Наверное, стоило бы быть в курсе, как дельфины прощаются со своими умершими. Они вообще с ними прощаются? Как это вообще у них может происходить?... Вот умирает дельфин. Мгновенно сбросив скорость на пике своего взрыхления морского солёного жидкостного массива. И?... Прочая стая гладкоспинных, оснащённых плавниками сотоварищей грудится вокруг? У, трагично опрокинувшегося на бок, тела, ставшего похожим на гипертрофированного человеческого зародыша. В приличиствующем моменту, трагичном коротковолновом, ультразвуковом молчании. И покойный "псевдохомозародыш", с плавностью сервомоторов лифтового механизма ( предоставлено похоронной конторой ), неспешно снижается, уходя в водные толщи, в стелющуюся придонную тьму. Где им обедают придонные черви. Отсылая вверх благодарности за очередное, присланное вниз блюдо. "^_^?", как пишут девочки в "фейсбуках".
Предки дельфинов и китов когда-то жили на суше. Иногда, кажется, что у них осталась генетическая память об этом. О потерянном рае своих предков. "Земле обетованной". Сакральное стремление к коей и есть духовный смысл дельфиньего бытия. И все их массовые выбрасывания на берег - это такие сектантские самоубийства адептов. Пик душевной истерики в немедленном желании прорваться в незримый, труднодоступный рай. В убежище духов предков. Наверное, они делятся друг с другом легендами о том, что души всех умерших дельфинов уходят на сушу.
Пропылённое донецкое солнце начинающегося сентября сушило кожу. Уже не жгло, не обжигало, но его всё ещё стоило называть жарким. Хотя его ползанья по глади небесной сферы, косо падающий свет выглядели уже вялыми по-осеннему. Не было уже в них летней раскалённой истомы. А лишь утомлённость. Но больше чем пить, всем хотелось жрать. Двое суток никто не ел ничего. Не было.
Пошёл третий день, как торчали на этой дороге. Где велено было находится "до получения соответствующих распоряжений". Рация регулярно сообщала, что бои откатываются всё дальше к западу. Высовывающийся из пыльно-зелёных кустов обочины, нагретый солнцем, ствол БМП, стоило на нём задержать взгляд - сообщал, что он уже нагрет до состояния окончательной натянутости нервов. Нельзя вот так вот сразу, без переходов окунать человека в бездействие. Когда другие твои приятели действуют. И ещё хочется жрать.
Облупленный окрас брони машины проглядывал из кустов как зелень линялого крокодила из унылой, гниловатой тины. Крокодила в медитации ожидания. Толи жертвы, толи смерти. Ему в лоб, себе в бок. Этакая мумификация караулом. Усохшая мумия в вечном карауле, на пороге царства мёртвых. Страны умерших - в виде пространства поля ссохшегося, скукоженного солнцем, сухостоя подсолнечника, начинавшегося там позади, за кустами, за машиной. Откуда с периодичностью накатывало противно-тёплой волной запаха разложения десятков, чужих для тебя, трупов. Ударяло по ноздрям гарью машинного масла. Мертвенно шелестело высохшими, полутораметровыми растениями. Всё в той стороне выглядело выцветшим. Смотреть в ту сторону было не на что. И совершенно не хотелось.
Тонкий звон воздуха от полётов каких-то насекомых, под симфонический стрёкот миллиарда обезумленных кузнечиков совсем уже было отрывали от реальности. На этом ли мы свете? Или нам всё ещё только кажется, что мы живы? Эти звуки только лишь подчёркивали оглушительность навалившейся тишины. Если б не машины.
Ещё вчера дорога была совершенной пустыней. Но сегодня вдруг появились машины. Не много. По две-три за час. Проезжали как в одном, так и другом направлении. Все легковые. Ни одной грузовой или автобуса. Поскольку задачи проверять транспорт поставлено не было. И наоборот - стояло условие слишком уж не обнаруживать себя. Машины проезжали беспрепятственно. Они замечали нас либо уже оказавшись вровень с угрюмой дрындой пушки БМП, либо метров с пятидесяти - когда уже как-то реагировать было поздно. С животным инстинктом страха они начинали замедлять ход, не зная как поступать. Что вызывало в тебе ответную неприятную нервозность - замедляются они из опасения твоих действий? Или для осуществления своих? После пятой или шестой решено было вообще уйти от греха с обочины, поглубже в кусты. И старательно делать вид, что мы на них никакого внимания не обращаем.
Пока не была подана идея остановить одну - "Кто сейчас без жратвы с собой ездит? Пожрать попросим поделиться".
Выйдя на дорогу, неприятно начавший подниматься внутри, к верху желудок стал говорить, что, возможно, идея эта была не совсем обдуманной - приближающийся звук мотора был явно дизелем, грузовым. Переглянувшись, возникло молчаливое решение прыгнуть, скатиться обратно в кусты. Но машина уже вырисовалась на прямой. И начинать суетиться в прямой видимости, было бы не совсем продуктивно.
Тащилась фура. Тянувший её, плоскомордый грузовик-тягач подрагивал в мареве, поднимающегося над асфальтом тепла, лишь усугубляя впечатление своей нереальности. Грузовая, дальнобойная фура. На пустом шоссе. Приближается, держась чуть левее металлоломных ошмётков тогдашнего - четыре дня назад - того танка. Что могло быть не реальнее в данном месте, в данное время? Только Дед Мороз. Не доезжая метров ста пятидесяти, плавно, без рывков начала сбавлять ход. Видимо этот водитель знал или догадывался как адекватно себя вести.
Метрах в двадцати - так, чтобы кабина хорошо просматривалась, но и не приближаясь - остановился. Обе руки высоко лежали на руле. После двух минут паузы пристального разглядывания издалека, ему махнули, чтобы подъезжал - край глаза невольно держался за, обрамлённую ветками, дрынду нашей пушки, питая к ней небывалую надежду. Грузовик подъехал и, тяжко выдохнув, встал. Водила опять, осмотрительно не выходил и ждал, показывая руки на солнце, на виду на руле. Ему махнули, чтобы вышел, когда двое - один с 7,62 - заняли позицию визуального контроля задних дверей - фура была рефрижератором.
- Чего везёшь? - слепило солнце, кузнечики стрекотали, напряжение неспешно оставляло твои ноги и плечи.
- Дельфинов, - настолько неожиданным был ответ, что немедленной реакцией был такой же неадекватный, растерянный вопрос:
- В цирк? - не пошутили, а спросили серьёзно.
- Нет, - пришла очередь растеряться пухлощёкому водиле.
- В какой цирк? В каком цирке кто дельфинов на арене видел - в котором сам выступал? - было сказано из-за спин, уже не водиле, и вообще не конкретно, мимо - напряжение начало отпускать всех: - В зоопарк, наверное.
- В ресторан. Мясо, - всё так же растеряно пояснил водитель, и возможность новой шутки как-то исчезла.
В Москву. Вез охлаждённые туши. Потрошеные, но не разделанные. Дельфинов. Занимается этим уже четыре года. Возит из-под Николаева в Москву и Питер. Не реже раза в неделю. До последних событий. А теперь что-то пошло не так. Больше трёх недель как грузы не ходили. Пропускной пункт на границе, через который его обычно "пускали", теперь, почему-то, для их "конторы" "закрыт". А "клиенты" в России, видимо, ждут. Ему пообещали хорошие "перки" сверх обычной оплаты и сказали, где его будут ждать, чтобы проводить до границы и провести через неё. Сейчас он едет к месту, где к нему должен подсесть "провожатый".
После молчания спросили:
- А почему из-под Николаева-то? В других местах дельфинов что ли нет? В Крыму?
У водителя пояснений не было, он пожал плечами:
- "Контора" то, вообще, ещё с девяностых работает. А почему из Николаева?... Я сам-то не из Николаева, я туда только за грузом приезжаю. Вожу, - покатые плечи его снова вздёрнулись и опустились, словно испытывая фантомную боль от, когда-то существовавших за спиной, крыльев.
- Может там порода какая своя, особая? - был подведён итог задумчивым и, в общем-то, бессмысленным предположением.
Потом он притащил дельфина. Вернее - дельфинёнка. Размером - что-то около метра, весом - видимо килограммов пятнадцать-двадцать - судя по походке с, удерживаемым над пузом, "предметом" и пыхтению, - сразу пришёл в голову образ меня самого три месяца назад; как таскал пачки с ламинадом домой, чтобы застилать пол в угловой комнате. Он положил его на землю, на картон, в котором держал дельфина, нам под ноги и распрямился, дыша и вопросительно глядя на нас - людей, которые на него не смотрели.
Потому что на земле лежал дельфин. У наших ног. В спину нам грело солнце, и он лежал, перекрываемый нашими тенями, отгороженный от солнца нашими телами, что давало повод задуматься. О том, как солнечный свет преодолел чёртовы миллионы километров адовой, ледяной пустоты и не добрался до дельфина, до земли каких-то полтора метра по причине наличия на пути твоей спины. По причине нахождения тебя здесь, в этой местности, в этом краю. В этом самом месте. Где из-за дороги, с той стороны воняет трупами.
- Езжай, - было сказано.
Когда он уже открыл дверь кабины, ему вдогонку крикнули:
- Вы их только в Россию возите что ли?
- Да не!.. - щурился он на солнце:- В Европу тоже! Много! Через румын в основном!..
Ему махнули рукой, что он свободен.
- Вообще, это статья, - сказал один, когда звук удаляющейся фуры стал затихать: - Насколько помню - что по российскому "у-ка", что по украинскому. До трёх что ли лет, - изобразил он лицом напряжённое стремление вспомнить: - То есть даже не правонарушение, а уголовное. Запрещённое к убийству животное.
Он был из бывших сотрудников МВД - насколько знали все.
- Что сразу-то не сказал? - зло бросили ему.
Давая понять, насколько это нихрена не имеет никакого значения. Когда у тебя под ногами дельфин.
- Чего стоим-то? - наконец прервал молчание другой: - Протухнет. Солнце, - пояснил он на счёт дельфина и на счёт погоды.
И на счёт того что мы стоим.
И молчим.
И Солнце.
Он достал нож:
- Его разделывать-то как?
- Как рыбу! Чисть с хвоста! - зло сплюнули в сторону, в пыль, и стало понятно, что есть это никто не будет. А не только я.
Потом мы ушли. С солнца, в кусты, в тень. А дельфинообразный мясной объект, прилипший к картону, остался на обочине в лежачей грустной позе дохлятины. И не было в нём ничего умилительного из памяти о мультфильме "Девочка и дельфин". И он совсем не напоминал о море. И солнечному беззвучному свету наконец больше не мешало ничего настойчиво его достигать в качестве финиша своего многомиллионнокилометрового пути.
Это никак не вписывалось в естественность. Что он лежит здесь. Без кишок, без потрохов, как охлаждённая магазинная тушка. Если где-то и лежит дельфин, то должно хотя бы быть слышно море - по-моему так. И было крайне противно от того, что он может протухнуть. Дельфин.
А потому, чуть позже я взял лопату с брони и пошел копать могилу. Для дельфина - кузнечики блажили, как будто у них была возможность разорвать тебе барабанные перепонки. Которого готовились съесть в ресторане, где-то в Москве. Или такие же "черви" - "питающиеся тем, что упадёт" сверху" -, но на морском дне. Но которому судьба была быть закопанным здесь, в сухой донецкой земле. Моими руками.
Среди подсолнухов, на поле земля, конечно, была бы рыхлей, но заходить туда было рискованно - не разорвавшейся фигни там валялось полно. Как, возможно, и в траве, на непаханой земле между кустами и полем. Я стал копать прямо у края дороги - лопата с сухим скрипом разрезала землю.
Которой, наверное, хотелось бы дождя.
А я её копал.
Я ещё никогда в жизни не дотрагивался до дельфина. И теперь мне предстояло это сделать. Я не спеша копал. И думал.
Смотрят ли дельфины на сушу? Любуются ли они землей так же, как люди любуются морем, сидя на берегу? Обсуждают ли они между собой, как красива она бывает? На закате. Или при восходе. Ведь каждый, кто подолгу бывал в море, вдали от земли, скажет вам. Что суша со стороны моря всегда кажется раем.