Под широкою кроною дуба, Отца наших отцов, в густой его тени с клюкою старик сидел худой. Борода его длинная, белоснежная спадала на вздымающуюся грудь. Глаза его зелёные смотрели в вечную, бездонную неба синеву. Лицо морщинисто, ростом невелик, старик спокоен и сердит.
Тут он с кряхтением на ноги поднялся, и, постукивая зеленеющей клюкою, пустился в вечный путь-дорогу вновь. Приветствует старик и камушек, заросший синим мхом, и зверя, льнущего покорнейше к руке, и древо, шумящее кроною. Идёт он не спеша, не торопя приятные минуты встречи с вечным, чему он был хозяин, но что-то вдруг меняется: он хрипит, глаза его оттенка изумрудного стали вдруг темнеть, морщинки стали глубже, тельце хилое трясётся, лицо искажено... и все. Прошло. Поднял глаза он свои к небу, брови сдвинул , будто бы потух. И начал речь нести он голосом почти беззвучным, тихим, но зато пугающим, из сердца начал исповедь свою:
"О, великий Святобор ! Не способен больше долг я свой исполнить! Не боятся меня люди, не знают ли, не помнят?! Иль не верят в то они, что Древо Перуново , что обнимает землю корнями, а свод держит небесный ветвями, вот-вот рухнет под тяжестью обязанностей бренных, возложенными людьми лишь на Него. Совсем перестали уважать то они, что старше их и чему здесь до́лжно быть. Потерял я власть над ними, бегу, бегу я... Но куда? Вглубь, все дальше, дальше, в глушь лесную, словно трус... Не уберёг я, не исполнил надежд твоих!.. Вырубили! Сожгли! Уничтожили! Убили!.. Растерзали... Растоптали...Забрали все. Осталась лишь меньша́я часть угодий, что даровал мне ты столетия назад. Ради Древа, ради Отца, я заставлю их увидеть, я не позволю Лесу умереть!.."
И снова ужас, боль пришли, и стала кровь стучать быстрее в жилах, выхода ища, но ран физических-то нет, и стало горячо, и холодно, и снова! Его жгли, его травили, его ранили - терзали! Облокотился дедушка о дерево, сел в его тени, успокаиваясь, переведя дух. И уснул старик в полде́нь, как только златой диск солнца взошел в зенит. Оно так и пали́т всех зноем, жарой невыносимой, а в лесу-то хорошо, в надёжных-то объятиях Отца отцов...
***
Мальчишка шел лесною тропою, и играючи блуждая, вдруг очутился далеко-далёко от дома своего. Видит он уж смеркаться начало, а дороги-то до дома не найти. Лес шумит, шипит и шепчет, сказать пытается что-то зелёному юнцу. А он-то не боится: всё чего-то ждёт, сам не зная что. Видит дуб огромнейший, вечный стоит, удивительно красивый - такого не найти. Недолго думая, юнец подошёл поближе к чуду, глаза его голубые рассматривали кору, да листья, да ствола толщи́ну, рука касается тела Древа, и думает юнец: " А оно живо! Будто сердце у него есть, будто сок, как кровь живая, несет по телу жизнь! Будто чувства есть у него, будто мысль и мудрость живая в нём есть".
И все в нем так складно да дивно, что юнец решил остаться на ночь здесь, в глуши, в опасности... Да что может случиться, коль под защитою Его? И он, очарованный страстно, лег да уснул крепким младенческим сном.
Старик, наблюдавший всё это, удивился весьма чувством, интуицией юнца. Как он мог понять? Кто есть он? Надежда моя, иль враг мой? Сложно понять, но он не сделал лесу такого, что делает сейчас любой. И Он, Отец всех отцов принял его под защиту, и это есть знак, Он ему выбрал судьбу. "Что ж, я понял, посему будет так. Если силой небесной, лесной им суть вещей не донести, пусть волю Святобора озвучат уста человечьи, разум мальчика, его сила убежденья, дарованная сном". Старичок осмотрел на прощанье юнца, поклонился слегка и ушёл.
Мальчишка проснулся, вопрошая себя: "Что же снилось мне сегодня? Дивный, странный сон! Будто заново родился, будто должен я кому, будто нужно с чем-то мне проститься, только с чем? Я не пойму!" И новое желанье появилось в мальчике том, он стал частию лесною, обитателем его. Он чувствовал себя в ответе и за бегающих тварей, и за журчащую речонку за неувядаемым кустом, за бурлящий ключ, за ручеёк, за жизнь берёз, плакучей ивы - увидел мальчик слёзы их! Услышал он свой тихий шепот сердца, свой голос разума, прошение безмолвной доселе души, он видит теперь ясно, без потери цвета, он чувствует их всех: ещё живых, надеющихся, ждущих, им надо жизни сохранить!
Чувствует человек и власть свою, и боль их, стоит на перепутье, оглядывает взором все то, что вокруг: вот тот ручей, в который он когда-то в детстве парусник пускал, вот дерево, на котором он, бывало, с книгой засыпал, вот холм родной, пахучий и цветущий в летнюю пору, вверху такой знакомый купол неба, запах скошенной травы... И не хочется терять все это, но что-то, что-то... Что же впереди?
...Много лет прошло, стоит он вновь на перепутье, вдали виднеется и дом его, в другой стороне клубится чёрный дым, звенит, сверкая, сталь. Да! Строим, строим города!