родниковой водой. Я очень хочу поцеловать его в венки - почему, не знаю. Так сильного этого хочу, что самой странно.

Когда мы познакомились, была зима. И та неделя отличалась сильными морозами. Я простудилась, но все равно каждый день ездила в институт и к Моряку, лишь для того, чтобы не оставаться наедине с собой. Не то, чтобы мне нравились встречи клуба. Их создал Моряк, а я без него не могла и дня прожить. Опять прячешься от холода, Герда? - спрашивал он, растирая мои раскрасневшиеся щеки, когда я приходила. Да, братик. Ты мне поможешь? - просила я каждый раз, хотя это было необязательно и даже более того. Ты сама это сделаешь. - отвечал он и смотрел на меня так серьезно, будто уведомлял об огромной ответственности, возложенной на меня. Впрочем, так оно и было.

В тот вечер было холодно-холодно, но это был чистый, прозрачный мороз. Каждая звезда четко вырисовывалась на дымчато-синем небосклоне. Моряк больше всего любил именно такую погоду. Тогда он остановился самодостаточным; он мог до самого утра простоять на балконе со своей тихой улыбкой и вести общение с природой. Митя считает, что моряк - часть природы. Я абсолютно с ним согласна.

Моряк взял меня за руку и провел в свою комнату с зеленым ковром. Я быстро кивнула знакомым, не отпуская руки Моряка, и оглядела еще раз всех, ища новые лица.

Никого не было и от этого вдруг стало мучительно скучно. Я подумала, что не должна теперь весь вечер отходить от Моряка, чтобы преодолеть тоску. Но он, безошибочно угадывавший все мои желания, решил меня остановить.

Мне нужно на балкон. - сказал Моряк.

Это обязательно? - спросила я, заранее зная ответ.

Прости, Анна. Но сейчас не я тебе нужен, а ты нужна ему. И он ушел так быстро, что я не успела задать свой вопрос. Я осталась одна, опять в гордом... нет, в жалком одиночестве. Конечно, в комнате было много женщин и мужчин - таких же отшельников, как я. Они все пришли сюда, чтобы измениться. Моряк, как ни пытался, все же е сумел пропустить пунктик распития спиртных напитков в своей концепции. Теперь здесь почти все были пьяны. Я не пила и от этого было еще тяжелее.

О том, как я жила раньше, знали только Бог и Моряк. Больше никто. Просыпаясь, я не хотела открывать глаза и проживать еще один день. Мне казались пыткой все дела и трудности. Я хотела только одного - любви. Той самой - чистой и прекрасной, описанной триллионами перьев и нотных записей. Вся моя душа, все тело мечтало лишь о ней. И каково мне было видеть тысячи счастливых парочек! Я думала, -- чем я хуже?! Почему они заслужили лучшее, а я -- нет?! Я не понимала, за что мне такая расплата. Почему мой романтический вечер -- дома с книгой, а незабываемая ночь - прометаться до утра в слезах, слушая романтические баллады, посвященные не мне.

Но потом эта нить оборвалась, и все началось с нуля. И все пришло так естественно, как будто было всегда. Я сразу забыла прошлое, как ненужный, потерянный фрагмент жизни.

Мы пришли. Какое зеленое и чистое место. Даже в голове не укладывается, что я это сделал. Мне удалось вытащить не только себя, а еще этих двоих. Я, каюсь, уже предрекал Анне погибель. Но она выстояла. Кто бы мог подумать. Солнце еще высоко. Сегодня мы успеем в полной мере насладиться новой правдой. -- подумал я. Мне кажется, я произнес это вслух, потому что Дмитрий взглянул на меня с благодарностью.

Мы молчали в течение всего пути. Каждый из нас боялся, но скрывал свои опасения. Даже я испытывал страх, а они с самого начала не сомневались в том, что я уверен в победе и просчитал все до мелочей. Это забавно - они все бездумно полагались на меня, принимая меня за существо иного склада, идеального человека. Они протягивали мне свои руки, и не надеясь на помощь, а зная наверняка, что я их спасу. Никому из них и в голову не приходило, что я тоже соткан из плоти и крови, что я так же слаб, как они, даже больше --ведь только сильный, нестерпимый страх заставляет бороться. Но я решил не тратить времени на разрешение этого конфликта, а заняться делом.

Я объездил бессчетное количество стран, мое еще молодое лицо стало почти бурым от ветров и раскаленного солнца. В моих глазах навеки поселилось выражение скорби - как штамп, поставленный Господом. Я видел боль и ужас, я видел изобилие и праздность. Но за все девять лет путешествий я не видел абсолютного счастья. Да, оно мелькало секундными искорками в глазах людей, но я не хотел смиряться с тем, что то, ради чего живет человечество -- так ничтожно мало, так редко. Мир жестоко обманут. Это чудовищная несправедливость. По христианской религии выходит, что количество счастья обратно пропорционально количеству наших прегрешений. Но я не замечал такой закономерности. Даже Бог врал нам. Как можно лупить человека за моральное уродство , если мир, в котором он живет, построен на лжи и лишен всякой логики?! И где искать пресловутую истину, если даже высшее из существ не может реализовать своего плана?!

Я знал Анну с самого ее рождения. На ее младенческом лице лежала печать несбывшихся надежд и высшей степени слабости. Я часами сидел у колясочки, глядя на ее лицо, не украшенное безмятежностью.

И детство, и юность она провела в душевном смятении. Она часто и много плакала. Почему ты плачешь, Анечка? - спрашивал я, когда ей было пять лет. !Я всего боюсь. - отвечала она. Почему ты плачешь, Анечка? - спрашивал я, когда ей было десять. Чего-то не хватает. - отвечала она. Когда ей исполнилось пятнадцать, ее недовольство приобрело более конкретные очертания. Она прибегала ночью ко мне в комнату и со слезами говорила: Я больше так не могу, братик! У меня нет сил. У меня есть все, но почему мне так плохо? Я не могу больше видеть этот страшный город. Он преследует меня везде - в мутных окнах трамвая, во сне, повсюду! Этот страшный город прокрался в меня, и я гнию, как он! Как все нелепо, братик! Я ненавижу всех людей, потому что они живут спокойно, словно не хотят ничего менять! Ты мне поможешь, братик? Скажи, я не сошла с ума? И она рыдала с такой беспросветной горечью, что я хотел заткнуть уши - только бы не слушать.

Мне тоже было нелегко, но я свыкся с положением вещей. Я подстроился под мир и был спокоен, но тоже несчастлив. Когда мне стукнуло двадцать пять, я уехал путешествовать. Один. Я хотел найти ответ. Анечка писала мне о своей боли каждый день. О том, как она одинока. Я хочу улететь далеко-далеко, -- писала она, -- как славно было бы сейчас выйти на улицу и упасть в снег. Лежать и глядеть в небо, хлебать большими глотками ароматный воздух. Интересно... а что, если плакать в лютый мороз? Слезы, наверное, заледенеют и на коже появятся микроскопические сосульки. Я бы ломала их с тихим хрустом, они растекались бы по пальцам. А если облизать пальцы, ощутишь солоноватый привкус, это же все-таки слезы...

Я рыдал над ее письмами так, как умела только она, - освобождая боль, молясь всем богам. Ты не одна. Прекрати это. Забудь. А когда я вернусь, мы придумаем выход" -- отвечал я Ане. Мои письма были короткими, но я знал, что только ими живет сестра...

Моряк поразил меня сразу. Увидев его, я почувствовал, как внутри что-то пискнуло. Я смотрел на него, как зачарованный и все не мог сообразить, почему смотрю на незнакомого мужчину. Моряк сидел за столиком со своими друзьями, они пили пиво; я сидел у стойки со стаканом минералки и, как обычно, рефлексировал. Лицо Моряка привлекало внимание - очень смуглое, красивое, а его глаза обещали помощь. Да, именно это я увидел в нем -- надежду на помощь. Он оживленно разговаривал, но я видел фальшь -- глаза его были сосредоточены на какой-то навязчивой мысли, изнурявшей его постоянно. Я угадал в нем такого же пришельца, как я. Но все же он был особенным. Особенным пришельцем. Он ушел раньше меня, но я знал, что мы еще увидимся. Да, так и произошло. Когда я вышел из заведения, он курил у входа. Будто дожидался кого-то. Ты счастлив? - спросил он, не глядя в мою сторону. Нет. Отнюдь нет. -- ответил я то, что должен был, чуть ли не в первый раз за всю жизнь. Значит, нет... -- задумчиво сказал Моряк, -- а почему? Я не знал, что ответить и промолчал, потому что не мог и не хотел лицемерить с этим человеком. Весь его облик источал нечеловеческую силу и боль. Значит, не знаешь? - спросил Моряк и впервые посмотрел на меня. Он улыбался с таким странным чувством! Будто смеялся надо мной и всем сердцем сочувствовал мне. Нет. - сказал я и мне захотелось тоже улыбнуться. Так я и сделал. И после этого мы оба вдруг расхохотались и хохотали, по крайней мере, минуты две.

Ладно. -- сказал потом Моряк, все еще улыбаясь горько и ласково. -- пойдем, познакомишься с остальными страдальцами. Все было так, как должно было быть. С того дня мы с Моряком стали близки, как братья. В тот вечер он привел меня к себе. Там собирались члены так называемого клуба чужаков -- людей, не нашедших себя в мире. Моряк чувствовал чужаков на подсознательном уровне, он приводил их к себе. Многие находили частичное удовлетворение посредством общения с другими чужаками. Были очень тяжелые случаи - некоторые в своей патологической депрессии доходили до помешательства. Я не знал, зачем Моряку нужен клуб. Но теперь это неважно. Я навсегда сбросил груз неразрешенных вопросов. Перед нами другая вселенная, новая жизнь. Те глупцы из клуба - они не пошли до конца. Одни сдались, другие спасли себя, обосновавшись в фальшивой и грязной реальности. Нас осталось трое - я, Моряк и Анна. Теперь только это имеет вес. Мы и наша свобода от жизни, мы и серебристая река, зеленый холм. Бесконечная земляника.

Митю я сначала не увидела, потому что он беседовал с Аистом - одним из друзей Моряка. Аист - длинный, худой, неповоротливый - он пропадал из-за собственных комплексов. Он презирал все и вся. Но Моряк его безумно уважал за благородство и проступающее через мрачные мысли остроумие.

При субтильном телосложении Аист обладал мощными плечами. Именно они скрывали от моих глаз Митю. Я стояла посреди комнаты, раздумывая, куда деться, но вдруг Аист меня окликнул. Эй, Анна. - сказал он своим флегматичным голосом. Я покорно подошла к нему и тут же увидела Митю -- его глаза цвета табачного дыма. Он смотрел на меня взглядом потерянного ребенка - такого же, как я сама. Впервые я почувствовала нежность к мужчине. Мне захотелось помочь ему. Впервые меня пронзило желание любить; раньше я хотела лишь, чтобы любили меня. Я села рядом с Аистом, напротив печальных табачных глаз. Это Митя. Он новобранец. - сообщил Аист и тут же удалился. Меня зовут Аня. -- представилась я. Вне клуба я была очень застенчивой и сторонилась людей. Общение меня всегда напрягало: быть естественной не получалось, а изображать из себя нечто не хотелось. В квартире Моряка все было естественно; общаться между собой из чувства долга, из вежливости строго воспрещалось; нарушивших это правило Моряк просил уйти.

Редко находились люди, под которых мне не было надобности подстраиваться, поэтому, приходя к Моряку, я говорила с ним самим или тихо сидела у окна и смотрела на свой ненавистный город.

Но в тот миг, когда я увидела Митю, я поняла, что теперь все перевернулось навсегда. Посиди рядом. Пожалуйста. - тихо сказал Митя. Я присела совсем близко, почти вплотную. С теми мужчинами, что забегали в мою жизнь, как в ларек за пачкой сигарет, было иначе. Когда связь только зарождалась, я ощущала нереальность происходящего, каждый раз мне казалось, что это происходит не со мной, а с моим нарисованным образом в глупом мультфильме. Но с Митей я точно узнала, что все происходит со мной и в моей настоящей жизни. Я была счастлива и знала это даже тогда. Я отчетливо помню запах родниковой воды, - какое сильное впечатление он произвел на меня тогда, в первый раз. И тиканье венецианских часов Моряка - нежное и обреченное. И слова я помню. Но это неудивительно, ведь их было так мало. Ты тоже чувствуешь себя странно? - спросила я у Мити. Теперь не так уж и странно. Теперь я верю. - ответил он.

С тех его слов начался путь. Я знаю то, что скрыл от нас Моряк. Мы предали то, что нам дано, потому что не научились им пользоваться. Жалею ли я? Не знаю. Пока я чувствую его вены, хоть они и мираж, мне будет хорошо. Но скучно.

Сейчас я вспомнил, что сказала мне однажды Анечка: Братик, ты совсем другой. Бог света и бог борьбы. Любимый. Ты -- частичка природы, волшебный, нечеловеческий человечек. Тогда ей было не больше семи лет, но она и сейчас относится ко мне с теми же чувствами - почти религиозным благоговением и слепым доверием. Что бы она сказала, узнав о том, куда мы пришли?! Я соврал. Я - все для этих двух детей. Они никогда не узнают правду. А я до бесконечности буду расплачиваться за свою ложь. Я и теперь останусь чужаком, но совсем одиноким. Прекрасный ландшафт природы, той самой, которую я никогда не мог понять - это лицо неизбежности.

Теперь мы пришли к новой правде, которая оказалась лишь старой ложью. Надеясь избавиться от серого и фальшивого, мы продолжаем жить иллюзиями. И единственное, что остается - наши принципы. Я никогда ни о чем не жалел; не стану и теперь, когда все кончено. Пусть я обманулся и не смог отделаться от своей сути, все же я одержал небольшую победу -- научился верить в то, что могу изменить себя и других.

Это очередная иллюзия, но таковы правила игры.