Кровь была настолько темной, что казалась черной. И вкусной. Реально вкусной. Как вино - красное, терпкое, пьянящее. Сладкое. Он вновь лизнул тонкие пальцы, собирая языком густую жидкость. Кайф!
- Вам плохо?
Чей-то весьма приятственный мужской голос раздался буквально над ухом. "Нет, чувак, мне охрененно". Запрокинув голову так, что волосы открыли бледное, узкое лицо, посмотрел на доброхода. Высокий, спортивного телосложения мужик, с лицом истинного мачо, вечного победителя, любимца судьбы и просто уверенного в своей исключительности право имеющей твари. Твари, случайно встретившей того, кто одним взглядом заставил испуганно отшатнуться. Льдисто-серые глаза в каком-то завороженном шоке смотрели в темные, страшные.
- Мне кайфово, - проникновенным голосом ответил, искривив губы в намеке на улыбку и, будто желая доказать, поднял тонкую руку, неожиданно развратным движением слизнув с ладони багровую до черноты кровь. Такую вкусную. Такую свою.
Мужик смертельно побледнел, сделал еще один шаг назад. И еще, выскальзывая из круга света, уходя дальше от этого страшного, но по-прежнему не смея отвести глаз. А когда увидел, как губы незнакомца разошлись то ли в улыбке, то ли в оскале, показывая белые зубы и чуть длиннее, чем должно быть у человека, клыки - дрогнул. И побежал. Не думая. Не оборачиваясь. Умирая от ужаса, и только тихий смех подгонял в спину, растворяясь затем в нежной, бархатной ночной темноте, в тишине пустынных улиц, в безнадежности опасных закоулков. Тая, теряясь, плутая, стихая. Тоскливый смех.
Опять оставшись в одиночестве, невысокий стройный парнишка в нелепом темном плаще устало прислонился к столбу фонаря, под которым стоял. Закрыл глаза.
- Меня боятся, - проговорил тихо. - Даже такие твари, как этот, пугаются меня до потери рассудка от одного лишь взгляда.
И в голосе слышалось столько удовлетворенной мечтательности и горькой боли, сплетавшихся меж собой так тесно, будто любовники в момент экстаза, что душу любого находившегося рядом вывернуло бы наизнанку. Но рядом никого не было. Он один стоял в гулкой тишине ночного, пустого, словно вымершего, города. Один.
- Один. Теперь навсегда один. Ну что ж, этот путь выбрал сам. И не самый он плохой. Не самый.
Тихий смешок, и в свете фонаря сверкнули зубы в новом оскале (или улыбке?). А после парнишка все же оторвался от подерживаюшей его опоры и, покачиваясь, прижимая ладонью все еще кровоточушую рану, двинулся вперед. Теперь осталось немного. Совсем чуть-чуть. Буквально два шага. Самых трудных. Самых последних. Самых первых...
****%
- Все будет хорошо. Тебе там понравится, я уверена. Конечно, это ни такой большой город как наш, там совсем не то, к чему ты привык, но в провинциальных городишках есть своя прелесть. Там очень тихо, зелено. Машин почти нет, людей мало. Даже днем на улицах довольно пустынно. И речка рядом. Ты же любишь воду, милый? - женщина бальзаковского возраста умоляюще посмотрела на сына. Очень похожего на неё, такого же невысокого, темноволосого, голубоглазого.
- Не волнуйся так, мама, - как всегда тихо сказал парень и нежно улыбнулся. - Конечно мне там понравится. Все будет хорошо, не переживай. Тишина - это как раз то, что нужно . Но ты сама уверена, что хочешь из Питера перебраться в этот... как его там?
- Оринас. Красивое имя для города, правда? Такое необычное. И да, конечно я уверена, милый, - на лице женщины появилась широкая, счастливая улыбка, преобразив миловидное личико в поистине прекрасное. - С ним, хоть на край света.
И тут же быстрый, испуганный взгляд на него.
- Разумеется, если это не повредит тебе.
Он даже рассмеялся от неожиданности этих слов:
- Мам, ты неподражаема.
Подошел, обнимая женщину и с грустью понимая, что теперь выше, хотя вроде еще так недавно смотрел на неё снизу вверх:
- Ты же знаешь, как я рад за тебя? Рад, что ты настолько счастлива, что влюблена, что теперь мне есть на кого тебя оставить.
Расслабленное до того в его объятьях тело напряглось, застыло.
- А ты собираешься уходить? - тихо спросила.
- Ну я же не могу жить с тобой всю жизнь, - смутившись, нерешительно пояснил. - Когда-нибудь мне прийдется уйти.