Прядь о Скади
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Маленькая повесть по мотивам скандинавских мифов.
|
Татьяна Назаренко
Прядь о Скади
(Современный опыт проживания
скандинавского мифа)
Трюмхейм чертог,
где некогда Тьяцци
турс обитал;
там Скади жилище,
светлой богини
в доме отцовом.
Старшая Эдда.
* * *
Тогда промолвил Эгир: "Да, Тьяцци был
могучим великаном..."
Младшая Эдда.
Орёл летел низко. Он изредка лениво пошевеливал громадными крыльями, и тогда рыжего Локи обдавало сильным ветром, а потом небо снова застилалось неподвижным пёстрым пологом. Локи висел, держась за палку, приставшую одним концом к спине орла, а другим -- к правой руке рыжего бога так прочно, что он мог бы и не держаться. Но тогда больно выворачивало плечо. И Локи цеплялся левой рукой за палку, изо всех сил подтягиваясь выше. Орёл, глядя на его потуги, раскатисто, по-человечески злорадно хохотал и резко снижал высоту. Они летели над горами, и ноги Локи то и дело задевали за камни. Башмаки и штаны его изодрались в клочья, и разбитые ступни саднили.
-- Хватит! Кто бы ты ни был -- отпусти! -- взмолился Локи.
Орёл, взмывший было вверх, снова нырнул к земле, и рыжий ас завизжал от страха.
-- Будешь знать, как бить меня палкой! -- пояснил орёл.
Локи обреченно взглянул вниз и про себя отметил, что они уже покинули пределы Мидгарда, земли людей, и парят над Ётунхеймом, страной великанов. Орёл наверняка был из её жителей, причём из инеистых ётунов, хримтурсов.
Внизу показалась усадьба: низкая ограда, в центре которой возвышался обширный, крытый соломой дом. К нему лепились многочисленные кладовки, погреба, сараи и дома поменьше -- видимо, для домочадцев и прислуги. Судя по размерам усадьбы, турс был из древнего и очень богатого рода. "Конечно, как я сразу не догадался! -- подумал Локи. -- Это же Трюмхейм (Двор шума), владение Тьяцци, известного колдуна и богача". Орёл стал резко снижаться. Земля стремительно понеслась навстречу Локи, и тот в ужасе зажмурился. Удар о землю оказался чувствительным, но не столь сильным, как ожидался. Локи открыл глаза. Орла уже не было. Перед ним, расставив короткие кривые ноги, стоял ётун отменной толщины. Блестящая кольчуга обтягивала его живот и отвисшую жирную грудь. Длинный массивный торс венчала большая голова, сидевшая прямо на плечах: бычья шея терялась в прядях светло-русых седоватых косм и более тёмной, отдающей медью бороды. Бледно-голубые глаза с короткими белёсыми ресницами насмешливо посверкивали из-под нависающих бровей. Ётун растянул губы в ехидной улыбке, и в щели рта показались крепкие жёлтые зубы.
Из большого дома навстречу ему выбежала женщина в платье из шёлка, а чуть позже -- такая же толстая, как и Тьяцци, старуха, у которой на цепочке, приколотой брошкой на груди, свисала на брюхо огромная связка ключей. Старуха подковыляла к хозяину, переваливаясь по-утиному на ходу, и попыталась обнять его коротенькими ручонками. "Это его мать, -- решил Локи. -- А вторая -- наверняка его жена, красавица Свёль". И он заинтересованно посмотрел на женщину. Хозяйка была уже немолода, одних лет с Тьяцци, со слегка расплывшейся фигурой. Но её смуглое лицо всё ещё было красиво, и полнота вовсе не портила женщину. Ётун улыбнулся жене и матери, но его грубая физиономия с нависшими надбровными дугами и мясистыми складками вдоль щёк по-прежнему казалась свирепой. "Свёль действительно была хороша в молодости. Интересно, что же заставило её пойти за этого жирного урода? -- подумал Локи, -- Неужели только золото?" Свёль заметила его оценивающий взгляд и нахмурилась. Карие глаза из-под ровных чёрных бровей полыхнули огнём. Локи словно жаром обдало. "Если она такая же в любви, как в гневе, -- опуская взгляд, подумал он, -- то почему её назвали Свёль (Холодная)? Она истинная дочь огненных великанов!"
-- Принеси нам пива, моя госпожа, -- велел Тьяцци и, сильно раскачиваясь на ходу, направился в дом. Локи невольно поплёлся за ним: проклятая палка по-прежнему болталась между ними, связывая аса и ётуна воедино.
Как ни был напуган ас, оказавшись в доме знаменитого богача, он не удержался от того, чтобы не начать озираться. Жилище великана действительно было великолепно. Длинная зала освещалась множеством факелов. По стенам висели тканые гобелены с изображением битв и охот, а между ними, на чёрных от времени и копоти брёвнах, красовалось оружие, оленьи и турьи рога. Земляной пол по центру залы был устелен золотистой соломой, а низкие, меньше локтя, помосты вдоль стен -- коврами и одеялами из шкурок белок, лисиц и горностаев. "Неужели эта туша -- любитель охоты на лыжах? -- удивлённо отметил про себя Локи. -- Вряд ли. Значит, в доме есть заядлый охотник". Они прошли в дальний конец залы, и Тьяцци тяжело опустился в резное кресло с поручнями в виде двух свирепых воинов с поднятыми топорами. Палка, державшаяся у него между лопаток, послушно скользнула на грудь, чуть не вывихнув Локи запястье. Поняв, что настало время неприятного разговора, он покорно склонил голову перед величественным турсом и молча ждал, что же тот скажет. Тьяцци не торопился, выжидая, когда его пленник окончательно сникнет. Наконец заговорил, тяжело ворочая челюстью, будто одолжение делал:
-- Ну вот, ты мой пленник, Локи из Асгарда. Я думаю, ты уже понял, что не стоит поднимать руку на сына Эльвальди.
-- Да, великий ётун, -- ещё ниже склонил голову рыжий ас. -- Возьмёшь ли ты выкуп в обмен на свободу?
-- Я думаю, тебе ведомо моё богатство. Не золотом выкупишь ты свободу, женовидный.
Локи вздрогнул, багровея от возмущения: из всех оскорблений Тьяцци выбрал самое обидное. Но, вспомнив, что сила не на его стороне, смиренно проглотил оскорбление.
-- Что же ты хочешь, Тьяцци, сын Эльвальди? -- спросил он.
Турс презрительно скривился.
-- Да ты ещё и трус! Фарбаути, славный ётун, твой отец, стыдился называть тебя сыном. Я вижу: не зря, -- оценил его поведение хозяин. -- Впрочем, для исполнения моего замысла мне и нужен подлец. Я хочу, чтобы ты помог мне выкрасть асинью Идунн, жену Браги, и её золотые яблоки, дающие вечную молодость.
И, прищурившись, глянул на Локи. Тот присвистнул:
-- Надеюсь, ты понимаешь, что задача не из лёгких?
-- Поэтому я и выкрал тебя. О твоём зловредном хитроумии я наслышан, сын Фарбаути.
-- У меня есть выбор? -- спросил Локи.
Тьяцци сплёл на объёмистом животе короткие толстые пальцы с заскорузлой кожей, поморгал белыми ресницами и равнодушно произнёс:
-- Нет.
-- Придётся согласиться. -- вздохнул пленник. -- Расколдуй свою палку. И позволь мне сесть: ты разбил мне ноги о камни.
Тьяцци пробормотал заклинание себе под нос, и конец палки отскочил от его груди, опять чуть не вывернув руку Локи. Кивнул головой на скамеечку у ног:
-- Садись.
Ас поморщился, но не стал злить хозяина. В это время подошла жена ётуна и принесла два больших турьих рога с ароматным пивом. Локи принял свой и залпом осушил его.
-- Скади вернулась с охоты, -- сказала женщина мужу. Тот кивнул, и улыбнулся. "Скади, -- припомнил Локи, -- дочка этой туши. Единственная наследница отцовских богатств. Вроде бы она давно в возрасте. Интересно, почему у неё до сих пор нет мужа? Впрочем, говорят, она пошла в отцов род. Так что, если она в отца уродина, не удивительно, что женихи не спешат".
Дверь отворилась, и в залу вошёл юноша в меховых, заправленных в низенькие сапожки штанах и беличьей курточке, перехваченной серебряным поясом. На поясе, почти на середине живота, у него болтался длинный нож в украшенных серебром и бирюзой ножнах. В руках он держал туго набитый мешок для дичи. Сунув его какой-то служанке, юноша быстрой, слегка пружинящей походкой приблизился к Тьяцци, поклонился и звонко, напевно произнёс:
-- Здравствуй, отец.
-- Здравствуй, Скади, -- с нескрываемой гордостью и любовью произнёс ётун. -- Я вижу, охота была удачной.
Девушка кивнула, не смущаясь гостя, скинула куртку, бросила её на скамью рядом с отцовским креслом. Локи не без удивления уставился на неё. Мужская суконная рубаха обрисовывала её фигуру: острые плечи, маленькие, как у девчонки, груди, тонкую талию, перехваченную широким замшевым поясом, бёдра -- не то чтобы по-мужски костлявые, но заметно уже плеч. С трудом верилось, что у неё может быть такая тяжеловесная родня. Тьяцци не без гордости положил свою лапищу на бедро дочери, и на его фоне она показалась совсем хрупкой, даже чрезмерно худой. Но толстяку Тьяцци её худоба явно нравилась. Лицом девушка больше напоминала мать, только волосы у неё были русые, глаза -- ярко-голубые, а кожа -- светлая, как у всех хримтурсов. Впрочем, вглядевшись, Локи согласился, что, несмотря на видимую хрупкость, черты её лица действительно отцовские. Те же высокие скулы, упрямо нависающие надбровные дуги, делающие девичье личико чересчур суровым. "Довольно милая. Ротик маленький и нежный, округлый подбородочек. Нос, пожалуй, длинноват, но это её не портит. Конечно, в Ётунхейме есть девицы и покрасивее".
Скади наконец-то заметила Локи и растерянно уставилась на него, пробормотав с плохо скрываемым смущением:
-- Приветствую тебя, житель Асгарда. Почему ты сидишь на столь неподобающем месте?
И, вглядевшись, удивилась ещё больше, повернулась к отцу:
-- Что делает здесь Локи, отец?
"А она умеет узнавать, кто перед ней, -- машинально отметил Локи. -- Старик научил её этому искусству".
-- Он мой пленник, -- пояснил Тьяцци, -- Я смог обхитрить самого Лофта!
Скади нахмурилась и процедила сквозь зубы:
-- Как тебе это удалось?
Было похоже, что ей мало понравилась затея отца.
Тьяцци самодовольно улыбнулся:
-- Я летал над Мидгардом в виде орла и вдруг увидел, как три аса -- Один, Локи и Хёнир, -- утомившись в пути, зарезали быка и жарят его в земле. Я незаметно сел на дерево над ними и волшебством сделал огонь холодным. И они дважды раскапывали угли и дивились, что бык не зажарился. Тогда я слетел к ним, и сказал, что если они угостят и меня, я сниму свои чары. Один узнал меня и согласился. А вот злобный Локи не смог понять, с кем имеет дело. И когда мы стали есть, ему показалось, что я ем слишком много, и он, схватив палку, набросился на меня. А палка и приросла к его руке и к моей спине. Я его проучил как следует: и за вспыльчивость, и за то, что он не умеет узнавать, кто перед ним. Слышала бы ты, как он скулил, выпрашивая пощаду!
Скади нахмурилась ещё сильнее и задумчиво, с отцовской интонацией, произнесла:
-- Мне мало нравится, отец, твоя шутка. Асы злопамятны, а Локи, хоть и слывет отцом всех бед, все же побратим Одина и верный помощник Тора. Ты думаешь, они не будут мстить? Они младше турсов, но не трусы. И не глупцы.
-- Не ждал я от тебя столь пустых слов, Скади, -- возразил отец. -- И мало ты похожа на ту, которая не спит из-за бабьих страхов.
-- Когда мать боится отпускать меня в лес, потому что великаны из Муспельхейма могут обесчестить меня, -- это бабьи страхи. Они не берсерки, не ведающие закона. Но то, о чем говорю я -- вероятно. Какой муж стерпит такое бесчестье?
-- Ладно, -- отмахнулся отец. -- Сегодня должен приехать в гости Гюмир, и тебе лучше заняться с малышкой Герд.
Вопреки ожиданиям Локи, Скади не обиделась.
-- Я сказала, что думаю. А у тебя своя голова на плечах. -- И, радостно улыбнувшись, добавила: -- А они точно обещали привезти Герд?
-- Точно. Ждёшь подружку? Опять будешь с ней в куклы играть?
Локи было решил, что воинственная великанша обидится. Но она ответила с улыбкой:
-- Конечно.
Простившись с отцом, Скади пошла во двор.
* * *
Лай собаки вывел Скади из задумчивости. Она подняла глаза. На сосне вниз головой сидела большая пушистая белка и озлобленно цыкала на заходившегося в истерическом лае пса. Скади прицелилась. Белка, словно поняв, что её ждет, заметалась и скакнула со ствола на ветку. Скади спустила тетиву. Стрела засвистела, и сверху искрящейся лавиною посыпался снег. Ещё ничего не видя, девушка поняла, что промахнулась. И точно: белка взлетела ещё выше, а стрела торчала из снега. Охота сегодня не ладилась. Скади махнула рукой, отцепила тетиву и отозвала собак. Те, не поняв, почему хозяйка оставляет добычу, подчинились неохотно.
-- Сегодня плохой день, -- сказала девушка. -- Идём домой.
И, развернувшись, заскользила на лыжах в сторону Трюмхейма. Псы понуро затрусили следом.
С того времени, как в их доме побывал Локи, в усадьбе стало неспокойно. Мать просто не находила места, а отец никак не сознавался, какой выкуп он взял с рыжего плута. Свёль часто переживала без причины, и Скади уже привыкла к её вечным тревогам. Но сейчас неясные страхи матери передались ей. Сегодня у Скади всё просто валилось из рук. И она злилась на весь свет. В довершение ко всему она умудрилась заблудиться, чего с ней, выросшей в лесу, не бывало с детства. Опомнившись, Скади остановилась и огляделась. "Ничего серьёзного, -- сообразила она. -- Задумалась и проскочила ложок, в который нужно было свернуть. Впрочем, до дома далеко, а уже смеркается". Будь добыча побольше, Скади заночевала бы в лесу. Но спать с голодными псами в такой холод ей мало нравилось. И она, свистнув, приказала собакам:
-- Домой! А ну, живо!
Псы потрусили по лыжне. Она поспешила за ними. В общем-то, могла бы обойтись и без них, но раз уж на неё нашла такая рассеянность, лучше довериться зверю.
В Трюмхейм они вернулись, когда совсем стемнело. Скади отвязала лыжи и зло стряхнула их с ног, крикнула одному из слуг:
-- Прибери и позаботься о собаках. Я слишком устала.
-- Да, госпожа, только вряд ли тебе удастся отдохнуть. У твоего отца гости.
И его простодушное лицо расплылось в радостной улыбке. Скади только сейчас заметила множество саней у дома и нахмурилась.
-- Как всегда, вовремя.
-- Для тебя всегда не вовремя, хозяйка, -- заметил парень обиженно. -- А ведь случись что с твоим отцом, останемся мы в полном одиночестве при вашем с матерью нраве.
-- Ты, кажется, стал слишком разговорчив, -- раздражённо прикрикнула Скади. Парень поклонился, но даже не потрудился скрыть улыбку:
-- Не сердись, Скади. Люди редко говорят хорошо о таких нелюдимах, как ты.
-- Мне всё равно, что говорят. А из-за чего гости? -- уже мягче спросила девушка.
-- Твой отец похитил Идунн. И её золотые яблоки, приносящие вечную молодость.
Скади едва не вскрикнула. Но на людях приходилось быть сдержанной.
-- Как же ему это удалось? -- спросила она.
-- Рыжий Локи заманил её в лес на востоке. Якобы нашёл яблоки, схожие с её. Она взяла свои яблоки, чтобы сравнить их. А Тьяцци ждал в засаде. И вот теперь сюда приехали и соседи, и наш конунг Трюм, и даже Сурт из Муспелльхейма. Великое дело. Теперь асы одряхлеют и умрут, а турсы вернут себе былое могущество.
Парень сиял от счастья. Скади покачала головой:
-- Мне это мало нравится. Куда меньше, чем тебе.
И пошла в дом. Пир был в самом разгаре. Тяжёлые столешницы, снятые со стен, были накрыты скатертями и едва не прогибались под тяжестью блюд с мясом, кувшинов с вином и пивом и других угощений. Скади быстро окинула взглядом всех собравшихся. На отцовском месте восседал высокий статный ётун средних лет. Его ржаные волосы лежали на плечах, тщательно расчёсанные смоченным в меду гребне. На голове красовался массивный золотой обруч, украшенный крупным морским жемчугом. В серых глазах зловеще отсвечивало пламя жирника. Одежда, вся расшитая золотом, сверкала и переливалась. Это был сам конунг Трюм. Справа от него горделиво восседал Тьяцци в праздничной рубахе чёрного сукна, а слева -- незнакомый, совсем ещё молодой турс из огнистых. Скади скользнула взглядом по чёрной замшевой куртке с массивной фибулой у ворота, по окладистой, угольно-чёрной бороде и необычным волосам на голове. Сквозь иссиня-чёрную гриву пробивались рыжие пряди, словно обгорелое бревно лизали языки пламени. Тёмные, почти без зрачков, глаза уверенно смотрели на всех. Скади почувствовала необычайную силу, идущую от него, и поняла, кто этот незнакомец. Его звали Сурт, и он жил далеко на юге. Ещё до рождения было предсказано, что в дни Рагнарёк, Последней битвы, Сурт будет биться с Фрейром, сыном Ньёрда, и найдёт свой конец, убив врага. Рядом сидели и другие гости, не менее славные. Скади оробела, увидев их. Низко поклонилась, пряча лицо за свисавшими волосами. И тут же почувствовала, что злится на всех этих гостей. Не будь их, она попыталась бы уговорить отца отпустить Идунн с её яблоками. Теперь же ей стало ясно, что похищение асиньи задумано было далеко от Трюмхейма. Скади почти затравленно обвела пирующих глазами, ища знакомые лица. Дядья, Иди и Ганг, братья Тьяцци, сидели далеко от главного стола. Гюмир -- и того дальше. Женщин почти не было.
-- Иди сюда, дочь моя, -- раскинул навстречу ей руки охмелевший Тьяцци. -- Раздели со мной радость этого дня.
Скади едва удержалась от того, чтобы не огрызнуться. Покорно склонила голову, чтобы никто не заметил её хмурого взгляда. Бесстрастное выражение лица ей никогда не давалось. И произнесла:
-- Пусть удача остаётся с тобой и с могучими ётунами, но я слишком устала и прошу разрешить мне уйти.
К её величайшему облегчению, конунг Трюм кивнул. Скади несколько поспешно поклонилась гостям ещё раз и удалилась.
Спальня её находилась в чуланчике, прирубленном к большой зале, и соседствовала со спальнями отца и бабушки.
Скади с силой захлопнула тяжёлую дверь и сорвала куртку, швырнула её на скамью. Плюхнулась на постель. Огня не было, а возвращаться за ним к пирующим девушка не захотела. Наверно, загляни к ней служанка, она велела бы принести жирник. И, окажись та слишком разговорчива или чересчур медлительна, накричала бы на неё. Может быть, даже ударила. Но все домочадцы суетились на пиру... Скади, тяжело дыша, вскочила с кровати и прошлась по маленькой комнатке.
"Ну да, конечно, отец не мог сообразить, что асы не будут ждать, когда они одряхлеют и состарятся, и поторопятся выкрасть Идунн обратно! И уж наверняка расправятся с похитителем! -- раздражённо подумала она и хрустнула пальцами. -- И уж, конечно, другие ётуны не будут вмешиваться!" Скади налетела на скамью, пнула упавшую куртку, и расплакалась навзрыд, радуясь, что подгулявшие мужчины слишком шумят, чтобы услышать её плач.
Кинувшись на постель, Скади натянула на голову одеяло и дала волю слезам, раз уж не на кого было выплеснуть злобу. Плакала она долго, заходясь в долгих судорожных всхлипах, до отупения, бормоча ругательства распухшими губами. Пока наконец не услышала собственные слова, будто произнесённые кем-то другим:
-- Почему ты уходишь от нас?! Разве ты не знаешь, как страшно нам с матерью остаться без тебя?!
Она села, испуганно шепча заклинание от недобрых предчувствий . И заставила себя успокоиться. Это было не так уж легко. Уже засыпая, она ворочалась, вздрагивая от неотвязной мысли: "С чего я оплакала живого отца, как умершего?"
* * *
Ни асам, ни альвам, ни древним турсам не дано избежать судьбы. Можно сопротивляться своей неудаче -- это добавит тебе чести, но свитую норнами нить заново не переплетёшь. Скади потом не раз думала: могло ли всё сложиться иначе, окажись она и Свёль в тот день дома? Или это только добавило бы им обеим боли? Но накануне рокового дня из усадьбы Гюмира примчал на волке работник: жена хозяина рожала, и требовалась помощь опытной в таких делах женщины. Скади повезла Свёль к соседям. Ей оставаться там не пристало, и наутро она поехала домой. Едва оказавшись во дворе Трюмхейма, она поняла: что-то случилось. Во дворе было непривычно тихо. Девушка вбежала в дом. С порога пахнуло ей в лицо вонью горелой плоти и ещё чем-то, оглушил вой женщин. Неуверенно, ещё не привыкнув к полумраку жилья, Скади вошла в дом и спросила у кого-то из работников:
-- Что?!
-- Твой отец... -- голос мужчины дрогнул, но он сдержался. -- Его тяжело ранили. Он умирает.
-- Он у себя? -- голос девушки звучал ровно, смысл слов дошёл до сознания, но она ещё не успела прочувствовать его. Работник кивнул. Скади метнулась в отцовскую спальню. Вонь горелого мяса там была нестерпимой, и сквозь неё пробивался какой-то сильный и непривычный аромат трав. Девушка глянула на кровать и уцепилась за спинку, чтобы не упасть: то, что лежало поверх одеяла, мало напоминало человека. Сзади подошел её дядя, Ганг, сын Эльвальди, обнял Скади за плечи. Она выпрямилась, и спросила как можно спокойнее:
-- Как это произошло?
Ей показалось, что голос её звучит сам по себе. Подняла голову, заставила себя посмотреть на эту гору обугленного мяса. Отец лежал неподвижно, только высокий живот судорожно дёргался. Опаленную одежду с него сняли, обнажив безобразные ожоги. Как ни странно, лежал он тихо. Скади сообразила, что ему дали одурманивающий отвар, и он ничего не чувствует.
-- Его сожгли асы, -- ответил Ганг. -- Мы были на море, ловили рыбу, когда Локи проник в дом в соколином оперении Фрейи. Он превратил Идунн в орех, и, зажав её в когтях, полетел в Асгард. Он хотел отомстить -- иначе бы выбрал другую дорогу. Сокол пронёсся почти над нашими головами. Тьяцци тут же обернулся орлом и бросился вдогонку. Я же вынужден был сначала позаботиться о лодке и только потом помчался следом. А асы ждали погони. У самых стен Асгарда они сложили костёр из стружек и сухих веток и ждали. Когда Локи пролетел мимо и камнем упал вниз, они зажгли стружки. Тьяцци хотел схватить Локи, но оказался слишком тяжёл, и у него не хватило сноровки увернуться от пламени. Перья занялись, и он превратился в человека. Я видел всё своими глазами. Прости, я не успел помочь. Он ринулся на асов, и Тор ударил его своим молотом Мьёлниром.Тьяцци упал, я бросился к нему на помощь, и... мне позволили забрать тело. Они даже не приняли боя. Я отомщу им, Скади. Я клянусь...
Девушка посмотрела мимо него, а потом спросила:
-- Он долго будет мучаться?
-- Вряд ли, -- ответил Ганг, глядя на тело брата.
Скади ещё раз вгляделась в обгоревшее лицо отца и растерянно перевела взгляд на дядю:
-- Ты, наверно, голоден?
-- Да.
Скади свела русые брови и крикнула одной из служанок:
-- Принеси дяде поесть.
Та поклонилась и опрометью бросилась выполнять приказ хозяйки. Скади повернулась к толпившимся домочадцам.
-- Нет никакой нужды в том, чтобы вы здесь стояли. Займитесь делом! -- голос её дрогнул, сорвался на визг. Ганг обнял девушку за плечи:
-- Тебе тоже надо поесть, Скади. Пойдём. А потом ложись спать. Если он очнётся, ты услышишь. А пока за ним приглядит наша мать. Она сведуща в травах и заклинаниях.
Скади покорно побрела за ним из вонючей, жуткой спальни. За стенами начиналась метель, завывал ветер, и девушка вдруг поняла, что страшно устала и чувствует себя опустошённой и раздавленной. В голове было пусто, и мысли текли вяло, словно там вместо мозгов оказался комок шерсти. Ноги стали тяжёлыми, и ей стоило немалых усилий их переставлять. Она нехотя поела и побрела к себе в спальню.
Девушка не помнила, как заснула, но сон, приснившийся ей, поразил её отчетливостью и многокрасочностью. И ещё -- это был светлый, счастливый сон. Поздняя весна в Ётунхейме, и на поляне, усеянной подснежниками, стоял светлый юноша с пронзительно-голубыми, как небо, глазами и белоснежными ресницами. Он играл на арфе и пел. Причём Скади была уверена, что никогда не слышала подобной мелодии, хотя голос и сам певец были ей знакомы. Вскоре всё стало закручиваться вокруг юноши, и Скади увидела его лик в центре зелёно-голубого вихря. Юноша печально и понимающе смотрел на неё и пел. Внезапно она проснулась, как от толчка, и села в постели. Голова была тяжёлая, свинцовая. И сквозь сонную одурь доносился не то храп, не то хрип отца. Хрип -- для храпа выдохи длинноваты.
Скади выпрыгнула из кровати и, шлёпая босыми ногами, побежала в спальню отца. Тот по-прежнему лежал на спине и хрипел.
-- Отец, что с тобой? -- спросила Скади, дотронувшись до его плеча.
Под пальцами что-то лопнуло, потекла липкая сукровица, но отец даже не застонал, всё хрипел.
-- Папа! -- пронзительно закричала Скади, поняв, что он умирает.
Её вопль разбудил слуг, те бросились в спальню хозяина, принесли факел. Скади увидела обожжённое, раздутое лицо отца с выпавшим изо рта, зажатым между зубами языком.
Она открыла ему рот, вынула перемазанный липкой, вонючей слюной язык. Жуткий хрип прекратился, но, кажется, дышать отец тоже перестал. Тяжело отдуваясь, в комнату вбежала бабушка. Глянула на тело сына, толстые щёки её задрожали, и она произнесла сиплым голосом:
-- Надо попробовать вдохнуть в него жизнь. Скади, по каждому моему слову надо дуть ему в рот, а ты, Ганг, после каждого вдоха с силой дави ему на грудь.
Ганг недоумённо пожал плечами: мол, стоит ли продлевать его мучения? -- но Скади покорно забралась на отцовскую кровать, нагнулась над ним. Запрокинула голову, вытянула перемазанный липкой слюной язык и припала к разинутому, пахнущему гнилью и палёным волосом рту. Старуха уверенно скомандовала, и они оба подчинились ей. Впрочем, их усилия были тщетны. Тьяцци не дышал. Скади поняла, что плачет, и, когда в очередной раз оторвалась набрать воздуха, выкрикнула:
-- Папа, дыши! Дыши!!!
Ей показалось, что Тьяцци внял её призыву и задышал: комок тёплого воздуха вылетел из его рта и ударился о лицо дочери.
-- Дышит! -- пронзительно выкрикнула она, но выдох не повторился.
Девушка приподняла веко. На неё уставился неподвижный белёсо-голубой глаз отца, с расплывшимся на пол-радужки зрачком. Она провела над ним ладонью, но он так же слепо глядел в никуда. Скади растерянно посмотрела на дядю и бабушку и не то пояснила, не то спросила:
-- Всё?..
Ганг кивнул. Девушка, как во сне, коснулась отцовского лица тонкими пальцами, закрыла веко и стала вытирать перемазанные слюной пальцы полой рубахи.
-- Его душа вылетела и ударилась о твоё лицо, -- пояснил дядя. -- И ты приняла это за дыхание.
Он отнял её руку от неприлично задравшегося подола рубахи и оправил его. Скади сползла с кровати. Побрела в свою комнату -- одеваться. Вышла назад. Домочадцы всё ещё толпились у спальни хозяина. Ганг вполголоса распоряжался:
-- Отведите мою мать в спальню и не оставляйте её. Разошлите вестников по окрестным усадьбам, как только уймётся метель.
Мать Тьяцци подошла к ложу сына и властно заметила:
-- Одели бы вы его. Неприлично.
Четверо работников подошли к трупу, оглядели его. Один протянул задумчиво, потирая бороду:
-- Н-да... Ну, что, взяли за руки-ноги...
Скади вышла и спросила Ганга:
-- Нельзя ли его за эту ночь собрать и укутать пеленами? Я бы не хотела, чтобы Свёль видела его такого.
-- Хорошо, -- коротко кивнул Ганг.
Из спальни появилась, грузно ступая, старуха и вперевалку пошла к себе, бормоча под нос:
-- О, норны, почему же так, вне очереди?
Всю ночь длилась суета: убирали покойника. Домочадцы бестолково бегали, то и дело спрашивая совета у Скади и Ганга. Девушке страшно хотелось побыть одной, но времени на это не было совсем. И она почти обрадовалась, когда под утро улеглась метель: можно было отправить работников известить родню и соседей о беде. Скади заявила, что к Гюмиру, рассказать о случившемся матери, она должна ехать сама. И уже заложили сани, но какие-то досадные мелочи всё время мешали ей отправиться. Или она сама медлила, не торопясь принести весть о смерти в дом, где только что появился на свет новый ётун?
-- Скади, где оставить тело отца? В его кровати? -- работник, молодой парень из огнистых ётунов, по имени Эйлими, тронул её за рукав и заглянул в глаза.
-- Нет, лучше вынести. Ему закрыли лицо?
-- Да. Скади, давай лучше я поеду к Гюмиру?
-- Нет, я сама.
Она отмахнулась от него, и побрела к выходу. Эйлими нагнал её:
-- Хотя бы позволь поехать с тобой.
-- Нет. Я сама.
Мимо пронесли тело Тьяцци. Пахнуло сукровицей и горелым мясом. Скади вспомнила запах из отцовского рта, и её замутило. Снова, который раз за ночь показалось, что пальцы пахнут его слюной, и она бросилась к кадке -- отмывать много раз перемытые руки. Но запах словно въелся в кожу.
-- Хозяйка, что делать с постелью? Стирать и проветривать? -- вынырнула откуда-то работница. Скади отрицательно мотнула головой:
-- Сжечь. Сегодня же, пока мать не вернулась.
Служанка кивнула и убежала. Скади вытерла руки. И побрела в спальню отца. Рассеянно послонялась по ней, забыв, зачем она сюда пришла, и вдруг увидела на лавке отцовский пояс с ножнами. Порывисто схватила его и, торопясь, сдёрнула ножны. Вынула нож: простой, грубый, но отменно острый и идеально сбалансированный. Лезвие тускло блеснуло в полумраке, и девушка прижала его к губам. Потом нацепила ножны на свой поясок, и, нежно поглаживая дерево рукояти, пошла к выходу.
-- Так ты всё-таки едешь одна? -- Эйлими взял её за руку.
Она зло оттолкнула его. Он не обиделся, только заметил:
-- Ты бы хоть поела на дорогу.
Скади кивнула и пошла в кладовую. Захлопнув за собой тяжёлую дверь, она вдруг поняла, что ей действительно очень, до тошноты, хочется есть. Она отхватила большой кусок сыра, и, будто делала что-то нехорошее, затолкала его себе в рот, давясь, проглотила. Отмахнула ещё один. Скрипнула дверь: Скади резко обернулась. На пороге стояла старая Боргхильд, первая помощница матери.
-- Я рада, что ещё застала тебя, хозяйка, -- сказала она. -- Думаю, для поминального стола придётся заколоть десяток свиней, открыть новую бочку с треской, а пиво варить в большом котле...
"Интересно, зачем она всё это мне говорит? -- страдальчески кривя губы, подумала Скади, -- Ведь она всегда помогала матери готовить угощения для пиров".
-- Конечно, Боргхильд, -- ответила девушка.
Видимо голос её звучал резко, по крайней мере, старуха обиженно насупилась. Скади торопливо сделала улыбку и извиняющимся тоном закончила:
-- Мне ли тебя учить, что и как делать. Я думаю, будет хорошо, если ты сама возьмёшься распоряжаться приготовлениями к столу, Боргхильд. Я поеду к Гюмиру, так что поручаю тебе хозяйничать здесь, пока не вернёмся мы с матерью.
И она вышла из кладовой. Отцовские сани ждали её у ворот в усадьбу.
Ганг стоял рядом, оглаживая запряжённых волков.
-- Было бы лучше, если бы с тобой поехал кто-то из мужчин.
-- Что может случиться со мной сейчас, если не случалось раньше? -- спросила Скади, плюхнулась в сани и пронзительно свистнула. Волки понеслись с места рысью. И вскоре Трюмхейм скрылся за горизонтом. Скади осталась одна в горном ущелье. И тогда она впервые со смерти отца заплакала, вернее, завыла почти по-волчьи. Её вопль подхватило эхо, разнося его по поросшим соснами склонам. Волки неожиданно остановились и, задрав кверху морды, подхватили рыдания хозяйки.
* * *
Пять рабынь мы возьмём
и слуг восьмерых
высокого рода
с собой на костёр...
Старшая Эдда.
Скади воткнула факел в рожок на стене, сняла пояс, куртку и села на кровать. Свёль лежала, завернувшись в одеяло, и притворялась спящей. Девушка знала, что мать не спит, но тревожить её не хотела. Отцепив от пояса гребень, принялась расчёсывать волосы. За несколько дней это был первый относительно спокойный вечер. На следующее утро тело отца должны были предать огню...
Спутанные в колтун волосы никак не поддавались, Скади безжалостно драла узелки, мысленно произнося солёные мужские ругательства. Последние дни ей всё чаще хотелось сорваться и накричать на кого-нибудь. Иногда казалось, что это желание комом застряло у неё в груди и мешает дышать. Гребень опять запутался в волосах, и она, выдернув его, швырнула на постель. Руки её мелко дрожали. Она решила, что лучше всего было бы лечь и заснуть, и уже собралась погасить факел, как услышала, что кто-то, судя по шагам -- женщина, идёт к её чуланчику. Девушка поморщилась, чувствуя, что при одной мысли о необходимости с кем-то говорить голова становится тяжёлой, а тело начинает ломить, как после дня беготни на лыжах. В дверь слегка постучали. Вздохнув обречённо, Скади едва отозвалась:
-- Входи.
Пришла Хримгерд, жена Ганга -- совсем молодая женщина из хримтурсов. Она была лет на десять старше Скади и держалась с ней, как старшая сестра, несколько покровительственно.
-- Устала? -- спросила Хримгерд. Скади кивнула, едва сдерживаясь, чтобы не заявить ей: "Ты крайне не вовремя".
-- Такое впечатление, что ты пытаешься взвалить всю ношу на себя. Я ведь тоже не чужая твоему отцу, -- заметила женщина. -- Ты ревнуешь меня к нему?
-- Нет, -- покачала головой Скади. -- Просто когда загружен делами -- не до боли.
-- Ты сделала всё, чтобы оставить Свёль в покое. Но лучше ли ей от того, что она остаётся один на один со своим горем? -- заметила Хримгерд.
-- Не знаю, -- отвела взгляд Скади. Собственно говоря, она делала всё, чтобы мать могла выплакаться, побыть наедине с собой. То, чего не хватало ей.
-- Свёль хотела уйти с Тьяцци, -- сказала женщина. Скади стиснула зубы, сжала кулаки:
-- Нет! Я запретила ей это делать. На костёр взойдёт Сигрид.
На лице девушки появилась упрямая злая гримаса.
Хримгерд покачала головой, выражая несогласие, но спорить не стала. Поспешила перевести разговор на другое:
-- Ты совсем опустилась за эти дни. Я бы хотела, чтобы на завтра ты велела приготовить платье. И давай я расчешу твои волосы.
-- Нет! -- почти крикнула Скади, -- Я не люблю, когда кто-то трогает их. И я сама знаю, что мне надеть. Прости, я устала и хочу выспаться.
Хримгерд понимающе кивнула:
-- Ладно...
-- Забери факел, хорошо? -- почти примиряющимся тоном произнесла Скади. Женщина кивнула и вышла.
Девушка легла на кровать, прижалась к матери и, незаметно для себя, стала забываться. Внезапно Свёль откинулась на спину и вся выгнулась дугой, захрипела, раскрыв рот. Скади увидела, как изо рта её вывалился язык, и она вся посинела. Девушка вскочила, бросаясь к ней и проснулась. Свёль лежала спокойно и дышала глубоко и ровно в почти полной темноте. Где-то в стене надсадно цыркал сверчок, да из дома доносился храп собравшихся на похороны ётунов. Скади тряхнула тяжёлой спросонья головой и облизнула пересохшие губы, сползла с кровати и зашлёпала босыми ногами по полу к кадке у входа. Вода взялась льдом. Скади разбила его уверенным коротким ударом и зачерпнула обжигающе-холодную воду ладонями. Уже обтирая лицо, она шёпотом повторила несколько раз:
-- Это всего лишь сон.
Успокоившись, вернулась в постель. Легла рядом с матерью, обняла её. Та, сквозь сон, поймала её мокрую холодную ладонь и поцеловала.
Погребальный костёр приготовили совсем близко от дома Тьяцци, сына Эльвальди. Сложили брёвна, образовав помост высотой в два роста ётуна, наверху водрузили его сани и кровать, на которой он спал. Ложе застелили рысьими и собольими покрывалами, кусками тонких заморских тканей, похожих на ощупь на кожу молодых девушек. Вокруг поставили бочки с пивом, кувшины с тёмно-красным заморским вином, вяленую рыбу и целые мясные туши. Хозяйские волки, задушенные, лежали, впряжённые в сани. Они казались живыми, и сбруя их сверкала на солнце золотом и камнями. Тело Тьяцци было обёрнуто пеленой из тонкого льна. Оружие положили рядом.
Семнадцать рабов и десять рабынь задушили и сложили их тела к подножию ложа, одиннадцатая должна была разделить его с хозяином. Мужчины и старуха-вёльва вывели её, одетую в роскошные одежды, и помогли взобраться на костёр. Увидев девушку, Свёль вся подалась вперёд, и Скади вцепилась в плечо матери с такой силой, что пальцы её побелели. Женщина с мольбой глянула в лицо дочери, та зло оскалилась, и Свёль покорно опустила голову, судорожно втянула в себя воздух и надсадно, душераздирающе зарыдала. Её стоны подхватили женщины. Мужчины стояли молча, не смахивая со щёк слёз. Скади судорожно прижала к себе мать, словно боялась, что она вырвется. Но Свёль уже обессилела, упала на плечо дочери и всё повторяла тупо:
-- Я же не хотела кричать... не хотела. Простите...
Там, наверху, завершался обряд. Вот мужчины и старуха-вёльва спустились вниз, и стоявшие подле костра юноши бросили в негосвои факелы. Сухое смолистое дерево вспыхнуло, пламя загудело, взвиваясь к вершине, и вскоре в его языках исчезло и ложе с телом Тьяцци, и рабы, и волки. Пламя гудело, в огне что-то трещало, в воздухе повис тошнотворный запах горелого мяса. Скади не отрываясь смотрела на огонь, на дрожащий от жара воздух над кострищем. Вдруг в пламени что-то оглушительно треснуло, и к ногам девушки упало нечто маленькое и тяжёлое. Снег, протаивая, зашипел. Скади нагнулась и подняла два бело-голубых шарика. И чуть не выронила: с ладони на неё смотрели отцовские глаза. Девушка коснулась их губами и спрятала на груди.
* * *
...Не верь никогда
волчьим клятвам, -
брата ль убил ты,
сразил ли отца:
сын станет волком
и выкуп забудет.
Старшая Эдда.
Наутро после поминального пира гости поторопились разъехаться. Скади сама проводила мать до саней, помогла ей потеплее укутаться, и пожала на прощанье руку деду:
-- Не оставляй её одну.
-- Внуков у меня много, заботы ей хватит, -- понимающе кивнул дед.
-- Я заберу её, как только поосвоюсь с делами наследницы Трюмхейма. Но если она соберётся замуж -- не держи.
-- Мать могла бы стать тебе опорой, Скади.
-- Я знаю, но всё же мало похоже, что Свёль переживёт меня. Не буду скрывать, я сильно напугана смертью отца. И мне мало нравится пережить этот ужас ещё раз. Я хочу попробовать сама.
-- Пошла бы ты замуж -- не пугала бы тебя смерть отца.
Скади пожала плечами, отвернулась, давая понять, что не хочет продолжать этого разговора. Дед всё же закончил:
-- В Ётунхейме были девы и посмелее, и посильнее тебя, да не прятались от мужей. Ты же больше похожа на Свёль, дитя моё. А она существо нежное и ранимое.
-- Ладно, -- резко отмахнулась Скади. -- Долго прощаться -- зря душу бередить.
Дед свистнул, и волки помчали со двора. Скади смотрела им вслед, зябко поёживаясь, до тех пор, пока сани не превратились в маленькую точку. К ней подошёл дядя Ганг. Он стоял в стороне, глядя, как работники помогают усесться в сани его матери. Та сильно сдала за последние три дня и с трудом забиралась через низенький бортик.
-- Прощай, бабушка, -- произнесла Скади, подходя к ней. -- Я буду приезжать.
Старуха повертела головой, стараясь выпростать подбородок из толстого шерстяного платка, а потом погладила внучку по руке. Её тусклые, покрасневшие от ночных слёз глаза тупо смотрели мимо Скади.
-- Ладно, навещай, -- коротко махнул рукой Ганг. -- О ней я позабочусь. И за Тьяцци отомщу. Хотя, по мне, лучше бы было не свариться с асами.
-- Решай, как знаешь, дядя, -- глухо обронила Скади. -- Коль считаешь, что лучше будет уладить дело миром -- пусть будет так. Я вязаться не буду. И тебя не мне судить.
Они пожали друг другу руки, и Ганг упал в сани, тряхнул поводья.
-- Удачи тебе!
-- И тебе... -- Скади даже не стала провожать сани взглядом. Побрела к кладовой, возле которой стояли её лыжи. Долго прилаживала их к ногам: пальцы плохо слушались. Слишком вымотали её эти последние дни. Сегодня ей казалось, будто всё внутри выгорело и осталась одна зола в хрупкой оболочке тела. С огромным удовольствием она бы заперлась в своем чулане и лежала бы, никуда не выходя. Но поставленные накануне смерти отца ловушки надо было проверить, иначе звери растащат попавшую в них добычу. Она вяло заскользила к лесу.
-- Хозяйка, подожди! -- вслед ей, торопливо переставляя лыжи, мчался Эйлими.
-- Чего? -- спросила она.
-- Можно поехать с тобой? -- он пристально вгляделся в хозяйку, и его чёрные, как угли, глаза, сверкнули из-под густых бровей. Высокий, ладный, он был почти одних лет с ней. Может, чуть постарше. Скади вспомнила, что рода он хорошего, но младший в семье и наследства не имеет. Впрочем, стоит ли беспокоиться хозяйке Трюмхейма об этом? Эйлими вполне может стать ей хорошим мужем. Может быть, правду говорил ей дед?..
-- Поезжай, если будешь молчать всю дорогу.
Эйлими тряхнул волосами и сказал:
-- Скорбь твоё сердце сожжёт, коль не сможешь другу довериться.
-- Не вспоминай Одина, -- огрызнулась Скади и заскользила к лесу. Эйлими последовал за ней.
Вернулись они затемно, измотанные, голодные и почти без добычи: дичь попалась во все ловушки, но её растащили звери. Скади насторожила свои кулемки и самострелы, и только после этого повернула к Трюмхейму. В доме почти все спали. Боргхильд, полураздетая, заспанная, начала было что-то говорить. Скади отмахнулась:
-- Завтра, ладно? Я слишком устала. Эйлими, отнеси на место мои лыжи. И ещё -- Боргхильд, принеси поесть.
И она прошла в дом, в свой чуланчик. Вскоре появилась Боргхильд с куском холодного мяса и сыром, а потом и Эйлими. Девушка разрезала мясо на две части и протянула половину парню. Тот вздохнул: о нём старуха или забыла, или умышленно не вспомнила. Крохотный кусочек мяса исчез мгновенно.
-- Ещё хочешь? -- спросила Скади.
-- Не отказался бы.
-- Принеси из кладовки. И захвати пива. Побольше.
-- Решила напиться?
Скади кивнула:
-- Я устала от всего этого.