Аннотация: "Эта форма сделает из тебя взрослого человека, потому её не надо снимать", — слышала Алиса от родителей. Но, в отличие от остальных, она не могла с этим смириться. (финал 'Литературный турнир "Игры Фантастов" II')
Закусив губу, Алиса выжимает педаль газа и бросает тревожный взгляд в зеркало, где нервно вспыхивает синяя мигалка назойливой скорой. Миниатюрное авто, не приспособленное к такой езде, откликается натужным ворчанием усталого двигателя. Стремительно пересекает ворота парка, лишь задний бампер цепляется за ограждение и, оторвавшись, с грохотом подскакивает на асфальте. Ещё два крутых поворота по пешеходным дорожкам, и в зарослях ограды с хрустом остаётся правое зеркало. Завидев сосновую рощу, Алиса давит тормоз, машина под истошный крик шин разворачивается и боком влетает в стриженные кусты. Спустя мгновение Алиса, чуть ли не падая, выскакивает из авто и, встав на цыпочки, внимательно смотрит поверх живой изгороди на бегущих вдалеке преследователей: синие рубашки охраны парка, белые халаты медбратьев, ненадолго мелькает рукав чёрного пиджака, указывая на беглянку. Схватив в машине мягкий рыжий свёрток, она быстро стучит каблучками по мощёной аллее в сосновую рощу.
Острая боль пронзает пятку, Алиса спотыкается и, захромав, останавливается — проклятый каблук сломался. Со злости она бьёт ногой по дорожке, обломок с чавканьем отрывается и катится по аллее, подпрыгивая на камнях и разбрызгивая кровь. Второй каблук приходится тяжко выламывать рукой, сдерживая рвущийся крик боли. Наконец, вырванный с мясом каблук летит в кусты, а она бежит дальше, оставляя ранеными ногами тёмно-красные следы на плитках тротуара.
Несколько дней назад Алиса пришла домой раньше обычного: дрожащее солнце еще лениво опускалось за горизонт, вытягивая тени, которые скоро сольются в единую ночь и укроют мир до самого утра. До этого, весь месяц с проклятого повышения, она возвращалась за полночь, выжатая бардаком на работе и глупостью подчинённых ей белых воротничков. Она открыла дверь в сумерки пустого дома, оставив блестящую черную сумочку на пыльном столе, прошла в спальную, где серо-голубые стены сливались с потолком. Мельком глянула в зеркало, на вытянувшееся от усталости лицо и тёмные круги под глазами. Ничего, теперь есть время отдохнуть и привести себя в порядок, — мечтала Алиса, ложась на измятую кровать, которую даже некогда было заправить. Несколько минут безмятежно наслаждалась тишиной и покоем, пока мелкая назойливая мушка не принялась настырно маячить перед глазами. Алиса вяло отмахнулась, недовольно поморщившись. Слева мелькнуло размытое пятно, лёгкий толчок в глаз, и тут же Алиса зажмурилась от режущей боли. Проклятая муха! Из под закрытых век хлынули слёзы. Ослепшая на один глаз Алиса включила свет и побрела к зеркалу.
Придерживая левой рукой дёргающиеся веки, длинным ноготками правой она пыталась выцарапать чёрный комочек, прилипший к глазному белку, раскрасневшемуся от слёз и постоянного недосыпания. Наконец, мушка оказалась на кончике дрожащего ногтя, глаз проморгался, и резь вроде бы начала затихать. Алиса сквозь мутную пелену слёз рассматривала своё лицо с набухшими веками и потёкшим макияжем. Что это с ней? В центре небесно-синей радужки вместо привычной черноты зрачка просвечивала серо-голубая стена комнаты с тускло блестевшими на ней старинными часами.
Тело охватила липкая слабость, ноги неожиданно подкосились, и сознание погрузилось в темноту. Пришла в себя Алиса лежа на полу. Если бы не случайная мушка, она бы так и не заметила тихо подкравшейся прозрачности в своих глазах. Раньше она год могла продержаться и больше, а тут… Неспроста она ощущала себя с каждым днём всё более опустошённой, ох неспроста. Алиса медленно поднялась и, придерживаясь за стены, отправилась к старомодному платяному шкафу. Двигаться было непривычно тяжело: блузка душила словно корсет, юбка прилипала будто наэлектризованная и путалась в ногах, туфли норовили подвернуться, оставляя острыми шпильками борозды на линолеуме, казалось, что вся одежда догадалась и потому ополчилась против неё. Распахнув тихо скрипнувшую дверцу, в полутьме шкафа Алиса увидела одиноко висевший костюм лисы.
Его подарила троюродная бабка тогда еще маленькой Алисе. Она помнила худые старческие руки, державшие мягкий рыжий свёрток. Помнила светлую рубашку отца с тонкими голубыми полосками и вереницей белых пуговиц, поднимавшихся в страшную высоту, с которой лился недовольный строгий голос. Помнила мамин сарафан в нежно-жёлтый цветочек. Они не разрешили ей примерить костюм, и, обидевшись, она дала себе зарок: не поднимать голову, больше не смотреть на родителей снизу вверх, если родителям будет нужно, они сами опустятся на корточки, а она вырастет и тогда уже на равных посмотрит им в глаза.
Первый раз надеть костюм родители позволили на праздник, что устраивался летним днём в городском парке. Тогда Алиса увидела, как из рыжего свёртка разворачивается пустая лисица, похожая на длинный сдувшийся шарик с головой и пушистым хвостом. Она надела на себя мягкую шкурку, но голова лисицы шапкой застряла на макушке. В зеркале отражалось, будто лиса почти проглотила Алису, оставив в пасти раздосадованное курносое личико, над которым задиристо торчал лисий нос и удивлённо блестели чёрные бусинки игрушечных глаз.
— Алисочка, не глупи, ты же взрослая девочка. Она не должна надеваться, — появился в зеркале сарафан в жёлтый цветочек.
— Но я хочу-у! — не успокаивалась Алиса.
На празднике Алиса быстро заскучала, и отправилась гулять по парку, представляя себя лисой. Забралась в чащу, где на усыпанной иголками земле росли красные шуршащие стволы и пахло новым годом. За спиной, почти над самым ухом кто-то громко зарычал, Алиса вскрикнула от неожиданности и обернулась: огромный чёрный пёс с острыми как рога ушами скалил белые клыки. Испугавшись, она попятилась и, споткнувшись, упала на зад, пёс, казалось, стал ещё выше и начал приближаться. Пытаясь подняться, Алиса встала на четвереньки, резко вскинула голову, чтобы лучше видеть злого пса, но что-то упало на глаза, стало темно и неуютно. К басовитом рыку присоединилось другое рычание звонкое и не страшное, пугающий рык тут же превратился в затихающее робкое поскуливание, скрывшееся за шорохом иголок. Пошатываясь от неожиданной слепоты, Алиса встала, схватилась за то, что закрывало глаза. Звонкое рычание смолкло, в наступившей тишине слышались далёкие звуки музыки и голоса детей. Под руками Алиса ощутила мягкую шерсть, выдающуюся вперёд подобно носу корабля, а на самом кончике она нащупала твердую округлую пуговку с двумя маленькими дырочками. Лисица! — догадалась Алиса. Поднатужившись, она стащила с себя голову лисы, испуганно огляделась, вспомнив про пса, но его уже нигде не было видно.
С тех пор костюм стал другом, Алиса гладила его как зверя, рассказывала ему свои тайны, иногда надевала, когда родители уходили на работу, но голова всё также оставалась шапкой, словно тогда в чаще ей всё почудилось от страха.
Однажды, когда лето уже подходило к концу, мама принесла некрасивое коричневое платье с белым фартуком. Алиса уже знала, что в школе все дети ходят в одинаковой одежде, потому заплакала.
— Это твоя новая одежда. Не плачь, Алисочка. Надо привыкать носить форму, как во взрослой жизни, — назидательно сказала мама.
В классе все девочки оказались похожи друг на друга: коричневые платья с белыми фартучками.
— Платье прилипает, — пожаловалась Алиса своей маме спустя месяц. — Пристаёт как живое, сниматься не хочет.
— Всё правильно, доченька. Эта форма сделает из тебя взрослого человека, потому её не надо снимать, — ответила мама.
— И гулять в ней?
— Да, тогда все будут знать, что ты выполняешь обязанности школьницы, — слова мамы показались Алисе странными, но спросить она не успела.
— Так надо, — вмешался отец. Алиса насуплено глянула на его полосатую рубашку и молча отвернулась.
В тайне от родителей Алиса отдирала ненавистную форму, и примеряла рыжий костюм, который странным образом всегда был в пору. Когда они всё-таки застали её в костюме, то отец так отчаянно ругался, что с его рубашки оторвалась и покатилась перламутровая пуговица, мама плакала и обнимала Алису, от слёз желтые цветочки маминого сарафана мрачнели, будто на них находила тень. Алиса молча смотрела на верхние пуговицы рубашки отца, и думала, что скоро она дорастёт и взглянет ему в лицо. Костюм пришлось спрятать от родителей на тёмном чердаке, куда никто кроме пауков не заглядывал.
К шестому классу Алиса почти перестала различать школьников. Ей казалось, что это из-за формы, дети одеваются одинаково, выглядят одинаково, а потом на одинаковых уроках и учатся одинаково думать. Это удивляло и пугало её, Алиса совершенно не понимала, кто и зачем уравнивает людей, а может они сами хотят быть одинаковыми?
Гуляя осенним днём после уроков, она увидела, как конопатый Лёха, стоя спиной к залитому солнцем зелёному газону, надувал соломинкой лягушку, пойманную в грязной луже у дороги. Алиса помнила его имя именно из-за конопушек, но он всё хвастался, что скоро сведёт их, чтобы не выделяться.
— Алешка, что ты делаешь, ей же больно! — крикнула Алиса.
— Правда? — искренне удивился Леша, подняв на неё свои чёрные глаза, в которых сквозь зрачки просвечивала яркая зелёная трава.
Испугавшись, Алиса попятилась, и видимо на лице её отразился такой ужас, что даже равнодушный Алеша ненадолго удивился, но вскоре недоуменно пожал плечами и отвернулся от так неожиданно замолчавшей скучной девочки.
С тех пор она стала замечать, что пустота есть в глазах у всех одноклассников, и с каждым годом она растёт. В старших классах, форма сменилась, а дети окончательно слились в монотонную массу синих юбок и пиджаков, которые ухаживали за этими юбками. Ухаживали и за Алисой, но она научилась как-то по особому смотреть в их пустые глаза, от которых к тому времени остались одни лишь белки, пиджаки от этого взгляда смущались и молча уходили. Учителя всё чаще называли её не по имени или фамилии, а “способная в математике”. Возвращаясь со школы, Алиса непременно долго смотрелась в зеркало. Иногда ей мерещились некие огни, или просветы в темноте зрачков, тогда она тихонькой залезала на чердак и, пока родители были на работе, надевала костюм, после которого зрачок становился снова бездонно-чёрным.
Потом она поступила в университет, где окружающие уже делились на юбки, брюки, джинсы и треники, но это разнообразие было лишь внешним, внутри они всё равно несли отпечаток той самой школьной формы, что сделала их взрослыми. Они смотрели на не повзрослевшую Алису своими прозрачными пустыми глазницами, а она внутренне вздрагивала, как же можно так жить, и с головой уходила в учёбу, стараясь отгородится от этого. Может из-за учёбы, а может из-за страха, она так и не посмотрела в глаза родителям, а потом уже стало поздно. После учёбы она устроилась работать, белые воротнички её высоко оценили, и она легко поднималась по службе, всё глубже погружаясь в нелюбимую работу, не замечая, как меняются люди вокруг неё.
И вот теперь, она в своих глазах заметила пустоту, не огоньки или просветы, а именно ту кристальную прозрачность, что она впервые повстречала в глазах у Леши. Попыталась расстегнуть пуговицу блузки, но та не поддавалась, словно петля испуганно сжалась. Алисе вдруг стало душно, вязкий воздух лениво стекал по раскрытым губам в лёгкие, с каждым вдохом наполняя их своей тяжестью. Она дёрнула неподатливую пуговицу со всей силы, вырвав её с мясом, отбросила, потом взялась за следующую. По белизне ткани струилась алая кровь, но Алиса в исступлении продолжала рвать на себе приросшую одежду, резать ножницами липкую от крови чёрную юбку, но всё было тщетно, она слабела и никак не могла понять, где кончается материя одежды, а где начинается она сама, но до последнего боролась с накатывающей темнотой и резала, резала, резала…
В себя пришла Алиса в чужой белой комнате на белой кровати среди серьёзных белых халатов и заботливых марлевых повязок. Она не доверяла им и притворилась спящей. К ней спиной стоял халат и беседовал с другим, под которым темнел полицейский мундир.
— Конечно сама. Она чуть не убила себя, мы еле заштопали её, — шептал белый халат мундиру.
Ответное бормотание мундира Алиса не расслышала, хотя и догадывалась по интонации, что он был чем-то сильно обеспокоен.
— Нет, не опасна, только для себя самой. Если припадок повторится, то отправим её на принудительное лечение, — тихо ответил мундиру белый халат.
Они разговаривали ещё долго, но Алиса уже не слушала, её заботила одна единственная цель — снять проклятую одежду, пока пустота не захватила её целиком. Провалявшись до поздней ночи, Алиса нашла в себе силы и сбежала из больницы.
Домой она пришла к рассвету и, не зажигая свет, тихо пробралась к шкафу, где бусинками чёрных глаз тускло поблескивал костюм. Она смотрела на темное пятно высохшей крови на полу, и до дрожи боялась, что её заметят. Кто-то же нашёл её в доме, вызвал эти проклятые халаты. Конечно, без их помощи она могла умереть от потери крови, а когда пустота съест её, это разве будет не смерть? Ответа Алиса не знала, но боялась, что тогда ей будет уже всё равно.
Рассветную тишину улицы разорвал вой сирены. Опять кто-то вызвал белые халаты, надо бежать, только вот куда? Алиса никогда не думала над этим, она представить не могла, что за ней когда-нибудь будут гнаться. Взглянула на морду лисы, покоившуюся среди рыжего меха, и вспомнила парк, где она маленькой девочкой в первый раз носила костюм, где он её спас от злой собаки. Что это было по детски наивно, Алиса понимала, но не видела никакого другого выхода. Там всё и началось, так пусть там и закончится, — решила Алиса, заводя свою машину.
Раздвинув заросли кустов, Алиса видит перед собой красные шуршащие стволы сосен, иголки на земле, чувствует тот самый запах праздника, что и в детстве. Она бросает свёрток и, придушив рвущий горло крик, сдирает с себя жакет, который пришили к ней белые халаты. Новые пуговицы блузки выскальзывают из дрожащих окровавленных пальцев, отрываются с кусками ткани и плоти, но всё бесполезно — погоня уже рядом, слышны их крики. В кустах слышится топот, на поляну выходит синяя кепка, висящая над голубой рубашкой.
— Не двигайся, — кричит форма охранника, угрожающе направляя на Алису пустоту рукава, черную внутри словно воронёный ствол.
Над ухом раздаётся звонкое дружелюбное рычание из детства, одежда охранника испуганно пятится и сжимается, будто из неё выпустили воздух. Алиса оборачивается, перед ней, обнажив белоснежные клыки, возвышается огромная полая лиса. Она опускает голову и вопросительно смотрит на девушку живыми рыжими глазами с вертикальным щелками зрачков. Морщась от боли, Алиса отрывает кусок приросшей блузки, под ней нет кожи, лишь кровоточащая плоть. Мир в глазах сужается в пятно, окружённое непонятным мраком, больно расползающимся от малейшего движения словно тина на воде, ноги предательски дрожат и подкашиваются, всё тело морозит, непреодолимо хочется просто лечь и сжаться в комочек.
— Уже поздно, я не могу снять одежду, — шепчет Алиса, виновато глядя вверх.
Над её головой раскрывается пасть лисы, опускается уютный и тёплый мрак. Алиса из последних сил встаёт и, хватаясь за острые зубы, помогает лисе проглотить себя. Чувствует, как лиса запрокидывает голову, и Алиса, оказавшись вверх ногами, целиком проваливается во влажное нутро, голова кружится и становится всё тяжелее дышать. Загребая руками словно под водой, Алиса всплывает на поверхность, схватить глоток воздуха. Сквозь просвет между клыками и языком видит, как из зарослей появляется пустая одежда. Подоспевшие рубашки охранников уже нацеливают пустые рукава, халаты медбратьев спускают с цепи голодную смирительную рубашку, прибывают пиджаки, треники, джинсы, футболки — все они, будто созванные неведомой силой, как по команде перестали изображать людей и стеклись сюда.
Лапой Алиса опускает голову, словно забрало рыцарского шлема. На мгновение её окутывает темнота, и вот уже перед глазами вместо человеческого носа так же размыто виден рыжий с чёрным нос, за ним на расстоянии удара лапы настороженно застыла рубашка-охранника. Алиса выплёвывает во врага окровавленный комок своей одежды, что она так и не смогла снять. Форма охранника испуганно шарахается, Алиса размахивается лапой и наотмашь бьёт врага. Голубая рубашка разрывается острыми когтями, через дыры отороченные бусинками крови просвечивают заросли и остальная одежда, сгрудившаяся поодаль. Брызнувшие с рубашки капли попадают на морду, Алиса медленно слизывает их, смакуя металлический вкус, и бьёт снова, пока истерзанная ткань не падает кровавыми лохмотьями на землю.
Под лапами кучей тряпья в луже крови распластаны все пришедшие на поляну. Удовлетворённая Алиса поднимается на задние лапы, её чуткие уши слышат, как со всех сторон спешит на подмогу новая одежда. Шерсть на холке встаёт дыбом, клыки и когти удлиняются, теперь ей уже ничего не страшно.